Текст книги "Баллада о большевистском подполье"
Автор книги: Елизавета Драбкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
«…Я вспоминаю первое время революционной работы, когда мы с Путиловского завода шли на свидание к „интеллигенту“, шли к Александринскому театру в Петербурге, – рассказывает Михаил Иванович Калинин. – Я вспоминаю это свидание, окутанное романтическими приемами… Вся эта обстановка, полная романтизма, опасности, когда чувствуешь, что малейший твой промах, малейшая конспиративная ошибка – и ты провалишься в каменный мешок…» – в тюрьму или крепость.
Нельзя без щемящей грусти смотреть на цифры, которые относятся к начальному периоду деятельности «Союза борьбы»: первый листок Владимир Ильич написал в четырех экземплярах от руки печатными буквами. Иван Васильевич Бабушкин разбросал их на заводе Семянникова. Из них два подобрали сторожа, и только два пошли по рукам рабочих.
Первая часть брошюры Ленина «Что такое „друзья народа“…», размноженная на гектографе синими чернилами, была выпущена максимум в 250 экземплярах, вторая – еще того меньше, а третья – едва ли в 50 экземплярах.
Но ничто не могло воспрепятствовать бурному нарастанию новых, боевых революционных сил, с шумом врывавшихся на передовую линию исторической действительности.
Ранней весной 1895 года молодой Максим Горький, который жил тогда в Нижнем Новгороде, повстречал одного из представителей этого глубоко интересовавшего его направления – Александра Карповича Петрова – и забросал его вопросами, пытливо разузнавая, в чем видит Петров свое призвание.
– В чем? – переспросил Петров. – Да в том, чтоб организовать и еще организовать рабочий класс…
– И что же, организуете? – продолжал свои расспросы Горький.
– Да, понемногу, – отвечал Петров. – В Казани три года проработал по этой части и намереваюсь года два до ареста проработать в Нижнем.
– Ну, а дальше как?
– Дальше тюрьма, ссылка, оттуда побег на нелегальное положение, и снова организация.
– До каких же пор?
– До социальной революции…
Во имя этого высокого революционного идеала лучшие люди вступали в партию, зная, что им уготованы тюрьма, ссылка, каторга; что они изведают тяжесть кандалов, мрак темных карцеров, тюремные голодовки-протесты, розги в Псковском каторжном централе и побои в Орловском; что, быть может, им суждена гибель в полном одиночестве, безвестная могила – и даже не могила, а только место казни.
Но, зная все это, они не останавливались перед выбором своей судьбы.
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых, —
Дело, друзья, отзовется
На поколеньях живых!
«О том, что эта борьба не на живот, а на смерть должна вестись и что я буду участвовать в этой борьбе всеми доступными мне силами и средствами, в этом для меня лично уже не было ни малейшего сомнения, – писал о себе один из старейших деятелей большевистской партии, Петр Ананьевич Красиков. – Это была аннибалова клятва, которую я и мои ближайшие друзья дали совершенно искренне и твердо…»
Дали эту аннибалову клятву – и ее выполнили!
Таковы были те люди, которые на грани нового, XX века поднялись во главе с Лениным на штурм самодержавия и капитализма.
Глава вторая
«Дайте нам организацию революционеров!..»
1
Не было в истории человечества поколения, на долю которого выпало бы решение столь великой, исполинской задачи, как на долю ленинского поколения революции.
«Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов, – писал Ленин. – Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее…»
На стороне засевшего в этой крепости врага – сила, класть, оружие. Враг обладает войском. В его руках полиция и тюрьмы. Он богат. Он чувствует себя всемогущим.
Победить такого врага можно было лишь соединив силы пробуждающегося пролетариата и русских революционеров в единую, сплоченную партию, действующую как один человек.
Вот почему Ленин, думая о России, о русской революции, о том, как выиграть неравный бой, воскликнул:
«Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!»
…Подобно тому как воин должен владеть военной наукой, боец подпольной партии должен был в совершенстве изучить науку тайной революционной войны – конспирацию.
Великий германский поэт и мыслитель Гете говорил:
Недостаточно знать,
Нужно также применять.
Недостаточно желать,
Нужно также делать.
Именно для того, чтоб «знать», «применять» и «делать», и нужна была эта наука.
2
Как всякая наука, она имела некий свод общих правил.
Участник подпольной организации обязан был быть исправен и точен. И не болтлив. Товарищам он имел право задавать только такие вопросы, которые были связаны с порученной ему работой. О своей работе говорить только тому, кому это было необходимо для дела. Не хвастать тем, что сделано им для партии. Освоить так называемую «технику»: резьбу печатей, смывание чернил, типографское и переплетное дело, и многое другое.
Заметив, что его взяли под наблюдение, он должен был тут же сменить жилье. При этом стараться найти квартиру с отдельным ходом и глухими стенами. Не хранить писем и фотографий товарищей по подполью. Раньше чем войти в нелегальную квартиру, удостовериться, что условные знаки (занавеска, горшок с цветами на подоконнике, надпись мелом, горящая лампа), предупреждающие, что все в порядке, находятся на месте.
Адреса и вообще все, связанное с подпольной деятельностью, не записывать, а запоминать назубок. Если же запомнить никак невозможно, тщательно зашифровывать запись двойным, а то и тройным шифром, стараясь при этом настолько владеть процессом шифровки, чтоб писать шифром со скоростью обычного письма.
Вместо записных книжек пользоваться листками папиросной бумаги, которые можно, в случае чего, проглотить. Если надо оставить записку, писать ее так, чтоб понять мог только тот, кому она адресована.
Член первой большевистской Боевой организации Александр Михайлович Игнатьев вспоминает такой случай. К нему зашел товарищ по Боевой организации партии, не застал, оставил записку: «Был тот, кто лает у ворот». Вернувшись домой, Игнатьев стал раздумывать над тем, что же может означать эта записка. Вспомнил поговорку: «Енот, что лает у ворот». Но кто мог назвать себя енотом? И догадался: это был… Бобров.
О другом подобном случае вспоминает руководитель Боевой организации Николай Евгеньевич Буренин. Ему надо было сообщить товарищам, что начиненные динамитом бомбы из места, адрес которого стал известен полиции, перенесли благополучно. Он написал записку: «Свадебные мешки с конфетами переданы дружкам, и они очень довольны». Но товарищ, которому была адресована эта записка, был арестован и не успел ее уничтожить, так что записка попала в руки жандармов. Они приобщили ее к делу, а несколько месяцев спустя вернули, как не имеющую отношения к тем самым бомбам, о которых в ней писалось.
Конспирация, с ее явками, адресами, паспортами, должна была определять весь образ жизни большевика-подпольщика.
Особенно осторожным ему надо быть на улице. Не оглядываться. При случайной встрече с товарищами не узнавать их. Даже в случае явной опасности не проявлять беспокойства.
Постоянно проверять, нет ли слежки. Если нет, можно идти. Если же есть, то непременно «замести хвост», «затереть след», то есть освободиться от шпионов, сделав несколько петель по городу, скрывшись с помощью проходных дворов или заранее известных лазеек, вскочив на извозчика, на трамвай или на конку, спрыгнув на ходу – словом, любым ловким маневром уйти от шпика.
Среди тайных агентов полиции было много тупиц. Но были среди них и мастера своего дела, набравшиеся большого опыта. Младшая сестра В. И. Ленина, Мария Ильинична Ульянова, вспоминая о своей работе в подполье, рассказывала, как умело держали себя порой эти агенты. «Сплошь и рядом бывало так, – говорила она. – Пойдет за тобой один, а чтоб ты не догадался, что за тобой следят, передаст другому, потом снова появится».
«Частенько верст семь приходилось отмахивать без отдыха, скрываясь от шпика, – рассказывает большевик-подпольщик Александр Карпович Петров. – По пути не раз приходилось пролететь проходным двором, перескочить через забор, забежать в многолюдную чайную, выскочить через черный ход и продолжать дорогу. Но и шпики не дремали. Они тоже забегали в каждое удобное место и оттуда наблюдали за своей дичью. Вскакивали на извозчика, снова гнались. И прибегали ко всякого рода приемам».
Если же уйти не удалось и арест неминуем, нужно было уметь мгновенно «очиститься», уничтожив все, что не должно попасть в руки полиции. Если тебе поручено что-то сохранить, ты должен это так спрятать, чтоб, как говаривали тогда, «не только кто-нибудь, а сам черт не нашел бы».
Набираясь опыта, настоящий конспиратор с годами превращался в сгусток внимания, наблюдательности, мгновенной реакции, безошибочного чутья.
Наметанный глаз сразу выделял в толпе подозрительную фигуру с нарочито тупой или с подвижной, пронырливой физиономией.
Этот же глаз при встрече со вновь вступающим в нелегальную партию человеком быстро определял людей, из которых выйдет толк, и тех, от кого не только не будет толка, а будет один вред.
Недаром тогда полушутя-полусерьезно говорили, что подполье – это великолепная экспериментальная школа для изучения человеческой психологии.
3
Жизнь подпольщика была полна опасностей, полна неожиданностей.
Вот, к примеру, такое.
Осенью 1903 года Авель Сафронович Енукидзе и его брат известный в партии под партийной кличкой «Семен», решили создать в Баку подпольную типографию.
Семен Енукидзе, разыгрывавший из себя богатого барина, снял для будущей типографии дом в той части Баку, которая была населена азербайджанцами, татарами и выходцами из Ирана. Поселился он там с пожилой женщиной, которую выдавал за свою мать, и с братом. Затем тайком провел в дом несколько работников типографии.
Дом был построен так, как строились дома исповедующих магометанскую религию: в передней части его жили мужчины, а заднюю, выходившую в глухой двор, составляла «женская половина». Там и была установлена печатная машина.
Типография была тщательно законспирирована. Работники ее в течение дня не показывались на передней половине. Их постели и вещи убирались в задние комнаты. Так что, зайди сюда случайный посетитель, он ушел бы, ничего не заметив.
Такие посетители бывали. То и дело у входных дверей звенел колокольчик.
– Кто там?
– Зелень, вот зелень! Кому редиска, огурцы, зеленый лук?
Снова звонок.
– Кто пожаловал?
– Цыплята! Свежие цыплята!
Опять звонок. На этот раз водовоз.
И так весь день…
На праздники приходили городовые. Им полагалось «дать» и «поднести». «Дать» серебряный рубль, «поднести» стакан водки.
А как-то черт принес самого господина околоточного надзирателя. Тот долго сидел, развалившись в кресле, пыхтел, вытирал платком лоб, говорил, что все азербайджанцы и татары – воры и разбойники, и предложил свои услуги, буде таковые понадобятся. За предложение поблагодарили и сунули «красненькую» – так называли тогда десятирублевку. «Услугами» не воспользовались.
Но вот в одно непрекрасное утро, в дни празднования магометанского праздника новруз-байрам, к Семену Енукидзе явился хозяин дома, привел с собой великолепного барана с позолоченными рогами и головой, выкрашенной хной, и объявил Семену, что он, хозяин, решил отправиться в Мекку к священному камню пророка. И по сему случаю он продает дом дальнему родственнику, который скоро придет сюда вместе со своими братьями, чтобы осмотреть покупку.
От неожиданности Семен так переменился в лице, что хозяин это заметил и спросил, что с ним.
Семен нашелся. Объяснил, что его огорчило то, что он должен расстаться со столь почтенным и уважаемым хозяином.
Хозяин стал утешать его. Сказал, что новый хозяин будет еще лучше. Он, мол, очень хороший и почтенный человек.
Он «хаджи», побывал уже в Мекке.
На вопрос Семена, не потребует ли новый владелец, чтобы жильцы освободили дом, старый хозяин ответил, что у покупателя много домов и он даже заинтересован в том, чтоб такие хорошие жильцы остались.
В ожидании незваных, негаданных гостей работники типографии со всей своей нелегальщиной забрались в комнату, в которой стояла печатная машина, заперли двери, окна, ставни. Прислушивались, затаив дыхание.
Около часу дня пожаловало шестеро почтенных седобородых старцев в высоких белых чалмах. Семен встретил их у порога и стал водить по дому. Так они подошли к той комнате, в которой находилась типография.
Остановившись у двери, Семен сказал, что это комната, в которой живут его мать и сестра. Если хаджи желают осмотреть ее, он просит их повременить, чтобы перевести женщин в другие комнаты. Но верные сыны пророка, запрещающего смотреть на непокрытое лицо женщины, запротестовали против подобной кощунственной мысли и ушли, дружественно распростившись с Семеном.
Едва их шаги затихли в отдалении, сидевшие взаперти выбежали во дворик и стали бурно ласкать золоторогого барана.
Эта история имела продолжение.
На следующий день новый хозяин прислал в подарок Семену большой деревянный поднос с великолепным рисовым пловом и живую курицу с петухом.
У петуха оказался скверный и даже опасный характер: он повадился перелетать в чужие дворы и заводить отчаянные драки с тамошними петухами. Его ловили и с руганью бросали обратно во двор типографии с крыш соседних домов. Все это грозило привести к скандалу, а то и хуже: обозленные соседи, следя за шкодливым петухом, могли заметить что-то необычное в доме, занимаемом типографией, и донести об этом полиции. Поэтому петуха пришлось прирезать.
А баран и курица жили при подпольной типографии, пока ее не перевели в другое место.
4
Значительную часть профессиональных революционеров составляли так называемые «нелегалы»: это были люди, которые жили под чужим именем, по чужим или фальшивым паспортам, а то и без паспортов.
Вообще переход на нелегальное положение не был обязателен для работника партийного подполья, да и не мог быть обязателен, потому что партии нужны были не только нелегальные, но и легальные люди. Надо помнить также, что партия была очень бедна и не могла содержать своих работников. Поэтому средства к жизни надо было добывать собственным трудом, а для «нелегала» это было очень трудно.
Чаще всего бывало так. Человек сколько-то времени работал легально. Потом обнаруживал за собой неотрывную слежку, уходил незаметно из дому, доставал паспорт и становился «нелегалом». В какой-то несчастливый день он, что называется, «проваливался», то есть попадал в тюрьму. Обнаруженный при аресте паспорт проверяли и устанавливали, что он фальшивый. Ничего не поделаешь: приходилось назвать свое настоящее имя. Под этим именем человека отправляли в ссылку или тюрьму. Там он, в зависимости от обстоятельств, либо отбывал срок, либо бежал – и тот же цикл с различными вариациями повторялся снова.
Итак, переход на нелегальное положение совершен. В кармане лежит фальшивый паспорт. Если это просто чужой паспорт, его звали «железкой». Если это паспорт, в котором смыто подлинное имя и приметы его владельца и вписаны новые, он назывался «липой». Для изготовления «лип» нужно было большое умение. Этим делом занимались специальные люди, которых звали «прачками».
Процесс изготовления «липы» распадался на ряд операций. Сперва смывался старый текст. Делалось это раствором марганца, от которого паспортный бланк становился ярко-красным. Затем паспорт опускали в щавелевую кислоту – и он делался желтым. Потом его обрызгивали чистой водой – и он постепенно белел. Потом, чтоб не расплывались чернила, его держали некоторое время в желатиновом растворе.
Только тщательно подготовив бланк, можно было приступать к его заполнению: вписывать новые имена, превращая разыскиваемых полицией большевиков в «потомственных почетных граждан», живущих «своим капиталом», в мещан, дворян, купцов и прочее, и, приноровив свой почерк к изысканным почеркам чиновников полицейских участков, выводить заковыристые подписи с росчерками и завитушками.
«Железка» – это паспорт не поддельный, а подлинный, но выдан он другому человеку. Может, этот человек давно умер. Может, он свой паспорт потерял или пропил. И хотя паспорт настоящий, но предъявивший его партийный «нелегал» в случае провала оказывался в весьма трудном положении.
Так, например: одному товарищу попался паспорт беглого уголовника, приговоренного к смертной казни через повешение. Товарищ заявил, что паспорт у него фальшивый. Но его два года таскали из тюрьмы в тюрьму на «опознание».
Бывали и забавные казусы. Вроде такого, который произошел с Сергеем Ивановичем Гусевым.
Бежав из ссылки и приехав в Петербург, С. И. Гусев получил от товарищей «железку», о которой отзывались, как о вполне надежной. Снял комнату. Дал паспорт на прописку. Но несколько дней спустя за Гусевым пришел городовой и препроводил его в участок. Оказалось, что подлинный владелец паспорта учинил в пьяном виде скандал в ресторане и присужден к двухнедельной отсидке в камере при полицейском участке.
Делать нечего: пришлось Гусеву сесть под арест.
На беду, настоящий владелец паспорта был электротехником, и пристав решил воспользоваться этим, чтобы сделать в участке электрическую проводку. Вот и пришлось Гусеву выкручиваться, разыгрывая из себя придирчивого мастера, недовольного то проводом, то инструментом и часами рассуждавшего насчет всяких «коэффициентов» и «гальванизмов».
…Одно из правил подпольной работы гласило, что члены партии должны быть известны в организации под партийными псевдонимами или кличками. Даже близкие товарищи порой знали друг друга только по этим кличкам.
По какому же признаку давалась товарищу та или иная кличка?
Были среди них ничем не мотивированные или ничего не говорящие. Федора, скажем, начинали звать «товарищ Степан», а Владимира – «товарищ Мирон».
Были глубоко мотивированные. Такая, как «Старик», данная партией двадцатитрехлетнему Ленину в знак признания его ума и всесторонней образованности.
В основе некоторых кличек лежало какое-то сходство: светло-рыжего Енукидзе прозвали «Золотая рыбка»; товарища, выделявшегося своей отчаянной храбростью и находчивостью, – «Чертом»; пылкого оратора – «Маратом».
Другие клички подбирались по противоположности: длинного, поджарого дядю называли «Санчо Пансой», коротконогого толстяка – «Дон Кихотом».
Бывало и так, что разные клички одного и того же человека были подобраны и на том и на другом принципе. Так, к Елене Дмитриевне Стасовой, с ее цельной, несгибаемой натурой, прижилась партийная кличка «Абсолют». Но она же в переписке петербургской партийной организации с В. И. Лениным и Н. К. Крупской носила кличку «Разбойник».
Что касается имени «Ленин» – оно было одним из литературных псевдонимов Владимира Ильича Ульянова, под которым его знала партия. После Октябрьской революции, став Председателем Совета Народных Комиссаров, он подписывался: В. Ульянов (Ленин).
Какой ни есть, но паспорт в кармане. Получены «связи», то есть фамилии и адреса людей, с помощью которых можно найти членов подпольной организации. Вызубрены наизусть адреса явок – квартир, на которых встречаются участники партийного подполья. Нелегальный партийный работник приступает к очередному циклу своей деятельности.
Он знает, что ему отпущен неопределенный, но наверняка короткий срок. Дамокловым мечом висит над ним постоянная угроза ареста. Идя по улице, он неприметно оглядывается, проверяя, не следует ли за ним осторожная тень. Подходя к дому, в котором находится явочная квартира, глядит, стоит ли на окне, как то было условлено, горшок герани.
Работу, которую он успевает проделать, подчас губят последовавшие за нею провалы. Аресты вырывают то одного товарища, то другого. Только что сколоченная организация распадается под ударами. Приходится снова и снова налаживать, сколачивать, чинить, штопать.
Все это так. Но нет в его жизни большего счастья, чем эти короткие месяцы, а то и дни подпольной работы между выходом из тюрьмы и новым арестом, новой тюрьмой…
5
Сам Владимир Ильич Ленин был в подпольной работе мастером высшего класса. Вероятно, еще юношей, после гибели брата Александра, он задумался над тем, почему же провалилось так называемое дело «Первого марта 1887 года»? Почему на Невском были арестованы метальщики, которые должны были бросить бомбы в царскую карету? Почему вслед за их арестом последовал полный разгром организации и арест всех ее участников?
Только много лет спустя, уже после Октябрьской революции, когда были раскрыты тайны царских архивов, стало известно, что причиной этого страшного по своим последствиям провала было грубейшее нарушение правил конспирации: один из участников готовившегося покушения послал своему приятелю письмо, в котором болтал о готовящемся покушении. Письмо это перехватила полиция и по этому следу установила причастных к тайной организации.
Но и не зная этого, Ленин с самого начала своей революционной деятельности придавал важнейшее значение самому строжайшему, самому неуклонному выполнению всех конспиративных правил.
Как рассказывают сестры, в Казани и в Самаре Ленин познакомился кое с кем из старых народовольцев. Не соглашаясь с их программой и тактикой, Владимир Ильич старался узнать у них все, что можно применить с пользой для революционной работы. Всегда их расспрашивал:
– А как вы прятались от шпиков? Как вы заводили знакомства? Как устраивали типографии и распространяли листки?
«Он удивительно умел быть совершенно незамеченным, – рассказывает Авель Сафронович Енукидзе. – Пройдешь, бывало, по улице, никого знакомого не встретишь, а он потом говорит: „Я вас видел“.»
Благодаря соблюдению правил конспирации, а также природной находчивости и наблюдательности Владимир Ильич не раз уходил от почти неминуемого ареста. Ему, рассказывает Мария Ильинична, «приходилось изучать проходные дворы и все время зорко следить, а не идет ли кто-нибудь? У него было особое уменье от них уходить».
Так, однажды в Петербурге, «подцепив», как говорили тогда, шпика, он не растерялся: подойдя к парадному подъезду какого-то дома, нырнул в него и уселся на стоявший у самого входа стул. Шпик принял его за швейцара, пробежал мимо, понял, что потерял свою жертву, заметался, а Владимир Ильич, глядя на него, весело смеялся.
Такая же находчивость помогла ему благополучно провезти из-за границы чемодан с двойным дном, в котором было запрятано изрядное количество запрещенной литературы.
Не пренебрегать угрозой ареста, а тщательно избегать ненужного риска требовал он и от других, и от себя. Только строгая конспиративность позволила ему сравнительно долго проработать в Петербурге в девяностых годах прошлого века. Соблюдению конспирации обязан он и тем, что ни разу не был арестован во время своего пребывания в России и Финляндии в 1905–1907 годах.
При этом он никогда не прятался от опасности, никогда не отказывался от дела, которое могло привести к аресту, никогда не думал о себе. Нет, он был смел и отважен и именно поэтому умел перехитрить врага.
Характерный случай рассказывает Николай Леонидович Мещеряков.
Было это в Москве в начале 1906 года, вскоре после поражения Декабрьского вооруженного восстания. Москва была буквально наводнена полицией и агентами охранки всех чинов и рангов. Несмотря на это, московские большевики вели подготовку нового вооруженного восстания, и Владимир Ильич специально приехал из Петербурга в Москву, чтобы обсудить с товарищами, как вести эту подготовку.
Однажды, когда он шел на нелегальное собрание, его встретили товарищи, предупредили, чтобы он не ходил туда, там полиция, и предложили ему уйти, а они останутся на улице и будут предупреждать остальных, которые придут на собрание.
Владимир Ильич наотрез отказался уйти и оставался с товарищами до тех пор, пока это было нужно, чтобы никто уже не попал в полицейскую ловушку.
Старейший питерский рабочий Василий Андреевич Шелгунов как-то почувствовал за собой слежку и, соблюдая всяческие предосторожности, пришел к Владимиру Ильичу, чтобы предупредить, что могут арестовать участников «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Так пусть на допросах Владимир Ильич сделает вид, что он с ним, с Шелгуновым, не знаком.
– Я все это ему говорю, – вспоминал Шелгунов, – но нужно было видеть его лицо в это время, одновременно и простое и хорошее, и в то же время какая-то ирония была в его взгляде и голосе. «Что ты думаешь, дурак я, что ли? Не знаешь, кому говоришь. Я и без тебя это знаю», – казалось, думал он.
Трудности и опасности существуют совсем не для того, чтобы перед ними вдаваться в панику и останавливаться. Владимир Ильич всегда придерживался мнения, что трудности и опасности существуют, чтобы их преодолевать, и этим-то преодолением препятствий он и был прежде всего занят. Всякая работа, которая какой-либо стороной касалась революции, была ему близка, интересна, весела.
Дерзанье юности и мудрость зрелых лет
Таков источник мировых побед.
6
Петербург. Явочная квартира. Появляется приезжий. Спрашивает некоего товарища, которого знает под кличкой «Мирон».
Если явка не «перевалочная», встреча происходит на этой же квартире. Если «перевалочная», приезжего, проверив, направляют на следующую явку. Оттуда, быть может, на третью.
И вот два взрослых человека сидят друг против друга и на полном серьезе ведут такой разговор:
– Товарищ Мирон?
– К вашим услугам.
– Битва русских с кабардинцами…
– Или прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего мужа…
– Где вы читали эту книгу?
– Там, где ловят женихов.
– Хорошо ли там жилось?
– Кормили хорошо, но спать было холодно…
Это – пароль «трех степеней доверия». Если один из собеседников знал одну лишь первую реплику, – это значило, что он может получить лишь ответ на вопрос, с которым он приехал. Знание второй реплики позволяло быть с ним в меру откровенным, но не называть ничьих имен. И только знание третьей реплики означало, что с ним можно разговаривать с абсолютным доверием.
– Дело такое, – говорит приезжий после третьей реплики. – Я – агент «Искры». Приехал я сегодня прямо из Женевы, от Ильича. Ильич поручил мне передать петербургским товарищам его мнение о том, с чего нам надо начать…
7
Отбыв три года ссылки, на которую он был осужден после разгрома петербургской организации «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», Владимир Ильич Ленин уехал за границу. Еще в Сибири он разработал план создания партии рабочего класса. Основным звеном этого плана было издание за рубежом общерусской политической газеты. Редакция избрала ее эпиграфом слова из послания декабристов Пушкину: «Из искры возгорится пламя» – и назвала эту газету «Искрой».
В статьях, напечатанных в «Искре», и в брошюре «Что делать?» Ленин звал к строительству могучей и строго тайной организации, держащей в руках все нити конспиративной работы. Ее участниками должны быть главным образом люди, профессия которых состоит в революционной деятельности. В период революционного затишья они должны вести будничную работу «кротов революции». В период взрыва – поднимать массы, организовывать их, вести в наступление против неприятеля, нападая на него там и тогда, где он менее всего ожидает нападения, руководить подготовкой и проведением всенародного вооруженного восстания.
Популярность «Искры» была огромна. Рабочие, прочитав с пропагандистом вновь полученный номер, вели потом чтение сами, и читали так много раз, что тонкая бумага совершенно изнашивалась и текста уже не было видно.
…Подобно той основной нити, которая помогает каменщику находить правильное место для укладки каждого камня, ленинская «Искра» помогала строить крепкую организацию революционеров, и притом революционеров «всех видов оружия».
Связь «Искры» с русским революционным подпольем осуществляли особо надежные люди, которых называли «агентами „Искры“», – люди «подвижные, летающие, свободные и нелегальные», как характеризовал их Ленин.
Они могли бы сказать о себе словами Герцена: «Мы – агенты русского народа, мы работаем для него, ему принадлежат наши силы, наша вера».
Рискуя жизнью, они тайно перебирались через границу и доставляли в Россию номера «Искры», запрятанные в чемоданах, сундуках, шляпных картонках с двойным дном и двойными стенками или же в специально сшитых поясах. Наиболее важные документы зашивались под подкладку, вклеивались в твердые переплеты книг или под их корешки.
Чтобы найти явку, на которой можно было сдать этот драгоценный груз, агентам «Искры» приходилось иногда объехать пол-России. Порой на месте партийной организации они обнаруживали лишь пепелище, черневшее после очередного полицейского нашествия.
Но для «искровца» препятствий не существовало…
Главной целью «искровцев» была подготовка съезда, который объединил бы разрозненные организации в единую партию российского пролетариата.
Мысль о созыве съезда, что называется, носилась в воздухе. Подобно тому как это бывает на войне, когда нужно во что бы то ни стало занять важную стратегическую позицию и один отряд за другим поднимается на приступ, так подпольные организации нашей партии шли на бой за созыв общепартийного съезда. Большинство их было разгромлено врагом, но на смену им поднимались все новые и новые силы.
Как ни труден был созыв съезда, но без Ленина для создания партии потребовалось бы еще больше времени, еще больше жертв, еще больше усилий в борьбе против разветвленной полиции, все силы которой были направлены на разгром революционных организаций.
8
На протяжении нашего повествования мы уже не раз употребляли и будем употреблять впредь слова: «охранка», «жандармы», «полиция», «шпики», «провокаторы».
Во всех этих случаях речь идет о той или иной форме действий тайной царской политической полиции.
Тайная политическая полиция в России возникла вместе с самодержавием. Недаром охранник, сопровождавший в тюрьму арестованного большевика Сергея Розеноера, не без гордости сказал:
– Мы со времен Иоанна Грозного.
На протяжении столетий тайные соглядатаи вели по всей Руси «сыск» на предмет уловления «крамолы». Они ловили «прелестные письма» – так назывались обращенные к народу письма Разина и Пугачева; хватали каждого заподозренного в неповиновении царской власти; отправляли в остроги и темницы, где «пыточных дел мастера» страшнейшими муками вырывали у него «признания».
Но полного своего расцвета тайная полиция достигла позже, в XIX и XX веках, когда, после восстания декабристов, император Николай Первый создал так называемое «Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии», ведавшее тайным розыском «государственных преступников» и дознанием (следствием) после их ареста.
Исполнительным органом Третьего отделения был «Особый корпус жандармов». Начальник Третьего отделения являлся шефом корпуса жандармов.
