Текст книги "Кот со многими хвостами"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Шестой хвост Кота, который был предъявлен в газете утром 26 августа, демонстрировал некоторое отличие от предыдущих. Если те пять хвостов окаймляли тонкими линиями белое пространство внутри, то это было сплошь черным. Таким образом Нью-Йорк был информирован о том, что Кот перешагнул расовый барьер. Накинув петлю на черную шею, он прибавил к семи миллионам потенциальных белых жертв пятьсот тысяч черных.

Покуда инспектор Квин был занят поисками улик в Гарлеме, мэр на рассвете устроил пресс-конференцию в здании муниципалитета, на которой присутствовали комиссар полиции и другие официальные лица.

– Мы уверены, джентльмены, – заявил мэр, – что убийство Битрис Уилликинс не имеет расовой подоплеки. Необходимо избежать повторения беспорядков в так называемые «Черные иды»[28]28
  Иды – в древнеримском календаре 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день прочих месяцев.


[Закрыть] марта 1935 года. Тривиальный инцидент и ложные слухи повлекли тогда за собой три смерти, тридцать с лишним человек были госпитализированы с пулевыми ранениями, а свыше двухсот получили ножевые раны и ушибы, не говоря уже об ущербе городскому имуществу, оцененном более чем в два миллиона долларов.

– Из доклада комиссии, – заметил репортер одной из гарлемских газет, – назначенной мэром Ла Гуардиа[29]29
  Ла Гуардиа, Фьорелло Генри (1882–1947) – американский политик и юрист, в 1933–1945 гг. мэр Нью-Йорка.


[Закрыть] для расследования беспорядков, в которую были включены представители обеих рас, у меня сложилось впечатление, мистер мэр, что причина заключалась в «возмущении дискриминацией и массовой нищетой».

– Конечно, – быстро отозвался мэр. – Всегда имеются подспудные социальные и экономические причины. Откровенно говоря, этого мы и опасаемся. Нью-Йорк представляет собой котел, в котором кипят страсти всех национальностей, рас и религий. Один из каждых пятнадцати ньюйоркцев – негр. Трое из десяти – евреи. Итальянцев в этом городе больше, чем в Генуе, немцев – больше, чем в Бремене, а количество ирландцев – превосходит их численность в Дублине. У нас живут поляки, греки, русские, испанцы, турки, португальцы, китайцы, скандинавы, филиппинцы, персы – кто угодно. Это делает Нью-Йорк величайшим городом на земле, но и заставляет нас жить как на вулкане. Послевоенное напряжение тоже не пошло на пользу. А эти удушения нервируют весь город, и мы не хотим, чтобы из-за какой-нибудь глупости вспыхнули массовые беспорядки. Естественно, последнее замечание не для печати. Самый разумный образ действий, джентльмены, – освещать эти убийства как... э-э... ординарные преступления. Никаких сенсаций! Конечно, они несколько отличаются от обычных криминальных происшествий и порождают ряд проблем, но у нас лучшие следователи в мире, мы работаем днем и ночью, и успеха можно ожидать в любой момент.

– Битрис Уилликинс была негритянкой, – заговорил комиссар. – Но пять предыдущих жертв Кота были белыми. Вот что вы должны подчеркивать, ребята.

– Мы можем утверждать на этом основании, – заявил репортер гарлемской газеты, – что Кот уважает и демократию, и гражданские права.

Поднявшиеся крики и шум вынудили мэра закрыть пресс-конференцию, не сообщая, что последнее убийство поставило главу новой следственной бригады в очень скверное положение.

* * *

Они сидели в комнате центрального полицейского участка Гарлема, изучая рапорты по поводу убийства Битрис Уилликинс. Расследование на месте преступления – в Центральном парке – не дало ничего. Почва за валуном была каменистая, и если Кот оставил на ней отпечатки своих лап, то их стерли в суете, последовавшей за обнаружением трупа молодой женщины. Обследование дюйм за дюймом травы, земли и тропинок вблизи валуна не дало ничего, кроме двух шпилек, явно выпавших из прически жертвы. Лабораторный анализ кусочков какого-то вещества под ногтями убитой, принятого вначале за запекшуюся кровь, показал, что это всего лишь губная помада излюбленного негритянками оттенка, и эта помада соответствует той, которой были подкрашены губы мертвой девушки. Предмет, которым Кот ударил ее по голове, найден не был, а характер ушиба лишь давал возможность определить этот самый предмет расплывчатым термином «тупое орудие».

В сети, расставленные полицией вокруг места преступления сразу же после находки тела, попалось великое множество граждан обеих рас, обоих полов и всевозможных возрастов, измученных жарой, возбужденных, напуганных и имеющих виноватый вид. Однако никто из них не вызвал подозрений у Эллери. Допросы заняли целую ночь. В конце концов у измученной многочасовым бедламом полиции остались только две сомнительные рыбешки – белая и черная. Белая была двадцатисемилетним безработным джазовым трубачом, которого обнаружили лежащим на траве и курящим сигарету с марихуаной; черная – тощим и низкорослым мужчиной средних лет, торговавшим газетами. Обоих тщательно обыскали, но это не дало никаких результатов. Негра отпустили, когда нашлись свидетели, подтвердившие его алиби на возможный период совершения преступления и на час до него. При этом все, кто помнил «Черные иды», облегченно вздохнули. Белого музыканта препроводили в Главное управление для продолжения допроса. Но, как заметил инспектор Квин, это было почти безнадежно. Если бы трубач был Котом, то он должен был находиться в Нью-Йорке 3 и 22 июня, 18 июля, 9 и 19 августа, а трубач утверждал, что уехал из города в мае и вернулся только пять дней назад. Он заявил, что работал на роскошном лайнере, совершавшем кругосветное плавание, и описал корабль, капитана, эконома, других музыкантов оркестра, а особенно подробно – некоторых пассажиров, относящихся к прекрасному полу.

Пришлось подойти к делу с другого конца и как следует заняться жертвой, о которой удалось узнать только самое лучшее.

Битрис Уилликинс была видным членом негритянской общины, принадлежащей к абиссинской баптистской церкви и проявляющей активность в самых различных областях. Она родилась и выросла в Гарлеме, получила образование в университете Хауарда[30]30
  Университет Хауарда – университет в Вашингтоне.


[Закрыть], работала в агентстве по улучшению условий жизни детей, причем ее деятельность протекала исключительно среди постоянно дискриминируемых юных правонарушителей Гарлема.

Битрис писала статьи по социологии в «Журнал негритянского образования» и стихи в «Филон». Иногда ее заметки появлялись в «Амстердам стар ньюс», «Питтсбург курьер» и «Атланта дейли уорлд».

Все знакомства Битрис Уилликинс не вызывали подозрений. Ее друзьями были черные педагоги, социологи и писатели. Правда, по работе ей приходилось бывать от Черной Богемии до Сан-Хуан-Хилл; она часто контактировала с торговцами наркотиками, сводниками и проститутками; встречалась с пуэрториканцами, неграми-мусульманами и иудеями, выходцами из французской колониальной Африки, темнокожими мексиканцами и кубинцами, китайцами и японцами. Но Битрис появлялась среди них как друг и целитель, и ей никогда не причиняли вреда. Полиция Гарлема знала ее как стойкую защитницу юных правонарушителей.

– Она была борцом, но не фанатиком, – сказал инспектору местный полицейский. – Я не знаю никого в Гарлеме – черного или белого, – кто бы не уважал ее.

В 1942 году Битрис обручилась с молодым врачом-негром по имени Лоренс Кейтон, но он вступил в армию и погиб в Италии. Смерть жениха, очевидно, поставила точку в личной жизни девушки; больше не было никаких свидетельств о ее близком знакомстве с мужчинами.

Инспектор отвел в сторону негра-лейтенанта, тот кивнул и подошел к скамье, на которой рядом с Эллери сидел отец девушки.

– Папаша, кто, по-вашему, убил Битрис?

Старый негр что-то пробормотал.

– Что-что?

– Он говорит, – объяснил Эллери, – что его зовут Фредерик Уилликинс и что его дед был рабом в Джорджии.

– О'кей, папаша, но с каким мужчиной она гуляла? С белым?

Старик напрягся. Было видно, что он борется с собой. Наконец Уилликинс, словно змея, отвел назад свой коричневый череп и плюнул.

Негр-детектив нагнулся и вытер слюну с ботинка.

– Очевидно, папаша считает, что я дважды его оскорбил.

– Но нам важно выяснить. – Инспектор направился к скамье.

– Лучше позвольте мне, инспектор, – сказал детектив, – а то он плюнет и в вас. – Он склонился над стариком. – Ладно, папаша, ваша дочка была единственной девушкой на миллион. Но вы же хотите наказать того, кто ее прикончил, верно?

Старик опять забормотал.

– По-моему, лейтенант, – расшифровал Эллери, – он говорит, что все в руках Божьих.

– Только не в Гарлеме, – усмехнулся лейтенант. – Постарайтесь вспомнить, папаша. Ваша дочь знала кого-нибудь из белых?

Старик не ответил.

– Кто он, папаша? – настаивал негр-лейтенант. – Как он выглядел? Битрис когда-нибудь рассказывала вам о своем белом дружке?

Коричневый череп снова отодвинулся.

– Поберегите слюну, – посоветовал лейтенант. – Слушайте, папаша, я хочу получить ответ только на один вопрос. У Битрис был телефон? Ей когда-нибудь звонил белый мужчина?

Потрескавшиеся губы скривила горькая усмешка.

– Если бы она путалась с белым, я бы убил ее собственными руками. – Он съежился в углу скамьи.

– Это уже интересно!

Но инспектор покачал головой:

– Ему не меньше восьмидесяти, лейтенант. И посмотрите на его руки – они изуродованы артритом. Он не смог бы задушить даже больного котенка.

Эллери поднялся.

– Здесь нам больше ничего не узнать. Я нуждаюсь в нескольких часах сна, папа. И ты тоже.

– Иди домой один, Эллери. Если я смогу, то прилягу на койке наверху. Где ты будешь вечером?

– В Главном управлении, – ответил Эллери. – Погляжу на твою картотеку.

* * *

Утром 27 августа Кот появился на прежнем месте редакторской полосы «Нью-Йорк экстра», продолжая пугать читателей. Однако бизнес сильно посодействовал, и уже к вечеру начальник отдела распространения «Экстра» получил премию, причина которой стала ясна на следующее утро. В этом выпуске Кот перекочевал на первую полосу – новое место оказалось настолько удачным, что к концу утра все экземпляры были проданы.

Словно отмечая новоселье, Кот помахивал новым хвостом.

Трюк был весьма изобретательный. На первый взгляд – подписи под рисунком не было – карикатура извещала о новой трагедии: над шестью пронумерованными хвостами возвышался гигантский седьмой. Читатель хватал газету и тщетно искал сообщение об очередном убийстве. Озадаченный, он возвращался к рисунку и видел, что исполинский хвост с номером семь образовывал не петлю, а вопросительный знак.

Во властных структурах мнения относительно того, какой именно вопрос символизирует знак, резко разошлись. 28 августа издатель «Экстра» в интересной телефонной беседе с мэром заявил тоном оскорбленной невинности, что вопрос, безусловно, заключается в том, намерен ли Кот потребовать новую жертву, и что он вполне логичен, высокоэтичен и вытекает непосредственно из имеющихся фактов. Мэр едко возразил, что ему, как и великому множеству ньюйоркцев, которые видели карикатуру и до сих пор беспокоят телефонных операторов мэрии и полиции, кажется, что вопрос поставлен грубо и определенно: «Кто станет седьмой жертвой Кота?» При этом он задан в вызывающем стиле, который не имеет ничего общего с этикой и которого он, мэр, мог скорее ожидать от оппозиционной газеты, не способной подчинить грязные политические интересы интересам общества. На это издатель ответил, что ему, мэру, виднее, так как у него самого рыльце в пушку. «Что вы подразумеваете под этим клеветническим замечанием?» – завопил мэр. Издатель объяснил, что не уступит никому в уважении к рангу главы нью-йоркской администрации, но всем известно, что назначенный мэром теперешний комиссар не в состоянии поймать даже бейсбольный мяч, не говоря уже об опаснейшем преступнике, и что если мэра так заботят интересы общества, то почему бы ему не назначить на высший полицейский пост кого-нибудь поумнее – тогда жители Нью-Йорка, возможно, снова станут спокойно спать по ночам. Более того, «Экстра» намеревалась опубликовать это предложение в завтрашней передовой статье – «в интересах общества, мистер мэр». После чего издатель положил трубку и углубился в отчеты о продаже газеты, читая которые он сиял от восторга.

Однако издатель рано радовался.

Когда мэр сердито нюхал зеленую гвоздику в петлице пиджака, комиссар сказал:

– Джек, если тебе нужна моя отставка...

– Не обращай внимания на эту газетенку, Барни.

– У нее множество читателей. Почему бы не опередить ее, прежде чем она завтра появится на улицах?

– Уволив тебя? Будь я проклят, если это сделаю! – И мэр задумчиво добавил: – Впрочем, я буду проклят, если и не сделаю этого.

– Вот именно, – согласился комиссар, закуривая сигару. – Я много думал о сложившейся ситуации. В этом кризисе, Джек, ньюйоркцам нужен герой – Моисей[31]31
  Моисей – библейский пророк, учивший евреев их религии, выведший их из египетского плена в Палестину и получивший от Бога на Синайской горе Десять заповедей.


[Закрыть], который захватит их воображение и...

– И уведет их от проблемы?

– Ну...

– Слушай, Барни, что у тебя на уме?

– Пусть мэр назначит специального охотника за Котом...

– Какого-нибудь краснобая, который станет давать несбыточные обещания? – усмехнулся мэр.

– Да, но не связанного с полицейским управлением. Какого-нибудь консультанта. Ты мог бы сообщить об этом прессе, чтобы не дать «Экстре» вылезти со своей передовицей.

– Ты хочешь, Барни, – осведомился мэр, – чтобы я нанял козла отпущения, который будет принимать удары на себя, пока вы выберетесь из затруднительного положения?

– Ну, – комиссар критически разглядывал свою сигару, – люди ведь обращают больше внимания на заголовки газет, чем на результаты.

– А если этот парень доберется до Кота раньше вас? – предположил мэр.

Комиссар расхохотался.

– Кого именно ты имеешь в виду, Барни? – с подозрением спросил мэр.

– Действительно шикарного парня, Джек. Уроженец Нью-Йорка, политикой не занимается, имеет международную известность в области расследования преступлений и в то же время гражданское лицо. Он не сможет отказаться, так как я успел его умаслить, поручив руководство бригадой его отцу.

Мэр выпрямился в кресле и протянул руку к телефону.

– Барни, – сказал он, – думаю, на сей раз ты перехитрил самого себя... Берди, соедините меня с Эллери Квином.

* * *

– Я весьма польщен, мистер мэр, – сказал Эллери. – Но моя квалификация...

– Не могу представить себе лучшего кандидата на роль специального следователя по поручению мэра. Мне нужно было давно об этом подумать. Буду с вами откровенен, мистер Квин...

– Да? – подбодрил его Эллери.

– Иногда попадаются дела, – продолжал мэр, косясь одним глазом на комиссара, – настолько эксцентричные и запутанные, что сбивают с толку самого опытного копа. Думаю, дело Кота нуждается в особом таланте, который вы столь блистательно демонстрировали в прошлом. Свежий и неортодоксальный подход...

– Вы очень любезны, мистер мэр, но не вызовет ли это недовольство на Сентр-стрит?

– Полагаю, могу вам гарантировать, мистер Квин, – сухо произнес мэр, – всестороннее сотрудничество Главного полицейского управления.

– Понятно, – усмехнулся Эллери. – Очевидно, мой отец...

– Я обсуждал это только с комиссаром. Ну, вы согласны?

– Можете дать мне несколько минут на размышление?

– Буду ждать вашего звонка у себя в кабинете.

Эллери положил трубку.

– Специальный следователь по поручению мэра, – произнес инспектор, слушавший разговор по параллельному аппарату. – Они в самом деле паникуют.

– Не из-за Кота, – засмеялся Эллери. – Дельце становится чересчур горячим, и они ищут подходящую кандидатуру для жертвенного огня.

– Комиссар...

– Вот какие у него были «особые соображения», а?

Инспектор нахмурился.

– Только не у мэра, Эллери. Мэр – политик, но он честный человек, и если пошел на это, то по причине, которую назвал. Почему бы тебе не согласиться?

Эллери молчал.

– Чего ты боишься? – настаивал его отец. – Оказаться скомпрометированным?

– Ну, я должен подумать...

– Не хочу переходить на личности, но не касается ли это нас обоих? Эллери, это, возможно, окажется важным в другом отношении.

– В каком?

– Твое согласие взяться за дело может спугнуть Кота. Ты подумал об этом?

– Нет.

– Только лишь реклама...

– Я имею в виду, что это не может его спугнуть.

– Ты недооцениваешь свою репутацию.

– Это ты недооцениваешь нашего котеночка. Интуиция мне подсказывает, что его ничто не в состоянии спугнуть.

В голосе Эллери ощущалась мрачная уверенность, и инспектор вздрогнул.

– Ты что-то обнаружил, Эл? – спросил он. Перед ними лежал полный набор документации по убийствам. Подробные фотографии жертв во всех ракурсах. Снимки интерьеров и экстерьеров мест преступлений крупным планом под разным углом. Карты с указанием масштабов и стрелками компаса. Картотека отпечатков пальцев. Целая библиотека рапортов, записей, распоряжений, деталей работы, дополненная примечаниями относительно времени, мест, имен, адресов, находок, вопросов и ответов, технических подробностей. А на отдельном столике – вещественные доказательства. И ни одного ключа...

– Это так? – резко произнес инспектор.

– Возможно, – отозвался Эллери.

Старик открыл рот, но Эллери не дал ему заговорить:

– Не спрашивай меня больше, папа. Я действительно что-то обнаружил, но куда это может привести... – Вид у него был несчастный. – Я сорок восемь часов ломал над этим голову. И хочу подумать снова.

Инспектор Квин поднял телефонную трубку: – Соедините меня с мэром. Скажите ему, что это Эллери Квин.

Впервые за двенадцать недель его голос звучал спокойно.

* * *

Новость вызвала в городе шум, который успокоил даже комиссара полиции. Шум походил на ликование. Почта мэра увеличилась впятеро, а телефонисты не успевали справляться с огромным количеством звонков. Комментаторы и обозреватели выражали одобрение, отмечая, что за сутки количество ложных вызовов полиции уменьшилось вдвое, а удушение бездомных кошек прекратилось полностью. Небольшая часть прессы изощрялась в насмешках, но ее голос был слишком слаб, чтобы пробиться сквозь гром аплодисментов. Что касается «Нью-Йорк экстра», то назначение Эллери совпало с выходом редакционной статьи, которая в результате не произвела никакого впечатления, и, хотя в следующем номере мэра критиковали за «подрыв боевого духа лучшей в мире полиции», жало у злопыхателей было вырвано.

«Назначение мистера Квина, – заявлял мэр в печати, – ни в коей мере не означает отсутствия доверия к регулярным полицейским силам. Количество убийств, раскрытых Главным управлением полиции Нью-Йорка, говорит само за себя. Но, учитывая весьма своеобразные черты этой серии убийств, я счел благоразумным заручиться помощью эксперта, специализировавшегося на необычных преступлениях. Предложение назначить Эллери Квина специальным следователем исходило от самого комиссара полиции, с которым мистер Квин будет тесно сотрудничать».

В тот же вечер мэр повторил заявление по радио.

В здании муниципалитета после церемонии приведения к присяге, во время которой фотографы запечатлели мэра и Эллери Квина, Эллери Квина и комиссара полиции, комиссара полиции и мэра, а также мэра, комиссара полиции и Эллери Квина, Эллери прочитал приготовленное заявление:

– Кот орудовал в Манхэттене почти три месяца. За этот период он убил шесть человек. Досье на эти шесть убийств весит примерно столько же, сколько ответственность, которую я взял на себя, согласившись занять этот пост. Но, несмотря на трудность задачи, я достаточно хорошо знаком с фактами, чтобы утверждать: дело может быть и будет раскрыто, а убийца – пойман. Конечно, остается под вопросом, будет ли он пойман, прежде чем совершит очередное преступление. Но даже если ближайшей ночью на счету Кота появится новая жертва, то я прошу всех помнить, что на улицах Нью-Йорка ежедневно гибнет под колесами автомобилей больше людей, чем Кот убил за три месяца.

Как только Эллери закончил читать заявление, репортер «Экстра» задал вопрос: не утаивает ли он какую-нибудь информацию?

– Что вы имели в виду, говоря: «Я достаточно хорошо знаком с фактами, чтобы утверждать: дело может быть и будет раскрыто, а убийца – пойман»?

Эллери улыбнулся и ответил:

– Я могу только повторить свои слова.

В течение следующих нескольких дней его поведение им глядело весьма озадачивающим. Эллери не действовал как человек, который что-то обнаружил. Практически он вообще никак не действовал, скрывшись в квартире Квинов и оставаясь невидимым для глаз общественности. Что касается ушей общественности, то Эллери снял с рычага телефонную трубку, сохранив прямую линию связи с Главным управлением в качестве единственного контакта с городом. Входную дверь он держал на запоре.

Это было совсем не то, на что рассчитывал комиссар, и инспектор Квин часто выслушивал его недовольное ворчание. Но старик продолжал передавать Эллери рапорты по мере их поступления без каких-либо вопросов и комментариев. Один из них касался трубача, курившего марихуану и задержанного после убийства Битрис Уилликинс, – показания музыканта подтвердились, и он был освобожден. Эллери едва взглянул на рапорт. Он непрерывно курил, закинув голову, словно изучая топографию изрытого трещинами потолка кабинета – постоянного источника конфликтов Квинов с домовладельцем. Но инспектор знал, что Эллери не волнует грязная штукатурка.

Однако вечером 31 августа Эллери обратился к рапортам. Инспектор Квин собирался покинуть свой офис после очередного дня, насыщенного и пустого одновременно, когда зазвонил телефон, связывающий его с домом, и он услышал в трубке голос сына:

– Я снова изучал рапорты насчет шнуров...

– Да, Эллери?

– ...и подумал о возможном способе определения мануальных предпочтений Кота.

– Что ты имеешь в виду?

– Способ, примененный много лет назад в Европе бельгийцем Годфруа и другими.

– С веревкой?

– Да. Поверхностные волокна должны лежать в направлении, противоположном натягиванию или другим движениям, подразумевающим трение.

– Разумеется. Таким образом мы раскрыли несколько дел о повешении, когда возникал вопрос, убийство это или самоубийство. Ну и что из того?

– Кот накидывает петлю на шею жертвы сзади. Прежде чем затянуть петлю, он должен скрестить концы шнура. Следовательно, трение должно возникнуть в том месте, где концы соприкасаются на затылке жертвы. В двух случаях – О'Райли и Вайолет Смит – фотографии шеи показывают, что во время удушения – прежде чем узлы были завязаны – два конца шнура, пересекаясь, контактировали друг с другом.

– Ну?

– Кот тянет за оба конца шнура в противоположных направлениях. Но если он не одинаково свободно владеет обеими руками, то не может тянуть с равной силой. Одна рука должна в большей степени придерживать шнур, а другая – та, которой он владеет лучше, – тянуть. Иными словами, если Кот правша, то на конце шнура, который он держал левой рукой, должна находиться точка трения, а на конце шнура, побывавшего в правой руке, – линия трения. Если он левша – то наоборот. Индийский шелк состоит из грубых волокон, так что это должно быть заметно.

– Это мысль, – пробормотал инспектор.

– Позвони мне, когда все проверишь, папа.

– Не знаю, сколько времени это займет. Лаборатория завалена работой, а сейчас уже поздно. Лучше не жди. Я задержусь и все выясню.

Инспектор сделал несколько телефонных звонков, распорядившись, чтобы его сразу же уведомили о результатах проверки. Затем он растянулся на кушетке, которую поставили у него в кабинете несколько недель назад, и закрыл глаза, рассчитывая открыть их через несколько минут.

Однако произошло это, когда в пыльные окна уже во все лопатки светило утреннее солнце 1 сентября, но не оно разбудило инспектора, а настойчивые звонки одного из телефонов.

Инспектор с трудом подошел к столу.

– Что с тобой случилось? – осведомился Эллери.

– Я вечером прилег вздремнуть и проснулся от телефонного звонка.

– А я уже хотел вызвать полицейского. Что ты узнал насчет шнуров?

– Я еще не... Погоди, рапорт у меня на столе. Черт возьми, почему меня не разбудили? – Прочитав рапорт, старик сказал: – Это ничего не решает.

– Вот как?

– По их мнению, О'Райли и Вайолет Смит раскачивались во время удушения из стороны в сторону, вынуждая Кота натягивать сильнее то один, то другой конец шнура. Нечто вроде движения на качелях. Может быть, О'Райли был только оглушен и оказал сопротивление. Как бы то ни было, следы трения, о которых ты говорил, отсутствуют. Участки со следами есть в равной степени на обоих концах.

– И на этом все. – Внезапно Эллери добавил другим тоном: – Папа, иди сразу же домой.

– Домой? Я только начинаю рабочий день, Эл.

– Иди домой.

Инспектор положил трубку и выбежал из комнаты.

* * *

– В чем дело? – Инспектор Квин тяжело дышал после подъема бегом по лестнице.

– Прочти это. Они пришли с утренней почтой.

Старик медленно опустился в кожаное кресло. На одном конверте стоял штамп «Нью-Йорк экстра», а адрес был отпечатан на машинке; другой конверт был маленьким, розоватым, с написанным от руки адресом.

Инспектор вынул из первого конверта лист желтой бумаги.

«Дорогой Э. К.! Вы оборвали телефонный шнур или охотитесь на Кота в Бечуаналенде?[32]32
  Бечуаналенд – бывшая британская колония в Южной Африке, ныне Ботсвана.


[Закрыть] За последние два дня я приходил к Вам домой шесть раз, но на звонок никто не отвечал.

Мне нужно Вас видеть.

Джеймс Таймер Маккелл.

P.S. В профессиональной среде я известен, как Джимми Легитт. От глагола «бежать»[33]33
  To leg it – бежать (англ.).


[Закрыть] – понятно? Позвоните мне в «Экстра».

Дж.Г. М.»

– Младший брат Моники Маккелл!

– Прочти второе письмо.

Оно было написано на изысканной бумаге, нервным почерком, автор явно торопился.

«Дорогой мистер Квин!

Я пыталась дозвониться к Вам с тех пор, как радио объявило о Вашем назначении специальным следователем по делу об убийствах, совершенных Котом.

Не могли бы Вы встретиться со мной? Это не попытка получить Ваш автограф.

Искренне Ваша

Селеста Филлипс».

– Сестра Симоны Филлипс. – Инспектор аккуратно положил оба письма на край стола. – Собираешься повидаться с ними?

– Да. Я позвонил мисс Филлипс домой, а Маккеллу – в газету. У обоих голоса очень молодые. Я видел несколько заметок Маккелла о деле Кота за подписью «Легитт», но в них не было ничего, связывающего его лично с каким-нибудь из убийств. Ты знал, что Легитт и Маккелл – одно и то же лицо?

– Нет. – Инспектор казался огорченным собственной неосведомленностью. – Конечно, я видел его, но в доме Маккеллов на Парк-авеню. Полагаю, будучи репортером, он ведет себя соответственно своей профессии. Они сообщили, что им надо?

– Селеста Филлипс сказала, что предпочитает поговорить со мной лично. Маккелла я предупредил, что если он хочет взять у меня интервью для своей газетенки, то я выставлю его за дверь, но он заверил меня, что это личное дело.

– Оба в одно и то же утро, – пробормотал инспектор. – Они упоминали друг друга?

– Нет.

– Когда они придут?

– Я нарушил основное правило устава – назначил им встречу на одно и то же время. Они придут в одиннадцать.

– А сейчас уже без пяти! Я должен принять душ, побриться и переодеться. – Старик поспешил к себе в спальню, бросив через плечо: – Задержи их здесь. Если понадобится, силой.

* * *

Когда инспектор вернулся, почистив перышки, его сын галантно подносил зажигалку к сигарете, которую держали два точеных женских пальчика в перчатке. Девушка выглядела модно от прически до туфель, но была еще слишком молода, чтобы походить на типичную нью-йоркскую женщину, к чему она явно стремилась. Инспектор часто видел таких девушек, одиноких и неприступных, на Пятой авеню во второй половине дня – здоровый, сырой материал юности, покрытый легким налетом шика. Однако она, безусловно, не принадлежала к высшим слоям общества – уж слишком она была живая.

Инспектор был сбит с толку. Что же произошло за это время с Селестой Филлипс?

– Здравствуйте, мисс Филлипс. – Они обменялись рукопожатиями; рука девушки казалась напряженной. «Она не ожидала моего появления, – подумал старик. – Эллери не сказал, что я дома». – Я едва вас узнал, хотя с нашей прошлой встречи прошло менее двух недель. Пожалуйста, садитесь.

Инспектор поймал насмешливый взгляд Эллери, вспомнил данное им сыну описание сестры Симоны Филлипс и пожал плечами. Невозможно было представить себе эту одетую с иголочки девушку в убогой квартире на Сто второй улице. Тем не менее, она все еще жила там, куда ей и звонил Эллери. Все дело в одежде, решил инспектор Квин. Возможно, она позаимствовала ее для визита в магазине, где работает манекенщицей. Остальное довершила косметика.

Когда девушка вернет одежду назад, придет домой и умоет лицо, она вновь станет той Золушкой, которую он видел. Впрочем, может, и нет. Можно смыть косметику, но не эти солнечные искорки в блестящих черных глазах, под которыми исчезли темные круги. Неужели она похоронила их вместе с сестрой?

«Пальцы чешутся. К чему бы?..»[34]34
  «Пальцы чешутся. К чему бы? К посещенью душегуба». (У. Шекспир. Макбет. Акт 4, сцена 1. Пер. Б. Пастернака).


[Закрыть]

– Не позволяйте мне прерывать вашу беседу, – с улыбкой сказал инспектор.

– О, я как раз говорила мистеру Квину о невозможной ситуации с моей квартирой. – Ее пальцы машинально щелкали замком сумочки.

– Вы собираетесь переехать?

При взгляде инспектора пальцы застыли.

– Как только найду что-нибудь подходящее.

– Многие люди в подобных обстоятельствах начинают новую жизнь, – кивнул инспектор. – А от кровати вы уже избавились?

– Нет, – ответила девушка. – Я в ней сплю. Долгие годы я спала на раскладушке. Кровать Симоны такая удобная. Она бы хотела, чтобы я в ней спала... Понимаете, я не боюсь призрака сестры.

– Вполне здравый подход, – заметил Эллери. – Папа, я собирался спросить мисс Филлипс, почему она хотела меня видеть.

– Я хочу помочь, мистер Квин. – Ее голос тоже стал другим.

– Помочь? Чем?

– Не знаю. – Она попыталась скрыть беспокойство ослепительной улыбкой манекенщицы. – Иногда чувствуешь, что должна что-то сделать, а что именно – не представляешь...

– Почему вы пришли, мисс Филлипс?

Селеста наклонилась вперед. Теперь она уже не походила на девушку с фото в журнале мод. Казалось, с нее слетел весь ее элегантный шик.

– Мне ужасно жаль сестру. Она была беспомощной калекой, прикованной к постели много лет. Я чувствовала себя виноватой – ненавидела себя за то, что я здорова. Симона очень хотела жить. Ее все интересовало. Мне приходилось рассказывать ей, как выглядят люди на улицах, небо в пасмурный день, белье, развешанное во дворе... Она не выключала радио с утра до ночи. Ей хотелось все знать о кинозвездах и людях из высшего общества – кто женился, кто развелся, у кого родился ребенок. Когда я уходила встретиться с каким-то мужчиной, что случалось очень редко, то должна была рассказывать, что и как он творил, ухаживал ли за мной, что я при этом чувствовала. Симона завидовала мне. Возвращаясь с работы, я была вынуждена стирать весь макияж, прежде чем войти в квартиру. Я старалась не одеваться и не раздеваться перед ней, но... она меня заставляла. Ей нравилось испытывать зависть. Но иногда, когда Симона плакала, я чувствовала, что она меня очень любит. Конечно, Симона была права. Она не заслужила такого наказания и не желала сдаваться. Ей хотелось жить гораздо больше, чем мне. Убивать ее было... несправедливо! Я хочу помочь найти того, кто убил Симону. До сих пор не верю, что это произошло с нами... с ней. Я должна участвовать в поимке убийцы! Позвольте мне помогать вам, мистер Квин! Я согласна носить ваш портфель, бегать с поручениями, печатать письма, отвечать на телефонные звонки – делать все, что вы скажете и что я, по-вашему, могу делать!