Текст книги "Тайна исчезнувшей шляпы"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Монте Филд? – с ужасом воскликнул Моргай, уставившись на инспектора. Он бессильно осел в кресле.

– Поднимите сигару, мистер Морган, – сказал инспектор. – Нельзя злоупотреблять гостеприимством мистера Панзера.

Адвокат машинально нагнулся и подобрал сигару.

«Ну, приятель, – сказал про себя Квин, – или ты гениальный актер, или тебя как громом ударило».

Он выпрямился в кресле.

– Возьмите себя в руки, мистер Морган. С чего это вас так поразила смерть Филда?

– Но… но как же так? Монте Филд… Боже правый!

Адвокат вдруг закинул голову и захохотал. В этом смехе было что-то, заставившее Квина насторожиться. Истерические спазмы сотрясали тело Моргана. Эти симптомы были хорошо известны инспектору. Он схватил адвоката за воротник, поставил его на ноги и залепил ему пощечину.

– Прекратите этот спектакль, Морган! – скомандовал он.

Грозный тон возымел действие. Морган перестал хохотать, тупо посмотрел на инспектора и упал в кресло. Эффект перенесенного потрясения явно ослабевал.

– Извините, инспектор, – пробормотал он, вытирая лицо носовым платком. – Эта новость… меня… огорошила.

– Да уж, – сухо отозвался инспектор. – Такого огорошенного вида у вас не возникло бы, даже если бы земля разверзлась у вас под ногами. Так в чем все-таки дело, Морган?

Адвокат продолжал вытирать пот со лба. У него покраснело лицо, и его била дрожь. Он не был готов ответить на вопрос инспектора и в нерешимости жевал нижнюю губу.

– Ну ладно, инспектор, – наконец сказал он. – Что вы хотите знать?

– Так-то лучше, – одобрительно сказал Квин. – Для начала скажите, когда вы в последний раз видели Монте Филда.

Адвокат нерешительно откашлялся.

– Да я его уже бог знает сколько времени не видел, – тихо сказал он. – Вы, наверно, знаете, что мы когда-то были партнерами. Потом кое-что случилось, и мы расстались. С тех пор я его не видел.

– И сколько же времени прошло с тех пор?

– Больше двух лет.

– Хорошо. – Инспектор наклонился вперед. – Тогда скажите, по какой причине распалось ваше партнерство.

Опустив глаза, адвокат вертел в руке сигару.

– Полагаю, что вам репутация Филда известна так же хорошо, как и мне. У нас были этические разногласия, мы разошлись во мнениях и решили ликвидировать партнерство.

– Вы расстались мирно?

– Ну, для такого дела вполне.

Квин стучал пальцами по столу. Морган беспокойно ерзал в кресле. Он, видимо, еще не переварил поразившую его новость.

– Когда вы сегодня пришли в театр, Морган? – спросил инспектор.

Вопрос явно удивил Моргана.

– Примерно в четверть девятого. А что?

– Пожалуйста, покажите мне корешок вашего билета.

Адвокат пошарил в разных карманах и, наконец, протянул инспектору корешок. Квин достал из собственного кармана еще три корешка, опустил руки с корешками на колени и стал их сравнивать. Через несколько секунд он поднял глаза и с бесстрастным видом положил все четыре корешка себе в карман.

– Значит, у вас было кресло М2 в середине? Хорошее место, Морган, – заметил он. – А с чего вам вздумалось именно сегодня прийти посмотреть «Перестрелку»?

– Знаете, это очень странная история, инспектор, – с некоторым смущением сказал Морган. – Мне бы и в голову не пришло идти на этот спектакль, да я вообще редко бываю в театре, но дирекция Римского театра прислала мне пригласительный билет на сегодня.

– Вот как? – простодушно спросил Квин. – Очень мило с их стороны. И когда вы получили этот билет?

– Он пришел вместе с письмом в мою контору в субботу.

– Ах, так еще и письмо было? У вас его, случайно, нет с собой?

– Кажется, есть, – проговорил Морган и стал искать в карманах. – Вот оно!

Он протянул инспектору небольшой листок плотной белой бумаги с зазубренными краями. Квин осторожно взял его пальцами и посмотрел на свет. Между напечатанных строчек отчетливо просматривался водяной знак. Задумчиво поджав губы, он положил листок на стопку промокательной бумаги. Потом открыл верхний ящик письменного стола Панзера и извлек оттуда чистый лист бумаги. Лист был квадратной формы и украшен сверху витиеватой шапкой «Римский театр». Квин положил два листка рядом, подумал минуту, потом вздохнул и взял в руку листок, который дал ему Морган. На нем было написано:

«Дирекция Римского театра приглашает мистера Бенджамина Моргана на двадцать четвертое представление пьесы «Перестрелка», которое состоится в понедельник, 24 сентября. Нас очень интересует мнение мистера Моргана, одного из ведущих представителей нью-йоркской адвокатуры, относительно общественной и юридической значимости пьесы. Вы вольны принять или отклонить это приглашение, дирекция театра заверяет вас, что оно вас ни к чему не обязывает.

(Подпись) Римский театр От имени дирекции: С».

Едва разборчивая закорючка «С» была сделана чернилами.

Квин поднял глаза на Моргана и с улыбкой сказал:

– Что ж, очень мило со стороны театра. Вот только… – Все еще улыбаясь, он повернулся к Джонсону, который в течение всей его беседы с Морганом молча сидел в углу. – Пригласи сюда мистера Панзера, Джонсон. И если увидишь заведующего службой информации – кажется, его зовут Билсон или Пилсон, – попроси и его зайти.

Когда Джонсон ушел, он обратился к Моргану.

– А вас я попрошу дать мне на минуту свои перчатки, мистер Морган, – беспечно сказал он.

Морган озадаченно посмотрел на инспектора и положил перед ним на стол пару перчаток. Это были обычные шелковые перчатки, составлявшие часть вечернего мужского туалета. Инспектор притворился, что внимательно их разглядывает, он даже вывернул перчатки наизнанку и несколько секунд всматривался в пятнышко, которое обнаружил на кончике пальца. Шутливо извинившись перед Морганом, он примерил перчатки и в конце концов с серьезной миной вернул адвокату.

– Да, вот еще что, мистер Морган. Я хотел бы взглянуть на ваш элегантный цилиндр. Вы разрешите?

Адвокат, опять же не сказав ни слова, поставил цилиндр на письменный стол. Квин взял его в руки, беззаботно, хотя и несколько фальшиво насвистывая популярную песенку «На тротуарах Нью-Йорка». Цилиндр был дорогой и великолепного качества. На шелковой подкладке была вытиснена золотом надпись изготовителя: «Джеймс Чонси и K°». На внутренней ленте были вытиснены буквы «Б» и «М».

Квин ухмыльнулся и надел цилиндр. Он был ему как раз впору. И тут же снял и вернул его владельцу.

– Благодарю вас, мистер Морган, за то, что вы позволили мне эти вольности, – сказал он и торопливо что-то записал в блокноте, который достал из кармана.

Дверь отворилась, и в кабинет вошли Джонсон, Панзер и Гарри Нейлсон.

– Чем можем служить, инспектор? – дрогнувшим голосом осведомился Панзер, старательно игнорируя присутствие в его кабинете знаменитого адвоката.

– Мистер Панзер, – медленно проговорил инспектор, – какую вы у себя в театре используете бумагу для переписки?

Глаза директора удивленно расширились.

– Да вот эту самую, ту, что лежит перед вами на столе. Другой у нас нет.

– Интересно. – Квин подал Панзеру листок, который ему дал Морган. – Пожалуйста, внимательно посмотрите на этот лист бумаги, мистер Панзер. А такая бумага у вас в театре есть?

Директор поглядел на листок.

– Нет, сэр, думаю, что такой нет. Собственно говоря, я в этом уверен. А что это такое? – воскликнул он, прочитав первые строчки письма. – Нейлсон! – Он повернулся к заведующему службы информации. – Ты что, придумал новый рекламный ход? – И он помахал листком перед глазами Нейлсона.

Тот взял его из рук директора и быстро прочитал текст письма.

– Вот это номер! – тихо сказал он. – Надо же такое удумать! – Он еще раз прочитал письмо с выражением непритворного восхищения, потом отдал его Панзеру. – Пардон, но ко мне этот шикарный трюк не имеет никакого отношения, – сказал он в сторону четырех пар глаз, с осуждением взиравших на него. – Жалко, впрочем, что я до него не додумался. – И, сложив руки на груди, он вернулся в свой угол.

Панзер с недоумением посмотрел на Квина:

– Странная история, инспектор. Насколько я знаю, наш театр никогда не пользовался такой бумагой. И я могу с уверенностью сказать, что не давал разрешения на подобный рекламный трюк. И если Нейлсон отрицает, что он имел к нему отношение, то… – Он пожал плечами.

Квин аккуратно свернул листок и положил его в карман.

– Вы свободны, джентльмены. Благодарю вас.

Затем он оценивающе посмотрел на адвоката, лицо которого пылало от шеи до корней волос.

– А вы что об этом скажете, мистер Морган? – осведомился он.

Морган вскочил на ноги.

– Это подстроено! – закричал он, грозя Квину кулаком. – Я об этом знаю не больше вашего! И не воображайте, что можете меня запугать своими штучками с осмотром перчаток и шляпы и… Черт возьми, вы забыли проверить мое нижнее белье, инспектор!

– Ну что вы так расстраиваетесь, дорогой Морган? – примирительно сказал инспектор. – Можно подумать, будто я вас обвиняю в убийстве Монте Филда. Сядьте и успокойтесь. Я задал вам очень простой вопрос.

Морган рухнул в кресло, провел дрожащей рукой по лбу и пробормотал:

– Извините эту вспышку, инспектор. Но меня втянули в какую-то мерзкую историю… – И он обмяк в кресле, бормоча что-то про себя.

Квин с любопытством наблюдал за ним. Морган крутил в руке платок. Сунул в рот сигару, потом вынул ее. Джонсон смущенно кашлянул, глядя в потолок. За стеной опять раздался какой-то шум, но тут же стих.

– Давайте на этом закончим, мистер Морган. Можете идти, – решительно сказал инспектор.

Адвокат тяжело поднялся на ноги, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но передумал, надел шляпу и вышел из комнаты. По сигналу инспектора Джонсон рванулся за ним.

Оставшись один, инспектор Квин напряженно задумался. Он достал из кармана четыре корешка от билетов, письмо, которое дал ему Морган, и усыпанную сверкающими камешками дамскую сумочку, которую нашел в кармане убитого. Во второй раз за этот вечер открыл сумочку и высыпал на стол ее содержимое: несколько визитных карточек с выгравированным на них именем Фрэнсис Айвз-Поуп; два отделанных кружевами носовых платочка; косметичку, в которой лежали пудреница, губная помада и коробочка с румянами; маленький кошелек, содержащий двадцать долларов банкнотами и несколько монет; ключ. Квин минуту задумчиво перебирал эти предметы, потом сложил их назад в сумочку. Сунув ее в карман вместе с письмом и корешками билетов, он окинул комнату взглядом, подошел к вешалке, взял единственную висящую на ней шляпу – из мягкого фетра – и осмотрел ее изнутри. Там были вытиснены инициалы «Л. П.» и размер окружности головы: 9 и 7/8.

Он повесил шляпу на место и открыл дверь в прихожую. Сидевшие там три женщины и мужчина с облегчением вскочили на ноги. Квин стоял в дверях, засунув руки в карманы пиджака и добродушно улыбаясь.

– Ну вот, дошло дело и до вас, – сказал он. – Заходите, пожалуйста.

Он вежливо отступил в сторону и пропустил всех четверых. Возбужденно щебеча, дамы уселись на стулья, которые им подал молодой человек. Четыре пары глаз выжидательно смотрели на стоявшего у двери пожилого человека. Он отечески улыбнулся, бросил взгляд в прихожую, закрыл дверь и торжественно прошагал к письменному столу. Сев в кресло, он полез в карман за табакеркой.

– Ну что ж, – дружелюбно сказал он, – извините, что так долго вас продержал. Дела, понимаете… Ну так вот… Гм… Да… Видимо, придется… Ну хорошо! Во-первых, дамы и господа, давайте выясним, кто здесь кто. – Он обратил взор на самую красивую из трех дам. – Насколько я понимаю, мисс, ваше имя – Фрэнсис Айвз-Поуп, хотя я и не имел удовольствия быть вам представленным. Так?

Девушка удивленно подняла брови.

– Совершенно верно, сэр, – сказала она звонким голосом. – Хотя мне непонятно, откуда вам известно мое имя.

Она улыбнулась магнетической улыбкой, полной обаяния и покоряющей женственности. Это цветущее юное создание с огромными карими глазами и нежной бело-розовой кожей дышало чистотой и искренностью, которые произвели на инспектора отрадное впечатление.

– Это, конечно, покажется необъяснимым человеку, далекому от наших полицейских дел, – с широкой улыбкой ответил он. – Но все очень просто. Ваши фотографии часто появляются в газетах. Одну я видел сегодня в отделе светской хроники.

Девушка издала нервный смешок.

– Вот как? А я уж было испугалась. И что же вы от меня хотите, сэр?

– К сожалению, – удрученно ответил он, – у меня к вам деловой вопрос. Стоит только мне проникнуться к человеку симпатией, как в дело вмешивается моя профессия… Для начала я хотел бы узнать имена ваших спутников.

Он вопросительно взглянул на двух дам и молодого человека, которые смущенно замялись.

– Извините, инспектор, – к вам ведь так надо обращаться, – с очаровательной улыбкой сказала Фрэнсис. – Разрешите вам представить мисс Хильду Орандж и мисс Еву Эллис. Это мои подруги. А это – мистер Стивен Барри, мой жених.

– Позвольте, – с некоторым удивлением сказал инспектор, – но у меня было впечатление, что вы члены труппы этого театра.

Все трое закивали.

Квин обратился к Фрэнсис:

– Мне не хочется быть навязчивым, мисс Айвз-Поуп, но не могли бы вы объяснить, почему вы пришли сюда в обществе своих друзей? – спросил он с обезоруживающей улыбкой. – Я отчетливо помню, что просил полицейского пригласить вас одну.

Трое служителей Мельпомены оскорбленно вскочили на ноги. Фрэнсис бросила на инспектора умоляющий взгляд.

– Пожалуйста, простите меня, инспектор, – торопливо сказала она. – Меня никогда в жизни не допрашивала полиция. Меня пугала эта перспектива, и я попросила своего жениха и двух моих лучших подруг присутствовать при нашей беседе. Я не предполагала, что вы будете возражать.

– Понятно, – с улыбкой отозвался инспектор. – Я вас вполне понимаю. Но видите ли… – Он покачал головой.

Стивен Барри склонился к своей невесте.

– Скажи только слово, дорогая, и я останусь с тобой, – сказал он, вызывающе глядя на инспектора.

– Но как же, Стивен? – беспомощно пролепетала Фрэнсис. Лицо инспектора было непреклонно. – Наверно, вам лучше выйти. Подождите меня в той комнатке. Это ведь недолго, инспектор?

– Не очень долго, – отозвался Квин. Его облик странным образом изменился: в нем появилась агрессивность.

Молодые люди, почувствовав эту метаморфозу, ответили на нее возросшим антагонизмом.

Хильда Орандж, полная блондинка лет сорока, с лица которой холодный электрический свет безжалостно стер, вместе с косметикой, следы былой красоты, наклонилась к Фрэнсис и сказала, негодующе глядя на инспектора:

– Мы будем за дверью, дорогая. Если тебе станет дурно, позови нас, и мы уж сумеем тебя защитить.

С этими словами она вышла из кабинета, вызывающе вскинув голову.

Ева Эллис погладила руку Фрэнсис.

– Не волнуйся, Фрэнсис, – сказала она нежным голосом. – Мы с тобой.

И, взяв Барри под руку, она последовала за Хильдой Орандж.

Барри озабоченно оглянулся на Фрэнсис, метнул на инспектора испепеляющий взгляд и захлопнул за собой дверь.

Квин тут же вскочил на ноги и, опершись руками о письменный стол, сурово уставился в глаза Фрэнсис.

– А теперь, мисс Фрэнсис Айвз-Поуп, – жестко сказал он, – поговорим о деле. – Инспектор полез в карман и с ловкостью фокусника достал усыпанную блестящими камешками сумочку. – Собственно говоря, я просто хочу вернуть вам вашу сумочку.

Фрэнсис привстала. Кровь отлила у нее от лица. Она молча переводила глаза с инспектора на сумочку.

– Откуда у вас моя сумочка? – проговорила она.

– Ее нашли в театре.

– Ну конечно. – Фрэнсис с нервным смешком опустилась на стул. – Как странно, что я ее не хватилась.

– Однако, мисс Айвз-Поуп, – непреклонно продолжал инспектор, – важно не то, что вашу сумочку нашли, а где ее нашли. – Он сделал паузу. – Вы, наверно, знаете, что в театре сегодня произошло убийство?

Фрэнсис смотрела широко раскрытыми глазами, в которых было предчувствие чего-то страшного.

– Да, я об этом слышала, – чуть слышно отозвалась она.

– Так вот, мисс Айвз-Поуп, – жестко произнес инспектор, – вашу сумочку нашли в кармане убитого.

Девушка посмотрела на него с ужасом, придушенно вскрикнула и обмякла, потеряв сознание.

На лице Квина мгновенно появилось выражение сочувствия. Он бросился на помощь Фрэнсис, но тут в дверь ворвался Стивен Барри. За ним вбежали Хильда Орандж, Ева Эллис и Джонсон.

– Что ты с ней сделал, проклятый инквизитор? – крикнул актер, отталкивая Квина от Фрэнсис. Он нежно поднял девушку на руки, отвел с ее лица прядь черных волос и начал что-то ласково шептать ей в ухо. Она вздохнула и с недоумением посмотрела в склонившееся над ней молодое лицо.

– Стив, я потеряла сознание, – проговорила она и опять закрыла глаза.

– Принесите воды, кто-нибудь! – прорычал молодой человек, растирая Фрэнсис руки.

Через секунду Джонсон протянул ему графин. Барри влил несколько капель в рот Фрэнсис. Она закашлялась, приходя в себя. Актрисы оттеснили от нее Барри и приказали мужчинам выйти из комнаты. Квин покорно пошел вслед за детективом и негодующим актером.

– Это так у вас допрашивают девушек? – ядовито спросил инспектора Барри. – Что вы с ней сделали – дубинкой по голове ударили? От полиции ничего другого и не дождешься.

– Не надо бросаться обвинениями, молодой человек, – без обиды ответил инспектор. – Девушка просто услышала от меня пугающую новость.

Они стояли в прихожей в напряженном молчании, пока не отворилась дверь и не появились две актрисы, поддерживающие Фрэнсис под руки. Барри бросился к невесте.

– Ну как, дорогая, тебе лучше? – прошептал он, пожимая ей руку.

– Пожалуйста, Стив, отвези меня домой, – проговорила она.

Инспектор Квин отступил в сторону от двери и грустно смотрел вслед своим подследственным, которые встали в конец короткой очереди выходящих из театра зрителей.

Глава 6
В которой окружной прокурор рассказывает биографию Филда

Инспектор Ричард Квин был необычный человек. Небольшого роста, жилистый, с седыми висками и морщинами, говорившими о богатом жизненном опыте, он мог бы выдать себя как за управляющего банком, так и за ночного сторожа: для этого ему понадобилось бы лишь соответствующее одеяние.

Так же легко он приспосабливал к обстоятельствам и манеру поведения. Мало кто знал, какой он на самом деле человек. Он оставался загадкой и для своих коллег, и для своих врагов, и для того человеческого мусора, который он передавал судебным органам. Он принимал самые разнообразные позы: мелодраматическую, напыщенную, отеческую или по-бульдожьи настырную.

Но под всем этим скрывалось, как кто-то сказал в порыве сентиментальности, «золотое сердце». В глубине души Ричард Квин никому не желал зла, был целеустремлен и очень страдал от несправедливостей, которым нет числа в нашем мире. Личность его была многогранна. Однако люди, с которыми он имел дело в силу своих служебных обязанностей, не имели понятия, какой именно гранью своей личности он к ним повернется. Инспектор культивировал эту свою многоликость, считая, что она хорошо ему служит. Те, кого он допрашивал, никогда не понимали его, не знали, чего от него ждать, и в результате всегда его побаивались.

Но сейчас, оставшись за закрытыми дверями в кабинете Панзера и временно приостановив расследование, Ричард Квин перестал следить за выражением своего лица, и в эти минуты оно отражало его истинный характер. Это было лицо физически уставшего и умудренного жизненным опытом пожилого человека. Он был под впечатлением сцены с Фрэнсис, которая от его слов упала в обморок. Он не мог забыть ее посеревшее от ужаса лицо. Фрэнсис Айвз-Поуп представлялась ему воплощением всех тех качеств, которые пожилой человек хотел бы видеть в своей дочери. У него щемило сердце, когда он вспоминал, как она съежилась от его слов, словно обожженная хлыстом. И ему было стыдно вспоминать, как ее жених с негодованием бросился на ее защиту.

У привычного к всевозможным лишениям инспектора была лишь одна маленькая слабость, и сейчас он, вздохнув, достал табакерку и взял большую щепоть табаку.

Тут раздался властный стук в дверь, и он опять с быстротой хамелеона сменил обличье: за столом сидел следователь, погруженный в несомненно мудрые и тяжелые размышления. На самом-то деле ему больше всего хотелось посоветоваться с Эллери.

Он жизнерадостно крикнул «Войдите!», и в кабинет вошел худой человек в теплом пальто. Его шея была обмотана толстым шарфом.

– Генри! – воскликнул инспектор, вскакивая на ноги. – Как это тебя сюда занесло? Разве доктор не велел тебе лежать в постели?

Окружной прокурор Генри Сэмпсон, подмигнув, плюхнулся в кресло.

– Ох уж эти доктора, – отмахнулся он, – их только послушать. Ну, как делишки?

Он закашлялся и схватился за горло.

Инспектор сел в свое кресло.

– Такого недисциплинированного больного поискать, Генри, – сурово сказал он. – Ну что ты творишь? Смотри, заработаешь воспаление легких!

– Ну и пусть, – ухмыльнулся прокурор. – Я застраховал жизнь на большую сумму, так что мне беспокоиться не о чем. А ты так и не ответил на мой вопрос.

– Ну да, ты, кажется, спросил, как делишки. Делишки, дорогой Генри, в настоящий момент у нас никудышные. Этот ответ тебя удовлетворяет?

– А поподробнее нельзя? – спросил Сэмпсон. – Я человек больной, и у меня шумит в голове.

– Я должен тебе сказать, Генри, – инспектор подался вперед, – что такого головоломного дела у нас давно не было. Говоришь, у тебя шумит в голове? А у меня голова кругом идет.

Сэмпсон нахмурился:

– Если так, то это дело свалилось на нас в самое неподходящее время. На носу выборы, и нераскрытое убийство некоторые могут представить как…

– Можно на это и так посмотреть, – заметил Квин. – Но я-то особенно о голосах не задумывался, Генри. Убили человека, а я, признаюсь честно, понятия не имею, кто это сделал и как.

– Ты прав, инспектор, укоряя меня в излишнем практицизме, – усмехнулся Сэмпсон, – но если бы ты слышал, что мне только что говорили по телефону…

– Минуточку, дорогой Ватсон, как сказал бы Эллери, – шутливо сказал инспектор, у которого вдруг произошел свойственный ему удивительный перепад настроения. – Я очень хорошо себе представляю, что произошло. Ты, наверно, лежал в постели, и тут позвонил телефон. На другом конце провода раздался возбужденный голос, который, захлебываясь от негодования, кричал, что не позволит полиции обращаться с собой как с уголовником и требует, чтобы на Квина наложили взыскание. Этот человек ни в грош не ставит свободу личности. И так далее в том же духе.

– Ну, Квин…

– Владелец этого возбужденного голоса – толстенький человек, носит очки в золоченой оправе, говорит противным тенорком и без конца поминает «своего доброго друга окружного прокурора Сэмпсона». Разве не так?

Сэмпсон вытаращил на него глаза, потом улыбнулся.

– Истинно так, уважаемый Холмс, – проговорил он. – Раз уж ты так много знаешь об этом моем друге, может быть, назовешь его имя?

– Но ты не отрицаешь, что это он звонил, – уклонился от ответа инспектор. – А, Эллери, наконец-то! Очень рад тебя видеть, сынок!

Эллери пожал руку Сэмпсону, который приветствовал его, как доброго знакомого, пошутил насчет тяжелой участи окружного прокурора, поставил на стол огромный термос с кофе и положил рядом бумажный пакет, от которого исходил аромат французских пирожных.

– Что ж, джентльмены, все обысканы и все обыскано. Утомленным детективам пришло время подкрепиться, – сказал Эллери, добродушно хлопнув отца по плечу.

– Как это мило с твоей стороны, Эллери! – воскликнул его отец. – Ну что ж, отпразднуем. Присоединишься к нам, Генри?

– Не знаю, что вы собираетесь праздновать, – отозвался прокурор, – но от кофе не откажусь.

И все трое потянулись за пирожными.

– Ну, что там происходит, Эллери? – спросил Квин, с удовольствием прихлебывая кофе.

– Боги не едят и не пьют, – с полным ртом проговорил Эллери. – Я не всемогущ. Может быть, ты мне расскажешь, что произошло в этой твоей пыточной камере? Я же могу сообщить тебе лишь одну новость: мистер Либби, хозяин кафе-мороженого, где я приобрел эти превосходные пирожные, подтвердил рассказ Джесса Линча относительно имбирного эля. А мисс Элинор Либби слово в слово повторила рассказ Джесса о том, что произошло на площадке возле театра.

Квин вытер губы огромным носовым платком.

– Подождем результатов анализа этого эля, тогда и посмотрим. Что касается меня, я допросил несколько человек, и теперь мне нечего делать.

– Благодарю за подробное сообщение, – сухо сказал Эллери. – А окружному прокурору ты рассказал о бурных событиях, происшедших здесь этим вечером?

– Джентльмены, – сказал Сэмпсон, ставя чашку на стол, – вот что я о них знаю. Полчаса тому назад мне позвонил один из «моих добрых друзей», который пользуется некоторым влиянием среди властей предержащих, и сообщил, что в этом театре во время спектакля убили человека. Он сказал, что инспектор Ричард Квин со своими подручными обрушился на зрителей как смерч и заставил их оставаться на местах целый час, чего он не имел никакого права делать. Более того, инспектор обвинил в преступлении его самого и отпустил его с женой и дочерью домой только после унизительного обыска. По сути дела, это все, что я знаю, поскольку в остальном сообщение моего «доброго друга» состояло из не имеющих отношения к делу жалоб и проклятий. Кроме того, я знаю личность убитого. Это мне сообщил Вели, когда я встретил его у входа. И это, пожалуй, самое интересное во всей истории.

– Я гляжу, ты знаешь о происшествии немногим меньше меня, – буркнул Квин. – Может быть, даже больше, поскольку ты, видимо, хорошо осведомлен о деяниях покойного Филда… А во время обыска зрителей что-нибудь интересное произошло, Эллери?

Эллери закинул ногу на ногу.

– Как ты мог бы предположить, обыск ничего не дал. Ничего интересного не нашли, ни у кого не было виноватого вида, и никто не признался в совершении убийства. Короче говоря, обыск оказался полнейшим фиаско.

– Естественно, – сказал Квин. – Наш убийца – парень с мозгами. И никакого намека на лишнюю шляпу?

– На этот предмет я и украшал собой все это время вестибюль, отец, – ответил Эллери. – Нет, шляпы не обнаружилось.

– Обыск закончен?

– Да. Тут-то я и пошел в кафе-мороженое за пирожными, – сказал Эллери. – Там нечего было больше делать, кроме как наблюдать за разозленной толпой, которая спустилась с балкона и вывалила на улицу. Сейчас в театре не осталось никого: ушли и зрители с галерки, и обслуга, и актеры… Странная это публика – актеры. Весь вечер они возносятся над простыми смертными, потом переодеваются в обычную одежду, и вдруг обнаруживается, что они подвержены обычным человеческим слабостям. Между прочим, Вели обыскал и тех пятерых, что вышли из этого кабинета. Я уж подумал, не забыл ли ты об этой компании.

– Значит, сидим в калоше? – пробурчал Квин. – Ну, так слушай, Генри.

И он вкратце, но четко изложил прокурору содержание событий, произошедших в театре. Тот выслушал его, молча хмурясь.

– Вот и все, – заключил Квин, описав сцену в кабинете. – Ну а теперь, Генри, расскажи нам о Монте Филде. Мы знаем, что он был пройдоха, но этим наши знания и ограничиваются.

– «Пройдоха» – это слишком мягко сказано, – прорычал Сэмпсон. – Могу вам рассказать историю его жизни. Сдается мне, что это расследование будет не из легких и что какой-нибудь инцидент из его прошлого может подсказать вам решение. Филд впервые оказался в поле зрения прокуратуры при моем предшественнике. Его подозревали в участии в мошеннических биржевых спекуляциях. Но Кронин, который тогда был помощником прокурора, ни в чем не смог его уличить. Филд умело спрятал концы. У нас была только история, рассказанная осведомителем, который имел связи с мафией. Да еще неизвестно, соответствовала ли эта история истине. Разумеется, Кронин ни словом не обмолвился Филду о наших подозрениях. Дело постепенно затихло, и, хотя Кронин был упорен, как бульдог, каждый раз, когда ему казалось, что он нашел улики против Филда, оказывалось, что никаких улик нет. Да уж, ловкач Филд был первостатейный.

Когда пост прокурора занял я, мы, по настоянию Кронина, предприняли обстоятельное расследование деятельности Филда. Он об этом, конечно, ничего не знал… Вот что мы обнаружили: Монте Филд родился в Новой Англии, в семье настолько уверенных в себе аристократов, что им нет нужды хвастаться предками, прибывшими в Америку на «Мейфлауэр». Ему приглашали учителей на дом, потом его отдали в привилегированную школу, которую он сумел закончить с большим трудом. Отчаявшийся отец под конец отправил его в Гарвардский университет. Похоже, он и в юности был порядочным шельмой. То есть до преступлений дело не доходило, но темные делишки за ним водились. С другой стороны, была в нем, видно, какая-то фамильная гордость, потому что, когда случился скандал, он укоротил свою фамилию Филдинг и стал Монте Филдом.

Взор Эллери был устремлен словно бы внутрь самого себя, его отец пристально смотрел на Сэмпсона.

– Не то чтобы Филд был совсем уж никчемным парнем, – продолжал Сэмпсон. – Мозги у него были в порядке. Он блестяще закончил юридический факультет Гарварда. У него был прирожденный дар оратора, и вдобавок он досконально знал все юридические тонкости. Но почти сразу после окончания университета, не дав своим родителям возможности порадоваться его успехам, он попал в очень некрасивую историю: от него забеременела девушка. И тут терпению отца пришел конец, и он отказал ему в финансовой поддержке и вычеркнул его из завещания. Хватит, дескать, достаточно он позорил наше честное имя, пусть катится ко всем чертям… и все такое.

Но наш приятель не впал в отчаяние. Жаль, конечно, что наследства ему теперь не видать как своих ушей, но, в конце концов, он и сам может заработать денежки. Как он перебивался первые годы после окончания университета, мы не знаем, но потом образовал фирму в партнерстве с неким Кохеном. Вот уж был продувная бестия! Они подобрали себе клиентуру среди самых беспардонных мошенников в городе и загребли кучу денег. Вы, конечно, знаете не хуже меня, как трудно подловить продажного юриста, который знает больше лазеек в законах, чем члены Верховного суда. Этой парочке все сходило с рук. А их клиенты знали, что им ничто не грозит, если их будут защищать в суде Кохен и Филд.

Но однажды зимней ночью мистера Кохена, старшего и более опытного партнера, который досконально знал свое дело: как добывать клиентов, какие назначать гонорары и так далее – а он во всем этом был мастер, хотя и говорил с жутчайшим еврейским акцентом, – так вот, этого мистера Кохена нашли в доке с простреленной головой. И хотя со времени этого счастливого события прошло двенадцать лет, кто его убил, неизвестно и поныне. Были у нас кое-какие подозрения, и я вовсе не удивлюсь, если кончина мистера Филда поможет нам закрыть дело Кохена.