Текст книги "Золотая стрела"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

– Слава Беовульфу! Беовульфа на престол! – закричали несколько рыцарей, толком не понявших, к чему клонил Сигизмунд.

Хозяин резко поднялся с кресла:

– Господа, зачем вы мне приписываете то, о чем я вовсе никогда не помышлял? Вот уж действительно, хочешь раз в жизни доброе дело сделать, а тебя еще за это обгадят… – И Беовульф в оскорбленных чувствах выбежал из залы, громко топая сапожищами.

– Довели человека, – вздохнул Зигфрид.

И тут Надя не выдержала. Она сорвала со стены какой-то полузаржавевший меч и решительно вскочила на стол.

– Что вы делаете, сударыня! – попытался ее остановить Зигфрид, но остановить Чаликову было уже невозможно.

– Да что же это такое, – начала она сумбурную, но страстную речь, – вашу Родину, вашу Мать отдали на поругание гнусным упырям и подлым вурдалакам, а вы тут, как старые бабы, выясняете, кто главнее и знатнее! Да вы должны благодарны быть тому, кто пытается поднять вас на справедливое дело. Прав Зигфрид – не рыцари вы, а тряпки, подстилка для наемников!

Менее всего ожидали доблестные рыцари услышать такие горькие, но, увы, справедливые слова от этой хрупкой на вид девушки.

– Нет, мы не тряпки! – выкрикнул Фома. – И мы докажем это! Докажем!

В порыве чувств рыцари повскакали с мест и повалили к столу, где, опершись на меч, стояла Надя. Они с глубоким почтением целовали ей подол платья и клялись исполнить свой долг до конца.

И тут со стороны входных дверей раздалось знакомое покашливание.

– Вот он, ваш король! – воскликнула Надя. – Он поведет вас на борьбу за справедливость!..

И действительно, в проеме двери стояли Беовульф и король Александр. И хоть Его Величество был не в белом, как мечтал хозяин замка, а в темном одеянии, но все равно его появление вызвало у рыцарей целую бурю восторга. A когда буря немного улеглась, король сел за хозяйский столик рядом с Надей и совершенно будничным голосом произнес:

– Спасибо вам, о мои рыцари, за столь теплый прием. Как я понимаю, вы чего-то ждете от меня?

– Ну конечно, Ваше Величество! – взревел Беовульф, который все еще стоял у двери, с умилением созерцая короля и рыцарей. – Ведите нас в наступление!

– Увы, – вздохнул Александр, – я ничего не смыслю в военных делах. И потому я решил созвать совет, куда войдут наиболее влиятельные и искушенные в боях рыцари. Разумеется, вы, дорогой Беовульф. И вы, почтеннейший Зигфрид. И вы, дон Альфонсо. – Король поискал кого-то глазами. – Флориан, вы здесь?

Флориан поднялся:

– Благодарю Ваше Величество за высокое доверие, но я не чувствую себя достойным войти в военный совет.

– Ну, как знаете, – не стал особо настаивать Александр.

– Если я понадоблюсь, то буду в корчме. – Флориан встал из-за стола и, церемонно поклонившись, покинул залу. За ним последовали несколько его сторонников.

– Прекрасный человек, – вздохнул Александр вослед Флориану, – но его гордыня не знает предела.

– Друзья мои, – радостно загудел Беовульф, – делами займемся завтра. A сейчас приглашаю вас на праздничный пир. И хоть угощение у меня самое скромное, зато вина – хоть залейся!

И, подойдя к столику, радушный хозяин собственноручно наполнил кубки Александру, Зигфриду и Надежде.

* * *

Обстановка за ужином была совершенно унылая: Анна Сергеевна, по обычаю, тихо злобствовала; Каширский пытался читать лекцию о вкусной и здоровой пище, но успеха у сотрапезников не имел; Петрович, как всегда, больше налегал на выпивку, опасно пренебрегая закуской. Длиннорукий же рассказывал Виктору о безрадостных событиях уходящего дня:

– Ну, о бегстве поэтов и исчезновении их охранника Ваше Высочество уже знаете.

– Знаю, – угрюмо буркнул Виктор, глядя в полупустую кружку.

– Есть подозрения, что к этому делу имеют отношение небезызвестные Вашему Высочеству Грендель и боярин Василий…

Услышав эти имена, Анна Сергеевна прошипела:

– Сволочи! Своими бы руками удушила…

– Спокойнее, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, утешил ее Каширский. – И вообще, все ваши проблемы в том, что вы не соблюдаете режим правильного питания. А вот если бы вы, уважаемая Анна Сергеевна, придерживались той диеты, что я вам рекомендовал… – Но тут Глухарева бросила на доктора столь яростный взор, что он предпочел умолкнуть.

– Да-да, продолжайте, князь, – рассеянно попросил Виктор, – я вас внимательно слушаю.

– Ну, бегство поэтов – еще цветочки, – охотно продолжал Длиннорукий, а вот ягодки зреют в замке Беовульфа, где сей мерзкий рыцарь собрал вокруг себя прочих себе подобных, и они уже куют замысел идти в поход на вас!

– A, ну и прекрасно, – махнул рукой Виктор.

– Что прекрасно?! – едва не подавился князь куском рыбы. – Да вы, Ваше Высочество, вообще слышите, что я говорю, или эта ваша гостья так вам голову заморочила, что вы уже ни хрена не соображаете?

– Проклятая дикая кошка, – злобно пробормотал Петрович и отхлебнул вина.

– A кстати, где она теперь? – продолжал Длиннорукий. – Отчего ее нет за ужином?

– A вот это, князь, не ваша забота, – строго посмотрел на него Виктор. Графиня Загорская не обязана давать отчет кому бы то ни было, а тем более вам.

– Извините, Ваше Высочество, – тут же умерил пыл Длиннорукий, – но положение таково, что ваша власть под угрозой! Ах да, я еще не сказал вам главного. – Князь выдержал многозначительную паузу. – У Беовульфа объявился ваш почтенный дядюшка, и того гляди он возглавит заговор рыцарей, которые уже сползлись, как паршивые тараканы, в замок негодяя Беовульфа! Так как и эту весть Виктор воспринял с равнодушной обреченностью, то князь продолжал вываливать дурные новости: – A еще там и слуга боярина Василия, ну, помните, тот парнишка, что был с ним в прошлый приезд. Так вот, торжественно поднял Длиннорукий полупустой кубок, – теперь он переоделся в бабское платье!

– Кто, боярин Василий? – злобно процедила Анна Сергеевна. – От него еще и не такого можно ждать…

– Какой еще боярин Василий? То-то что слуга! И теперь он предается противоестественному блуду с так называемыми доблестными рыцарями! – От избытка чувств князь вскочил из-за стола. – И вообще, чем там занимаются рыцари, так это просто уму непостижимо! Пьют как свиньи, распевают похабные песенки, ублажают похоть всеми неестественными способами, не гнушаясь услугами своих лошадей и собак!.. A Ваше Высочество ничего не делает, дабы пресечь все эти бесчинства, творящиеся в подведомственном вам государстве!

– A что я могу сделать?! – не выдержал Виктор. – Вы сулили, что из Белой Пущи придет помощь, и где она? Не знаю насчет Беовульфа и рыцарей, но ваши наемники действительно пьют как свиньи и уже начинают незнамо куда исчезать. Королевская гвардия давно куда-то пропала, и скорее всего, что теперь она тоже у Беовульфа. Так что если завтра сюда заявятся рыцари или кто бы то ни был, то дать отпор будет просто-напросто некому. Вот об этом вам следовало бы подумать, а не о том, кто там в каком платье!

– Так-то так, – почесал плешь Длиннорукий. Но тут раздался глухой стук это Петрович упал под стол. Князь кинулся его оттуда извлекать, довольный уж тем, что на сей раз Соловей не учинил за столом очередного непотребства вроде размахивания ножами и приставания к дамам.

* * *

Леший за стойкой привычно протирал кружки, а за длинным столом пировали рыцари. Впрочем, сказать, что они пировали, было бы большим преувеличением, поскольку их предводитель господин Флориан не отличался любовью к вину и шумным застольям. Так что пир вернее было бы назвать просто скромным ужином в ожидании, покуда кикиморы, срочно вызванные корчмарем на подмогу, приготовляли рыцарям горницы для ночлега.

За отдельным столиком, как обычно, сидел водяной и потягивал из кувшина свою любимую водицу, которой он за вечер успел выпить едва ли не больше, чем Флориан вместе с его рыцарями – вина.

Влив в себя очередную кружку, водяной подошел к стойке:

– Ну вот, наконец-то у тебя приличные постояльцы. Чего ж ты не радуешься?

– A я радуюсь, – хмуро ответил леший. – Да обратно все не к добру. Что рыцарям делать положено? Пить вино, петь всякие непристойные песни да прочие безобразия учинять, а эти сидят, как на тризне, и хоть бы словечко кто сказал. Не к добру!

– Значит, неправильные рыцари, – хмыкнул водяной.

– Какова жизнь, таковы и рыцари, – отрезал хозяин.

Но тут в дверях заслышался осторожный стук.

– Кого там черти еще принесли, – озабоченно проворчал леший. – Да толкайте сильнее, не заперто!

Дверь, как обычно, ввалилась вовнутрь, а следом за нею показались уже известные корчмарю боярин Василий, Грендель и Иван Покровский. Из-за их спин выглядывали еще несколько человек в оборванных нарядах. Не только водяной и леший, но даже рыцари с любопытством уставились на новых гостей.

– Прошу вас приютить этих людей хотя бы на ночь, – сказал боярин Василий. – Долго им оставаться здесь нельзя, так как они бежали с каторжных мелиоративных работ.

– Что, простите? – вежливо переспросил славный Флориан, не разобравший столь мудреных словечек.

Вперед выступил Грендель:

– Они бежали с болота, где Виктор заставлял их копать канавы, неужели не ясно?

– A, так это же поэты! – сообразил Флориан, и с его чела тут же слетело обычное угрюмо-надменное выражение. Как и многие его собратья, сей доблестный рыцарь был неравнодушен к высоким искусствам. – Господа поэты, вы находитесь под нашей защитой. И пусть кто-то попробует сюда сунуться наши мечи будут к их услугам!

– Ну вот, мало было мне напастей, – проворчал леший. – Уж теперь точно мою корчму прикроют…

– Вы можете дать им пристанище на одну ночь? – повторил Василий.

– Мы, конечно, завсегда гостям рады, – вздохнул хозяин, – да только все горницы заняты рыцарями. Ума не приложу, где еще ваших поэтов поселить?..

– Ну ладно, тогда мы отправимся в замок Беовульфа, – решил Василий, там уж места хватит.

– Погодите, – остановил его Флориан, – на ночь глядя вам идти опасно. A если вас по дороге подловят наемники?

– Что вы предлагаете? – напрямую спросил Грендель.

– Очень просто – мы не пойдем спать, а будем тут пировать всю ночь, заявил Флориан. – Так что горницы для господ поэтов свободны. Хотя, конечно, если уважаемые поэты изъявят желание к нам присоединиться, то милости просим. Эй, хозяин, неси нам вина, гулять так уж гулять!

– Сей миг, господа! – обрадовался леший и поспешил в кладовку за вином.

– Может быть, покамест поэты нам что-нибудь почитают? – предложил один из рыцарей. Стихотворцы по-прежнему стояли в дверях и с опаской наблюдали за происходящим, еще не веря в свое спасение.

– Да вы проходите, садитесь, – заметив их нерешительность, предложил Флориан. – Места за столом хватит на всех.

Поэты один за другим несмело подошли к столу, но сесть не решались, хотя рыцари и подвинулись на деревянных скамейках.

– Да погодите вы, поэты ж еще не оправились после всего, – пришел на помощь Грендель. – Давайте лучше я!

– Просим, просим! – радостно загалдели рыцари.

– Что ж, сделайте одолжение, – присоединился к ним и сам Флориан, давно знакомый с творческими наклонностями Гренделя.

Бывший оборотень встал у стены, скрестив на груди руки, немного помолчал, как бы входя в соответствующее настроение, и заговорил торжественным протяжным голосом:

 
– Вдаль поплыла по реке быстрокрылая лодка,
И плыл в ней рыцарь Альфред со своей Береникой.
Меж берегов крутых и берегов покатых
Три дни и три ночи плыла их быстрая лодка…
 

«A, это ж продолжение той баллады, что он читал нам с Беовульфом на берегу ручья, – сообразил Василий. – В тот раз она помогла нам выйти на верный путь. Что-то будет теперь?..»

Грендель продолжал, все более упиваясь стихами:

 
– Но не дремали его враги, что отдать не хотели
Прекрасную Беренику возлюбленному ее Альфреду,
И снарядили тотчас же за ними погоню,
Двенадцать гребцов засадивши за длинные весла,
Да столько же лучников самых-пресамых метких.
И вот полетела стрела, молнии черной подобна,
И насмерть сразила она прекрасную Беренику,
И упала она на дно лодки, сказав напоследок Альфреду:
«Милый, возлюбленный мой, прости меня, умираю,
Но знай – одного лишь тебя в жизни своей недолгой
Я возлюбила, любовь же и смерти сильнее».
И умерла. И, возрыдавши первый раз в жизни,
Молвил Альфред: «O, возлюбленная Береника,
Ты мне одна была счастьем и радостью в жизни,
A без тебя, о бесценная, и жизнь мне не в радость!»
И вот извлекши стрелу из груди любимой,
Поцеловал он скорбно ее хладеющие ланиты,
И в грудь свою гордо вонзил…
 

Голос чтеца прервался – слезы душили его. Рыцари давно уж горько рыдали, и даже водяной украдкой промокал скупую болотную слезу. Дубову же казалось, что он угодил на какое-то сборище безумцев. Нечто похожее Василий Николаевич испытал несколько лет назад, когда инспектор Лиственицын пригласил его к себе на день рождения. И в самый разгар застолья хозяин вспомнил, что пора включать телевизор и смотреть очередную серию «Просто Марии». Как раз в этой серии в Мехико пришла горестная весть о безвременной кончине одной из героинь фильма, юной Лауры. Сия весть как по эстафете передавалась персонажами сериала из дома в дом и всюду встречала потоки слез и причитаний. Дубова же изумило то, что куда больше слез и причитаний эти душераздирающие сцены вызвали у самого Лиственицына и его гостей таких же, как и сам именинник, работников угрозыска, много раз глядевших смерти в лицо. Правда, когда выяснилось, что Лаура жива, и эта радостная весть стала по цепочке распространяться среди мексиканских донов и доний, то не меньше слез радости и облегчения пролилось из очей Лиственицына и его гостей. Василий был рад уже и тому, что день рождения инспектора не оказался окончательно омрачен безвременной смертью юной невинной девушки.

Когда Дубов вкратце поделился своими раздумиями с Покровским, тот подхватил его мысль с полуслова:

– Вы совершенно правы, Василий Николаич. Такого рода искусство вконец испортило вкусы простого народа в лице доблестных рыцарей и славных работников милиции. Но лучше уж «Просто Мария», стихи Евтушенко и помпезные фильмы Никиты Михалкова, чем книги господ Шитовых-Незнанских-Марининых и низкопробная кино-«мочиловка».

– Ну, я бы, наверное, не ставил на одну доску «Просто Марию» и Михалкова, – ответил Василий, – но ваша мысль мне понятна: главное – чтобы искусство, пусть и непритязательное, пробуждало в людях светлые чувства доброты и сострадания к ближнему, а не потрафляло низменным, зачастую скрытым инстинктам. A кстати, господин Иван-царевич, отчего бы вам не приобщить наших слушателей к чему-то более художественному?

– A почему бы и нет? – весело откликнулся Покровский и, когда улеглись бурные эмоции, вызванные балладой Гренделя, сам вышел на его место: Господа, позвольте и мне усладить ваш слух своими виршами.

– Просим, просим! – загалдели рыцари. Поэт начал чтение:

 
– Дом, нарисованный на листке,
Избушка в лесной глуши
Воздушный замок на зыбком песке,
Приют для моей души.
A после сумерек стало темно,
И звезды в небе зажглись.
Мой светлый замок исчез давно,
A душа унеслася ввысь…
 

Вдохновенный поддержкой публики, Иван Покровский хотел было прочесть что-то еще, но его отозвал в сторону Василий:

– Думаю, нам действительно пора. Поэтов пока что оставим под защитой рыцарей, а мы должны вернуться в замок Беовульфа.

– Что за спешка? – недовольно спросил Грендель. Он еще находился в состоянии некоторого головокружения от успеха и тоже готов был продолжить поэтические чтения.

– Да-да, побудем еще немного, – поддержал Иван. – Думаю, мы это заслужили.

– Нам нужно поторопить рыцарей, – напомнил боярин Василий. – Не забудьте, что в королевском замке ваша подруга княжна Марфа.

– Ах, ну конечно же! – вернулся на грешную землю Покровский. – Чего мы тут медлим!

Покинули они корчму по-английски, не прощаясь, лишь Василий успел что-то шепнуть лешему и водяному. К счастью, Флориан со товарищи их исчезновения даже не заметили, так как на место Гренделя и Покровского заступила мадам Сафо, чьи пышные формы даже в лохмотьях вызвали у рыцарей бурю восторга. Впрочем, равно как и ее гениальные стихи:

 
– Ты в своем гробу лежишь печальный,
Я тебя оттуда воскрешу,
Посмотри на мой наряд венчальный,
Не грусти, любимый мой, прошу…
 

Когда боярин Василий и его спутники покинули корчму, уже почти совсем стемнело. Не успели они отойти и на десяток шагов, как неподалеку послышались какие-то голоса:

– A бутылку-то прихватил?.. Раз уж все летит к черту, так хоть нажремся напоследок!.. Да быстрее, трубы горят!..

– Наемники! – шепнул Василий, и все трое, свернув с дороги, спрятались среди кочек. Впрочем, наемники скорее всего и не обратили бы на них внимания, если бы те просто посторонились.

– Там же поэты! – в ужасе сообразил Грендель, когда наемники ввалились в корчму, привычно высадив дверь. – Мы должны придти им на помощь!

– Не спешите, – остановил его Дубов. И действительно, не прошло и минуты, как из дверного проема один за другим вылетели несколько наемников. Последним приземлился их командир Мстислав.

– Мягкая посадка, – вполголоса прокомментировал боярин Василий.

Тем временем наемники медленно поднялись и, хромая, поплелись прочь. При этом они столь мерзко сквернословили, что Василию хотелось заткнуть уши. Когда мимо, припадая на обе ноги, проковылял Мстислав, то Дубов в тусклом свете ущербной луны явственно увидел у него на заднице огромный отпечаток рыцарского сапога.

Вскоре наемничья брань растворилась в болотных миазмах, а из непритворенной двери доносились вдохновенные вирши сменившего госпожу Сафо поэта Ал-Каши:

 
– Когда в моей душе темным-темно,
Я сразу вспоминаю про вино.
Немного выпью – на душе светлеет,
A много пить, увы, мне не дано.
 

* * *

На столе в комнате князя Длиннорукого красовался кувшин с вином и кое-какая закуска. Князь то и дело подливал себе еще вина, в отличие от Петровича, который после недавнего падения под стол чувствовал себя не совсем здорово. Бывший Грозный Атаман сидел напротив Длиннорукого, осоловело глядя перед собой и тупо слушая княжьи речи.

Однако на сей раз Длиннорукий с каждой выпитой кружкой становился не веселее и развязнее, как обычно, а наоборот – все мрачнее и злее.

– Придурки, – бранил он руководство Белой Пущи, – затеяли всю эту заварушку, а сами в кусты. A мы тут, как болваны, за все отдувайся! Князь отпил пол кружки, с хрустом закусил луковицей. – Того и гляди сюда заявятся рыцари, и помощи ждать неоткуда!

– A что, бить будут? – забеспокоился Петрович.

– Еще как будут, – подтвердил Длиннорукий. – Долго и больно!

– Что же делать? – еще больше заволновался Соловей.

– Бежать! – выдохнул князь. Он попытался подлить себе еще вина, но трясущиеся пальцы плохо слушались. Кое-как наполнив кружку, он влил ее себе в глотку и, не глядя, отправил следом ломоть хлеба. – Этот глупец Виктор пускай как себе знает, а я не хочу, чтобы мне башку рубили!

– Ну так побегли теперь же! – азартно зашептал Петрович. – Покаместь этот противный кот меня совсем не загрыз. Ночь, темно, никто не увидит. A к утру будем уже далеко-далеко…

– Рано, – отрицательно покачал головой князь. – Ежели, к слову говоря, на наших наемничков наскочим, то тогда нам точно конец. Надобно малость выждать. A вот когда все разбегаться начнут, вот тогда и рванем. В таких делах нужны разум и выдержка.

– Бить будут, – угрюмо повторил Петрович.

– К тому же пустыми бежать глупо, – продолжал князь. Он тяжело встал из-за стола и, изрядно покачиваясь, подошел к кровати и извлек из-под покрывала узелок.

– Чего это? – удивился Петрович.

– Гляди! – Князь развязал сверток, и в тусклом свете оплывшей свечки что-то блеснуло. – Всякий день по золотой ложке с обеда утаскивал, гордо сообщил бывший градоначальник. – A коли удавалось, то и по две.

– Правильно, – пробурчал Петрович, – деревянными обойдутся, не баре. A золотые раздадим бедствующему трудовому люду!

Последнее замечание князя даже развеселило:

– Ха-ха, так и сделаем. – Длиннорукий налил себе еще пол кружки. – Ну ладно, это уже последняя – и на боковую. Завтра нам с тобой предстоят большие дела.

Князь бережно завязал узелок и сунул его под покрывало.

* * *

Воевода Cелифан задержался у себя в военном приказе, а когда он уже собирался отправиться на покой, дверь отворилась и вошел собственной персоной барон Альберт. Такое случалось крайне редко и означало, что престолоблюститель хочет сообщить что-то очень важное.

Альберт помахал перед носом воеводы какими-то бумажками:

– Здесь последние донесения из Новой Ютландии. Ну, от князя Длиннорукого и еще кое от кого.

– Ну и что же там новенького? – с любопытством уставился воевода на барона.

– Вообще-то хорошего немного, – признался Альберт. – Король Александр будто бы собирает рыцарей и вот-вот двинет их на свой замок.

– Говорил же я, что надобно что-то делать! – вскочил воевода, как ошпаренный. – Если мы поднимем наши дружины, то еще успеем…

– Не надо, – с досадой остановил его барон. – Меня во всем этом деле волнует лишь одно – успеет ли Анна Сергеевна уничтожить самозванку. Думаю, хоть на это у нее ума достанет…

– A как же Виктор? – не мог успокоиться воевода. – A князь Длиннорукий, а наши наемники?

Барон с хитрой ухмылочкой приложил палец ко рту:

– Что еще за «наши наемники»? Ежели покойный князь Григорий и имел с ними какие дела, то нам с тобой сие неведомо. Виктор? Сумеет убежать – его счастье.

– A коли нет?!

– Ну, значит, его посадят в темницу, – сладко зевнул барон. – Или голову отрубят. A князь Длиннорукий так и вовсе заядлый заговорщик-неудачник. Ежели что, выдадим его Царь-Городу – он там тоже здорово накудесил, царь Дормидонт нам токмо благодарен будет.

– Ну, как знаешь, – неодобрительно покачал головой Cелифан. – Одно тебе скажу – покойник князь Григорий такого позора не допустил бы.

– A где ты видишь позор?! – деланно возмутился Альберт. – Какие-то лиходеи захватили власть в королевстве Новая Ютландия, а теперь законный правитель и его верные рыцари восстанавливают законный порядок. A когда Александр вернется к себе в замок, мы его еще и поздравим!

– Как бы он не послал нас вместе с нашими поздравлениями…

– A куда он денется? Рыцари пускай себе радуются, что победили супостатов, а Александр по-прежнему будет выполнять нашу волю, как раньше выполнял волю Григория. Конечно, поводок придется малость удлинить, ну да это уже мелочи! – И барон вышел из военного приказа, оставив воеводу в самых мрачных чувствах.

* * *

Каширский и Анна Сергеевна, вооружившись масляными фонарями, медленно брели вдоль длинного ряда винных бочек, причем Каширский проводил ладонью вдоль каждой бочки, надеясь экстрасенсорно обнаружить внутри одной из них наличие благородных металлов. Анна Сергеевна, не очень-то верившая ни в сверхъестественные способности своего сообщника, ни в королевскую казну, якобы спрятанную в подвале, только презрительно фыркала и морщилась.

A Каширский радостно вещал:

– Я чувствую, что мы приближаемся к цели. Я ощущаю, как мельчайшие корпускулы золота проникают сквозь непрочную оболочку и достигают моего сознания! Все ближе, ближе… вот здесь! – Каширский ткнул пальцем в одну из бочек.

– Шарлатанство! – проворчала Анна Сергеевна. Каширский с оскорбленным видом раскачал бочку, и из нее вместо переливающейся жидкости заслышался гулкий звук перекатывающихся твердых предметов.

– Вот вам и шарлатанство! – победоносно заключил Каширский.

– Все равно шарлатанство, – упрямо повторила Глухарева.

– Не верите вы в науку, Анна Сергеевна, – вздохнул Каширский и стал исследовать бочку на предмет того, как бы ее легче открыть. Но не успел он положить бочку набок, как крышка сама отвалилась и на сырой пол высыпались несметные сокровища: старая одежда, кое-какая незатейливая посуда и связка пожелтевших рукописей.

– Это и есть ваша королевская казна? – с неописуемым сарказмом спросила Глухарева.

– Нет, это еще не казна, но все говорит, что мы на верном пути, – с важностью ответил Каширский. – Уверен, что в этих бумагах содержатся бесценные сведения о том, где хранятся наши сокровища. – Не обращая внимания на издевательское похмыкивание Анны Сергеевны, Каширский неспеша распаковал сверток.

– Ну, что у вас там? – проворчала Глухарева. – Скорее бы убраться из этого вонючего подвала!

– Сейчас, сейчас… – Каширский поднес к свету один из листков рукописи и зачитал: – «Не могу понять, отчего наши церковники насаждают столь презрительное отношение к Иуде? Ведь он, в сущности, взялся исполнить то, что предрек одному из учеников наш Господь Спаситель. Можно ли осуждать человека за то, что он исполнил Божеское предназначение? И, вместо того чтобы возвести сего ученика Иисуса в Святые, мы клянем его как предателя и изменника…»

– Что вы мне тут читаете какой-то богословский бред? – раздраженно перебила Анна Сергеевна. – Сокровища лучше бы искали, дьявол вас побери!

– Сокровища мы найдем непременно, – обнадежил Каширский. – Но и эти рукописи имеют немаловажную ценность. Как я понимаю, их оставил мне философ Диоген, живший тут в подвале. Правда, его скушал наш друг Херклафф, но труды сего мудреца еще сослужат человечеству полезную службу.

– И что же ценного в этой дребедени? – не унималась Глухарева. – Раз уж облажались с вашей идиотской казной, то так и скажите!

– Видите ли, Анна Сергеевна, барон Альберт поручил мне разработать научно обоснованную концепцию возрождения православия и духовности в Белой Пуще, – не без важности пояснил Каширский. – И в тезисе, изложенном в данной рукописи, я нашел некое рациональное зерно, которое поможет мне соединить догматы православия с идеями тотальной слежки и доносов, практикуемыми в Белой Пуще. И, принимая во внимание установочный процесс…

– Хватит булдить, – бесцеремонно перебила Анна Сергеевна. – Теперь я окончательно поняла, что все ваши байки о казне – обычная туфта!

– И где вы только нахватались таких выражений, Анна Сергеевна, – покачал головой Каширский. – Не сомневаюсь, что казна где-то близко. Завтра ночью мы вновь придем сюда и непременно ее отыщем!

– Завтра ночью у нас будет другое занятие, – со значением ответила госпожа Глухарева, – после которого, как ни прискорбно, замок придется спешно покинуть.

– Ну, значит, днем. Придем и методично все обследуем. – C этими словами Каширский бережно собрал все рукописи Диогена, и они с Анной Сергеевной направились к выходу из подвала.

* * *

Уже давно перевалило за полночь, а пирование в замке Беовульфа продолжалось. И король Александр, и Чаликова, и часть рыцарей уже отправились на боковую, а оставшиеся, с радушным хозяином во главе, дабы не мешать спящим, переместились прямо на крышу замка, благо ночь стояла тихая, хотя и по-осеннему весьма прохладная. Однако рыцари, изрядно подогретые вином и предвкушением славных дел, холода не замечали – они потчевали друг друга рассказами о своих ратных подвигах.

Более других похвалялись благородные рыцари Фердинанд и Леонтий. Оба они были широко известны в узких кругах рыцарской общественности как храбрые победители страшных огнедышащих драконов. Прочие рыцари порой удивлялись, отчего драконы попадаются только этим двоим, и не особенно верили ярким и образным рассказам, считая их следствием неумеренного потребления горячительных напитков, однако увлекательные повествования Фердинанда и Леонтия слушали охотно.

– Вот гуляю я как-то по Ипатьевскому лесу, никого не трогаю, – вещал Фердинанд, картинно облокотившись на полуразвалившуяся печную трубу, – и вдруг бац – летит мне навстречу дракон. Три головы… Нет, четыре. Или даже пять, ну, это неважно, даже если и все шесть. A рожи злые-презлые, того гляди сожрет и не подавится. Ну, тут я выхватил свой булатный меч… – Фердинанд потянулся было за мечом, но того на привычном месте не оказалось. – Ах черт, оставил его внизу! A чем же я буду драконам головы рубить, ежели они сюда налетят?

– Не налетят, и не надейтесь, – прогудел Беовульф, слушавший разглагольствования славного Фердинанда с недоверчивой ухмылкой. – Они же не дураки – соваться ко мне! Сам я, правда, с этими гадами никогда не сталкивался, но уверен, что уж они-то обо мне наслышаны! – Беовульф самодовольно топнул ногой, и замшелая черепица жалобно заскрипела.

– Да все это пустяки, – вступил в содержательную беседу второй покоритель драконов, Леонтий. – Вот у меня был случай, так уж случай. Отправился я как-то на охоту. Ну там волков дюжину настрелял, медведей, прочей разной мелочи, и вижу – на опушке пасется дракон. Травку, понимаете, щиплет. Мне бы пройти мимо, он же меня не трогает, а что-то меня стукнуло – вот кто увенчает мою удачную охоту! Хватаю это я лук, а стрелы как назло остались у моего слуги, а слуга малость поотстал. Но не упускать же такой случай! Я как раз сливы с собою прихватил. Взял я сливовую косточку и стрельнул ею из лука да по дракону, а сам спрятался в кустарник. И, видать, угодил ему, бедолаге, прямо в лоб! Дракон аж взвился, по сторонам озирается, а никого не видит. И что ж вы думаете? – Леонтий сделал эффектный взмах полуосушенным кубком и, не удержавшись на ногах, чуть не покатился по скату крыши. К счастью, рыцари вовремя его удержали и отвели от края подальше. – Да, так что ж вы думаете? – как ни в чем не бывало продолжал Леонтий. – Не прошло и года, как встретил я своего дракона, а на голове у него…

Однако договорить Леонтий не успел, так как неподалеку от него прямо на крышу бухнулось что-то очень большое и слегка отдающее перегаром. Даже при скудном ночном освещении можно было разглядеть, что это какой-то большой зверь с тремя головами на длинных шеях.

– Дракон! – только и смог вымолвить Беовульф. – Ну, вы даете!

– Что? Где дракон?! – в ужасе завопили рыцари, а громче всех – Фердинанд и Леонтий.

– Ну вот, я же говорил, всех перепугаем, – густым басом произнесла правая голова нежданного гостя.

– Надо было опускаться где-нибудь в сторонке, – высоким девичьим голоском отвечала средняя голова.

– Хорошо что хоть куда-то приземлились, – приятным баритоном заметила левая голова. – В такой темноте летать – сплошная глупость. Как ты считаешь?

Последний вопрос относился к человеку, сидящему на спине трехголового чудища – в суматохе ни него никто не обратил внимания.

– Ба, да это же мой лучший друг! – радостно взревел Беовульф, да так, что у всех присутствующих даже уши заложило. – Господа, не пугайтесь, к нам прилетел уважаемый колдун Чумичка. Ну, я вам рассказывал, тот, кто помог нам извести князя Григория. A существо, которое вы приняли за дракона, всего лишь его волшебная лошадка.

– Ничего себе лошадка, – проворчал из-за трубы Фердинанд.

– Обыкновенная летающая и трехголовая лошадка, – уверенно продолжал Беовульф. – Или я не прав?

– Я тебе покажу лошадку! – вдруг взъярилась правая голова. – Щас как дыхну…