Текст книги "Баллада о большевистском подполье"
Автор книги: Елизавета Драбкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Солдатам и казакам удалось оттеснить толпу от Дворцовой площади. Но до поздней ночи улицы были полны. Электричество не горело. Подожженные газетные киоски пылали густым оранжевым пламенем. В темноте раздавались крики, гремели выстрелы, слышались восклицания: «У нас нет больше царя!», «Долой царя!», «Долой самодержавие!»
На Васильевском острове и на Выборгской стороне рабочие пилили телеграфные столбы, сваливали поперек улицы вагоны конки и строили баррикады, на которых заалели красные знамена. Разгромив оружейный магазин, строители баррикад захватили все имевшееся там оружие: револьверы, сабли, старинные ятаганы. Кому не досталось оружия, тот вооружался чем мог: напильниками, топорами, а то просто увесистыми кусками железа. Начались вооруженные схватки с солдатами и казаками…
«Величайшие исторические события происходят в России, – писал Ленин по поводу Кровавого воскресенья. – Пролетариат восстал против царизма».
И обращался со страстным призывом:
«Да здравствует революция! Да здравствует восставший пролетариат!»
Петербургские большевики понимали неизбежность роковой развязки и делали все, чтобы рабочие не попали в ловушку царской провокации.
«Мы наблюдаем невиданную в Петербурге картину, – писали Ленину из Петербурга. – Сердце сжимается страхом перед неизвестностью, окажется ли социал-демократическая организация хоть через некоторое время в состоянии взять движение в свои руки».
А когда большевики увидели, что предотвратить трагические события они не в силах, они решили быть в день тягчайшего испытания вместе с массами и шли девятого января в рядах шествия, понимая, что впереди расстрел и гибель.
Но прошло несколько часов – и те рабочие, которые утром несли царские портреты и иконы, потребовали оружия.
Английский журналист, на корреспонденцию которого обратил внимание Ленин, передал характерный разговор, услышанный им на улице в Москве.
Группа рабочих открыто обсуждала уроки дня.
– Топоры? – говорил один из них. – Нет, топорами ничего не сделаешь против сабли. Топором его не достанешь, а ножом и того меньше. Нет, нужны револьверы, по меньшей мере револьверы, а еще лучше ружья…
Никогда на партийных явках не бывало столько народу, как после Кровавого воскресенья. Отовсюду неслись требования литературы, прокламаций, оружия, оружия и оружия.
«Я работал в Петербурге на металлическом заводе, – рассказывает рабочий-большевик Н. М. Немцов. – Мы чувствовали партию, чувствовали, что идет какое-то громадное движение, что творится что-то великое, что отвлекает рабочих от серых будней…
Так началась революция 1905 года. Рабочий знал, что ему нечего терять, кроме своих цепей…»
5
Силы революции неизмеримо возросли…
Теперь рука об руку со старшим поколением борцов, родословная которого начинается с конца прошлого века, в революционное действие вступила молодая поросль нашей партии, поднявшаяся во времена «Искры» и кануна великого девятьсот пятого года.
Много славных имен, навеки вошедших в историю человечества, насчитывает в своих рядах это новое, молодое поколение революции.
Тут Михаил Васильевич Фрунзе, который еще юношей, гимназистом старших классов, в переписке с родными писал, определяя цель своей жизни:
«…Глубоко познать законы, управляющие ходом истории, окунуться с головой в действительность, слиться с самым передовым классом современного общества – с рабочим классом, жить его мыслями и надеждами, его борьбой, – и в корне переделать все…»
Тут и Валериан Владимирович Куйбышев, который начал свою революционную деятельность еще будучи тринадцатилетним подростком, а три года спустя уже руководил рабочими кружками.
Один из участников этих кружков пишет, вспоминая молодого Куйбышева:
«Высокий, стройный, широкий в плечах, совершенный еще мальчик по возрасту, он производил обаятельное впечатление на своих товарищей-кружковцев. Он появлялся на занятия в кружок в своей серой кадетской шинели (учился в Сибирском кадетском корпусе в Омске), при тесаке и в больших сапогах, которыми он отчаянно громыхал. Его появление вызывало шутки, смех, которые Валериан умело парировал, заразительно смеялся и увлекал своим смехом окружающих…»
И тут же Свердлов, Яков Свердлов. В шестнадцать лет член подпольной партии. В семнадцать – агитатор и пропагандист. В восемнадцать – зрелый партийный работник.
В тяжелых условиях жизни подпольщика он воспитал в себе ту закаленность в революционной борьбе, благодаря которой, говоря словами Ленина, являл собою «… наиболее отчеканенный тип профессионального революционера, человека, целиком порвавшего с семьей, со всеми удобствами и привычками буржуазного общества, человека, который целиком и беззаветно отдался революции…»
Жизнь его коротка и необыкновенна. Из тридцати четырех лет, что он прожил, восемнадцать он полностью и безраздельно отдал партии, революции, рабочему классу, а из этих восемнадцати – тринадцать провел в тюрьме и ссылке.
Он родился в 1885 году в Нижнем Новгороде, в еврейской семье ремесленника-гравера. С самого раннего детства поражал своим развитием не по годам. Необычайно живой, непоседливый, он любил самые головоломные шалости, и в то же время в нем жила страстная жажда знания. Своими вопросами он нередко ставил в тупик взрослых.
В гимназии он проучился всего четыре года: казенщина преподавания и схоластика вызывали его бурный протест; он убегал с уроков и дошел до тройки за поведение. Все это сделало дальнейшее пребывание в гимназии невозможным. Он покинул ее, уйдя из пятого класса. Но жажда знания от этого только возросла: он читал запоем. В его руки стала попадать нелегальная литература. Она произвела на него огромное впечатление, и он решил отдать жизнь делу борьбы за освобождение рабочего класса.
Еще подростком он начал оказывать активную помощь революционному подполью. Был арестован как участник революционной демонстрации «за буйное поведение и неподчинение требованиям полиции». По выходе из тюрьмы весь отдался подпольной работе на Сормовском заводе, а квартира его отца, как рассказывают бывавшие в ней, «кипела скрытой жизнью подполья: здесь соединялись нити тайной организации, здесь плелась паутина революционной сети для Сормова и для Нижнего, здесь витал дух классовой борьбы, хотя кругом еще было темно, все спало под гнетом царизма, и нужна была воля сильных людей, чтобы прояснить окружающий мрак…»
Весной 1903 года в Нижнем были произведены крупные аресты.
Оставшийся на свободе Свердлов устроил подпольную типографию и в течение долгого времени снабжал брошюрами и прокламациями агитаторов и пропагандистов, работавших на нижегородских заводах.
Некоторое время спустя он также был арестован, отдан под гласный надзор полиции, но скрылся, нелегально уехал в Кострому, работал там около полутора лет в подпольной организации, а когда почувствовал за собой слежку, переехал в Казань.
Это было в начале 1905 года, вскоре после трагического расстрела петербургских рабочих…
Пленяют бесстрашие и непреклонность, с которыми люди этого поколения революции избирали свой жизненный путь. Когда решение выстоялось, оно принималось с непоколебимой твердостью. Изменить или отменить его не могло никто и ничто. Зато какое огромное удовлетворение испытывал человек, который мог, подобно Ивану Адольфовичу Теодоровичу, сказать о себе, подводя итоги прожитого и пережитого:
«Такова моя жизнь, жизнь профессионального революционера, жизнь рядового ленинской когорты. И в практической работе, и в литературной деятельности я служил одной цели – пропаганде идей великого революционера, моего учителя. И если чем я горжусь, так только тем, что одним из первых я почувствовал гений Ленина и стал под развернутое им знамя».
6
Весть о Кровавом воскресенье долетела до Женевы поздней ночью. Десятого января женевские газеты вышли с аншлагами: «РЕВОЛЮЦИЯ В РОССИИ!»
Владимир Ильич и Надежда Константиновна в это утро вышли из дому рано, не читав газет. Они торопились в библиотеку, но по дороге встретили Анатолия Васильевича Луначарского и его жену, которые спешили к ним, чтобы сообщить о потрясающих событиях в Петербурге. Жена Луначарского так волновалась, что не могла говорить, а только размахивала муфтой.
О библиотеке, разумеется, не могло быть речи; они пошли туда, куда в то утро потянулись все женевские большевики: в эмигрантскую столовую Лепешинских, являвшуюся чем-то вроде партийного клуба.
«Хотелось быть вместе, – вспоминает об этом Надежда Константиновна. – Совершенно почти не говорили между собою, слишком все были взволнованы. Запели: „Вы жертвою пали…“ Лица были сосредоточенны; всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь уже совсем близко то время, когда „падет произвол и восстанет народ – великий, могучий, свободный…“»
Легко представить себе возбуждение, которым была охвачена женевская большевистская колония. Один из молодых товарищей не выдержал и, глядя на прогуливающихся женевских буржуа, произнес пылкую речь, которую те, конечно, не поняли, ибо произнес он ее по-русски:
– О женевцы! О швейцарские буржуа! Вы, потомки славного Вильгельма Телля! Понимаете ли вы: в России революция? Понимаете ли вы это, о толстобрюхие, самодовольные женевские лавочники? Нет, вы этого не понимаете и не поймете, ибо вы заплыли жиром… В России революция! Великий Телль! Мы будем действовать так, как действовал ты, и даже лучше! Великий Руссо! Пускай твой прах лежит спокойно: мы сделаем свое дело!
Тут же порешили собирать деньги на помощь русской революции. «Сытые женевские буржуа», хотя и не поняли речь, с которой обратился к ним пылкий оратор, неохотно развязывали кошельки. Зато в шапки сборщиков щедро сыпались рабочие медяки; и вечером допоздна Владимир Ильич и Надежда Константиновна вместе со сборщиками раскладывали и подсчитывали собранные монеты.
Но был среди этих медяков один золотой. Его пожертвовала продавщица газет – бедно одетая старуха. Когда она узнала, с какой целью собирают деньги, она вытащила старый кошелек и, достав золотую монету, отдала ее со словами:
– Мой сын тоже социалист. Сейчас он сидит в тюрьме. Вот вам на борьбу. Да здравствует русская революция!
Все эмигранты-большевики стремились уехать из Женевы в Россию.
– Там люди умирают, а мы будем сидеть тут?! – восклицали товарищи. – Мы должны ехать, ехать туда, в самую гущу борьбы!
А Владимир Ильич вынужден был, хотя ему это было безмерно тяжело, оставаться в Женеве и наблюдать за развитием событий, как писал он в те дни, «из проклятого далека»: надо было сохранить центральное руководство партией, надо было выпускать партийную газету «Вперед», которая теперь играла в борьбе рабочего класса такую же роль, как «Искра».
К тому же меньшевики продолжали срывать работу партийных организаций, отравляли ее склокой и всяческими нападками на большевистскую, ленинскую часть партии. «Борьба за партию не кончилась, – писал Ленин, – и до действительной победы ее не доведешь без напряжения всех сил..»
Нет, для него отъезд в Россию был невозможен!
Между тем революционные события в России продолжали развиваться нарастающим темпом. То тут, то там рабочее море бороздили стачки и демонстрации. Расширялось движение студенчества и передовой молодежи. Чуть ли не каждый день приносил известия о крестьянских волнениях.
В порядке дня стояла немедленная подготовка к вооруженному восстанию, целью которого было создание временного революционного правительства.
«Вооружение народа становится одной из ближайших задач революционного момента», – писал Ленин.
Эта важнейшая задача была возложена на боевые организации, созданные партией в Петербурге, в Москве, в ряде других городов.
В отличие от эсеров, которые занимались индивидуальным террором, боевые организации большевиков ставили своей целью создание рабочих боевых дружин и подготовку масс к вооруженному восстанию.
Нужно было вооружать рабочих. Нужно было обучать их стрельбе, метанию бомб, тактике уличного боя и баррикадной борьбы, создавать рабочие дружины на фабриках и заводах, в рабочих поселках и в рабочих районах.
Боевые организации добывали оружие и взрывчатку, доставляли их на тайные склады, организовывали лаборатории и мастерские по изготовлению бомб, передавали оружие и бомбы рабочим, учили, как с ними обращаться, и делали все это в постоянной опасности взрыва и несчастных случаев, в постоянной угрозе быть выслеженным, арестованным, убитым, расстрелянным, повешенным.
Работа эта требовала такой конспиративности, как ни одна другая.
Вступивший в Боевую организацию обязан был не встречаться ни с кем, кроме тех, кто нужен для дела. Отныне все его внимание, все его силы принадлежали только организации.
Каждая деталь работы боевой группы была тщательно продумана, чтобы не допустить провалов.
Динамит обычно возили на себе, обкладывая им себя и обматывая бесконечным количеством бинтов. У динамита был едкий и удушливый запах, отдававший горьким миндалем. Поэтому тот, кто его вез, вынужден был даже в мороз стоять на площадке вагона.
Чтобы перевозить и переносить запалы с гремучей ртутью, приспособили специально сшитые лифчики с ячейками в виде патронташей. Гремучая ртуть обладает способностью необычайно легко взрываться, и малейшего толчка, малейшего удара достаточно, чтобы взлететь на воздух.
Еще труднее было с бикфордовым шнуром. Резать его было нельзя: мог понадобиться длинный шнур. Поэтому перевозили его, наматывая на ноги.
– Нечего говорить, что все это было сопряжено с большой опасностью, – рассказывает руководитель первой большевистской боевой группы Николай Евгеньевич Буренин. – Человек превращался в хорошо снаряженную бомбу. Ехать было очень трудно: всю дорогу (а запалы в бикфордов шнур не раз привозили из Парижа) надо было бодрствовать, сидеть в вагоне, не прикасаясь к спинке скамьи во избежание толчков, которые могли привести к взрыву…
Ленин внимательно следил за работой Боевой организации, проявляя при этом глубокое понимание стратегии и тактики вооруженного восстания. «Наш Ильич никогда не носил мундира, никогда не имел у пояса сабли, никогда не был военным, – писал о нем П. Н. Лепешинский, – но его душе и его уму в полной мере были присущи те качества, которыми мог бы гордиться любой военачальник».
Исходя из условий вооруженной борьбы пролетариата, Ленин придавал особо важное значение бомбам. Бомба, писал он, «становится необходимой принадлежностью народного вооружения».
Для изготовления бомб была выделена специальная «химическая» группа. Ее участникам были даны необычные партийные клички: «Эллипс», «Альфа», «Омега». Руководитель Боевой организации Леонид Борисович Красин поручил им выработать состав сильнодействующего, но в то же время безопасного в хранении взрывчатого вещества и создать негромоздкую бомбу, годную для уличного боя.
Оболочки для бомб готовили в небольшой кустарной мастерской, на которой красовалась вывеска: «Мастерская детских игрушек». Чтобы не вызвать подозрений, там действительно изготовляли оловянных солдатиков, игрушечные паровозики и вагончики. А в другом конце города, в переулке, сплошь заселенном мастерскими столяров, мебельщиков, сапожников, гробовщиков, была открыта мастерская по «Изготовлению фотографических аппаратов». Но в ней изготовляли не фотографические аппараты, а динамит, пироксилин и гремучую ртуть, делали бомбы.
В своей опаснейшей работе участники Боевой организации проявляли немало остроумия и находчивости.
Так, один из работников Московской боевой группы М. П. Виноградов, по профессии инженер, когда понадобились оболочки для бомб, поступил на службу в крупную молочную торговую фирму и предложил хозяевам изготовить «сепараторы совершенно новой конструкции». Те согласились. Но лишь после того как были готовы три тысячи штук, хозяева обнаружили, что мнимые сепараторы никуда не годятся. Однако правды так и не поняли.
Они уволили горе-изобретателя и «в наказание» потребовали, чтоб он выкупил эти «сепараторы» как железный лом. А тому только это и было нужно. Уплатив по гривеннику за штуку, Московская боевая организация приобрела для бомб три тысячи оболочек великолепного заводского производства.
Револьверы проносили в потайных карманах. Винтовки привязывали к полотенцам, которые в виде помочей спускались с плеч, а сверху надевали пальто или платье. При этом, чтобы конец винтовки не вылез наружу, надо было держаться прямо, точно аршин проглотил.
В случае ареста участника Боевой организации его неминуемо ждал военно-полевой суд и каторга или смертная казнь. Поэтому при появлении полиции в мастерских по производству бомб и на складах оружия застигнутые там товарищи нередко оказывали полиции вооруженное сопротивление.
А иногда дело бывало спасено благодаря хладнокровию и находчивости.
Пример тому – история обыска у Александра Александровича Кузьмина, сына известного петербургского архитектора.
Блестяще окончив реальное училище, а затем Горный институт, А. А. Кузьмин, отличавшийся выдающимися математическими способностями, получил предложение остаться при институте для подготовки к профессорской карьере или занять выгодное место на казенном заводе. Но он отклонил оба эти предложения: к этому времени он познакомился с учением Маркса, переселился из барского особняка в рабочий район, за Невскую заставу, и в 1905 году сделался членом партии, большевиком. Взялся за самую опасную работу – в его квартире был устроен склад бомб.
Полиция смотрела на него, как на барина-чудака. Поэтому, хотя не раз следы подпольной организации приводили к его квартире, все оканчивалось поверхностным обыском.
Но однажды во время обыска жандармы наткнулись на ящик, в котором под видом каких-то электрических приборов лежали заряженные бомбы.
– Что это у вас? – спросил Кузьмина блестящий жандармский офицер, руководивший обыском.
– Это? – совершенно спокойно переспросил Кузьмин. – Это я произвожу опыты с изготовлением электрических лампочек из особого нового состава, напоминающего по своим качествам и стекло и металл и отличающегося колоссальной прочностью. Хотите, попробуем?
Он взял в руки небольшую бомбочку, вставленную в какой-то футляр, и, приподняв, готов был с силой бросить ее.
Офицер сразу разгадал, что это за «электрическая лампочка», и понял, что Кузьмин, чтоб бомбы не попали в руки полиции, не задумается взорвать и себя, и всех, кто находится в комнате.
– Не надо… Не надо… – залепетал жандарм и записал в протоколе: «Ничего предосудительного при обыске не обнаружено».
Кто же были они – те, что в глубоком подполье готовили оружие для борьбы против самодержавия?
Отвечая на этот вопрос, одна из участниц первой большевистской Боевой организации, Софья Марковна Познер, писала:
«Это были все те же рабочие – авангард пролетариата, который шел на борьбу с капиталом, на борьбу с царским правительством, увлекая за собой массы, разжигая стачку в яркое пламя восстания, идя в открытый бой с самодержавием на улицах больших городов; это была та молодая интеллигенция первой русской революции, которая порвала с прошлым и становилась в ряды армии пролетариата.
Это они ковали оружие против ненавистного самодержавия, учились в подполье боевому делу, расплачиваясь за это годами каторжных тюрем и самой жизнью.
Этим людям приходилось учиться в подполье теории и практике стрельбы, им надо было изучать программу и устав партии, писать „Памятки боевиков“, составлять боевые кружки и делать многое другое. А попутно среди всей подпольной боевой работы надо было разрешать без компромиссов запросы своей личной молодой жизни».
7
Большую роль в Боевой организации играла группа рабочих Сестрорецкого оружейного завода – братья Николай и Василий Емельяновы, Тимофей Новаляев, Александр Матвеев, Дмитрий Васильев.
Чтоб ближе узнать этих замечательных людей, посмотрим на жизненный путь одного из них – Николая Александровича Емельянова, которого Владимир Ильич Ленин знал до Октябрьской революции и называл одним из виднейших деятелей питерского рабочего авангарда.
Николай Емельянов родился в 1871 году в Сестрорецке, где его отец и дед работали на построенном еще при Петре оружейном заводе. В одиннадцать лет он тоже пошел на этот завод и проработал на нем до Октябрьской революции, за исключением времени, когда сидел в тюрьме или был в солдатах.
Образование Емельянов получил низшее, хотя желание учиться было огромное. Тоску по знанию заглушал он тем, что очень много читал: начал с лубочных книжонок, вроде «Бовы-Королевича», «Черного монаха» и «Пещеры Лейхтвэйса», потом товарищ по работе дал ему поэмы Некрасова, а потом – «Пауки и мухи» и «Кто чем живет?» – нелегальные книжки, с которых столь многие начинали свое приобщение к революции.
По справедливому замечанию Михаила Ивановича Калинина, рабочий, который в те годы вошел в партию, уже одним тем, что он вошел в партию, был героем. Уже одним этим он определял для себя смысл жизни.
Вступив в кружок, он оказывался среди товарищей, которые по своему развитию стояли на несколько голов выше окружающей массы.
Это были, как их называли тогда, «интеллигентные пролетарии», люди начитанные, цитировавшие на память «Горе от ума» и «Ревизора», знавшие произведения Некрасова и Писарева.
Они много читали, много занимались. Следили за собой, старались жить в чистоте, не пили. И в то же время сохраняли тесную связь с рабочей массой, к которой были, конечно, ближе и роднее, чем люди, пришедшие со стороны и не жившие с этой массой.
К такому типу «интеллигентных пролетариев» и принадлежал Н. А. Емельянов.
Он вступил в партию в 1899 году. Был убежденным «искровцем». После II съезда сделался большевиком.
Когда партия поставила в порядок дня подготовку вооруженного восстания, Николай Александрович Емельянов организовал группу сестрорецких рабочих, являвшуюся частью Боевой организации партии. Эта группа занималась похищением с Сестрорецкого оружейного завода винтовок, выносившихся обычно по частям, в разобранном виде. Сборка производилась в созданной при группе подпольной мастерской. Кроме того, усилиями Емельянова и его товарищей был создан боевой отряд, который во время будущего восстания должен был захватить арсенал, а также ружья и патроны с Сестрорецкого завода и с заводского стрельбища.
Летом и осенью 1905 года, пока Финский залив не покрыло льдом, Николай Емельянов и его товарищи переправляли динамит и оружие морем.
Как рассказывает Н. Е. Буренин, они под видом рыбаков шли на лодках, груженных оружием, десятки верст мимо пограничных катеров. Не раз попадали они в очень трудное положение, но выходили из него благодаря своему бесстрашию и находчивости.
Было очень важно иметь на трассе, по которой шло оружие, надежные склады и перевалочные базы. Такими складами и базами служили для Боевой организации квартиры многих сестрорецких рабочих, живших в самом Сестрорецке или неподалеку от него.
Во всей этой опаснейшей работе Николай Александрович Емельянов проявил исключительное мужество и преданность делу революции.
Недаром в 1917 году, когда Владимиру Ильичу Ленину грозил арест и расправа со стороны ищеек Временного правительства, именно Емельянову партия поручила укрыть Ленина от смертельной опасности. И Николай Александрович с честью выполнил это задание.
Рабочие-дружинники тщательно изучали программу действий боевой дружины в момент выступления, изложенную в специальной инструкции. Называлась эта инструкция: «ПЕРЕД БИТВОЙ».
Перед битвой, гласила она, прежде всего надо занять царский дворец и городскую думу, а также банки, полицию, министерство внутренних дел, военное министерство и почтамт, а также все дома, расположенные с ним по соседству.
Перед битвой следует тщательно изучить подземные проводки – телеграфную, телефонную, а также газо– и водопроводы. Приготовить и запасти как можно больше разрывных снарядов, бомб и динамита.
Перед битвой надо заранее точно назначить, где будет находиться главный штаб революционеров.
Перед битвой следует избегать всяких сборищ, шума и чрезмерного движения, которые могут возбудить подозрение. Чем крепче будет спать неприятель, тем ужаснее для него то, что он увидит при своем пробуждении.
8
Среди участников Боевой организации была молодая девушка с гордо поставленной головой и умным, прекрасным лицом. Александр Васильевич Шотман, который познакомился с ней в 1902 году, когда она делала только первые шаги на революционном пути, запомнил, с каким детским восхищением смотрела она на революционеров-рабочих, к которым принадлежал сам Шотман.
Когда же он встретил ее три года спустя, она была уже видной революционеркой.
Это была Ольга Михайловна Генкина. В 1902 году ей было только семнадцать лет. Ей поручали хранение и разноску подпольной литературы: это было самое незаметное, кропотливое дело. На замечание своей подруги, что той наскучила «техника», так хочется живой, боевой работы, Оля ответила:
– Всякая работа жива и интересна, надо только отдаваться ей с душой.
Весной 1904 года она была арестована, но освобождена под залог в тысячу рублей. В день Девятого января шла в рядах рабочих и, когда начался расстрел безоружной толпы, с ненавистью кинулась к казакам и схватила под уздцы офицерского коня. Тут же была она арестована, отправлена в тюрьму. Там ее продержали четыре месяца. Выходя из ворот тюрьмы, она увидела проходившего мимо офицера. Это напомнило ей Девятое января, и она громко крикнула:
– Долой самодержавие!
И тотчас же у самой тюрьмы была вновь арестована.
Осенью она была освобождена. Вскоре стало известно о крупных волнениях среди рабочих Иваново-Вознесенска. Туда надо было срочно доставить оружие. За это взялась Ольга Михайловна.
С полным чемоданом револьверов-браунингов она поехала в Иваново. Сдала чемодан в камеру хранения, а сама пошла в город на явку. Не приметил дежуривший около камеры хранения шпик. По его доносу к вокзалу были стянуты полицейские и собрана толпа черносотенцев, состоявшая из мясников и ломовых извозчиков, вооруженных железными палками и крючьями.
Когда Ольга, договорившись, куда отвезти оружие, приехала на вокзал и направилась к камере хранения, к ней кинулись поджидавшие ее там шпики, схватили ее и вытолкнули на привокзальную площадь к жаждавшей крови толпе, которая ее растерзала.
9
Владимир Ильич с напряженнейшим вниманием следил за происходящим в России.
Дни были полны событиями. После разгрома русских войск на полях Маньчжурии из конца в конец страны прокатилась волна массовых забастовок, которые носили все более и более политический характер. Все шире становился размах крестьянского движения. Гром пушек восставшего броненосца «Потемкин» возвестил о том, что в революцию втягиваются новые силы: военно-морской флот и армия.
Число партийных организаций росло, В них вступали новые члены партии. Шла подготовка вооруженного восстания.
Владимир Ильич буквально рвался в Россию из проклятой эмиграции. Слал товарищам письмо за письмом. Вчитывался в каждое слово, доносившееся из России. Стремился помочь русскому подполью чем только возможно.
– Задания самые серьезные, – говорил он М. Васильеву-Южину, направляя его в Одессу в момент восстания на «Потемкине». – Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно. Город нужно захватить в наши руки. Немедленно вооружите рабочих и действуйте среди крестьян. Уделяйте им больше внимания. Призовите захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими…
С чувством глубокого восхищения воспринимал Владимир Ильич известия о героической борьбе народных масс.
«Хорошая у нас революция, ей-богу!» – писал он в одном из писем того времени. И увлеченно пел вместе с женевскими большевиками новый куплет «Дубинушки», сложенный М. С. Ольминским:
Новых песен я жду для родной стороны.
Но без горестных слов, без рыданий,
Чтоб они, пролетарского гнева полны,
Зазвучали призывом к восстанью.
Осенью 1905 года Владимир Ильич почувствовал, что оставаться дольше за границей он не может. Чем бы это ему ни грозило, его место в России, только в России.
Он приехал в Петербург в начале ноября 1905 года. В тот же день посетил кладбище, на котором в братских могилах были похоронены жертвы Кровавого воскресенья.
Несколько лет спустя я, автор этой книги, в то время десятилетняя девочка, побывала на могилах погибших Девятого января. Навеки врезалось в мою память грустное кладбище петербургских бедняков, похороненных под земляными холмиками, заросшими лопухом.
Долго шли мы между могилами, над которыми не было даже имен убитых. Но вдруг между соснами мелькнул трепетавший на ветру алый лоскут. Мы пошли к нему и увидели длинный высокий земляной холм, в который то тут, то там были воткнуты покосившиеся кресты. На немногих крестах можно было прочесть полустершиеся имя или слова: «Убиенный 9-го января…»
Но был кто-то, приходивший сюда до нас. Тот, кто тайком, под полой, принес сюда этот алый лоскут и укрепил его на вершине братской могилы.
Рабочий Питер помнил своих мучеников-героев…
10
В Петербург Владимир Ильич приехал в то время, когда царское правительство, напуганное натиском революции, немного отступило и был провозглашен царский манифест, объявлявший свободу слова, печати, союзов. Это не было, конечно, настоящей свободой. На следующий же день после царского манифеста черносотенные банды устроили при поддержке полиции серию еврейских погромов и убийств революционеров. В эти самые дни в Москве был убит Николай Эрнестович Бауман.
Недаром о манифесте тогда же было сложено двустишие:
Царь Николашка издал манифест:
«Мертвым свободу, живых – под арест…»
Когда Владимир Ильич и приехавшая за ним следом Надежда Константиновна попробовали поселиться легально, целая туча шпиков окружила дом. Пришлось с этой квартиры немедленно же уехать и жить нелегально, врозь, по фальшивым паспортам.
Штаб-квартирой большевиков в то время была редакция большевистской газеты «Новая жизнь», помещавшаяся на Невском проспекте. Кого только там не встретишь! И бежавших из ссылки! И освобожденных по амнистии из тюрем! И партийных работников – «профессионалов», разыскивавших явки и связи с партийной организацией.
Владимир Ильич бывал в редакции почти ежедневно. Обложившись свежеполученными газетами, рукописями и книгами, писал очередную статью.
Пренебрегая опасностью, Владимир Ильич принимал участие в нелегальных совещаниях и даже выступил на заседании Петербургского Совета рабочих депутатов, возникшего как боевой орган борющегося пролетариата. Владимир Ильич выступил на нем 13 ноября по вопросу о локауте (всеобщем увольнении), объявленном фабрикантами и заводчиками в ответ на введение рабочими восьмичасового рабочего дня.
