Текст книги "Гармония по Дерибасову"

Автор книги: Елизавета Михайличенко

Соавторы: Юрий Несис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Вместо того, чтобы осознать, раскаяться и покориться, Митька враз одичал и ушел из дома. Днем он укрывался в Луковом лесу, а по ночам бродил по селу, колотил в ставни, выл: «М-ме-ме-талл!», и назарьинские матери, томимые недобрыми предчувствиями, крепче прижимали к себе детей, пристально вглядываясь в пока еще безмятежные детские лица.

Неизвестно, когда бы и чем все это закончилось, если бы через пару дней не нагрянул в Назарьино карательный отряд фурапетов, – невесть как прознавших про надписи на заборах. В отличие от назарьинцев, их не мучили сомнения по поводу автора этих перлов.

Мрачной колонной вошли фурапеты в томленое молоко весеннего назарьинского вечера и уже успели повалить несколько расписанных заборов, когда за одним из них мелькнул Андрюхин петушиный гребень.

– Ага! Отброс! – констатировали фурапеты, поймали Андрюху Панкова и повели казнить в центр села.

На неожиданное вторжение внешнего мира Назарьино отреагировало оперативно. «Хоть поганый, да свой», – можно было бы вышить на знамени дружины, окружившей фурапетов. Заодно поучили и преждевременно обрадовавшегося нежданному спасению Андрюху Петуха, а также вышедшего из леса на шум брани Митьку-Козла. Фурапеты оказались способными учениками. Потом им дали умыться, и, верное традиции, Назарьино вывело мораль: если бы фурапеты пришли заставить Андрюху замазать надписи, то отчего же, глядишь, им бы разрешили поучить его чуток – понятное дело, не в центре, а за околицей. Но, завалив уже первый назарьинский забор, пришельцы поставили себя вне закона.

К утру фурапеты восстановили все заборы и уехали первым автобусом. Андрюха же махал кистью до полудня.

А через несколько дней Зоенька Осинова, внешкор областной молодежной газеты, староста лучшей группы первого курса филологического факультета Ташлореченского университета и активный член литературного объединения «Поросль», написала корреспонденцию о том, что молодежь Назарьино провела большую работу, после чего в селе не осталось места обеим существовавшим ранее неформальным молодежным группам.

Материал этот, отшлифованный переделками штатного корреспондента, зав. отделом, ответственного секретаря, зам. редактора и редактора, имел такое же отношение к реальности, как и умозаключение ее дяди Осипа, выведшего, что Назарьино выиграло свою Куликовскую битву. Статья увидела свет вместе со второй опытной партией шампиньонов.

Глава 7

С лукошком по спецконтингент

Как хороши, как свежи были шампиньоны второй опытной партии!

...Дом, у подножия которого стоял дерибасовский «Запорожец», встречался в Анжеликином списке чаще других. И дом этот понравился Дерибасову с первого взгляда. Михаил Венедиктович бодро нанизал несколько лукошек на левое предплечье и, как по грибы, пошел по спецконтингент, вернее, – по его лучшую половину. Генный и индивидуальный опыты хором подсказали Дерибасову, что соваться с парадного крыльца к областному начальству не стоит. Люди это были непонятные, весьма отдаленные, и кто его знает, какого нрава – а что если дикого? Поэтому проникать к ним следовало через черный ход, то есть через кухню, в смысле – через жен. То, что жена начальника работать не пойдет, Дерибасов взял за аксиому. Поэтому лифт возносил его на верхний этаж в самое что ни на есть рабочее время.

Квартира № 63 отозвалась на щебетание звонка настороженно – шаги замерли за дверью. Дверь держала паузу. Дерибасов почти струсил.

– Кто?! – спросила наконец дверь-циклоп и впилась в Дерибасова угрожающе вспыхнувшим смотровым глазком.

– Дерибасов, – тупо сказал Дерибасов.

Реплика циклопу понравилась. Крякнув, как орех, дверь раскололась на длину цепочки. Женское лицо, маячившее в полумраке коридора, было равнодушно-усталым.

– А вам кого?

– Здравствуйте! – улыбнулся Дерибасов. – А мне Лавра Федоровича.

– Да. Здравствуйте, – имя сработало, как пароль, и женщина откинула цепочку. – Лавр Федорович на работе.

– Я знаю, – согласился Дерибасов. – Дело в том, что... э... вот, – он небрежно кивнул на лукошки, – это...

– А Лавр Федорович в курсе? – перебила женщина. – Если да, то давайте.

Внезапно Дерибасов испытал странное чувство – словно он участвует в многократно игравшейся сцене с до автоматизма отработанными репликами. Но было поздно – не сенсибилизированный подобным опытом, инстинкт собственности вовремя не сработал – Дерибасов безвольно протянул лукошко... Женщина нанизала его на левую руку и потянулась за следующим. И все повторилось и повторялось до последнего лукошка.

– Спасибо, – равнодушно кивнула хозяйка. – Значит, Лавр Федорович знает, от кого?

– От меня, – убито сказал Дерибасов. – От Дерибасова Михаила Венедиктовича, диетолога, из Назарьино.

– Угу, – рассеянно сказала хозяйка. – Ну, ладно.

– Нет уж, вы запишите!!! – взвился Дерибасов.

На второй заход Дерибасов решил взять только одно лукошко. В этот раз дверь не открывали еще дольше. Наконец она широко распахнулась, и проем заполнил маленький толстячок с доброжелательно натянутой улыбкой.

– Здравствуйте, Виктор Фадеевич! – почтительно сказал Дерибасов, справедливо предположив, что перед ним – хозяин квартиры – председатель ДСО В. Ф. Гоменюк. Дерибасов еще раз повторил про себя все три диагноза спортивного руководителя и веско представился:

– Михаил Венедиктович Дерибасов. Диетолог.

– Диетолог – это хорошо! – Не без радостного облегчения ответил Виктор Фадеевич. – Но диетолог нам уже не нужен. Тебя кто ко мне направил?

– Видите ли, – сказал Дерибасов. – У меня есть хобби. Выращивание шампиньонов. В некотором роде даже селекция. Вот видите эту новую породу? – он вытащил из лукошка гриб и немного помахал им. – Этот новый сорт счастливо сочетает изысканнейший вкус с рядом целебных свойств!

Жаждавшая реабилитации интуиция торопливо подсказала Дерибасову, что, открывая дверь, хозяин был готов к худшему, чем неизвестный диетолог-любитель Дерибасов М. В., и, случайно оказавшись на гребне короткого всплеска хозяйской робости, Дерибасов вкатился в квартиру со словами:

– Мои грибы отлично помогают от диабета! – и докатился до молодой женщины с бокалом легкого вина в загорелой руке.

Женщина испуганно вскинула глаза.

– Дерибасов, Михаил, – успокаивающе промурлыкал Дерибасов, поражаясь, что мир начальства оказывается антимиром, в котором в рабочее время дома вместо жен – мужья, а привычные и здоровые товаро-денежные отношения трансформируются в товаро-благодарственные.

– Ларочка! – сладко сказал Виктор Фадеевич. – Скажи мне, как без пяти минут врач, могут грибы помогать при диабете?

Дерибасов и хозяин с надеждой впились в Ларочкину физиономию. Из всех тем для разговора Ларочка больше всего не любила медицинские. За пять лет обучения в институте она побывала на 20 соревнованиях, 20 сборах и примерно стольких же лекциях. Ларочка с заметным усилием изобразила задумчивость и изрекла:

– Вообще-то, может быть... Конечно. Если грибы продуцируют массу биологически активных веществ, то почему бы и нет?.. А народная медицина – это вообще... Тем более, что этиология диабета еще во многом не ясна...

Все трое облегченно улыбнулись.

– Да что диабет! – начал закрепляться на плацдарме Дерибасов. – От моих грибков весь атеросклероз проходит, как с белых яблонь дым!

– Уговорил! Беру! – рассмеялся Михаил Фадеевич. – Ларочка, ты случайно не умеешь жарить шампиньоны? Дерибасов, сколько ты за свою корзинку хочешь?

Стой, Михаил Дерибасов! Не играй с судьбой! Называй цену, бери деньги и продолжай сканировать здание! Вспомни бессмертное произведение великого русского поэта, если ты его читал! Не ставь на третью карту, как Германн из «Пиковой дамы»! Не входи в раж! Но Дерибасов уже вошел в него, и уже виделось Мишелю, как, козырнув невзначай третьим гоменюковским диагнозом, заломит он такую цену, что компенсирует все сданные в 68-ю квартиру лукошки.

– Но самый поразительный эффект, Виктор Фадеевич, – со значением сказал Дерибасов, – это при микрогенитосомии. То есть там вообще ничего не остается, просто как корова – языком! Можете себе представить такое?

Такое первой смогла представить Ларочка. Она опознала диагноз, когда глоток вина еще не успел необратимо кануть в недра ее тренированного организма. К несчастью для своего платья, из всего обширного курса медицинских дисциплин не манкировала Ларочка только сексопатологией. Прежде чем донестись до ушей Виктора Фадеевича и глубоко его травмировать, взрывная волна веселого девичьего смеха вытолкнула вино на платье. Заметив это, Ларочка собралась было огорчиться, но тут на глаза ей попалась уже вовсю травмированная физиономия Виктора Фадеевича. Если с высокими материями Ларочка была не в ладах, то с низкими у нее проблем не возникало. То есть женский инстинкт срабатывал у нее безотказно. Когда он сработал и преподнес Ларочке цепочку из трех звеньев-диагнозов, ей стало так весело и так на все наплевать – от платья до хозяина, что смех ее расстреливал Виктора Фадеевича Гоменюка длинными очередями вдоль и поперек...

Подержав пятак под левым глазом, Дерибасов сжал зубы, запустил монетой в дверь Гоменюковской квартиры и пошел за новым лукошком...

... – Кто там? – спросил детский голосок.

– Это я, дядя Дерибасов, – сообщил Дерибасов. – Позови-ка мне маму.

– А мама в Финляндии, – вздохнул голосок.

– Как это? – спросил Дерибасов.

– А так. Ее дядя Толя послал руководить туристской группой.

– А папа на работе? – догадался Дерибасов. – А ты почему дома?

– А у меня грипп, – гордо сообщили из-за двери. – А что вам надо?

– А у меня гриб, – ответил Дерибасов. – Я тебе грибы принес. От белочки. Ты уже в школу ходишь? Как тебя зовут? Миша? О, тезка! Во второй перешел? Наверное, троек много? Все пятерки? Да ну! Это тебе из-за папки ставят, – дразнить было для Дерибасова так же естественно, как блефовать, дышать и урывать, что плохо лежит, то есть все это он делал чисто рефлекторно.

– Да? Из-за папки?! – голосок возмущенно зазвенел. – Я сам! Я в школу с пяти лет пошел!

– Это тебя в школу с пяти лет отдали, – объяснил Дерибасов. – Это ты не сам пошел. Меня вот с восьми отдали.

– А я английский знаю! – крикнул мальчик и осыпал Дерибасова тарабарщиной.

– Ишь ты! – вздохнул Дерибасов. – Меня вот и в школе учили, и в техникуме, а я вот не выучился... А папка скоро придет?

– Не знаю, – грустно сказал мальчик. – Он так поздно все время приходит! А я весь день один? Скучно, и есть хочется...

– Что ж, он тебе даже еду не оставляет? – удивился Дерибасов.

– Оставляет, – тоскливо сообщил мальчик. – Папа вчера суп сварил и налил мне его в термос, потому что газ зажигать не разрешает. Пусть сам свой суп ест, такой невкусный! А на бутерброды колбасу такую жесткую положил – я еще только половину съел, а уже во рту все болит...

Дерибасов задумался. К этому папочке с твердыми колбасой и социальным положением у него был особый интерес. Не зная английского, Дерибасов, естественно, не мог знать пословицы «Publicity makes prosperity»[1]1
  Известность приводит к процветанию.


[Закрыть], но смысл ее жил в нем. А в квартире жил как раз зам. редактора областной газеты.

Дерибасов жаждал славы и рекламы. Но «Ташлореченская неделя» (рекламное приложение к областной газете) отказалась принять составленное Дерибасовым объявление: «Граждане и гости Ташлореченска! Посетившая недавно наш город группа прогрессивных французских деятелей уже высоко оценила новинку Ташлореченского рынка – деликатесно-диетические шампиньоны из Назарьино! Теперь слово за соотечественниками! Мы ждем вас каждое воскресенье на рынке с 6 до 6 (если хватит грибов). Примечание: следите за афишами! Скоро на научно-популярные экраны выйдет фильм Одесской киностудии об успехах назарьинских грибников-селекционеров».

Из всех путей к успеху, мысленно проложенных Дерибасовым, кратчайший лежал через газетный очерк «Назарьинской инициативе – зеленую улицу» под новой рубрикой «За грибы – как за хлеб!» И чтобы фотография: впереди подвижник Дерибасов М. В., а сзади, чтобы не казались выше, Елисеич и Дуня. И все это на фоне огромной шампиньонницы. Или интервью, в котором Михаил Венедиктович с тонким, чуть снисходительным юмором поясняет свою диетологическую концепцию. А рядом жирным шрифтом редакционный комментарий, где со ссылкой на авторитетного экономиста доказывается, что в перерасчете на качество продукта, пугающий обывателя «червонец за лукошко» – цена вполне справедливая. Все это заставило Дерибасова ощутить сострадание к маленькому голодному умному ребенку.

– Вот что, Мишка, – сказал определившийся Дерибасов. – Ты не журись. Я тебя сейчас накормлю. Поджарю грибочков со сметанкой. Пальчики оближешь! Давай открывай. Половину съешь сам, а половину папке оставишь. – Упоминать о белочке во второй раз, после английского монолога, Дерибасов постыдился.

– Мне папа не разрешает дверь открывать, – с сожалением сказал мальчик.

– Папу надо слушаться, – согласился Дерибасов.

Помолчали.

– Ты уже ушел? – жалобно спросил мальчик.

– Нет еще. Сейчас уйду. Думаю, кому из соседей твои грибки отдать... А что?

– А я папин суп в унитаз вылил, – торопливо признался мальчик. – А моя мама, знаешь, какой вкусный суп с грибами варит?

– А где она их берет? – насторожился Дерибасов.

– Папа сказал: если откроешь кому-нибудь дверь, не буду тебе больше ни в чем никогда доверять! – с отчаяньем сказал мальчик.

– Ерунда! – хохотнул Дерибасов. – Ты, Мишка, прикинь: приходит твой папка с работы – устал, жрать хочет, мамка черт-те где... А еще на лестнице он чувствует запах жареных грибков в сметане. Идет, ну и, понятно, думает, что это у соседей, завидки его берут. Представляет все в натуре, и так ему грибков хочется! А тут раз – и как в сказке! Дома, вместо супа, полная сковородка. Здорово?

– Здорово, – неуверенно согласился мальчик. – А ты точно не бандит?

– Чтоб я сдох! – поклялся Дерибасов.

Тезка Дерибасову понравился. Коридор, несмотря на холостяцкий неприкаянный беспорядок, тоже.

– Ну, Мишка, показывай, как живешь! – весело потребовал Дерибасов, обрадовавшись неожиданной возможности заглянуть за кулисы спецконтингента.

За кулисами атмосферы праздника не чувствовалось.

– А люстра-то у вас стеклянная, – весело заметил Дерибасов. – Что, папка все деньги в чулок прячет?

– Ну и что?! – заступился мальчик за честь семьи. – Подумаешь, люстра. Зато у нас видик японский. Показать? У папы такие кассеты есть! Он их даже от мамы прячет! А я их вчера нашел и все посмотрел. Показать?!

– Ну покажи, – стараясь не выдать острого интереса, небрежно сказал Дерибасов и обалдел.

Умный мальчик Миша, будучи сам человеком увлекающимся, по лицу Дерибасова понял, что жарка грибов раньше конца кассеты не начнется, и предусмотрительно утащил вторую часть фильма.

И не ведал натянувшийся, как струна, Михаил Дерибасов, что хозяин квартиры, строя свои отношения с сыном на взаимном доверии, не забыл, уходя, включить сигнализацию. И не слышал Михаил Дерибасов, оглушенный звуко– и видеорядом, как вошел в квартиру наряд милиции. И не видел Михаил Дерибасов, что давно уже стоят за его спиной, напряженно смотря на экран, трое молодых милиционеров.

Глаза мальчика Миши светились радостью человека, демонстрирующего благодарным зрителям свои сокровища. Совсем иное светилось в глазах половозрелого квартета. И неизвестно, сколько бы продолжалась эта идиллия, не будь у некоторых шестилетних детей чрезмерной лабильности внимания и эмоций.

– Дядя! Дай пострелять из пистолета! – вдруг попросил мальчик. – А то я видик выключу!

Первым очнулся старший по званию и инстинктивно положил руку на кобуру.

– Выключай, – не без сожаления сказал он.

Несколько минут мужчины приходили в себя, а когда окончательно порвалась соединявшая их паутина, все двинулось по отработанной схеме:

– Гражданин! Ваши документы! Сидеть!!! Сомов, обыщи!.. Ага... Назарьинская прописка... Гастролер? Права... Значит, есть на чем добычу увозить? Расческа, перочинный ножик, ключи... Список ответственных работников! Ишь, шакал, одних больных выбрал – здоровых боится! Откуда список, Дерибасов? С кем работаешь?! Кто наводчик?!.. Ладно, расколем... Гражданин Дерибасов, с какой целью проникли в чужую квартиру?.. Что?! Пожарить грибы?!.. Под тимуровца косишь? Судимости есть? Проверим... Так ты точно этого дядю раньше не видел? Что ж ты чужим двери открываешь? Поверил, что он специально пришел вкусно тебя накормить? А если бы он тебя по башке, чтобы без свидетелей? Ну ладно, давай, толком рассказывай, как он тебя дверь открыть уговорил... Ага, значит, и про маму спросил, и про папу? И где, и когда придут? Значит, грибки от белочки? Со сметанкой? А папку завидки возьмут? Хорошо. И квартиру просил показать? А ты стал показывать? Дразнил? Конечно, люстру хотелось бы ему хрустальную. Спрашивал, где папка деньги хранит – в чулке или где еще? Да ты для него прямо находкой оказался... А ты сиди! Молчать! Мы тебе не дети, нам голову не заморочишь!.. Значит, самая ценная вещь у вас – видеомагнитофон? То-то он с него и начал... Сидеть, я сказал! Еще пикнешь, оформим по совокупности – грабеж и растление несовершеннолетнего. Чего ты прыгаешь?! По браслетам соскучился?! Ну и что, что там лукошко с грибами. Странно, если бы его не было. Должен же ты был ему что-то в глазок показать... Не только в эту квартиру? А в какие, говоришь, еще заходил? Правильно, что рассказываешь. Чистосердечное признание... А в тех квартирах взрослые были, да? Сам выращиваешь? Знаю я, как ваш брат выращивает... Продавал вразнос? И много продал? Значит, в 68-й пять?.. Ладно, проверим. Разберемся.

Мокрого, как мышь, Дерибасова поставили перед глазком 68-й квартиры и позвонили.

Что такое настоящая жена настоящего начальника? Жены начальников – не менее четко очерченная категория, чем, скажем, офицерские.

Ведь делать карьеру – это значит подчинить свою жизнь уставу, хоть и неписаному, но почти столь же детально разработанному, как воинский. Жизнь – игра. Это известно, это банально. Но сколько было проиграно партий из-за непонимания того, что пока жива моногамия, жизнь будет игрой в парном разряде! Чего только не должна уметь жена начальника! Ориентироваться на очень пересеченной местности межначальственных отношений; задать корм гостям, точно соотнеся их ранг с собственными финансовыми возможностями; знать не только что, где, когда, но и кто, кому, зачем; владеть лицом и обстановкой; в критические периоды не хуже индейских скво прокладывать лыжню мужу и его собакам. А в самых критических предштормовых ситуациях мгновенно задраивать люки.

Углядев в перископ глазка милицейский хоровод вокруг диетолога, Людмила Руслановна с задраенными люками внушительно выплыла из глубин квартиры, улучшенной планировки.

– Еще раз здравствуйте, – заискивающе пролепетал Дерибасов.

– А разве мы раньше виделись? – твердо сказала Людмила Руслановна, пристально глядя в глаза Старшему по званию.

– Так и часа, пожалуй, не прошло, – напомнил Дерибасов, надломленный до того, что наружу вылезло глубинное сельское простодушие.

Людмила Руслановна выразительно пожала плечами, и до Дерибасова дошла вся безжалостность ситуации.

– Есть у вас совесть? – тихо спросил он. – Хоть микроскопическая?

Такая совесть у Людмила Руслановны была. Но на беду Дерибасова, опасность переводила микроорганизмы ее совести в спорообразное состояние, что делало совесть неуязвимой для любых воздействий.

– Что все это значит? – спросила Людмила Руслановна у Старшего по званию. К нему же апеллировал заикающийся Дерибасов:

– Обыщите квартиру! Там же целых пять лукошек! Мне эта змея даже ни копейки не заплатила! Одно лукошко с надломленной ручкой! Только спросила – Лавр Федорович в курсе? Раз, мол, он знает, то давайте... Так и цапнула все пять разом! И ни копейки!..

– Так вы что же, – осторожно поинтересовался Старший по званию. – Лавра Федоровича знаете?

– Знаю! – судорожно схватился за соломинку Михаил Венедиктович. – Да! И давно! И вы еще пожалеете! Когда будете отвечать по закону!

Старший по званию вопросительно посмотрел на Людмилу Руслановну.

– Товарищи! – сказала она. – Это провокация. Надеюсь, вам понятно, что Лавр Федорович не может иметь ничего общего с этим аферистом. Что он тут вам наговорил?

– Разберемся, – пообещал Старший по званию. – Гражданин Дерибасов, опишите внешность Лавра Федоровича.

– Ну... это, – скис Дерибасов. – Видный такой мужчина... Это, средних лет. В соку, значит. В костюме. При галстуке. Ну, там... портфель, шляпа, сами понимаете. Да! Этим болеет, как его... И Бэ Сэ!

– Цвет волос? Особые приметы?

Дерибасовская интуиция в ужасе зажмурилась.

– Лысый! – брякнул Дерибасов. – И золотые зубы!

Людмила Руслановна облегченно вздохнула.

– Пройдемте, – сказал Старший по званию, знавший Лавра Федоровича в лицо.

– Товарищ милиционер! – заканючил Дерибасов. – Ребята, почему вы мне не верите? На мне даже вещественное доказательство есть! Вот! – он погладил синяк. – Видите, какой свежий? Это мне этажом ниже поставили!.. За что меня в милицию?! Я только хотел честно продать свои грибы самым достойным!.. Если в Назарьино узнают... Вот!!! Вот эта квартира!!! Давайте позвоним?!!!

– Ладно, – кивнул Старший по званию. – Звони.

Дерибасов звонил, потом стучал. Но когда он начал пинать дверь, ему снова предложили пройти.

Дерибасов понуро плелся. Это было падение! Каждый шаг вниз по лестнице был наполнен для него конкретным социальным смыслом. На первом этаже Дерибасов уже обращался к Старшему по званию – «гражданин начальник».

Да, Дерибасов спускался в бездну, разверзшуюся у самого крыльца откинутой железной дверцей милицейского фургона. У подъезда стояла телефонная будка. Лучи неожиданно яркого света подзарядили Дерибасова. Алкая свободы, Мишель ловко ухватил через полуразбитое стекло телефонную трубку:

– Хочу позвонить Гоменюку! – заорал он. – На работу! Он подтвердит, зачем я приходил!.. Не толкайте меня! Люди!!! Видите?!! Уже кровь!!!

– Ты хоть его рабочий телефон знаешь? – благодушно спросил Старший по званию.

– Справочная 09, – Дерибасов просачивался в будку. – Неужто не слышали?

Задержавшие Дерибасова кинолюбители были не чужды и театрального искусства. Они обменялись взглядами скучающих на службе людей, и Дерибасов получил творческую свободу. Но что такое творческая свобода под перекрестными взглядами представителей власти!

Конечно, иная выдающая личность наполнила бы эту минуту перед распахнутой дверью милицейского фургона истинным трагизмом, который бы не оставил равнодушными не только современников, но и потомков. Но Дерибасов не взял этой высокой ноты. Он зажался и скучно попросил у секретарши соединить Гоменюка с сотрудником органов внутренних дел. Потом, правда, пару секунд он довольно уморительно махал руками, подманивая Старшего по званию и долго от самого сердца нес ему трубку. Но на этом, собственно, все и закончилось.

– Товарищ Гоменюк, знаком ли вам Михаил Дерибасов? Ну что-то вроде торговца шампиньонами вразнос... Не знаком? А где вы находились час-полтора назад? На работе? Вообще никуда не отлучались? Да нет, зачем же. Подтверждения секретарши не надо. Да. Нет, ничего не случилось. Да. Извините за беспокойство. Нет, ничего особенного. Пытались обворовать вашего соседа. Задержали, да. Спасибо. До свидания...

Глава 8. Чем ближе к культуре

Уже начал клониться к вечеру душный июньский день, когда Михаил Дерибасов выплыл из последнего шлюза тюремных ворот. На нем был все тот же костюм, да и сам он, хоть и потускнел, заметно не постарел. Это, впрочем, не так уж и удивительно – провел он в КПЗ всего три дня. Свободное от допросов и расспросов время Дерибасов проторчал у запыленного окна, выходившего на тихую улочку, с желтой, как солнце, бочкой кваса.

И теперь, взяв две большие кружки, Дерибасов пил квас, как свободу, смотрел то вверх на солнце, то вниз, на городскую пыль и радовался, что они наконец-то существуют отдельно друг от друга и не в черную клетку.

Выпив последние глотки кваса уже как осознанную необходимость, Дерибасов показал тюремным окнам большой палец, но жесту недостало куража.

Пока люди пребывали в заключении, в мире произошли жуткие вещи. «Запорожец» исчез. Так Дерибасов оказался без средств. Не только передвижения, но и к существованию – бумажник остался в машине.

Заявлять о пропаже в милицию было свыше дерибасовских сил. Там Дерибасову дали понять, что, вообще-то, его могли бы и не отпускать. Дерибасову было плохо. Литром кваса можно восстановить водно-солевой баланс, но как восстановить внутреннюю гармонию, если предприимчивость испарилась, словно залив Кара-Богаз-Гол, оставив разъедающую соль отчаянья?

Жить стало неинтересно, но приходилось. А люди вокруг об этом не догадывались. Они демонстративно улыбались в черные усы, блестя зубами, и несли своим женщинам гладиолусы, как шашлык.

На завалявшийся в кармане мятый рубль Дерибасов скучно выторговал три розы – все равно билет до Дуни стоил дороже – и, простившись с дорогим образом мецената, негоцианта и хозяина жизни, поплелся к Наташе Сапеге одалживать деньги.

Но мало того, что Наташа уехала готовиться к экзаменам на малую родину, случилось, наконец, то, чего Дерибасов опасался каждое посещение университетского общежития. Судьба била лежачего.

– Михаил Венедиктович?! Вы?!.. – Заинька прижалась спиной к стене и глубоко задышала.

За год Заинька раздалась до женского назарьинского стандарта.

– Зоя Андреевна?! – строго сказал Дерибасов, не чувствуя, как впиваются в ладонь цветочные шипы. – Какая приятная неожиданность! – заслоняясь, он возложил букетик на Заинькин барельеф.

– Розы... – прошептала Заинька и крепко прижала их.

Пока Дерибасов дошлифовывал формулировку просьбы о кредите, по выпуклому лобику Заиньки пробежала легкая рябь, и светлое лицо ее омрачилось. Рука с букетиком безвольно скользнула вниз.

– Михаил Венедиктович! – горько сказала Заинька. – Если это всего лишь неожиданность, то какие тут могут быть розы?!.. – цветы выпали из ее рук, и, тяжело ступая, Заинька, так похожая сзади на Дуню, ушла в даль коридора...

Дерибасов сидел напротив театра, грустно созерцал нарядных людей и тупо нюхал три поднятые с грязного пола розы. Но как спящая собака всегда успевает вскочить от прикосновения колеса едущей телеги, так и Дерибасов вскочил, хватаясь за три колючие соломинки, едва услышал раздраженный женский голос:

– Почему ты не купил цветы?!

– Глупо же сидеть оба действия с цветами, – оправдывался мужчина, – а в антракт с ними, что ли, в буфет идти?

Дерибасов пошел следом, впитывая каждое слово:

– А вдруг тебе никто из актеров не понравится? – убеждал мужчина. – А если пойдешь с цветами, дарить все равно придется.

– В крайнем случае я бы взяла их домой, – холодно заметила женщина.

– Ну где я теперь возьму?!

Дерибасов забежал вперед и раскинул руки:

– Здесь!!! – он сглотнул слюну. – Здесь возьмете! Позвольте вашей даме... охотно преподнести... охотно, но безвозмездно в другой ситуации, но не могу. Чрезвычайные обстоятельства… – осколки дерибасовской куртуазности становились все мельче...

...«Зелененькая», как светофор, открыла дорогу в Назарьино. Дерибасов повеселел и начал осмысливать происходящее. Получалось, что чем ближе к культуре, тем дороже цветы. В Назарьино цветы не стоили практически ничего. У рынка – букетик стоил рубль. У театра уже три. Сколько же он мог стоить в самом театре?!

О, великий соблазн изучения границ применимости собственных гипотез! Не ты ли подкручиваешь колесо прогресса, наступая на горло инстинкту самосохранения и побуждая идти ва-банк?! Короче, Мишель потратил деньги не на билет, а на четыре букетика по оптовой цене 0 руб. 75 коп.

– Мадам, – улыбнулся Мишель пожилой интеллигентной билетерше, – разрешите представиться. Михаил Венедиктович Дерибасов. Кооператор. Мы предлагаем новый вид услуг – внутритеатральная антрактная торговля цветами. Так сказать, не отходя от сцены. То есть в первом действии зритель оценивает игру исполнителей и, при наличии высокой оценки, приобретает в антракте букет для вручения по окончании спектакля. Где тут основной маршрут антрактного прогуливания?

– Вход в театр только по билетам, – безразлично сказала билетерша.

– Мадам, – зажурчал Мишель, – вы не вникли в ситуацию. Когда я приду посмотреть спектакль, я куплю билет через кассу и сяду на указанные в нем места... А сейчас я хочу сесть перед выходом из зрительного зала и выполнить свой служебный долг!

Билетерша безмятежно улыбалась, гордясь своей педантичностью:

– Я не имею права пропустить вас без билета.

– А я имею право пройти без билета, – угрюмо заявил Дерибасов. – Во-первых, потому, что касса уже закрыта, а во-вторых, потому, что я иду к директору – доложить, что мне мешают доставить радость нашим артистам!

– Хотите, чтобы я позвала милицию?

Дерибасов сник и испугался.

– Поймите, – сказал он тихо, – артисту всегда хочется цветов. Артисту плохо, когда его не понимают, но еще хуже, когда не принимают! А зритель хочет платить только за то, что нравится. В том числе и платить цветами... Понимаете?! – Дуня, бывшая уже так близко, стала удаляться снова. – Ну как вы не поймете! – зло проговорил Дерибасов. – Надо нести товар потребителю, чем ближе, тем лучше! Вот эти ваши программки покупают не ах. Да? Вот видите! А если сделать театральный комплект букет-программка? А?! Не слабо?!

Билетерша молчала.

– А в нагрузку, – вздохнул Дерибасов, – еще что-нибудь. Ну, например, вот эту вот брошюру «театральный сезон» за рубль, Это называется композиция...

Лицо билетерши просветлело.

Как ни странно, все это Дерибасову продать удалось, хотя и не без труда. Но примитивно было бы считать, что Дерибасов всего лишь сделал из мятого рубля – два червонца. Параллельно шел куда более важный процесс реанимирования дерибасовской жизнеспособности, что было немаловажно в свете предстоящих испытаний:

1. Объяснение Дуне, где провел три ночи и три дня.

2. Объяснение Дуне, где автомобиль.

3. Объяснение ей же, где взятые в город на покупку кондиционера деньги.

4. Объяснение ей же, где выручка за шампиньоны.

5. Объяснение того же компаньону.

6. Охлаждение Дуниного гнева иронией и подавление его же гусеницами железной логики.

7. Поиск ночлега после того, как Дуня выгонит из дома.

8. Насмешки над насмехающимися односельчанами.

9. Восстановление статус кво.

10. Перевод Ташлореченска на грибную, черт побери, диету!

И через все эти испытания Дерибасов прошел с честью, то есть не всегда с честью, но, главное, успешно. Если первые девять подвигов Дерибасов совершил на одном природном артистизме, то десятый ковал за кулисами рабочий сцены Елисеич.

Пока Дерибасов сидел, Елисеич думал. Идеи росли, как грибы, и к возвращению блудного компаньона грибы росли, как бамбук. Все шло прямо по литературно-кинематографической схеме стахановского движения. Каждый урожай потрясал Дерибасова буйностью рекордных сборов. Дерибасов почувствовал уверенность в будущем и снизил цены до более-менее приемлемых. Елисеич был доволен притуплением социальной несправедливости.