Текст книги "Сердца четырёх"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9
ДЕВЯТКА ТРЕФ

В среду, 20-го, только двое были совершенно спокойны во всем городе Лос-Анджелесе с окрестностями, – это Джон Ройл и Блит Стюарт. Три дня форменного сумасшествия. Репортеры, фотографы, артисты, стареющие дамы из журналов о кино, полиция штата и люди инспектора Глюка из отдела по расследованию убийств, продюсеры, режиссеры, работники похоронных бюро, городская администрация, поклонники великой пары – все шумели, двигались, ахали, суетились, превращая в настоящий ад эти дни для Тая и Бонни.

– Неужели они его и мертвого не могут оставить в покое! – глядя на обезумевшую толпу, возмущенно воскликнул Тай.

Он был небрит, глаза воспалены.

– Тай, ваш отец при жизни был известным человеком, – уговаривал его Эллери. – Трудно ожидать, что люди забудут о нем в момент смерти.

– Тем более такой смерти!

– Это не имеет значения.

– Слетелись, как стервятники!

– Убийство всегда выносит на поверхность худшее В людях. Подумайте, каково сейчас бедной Бонни у себя в Глендейле.

– Да. Догадываюсь... женщинам в такой ситуации, конечно, тяжелей, – поморщился Тай. – Знаете, Квин, я должен с ней поговорить. Это ужасно важно.

– Но сейчас вам встретиться вдали от посторонних глаз будет очень трудно, – стараясь не выдать своего удивления, сказал Эллери.

– Устрою как-нибудь.

Они встретились в неприметном маленьком кафе на Мелроуз-стрит, в три часа ночи, чудесным образом ускользнув от любопытных. На Тае были синие очки, а Бонни надела плотную вуалетку, из-под которой виднелись лишь бледные губы и подбородок.

Эллери с Батчером встали на страже возле их кабинки.

– Бонни, прости, что вытащил тебя в такой час. – Тай заговорил быстро и отрывисто. – Но нам надо кое-что обсудить.

– Я тебя слушаю, – ответила Бонни.

Ее загробный голос поразил Тая.

– Бонни, ты больна.

– Со мной все в порядке. – Опять этот плоский, лишенный жизни голос.

– Квин или Батч – хоть бы кто меня предупредил, что ты...

– Нет, я нормально себя чувствую. Просто все в мыслях о... о среде. – Губы у нее задрожали.

– Бонни... – Тай поиграл стаканом с бренди. – Я ведь никогда не просил тебя об одолжении?

– Ты?

– Ты, наверное, сочтешь меня сентиментальным дураком после этих слов, но...

– Это ты-то сентиментальный? – На сей раз Бонни скривила губы.

– То, чего я хочу от тебя... – Тай поставил стакан на столик, – это не для меня. И даже не для моего отца – не только для него. Это столько же и для твоей матери.

Бонни убрала руки со столика.

– Давай по делу. Прошу.

– Надо им устроить двойные похороны, – пробормотал Тай.

Молчание.

– Я же сказал, это не ради отца. Это им обоим нужно. Я думал об этом и так и эдак... Бонни, они любили друг друга. Раньше я и не знал. Мне казалось, что там что-то другое. Но теперь... Они умерли вместе. Ты что, не понимаешь?

Молчание.

– Они столько лет жили порознь. И уйти из жизни как раз в тот день... Я понимаю, что веду себя как идиот. Но я не могу избавиться от чувства, что мой отец – и твоя мать тоже, да! – они хотели бы, чтобы их похоронили вместе.

Бонни молчала так долго, что Тай подумал, уж не случилось ли с ней чего. Он уж хотел встряхнуть ее, но она все-таки зашевелилась: подняла руки и откинула назад вуалетку. Она смотрела и смотрела на него из глубины больших, обведенных темной тенью глаз, просто смотрела – не говоря ни слова и не меняя выражения лица. Потом поднялась и спокойно сказала:

– Хорошо, Тай.

– Спасибо!

– Это я ради мамы.

И все. После этого они разъехались по домам: Тай на машине Эллери в Беверли-Хиллз, а Бонни в лимузине Жака Батчера – к себе в Глендейл.

* * *

Затем коронер разрешил забрать тела; Джона Ройла и Блит Стюарт набальзамировали, уложили в шикарные гробы красного дерева с бронзой и золотыми ручками по восемнадцать карат, декорированные внутри японским шелком ручного ткачества по цене пятьдесят долларов за ярд и пухом черных лебедей, и выставили на всеобщее обозрение в великолепном траурном зале на бульваре Сансет.

Режиссировал спектакль, из двух процентов комиссионных, Сэм Викс – он убедил Батчера уговорить Тая испросить одобрения Бонни на все его затеи; они сделали, как он хотел, и Бонни согласилась. И вот теперь в толчее четыре женщины получили травмы, причем одна – довольно серьезную, и шестнадцать потеряли сознание. Для поддержания порядка вызвали отряд конной полиции. Один бедно одетый мужчина, явно коммунист, попытался укусить полицейского за ногу, когда тот едва не наехал на него, за что получил удар дубинкой по голове и был доставлен в участок.

Избранное общество, получившее доступ в зал, блистало роскошными траурными нарядами. По такому случаю модным салонам пришлось нанять уйму портних, чтобы поспеть вовремя. Дамы, естественно, обратили внимание, как чудесно выглядит Блит Стюарт. То тут, то там шелестело восхищенное:

– Даже в смерти наша дорогая Блит прекрасна. Ну просто уснула! Не будь она под стеклом, так и кажется, что вот-вот она шевельнется...

– Да, тот, кто ее бальзамировал, сотворил настоящее чудо.

– И подумать только, ведь у нее внутри ничего нет! Я прочитала, что ей сделали аутопсию, а вы понимаете, что это такое.

– О каких жутких вещах вы говорите! Ну откуда мне знать, что такое аутопсия?

– А разве ваш первый муж не...

– Какую бездну вкуса проявила Бонни, одевая мать! Вечернее платье из белого атласа, плотно прилегающий лиф...

– Дорогая моя, у нее прекрасная грудь. Однажды она мне сказала, что никогда не носила бюстгальтера. Могу с уверенностью сказать, что если бы и носила, то лифчик с жесткими чашечками ей был бы ни к чему!

– А эти защипы и складочки на лифе! Вот если бы она встала, то видно было бы, какой они производят неотразимый эффект.

– И бриллиантовые застежки на плечах... Вы думаете, настоящие?

– Во всяком случае, смотрятся как натуральные. А бедный Джо какой красавец! С этой своей неподражаемой, немного циничной улыбкой.... .

– Не понимаю, зачем положили ему в гроб золотую статуэтку? Помните, Джека наградили в тридцать третьем году?

– Н-ну, наверное, чтобы похвастаться. А может, хотели сделать приятное Киноакадемии. Вон – комитет явился в полном составе.

– Да, Джон Ройл был чертовски хорош. Мой второй муж с ним однажды подрался.

– Дорогая моя, тебе не кажется, что на этих похоронах какая-то напряженная атмосфера? Полно полицейских...

– Неудивительно. Его же убили.

– Знаешь, милая, я могла бы тебе такое рассказать о Джоне Ройле! Правда, о покойниках плохо не говорят, но для Блит это, может быть, лучший выход: с ним она была бы несчастна. Ведь Джон волочился за каждой юбкой.

– О, а я и забыла, что ты была с ним близко знакома. Не так ли?

* * *

В это время в Глендейле, в большом обезумевшем доме, Бонни стояла без слез, холодная, безучастная и почти такая же безжизненная, как ее мать. Она ненавидела помпезные голливудские похороны и часто говорила раньше, что ей отвратительно публичное выражение горя. И теперь она стояла молча, позволяя заплаканной Клотильде одевать себя в траурный наряд.

А на Беверли-Хиллз Тай, сделав очередной глоток бренди, ругал Лаудербека, просившего его побриться и вместо светлых брюк и клубного пиджака надеть строгий черный костюм. Наконец, слуге, врачу и призванным на помощь друзьям удалось усадить его в кресло, Побрить электрической бритвой, отнять графин и заставить принять таблетку люминала.

Тай Ройл и Бонни Стюарт встретились у поставленных рядом роскошных гробов, утопающих в огромных венках и букетах свежесрезанных цветов, – не похороны, а ежегодный цветочный фестиваль; священник провел великолепную службу, читая молитвы на фоне сладко-пьянящей музыки; а инспектор Глюк, полагая, что преступника всегда тянет к жертве, до боли в глазах шарил по лицам людей, пытаясь распознать убийцу, но так и не преуспел; Джаннин Каррел, оперная певица с очень красивым сопрано, в сопровождении мужского хора студии «Магна» проникновенно, со слезой исполнила «Господи, прими их»; и как ни удивительно, но Лью Баском, выпивший за последние три дня почти пять кварт виски, даже не зашатался, когда пришло время подставить плечо под гроб с телом Блит.

Среди тех, кто несли гробы, были Луис Селвин, исполнительный президент «Магны», бывший мэр Лос-Анджелеса, бывший губернатор штата, три выдающихся актера кино, которых отобрал Сэм Викс на основании рейтинга популярности, опубликованного Паулой Перис, президент Киноакадемии, модный режиссер, ставивший на Бродвее короткие комические спектакли, известный кинокритик и представитель клуба «Монах».

Спустя некоторое время вереница машин, состоящая преимущественно из «изотта-фрачини», «кордов», «линкольнов» и «дюзенбергов», въехала в ворота мемориального кладбища Голливуда. Там уже толпился народ. Все ждали начала обряда погребения. Под восхитительное пение хора мальчиков с ангельскими личиками неутомимый священник провел еще одну заупокойную службу, во время которой ещё тридцать две женщины потеряли сознание. Приехали кареты скорой помощи, возникла новая толчея, одно каменное надгробие было опрокинуто, и два каменных ангела лишились рук.

Бонни, отказавшись от предложенной Жаком Батчером руки, стояла одна, очень прямая, тихая, безжизненная, и смотрела, как гроб с телом матери медленно-медленно опускают в землю, – великолепная, полная драматизма сцена! И Тай тоже стоял один, ссутулясь и чуть кривя губы в неподражаемо горькой улыбке.

Когда все закончилось, какая-то толстая женщина в трауре выхватила у Бонни из руки черный носовой платок, спрятала его в своих одеждах и потом смотрела безумными очами, как Батчер ведет Бонни к своему лимузину. Тая с кладбища утащили Лью, Эллери и Алан Кларк: последний эпизод окончательно вывел его из себя, и он даже потряс кулаком перед носом толстухи. А звезды и звездочки вокруг рыдали, вздыхали, промокали платочками сухие блестящие глаза, и солнце сияло над Голливудом, день был чудесный, и, строго говоря, все отлично провели время. Сэм Викс снял свою траурную повязку, вытер пот со лба и сказал с чувством, что все прошло ну просто великолепно, другого слова и подобрать трудно.

Как только лимузин Батчера отъехал от кладбища, Бонни дала волю слезам.

– Ох, Батч, как это все ужасно! – всхлипывала она. – Люди такие свиньи. Не похороны, а какой-то парад цветов. Удивительно, что меня еще не попросили спеть для радио.

– Дорогая, забудь. Все уже закончилось.

– А дедушка так и не приехал. О, как я его ненавижу! Сегодня утром я звонила ему. А он стал извиняться. Сказал, что заболел, а потом еще – что терпеть не может похороны. И чтобы я постаралась его понять. Господи, хоронили его родную дочь! Ах, Батч, я такая несчастная.

– Бонни, забудь этого старого хрыча. Он не стоит того, чтобы ты так убивалась.

– Не хочу его больше видеть!

Вернувшись в Глендейл, Бонни отослала Батчера, наказала Клотильде хлопать дверью перед носом у любого, кто осмелится постучать, и заперлась в своей комнате, парадоксальным образом надеясь найти утешение в кипе писем и телеграмм, полученных в эти дни.

Проводив быстро остывшего, погруженного в уныние Ройла до дому, его эскорт мудро решил, что парню надо побыть одному, и дружно удалился. Тай допивал третью рюмку бренди, когда раздался телефонный звонок.

– Меня нет! – крикнул он Лаудербеку. – Слышишь? Ни для кого! Нет меня. Я уже сыт по горло их соболезнованиями. Посылай всех к черту.

Сняв трубку, Лаудербек закатил глаза с видом невинного страдальца.

– Извините, мисс Стюарт, но мистера Ройла...

– Кто это? – крикнул Тай, – Подожди. Я возьму трубку!

– Тай, тебе придется ко мне приехать. Прямо сейчас, – таким странным голосом сказала Бонни, что Тая как холодной водой окатило.

– Черт возьми, Бонни, в чем дело?

– Прошу. Поскорей. Это... страшно важно.

– Дай мне три минуты, переодеться.

В Глендейле Тая встретила заплаканная Клотильда.

– А где мисс Стюарт? Что у вас стряслось?

Клотильда заломила руки.

– О, месье Ройл, это вы? Мадемуазель совсем лишилась рассудка. Она там, наверху, и все громит! Я желала звонить месье Бат-шер, но мадемуазель пригрозила мне... Elle est une tempete![2]2
  Это просто ураган! (фр.)


[Закрыть]

Тай, перескакивая через три ступеньки, взлетел по лестнице. Бонни и правда вела себя как сумасшедшая: будуар ее матери выглядел как после смерча, сама же мисс Стюарт, в чем-то легком, сиреневом, распахнувшемся, с золотыми волосами, упавшими на спину, выдвигала ящики комода, швыряла на пол вещи и визгливо выкрикивала:

– Их здесь нет! Или я не могу их найти, что одно и то же! О, какая же я дура!

Она в изнеможении повалилась на кровать. Солнце касалось ее волос, и еще это ее неглиже... Тай вертел в руках шляпу, стараясь на нее не смотреть. И все-таки посмотрел.

– Бонни, почему ты позвала меня?

– Потому что я вдруг вспомнила... А потом, когда просмотрела всю почту...

– Почему не Батча? Клотильда сказала, что ты не захотела. Почему... меня, Бонни?

Она села и запахнула на себе халатик. Явно боясь взгляда Тая, девушка отвела глаза. Ройл шагнул к кровати, поставил Бонни на ноги и крепко обнял ее.

– Сказать, почему?

– Не надо. Тай, ты такой странный.

– Да, странный. Я не понимаю, что со мной творится. Этот орешек покрепче всего остального. Но видеть тебя в таком состоянии, одну, в панике... Ну говори же, Бонни, почему, когда тебе потребовалась помощь, ты в первую очередь подумала обо мне?

– Тай, пожалуйста, отпусти меня.

– Считается, что мы ненавидим друг друга.

Бонни попыталась высвободиться, но не слишком сильно.

– Тай, прошу тебя. Так нельзя.

– Но я к тебе никакой ненависти не испытываю, – с удивлением произнес Ройл и еще теснее прижал ее к себе. – Я только сейчас это обнаружил. То есть вовсе никакой ненависти, наоборот. Я люблю тебя.

– Тай! Нет!

Обнимая Бонни одной рукой, другой он приподнял ее подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.

– И ты меня любишь. Ты всегда любила меня. И сама это знаешь.

– Тай, отпусти меня, – шепнула Бонни.

– Ни за что.

Ее тело напряглось и задрожало, как стекло под ударом ветра, а потом вдруг напряжение сменилось нежностью.

Целую вечность они стояли, обнявшись, глаза в глаза. Бонни прошептала:

– Это и есть безумие. И ты сам так сказал.

– В таком случае я хочу оставаться безумным.

– Тай, у нас обоих горе. Мы сейчас очень одиноки. А еще эти кошмарные...

– Просто мы сейчас такие, как есть. Бонни, а если их смерть не что иное, как...

Он замолк. Она зарылась лицом в его плащ.

– Как сон, – бормотала Бонни. – Полная открытость! Теперь я знаю, что такое хорошо: это когда ты так близко, когда только ты и я во всем мире...

– Бонни, поцелуй меня. Боже мой, а я-то хотел...

Его губы легко касались ее лица. Неожиданно Бонни оттолкнула его и села в кресло.

– А как же Батч? – сказала она опустошенно.

– О! – Тай помрачнел. – Я забыл про Батча. – И тут его прорвало: – К черту Батча! К черту всех! Я слишком долго шел к тебе, чтобы вот так потерять тебя. Ты – моя жизнь. Я думал, это ненависть, а это была ты, ты всегда была со мной, еще с тех времен, когда я бегал в коротких штанишках. Я знаю тебя всю, знаю давным-давно. Нет, у меня на тебя больше прав, чем у Батча!

– Тай, я не могу сделать ему больно, – на одной ноте произнесла Бонни. – Он грандиозная личность и превосходный человек.

– Ты его не любишь. – Тай скроил презрительную мину.

Она опустила глаза.

– Сейчас... я не могу здраво рассуждать. Все так неожиданно. Батч меня любит.

– Бонни, в тебе вся моя жизнь. – Тай попытался ее обнять, искал ее губы.

– Нет, Тай. Мне нужно... время. О, как это глупо звучит! Но ты ведь не мог ожидать, что я... Тай, мне надо к этому привыкнуть.

– Я тебя не отпущу.

– Нет, Тай, не так сразу. Обещай, что ты о нас никому не расскажешь. Я не хочу, чтобы Батч узнал. Пока. Может, я ошибаюсь. Может... Ты должен мне это пообещать.

– Бонни, не думай больше ни о ком, я с тобой.

Она встряхнулась.

– Сейчас я хочу только одного: чтобы мама была отомщена. Звучит слишком мелодраматично, но я и на самом деле этого... жажду. Она была такая милая, самое безобидное существо на свете! Тот, кто ее убил, – чудовище, а не человек. Я готова задушить его собственными руками.

– Я тебя понимаю, я хочу удержать тебя.

А Бонни продолжала в ярости:

– Любого, кто хоть как-то причастен к этому, я буду ненавидеть точно так же, как и ее отравителя! – Она взяла его руку и сказала мягче: – Так что ты понимаешь, Тай, почему все это... в общем, почему нам надо подождать.

Ройл молчал.

– А ты разве не хочешь найти убийцу отца? – спросила Бонни.

– Ты еще спрашиваешь...

– Тогда будем искать вместе. Тай, теперь я поняла, что у нас всегда было нечто общее. Посмотри мне в глаза.

Он посмотрел.

– Милый, я не отвергаю тебя. Когда все это произошло... признаюсь, единственный, о ком я могла думать, был ты. Тай, они умерли и оставили нас одних!

У нее задрожал подбородок. Тай вздохнул и поцеловал его.

– Хорошо, напарник. Отныне мы с тобой партнеры. Выходим на тропу войны. Ну, приступаем?

– Ох, Тай! – Глаза у Бонни подозрительно заблестели.

– Только не надо плакать. И вообще – из-за чего ты такую бурю подняла?

Бонни посмотрела на него сквозь слезы, улыбаясь в ответ. Улыбка и слезы, однако, скоро уступили место холодной решимости, и она достала из-за пазухи конверт.

– За какое-то время до... – Бонни смахнула со щеки последнюю слезу и заговорила по-деловому. – Уже несколько дней мама получала странные письма. Я думала, это обычные почтовые фокусы, и не придавала им никакого значения. Теперь же у меня появились сомнения.

– Письма с угрозами? – встрепенулся Тай. – Дай-ка я посмотрю.

– Подожди. Ты знаешь кого-нибудь, кто шлет по почте карты? Ты, например, понимаешь, что они означают? И получал ли Джек что-то подобное?

– Карты? Нет. Ты имеешь в виду игральные карты?

– Да. Из клуба «Подкова».

– Опять Алессандро, – пробормотал Тай.

– Я тут все перерыла – искала другие конверты, те, что пришли до... несчастья. Они пропали. Я когда приехала с похорон, то стала разбирать кипу писем и телеграмм с соболезнованиями, и вот смотри, что нашла. Потому и вспомнила про остальные.

Тай выхватил конверт. Адрес на нем был написан расплывшимися синими чернилами, корявыми печатными буквами.

– Письмо на имя Блит Стюарт, – в полном недоумении сказал Тай. – Судя по штемпелю, отправили его из Голливуда вчера вечером, 19-го, то есть через два дня после смерти! Но это же лишено смысла!

– Вот поэтому я и подумала, что это важно, – дрожащим от волнения голосом сказала Бонни. – Может быть, когда мы соберем вместе все то, что лишено смысла, нам как раз и откроется то, в чем заключен смысл.

Тай вытряхнул содержимое конверта и уставился на эту штуку.

– И это все, что в нем было?

– Я же сказала, это бред какой-то.

В конверте лежала игральная карта с золотой подковкой на синем поле рубашки. Девятка бубен.

Глава 10
СВОБОДА ПЕЧАТИ

То ли из-за этой истории с газетой, то ли из желания преодолеть собственную нерешительность при виде Паулы Перис, но трехдневную борьбу с самим собой мистер Эллери Квин завершил поездкой к белому домику на холмах.

Было это в четверг, поутру. В приемной уже сидел инспектор Глюк. Полицейский с головой ушел в изучение колонки мисс Перис в воскресной газете – не иначе, зубрил ее наизусть. Заметив Эллери, он быстро свернул газету и сунул ее в карман.

– А, вы тоже страстный поклонник журнального творчества мисс Перис? – пряча экземпляр того же издания, улыбнулся Квин.

– Привет, Квин... – буркнул инспектор. – Да ладно, чего ходить вокруг да около. Колонку ее ты, конечно, зачитал до дыр. Чертовски забавно, я бы сказал!

– Ничуть! Какая-то ошибка, без сомнения.

– Ну да, и поэтому ты здесь, без сомнения. Этой даме придется давать объяснения. Это ж надо – с понедельника водит меня за нос! Да я ей шею сверну!

– Прошу тебя, – резко сказал Эллери. – Не забывай, что мисс Перис – леди, и не говори о ней, как будто она у тебя на службе.

– Значит, она и тебя нокаутировала, – усмехнулся Глюк. – Слушай, Квин, я ведь не в первый раз съезжаю с катушек с этой чертовой бабой. Разнюхает она что-то важное – прошу ее зайти в участок, вежливенько так, заметь себе, прошу! И сразу она, видите ли, не может покинуть дом, боится она, видите ли, толпы!

– Все, хватит. Перестань оскорблять ее.

– А сколько раз я вызывал ее в суд? И каждый раз увиливает. Предъявляет заключение врача – черт знает что! Ну, я ей покажу «боязнь толпы», вот попомни мои слова.

– А пока, я смотрю, гора опять пришла к Магомету, – ядовито заметил Эллери. – Кстати, как идет расследование?

– На след пилота пока не вышли. Но это вопрос времени. Думаю, что где-то поблизости, а может быть, и на самом плато он спрятал свой собственный самолет. И тогда, после приземления, ему всего-то и нужно было, что перебраться на свой борт. И тю-тю!

– Гм... Я так понял, доктор Полк подтвердил мое предположение о причине смерти? – спросил Эллери.

– Вскрытие показало, что в каждом трупе больше пяти гран морфина. Док говорит, это значит, что в термосах было жуткое количество отравы. А наш химик Бронсон нашел там еще аллюрат натрия. Это новый барбитурат, действует как снотворное.

– Неудивительно, что они были так спокойны, – заметил Эллери.

– Полк говорит, что эта дьявольская смесь вырубает человека меньше чем за пять минут. А пока они спали, начал действовать морфин. Так что оба умерли в течение получаса. Думаю, что первым отключился Джон. Блит, глядя на него, решила, что он просто задремал. Понимаешь, да? Снотворное в этом случае сыграло важную роль. Первая жертва, не важно кто, вроде как засыпает, хотя на самом деле при смерти, а другой, ничего не подозревая, пьет из своего термоса. Получается, что аллюрат натрия был добавлен для подстраховки – на тот случай, если они будут пить не одновременно. Да, этот малый чертовски смекалистый. Трюк сработал. Полк установил паралич дыхательных путей. Самое поганое, что нельзя определить, где был куплен этот чертов аллюрат. Сейчас его продают в каждой аптеке. А вот добраться бы до морфина – и считай, дело в шляпе.

– Есть что-то новенькое?

– Не сказать чтобы много. Я пытался установить, кто послал корзину с коктейлями, но без толку. Нашел только, откуда ее достали. Заказ был получен по почте, а письмо они выбросили. Имя, ясное дело, вымышленное. Зацепок у нас очень мало. Самолет Ройла чист, никаких отпечатков пальцев, кроме Джона, Блит и Тая. Этот парень всю дорогу был в перчатках. Хотя, с другой стороны...

– Ну давай, давай. Не томи душу.

– Кое-какую ниточку мы нащупали среди подружек Джона. Это был еще тот кобель! – Глюк даже крякнул. – Правда, и козочки в этом городишке только и ищут себе покровителей, так что...

– Знаешь, я не в настроении обсуждать любовные дела, – оборвал его Эллери. – Лучше скажи, что там с Парком? В газетах о нем ни слова.

– Да он помер.

– Как это?

– Покончил с собой. Сегодня вечером будет в прессе. Все его барахло мы нашли в целости и сохранности в голливудской ночлежке, и там же была записка. Дескать, он болен, ему так и так помирать, годами не может заработать себе на прокорм, так что теперь жене и сыну будет облегчение.

– А! Значит, трупа вы не обнаружили?

– Послушай, мой мозговитый друг, – ухмыльнулся Глюк. – Ты думаешь, записку подбросили? Забудь. Мы удостоверили почерк. Кроме того, доподлинно установлено, что самолетом Парк управлять не умел.

Квин пожал плечами.

– Кстати, после того как сваришь в масле мисс Перис, сможешь для меня кое-что сделать?

– Что именно? – подозрительно сощурился Глюк.

– Приставь хвост к Бонни, круглосуточно.

– К Бонни Стюарт? Это еще зачем?

– Провалиться мне, если я знаю. Наверно, просто чутье. Только, Глюк, отнесись к моей просьбе серьезно. Это может оказаться как нельзя кстати.

Тут к ним заглянула секретарша и натянуто улыбнулась:

– Инспектор, вы можете войти.

* * *

Когда инспектор появился из кабинета Паулы, он жаждал крови.

– Тебе нравится эта дама, да или нет? – спросил он мистера Квина.

– А что случилось? – встревожился Эллери.

– А то, что, если да, иди и говори с ней. Тискай ее, целуй, делай что угодно, но узнай, откуда она выкопала эту историю!

– Значит, тебе она этого не сказала, – пробормотал Эллери.

– Нет, не сказала. Но если она и дальше будет молчать, я из нее всю душу вытрясу. Заберу ее в участок и посажу в многоместную камеру. Пусть тогда вопит про спою чертову фобию! Вот возьму и задержу по обвинению в... в преступном сговоре! Или вытащу в суд в качестве главного свидетеля!

– Ну, успокойся, успокойся. Ты же не станешь зажимать прессу в эпоху сверхчувствительности к конституционным правам. Или ты хочешь, чтобы тебе предъявили иск, как, помнишь, было в деле газетчика Гувера?

– Я тебя предупредил! – крикнул Глюк и вышел из приемной.

– Мистер Квин, пожалуйста, – сказала секретарша.

Затаив дыхание, Эллери вошел в святая святых. Паула, вызывающе красивая, в этот момент доедала яблоко и смотрела укоризненно.

– И вы тоже? – Она рассмеялась и указала гостю на кресло. – Мистер Квин, вам не идет столь трагический вид. Сядьте и расскажите мне, почему вы мной так бесстыдно пренебрегаете.

– Вы прекрасны, – со вздохом сказал Эллери. – Вы слишком хороши для того, чтобы следующий год провести в тюрьме. Знаете, мисс Перис, я в полной растерянности.

– Отчего же?

– Не знаю, какой части совета Глюка последовать – тискать вас или целовать. А вы бы сами что предпочли?

– Воображаю: это чудовище в роли купидона, – пробормотала Паула. – А почему вы мне хотя бы не позвонили?

Эллери посерьезнел.

– Паула, вы знаете, что я вам друг. Скажите, что за этим стоит? – Он похлопал по газете.

– Я первая задала вопрос, – демонстрируя ямочку на щеке, заметила она.

У Эллери появился голодный взгляд. В серебристом платье, надетом поверх турецких шальвар, охватывающих лодыжки, она была обворожительна.

– А вы не боитесь, что я воспользуюсь советом Глюка?

– Дорогой мой мистер Квин, – холодно сказала она, – вы переоцениваете свои возможности – и его тоже – по части внушения страха.

– Я... да, я так и сделаю. – Не сводя с нее глаз, Эллери шагнул к женщине, но она не дрогнула, просто посмотрела на него и сочувственно покачала головой:

– Видно, что Голливуд оказал на вас свое тлетворное влияние.

Мистер Квин замер и покраснел до ушей. Потом сказал резко:

– Мы отклонились от сути. Я хочу знать...

– Как случилось, что в воскресный выпуск попала моя колонка, где я сообщила о том, что Джона и Блит похитили во время их свадебного путешествия?

– Не увиливайте от существа вопроса!

– Какой вы грозный, – промурлыкала мисс Перис, скромно потупив глазки.

– Черт возьми, да не играйте же со мной! – раскричался Эллери. – Ведь вы написали это еще до похищения! Откуда вы узнали, что Ройла и Стюарт собираются захватить?

Паула вздохнула:

– Знаете, мистер Квин, вы достойны всяческого восхищения, но что заставляет вас думать, что вы имеете право говорить со мной в таком тоне?

– О боже мой! Паула, вы не видите, во что влипли? Где вы взяли информацию?

– Вам я отвечу точно так же, как и инспектору Глюку: это не ваше дело.

– Но мне вы должны сказать. Глюку я не передам. Но мне необходимо знать!

Паула поднялась:

– Думаю, мы закончим разговор.

– О нет! Вы намерены меня просто так выпроводить?

– Мистер Квин, я не обязана удовлетворять инстинкты детектива.

– Да черт с ними, с моими детективными инстинктами. Я же за вас беспокоюсь.

– Ну знаете ли, мистер Квин...

– Я не хотел это говорить. То есть...

– Но вы сказали. – Паула улыбнулась. (И опять эта треклятая ямочка!) – Вы что же, и правда за меня беспокоитесь?

– Не совсем так, – замямлил Эллери, ничего уже совсем не смысля с этой ямочкой, – я имел в виду...

Она вдруг расхохоталась и плюхнулась в кресло.

– Боже, до чего же смешно! – восклицала Паула сквозь приступы смеха. – Великий детектив! Гигантский интеллект! Человек с нюхом ищейки!

– И что это вас так забавляет? – сухо спросил Эллери.

– Вы думаете, я имею отношение к этим убийствам?

Паула промокнула расписным платком выступившие на глазах слезы. Эллери вспылил:

– Абсурд! Ничего подобного я не говорил!

– Именно это вы имели в виду. Я и не представляла, что вы такой проницательный, мистер Шерлок Холмс. Мне следовало бы рассердиться на вас. Да, я на вас сержусь!

И совершенно сбитый с толку, Эллери понял, что она действительно зла на него.

– Но заверю вас...

– Вы, мужчины, очень самоуверенны. Вы все сверхчеловеки. Этакая надежда и опора для бедной боязливой журналистки. Вы хотели дать ей радостное ощущение свободы, внушить любовь, бросились в романтическую атаку, несли всякий милый вздор – и все в надежде выведать ее секреты!

– Должен указать в порядке самозащиты, что попытку, как вы сказали, «романтической атаки» я предпринял задолго до убийства Джона и Блит.

Паула приложила к глазам платочек и отвернулась от Эллери. И тут он заметил, что у нее затряслись плечи. «Черт возьми, какой же я глупец! – подумал мистер Квин. – Довел бедняжку до слез». Его переполняла жалость к ней и сознание собственной силы, он уж собрался утешать мисс Перис, но она неожиданно обернулась, и, к своему изумлению, Эллери увидел, что она смеется.

– Вот уж действительно болван, – с горечью сказал он и пошел к двери. Она потешалась над ним!

Паула опередила его и прижалась к двери спиной.

– Милый мой глупыш, подождите, не уходите пока.

– Не вижу, зачем оставаться, – ответил Эллери непримиримо, однако с места не сдвинулся.

– Затем, что я так хочу.

– А, ну это и видно.

Потрясающе умное замечание. Где его острый язык? Способность к трезвому мышлению? А? Он видел прямо перед собой море нежности в глазах Паулы.

– Я вам скажу то, чего не говорила этому противному Глюку. Так вы останетесь?

– Н-ну-у...

– Хорошо. Мы опять друзья.

Она взяла Эллери за руку и отвела к дивану. Эллери почувствовал, как по его телу разлилась теплота. «Ну что ж, совсем неплохо, – подумал он. – Ее поведение кое о чем говорит. Я нравлюсь ей. Какая у нее маленькая теплая рука. Очень узкие ладошки при ее-то комплекции. Конечно, не такая уж она и крупная! Просто не малышка. Но и не толстушка. Определенно, не толстушка!»

Мистер Квин не любил маленьких женщин. Он был убежден, что мужчины обманывают сами себя, когда прижимают к груди маленькую женщину. «Как она все же хороша! – глядя на Паулу, подумал Эллери. – Настоящая красавица аристократка. Царственная, можно сказать...»

– Царственная, – крепко сжав ее руку, вслух произнес он.

– Что вы сказали? – спросила мисс Перис, но руку свою не убрала.

– О, ничего, – ответил Эллери. – Просто кое-что не помнил. Царственная... Ха-ха-ха!

– Вы изъясняетесь загадками, – вздохнула Паула и потянула его за руку, усаживая рядом с собой. – Думаю, потому вы мне и нравитесь. Приходится постоянно быть начеку.

«А что будет, если я, как бы невзначай, закину руку ей за плечи? – подумал Эллери. – Они у нее такие крепкие и в то же время очень женственные. Может быть, и нежные... Интересно, захочет ли она укрыться от своей фобии в моих объятиях? Хотя бы уж из чисто научной любознательности следует решиться на эксперимент».