Текст книги "Кот со многими хвостами"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Дети – 10

Всего – 351

Арестованы по обвинению в грабежах, незаконных сборищах, призывах к насилию и т. д.:

127 человек.

Сумма общего ущерба (приблизительная):

4 500 000 долларов.

Мэр сообщил, что женщина, чьи крики стали причиной паники и последовавших беспорядков, была затоптана насмерть. Ее звали миссис Мабель Легонтц, она были бездетной вдовой сорока восьми лет. Тело опознал в половине третьего ночи ее брат Стивен Чорумковски, мастер по ремонту радиаторов, проживающий в доме номер 421 на Западной Шестьдесят пятой улице. Лица из публики, находившиеся в непосредственной близости от миссис Легонтц, сообщили, что на нее никто не нападал, но там, где она стояла, была такая теснота, что любой толчок мог вызвать у нее приступ страха.

Миссис Легонтц страдала неврастенией, которая развилась у нее после смерти мужа. Мистер Легонтц работал под землей и умер от кессонной болезни.

То, что она увидела Кота, абсолютно исключалось.

Мэр согласился с репортерами, что это были, возможно, самые страшные волнения в истории Нью-Йорка после беспорядков 1863 года[77]77
  Приказ президента Линкольна о призыве в федеральную армию во время Гражданской войны вызвал недовольство беднейших слоев населения – в основном выходцев из Ирландии, подстрекаемых криминальными группировками, которые устроили кровавые беспорядки, сопровождаемые негритянскими погромами.


[Закрыть].

* * *

Эллери пришел в себя, сидя в полумраке на одной из скамеек Рокфеллер-Плаза. На площади больше никого не было, если не считать статуи Прометея[78]78
  Прометей – в греческой мифологии титан, похитивший огонь с Олимпа и даровавший его людям.


[Закрыть]. Холодный нью-йоркский рассвет благотворно влиял на Эллери, уменьшая боль в покрытых ссадинами руках и лице и прочищая затуманенные мозги.

Прометей обращался к нему из своей водяной ниши, и Эллери чувствовал себя в его компании весьма комфортно.

– Тебя интересует, – начал позолоченный гигант, – каким образом зверь в человеческом облике, которого вы именуете Котом, смог с помощью простого выкрика его прозвища заставить тысячи людей потерять голову и превратиться в стадо испуганных животных.

Я настолько стар, что даже не помню, где родился, за исключением того, что там якобы не было женщин (что я нахожу неубедительным), зато припоминаю, что даровал людям огонь. Если это правда, то я – создатель цивилизации, поэтому считаю себя вправе выступить с пространными комментариями относительно происшедших событий.

Правда состоит в том, что случившееся вчера вечером и прошлой ночью вообще никак не связано с Котом.

Сегодняшний мир напоминает мне те давние времена, когда зарождались религии. Я имею в виду, что современное общество до смешного походит на общество примитивное. Та же самая забота о демократическом правлении, покуда некоторые из вас, заявляя, что находятся в контакте с высшими силами, не идут на все, чтобы дорваться до власти. Вы преклонялись перед именем и происхождением, делаете из людей идолов. Вы держите ваших женщин в золоченой клетке и проявляете к ним необычайное уважение, однако все важные дела предоставляете решать мужчинам. Вы даже вернулись к пищевым табу в вашем преклонении перед диетой и витаминами.

Но самое интересное сходство, – продолжал Прометей, очевидно нечувствительный к рассветному холоду, который заставлял Эллери стучать зубами, как старая тыква стучит высохшими зернами, – заключается в том, как вы реагируете на ваше окружение. Мыслящей единицей служит толпа, а не личность. При этом мыслительные способности толпы, как продемонстрировали недавние прискорбные события, находятся на крайне низком уровне. Вас распирает невежество, а невежество порождает панический страх. Вы боитесь практически всего, но в первую очередь личных контактов с проблемами вашего времени. Поэтому вы с радостью загоняете себя за высокую ограду традиций и позволяете вашим лидерам манипулировать всеми тайнами. Они стоят между вами и ужасом неведомого.

Но иногда жрецы власти вас подводят, и вы внезапно оказываетесь лицом к лицу с неизвестным. Те, которые должны были принести вам спасение и удачу, защитить от тайн жизни и смерти, больше не стоят между вами и жуткой тьмой. Во всем мире магические стены рушатся, оставляя ваши народы парализованными на краю бездны.

При таком положении, – закончил Прометей, – стоит ли удивляться, что один истерический голос, выкрикивающий нелепое прозвище, может побудить тысячи людей спасаться бегством?

Эллери проснулся на скамейке от боли и утреннего солнца, которое било ему в лицо и сверкало на позолоте его наставника. По площади шли люди и носились автомобили. Ему казалось, что кто-то создает очень много шума, и он сердито встал. Хриплые возбужденные возгласы доносились с западной стороны.

Мальчишеские голоса, отзывающиеся эхом, словно в ущелье...

Эллери поднялся по ступенькам, перешел дорогу и, хромая, направился в сторону Шестой авеню.

Спешить некуда, думал он. Мальчишки продают некролог КОТ. Сколько мертвых, сколько раненых, на какую сумму причинен ущерб. Читайте об этом в газете!

Нет, спасибо! Уж лучше горячий кофе.

Эллери побрел дальше, пытаясь не думать вообще, но голова пухла от мыслей.

Некролог КОТ. Некролог Кота – в этом что-то есть. Семь трупов...

«Наши желанья растут, когда наше солнце заходит...»[79]79
  Цитата из «Ночных мыслей» английского поэта Эдуарда Янга (1683–1765).


[Закрыть]

Эллери засмеялся.

Или, как сказал другой бессмертный, «лучше бы мне оставаться в постели».

«Братец Квин, ты выдохся, но тебе придется воскреснуть из мертвых и продолжить охоту на Кота».

Что дальше?

Куда смотреть?

Где искать?

В тени навеса мюзик-холла мальчишка, выпучив глаза, выкрикивая сенсационные новости, упражнял легкие. Куча газет таяла на глазах.

Эллери приготовился перейти Шестую авеню в поисках вожделенной чашки кофе, когда крики мальчишек внезапно обрели для него смысл.

Он полез за монетой, которая обожгла его холодом.

– «Экстра»!

Эллери стоял среди толкающих его прохожих, держа в руках газету.

На первой полосе красовался знакомый Кот, но восьмой хвост у него был уже не в виде вопросительного знака.

Глава 8

Ее звали Стелла Петрукки. Она жила с семьей на Томпсон-стрит, менее чем в полумиле от Вашингтон-сквер. Ей было двадцать два года; она была итальянского происхождения и римско-католического вероисповедания.

Почти пять лет Стелла Петрукки работала стенографисткой в адвокатской конторе на углу Мэдисон-авеню и Сороковой улицы.

Ее отец жил в Соединенных Штатах сорок пять лет. Он прибыл из Ливорно и занимался оптовой торговлей рыбой на Фултонском рынке. Мать Стеллы также была родом из провинции Тоскана.

Стелла была шестой из семи детей. Один из трех ее братьев был священником, а двое занимались бизнесом вместе с Джорджем Петрукки. Из трех сестер старшая была монахиней кармелитского ордена[80]80
  Католический орден, основанный в XII в. у горы Кармель в Палестине.


[Закрыть], другая вышла замуж за итальянского импортера сыра и оливкового масла, третья училась в колледже Хантера в Нью-Йорке. Все дети Петрукки, кроме старшего – священника, – родились в Нью-Йорке.

Сначала решили, что Стелла пала жертвой беспорядков в районе «Метрополь-Холла», которую не заметили во время уборки улиц. Но когда ее голову приподняли, откинув спутанные черные волосы, то обнаружили обмотанный вокруг шеи шелковый шнур – фирменный знак Кота.

Пятеро патрульных наткнулись на труп Стеллы в полутора кварталах от «Метрополь-Холла» как раз в то время, когда мэр передавал репортерам статистические данные происшедшей бойни. Тело лежало на асфальте в переулке между двумя магазинами, в десяти футах от тротуара Восьмой авеню.

Медицинский эксперт установил, что ее задушили незадолго до полуночи.

Опознание произвели отец Петрукки и замужняя сестра, миссис Тереза Баскалоне. Мистер и миссис Джордж Петрукки лишились сознания, когда им сообщили о трагедии.

Приятеля Стеллы, Хауарда Уитэкера, тридцати двух лет, проживающего в меблированных комнатах на Западной Четвертой улице, подробно допросили.

Уитэкер был высоким худощавым брюнетом с близко посаженными черными глазами, острыми скулами и мозолистыми руками. Он выглядел гораздо старше своего возраста.

Его профессия – «непризнанный поэт», заявил Уитэкер. Однако под нажимом он признал, что работает в кафетерии на Гринвич-авеню.

Уитэкер сообщил, что знал Стеллу Петрукки шестнадцать месяцев. Они познакомились в кафетерии позапрошлой весной, куда она заглянула со своим спутником в два часа ночи. Спутник, «троглодит из Бронкса с нарисованными от руки русалками на галстуке», начал издеваться над северозападным произношением официанта. Уитэкер взял с прилавка печеное яблоко и запихнул его парню в рот. После этого Стелла начала заглядывать в кафетерий почти каждый вечер, и они подружились.

Уитэкер с возмущением отрицал, что у него была связь с девушкой. Когда вопросы по этому поводу стали настойчивыми, он разбушевался, и его пришлось утихомирить.

– У нее была простая и чистая душа! – кричал он. – Мне и в голову не приходило заниматься с ней любовью!

О себе Уитэкер рассказывал неохотно. Он был родом из Битрис в штате Небраска. Его родители были фермерами, а прадед-шотландец приехал в 1829 году из Кентукки с группой кэмбеллитов[81]81
  Так называли членов секты Апостолов Христа, основанной в 1809 г. в США Александером Кэмбеллом (1788–1866).


[Закрыть]. В жилах семьи текла кровь индейцев-пауни, а также чешская и датская. Дома Уитэкер посещал церковь Апостолов Христа.

Он окончил университет Небраски. В начале войны его зачислили во флот.

– Плюхнулся в Тихий океан, когда в нас врезался камикадзе. У меня до сих пор иногда звенит в ушах. Это здорово повлияло на мою поэзию.

После войны, заскучав в Битрис, Уитэкер перебрался и Нью-Йорк «на денежки моего брата Даггина, считавшего меня величайшим поэтом округа Гейдж в Небраске».

Единственным его опубликованным произведением после прибытия в Нью-Йорк два года назад было стихотворение «Зерно в коралле», напечатанное в «Виллиджер» – газете Гринвич-Виллидж – весной 1947 года. В доказательство Уитэкер предъявил грязную газетную вырезку.

– Теперь мой брат Даггин знает, что я не второй Джон Нейхардт[82]82
  Нейхардт, Джон (1881–1973)– американский поэт и философ.


[Закрыть]. Но я получил одобрение поэтов Гринвич-Виллидж, а Стелла мною восхищалась. В три часа ночи у нас в кафетерии происходили регулярные чтения стихов. Я жил по-спартански, но сносно. Смерть Стеллы Петрукки оставила пустоту в моем сердце. Она была милым ребенком, хотя и с полным отсутствием мозговых клеток в голове.

Уитэкер с негодованием отрицал, что брал у нее деньги.

Касаясь событий вечера 22 сентября, Уитэкер заявил, что ночь с четверга на пятницу у него была свободной, поэтому он встретил Стеллу возле ее офиса, чтобы повести на массовый митинг в «Метрополь-Холле».

– Уже некоторое время в моей голове формировалось стихотворение о Коте, – объяснил он. – Поэтому мне было необходимо там присутствовать. Стелла всегда с нетерпением ждала четверга, чтобы вечером отправиться со мной куда-нибудь.

Они походили по городу, зашли в макаронную, принадлежащую кузену отца Стеллы.

– Я обсуждал с мистером Феррикванки движение команд отпора террору, и мы оба с удивлением заметили, что эта тема нервирует Стеллу. Иньяцио сказал, что мы не должны идти на митинг, если Стелла так волнуется, и я предложил, что пойду один, но Стелла заявила, что тоже пойдет, так как хорошо, что хоть кто-то пытается прекратить эти убийства. Она сказала, что каждый вечер молит Деву Марию о безопасности ее близких и друзей.

Им удалось проникнуть в «Метрополь-Холл» и найти места впереди.

– Когда началась паника, мы со Стеллой пытались держаться вместе, но чертово стадо нас разделило. Последний раз я видел ее живой, когда ее уносила за собой толпа психов. Она что-то кричала мне, но я не расслышал.

Уитэкер дешево отделался несколькими синяками и оторванным карманом.

– Я прятался вместе с несколькими людьми в подъезде напротив «Метрополь-Холла», чтобы избежать давки. Когда худшее было позади, я начал искать Стеллу. Среди мертвых и раненых в здании ее не оказалось, поэтому я стал искать на Восьмой авеню, боковых улицах, Бродвее. Я бродил всю ночь.

Уитэкера спросили, почему он не звонил Петрукки – семья не спала всю ночь, волнуясь из-за того, что Стелла не пришла домой. Они не знали, что у нее назначено свидание с Уитэкером.

– В том-то и дело, что они не знали обо мне. Стелла считала, что так будет лучше. Она сказала, что они закоренелые католики и если узнают, что она проводит время с парнем, не принадлежащим к католической церкви, то поднимут жуткий скандал. Стелла не возражала, чтобы кузен ее отца, Иньяцио Феррикванки, знал о нас, так как он был антипапистом, и никто в семействе Петрукки не желал иметь с ним ничего общего.

В половине восьмого утра Уитэкер вернулся в «Метрополь-Холл» для очередной проверки, намереваясь позвонить Петрукки, «несмотря на их религиозную щепетильность», если Стелла и на сей раз не найдется. При первом же вопросе его задержала полиция.

– Должно быть, я ночью проходил мимо этого переулка дюжину раз, – сказал Хауард Уитэкер. – Но было темно, да и откуда я мог знать, что Стелла лежит там?

Уитэкер был задержан «для дальнейших расспросов».

– Нет, – ответил репортерам инспектор Квин, – у нас нет против него абсолютно ничего. Просто мы хотим проверить его показания и все прочее. – Слова «все прочее» были справедливо расценены прессой как относящиеся к недавним событиям и несколько странным манерам, внешности и речи друга Стеллы Петрукки.

Медицинский осмотр трупа не обнаружил признаков изнасилования или попытки изнасилования.

Сумочка девушки исчезла, но впоследствии ее нашли с нетронутым содержимым среди хлама, разбросанного в «Метрополь-Холле». Золотой медальон на цепочке остался на шее Стеллы.

Шнур был из знакомого индийского шелка оранжево-розового цвета. Как и в предыдущих случаях, он был завязан на шее сзади. Лабораторное обследование шнура не выявило ничего значительного.

Не вызывало сомнений, что Стелла Петрукки нашла убежище в переулке после того, как толпа вынесла ее из «Метрополь-Холла» на улицу. Но поджидал ли ее Кот в переулке, вошел туда вместе с ней или следом за ней, невозможно было установить.

Вероятно, Стелла ничего не подозревала, пока не почувствовала шнур на своей шее. Она могла войти в переулок по приглашению Кота, надеясь, что он защитит ее от толпы. Как обычно, убийца не оставил никаких следов.

* * *

Было уже за полдень, когда Эллери, с трудом поднявшись по лестнице, обнаружил дверь квартиры Квинов незапертой. Удивленный, он вошел внутрь, и первым, что увидел в спальне, был рваный нейлоновый чулок на спинке стула. На другом стуле висел белый бюстгальтер.

Эллери склонился над кроватью и слегка встряхнул Селесту.

Она широко открыла глаза.

– С вами все в порядке?

Селеста вздрогнула:

– Никогда больше так не делайте! Я подумала, что это Кот.

– А как Джимми?

– С ним все благополучно.

Эллери присел на край кровати, снова чувствуя назойливую пульсацию в затылке.

– Я часто мечтал о подобной ситуации, – сказал он, потирая его.

– Какой? – Селеста вытянула под одеялом длинные ноги и простонала: – У меня все тело болит!

– Знаю, – промолвил Эллери. – Нечто вроде этого происходило на рисунке Питера Арно[83]83
  Арно, Питер (Кертис Арну Питерс, 1904–1968) – американский карикатурист и писатель.


[Закрыть].

– Что-что? – сонно переспросила Селеста. – Какой сейчас день?

Ее черные волосы весьма поэтично разметались на подушке.

– Увы, – вздохнул Эллери, – усталость – враг поэзии.

– Вы выглядите так, словно вот-вот развалитесь. С вами-то все в порядке?

– Будет, как только я посплю.

– Простите! – Селеста завернулась в одеяло и быстро села. – Я еще не вполне проснулась. Э-э... я не... Я хотела сказать, что не могла рыться у вас в комоде в поисках пижамы...

– Наглец! – послышался суровый голос. – Что вы пристаете к неодетой девушке?

– Джимми! – радостно воскликнула Селеста. Джимми Маккелл стоял в дверях спальни, прижимая к себе одной рукой большой, таинственно выглядевший бумажный пакет.

– Вижу, Маккелл, вы целы и невредимы, – заметил Эллери.

– Вы как будто тоже.

Они усмехнулись, глядя друг на друга. На Джимми были любимый спортивный пиджак Эллери и его новый галстук.

– Мои пиджак и галстук с меня сорвали, – объяснил Джимми. – Как себя чувствуем, девушка?

– Как Сентябрьское утро[84]84
  Название картины французского художника Поля Шаба (1869–1937) изображающей обнаженную купальщицу с лицом американской девушки, которую он видел в кафе. Выставленная в Нью-Йорке картина вызвала скандал – Лига борьбы с пороками потребовала ее изъятия.


[Закрыть] на собрании Американского легиона[85]85
  Американский легион – американская организация ветеранов войн, созданная в 1919 г.


[Закрыть]. Не будете ли вы оба любезны выйти в соседнюю комнату?

В гостиной Джимми нахмурился:

– Вы выглядите побежденным. Что там с этой девицей Петрукки?

– О, вы уже об этом знаете?

– Слышал утром по вашему радио. – Джимми поставил пакет.

– Что там у вас?

– Сухари и пеммикан[86]86
  Пеммикан – сушеное мясо в порошке, смешанное с сухофруктами и спрессованное в брикеты, вначале изготовлялось северо-американскими индейцами.


[Закрыть]. Ваша кладовая опустошена. Кстати, вы что-нибудь ели?

– Нет.

– Мы тоже. Эй, Селеста! – крикнул Джимми. – Перестаньте возиться с одеждой и сообразите нам что-нибудь на завтрак.

Селеста засмеялась в спальне Эллери.

– Вы двое что-то уж очень веселые, – заметил Эллери, опускаясь в кресло.

– Забавно, как это иногда действует. – Джимми тоже рассмеялся. – Побывав в такой переделке, как это ночное фанданго, ощущаешь свою неопытность. Я-то думал, что в Тихом океане повидал абсолютно все, – оказывается, нет. Конечно, на войне убивают, но организованно. Ты носишь форму, держишь в руках винтовку, получаешь приказы и убиваешь, либо убивают тебя, но по правилам. А прошлой ночью люди дрались когтями и зубами, раздевая друг друга догола. Полный распад: каннибал из твоего же племени – твой враг. Ладно, хорошо, что остались в живых.

– А вот и Селеста, – сказал Эллери.

Вид у девушки был довольно жалкий, и, хотя Селеста почистила одежду и зашпилила дыры булавками, мокрое платье выглядело как застывшая лава. Рваные чулки едва прикрывали исцарапанные ноги.

– Вряд ли у вас дома найдется пара чулок, мистер Квин?

– Откуда? – печально ответил Эллери. – Мы ведь живем вдвоем с отцом.

– Ну, пойду приготовлю вам что-нибудь. – Селеста отправилась с пакетом в кухню.

– Великолепно, а? – Джимми уставился на дверь. – Заметьте, братец Квин, леди даже не извинилась за свой внешний вид.

– Как вам удалось держаться рядом прошлой ночью? – спросил Эллери, закрыв глаза.

– Не приписывайте нам лишних заслуг. – Джимми начал устанавливать откидную крышку стола. – Нам это не удалось.

– Вот как? – Эллери открыл один глаз.

– Нас разбросало в разные стороны, как только я пробрался к ней. Ни Селеста, ни я не помним, как очутились на улице. Мы искали друг друга всю ночь. Около пяти утра я нашел ее, она сидела на ступеньках больницы и рыдала.

Эллери закрыл глаз.

– Как вам приготовить бекон, мистер Квин? – крикнула из кухни Селеста.

Эллери что-то пробормотал.

– Он просит не пережаривать! – ответил за него Джимми. – Что с вами, Эллери?

– Вы остановились на слове «рыдала», – сказал Эллери.

– Все глаза выплакала. Я был тронут. Короче говоря, мы выпили кофе в ночной забегаловке и пошли искать вас, но вы исчезли. Мы подумали, что вы отправились домой, и пошли сюда. В квартире никого не было, поэтому я сказал Селесте: «Он не будет возражать» – и вскарабкался по пожарной лестнице. Для сыщика, Эллери, вы очень беспечны с вашими окнами.

– Продолжайте.

– Не знаю, сумею ли я объяснить, почему мы пришли. Вряд ли мы с Селестой после утренней встречи обменялись хотя бы дюжиной слов. Наверное, мы оба впервые поняли вашу позицию и хотели признаться, что были парой первостатейных идиотов, но не знали, как это сделать. – Джимми вертел в руках ложку. – Это та же война, хотя и в другой форме. Человеческое достоинство тут ничего не значит. Чтобы заниматься этим, приходится ходить по горло в грязи. До прошлой ночи я этого не сознавал, Эллери.

– И я тоже. – Селеста появилась в дверях с куском хлеба в одной руке и ножом в другой.

Должно быть, Пигготт и Джонсон упустили их вчера вечером, подумал Эллери.

– После прошлой ночи мы поняли, что вы были правы.

– В чем, Селеста?

– В том, что подозревали Джимми, меня и кого угодно.

– Очевидно, мы хотели услышать, как вы скажете: «Возвращайтесь – все забыто», – усмехнулся Джимми и снова взялся за ложку.

– Значит, вы поджидали меня здесь?

– Когда мы услышали новости, то поняли, что вас задержало. Я заставил Селесту лечь на вашу кровать – она валилась с ног, – а сам поместился на этом диване. Есть какая-нибудь связь между Стеллой Петрукки и остальными?

– Нет.

– А что насчет этого поэта из фермерской семейки? Как его зовут?

– Уитэкер. – Эллери пожал плечами. – Доктор Казалис вроде бы им заинтересовался, и они собираются тщательно его обследовать.

– Похоже, я никудышный репортер. – Джимми бросил ложку. – Ладно, скажу. Вы хотите использовать нас снова?

– У меня нет для вас поручений, Джимми.

– А для меня? – спросила Селеста.

– И для вас тоже.

– Вы не желаете иметь с нами дело?

– Желаю. Но у меня нет для вас работы. – Эллери встал и полез за сигаретой, но затем махнул рукой. – По правде говоря, я сам не знаю, что делать. Я совершенно выдохся.

Джимми и Селеста обменялись быстрыми взглядами.

– Вы просто-напросто смертельно устали. Все, что вам нужно, – это несколько часов в объятиях Морфея[87]87
  Морфей – в греческой мифологии бог сновидений.


[Закрыть]. Кофе, Селеста!

* * *

Разбудили Эллери громкие голоса. Включив ночник, он встал с кровати, надел халат и шлепанцы и поспешил в гостиную.

Голос звучал по радио. Инспектор Квин сидел в кресле. Джимми и Селеста разместились на диване среди кучи газет.

– Вы все еще здесь? – обратился к ним Эллери.

Джимми что-то буркнул, опустив на грудь острый подбородок. Селеста неуверенно поглаживала вытянутую голую ногу.

Инспектор выглядел усталым и измученным.

– Папа...

– Слушай!

«...сообщили к вечеру, – продолжал голос. – Короткое замыкание на станции метро «Канал-стрит» вызвало панику – пострадало сорок шесть человек. Поезда с вокзалов Гранд-Сентрал и Пенсильвания отходят с опозданиями от полутора до двух часов. Выезды из центра города забиты несколькими рядами автомобилей вплоть до Гринвич-Виллидж и Уайт-Плейнс. Транспортные пробки заблокировали все дороги Манхэттена в сторону Голландского туннеля, туннеля Авраама Линкольна и моста Джорджа Вашингтона. Власти округа Нассау сообщают, что основные магистрали Лонг-Айленда вышли из-под контроля. Полиция Нью-Джерси, Коннектикута и северной части Нью-Йорка докладывает, что...»

Эллери выключил радио.

– Что происходит? – ошеломленно спросил он. – Война? – Его взгляд скользнул к окнам, словно ожидая увидеть пламенеющее небо.

– Нью-Йорк превратился в Малайский архипелаг, – с усмешкой ответил Джимми. – Амок[88]88
  Амок – психическое расстройство с манией убийств у малайцев.


[Закрыть]. Придется заново переписывать книги по психологии. – Он начал вставать, по Селеста удержала его.

– Драки? Паника?

– Вчерашний скандал в «Метрополь-Холле» был только началом, Эллери. – Инспектор еле сдерживал гнев. – Произошла цепная реакция. К тому же убийство Стеллы Петрукки в самый разгар беспорядков сослужило дурную службу. Паника распространяется по всему городу.

– Все бегут, – добавила Селеста.

– Куда?

– Никто не знает. Просто бегут.

– Прямо эпидемия «черной смерти», – сказал Джимми Маккелл. – Мы вернулись в Средние века. Нью-Йорк – очаг эпидемии в Западном полушарии, Эллери. Через две недели здесь можно будет охотиться на гиен.

– Заткнитесь, Маккелл. – Старик оторвал голову от спинки кресла. – Беспорядков в самом деле много, сынок. Драки, ограбления... Особенно скверные дела на Пятой авеню, Восемьдесят шестой улице возле Лексингтон-авеню, Сто двадцать пятой улице, Верхнем Бродвее и в районе Мейден-Лейн. И сотни дорожно-транспортных происшествий. Никогда не видел ничего подобного в Нью-Йорке.

Эллери подошел к окну. Улица была пуста. Где-то выла пожарная сирена. На северо-западе небо полыхало.

– И они говорят... – начала Селеста.

– Кто «они»? – Джимми снова рассмеялся. – Вот почему я сегодня так горжусь тем, что являюсь одним из капилляров системы кровообращения, формирующей общественное мнение. На сей раз мы его действительно сформировали. – Он отшвырнул газету. – Ответственная журналистика и трижды благословенное радио... Старина Рип[89]89
  Имеется в виду Рип ван Винкл, герой одноименного рассказа американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859).


[Закрыть] хочет слышать новости – ведь он проспал историю. Правда ли, что объявлен общегородской карантин? Что все школы закрывают на неопределенный срок? Что цыплята папаши Кникербокера[90]90
  Кникербокеры – прозвище ньюйоркцев (по имени Дидрика Кникербокера – вымышленного автора «Истории Нью-Йорка» Вашингтона Ирвинга).


[Закрыть] будут эвакуированы в лагеря за пределами города? Что все авиарейсы из Ла Гуардиа, Ньюарка и Айдлфилда отменены? Что Кот предпочитает зеленый сыр?

Эллери молчал.

– К тому же, – продолжал Джимми, – прошли слухи, что мэр подвергся нападению Кота, что теперь ФБР ведет расследование, а не полицейские управления, что фондовая биржа завтра не будет работать – а это факт, так как завтра суббота. – Он выпрямился на диване. – Эллери, я днем побывал в городе. В магазинах сумасшедший дом. Все только и заняты обсуждением слухов. По пути я заглянул домой посмотреть, удалось ли отцу и матери сохранить спокойствие в этом бедламе, и знаете, что я увидел? Швейцара на Парк-авеню, бьющегося в истерике. Братец, это конец света! – Джимми сердито ударил себя по носу. – Этого достаточно, чтобы отказаться от принадлежности к человеческой расе. Ладно, давайте выпьем.

– А как насчет Кота? – спросил отца Эллери.

– Ничего нового.

– Уитэкер?

– Казалис и психиатры возились с ним весь день и, насколько я знаю, все еще возятся. Но они вроде бы никаких отклонений не обнаружили. А мы ничего не нашли в его берлоге на Западной Четвертой улице.

– Неужели я все должен делать сам? – осведомился Джимми, наливая виски. – Тебе не полагается, Селеста.

– Что же будет теперь, инспектор?

– Не знаю, мисс Филлипс, – ответил старик. – И более того, не думаю, что хочу знать. – Он встал. – Эллери, если позвонят из управления, скажи, что я сплю.

Инспектор вышел, шаркая ногами.

– За Кота! – провозгласил Джимми, подняв стакан. – Пускай у него высохнут все потроха!

– Если ты намерен пьянствовать, Джимми, – сказала Селеста, – то я пойду домой. Я все равно собиралась уходить.

– Правильно. Ко мне.

– К тебе?

– Ты не можешь оставаться одна в своей грязной дыре. Все равно тебе рано или поздно придется познакомиться с моим отцом. Что касается мамы – она будет разливаться соловьем.

– Очень любезно с твоей стороны, Джимми. – Селеста густо покраснела. – Но это невозможно.

– Ты можешь спать в кровати Квина, но не можешь в моей! Почему?

Селеста рассмеялась:

– Это были самые ужасные и самые чудесные двадцать четыре часа в моей жизни. Пожалуйста, Джимми, не порть их.

– Не портить? Да ты просто пролетарский сноб!

– Я не могу позволить твоим родителям считать меня ребенком из трущоб, которого подобрали на улице.

– Ты сноб!

Эллери внимательно посмотрел на Маккелла:

– Вы беспокоитесь из-за Кота, Джимми?

– Да, но на сей раз и из-за кроликов. Они начали кусаться.

– Ну так из-за Кота вы, во всяком случае, можете не волноваться. Селеста в безопасности.

Девушка выглядела озадаченной.

– Это почему? – спросил Джимми.

– По той же причине, что и вы. – И Эллери обратил их внимание на неуклонное снижение возраста жертв. Потом он набил трубку и закурил, наблюдая за слушателями, которые уставились на него так, словно он только что продемонстрировал фокус.

– И никто этого не заметил! – пробормотал Джимми.

– Но что это означает? – воскликнула Селеста.

– Не знаю. Но Стелле Петрукки было двадцать два, а вы оба старше. Следовательно, Кот уже миновал вашу возрастную категорию. – На лицах молодых людей отразилось только облегчение, и Эллери почему-то почувствовал себя разочарованным.

– Могу я это опубликовать, Эллери? – Внезапно лицо Джимми вытянулось. – Совсем забыл. Noblesse oblige[91]91
  Положение обязывает (фр.).


[Закрыть].

– По-моему, мистер Квин, – заметила Селеста, – люди должны об этом знать. Особенно теперь, когда они так напуганы.

Эллери посмотрел на нее:

– Подождите минутку.

Он вышел в кабинет и, вернувшись, сообщил:

– Мэр согласен с вами, Селеста. Положение скверное... В десять вечера я буду проводить пресс-конференцию, а в половине одиннадцатого выступлю по радио вместе с мэром в здании муниципалитета. Джимми, не подведите меня.

– Можете не сомневаться. Это насчет снижения возраста?

– Да. Как говорит Селеста, это должно хоть немного снять напряжение.

– Ваш тон не слишком обнадеживает.

– Вопрос в том, что может сильнее встревожить, – отозвался Эллери. – Опасность, грозящая вам самим или вашим детям.

– Понимаю. Я скоро вернусь, Эллери. Пошли, Селеста. – Он схватил девушку за руку.

– Только до такси, Джимми.

– Продолжаешь упрямиться?

– На Сто второй улице я буду в такой же безопасности, как на Парк-авеню.

– Как насчет компромисса? Я имею в виду отель.

– Джимми, ты тратишь время мистера Квина.

– Подождите меня, Эллери. Я поеду с вами.

Они вышли. Джимми продолжал спорить.

Эллери закрыл за ними дверь. Затем он вернулся к приемнику, включил его и сел на край стула, словно собираясь слушать.

Но когда начались новости, он приглушил звук и ушел в спальню.

* * *

Впоследствии говорили, что пресс-конференция и выступление по радио специального следователя, назначенного мэром, суматошным вечером в пятницу 23 сентября подействовало как тормоз на бегство ньюйоркцев из города и через несколько часов полностью прекратило панику. Кризис, безусловно, был преодолен и вряд ли снова достигнет прежнего уровня. Однако мало кто сознавал, что спокойствие все равно не наступит.

Когда на следующий день люди вернулись в город, было отмечено, что они, казалось, вообще перестали интересоваться Котом. Мощный поток телефонных звонков и личных вопросов, терзавших мэрию, Главное полицейское управление и полицейские участки почти четыре месяца, превратился в легкий ручеек. Чиновники на выборных должностях, подвергавшиеся своим электоратом постоянной бомбардировке, обнаружили, что осада снята по неизвестной причине. Vox populi[92]92
  Глас народа (лат.).


[Закрыть], еще недавно подобный громогласному реву в газетных колонках писем читателей, сменился ласковым шепотом.

Был отмечен и еще более многозначительный феномен. В воскресенье 25 сентября в городских церквах всех вероисповеданий было необычайно мало народу. Хотя духовенство сетовало на этот факт, светские наблюдатели почти единодушно считали его вполне допустимым злом, учитывая «недавнее прошлое» (паника к тому времени уменьшилась настолько, что можно было считать ее недоразумением в истории города). «Люди заполняли церкви до отказа в летнее время, – говорили они, – из-за охватившего их невыносимого страха перед Котом, они просто искали духовного утешения. Внезапное снижение религиозного экстаза у прихожан могло означать лишь то, что паника стихла, и маятник качнулся в другую сторону. Вскоре, предсказывали наблюдатели, посещение церквей войдет в свой обычный ритм.

Повсюду люди поздравляли друг друга с «возвращением к здравому смыслу». Все, разумеется, признавали, что необходимо принять меры для охраны молодежи, ведь ей Кот все еще угрожал, однако даже в официальных кругах все, казалось, чувствовали, что худшее позади.

Все выглядело так, словно Кот уже пойман.

Однако те, кто не поверил в наступившее спокойствие, видели весьма тревожные признаки.

Начиная с субботы 24 сентября «Вэрайети» и бродвейские обозреватели начали сообщать о неожиданном увеличении числа посетителей ночных клубов и театров. Оно было слишком резким, чтобы приписать его смене сезона. Театры, где все лето стояли полупустые залы, теперь испытывали приятную необходимость вновь нанимать уволенных билетеров и вывешивать объявления: «Только стоячие места!» Администрация клубов с изумлением и радостью наблюдала переполненные танцевальные залы и высокомерно отправляла восвояси лишних посетителей. Бары и закусочные Бродвея испытывали небывалый бум. В цветочных, кондитерских, табачных магазинах не было отбоя от покупателей. Сбыт алкогольных напитков утроился. Зазывалы и спекулянты билетами вновь начали улыбаться. Букмекеры протирали глаза, видя такое количество ставок. Стадионы и спортивные арены сообщали о рекордном числе зрителей. Бильярдные и кегельбаны срочно нанимали новых служащих. В тирах на Бродвее, Сорок второй улице и Шестой авеню не было недостатка в желающих пострелять.