Текст книги "Тайна исчезнувшей шляпы"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21
В которой инспектор Квин задерживает преступника…

Во вторник, 2 октября, ровно в половине двенадцатого ночи высокий человек в черной фетровой шляпе и черном пальто с поднятым воротником вышел из вестибюля небольшой гостиницы на Пятьдесят третьей улице, недалеко от ее пересечения с Седьмой авеню, и быстро пошел по направлению к Центральному парку.

Дойдя до Пятьдесят девятой улицы, он повернул на восток и пошел по пустынной дороге к Пятой авеню. У входа в Центральный парк со стороны Пятой авеню он остановился в тени большой угловой тумбы и прислонился к ней в небрежной позе. Достал сигарету, и пламя спички осветило его лицо. Это было слегка исчерченное морщинами лицо пожилого человека. Над верхней губой нависли усы с проседью. Под шляпой виднелись седые волосы. Затем спичка погасла.

Он неподвижно стоял у бетонной тумбы, засунув руки в карманы пальто и попыхивая сигаретой. Внимательный наблюдатель заметил бы, что руки этого человека слегка дрожат и что его нога в черном ботинке нервно постукивает по тротуару.

Когда сигарета догорела, он бросил ее и взглянул на часы. Было 11.50. Он чертыхнулся и прошел через ворота в парк.

По мере его удаления от освещенной площади мощеная дорожка становилась темнее. Поколебавшись, словно не решив еще, что делать дальше, он огляделся, подумал секунду, затем подошел к первой скамейке и тяжело на нее опустился – как человек, уставший за день и решивший отдохнуть четверть часика в тишине и темноте парка.

Постепенно его голова медленно склонилась на грудь, и он весь расслабился, видимо задремывая.

Шли минуты. Никто не прошел мимо сидевшего на скамье человека в черном. Со стороны Пятой авеню слышалось рычание автомобильных моторов. Время от времени раздавался резкий свисток регулировщика. В ветвях деревьев шелестел ветер. Из чернеющей глубины парка послышался девичий смех – негромкий и далекий, но удивительно отчетливый. Время шло. Человек впадал в глубокий сон.

Однако, когда колокола окрестных церквей пробили двенадцать, он выпрямился, подождал секунду и решительно встал на ноги.

Но назад к воротам он не пошел, а направился в глубину парка. От сонливости не осталось и следа. Он как будто считал скамейки: вторая, третья, четвертая, пятая. Тут он остановился, разглядев вдали на скамейке неподвижную серую фигуру.

Человек в черном медленно пошел вперед: шестая, седьмая… Не остановившись, он пошел дальше: восьмая, девятая, десятая. Тут он резко развернулся и пошел назад. Его походка стала более целеустремленной. Дойдя до седьмой скамейки, он остановился как вкопанный. Вдруг, словно решившись, он пересек аллею, подошел к скамейке, где смутно маячила серая фигура, и сел рядом с ней. Фигура издала неопределенное восклицание и подвинулась, чтобы дать ему место.

Оба молчали. Через некоторое время человек в черном сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет. Он зажег спичку и не гасил ее, разглядывая сидящего рядом с ним человека, пока кончик сигареты не загорелся красноватым цветом. Но за эти несколько мгновений он рассмотрел не так уж много: человек был закутан шарфом и его шляпа, как и у него самого, была низко надвинута на лоб. Спичка погасла, и они опять остались в темноте.

Человек в черном словно принял решение. Он наклонился вперед, тронул соседа за колено и тихо произнес одно слово:

– Документы!

Тот немедленно ожил, подвинулся, смерил человека в черном взглядом и удовлетворенно хмыкнул. Затем отодвинулся и полез правой рукой в карман. Сосед с интересом смотрел на него. Человек в сером выдернул правую руку из кармана.

И тут сделал нечто неожиданное. Напружинившись, он вскочил со скамейки и прыгнул назад. В то же время он вытянул руку по направлению к застывшему на скамейке человеку в черном. Отблеск фонаря на металлической поверхности не оставлял сомнений: в руке у него был револьвер.

Человек в черном хрипло вскрикнул и с кошачьим проворством вскочил на ноги. Молниеносным движением он тоже сунул руку в карман и, не обращая внимания на направленный на него револьвер, бросился вперед.

Одновременно тишина и полумрак пустынного, казалось бы, парка взорвалась криками. Поднялось настоящее столпотворение. Из кустов позади скамейки выскочили люди с револьверами в руках. Еще несколько вооруженных людей бежали к двоим мужчинам с противоположной стороны аллеи. И наконец, с обоих концов аллеи – от входа в парк и из его черной глубины – появились размахивающие револьверами полицейские. Все эти люди подбежали к скамейке примерно в одно и то же время.

Человек, который выхватил из кармана револьвер и отпрыгнул от скамейки, не стал ждать прибытия подкреплений. Когда человек в черном сунул руку в карман, человек в сером старательно прицелился и выстрелил. Грохот выстрела прокатился по парку. Оранжевое пламя метнулось в сторону человека в черном. Он пошатнулся и схватился за плечо. В следующую секунду у него подкосились ноги, и он упал на мощеную дорожку. Его рука так и осталась у него в кармане.

Но лавина человеческих тел не дала ему совершить задуманное. Его прижали к земле, и он не смог вытащить руку из кармана. Тут раздался голос инспектора:

– Осторожнее, ребята: следите за его руками.

Инспектор Ричард Квин ввинтился в группу тяжело дышащих полицейских и остановился, глядя на извивающегося на земле под тяжестью блюстителей порядка человека в черном.

– Вынь его руку из кармана, Вели, – только осторожнее. Крепче ее держи, крепче! А то не успеешь оглянуться, как он всадит в тебя нож.

Сержант Томас Вели, который держал руку человека в черном, вытащил ее из кармана, несмотря на бешеное сопротивление поверженного. Но в руке ничего не было: человек в последнюю минуту расслабил мышцы. Двое полицейских как клещами схватили его руку, а Вели полез было в карман. Но инспектор остановил его резким окриком и сам нагнулся над бьющимся на земле человеком.

С чрезвычайной осторожностью, словно от этого зависела сама его жизнь, он сунул руку в карман человека в черном и, нащупав там что-то, поднял обнаруженный им предмет к свету.

Это был шприц. Его содержимое поблескивало в свете далеких фонарей.

Инспектор Квин улыбнулся, глядя на раненого человека, и сдернул с него черную шляпу.

– Загримировался, значит, – сказал он.

Он оторвал с верхней губы человека седые усы и провел рукой по его морщинистому лицу. Под рукой возникло пятно размазанного грима.

– Так-так, – тихо сказал инспектор, глядя в бешено сверкающие глаза. – Рад с вами встретиться, мистер Стивен Барри. А также с вашим другом мистером Тетраэтилсвинцом.

Глава 22
…и подводит итоги

Инспектор Квин сидел за письменным столом у себя дома и прилежно писал на узком листке бумаги.

Было утро среды, солнечные лучи лились в окно, и снизу негромко доносились звуки оживленной жизни Восемьдесят седьмой улицы. Инспектор был в халате и домашних туфлях. Джуна убирал со стола после завтрака.

Ричард Квин написал:

«Дорогой сын.

Я уже послал тебе вчера телеграмму с сообщением, что дело Филда закрыто. Мы ловко поймали Стивена Барри, использовав имя и почерк Майклса. Я очень доволен собой: план был психологически безупречен. Оказавшись в отчаянном положении, Барри, как и многие другие преступники, решил, что может спасти себя при помощи второго убийства.

Не хочется писать о том, как я устал и как угнетен душевно, что так часто сопутствует охоте за преступником. Мне грустно думать, что эта очаровательная девушка Фрэнсис предстанет перед миром как невеста убийцы… Что делать, Эл, в этом мире мало справедливости и еще меньше милосердия. И конечно, я в какой-то мере отвечаю за выпавший на ее долю позор… Однако сам Айвз-Поуп, который позвонил мне, узнав о разоблачении Барри, ни в чем меня не упрекал. Надо полагать, что я все же оказал услугу ему и Фрэнсис. Мы…»

В дверь позвонили, и Джуна, поспешно вытерев руки кухонным полотенцем, побежал открывать. В квартиру вошли окружной прокурор Сэмпсон и Тимоти Кронин. Оба были радостно возбуждены, и оба заговорили вместе. Квин встал, прикрыв письмо пресс-папье.

– Привет, старина! – воскликнул Сэмпсон, протягивая вперед обе руки. – Поздравляю! Ты видел утренние газеты?

– Слава Колумбу! – с ухмылкой сказал Кронин, показывая Квину газету, на первой странице которой крупным шрифтом сообщалось о поимке Стивена Барри. Также здесь была фотография инспектора, которую сопровождала восторженная статья, озаглавленная «Новые лавры для Квина».

Но все эти славословия произвели на инспектора очень слабое впечатление. Он предложил посетителям сесть, приказал Джуне сварить кофе и повел речь о предполагаемых изменениях в одном из отделов уголовной полиции города. Казалось, дело Филда интересовало его меньше всего.

– Что это с тобой? – проворчал Сэмпсон. – Вместо того чтобы ходить гоголем, ты делаешь вид, словно не попал в яблочко, а угодил в молоко.

– Дело не в этом, – вздохнул инспектор. – Просто, когда рядом нет Эллери, я как-то не могу ничему радоваться. Ну какой черт погнал его в эти леса?

Его гости засмеялись. Джуна подал кофе, и на какое-то время, разжевывая булочку, инспектор забыл про свои горести. Закурив сигарету, Кронин заметил:

– Лично я пришел только затем, чтобы вас поздравить, инспектор. Однако кое-что в этом деле мне не совсем понятно. Я знаю о том, как шло расследование, только со слов Сэмпсона.

– Я и сам неважно об этом осведомлен, – сказал окружной прокурор. – Почему бы тебе не рассказать нам, как все было?

Инспектор Квин грустно улыбнулся:

– Чтобы сохранить лицо, мне придется представить расследование так, будто я проделал всю главную работу. На самом деле мы почти целиком обязаны Эллери. Вот уж у него котелок варит отлично, ничего не скажешь.

Сэмпсон и Кронин приготовились слушать. Инспектор достал табакерку. Джуна устроился, навострив уши, на своем привычном месте в углу.

– Рассказывая об убийстве Филда, я не раз буду вспоминать Бенджамина Моргана, который в этом деле был самой невинной жертвой. И прошу тебя, Генри, держать в секрете то, что я о нем расскажу. Я не хочу навредить ему ни в профессиональном, ни в житейском плане. Тим уже обещал мне держать язык за зубами…

Оба слушателя кивнули.

– Мне не нужно вам объяснять, что, расследуя преступление, мы первым делом стараемся обнаружить мотив. Зная причину преступления, следователь может значительно сузить круг подозреваемых. В нашем случае мотив долго оставался неясным. Были некоторые основания подозревать шантаж, но точных подтверждений показаний Моргана мы не смогли найти. Филд уже несколько лет шантажировал Моргана, и об этой стороне его деятельности вы ничего не знали, хотя и были в курсе его прочих деяний. Так что Филда могли убить для того, чтобы положить конец вымогательствам. Но с тем же успехом его мог убить из мести какой-нибудь преступник, которого Филд отправил за решетку. Или член преступной организации, к которой он принадлежал. У Филда было много врагов и, конечно, не меньше друзей, которые оставались друзьями лишь потому, что Филд держал их в кулаке. Людей, которые имели причины хотеть его смерти, было предостаточно. Так что в тот понедельник в театре мы не задумывались о мотиве: у нас было слишком много других проблем. Но если причиной убийства являлся шантаж, как мы с Эллери в конце концов решили, то у Филда должны были храниться документы, которыми он держал в струне свои жертвы. И посмотреть на эти документы для нас было очень полезно. Мы знали, что у Филда имелись письма и копии чеков Моргана. А Кронин к тому же настаивал, что должны существовать и бумаги, доказывающие связь Филда с преступным миром. Вот мы и искали эти бумаги – вещественные доказательства, которые прояснили бы мотивацию преступления.

Кроме того, Эллери был заинтригован большим количеством книг по анализу почерков, которые мы нашли в квартире и конторе Филда. Мы решили, что человек, который, несомненно, шантажировал Моргана, а скорее всего, и других и который к тому же интересовался наукой о почерках, мог подделывать документы. Если это было так, то Филд, наверно, имел привычку подделывать документы, которые давали ему основание для шантажа. Цель при этом была одна: продать жертве копии, а оригиналы оставить себе и впоследствии использовать их снова. Все эти фокусы он, безусловно, перенял у своих дружков из преступного мира. Впоследствии мы установили, что наше предположение соответствовало истине. К тому времени мы уже окончательно приняли гипотезу шантажа как мотива убийства. Между тем не забывайте, что это нам ничего не давало, поскольку жертвой шантажа мог быть любой из подозреваемых и мы не могли определить, который из них совершил убийство.

Однако я рассказываю вам о нашем расследовании не в том порядке. Это – свидетельство того, как сильна в нас привычка. Я привык начинать расследование с поисков мотива. Но тут бросался в глаза один важный момент. Одна улика – или, вернее, отсутствие улики. Я имею в виду исчезнувшую шляпу.

Дело в том, что в день убийства мы были так заняты в театре выяснением всех прочих обстоятельств дела, что недооценили важность ее исчезновения. Не то чтобы мы с самого начала не обратили на это внимания, – отнюдь. Отсутствие шляпы было первым, что я заметил, осматривая тело. А Эллери обратил на это внимание, как только вошел в театр и наклонился над трупом. Но что мы могли сделать? У нас было слишком много проблем: допрашивать свидетелей, выяснять несообразности в их показаниях и подозрительные обстоятельства, давать распоряжения. Так что мы ненароком упустили очень важный для расследования момент. Если бы мы проанализировали значение исчезнувшей шляпы, то, возможно, нашли бы преступника в тот же вечер.

– Вечно ты ворчишь. Не так-то много времени вам на это понадобилось, – с улыбкой сказал Сэмпсон. – Сегодня среда, а убийство совершили неделю назад – в прошлый понедельник. Всего девять дней – стоит ли так себя казнить?

Инспектор пожал плечами:

– Все бы упростилось, если бы мы задумались над шляпой всерьез. Когда же мы, наконец, занялись этой проблемой, мы в первую очередь задали себе вопрос: зачем преступнику понадобилось уносить шляпу? Напрашивались два ответа: или что шляпа сама по себе была важной уликой, или что в ней находилось нечто нужное убийце, нечто, во имя чего он и совершил убийство. В конце концов оказалось, что оба ответа были правильными. Шляпа и сама по себе была уликой, потому что на кожаной полоске химическими чернилами было написано имя Стивена Барри, и шляпа содержала нечто, за чем охотился убийца, – документы, на которых основывался шантаж. Барри, конечно, думал, что это – оригиналы документов.

На этом нам не удалось далеко уехать, но это можно было взять за отправную точку. К тому времени, когда мы в понедельник ночью ушли из театра, приказав запереть все двери и поставив охрану, мы еще не нашли шляпу, хотя обыскали весь театр сверху донизу. Но мы не знали, сумел ли преступник каким-то таинственным образом вынести ее из театра, или она все еще была там, хотя нам и не удалось ее найти. Когда мы в четверг повторили обыск, то твердо установили, что шикарной шляпы Монте Филда в театре нет. И поскольку театр все это время был заперт, выходило, что ее все-таки сумели вынести в понедельник.

Но в понедельник ни на ком не было двух шляп. Значит, кто-то вышел в шляпе Монте Филда, оставив свою в театре.

Избавиться от шляпы за пределами театра он мог только после того, как мы отпустили зрителей; до этого все выходы были заперты или охранялись, а на прогулочной площадке с левой стороны находились сначала Джесс Линч и Элинор Либби, потом капельдинер Джон Чейс и, наконец, мой полицейский. Через площадку с правой стороны от шляпы избавиться было невозможно: там была только одна дверь, ведущая из зрительного зала, у которой весь вечер стояла охрана.

Далее. Поскольку Филд был в цилиндре и поскольку все мужчины, на которых был цилиндр, были одеты в вечерний костюм – а за этим мы очень внимательно следили, – значит, человек, который вынес шляпу Филда, тоже был одет в смокинг. Вы можете возразить, что человек, планирующий убийство, мог бы прийти в театр и без шляпы и перед ним тогда не встала бы проблема, как от нее избавиться. Но это, если подумать, маловероятно. Если бы на нем не было головного убора, он бы бросался в глаза при входе. Конечно, такая возможность существовала, и мы о ней помнили, но мы рассудили, что человек, задумавший такое изощренное преступление, не захотел бы без нужды бросаться в глаза. Кроме того, Эллери был убежден, что убийца не знал заранее, какой важной уликой окажется шляпа Филда. Из этого вытекало, что он вряд ли пришел театр без шляпы. Конечно, он мог бы избавиться от собственной шляпы во время первого антракта, то есть до совершения преступления. Но, следуя логике Эллери, считавшего, что преступник не знал о важности шляпы, он также не знал бы во время первого антракта о необходимости от нее избавиться. Короче говоря, мы пришли к выводу, что убийца был в цилиндре и что он оставил его в театре. Вы согласны?

– Да, это весьма логично, – признал Сэмпсон, – хотя мне было не так-то просто следить за ходом ваших рассуждений.

– Нам тоже было непросто, – мрачно сказал инспектор, – потому что нам надо было учитывать и другие возможности, например что шляпа покинула театр на голове не убийцы, а его сообщника. Но продолжим рассуждения.

Затем мы задали себе вопрос: что случилось со шляпой, которую убийца оставил в театре? Что он с ней сделал? Где он ее спрятал? Вот тут мы поломали голову. Мы перерыли театр сверху донизу. Правда, мы нашли несколько цилиндров в костюмерной, но заведующая костюмерной миссис Филлипс опознала их как личную собственность разных актеров. Эллери, со своей остротой ума, сделал из этого вывод, что шляпа убийцы должна быть здесь. Мы не нашли среди наличных шляп ни одной, которой бы здесь не полагалось быть. Значит, шляпе, которую мы ищем, полагается быть в костюмерной. Разве это не очевидно? До смешного. И все-таки мне это в голову не пришло.

Так какие же в театре были цилиндры, присутствие которых ни у кого не вызывало подозрений? Конечно, те, которые Римский театр брал в аренду из магазина Ле Вруна для спектаклей. И где они должны были находиться? Или в уборных актеров, или в костюмерной. Когда Эллери достиг этого пункта в своих рассуждениях, он пошел с миссис Филлипс за кулисы и собственноручно проверил все цилиндры, которые там были. И все цилиндры – а налицо были все до единого – имели на подкладке ярлык Ле Вруна. Шляпы Филда, купленной у братьев Браун, за кулисами не оказалось.

Поскольку в понедельник театр не покинул ни один человек, у которого были две шляпы, и поскольку шляпу Монте Филда бесспорно унесли из театра в этот самый понедельник, получалось, что все время, пока театр был опечатан, шляпа убийцы находилась здесь и все еще оставалась здесь во время второго обыска. Но в театре мы обнаружили только шляпы, используемые в спектаклях. Из этого вытекало, что собственная шляпа убийцы (которую ему пришлось оставить за кулисами, поскольку ему надо было вынести шляпу Филда) являлась частью реквизита, поскольку, повторяю, других в театре не было.

Иными словами, один из цилиндров, находившихся за кулисами, принадлежал человеку, который ушел из театра в понедельник в шляпе Монте Филда.

Если это и был убийца – а никем другим он, по сути дела, и не мог быть, – тогда наш поиск значительно облегчался. Это мог быть или один из актеров, ушедший из театра в смокинге, или близкий к труппе так же одетый человек. Во втором случае у этого человека должна была быть шляпа из реквизита, которую он оставил в театре. Кроме того, у него должен был быть доступ в костюмерную и уборные актеров и возможность оставить там собственную шляпу.

Давайте рассмотрим второй случай: убийца тесно связан с театром, но не актер. Рабочих сцены можно не учитывать, поскольку никто из них не был в вечернем платье – а только так можно было унести из театра шляпу Филда. По той же причине исключаются кассиры, билетеры, капельдинеры и прочие служащие театра. Гарри Нейлсон, заведующий службой информации, тоже был одет в повседневный костюм. Директор Панзер был в вечернем костюме, но я узнал размер его головы, который оказался чрезвычайно маленьким. Он просто не мог бы появиться в шляпе Филда. Правда, мы ушли из театра раньше, чем он. Но, уходя, я дал Томасу Вели указание не делать для директора исключений и проверить его так же тщательно, как остальных. Находясь ранее в кабинете Панзера, я из чистого чувства долга осмотрел его шляпу. Именно в этой мягкой фетровой шляпе Панзер, как мне доложил Вели, и ушел из театра. Если бы Панзер был нашим основным подозреваемым, он мог бы унести из театра шляпу Филда, держа ее в руках. Но раз он ушел в фетровой шляпе, значит, он не брал цилиндра Филда, поскольку театр был запечатан сразу после его ухода и туда никто не входил до четверга, когда я сам проводил обыск. Теоретически Панзер или кто-то другой из служащих мог бы быть убийцей, если бы сумел спрятать шляпу в каком-нибудь потайном месте. Но эта возможность отпала после того, как наш официальный эксперт по архитектуре Эдмунд Круе с определенностью заявил, что в Римском театре никаких тайников нет.

После того как мы сняли подозрение с Панзера, Нейлсона и прочих служащих, остались только актеры. Пока я не буду объяснять, каким образом мы сузили круг подозреваемых до одного человека – Стивена Барри. Самое интересное, что мы пришли к этому выводу путем чистой дедукции. Под «мы» я имею в виду себя и Эллери.

– Такого скромнягу полицейского, как вы, инспектор, поискать, – усмехнулся Кронин. – До чего же интересно вы рассказываете – ну прямо детективный роман! Мне вообще-то надо бы идти работать, но, раз уж мой босс слушает вас с таким же интересом, как и я, продолжайте, инспектор.

Квин улыбнулся и продолжал:

– Вычислив убийцу как актера, мы получили ответ на вопрос, который, наверно, пришел в голову и вам и который вначале приводил нас в недоумение. Мы не могли понять, почему тайное рандеву с Филдом было назначено в театре. Ведь, если подумать, театр – страшно неудобное место для свидания. Во-первых, нужно было покупать лишние билеты, чтобы рядом не было любопытных соседей. Зачем все эти сложности, когда существует масса более подходящих мест для тайных свиданий? В театре большую часть времени темно и тихо. Любой неуместный звук обращает на себя внимание. Среди зрителей могут встретиться знакомые. Но все эти сомнения отпадают, если оказывается, что убийца – член труппы. С его точки зрения, театр – идеальное место для свидания: кто заподозрит в убийстве актера, когда его жертву найдут в партере? А Филд согласился с его предложением, не подозревая, что Барри замышляет его убийство. Даже если у него возникли сомнения, не забывайте, что он привык иметь дело с опасными людьми и, наверно, считал, что может постоять за себя. По-видимому, он был чересчур в себе уверен – но этого нам уже не суждено узнать.

Так вернусь к своей любимой теме – Эллери. Еще до того, как он разобрался со шляпами, Эллери заподозрил, что Филд не случайно пристал к Фрэнсис Айвз-Поуп во время антракта. Между этими очень разными людьми явно существовала какая-то связь, хотя Фрэнсис о ней, по-видимому, не подозревала. Она была убеждена, что никогда раньше не видела Монте Филда. У нас не было оснований ей не верить. А связь эта могла существовать, если Стивен Барри и Филд были знакомы без ведома Фрэнсис. Если у Филда было назначено в театре на понедельник тайное свидание с актером и если он вдруг увидел там Фрэнсис, то, одурманенный алкоголем, вполне мог с ней заговорить, тем более что его свидание с Барри касалось именно ее. Как он ее узнал? Тысячи людей знают, как она выглядит: ее фотографии непрерывно появляются в газетах. Филд был весьма методичен в своих делах и, несомненно, ознакомился с ее описанием и фотографиями. Пьяную выходку Филда нельзя связать ни с одним членом труппы, кроме Барри, который был официально помолвлен с Фрэнсис, о чем было много шуму в газетах.

Фрэнсис весьма убедительно объяснила другое подозрительное обстоятельство: то, что ее сумочку нашли в кармане Филда. Она просто уронила ее, разволновавшись от оскорбительного поведения Филда. Это подтвердил и Джесс, видевший, как Филд подобрал сумочку Фрэнсис. Бедная девочка – как я ей сочувствую!

Инспектор вздохнул.

– Так вернемся к шляпе. Вы заметили, что мы без конца возвращаемся к этой проклятой шляпе? – продолжал Квин. Мне еще не приходилось вести дело, где бы одна улика так влияла на все аспекты расследования… Прошу заметить: из всех членов труппы Барри был единственным, который ушел из театра в смокинге и цилиндре. Эллери наблюдал, как публика покидала театр, и со свойственной ему наблюдательностью заметил, что вся труппа, кроме Барри, была в повседневной одежде. Позднее, когда мы собрались в кабинете Панзера, он даже сказал про это нам с Сэмпсоном, но тогда никто из нас не придал этому значения… Короче говоря, Барри был единственным из актеров, кто мог вынести из театра шляпу Филда. Не нужно особой проницательности, чтобы понять: рассуждения Эллери по поводу шляпы неоспоримо доказывали, что убийцей мог быть только Барри.

В тот же день – в четверг – мы решили посмотреть спектакль. Мы хотели убедиться, что в течение второго акта у Барри было время, чтобы совершить убийство. Как это ни поразительно, из всех актеров Барри был единственным, у кого это время было. Появившись на сцене в 9.20 при поднятии занавеса, он затем отсутствовал до 9.50, после чего уже не уходил со сцены до конца акта. Это было предусмотрено ходом спектакля. Все другие актеры или были на сцене все время, или уходили, но очень скоро возвращались. Короче говоря, мы вычислили преступника в прошлый четверг, пять дней тому назад. А все расследование заняло девять дней. Но одно дело выяснить личность преступника для себя, и совсем другое – юридически доказать его вину. И вот почему.

Тот факт, что убийца не мог войти в зал раньше 9.30, объясняет, почему корешки билетов были надорваны по-разному. Филду и Барри было необходимо войти в театр в разное время. Филд не мог войти в театр вместе с Барри и не мог опоздать на спектакль. Барри настаивал на секретности, а Филд понимал – или думал, что понимает, – почему все должно быть шито-крыто.

Когда в четверг вечером мы окончательно уверились, что убийца – Барри, мы решили тихонько расспросить актеров и рабочих сцены, не видел ли кто из них, как Барри ушел из-за кулис или туда вернулся. Но все были слишком заняты, играя на сцене, переодеваясь или готовя смену декораций. Так что результатом наших расспросов был полный шах и мат.

Панзер предоставил в наше распоряжение план театра. Изучив этот план, осмотрев прогулочную площадку слева и расположение уборных за кулисами, что мы проделали сразу после второго акта в четверг, мы установили, как именно Барри убил Филда.

– Я все это время ломал над этим голову, – признался Сэмпсон. – Филд ведь тоже был не простак. Как же Барри ухитрился его убить так, чтобы никто ничего не заметил?

– Загадки решаются очень просто, если заранее знать ответ, – отозвался инспектор. – Освободившись в 9.20, Барри тут же вернулся к себе в уборную, наложил поспешный, но неузнаваемый грим. Надел плащ и цилиндр – не забывайте, что он уже на сцене был в смокинге, – и выскользнул на прогулочную площадку.

Разумеется, вы не знаете топографии театра. С левой стороны кулис в несколько ярусов расположены уборные актеров. Уборная Барри находится на нижнем ярусе, и дверь оттуда открывается прямо на площадку, куда можно спуститься по железным ступенькам.

Через эту дверь Барри и вышел на темную площадку. Двери театра на протяжении второго акта были заперты, Джесс Линч и его «девушка», на его счастье, еще не появились, и он прошел на улицу и нагло вошел в главный подъезд театра, изображая опоздавшего на спектакль зрителя. Он предъявил билетеру свой билет, и тот его, естественно, не узнал: он был загримирован и закутан в плащ. Войдя в театр, Барри бросил в урну корешок своего билета, рассчитав, что, если полицейские найдут корешок в фойе, их подозрения обратятся к зрителям, а не к членам труппы. Кроме того, если его замысел потерпит провал и его позднее обыщут, то наличие в кармане корешка будет серьезной уликой против него. В общем, он считал, что, выбросив корешок, он не только собьет с толку полицию, но и защитит себя от подозрений.

– Но как же он надеялся, никем не замеченный, сесть на свое место? – спросил Кронин.

– Он и не собирался прятаться от билетерши. Разумеется, он надеялся добраться до последнего ряда – того, что был ближе всех к выходу, – прежде, чем к нему подойдет капельдинерша. Но даже если она его перехватит и проводит до места, он был уверен, что она его не узнает в полумраке зрительного зала. Так что в самом худшем случае она лишь сможет сказать полиции, что во время второго акта рядом с Филдом сел какой-то мужчина без особых примет. На самом деле капельдинерша к нему не подошла, поскольку Мадж О'Коннел в это время прижималась к боку своего любовника. И Барри, никем не замеченный, сел рядом с Филдом.

Между прочим, все это – отнюдь не результат наших рассуждений. Этого мы сами узнать никак не могли, но это стало ясно из признания, которое вчера сделал Барри. Конечно, зная, что Филда убил Барри, мы могли бы предположить подобное развитие событий, исходя из характера преступника. Но в этом не было нужды. Так что мы с Эллери вроде как организовали себе алиби.

Инспектор слегка улыбнулся:

– Сев рядом с Филдом, Барри приступил к выполнению заранее разработанного плана действий. Не забывайте, что в его распоряжении было очень мало времени и он не мог себе позволить потерять ни секунды. С другой стороны, и Филд знал, что Барри надо возвращаться на сцену, и он тоже не был склонен затягивать время. Как нам сказал Барри, все прошло проще, чем он предполагал. Филд был вполне сговорчив, тем более что был сильно пьян и предполагал в скором времени получить большую сумму денег.

Барри потребовал, чтобы Филд показал ему бумаги. Филд же сказал, что сначала хочет увидеть деньги. Барри показал ему бумажник, набитый, на первый взгляд, настоящими долларами. Но в театре было темно, и Барри не вытащил деньги из бумажника. На самом деле это были фальшивки. Он похлопал по бумажнику и, как и ожидал Филд, захотел посмотреть на документы. Не забывайте, что Барри мастерски умел лгать и мог выкрутиться из трудной ситуации с апломбом, который ему привили в школе драматического искусства… Филд полез под кресло, и Барри буквально остолбенел, увидев его цилиндр. И при этом, по словам Барри, он заметил: «Что, не думал, что я держу документы в шляпе? А я, между прочим, отвел эту шляпу специально тебе. Видишь – на ней твое имя!» И он отвернул кожаную ленту. В свете карманного фонарика Барри увидел на внутренней стороне ленты свое имя.