Текст книги "Седая весна"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Сколько ж тебе лет теперь? – повторил свой вопрос Тихон.

– Девятнадцатый пошел. Что ж ты, отец, забыл, когда я родилась?

– Нет! Я посчитал, сколько лет мы не виделись. Вышло много. Ну, да училась ли ты в школе?

– А как же? – не поняла Рита.

– Чего ж не написала мне? Иль запрещали? – решил выведать причину столь неожиданного приезда дочери побыстрее.

– Никто мне не запрещал писать. Врать не стану. Сама дура! – отвернулась к окну и, порывшись в сумочке, достала платок и сигареты.

– Ты куришь? – изумился Тихон.

– Ой, кончай наезжать! Теперь малыши вовсю курят. И никто ни слова им. Все привыкли.

– Меня чужие не волнуют. Тебе это зачем?

– А я чем хуже других? Нравится, курю. Отчим и мать не запрещали. При них открыто курила. Не пряталась никогда.

– Давно смолишь?

– Два года. Ну что ты прицепился, к куреву? Не нравится – уеду.

– Зачем же так? Кури. Вот только не рано ли тебе? Ведь девушка. Когда-то мамкой станешь. Зачем лишний вред себе?

– Не то вредно. Да что ты о моем здоровье печешься? Мне, может, жить неохота. А ты о мелочи завелся.

– А что случилось? Ты еще жить не начала…

– И лучше б не рождалась. Я везде и всюду лишней была, помехой и обузой. Вот и ты! Едва я на порог – мозги сушить стал, поучать. А почему ни разу за все годы не попытался найти меня, поинтересовался бы, где и как живу? Ты отец, ты должен был это сделать. Но ты предпочел отмолчаться. Не до меня тебе было. И не только тебе. Я всегда жила никому не нужной, рожденной по ошибке.

– Не дури, не пори глупое! Ни хрена не знаешь, нечего всех забрызгивать. Лучше сознайся честно, что случилось? С. чего, бросив Москву, ко мне примчалась? Какое лихо в сраку клюнуло?

Ритка от внезапного вопроса чуть сигарету не проглотила, смотрела на отца во все глаза, удивляясь, откуда он узнал, что у нее случилась беда?

– Чего остолбенела? Иль сбрешешь, что все хорошо? Тогда б ты у меня не появилась! К родителям не только ты, все дети приходят с больной задницей, когда в нее жареный петух клюнул. Вон и Алик с Людкой намедни приходили – за деньгами. Тебе, я знаю, не деньги нужны. Что-то покруче стряслось. Иначе не размазывала сопли на морде. Иль не прав? – усмехнулся Тихон.

Маргарита едва заметно кивнула головой и разревелась отчаянно.

– Ну, успокойся, малышка моя. Не вой, не рви душу себе и мне. Что там у тебя не сладилось? Отчего из Москвы сбегла? От кого? – обнял Ритку, погладил голову, дрожащие плечи.

– Не могу я больше жить, не хочу. И к тебе не стоило приезжать. Струсила, дура! Вышла в тамбур, чтоб головой под колеса поезда, да испугалась чего-то! А надо было! И все было бы кончено!

– Зачем под поезд? Вот это грех! Жить надо! – тряхнул за плечи и, повернув к себе лицом, спросил: – Так что гложет?

– Беременна я, отец!

– И что с того? На то ты в свет пущена, чтоб род людской продолжать!

– А мать меня из дома выгнала. Сказала, чтоб с ребенком на глаза им не показывалась. Что опозорила их. Велела аборт сделать. Но врачи в больнице – отказались. Она хотела отвести в частный кабинет к гинекологу, но я не пошла, не согласилась. Я не хочу его убивать. Я не виновата, что он погиб! – заревела так, что Тихон испугался:

– Кто погиб? Ты о ком это, Ритка?

– О том, от кого ребенок! Он в Чечне погиб! Поехал по контракту на три месяца. За десять дней до возвращения – убили Тимку. Я уже все приготовила к встрече. Он знал о малыше, просил оставить, не губить его. Я слово дала. А он погиб! Мы собирались пожениться после его возвращения.

А нас смерть обвенчала. Когда мать узнала, что я беременна, она прокляла Тимку. Он тогда еще был жив. Потом она прокляла нашего малыша, а после и меня… Я не могла больше жить с нею! Это из-за нее он погиб, и наш малыш остался сиротой. Из-за ее проклятия я одна осталась. Я ненавижу ее. Она убийца!

– Тихо, Ритка, угомонись, присядь, успокойся. Откуда знаешь, что погиб твой Тимка?

– Друзья его сказали. Да и официальное сообщение есть, от командира взвода, – сказала, выдохнув тугой комок.

– А чем же Тимка матери не угодил?

– Рылом не вышел. Родители да и сам из простых людей, без должностей, званий, без связей и денег. Вот и взвилась. Мол, хватит в семье одной такой ошибки, и показывала на меня. Добавляла, что от любви только голожопые на свет плодятся.

А больше ничего. Что лучше она меня своими руками задавит, чем отдаст за Тимку. Она присмотрела мне совсем другого. Из высшего общества! Он вдовец! Ему пятьдесят! Он обеспечен! Есть квартира, дача и машина! Но его сын старше меня на восемь лет! А мать за то, что я отказалась от этого предложения, надавала мне по морде!

– Свинья – не баба! Была дурой, ею и осталась! – не выдержал Тихон. И добавил сквозь зубы: – Свое вспомнила б! Тоже мне интеллигентка! Семью на старика променяла. Все о себе заботилась. Для себя жила. И нынче… Опять за свое, лишь бы выгодно пристроить. А об душе подумала? Как жить с человеком, коль сердце к нему не лежит? Да и то правду сказать, на что тебе такой муж, какой в отцы годится? В лото с ним играть иль на завалинке прокисать в такие годы? Да и детей тебе надо. А об какой ребятне мечтать, если мужик сам скоро дедом станет?

– Так он уже дважды дед!

– Тем паче! На што такому молодая жена? Не-, хай по своим годам сыщет. А тебе и вовсе ни к чему головой в петлю лезть. Иль твоя расцвела, живя со стариканом?

– Да что ты? Гавкаются целыми днями, как собаки. Он от нее на дачу смывается. Она – к подругам, к косметологу, к массажисту. Вместе редко бывают. Спят не только врозь, даже по разным комнатам. И прежде чем войти, стучатся. Друг друга по отчеству зовут. Никакого тепла. Словно на цепи привязаны подневольно один к другому. И мне эту участь готовила, – плакала Рита.

– Ну а у твоего Тимки родня имеется?

– Только мать. Совсем больная. Она на пенсии. Живет скудно – в бараке у лимитчиков. Тимка хотел на квартиру заработать и жить всем вместе. Чтоб мать помогла, присмотрела ребенка, а мы работали б. Да не получилось. Деньги ей за Тимку выплатили. Она как с ума сошла. Пить стала. Меня принять отказалась. Мы с Тимкой не успели расписаться. Она и воспользовалась этим. Сказала мне: «Не знаю, кто тебе пузо набил. Сын ничего не говорил. А чужих растить не буду». Так вот и осталась, как муха в говне. Никому не нужна. И смерть не забирает.

– Перестань Тимку обижать! Ить дите носишь! Я покуда живой! Выходим, взрастим, не хнычь! Мать знает, куда ты делась?

– Нет! Выгнала. И прокляла обоих! Ей все равно, куда я денусь. Не придет и не вспомнит. Нет у нее сердца, – вздохнула Ритка.

– Ладно, обойдемся сами. Ты давай оглядись и начинай хозяйствовать. Дел хватит. С домом и огородом – не засидишься. А и мне заработать надо. На жизнь и для него, – кивнул на живот дочери.

Тихон теперь забыл об отдыхе. Работал с утра до ночи. Домой возвращался, когда на улице становилось совсем темно. Каждую копейку откладывал Для малыша. Но однажды простыл и решил отсидеться дома хотя бы в воскресение. Заранее попросился к Ульяне в баню, вздумал попариться с веником, квасным паром, чтоб хворь в один день из себя вышибить. С вечера Рита приготовила отцу белье. И только поставила перед Тихоном малиновый чай, как в дверь постучали. Чус, потянув носом, даже не гавкнул, поплелся под стол.

– Свои. Видать, соседи. Отвори, – попросил Риту отец. Сам сидел, кутаясь в душегрейку.

– Здравствуйте! – оглядел Риту художник Алексей. И, подойдя к хозяину, подал руку: – Я напротив вас живу.

– Знаю. Видел, – ответил Тихон, недоумевая, что пригнало к нему соседа в такое время.

– Много слышал о вас. Соседи, посоветовали поговорить с глазу на глаз.

– А что стряслось?

– Хочу в доме кое-что переделать. И вместо группки поставить камин. И русскую печь, какую вы дожили, заменить на обычную группку. Чтоб места меньше занимала. Тепло пойдет от камина. И в доме станет просторнее. Сколько это будет стоить, я заплачу.

– Я бы не против помочь соседу, но нынче захворал. К тому ж два заказа имею. Прежде тебя их получил, согласие дал. Там работы на десяток

дней. Когда сумею к тебе? Может, с кем другим договоришься? Имею знакомых печников. Могу подсказать, – предложил Тихон.

– Я подожду вас. Зачем чужих звать на нашу улицу. Я столько доброго наслышался. Да и не горит, чтоб в сей момент взяться. За это время завезу кирпич, песок, глину, все, что скажете. Как раз десяток дней уйдет, – оглянулся на Ритку и продолжил: – Давно хотел попросить о том, да то вас дома не было, то поздновато – неудобно в такое время беспокоить. Тут вижу – свет горит, заметил, что не спите. Вот и решился. Простите, если некстати, – откровенно разглядывал Ритку, та, робея, не знала, куда себя деть.

– Ты, сосед, попусту не извиняйся. Ничего худого не утворил. Садись вот лучше с нами, попей чайку, коль есть желание и время, – предложил хозяин, усмехнувшись, заметив взгляды художника на дочку.

Алешку не пришлось уговаривать. Он вскоре подсел к столу, пил чай, восторгался ароматом малины, хвалил Риткины оладьи. Разговор понемногу отошел от насущных забот – от каминов и печек к теме задушевной.

– Это верно сказывали тебе, што кажной избе тут я тепло дал. Смолоду, сызмальства тем свой хлеб зарабатывал и семью держал. Она немалой была. А вот теперь – вдвух с дочкой бедуем. День ко дню. Остальные редко навещают.

– Вы вдвоем. Уже не тоскливо и не одиноко. А я… Кругом один. Есть родня. Но мы не общаемся. Не понимаем друг друга. Они признают меня, когда я всем нужен. Стоит неприятности заглянуть в мои окна – родственники раньше всех отвернутся и забудут мое имя. Вот и теперь… Даже не здороваемся… – вздохнул Алексей.

– То уже не ново. Ты не первый. Оттого серед люда бытует, что сосед дороже и ближе родни. Это жизнью доказано.

– Рита, а вы учитесь иль работаете? – не выдержал художник.

– Ребенка ждем. Мужик ее в Чечне погиб. Контрактником нанялся, меня не спросившись. А дочка нынче – вдова! Вот родит дите, и чуть оно встанет на ноги, пошлю Ритку в институт, чтоб она не хуже старших была, при дипломе. А дитенка подмогну вырастить! Что делать, коль беда стужей в жизнь ворвалась? От ней никто не загородится и не сбежит, – смотрел, как изменилось выражение лица соседа. Любопытства не стало. Его сменило сочувствие. Горькие складки пролегли в уголках губ.

«Значит, знает цену потери. Помнит и свою утрату. Понимает горькое, что жизнь подкидывает в испытание. Вишь, какие шельмоватые глаза были. А как узнал, куда что делось? Перестал заглядывать на Ритку как на бабу. Вмиг остудило его», – подметил Тихон молча. Увидел, как дочь тихо прибирает со стола посуду, старается не встречаться взглядом с соседом, отворачивается, молчит.

– Тяжело терять. Особо самых близких нам людей. Их не забыть. Порою жить не хочется, когда память достает. Тут плохо в одиночку с нею бороться. Но надо крепиться. Хотя бы ради тех, кто скоро появится на свет. Их бы уберечь, – глянул на Ритку, та поспешила на кухню. – А знаете, Тихон, я тоже решил не сидеть без дела. И взялся рисовать нашу улицу. Картина будет называться «Окраина». В ней всякий дом своим лицом будет похож на судьбу хозяев. Непрестижная тема. Но мне – дорога.

– Я тоже каждую печку подгоняю под хозяев. Лицом и норовом. Вон Андрею камин выложил. Весь в наворотах. С башенками, часами, с баром. Он, когда нагревается, – петь начинает. А зеркало отражает игру огня-углей. И когда сидишь у того камина, кажется, что в замок попал, большой, просторный, какие у господ были раньше. Слушаю голос Огня, и душа радуется, добрую сказку оставил людям опосля себя. Да и Уля на меня не в обиде. Ее печка и печет, и лечит справно. А вот тебе и не знаю, какую дожить. Что сам себе выберешь. Ты, коль надумал, посмотри у соседей. Может, понравится у Петровича? А глядишь, та, селивановская, иль у одесситов. На этой улице чужие руки никому печей не ставили. Всюду сами управляемся. И ты приживайся. То не беда, что в прошлом твоем не все гладко было. Оно у каждого, коль копни, без синяков и шишек не обошлось. Горем всякая судьба мечена. На то мы живые люди. Случается, сбиваемся с пути. Жизнь, она как ночь. Не всякую тропу луна высветит. Больше на ощупь ходить довелось. Потому вся морда и коленки сбитые. А к старости и вовсе – душа всмятку. Больно. Тяжко, обидно и ничего не выправить, не изменить. А так хочется все заново начать, но уже с мозгами. Знаешь отчего? Оттого, что все мы только телом стареем. Душа остается прежней. И болит от ошибок. Не соглашается с ними. Но не воротишь время. Лишь иногда себя жаль становится. Зачем жил необдуманно? – вздохнул Тихон.

– Мне вроде и жалеть не о чем. Жил слишком правильно. Наверное, потому один остался. А доведись заново, даже изменить в ней было б нечего.

– Значит, скучно жил, – улыбнулся Тихон и продолжил: – Человек без ошибок, как верблюд без горбов. С той разницей, что у него они наружи, враз приметные, а у людей – внутрях спрятаны. Да и как живому не ошибиться? Я вон разве хотел остаться без жены? Так ить первая – померла, вторая – сбежала. Надо третью искать! Но и это, когда внука подращу! – глянул на Риту. – А что? Без бабы мужику тяжко. Нужна хозяйка в доме, опять же и в постели – грелка! И пила для шеи. Хоть и ругаем мы их последними словами, но ни один без них не обошелся.

– Нет! Для меня женщина не только хозяйка и грелка! Она муза! Роза под солнцем, радость для души. Разве можно относиться к ним иначе?

– От тебя когда-нибудь уходила баба? – спросил Тихон, прищурясь.

– Случалось! Но, значит, я иного не был достоин!

– А если нет вины? Коли пошла из-за денег? За стариком? Это тоже роза?

– В ошибках женщин виноваты мы! В любой! Мы вынуждаем их на подлость, измены. Потому что сами изменяли. Вот и получили тою же мерой. Что посеяли, то и собрали!

– Мы мужики! А когда баба уходит из семьи?

– Это ее право! Она сделала свой выбор! Женщина создание хрупкое, эмоциональное и впечатлительное. Ее не удержать ни силой, ни сытостью, ни подарками. За любовью она пойдет на смерть! Тем она сильнее нас!

– Дурак ты! Вся ихняя любовь – меж ног растет. От пакости – мохом взялась! У них про любовь один сказ – верх над мужиком держать, от самого начала до последнего вздоха.

– Неправда, отец! Не ври! – прозвенел порванной струной голос Ритки. Она плакала, отвернувшись к окну. Плечи дочери дрожали, словно в ознобе. Она была так похожа на одинокую девчонку-подростка, заблудившуюся в грозе.

Ритке живо вспомнилось свое. Та весенняя ночь с соловьиными бесшабашными трелями, запахами распускающейся сирени. И она вместе с Тимкой пошла к реке, покататься в лодке.

Как давно это было… С ним она училась в школе. Все годы, из класса в класс за одной партой. Никогда не дрались и не ругались. Тимка с самого первого дня защищал ее от всех. От одноклассников и учителей. От парней-старшеклассников. Никого не подпускал к Рите.

Как-то учитель физкультуры хотел заставить ее прыгать через козла. Ритка отказалась. Стыдилась назвать причину недомогания. Тимка вызвал учителя в коридор, объяснил. И девчонку отпустили с физкультуры. Ребята хотели поднять Тимку на смех. Тот дал хороший отпор. Все умолкли. И больше не решались подтрунивать.

Они любили друг друга давно. С самого первого класса. Ритка первой приметила огоньки в глазах мальчишки. И влюбилась сама. Его первым предложением, написанным неуверенной рукой, было признание в любви.

Именно из-за него она отказалась поехать с родителями в Варшаву и в Киев, да и в другие города, сославшись, что не хочет менять школу и учителей, оставалась в Москве с бабкой. Правда, родители особо не уговаривали и были рады тому отказу. Ритка скучала без Тимки в выходные дни. У него дома не было телефона, и он не мог ей звонить часто. Лишь иногда, если удавалось выскользнуть к автомату.

Они росли, переходя из класса в класс, все больше влюбляясь друг в друга, держась за руки, они не видели никого вокруг.

В ту весеннюю ночь повзрослевший мальчишка впервые сказал ей о своей любви не на тетрадке, не взглядом. Он назвал ее своею жизнью, сердцем и мечтой. Она знала, он никого не видит, кроме нее, и верила, что так будет всю жизнь. Она не сомневалась, что с Тимкой им никто не помешает. Ведь они все решили, ни на кого не надеясь. Но… Будто назло всему – все ополчились против них. И первые – родители.

– Не смей даже думать о нем! Кто он? Босяк! И мать его пропащая! Тебе нужен порядочный человек, а не шпана. Забудь его! И никогда о нем вслух не говори. Назвать его имя в нашей семье, все равно, что выругаться по-черному! – заявила мать. Отчим молча кивал головой, соглашаясь с каждым словом.

Ритка кричала, доказывала свое, ее попросту вывели в другую комнату и закрыли двери, чтобы не видеть и не слышать истерики.

– Ритка?! Это кто такая? Твоя одноклассница? Ну и что? Жениться тебе рано! На ноги встань. Я одного тебя едва кормлю. Двоих – не потяну. Вы станете работать? Да не смеши! И сюда ее не вздумай приводить. Самим места мало. Я больна, а ты дурью маешься! Таких Любовей в твоей жизни полно будет. Успокойся! Она – не последняя… – сказала мать Тимки.

Они хотели расписаться, но им не разрешили, указав на молодость, высмеяли:

– Ну, теперь прямо из роддома к нам пойдут. И тоже заявят, что всю неделю рядом лежали, в одну пеленку ссали! Идите гуляйте, рано вам о серьезной жизни говорить.

И лишь когда Ритка поняла, что беременна, сказала об этом Тимке, тот обрадовался и тут же пришел к ее родителям:

– Ты испортил нашу дочь и посмел сюда прийти? Ты кто такой? Кыш отсюда! – выгнала мать парня, а Ритке влепила пощечину.

Они увиделись через месяц. Тимка твердо решил уехать в Чечню.

– Всего на три месяца. Ты дождешься меня? – заглянул в глаза моляще.

– Нам надо самим доказать, всем, что у нас семья и разбить ее никто не сможет. Я вернусь. Мы купим квартиру и будем жить. Пойми, иначе не получается. Заработать на жратву можно. Но нам надо где-то жить, на чем-то спать, обуться и одеться. Даже двух зарплат – ни на что не хватит. Не обижайся… Я хочу все всерьез! Ведь ребенок! Я еще успею до его рождения сделать все, чтобы он был счастливым – наш малыш.

Она провожала Тимку поздним вечером. Он уезжал поездом. Как изменила его форма, короткая стрижка. Он выглядел совсем взрослым мужчиной. Вместе с Риткой Тимку провожала мать.

– Так это ты и есть его невеста?

– Она моя жена! – глухо поправил Тимка. Женщина удивленно оглядела обоих. Усмехнулась, поджав губы. И ответила:

– Если жена, зачем не отговорила от Чечни? С войны не все живыми возвращаются! Иль у тебя мужья каждую ночь меняются?

– Да хватит тебе! Иди домой! – отвернулся Тимка к Ритке. Обнял ее и, поцеловав наспех, вскочил в вагон поезда, уже отходившего от платформы. Он долго махал ей рукой из тамбура. Ритка, сама не зная почему, плакала навзрыд, словно почувствовала, что проводила навсегда и больше никогда не увидит Тимку.

– Давно ты знаешь сына? – услышала у плеча.

– С первого класса. Мы с ним за одной партой все годы сидели.

– А-а! Вот так? Значит, о тебе все годы говорил. Что ж, ладно, заходи иногда. Станем новостями обмениваться, – назвала адрес.

Рита пришла к ней с первым же письмом, какое получила через две недели.

– Вот видишь? Я его столько лет растила. А он даже записку не прислал мне. Тебе написал! Неблагодарный! Ну да спасибо хоть ты не поленилась прийти, почитать послание. Да и что в нем, все тебе написано. Обо мне ни слова, будто сдохла! Так-то вот сынов растить! Никакой благодарности от них не жди, – хмурилась женщина.

Ритка ушла, дав себе слово больше не приходить к ней. Но, получая письма, навещала.

Дома ей стало и вовсе невмоготу. Мать извела бранью и попреками. Принуждала сходить на обследование, сделать аборт. Ритка убегала к подругам, ночевала у них. А утром, вернувшись домой, снова нарывалась на скандал. Однажды ее все же показали врачу, привезли его на дом. Тот, ощупав живот девчонки, сказал однозначно:

– Поздно! Я не возьмусь. И другие не рискнут. Рожать придется…

Мать от этих слов упала в обморок, словно не Ритке, а ей родить предложили. И с того дня стала искать частного гинеколога, какой согласится сделать дочери искусственные роды.

Рита между тем обдумывала, как они должны жить с Тимкой? Она устроилась на работу в игровой компьютерный зал. Там, среди детей и подростков, отдыхала от домашних ссор, перечитывала Тимкины письма. И ждала. Каждый день, отнимая от трех месяцев всякий прожитый… Их оставалось не так много, когда вдруг не стало писем. Целую неделю. А ребенок уже зашевелился.

– Тимка! Ну что ж ты замолчал? – терзало жуткое предчувствие. А тут еще сны, да такие страшные, что она просыпалась среди ночи и до утра не могла уснуть. Они гнала от себя всякий страх. Но даже днем подкашивались ноги, и какой-то голос изнутри убеждал ее, что ждать уже некого.

Вскоре это подтвердилось. Ее нашли Тимкины сослуживцы. Передали ей медальон с ее фотографией, какой он никогда не снимал. И часы – ее подарок Тимке. Вместе с этим последнее письмо, какое сам не успел отправить.

Ритка не помнит, как она выжила и зачем? Жизнь стала совсем ненужной. И вот тут отчим, словно невзначай, обронил:

– К отцу ее отправить надо. Он познает, что такое внуков растить.

– Да он, наверное, десяток жен сменил за это время. Давно забыл, что у него Маргарита была. А и вспомнит – не примет. Из-за меня. Он злопамятный человек, – ответила мать. И повернувшись к Рите, предложила: – Разыскала я частного гинеколога. Патент имеет. Хороший стаж. Клиенты довольны. За все годы ни одного плохого результата. Умеет язык за зубами держать. Берется и тебе помочь. С искусственными родами. Позвонит нам, когда приехать. Избавишься от ребенка и заживешь спокойно. Тем более теперь и отца нет. Некого тебе ждать. А и кому тот ребенок нужен? Живи свободно. Успеешь детьми обзавестись, когда повзрослеешь. Сейчас жизни порадуйся. Приглядись к вздыхателям среди солидных людей. Иные не прочь связать с тобою свою судьбу. И это, уверяю тебя, будет равный брак. Сделай разумный выбор. Ведь ты моя дочь! Посмотри, как молода и хороша! Глянь на себя в зеркало. Зачем бездарно губить себя? Из всего нужно извлекать пользу, не теряя времени, – уговаривала мать.

– Неужели тебе хочется стать убийцей? Он еще не родился. А ты его ненавидишь. Да и я тебе не была нужна. Ты всю жизнь жила для себя! Душегубка! – не выдержала Ритка и услышала в ответ такое, отчего двери с окнами перепутала. Когда выскочила из дома, не знала, куда и в какую сторону бежать. Перед глазами черный провал, в ушах – проклятия матери и жесткая рука отчима, влепившая последнюю пощечину.

«Почему я живу? Для чего? – спрашивала себя и словно в ответ ощущала толчки в животе. – К отцу? Зачем? Он не помнит, да и я забыла его. Ладно, коли не примет, тогда… А может, сразу под поезд? Кому нужна такая жизнь?»

Но ребенок зашевелился, упрямо напоминая о себе.

И Ритку принял отец. Но говорит о женщинах так гнусно и грязно, что обидно становится.

– Послушай, Ритулька, я ж о бабах! А ты моя дочь. К тебе это не относится. Ты – дите! И я не дам, чтобы ты похожей на мать сделалась! – сказал Тихон, когда ушел художник.

Несмотря на большой срок, живот у Ритки не торчал горою. И дочь не тяготила беременность. Она умело управлялась, никуда не выходя из дома. Соседи, навещавшие их, вскоре узнали о беде Риты. Никто не осудил дочь печника. Наоборот, чаще стали навещать их. Вот так Дарья привезла детскую коляску. В ней пеленки, распашонки, одеяльца:

– Не побрезгуй! Колюнька с этого вырос. Здоровый теперь. А тебе на первых порах сгодится…

Фаина принесла детскую ванну:

– Моя Таня уже в бане моется. А твоему малышу нужна. Пользуй!

Старик Петрович две недели корпел. Сделал детскую кроватку:

– Нехай здоровеньким растет, да чтоб сны его были спокойными, тихими.

Ритка смущенно благодарила, а ночами плакала.

Две бабки у ее ребеночка имеются. Ни одна не навестит, не вспомнит, не поинтересуется. Обидно…

И невольно представила мать. Как недавно все это случилось:

– Иди к своей свекрови-пропойце! Если не хочешь жить нормально! Она живо научит твоего нагулянного не только выпивать, а и кое-чему покруче! Иль к отцу ступай! Этот негодяй за все годы не, только ни одной цепочки мне не купил, даже на духи, на букет цветов не разорился! В роддом пришел нас с тобой забирать и без шампанского! Я не знала, куда глаза девать от стыда! Когда дома все ему высказала, он знаешь что ответил мне: «Зачем тебе цепь? И так никто не украдет. На что привязывать? Сиди в доме вольно. А цветов вкруг дома полно. Ходи нюхай сколько захочешь! Кому надо такую красу губить, пусть в доме остается! Но и шампанское тебе нельзя! Дитю вино вредно. А нянькам я конфет купил. Этим – пить совсем грех. Ить на работе они! И нече меня учить! Чего? Цепочку тебе на шею? Золотую? Ишь размечталась? Булыжник не хочешь?» Во, скряга! Он не только с ребенком, саму тебя не примет! Иль так впряжет, что жизни не обрадуешься! – напутствовала дочь.

Ритке вспомнились разговоры с матерью. Когда-то спросила, любит ли она отчима? Мать рассмеялась:

– Наивная девочка! Ну, ничего, еще год-другой пройдет, и все сама поймешь. Женщины любят поклонников. Да и то не всех! Лишь щедрых на подарки! Мужья не стоят любви! Ни один. Они тупые эгоисты, назойливые, противные зануды! Обжоры и засони! Еще первые пару лет держат форму, не распускаются. Зато потом! Не только любить, уважать, считаться не с кем! Притворяемся, молчим, терпим! Но загляни в душу любой! К мужьям, кроме брезгливости – ничего нет! Иначе зачем поклонники? Они у каждой женщины имеются – уважающей себя хоть немного.

– А разве они лучше? – удивилась Рита.

– Девочка моя! И эти – козлы! Но они умеют выговаривать слова, забытые мужьями. Подарки приносят дорогие, изысканные. Иначе на кой черт они нужны?

– А если без подарков?

– Без подарков лишь козлы в стаде ходят! Магазинов рядом нет, – хохотала мать.

– Не боятся, что мужья узнают? Ведь подарки даром не делают?

– Ох-х, Рита! Конечно, всякое случалось! И даже заставали на факте! Ну и что? Из десяти таких случаев лишь один предан громкой огласке. Кому хочется прилюдно признать себя рогатым? Это ж позор, прежде всего мужу. Жена всегда права даже здесь. Скажет, что жила с импотентом, потому дружка завела. Ей и поверят. Причем все. И попробуй потом докажи обратное? До конца жизни клеймо носить станет.

– А если он женится?

– Не скоро такие решаются на повторный брак. Годы нужны, чтоб забылось.

– Как же случается, если муж жене изменит?

– Сплошь и рядом таскаются! Ни одного не знаю, чтоб от жены не бегал. Все они – кобели!

– И даже в Твоем окружении? – удивилась Рита.

– Чаще, чем там – внизу! У тех средства не позволяют. У наших – другое подводит. Возрастные проблемы. Есть деньги, имеется желание, а с применением – сбой! Не у всех, конечно. Те, кто еще в силах иметь любовницу, никогда не упустят случай, тем более теперь, когда женщины стали доступней сигарет. Сами на шею виснут. Лишь бы платили. Ну и, конечно, не теряются. Случается, меняют их как носки, бывает, к одной привыкают, как к определенной марке табака. Иногда жены узнают. И что с того? Ей тоже хватает. Дома поскандалят, на улицу не вынесут. Потому что она в отместку мужу еще пяток новых поклонников заведет. Так и живут, утешаясь всяк по-своему. Скучать некогда! Чей-то вчерашний любовник сегодня – моим стал. А и я времени не теряю. Жизнь короткая! Ею надо успеть насладиться полностью.

– А любовь? – подала голос Рита.

– Что? А, да! Случалось, и мне приносили дорогие подарки! Но не твой отец! Он не был щедрым! Другие радовали. И отчим. Особо поначалу. Теперь вот тоже постарел. Три месяца ничего не покупает.

– А ты ему?

– Я – женщина. Это неприлично развивать в мужчине алчность! Он должен быть счастлив тем, что от него подарок принят.

– А случалось, что отказывалась?

– Естественно! От дешевых! Ну, скажи на милость, разве не обидно получить букет роз и к нему флакон духов?

– Духи бывают разными, – не согласилась дочь.

– Верно! И все же этого мало! Тем более если мужчина пришел с определенными намерениями. Тут его и «Маженуар» не спасет. Французские духи, даже самые изысканные, хороши лишь для знакомства! Если его желают продлить, приходится расплачиваться.

– Тогда понятно, почему твое общество предпочитает связи на стороне – с доступными девками.

– Ну не скажи! Дешевки – это риск! Лечение впоследствии обходится дороже. И молва, и подмоченная репутация… Такое потом долго помнится. Потому чем старше мужчина, тем осторожнее и разборчивее в связях…

– А любовь? – повторила вопрос Рита.

– Да это все плод фантазии – детских сказок! Ну скажи, кому нужны сегодня Иванушки-дурачки? Все предпочтут Ивана-царевича! Даже если Иванушке – двадцать, а Ивану – шестьдесят! Потому что Иванушка-дурачок так и остался на своей печке. Бездельник и обжора! А Иван-царевич – это новый русский. Он и оденет, и накормит! Он и на Канары свозит. Но вся беда в том, что Иванушек много и теперь. Вон как твой отец! Тот до гроба в дураках останется. Царевичей вот мало. И. все нарасхват! Каждая принца хочет, не соглашаясь на меньшее. Но пока Иванушки станут Иванами – уходят годы, и на твою долю остаются лишь Кощеи. Но и их можно окрутить, если иметь мозги. Поняла? Пореже о сказках вспоминай, чаще о жизни думай. В ней мало сказочного. А уж от любви и облезлого хвоста не увидишь. Потому их сочиняли старики, что и тогда и теперь, в каждой судьбе – не райские кущи цвели, а сплошные ураганы гремели, иль беспросветная тьма стояла за окном. Выкинь из головы пустое. Живи реальным, не гори в надуманной любви, она слезами отольется. Помни, и твоя молодость кончится очень быстро, как детский сон. Проснешься, а тебе уже пятьдесят. Не приведись в несчастии жить. Ничего не вернешь и не исправишь. А ведь ты в том возрасте уже ни на что не сможешь рассчитывать, лишь на старость. Она – конец всему…

– А ты? Тебе уже за пятьдесят. Отчиму – за семьдесят! Он совсем больной!

– Но он в этой жизни, к счастью, не единственный. Всегда есть запасной. И ты это учти. Муж – это ширма, ограждающая от сплетен, от нужды. Для радости, было бы желание, всегда иметь будешь, – подморгнула лукаво…

Ритка тогда так и не согласилась с матерью.

Нет, никогда не приносил ей подарков Тимка. Не говорил пышных слов. Не восторгался ею вслух. Он любил ее молча, тихо, преданно. Она видела и верила ему. Она никогда не задавала вопрос – за что они полюбили друг друга? Просто потому, что иначе быть не могло.

Рита вспоминает, как объяснялся ей в любви парнишка. Неужели и впрямь никогда не услышит его голос, не увидит самого Тимку?

Тихий стук в дверь прервал воспоминания. Ритка, открыв, недовольно поморщилась. Опять этот сосед – художник. Ну, чего повадился?