Текст книги "Кот со многими хвостами"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Короче говоря, все ночные заведения переживали небывалый расцвет. По Таймс-сквер, от захода солнца до трех часов ночи, было невозможно проехать. «Совсем как во время войны», – говорили таксисты.

Феномен не ограничивался центром Манхэттена. То же самое происходило и в увеселительных местах Бруклина, Бронкса, Фордем-роуд и других районов.

На этой неделе служба подсчета радиослушателей также получила весьма неожиданные результаты. Обычно, когда в эфире начинались осенне-зимние циклы радиопередач, количество слушателей резко возрастало. Теперь же оно, напротив, столь же резко уменьшилось. Это касалось всех программ – в том числе независимых радиостанций. Тот же факт отмечали и телеобозреватели. Ньюйоркцы не слушали радио и не смотрели телевизор.

Вице-президенты радио– и телекомпаний лихорадочно готовили отчеты и объяснения, в основном мазохистского содержания. Казалось, никому из них не приходил в голову напрашивающийся вывод: радио и телевизор не могут работать, когда никого нет дома.

Полицию озадачивал резкий рост пьянства и нарушений общественного порядка. Рутинные полицейские налеты на игорные дома давали солидный улов, причем среди задержанных были добропорядочные горожане, обычно не бросавшие деньги на ветер. Резко возросло потребление марихуаны и других наркотиков. Пришлось начать усиленную кампанию по обузданию проституции. Случаи хулиганства, угонов автомобилей, ограбления, нападения, изнасилования увеличились в несколько раз. Особенно тревожил взлет преступности среди несовершеннолетних.

И весьма удручающий факт – вновь появились задушенные бездомные кошки.

Для тех, кто умел не только наблюдать, но и анализировать, было очевидно, что потеря интереса ньюйоркцев к Коту – иллюзия. Страх не исчез – население по-прежнему пребывало в панике, которая теперь просто приняла новую форму и направление. Люди продолжали бежать от действительности, если не физически, то духовно.

В воскресенье 2 октября большинство священников избрало для проповедей Книгу Бытия, главу 19:24–25. В этот день было вполне естественно упоминать о Содоме и Гоморре и предсказывать дождь серы и огня[93]93
  В упомянутых разделах Библии рассказывается, как Бог предал огню палестинские города Содом и Гоморру, жители которых погрязли в разврате.


[Закрыть]. Ингредиенты морального разложения варились в котле, готовом закипеть. Но, к сожалению, те, кому могли пойти на пользу предостережения Библии, предпочитали проводить время за менее благочестивыми занятиями.

По странной иронии судьбы перелом в деле Кота наступил после отнятой им девятой жизни.

Убитого нашли в начале второго ночи с 29 на 30 сентября, ровно через неделю после «кошачьих беспорядков» и менее чем в двух милях от места гибели Стеллы Петрукки. Оно лежало в глубокой тени на ступенях Американского музея естественной истории, где Семьдесят седьмая улица выходит к Западному Центральному парку. Тело обнаружил полицейский во время обхода, парень явно обладал острым зрением.

Смерть произошла вследствие удушения шнуром из индийского шелка голубого цвета – как в случаях с Арчибалдом Дадли Абернети и Райаном О'Райли.

Согласно водительским правам, найденным в нетронутом бумажнике, убитого звали Доналд Кац, ему был двадцать один год, и он жил на Западной Восемьдесят первой улице, в доме между Западным Центральным парком и Коламбас-авеню. Было установлено, что отец Доналда дантист, его приемная помещается на углу Амстердам-авеню и Западной Семьдесят первой улицы, возле Шермен-сквер. Семья придерживалась иудейского вероисповедании. Старшая сестра убитого, миссис Жанна Иммерсон, живет в Бронксе. Доналд был способным парнем, занимался на курсах подготовки радиоинженеров. В нем было что-то от Дон-Кихота. Доброта, склонность к быстрым симпатиям и антипатиям, он имел много знакомых и мало друзей.

Труп официально опознал его отец, доктор Морвин Кац.

От доктора Каца полиция узнала о девушке, на свидание с которой Доналд отправился в тот вечер. Ее зовут Надин Каттлер, ей девятнадцать лет, она живет в доме 19 на Боро-Парк в Бруклине, учится в Нью-Йоркской студенческой лиге искусств. В ту же ночь ее разыскали бруклинские детективы и доставили на Манхэттен для допроса.

Увидев труп, Надин упала в обморок и только через некоторое время смогла дать связные показания.

Надин Каттлер сообщила, что знала Доналда Каца почти два года. Они познакомились на митинге, посвященном дальнейшей судьбе Палестины, и с тех пор встречались три-четыре раза в неделю.

– У нас не было практически ничего общего. Доналд интересовался наукой и техникой, а я – искусством. Политически он был совсем не развит – даже война его ничему не научила. Мы даже насчет Палестины не могли прийти к согласию. Не знаю, почему мы влюбились друг в друга.

Мисс Каттлер сказала, что прошлым вечером Доналд Кац встретился с ней в здании Студенческой лиги искусств после ее занятий, и они, свернув с Пятьдесят седьмой улицы на Седьмую авеню, зашли в китайский ресторан Лум Фонга.

– Мы поссорились из-за оплаты. У Доналда была наивная убежденность в том, что женщина должна сидеть дома, нянчить детей и ублажать мужа, когда он возвращается с работы. Он рассердился на меня, когда я сказала, что сейчас моя очередь платить. В конце концов я разрешила ему оплатить счет, чтобы избежать сцены на людях.

После этого они отправились потанцевать в русский ночной клуб «Яр» на Пятьдесят второй улице, напротив «Леона и Эдди».

– Там было хорошо, и мы часто туда ходили. Нас там хорошо знали, и мы тоже многих знали по именам: Марию, Лёню, Тину и остальных. Но прошлой ночью там было полно народу, и мы вскоре ушли. Доналд выпил четыре рюмки водки, не закусывая, поэтому, когда мы вышли на воздух, у него слегка шумело в голове. Он хотел отправиться еще в какой-нибудь клуб, но я была не в настроении, и мы пошли в обратную сторону по Пятой авеню. Когда мы дошли до Пятьдесят девятой улицы, Доналд захотел пойти в парк. Он еще не совсем... протрезвел и был очень возбужден. Но там было темно, и Кот...

Надин оборвала фразу.

– Я очень нервничала, сама не зная почему, – продолжила она через несколько секунд. – Мы часто говорили об убийствах Кота, но я уверена, что никто из нас не ощущал личной угрозы. Мы как-то не воспринимали это всерьез. Доналд однажды сказал, что Кот антисемит, так как в городе с самым большим количеством еврейского населения в мире не задушил ни одного еврея. Потом он засмеялся и добавил, что это скорее свидетельствует о том, что Кот еврей. Мне эти шутки не казались забавными, но он так остроумно все это говорил, что было невозможно не смеяться...

Пришлось попросить девушку вернуться к повествованию о ночных событиях.

– Мы пошли дальше по улице, держась той стороны, где были дома. По пути Доналд немного протрезвел, – мы поспорили об убийстве Стеллы Петрукки, «кошачьих беспорядках», бегстве из города и пришли к неожиданному выводу, что во время кризисов обычно теряют голову люди старшего возраста, а молодежь сохраняет самообладание... Потом, дойдя до Коламбас-Серкл, мы опять поссорились. Доналд хотел проводить меня домой, хотя все эти месяцы я после свиданий возвращалась в Бруклин одна. Его мать не любила, когда он приходил поздно, поэтому я согласилась встречаться с ним так часто только при условии, что он не будет меня провожать. Почему я не позволила ему проводить меня?..

Надин Каттлер снова заплакала, но доктор Кац успокоил ее, сказав, что ей не в чем себя винить, потому что если Доналду было суждено стать жертвой Кота, то ничто не могло этого изменить. Девушка всхлипывала, держа его за руку.

– Я сказала, чтобы Доналд взял такси и ехал прямо домой, потому что он слишком много выпил, и мне не хотелось, чтобы он в таком состоянии бродил один по улицам. Это его еще сильнее рассердило. Он даже... не поцеловал меня. Последний раз я видела его, уже входя в метро. Он говорил с кем-то – очевидно, с шофером такси. Было около половины одиннадцатого.

Водителя такси удалось разыскать. Да, он помнил ссорившуюся молодую пару.

– Когда девушка стала спускаться в метро, я открыл дверцу и окликнул парня. «Попытаешь счастья в другой раз, Казанова. Поехали – отвезу тебя домой». Но он только огрызнулся: «Катись со своей машиной! Я пойду пешком!» Потом он пересек площадь и пошел вдоль парка, здорово пошатываясь.

По-видимому, Доналд Кац пытался осуществить свое намерение, идя от Коламбас-Серкл вдоль западной части Центрального парка почти милю до Семьдесят седьмой улицы, откуда оставалось всего четыре квартала до его дома. Безусловно, Кот все это время шел за ним, – возможно, он весь вечер следовал за парой, хотя расспросы в ресторане Лум Фонга и в «Яре» не дали результатов, да и шофер такси не заметил ничего подозрительного. Кот, несомненно, поджидал удобной возможности, представившейся на Семьдесят седьмой улице. На ступенях музея, где нашли Доналда, обнаружили следы рвоты, которой была испачкана и одежда убитого. Вероятно, когда Доналд проходил мимо музея, его затошнило, и он присел на ступеньку в темноте. Когда его рвало, Кот подкрался к нему сзади. Судя по всему, Доналд отчаянно сопротивлялся, хотя никто не слышал шума или криков.

Медэксперт определил время смерти между одиннадцатью часами и полуночью.

Тщательное обследование тела, одежды, шнура и места преступления не дало ничего существенного.

– Как всегда, – промолвил на рассвете инспектор Квин, – Кот не оставил улик.

* * *

Однако на сей раз это было не так.

Роковой факт стал известен утром 30 сентября в квартире Каца на Западной Восемьдесят первой улице.

Детективы расспрашивали семью, пытаясь установим какую-нибудь связь между Доналдом Кацем и лицами, замешанными в предыдущих восьми убийствах.

Присутствовали отец и мать юноши, их дочь и ее муж Филберт Иммерсон. Миссис Кац, худая женщина с карими глазами на застывшем лице, мужественно переносила свое горе. Миссис Иммерсон, круглолицая молодая женщина, не обладала выдержкой матери и постоянно всхлипывала. По ее словам Эллери понял, что она не слишком ладила с младшим братом. Доктор Кац одиноко сидел в углу, так же как три с половиной недели назад сидел Зэкари Ричардсон в доме по другую сторону Центрального парка, – он потерял сына, и другого у него уже не будет. Муж сестры Доналда, лысеющий молодой человек с рыжими усами в сером деловом костюме, стоял поодаль, словно не желая обращать на себя внимание. Он был свежевыбрит, и его толстые щеки потели под слоем талька.

Эллери почти не прислушивался к рутинным вопросам и ответам. За последние дни он смертельно устал, а эта ночь была особенно утомительной. Эллери не сомневался, что теперь, как и в предыдущих случаях, ничего выяснить не удастся. Незначительные отклонения от схемы – убитый придерживался иудейской, а не христианской религии, семь дней после предыдущего убийства вместо семнадцати, одиннадцати или шести, – но основные черты оставались теми же: удушение шнуром из индийского шелка, голубого для мужчин, оранжево-розового для женщин; жертва не состояла в браке (Райан О'Райли по-прежнему оставался единственным исключением); убитый фигурировал в телефонном справочнике (Эллери сразу же это уточнил); девятая жертва была моложе восьмой, которая была моложе седьмой и так далее...

– Нет, я уверена, что он не знал человека с таким именем, – говорила миссис Кац. Инспектор Квин проявлял особую настойчивость в отношении Хауарда Уитэкера, так разочаровавшего психиатров. – Если, конечно, Доналд не познакомился с этим Уитэкером в тренировочном лагере.

– Вы имеете в виду во время войны? – спросил инспектор.

– Да.

– Ваш сын побывал на военной службе, миссис Кац? Не был ли он для этого слишком молод?

– Нет. Его призвали в день восемнадцатилетия. Война еще продолжалась.

Инспектор казался удивленным.

– Германия капитулировала в мае 1945 года, Япония – в августе или сентябре. Разве в сорок пятом Доналду не было всего семнадцать?

– Я должна знать возраст своего сына!

– Перл. – Доктор Кац зашевелился в углу. – Должно быть, дело в водительских правах.

Оба Квина сразу насторожились.

– В правах вашего сына, доктор Кац, – сказал инспектор, – значится дата рождения: 10 марта 1928 года.

– Это ошибка, инспектор Квин. Мой сын неправильно указал в заявлении год рождения и не стал потом его исправлять.

– Вы хотите сказать, – спросил Эллери, ощущая сухость в горле, – что Доналду был не двадцать один год, доктор Кац?

– Ему было двадцать два. Он родился 10 марта 1927 года.

– Двадцать два, – повторил Эллери.

– Двадцать два? – В голосе инспектора также послышалась хрипотца. – А сколько лет было Стелле Петрукки, Эллери?

Абернети – сорок четыре. Вайолет Смит – сорок два. Райану О'Райли – сорок. Монике Маккелл – тридцать семь. Симоне Филлипс – тридцать пять. Битрис Уилликинс – тридцать два. Ленор Ричардсон – двадцать пять. Стелле Петрукки – двадцать два. Доналду Кацу – тоже двадцать два!

Впервые нисходящая последовательность возраста жертв была нарушена.

А может, не была?

– Это правда, – лихорадочно заговорил в коридоре Эллери, – что до сих пор разница исчислялась в годах. Но если...

– Ты имеешь в виду, что Доналд Кац все же может быть моложе Стеллы Петрукки? – спросил инспектор.

– Да, на месяцы. Предположим, Стелла Петрукки родилась в январе 1927 года. Тогда Доналд Кац на два месяца моложе ее.

– А предположим, она родилась в мае 1927 года. Тогда Доналд Кац на два месяца ее старше.

– Не желаю даже думать о таком! Это означало бы... Так в каком же месяце она родилась?

– Понятия не имею!

– Не помню, чтобы я видел в каком-нибудь рапорте точную дату ее рождения.

– Подожди минутку.

Инспектор вышел.

Эллери машинально рвал сигарету на мелкие кусочки. Он чувствовал, что ответ спрятан здесь. Но что это за секрет?

Он постарался сосредоточиться. Откуда-то доносился голос инспектора, разговаривающего по телефону. Боже благослови дух Александера Грейема Белла[94]94
  Белл, Александер Грейем (1847–1922) – американский изобретатель телефона.


[Закрыть]... Так что же это за секрет?

Предположим, окажется, что Доналд Кац был старше Стеллы Петрукки хотя бы на один день. Что это может значить?

– Эллери.

– Ну?

– 10 марта.

– Что-что?

– Ее брат, священник отец Петрукки, говорит, что его сестра Стелла родилась 10 марта 1927 года.

– В тот же день?

Они уставились друг на друга.

* * *

Позднее Эллери и инспектор пришли к выводу, что само по себе это ничего не значит. Просто организм детектива по привычке реагирует на любой необъяснимый факт. Тщетность каких-либо размышлений насчет одинаковых дней рождения была печально очевидной. Вместо объяснения или хотя бы правдоподобной гипотезы приходилось руководствоваться основным правилом: что бы ни означал факт, нужно проверить, существует ли он в действительности.

– Давай проверим это прямо сейчас, – сказал отцу Эллери.

Инспектор кивнул. Они спустились на Западную Восемьдесят первую улицу и сели в автомобиль инспектора. Сержант Вели повез их в манхэттенское статистическое Бюро департамента здравоохранения.

Во время поездки никто не произнес ни слова.

Сердце Эллери ныло. Тысячи зубчатых колесиков безуспешно пытались зацепиться друг за друга. Тем не менее, он не мог избавиться от чувства, что разгадка предельно проста. Эллери не сомневался в точном взаимодействии фактов, которое не функционировало из-за глупой неполадки в механизме его восприятия.

Наконец он вовсе отключил этот механизм и держал его в таком состоянии вплоть до прибытия к месту назначения.

– Нам нужны оригиналы свидетельств о рождении, – сказал инспектор регистратору. – Нет, у нас нет их номеров. Но есть имена: Стелла Петрукки и Доналд Кац, а дата рождения, согласно нашей информации, в обоих случаях 10 марта 1927 года. Вот, я написал имена.

– Вы уверены, что они оба родились в Манхэттене, инспектор?

– Да.

Регистратор вскоре вернулся, выглядя заинтересованным.

– Они не только родились в один и тот же день, но и...

– 10 марта 1927 года? В обоих случаях?

– Да.

– Подожди, папа. Не только родились в один и тот же день, но и что?

– Но и роды принимал один и тот же врач.

– Могу я взглянуть на эти свидетельства? – В голосе Эллери вновь послышалось напряжение.

Они уставились на подписи, сделанные одинаковым почерком:

«Эдуард Казалис, д. м.[95]95
  Доктор медицины.


[Закрыть]».

– Не будем заранее возбуждаться, сынок, – сказал инспектор, прикрыв ладонью микрофон телефонной трубки. – Мы ведь ничего не знаем и действуем на ощупь. Так что не будем торопиться.

– Черта с два не будем! Где же этот список?

– Сейчас его для меня составляют.

– Казалис, Казалис... Вот! Эдуард Казалис. Я говорил, что это тот же самый!

– Он принимал роды? А я думал...

– Начал карьеру, практикуя в области акушерства и гинекологии. Я знал, что в его профессиональной биографии есть что-то необычное.

– И он занимался этим в 1927 году?

– Даже позже! Здесь говорится...

– Да, Чарли?

Эллери отложил медицинский справочник. Его отец слушал и записывал. Казалось, он никогда не закончит.

– Всех записал?

– Эллери, не может быть, чтобы они все...

– Не будете ли вы любезны, – сказал Эллери, передавая регистратору список инспектора, – принести оригиналы свидетельств о рождении перечисленных здесь людей?

– Годы рождения известны... – Регистратор пробежал глазами список. – Все родились в Манхэттене?

– Большинство, а может быть, и все, – ответил Эллери. – Да, думаю, что все. Даже уверен.

– Как ты можешь быть в этом уверенным? – огрызнулся старик. – Мы знаем, что это справедливо по отношению к некоторым из них, но...

– И тем не менее я уверен, что все они родились в Манхэттене. Увидишь, что я прав.

Регистратор отошел.

Эллери с отцом ходили один вокруг другого, как два пса.

На стене тикали часы.

– Это может означать... – пробормотал инспектор.

Эллери повернулся, скрипнув зубами.

– Не желаю знать, что это «может означать»! Я устал думать о возможностях. Теперь мой девиз – только факты. Один за другим, шаг за шагом. Один плюс один равняется двум, и на этом моя арифметика заканчивается, пока я не смогу прибавить еще два.

– О'кей, сынок, – кивнул инспектор и что-то забормотал себе под нос.

Наконец регистратор вернулся. Вид у него был ошеломленный.

Эллери прислонился спиной к входной двери.

– Прочтите мне их медленно, одно за другим. Начните с Абернети – Арчибалда Дадли Абернети.

– «Родился 24 мая 1905 года, – прочитал регистратор и добавил: – Эдуард Казалис, д. м.».

– Очень интересно! – воскликнул Эллери. – Теперь Вайолет Смит.

– «Родилась 13 февраля 1907 года. Эдуард Казалис, д. м.».

– Райан О'Райли. Вы нашли его свидетельство?

– Я нашел все, мистер Квин... «Родился 23 декабря 1908 года. Эдуард Казалис, д. м.».

– А Моника Маккелл?

– «Родилась 2 июля 1912 года. Эдуард Казалис, д. м.».

– Симона Филлипс?

– «Родилась 11 октября 1913 года. Казалис».

– Просто «Казалис»?

– Конечно нет, – огрызнулся регистратор. – «Эдуард Казалис, д. м.». Послушайте, инспектор Квин, я не понимаю, какой смысл читать их подряд. Говорю вам, что они все...

– Пускай малыш развлекается, – усмехнулся инспектор. – Он слишком долго сдерживался.

– Битрис Уилликинс? – продолжал Эллери. – Она меня особенно интересует... Почему я не догадался раньше? Смерть и рождение всегда идут рука об руку... Итак, Битрис Уилликинс?

– «Родилась 7 апреля 1917 года. Эдуард Казалис, д. м.».

– Тот же самый врач, – кивнул Эллери с мрачной улыбкой. – А ведь ребенок был черный. Да, Казалис хранил верность клятве Гиппократа. Прямо Господь Бог родильного дома. Добро пожаловать, все беременные, независимо от цвета кожи и вероисповедания, гонорар согласно возможностям... Ленор Ричардсон?

– «Родилась 29 января 1924 года. Эдуард Казалис, д. м.».

– Благодарю вас, сэр. Думаю, это завершает список. Насколько я понимаю, эти свидетельства – неприкосновенная собственность департамента здравоохранения штата Нью-Йорк?

– Да.

– Если что-нибудь с ними случится, – сказал Эллери, – я лично приду к вам с пистолетом, сэр, и застрелю вас наповал. А пока что никому об этом ни слова. Я выражаюсь ясно?

– Должен заметить, – чопорно произнес регистратор, – что мне не нравится ни ваш тон, ни ваше поведение, и...

– Сэр, вы имеете дело со специальным следователем, назначенным мэром, – прервал Эллери. – Так что я выше воздушного змея. Можем мы воспользоваться вашим офисом для телефонного разговора... без свидетелей?

Регистратор вышел, хлопнув дверью. Однако дверь тут же открылась снова, и регистратор заметил доверительным тоном:

– Врач, который начинает убивать тех, кому сам помог появиться на свет, – просто-напросто опасный психопат, джентльмены. И как только вы позволили ему принимать участие в расследовании?

После этого регистратор наконец удалился.

– Это будет нелегко, – вздохнул инспектор.

– Безусловно.

– Доказательств нет.

Эллери грыз ноготь, склонившись над столом регистратора.

– За ним придется наблюдать двадцать четыре часа в сутки. Нам нужно будет знать, как он проводит каждую минуту дня и ночи.

Эллери продолжал свое занятие.

– Десятой жертвы быть не должно, – заявил инспектор, словно объясняя какую-то непонятную, но важную и строго секретную проблему. Внезапно он усмехнулся. – У карикатуриста из «Экстра» хвосты закончились, хотя он сам еще об этом не знает. Дай-ка мне телефон, Эл.

– Папа.

– Что, сынок?

– Мы должны обыскать его квартиру в течение нескольких часов. – Эллери вытащил сигарету.

– Без ордера?

– Без всяких предупреждений.

Инспектор нахмурился.

– Удалить из дома горничную не составит труда, – продолжал Эллери. – Нужно воспользоваться ее выходным днем. Хотя нет, сегодня пятница, и выходной у нее будет не раньше середины следующей недели. Я не могу ждать так долго. Она ночует в квартире?

– Понятия не имею.

– Я хочу проникнуть туда, если возможно, в этот уик-энд. Они ходят в церковь?

– Откуда я знаю? Ты не сможешь затянуться, Эл, потому что не прикурил сигарету. Дай мне телефон.

Эллери придвинул к нему аппарат:

– Кого ты собираешься к нему приставить?

– Хессе, Мака, Голдберга.

– Отлично.

– Дайте мне Главное полицейское управление.

– Однако мне бы хотелось, – продолжал Эллери, сунув сигарету в карман, – чтобы на Сентр-стрит об этом знали как можно меньше.

Отец уставился на него.

– Мы ведь сами не знаем ничего конкретного... Папа.

– Что?

Эллери оторвался от стола:

– Приезжай поскорее домой, ладно?

– Ты собираешься домой?

Но Эллери уже закрывал дверь.

* * *

– Сынок, – окликнул инспектор Квин из прихожей.

– Да.

– Все устроено... – Он не договорил.

На диване сидели Джимми и Селеста.

– Привет, – поздоровался инспектор.

– Мы ждали тебя, папа.

Отец покосился на него.

– Нет, я еще им ничего не рассказывал.

– О чем? – осведомился Джимми.

– Мы знаем об убийстве Доналда Каца, – начала Селеста. – Но...

– Или Кот охотится снова?

– Нет. – Эллери внимательно разглядывал их. – Я готов, – заявил он. – Как насчет вас?

– Готовы к чему?

– К работе, Селеста.

Джимми вскочил на ноги.

– Сядьте, Джимми.

Тот послушно сел.

– На сей раз работа настоящая.

Селеста побледнела.

– Мы напали на след, – продолжал Эллери. – Правда, не уверены, куда он ведет. Но могу сказать, что впервые с тех пор, как Кот начал разбойничать, у нас появилась зацепка.

– Что я должен делать? – спросил Джимми.

– Эллери... – начал инспектор.

– Нет, папа, я все обдумал и решил, что так будет безопаснее.

– Что я должен делать? – повторил Джимми.

– Я хочу, чтобы вы собрали для меня полное досье на доктора Казалиса.

– Казалиса?

– Доктора Казалиса? – Селеста была ошарашена. – Вы имеете в виду...

Эллери сурово посмотрел на нее.

– Простите.

– Досье на Казалиса, – промолвил Джимми. – Ну и...

– Пожалуйста, не делайте скороспелых выводов. Я уже сказал, что мы не знаем, куда ведет след... Джимми, мне нужен очерк его жизни с самыми тривиальными и интимными подробностями. Это не то, что требуется для «Кто есть кто?». Я мог бы сделать это сам, но, как репортер, ты в состоянии раскопать все, что мне надо, не возбужден подозрений.

– Понятно, – кивнул Джимми.

– Только никому ни единого намека на то, чем вы занимаетесь. Это касается и ваших сослуживцев в «Экстра». Когда вы можете начать?

– Прямо сейчас.

– Сколько вам понадобится времени?

– Не знаю. Немного.

– Сможете предоставить мне материал, скажем... к завтрашнему вечеру?

– Постараюсь. – Джимми поднялся.

– Только не приближайтесь к Казалису.

– Хорошо.

– И ни к кому, кто связан с ним настолько близко, чтобы он мог сообщить доктору, что о нем наводят справки.

– Ясно... – Джимми замешкался.

– В чем дело? – спросил Эллери.

– А как насчет Селесты?

Эллери улыбнулся.

– Понятно. – Джимми покраснел. – Ну, ребята...

– Для нее пока нет работы, Джимми. Но я хочу, Селеста, чтобы вы отправились домой, собрали чемодан или два и переехали жить сюда.

– Что? – воскликнули одновременно инспектор и Джимми.

– Именно так, папа, если у тебя нет возражений.

– Э-э... конечно нет. Рад оказать вам гостеприимство, мисс Филлипс. Пожалуй, Эллери, – добавил старик, – я ненадолго прилягу отдохнуть. Если мне позвонят, буди меня немедленно. – И он весьма поспешно удалился в спальню.

– Вы хотите, чтобы она переехала сюда? – переспросил Джимми.

– Совершенно верно.

– Звучит приятно, но возникает весьма деликатная ситуация, создающая почву для конфликтов, – заметил Джимми.

Селеста колебалась.

– Вы можете понадобиться мне в любой момент, Селеста, – продолжал Эллери. – Я не в состоянии предвидеть, когда именно это случится. Если среди ночи, а вас не окажется рядом...

– Знаете, сэр, – вмешался Джимми, – не могу сказать, что я в восторге от такого оборота дела.

– Может быть, вы помолчите и дадите мне подумать? – сердито сказала Селеста.

– Должен вас предупредить, – промолвил Эллери, – что это может оказаться очень опасным.

– Мне это не кажется хорошей идеей, дорогая, – настаивал Джимми. – А тебе?

Селеста не обратила на него внимания.

– Это не только опасно, но и чертовски аморально! – продолжал бушевать Джимми. – Что скажут люди?

– Заткнитесь, Джимми, – остановил его Эллери. – Селеста, если мой план сработает, вам придется ходить по острию ножа. Так что, если хотите отказаться, делайте это сейчас.

Селеста встала.

– Когда я должна переехать?

Эллери усмехнулся.

– Воскресный вечер подойдет?

– Вполне.

– Уступлю вам свою комнату. Я буду спать в кабинете.

– Надеюсь, – проворчал Джимми, – вы оба будете очень счастливы.

* * *

Эллери наблюдал в окно, как Джимми грубо запихнул Селесту в такси и сердито зашагал по улице.

Он начал ходить по комнате, испытывая радостное возбуждение. Наконец Эллери опустился в кресло.

Рука, что разрезала пуповину, затягивает на горле шнур...

Конец происходит от начала...

Круговорот параноидального безумия...

Возможно ли такое?

Эллери чувствовал себя сидящим на краю пропасти. Но теперь ему оставалось запастись терпением и ждать.