Текст книги "Золотая стрела"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– A, так он же мой давний приятель, – обрадовался Кузька. – Когда вурдалаки пришли, так едва Нафаня успел ноги унести. И где он теперь – бог весть… – Домовой горестно вздохнул. – Но помню, очень уж он о тебе сокрушался, говорил, мол, какая чудная княжна была, а пропала безо всякой вести…

– Постой, Кузьма, – перебила Марфа, – какая еще княжна? Ты меня, видать, с кем-то перепутал. Я не княжна, а графиня.

– Да-да, конечно же, – хитро прищурился Кузька, – графиня Заморская.

– Загорская.

– Тем паче. Да только тут уже кое-кому ведомо, что ты за графиня такая.

– Виктор?

– Кабы Виктор! И князь Длиннорукий знает, и разбойник Петрович. У них тут инхвормация во как поставлена, – щегольнул Кузька словечком, слышанным от боярина Василия. – Так что беречься тебе надобно! Ну, я тебя упрежу, коли что. – Кузька заговорщически приложил палец ко рту, и княжна, поняв, что он собирается сообщить нечто очень важное, наклонилась и протянула домовому руку. Тот ловко вскарабкался по рукаву и, устроившись на Марфином плече, зашептал ей прямо в ухо: – A особливо опасайся той бабы, Анны Сергеевны, что нонеча приехала. От нее любой гадости только и жди!.. Ну все, мне пора.

Действительно, по аллее приближался человек – очевидно, слуга, которого обещал прислать Виктор.

– Погоди, Кузьма, а как мне тебя найти? – удержала домового Марфа.

– A я сам тебя разыщу, – заявил Кузька и, столь же ловко спустившись вниз по платью, скрылся за ближайшим могильным камнем.

* * *

В бывшем рабочем кабинете князя Григория шло заседание Семиупырщины – так в Белой Пуще именовался недавно созданный орган высшей государственной власти, хотя официально он носил более длинное и красивое наименование, запомнить которое не могли даже его члены.

Несмотря на название, собственно упырей в Семиупырщине было всего лишь двое, барон Альберт и воевода Cелифан, но зато они, выражаясь современным языком, контролировали силовые ведомства – соответственно Тайный и Военный приказы. Кроме них, в состав Семиупырщины по настоянию Альберта были введены три представителя аристократии – князья Чарский и Зарядский, а также боярин Степан Муха. Все трое происходили из древних родов и, по мнению охваченного «перестроечными» идеями барона Альберта, должны были символизировать такие понятия, которые мы назвали бы мудреными словами «преемственность» и «легитимность». Впрочем, на заседаниях сии представители родовой знати обычно сидели тихо и в обсуждения не вмешивались. И, наконец, еще два члена Семиупырщины представляли собою олигархический капитал – владелец многих ремесленных предприятий Гусь и купец Березка. Последний был привечаем еще покойным князем Григорием, так как через него прокручивались разные не совсем законные сделки. Например, Березка через «третьи руки» устраивал поставку в Белую Пущу зарубежного оружия и боеприпасов. Разумеется, все знали о его темных делишках, но за руку поймать не могли. A может, и не особенно хотели.

Всякий раз, созывая Семиупырщину, Альберт приставлял к громоздкому столу князя Григория несколько столов поменьше, и вместе они образовывали букву «Т», во главе которой восседал барон, а вдоль меньших столов – остальные члены и приглашенные лица.

На сей раз Альберт казался весьма озабоченным.

– Господа, положение более чем серьезное, – говорил он, строго поглядывая на своих коллег. – Вражеские силы никак не хотят оставить нас в покое и постоянно испытывают на прочность. Поэтому наш святой долг – еще крепче сплотить ряды и дать должный отпор неприятелю.

Его соратники не особенно понимали, к чему барон клонит, однако на всякий случай согласно кивали.

Почувствовав, что необходимый настрой создан, Альберт перешел к делу:

– Когда злодеи извели нашего дорогого и любимого князя Григория, то ясно было, что на этом они не остановятся. И теперь подтверждаются самые худшие предчувствия. Нашим врагам недостаточно того, что мы пошли на самые решительные перемены, открыли храмы и понемногу вводим базарное хозяйствование. Им нужна власть. A наша задача – не допустить этого. И не потому что власть так уж нужна нам самим, а лишь для того чтобы не позволить им ввергнуть Белую Пущу в пропасть. Как стало известно, уже объявилась самозванка, утверждающая, что она – княжна Марфа. И если даже мы найдем способ от нее избавиться, то и это не решит вопроса, так как появятся другие… Гробослав!

– Слушаю! – вскочил Гробослав. Он не входил в состав Cемиупырщины, но был приглашен как ответственный за погребение Марфиных костей.

– Ну, решили вы, где хоронить? – спросил Альберт.

– Нет еще, – развел руками Гробослав. – Я ведь говорил, что у каждого предложения свои лучшие и худшие стороны…

– Знаю, знаю, – перебил Альберт, – но медлить больше нельзя. Будем хоронить кости уже через неделю и прямо здесь, в Кремле. За эти дни необходимо привести в порядок родовую усыпальницу Шушков, созвать народ со всей Белой Пущи, пригласить иноземных гостей, чтобы весь мир видел, как мы чтим своих невинно убиенных!

– Слушаюсь, – немного испуганно пробормотал Гробослав. – Я тут давеча ходил к усыпальнице и могу сказать, что не настолько уж она запущенная, как мы думали.

– Ну вот и прекрасно, – с удовлетворением кивнул Альберт. – Еще надобно, чтобы при погребении было побольше священников, а надгробное слово сказал будущий правитель Белой Пущи.

– Кто-кто? – не удержался воевода Cелифан. – Какой еще правитель?

– Будущий, – повторил барон. И пояснил: – Мы с вами лишь переходное звено. Наша задача – вести государственные дела и в должном порядке передать их новому правителю Белой Пущи, которого изберет Народное Вече. Поскольку князь Григорий не оставил наследника, то его преемника должен назвать народ. – Альберт торжественно поднял перст: – Глас народа – глас божий!

– Ну и кого же народ изберет? – глупо переспросил Гробослав.

– Ясно, что не тебя и не меня, – с досадой ответил барон. – Это должен быть всеми уважаемый человек из старинного и знатного рода… Вы со мной согласны, князь?

Последние слова Альберт обратил к престарелому князю Чарскому, который откровенно клевал носом, слушая бароновы краснобайствования. Однако он поднялся и, чинно поглаживая бороду, произнес:

– Совершенно верно, барон. Старинного и знатного.

– И кого же? – насторожился воевода.

– Кого именно, я еще не знаю, – притворно развел руками барон, – но ясно одно: он не должен очень уж выходить из нашей воли.

(Слово «нашей» барон произнес так, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в том, чью же собственно волю должен выполнять будущий глава государства).

Тут встал доселе молчавший купец Березка:

– Господин барон, сам я происхождения самого простого, и не мне судить о знатных княжеских родах…

– Ближе к делу, – хмуро перебил Альберт. – Ежели у вас какие соображения, то говорите.

– Ну вот, стало быть, – продолжал Березка, – есть у меня думка насчет одного князя – и родовит он зело, и уважаем всеми…

– Кто таков? – спросил барон.

– Князь Борис Константиныч Городковский.

– Вот как, – хмыкнул Альберт. – Ну что же, князь Борис Константинович действительно и уважаемый, и родовитый… Мы подумаем над вашим предложением.

Березка сел на место, и барон Альберт вновь завел свою любимую речь о погребении Марфиных костей:

– Захоронение должно пройти так, чтобы весь мир понял – мы и в самом деле чтим своих великомучеников, а не дурака валяем…

Князь Зарядский наклонился к своему соседу – боярину Степану Мухе:

– Чего это Березка так за князь-Бориса ратует? Всем же ведомо, каков сей князь – пьяница и гуляка.

– Мне доподлинно известно, – чуть слышно зашептал в ответ боярин Степан, – что князь Городковский задолжал Березке кучу денег. Вот он теперь и тщится их вернуть хоть таким способом. Ну а заодно и заполучить своего человечка во главе княжества.

– Неисповедимы твои пути, господи, – тяжко вздохнул князь Зарядский.

Барон же Альберт тем временем торжественно зачитывал тот самый отчет, что накануне демонстрировал Гробославу:

– «Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения останки в количестве трех черепов и пятидесяти восьми иных костей, но и неопровержимо установило, что принадлежат оные невинно убиенной княжне Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются…»

* * *

В комнату князя Длиннорукого с воплями вбежал Петрович. Князь уже достал было из потайного места тарелочку с золотым яблочком, готовясь выйти на связь с Белой Пущей, но, завидев, в каком виде Соловей, отложил волшебное устройство в сторону:

– Ну, что там опять случилось?

– У меня пропали ножи! – одним духом выпалил Петрович. И упавшим голосом добавил: – Оба…

Однако Длиннорукий не оценил трагичности положения:

– Ну, подумаешь. Старый ржавый хлам.

– Ты ничего не понимаешь! – топнул ножкой бывший Грозный Атаман. – Их украли коты, чтобы потом, ночью, явиться и меня прирезать!

– Что?! – вытаращился князь. Но, вспомнив слова летописца Пирума, заговорил мягко и заботливо, будто с больным: – Послушай, Петрович, ты просто перетрудился, переутомился. Ляг поспи, а я постараюсь что-нибудь сделать, чтобы коты оставили тебя в покое.

– Ах, они меня доконали! – жалобно простонал Петрович. – И никто не верит!

Проводив Соловья в его комнату, князь Длиннорукий наведался в чулан, где подобрал себе метелку и совок и с этими орудиями вышел на охоту.

– Где же Петрович цапался с котом-то? – пробормотал князь. – Кажется, в первый раз – около горницы, где жил боярин Василий. A потом – возле тронной залы. Или еще где-то? Ну ладно, начнем прямо отсюда.

И Длиннорукий, недолго думая, с кряхтением опустился на колени и стал выгребать вековой мусор из-под старого комода, неизвестно для чего выставленного у стены в коридоре. Однако искомого там не оказалось, и князь прямо на четвереньках пополз вперед по коридору, ловко орудуя метелкой и совком. Однако вскоре он наткнулся на какое-то препятствие, а подняв взгляд, обнаружил, что прямо над ним стоит Виктор.

– Извините, Ваше Высочество, я тут… – залопотал князь, но Виктор, похоже, был настроен весьма благодушно:

– Похвально, князь, весьма похвально, что вы взялись за уборку многолетнего сора. Наконец-то и от вас хоть какой-то прок.

Длиннорукий с трудом поднялся:

– Ваше Высочество, вы просвещенный человек, может быть, вы знаете – если кот не настоящий, а призрак или бес, то он оставляет за собой помет или нет?

– Вы что, от Петровича заразились? – сочувственно покачал головой Виктор и двинулся своею дорогой. Длиннорукий вновь опустился на четвереньки и продолжил настойчивые поиски кошачьего дерьма.

* * *

Солнце понемногу клонилось к закату, а Грендель еще вел Дубова и Покровского по Ново-Ютландским болотам. Похоже, что проводник все же что-то перепутал, и хотя по всем приметам уже должен был показаться бестолково построенный, но внушительный замок Беовульфа, однако почему-то путники то и дело попадали куда-то не туда.

– А, теперь понял! – со всех сил хлопнул себя по лбу Грендель, когда они вышли к очередному «не туда». – Нам надо было забирать вправо, а я вас завел влево. Мы сейчас находимся где-то неподалеку от королевского замка. Значит, сейчас повернем к тому пригорку, а дальше уже не заблудимся.

Но тут до них долетели какие-то голоса. Доносились они как раз из-за того пригорка, к которому собирался повернуть Грендель.

– Уж не по наши ли души? – забеспокоился боярин Василий.

– Да нет, тут что-то другое, – прислушался Иван. – Мне показалось, что кто-то там говорит пятистопным ямбом, а другой отвечает ему ненормативным верлибром.

– А, знаю! – сообразил Грендель. – Это ж поэты канавы копают. Ну, те самые, которых раньше Александр у себя привечал.

– Поэты – и канавы? – изумился Покровский. – Да как же такое возможно!

– Возможно, возможно, – вздохнул Грендель. – Его Высочество Виктор высокие искусства не больно жалует, вот и приспособил поэтов канавы копать. По его мнению, это самое подходящее для них применение.

– И вы полагаете, что это естественно? – вскричал Иван.

– Я сам не чужд общения с музами! – горделиво ответил Грендель.

– И так спокойно воспринимаете, что ваших собратьев по искусству выгоняют с лопатами на болото?!

– Да нет, мне это тоже не нравится, – смутился Грендель, – но что я могу сделать?

– Погодите, господа, – вмешался Василий в спор двух служителей муз, чтобы что-то делать, надо выяснить, какова тут местность, сколько канавокопателей и сколько охранников.

Поэты согласно закивали, и все трое, поднявшись на пригорок, залегли на вершине, откуда открывался прекрасный вид на очередное болото, посреди которого копошились несколько человек с лопатами. Еще один, в черном плаще с капюшоном, расхаживал среди них и, помахивая автоматом, побуждал повышать производительность труда.

– Работать, суки! – доносилось до вершины пригорка. – Не отлынивать! Эй ты, придурок, что встал? Копай, я тебе сказал!

– Кажется, тот самый, – определил Василий. – Ну, которого мы встретили утром на «грядках». Этот нас прикончит не отходя от кассы.

– Что же делать? – возмутился Покровский. – Так и терпеть надругательство над искусством?!

Тем временем тот поэт, которого наемник обозвал придурком, картинно облокотился на лопату и прокламировал:

 
– Не я придурок, а придурки те,
Кто заступы дал в руки стихотворцам
И отобрал их вещее перо!
 

– Поумничай у меня! – заорал наемник и ткнул поэта прикладом автомата, отчего тот упал в болотную жижу. Грендель рванулся было с места, но Дубов удержал его.

Поэт поднялся и взялся за лопату.

– Работать! – продолжал разоряться наемник. – И ты, дура, кончай на меня зыркать!

Дородного вида дама в лохмотьях от когда-то нарядного платья повела могучими плечами:

 
– Я знаю, ты меня не любишь
И извращенкою зовешь…
 

– А, так это же мадам Сафо! – сообразил Грендель. – А тот, кого наемник так грубо толкнул – синьор Данте.

– А остальные трое? – спросил боярин Василий.

– Точно не знаю, – попытался приглядеться Грендель. – Не видно… Но делать что-то нужно!

– Прежде всего, не нужно пороть горячку, – возразил Дубов. – Сперва проведем рекогносцировку местности.

– Королевский замок – там, – махнул рукой Грендель. – Замок Беовульфа – чуть правее…

Но тут с той стороны, где находился королевский замок, появился еще один человек – по мере приближения стало ясно, что это другой наемник.

– А, смена караула, – сообразил Василий. – Может, оно и к лучшему.

Тем временем «второй» наемник подошел к «первому», они пересчитали поэтов (их оказалось пять), и, сдав поголовье, «первый» наемник удалился туда, откуда появился его коллега.

– А вот теперь мы, пожалуй, можем попытаться, – пробормотал Дубов, разглядев нового надсмотрщика. – Нет, штурмом ничего не получится, а вот обходным маневром – очень даже вероятно. Господа, кто из вас может крикнуть «Спасите! Тону!» женским голосом?

– У меня не выйдет, – сразу отказался Грендель – По-моему, из-за голоса нас тогда в Белой Пуще и разоблачили – ну, когда мы пытались наниматься в султанский гарем.

– Думаю, у меня получится, – не очень уверенно сказал Покровский. И тут же истошно завопил: – Спасите! Помогите!

– Не сейчас! – остановил его Василий, заметив, что наемник заозирался по сторонам. – Мы спустимся с пригорка, незаметно пройдем вон туда, где работы еще не ведутся, а уж тогда приступим. Вы будете кричать, и если он «клюнет» и кинется вас спасать, то тут мы с господином Гренделем его тепленьким и возьмем.

– Нехорошо как-то, – засомневался Грендель. – Играть на благородных чувствах человека…

– Вы хотите освободить поэтов или нет? – повысил голос Дубов.

– Хотим, – чуть не в голос ответили его спутники.

– Ну, тогда вперед!

Через несколько минут они, рассредоточившись по болоту, залегли среди кочек. Так как за день приключений все трое вымазались, как черти, то о запачканной одежде никто уже не беспокоился.

По знаку Василия господин Покровский завопил, явно подражая голосу своей коллеги по творческому цеху госпожи Софьи Кассировой:

– Спасите! Тону!

Дубов ни к месту ни к делу подумал, что приблизительно так могла бы голосить лирическая героиня Кассировой, от несчастной любви бросившаяся в Нил и опасающаяся, что утонет прежде, чем ее проглотят священные крокодилы. Но вместе с тем детектив напряженно наблюдал за наемником. Василий узнал его – то был его земляк, кислоярец, с которым он когда-то давно, еще в прошлой жизни комсомольского вожака, был знаком по линии отряда юных друзей милиции.

Услышав голос, зовущий на помощь, бывший юный друг милиции вновь нервно заозирался, пытаясь уловить, откуда тот исходит. Тогда Покровский крикнул громче:

– На помощь! Есть тут кто, или нет?!!

Но тут произошло нечто, что заставило Дубова изумиться, а чувствительного Гренделя даже слегка прослезиться.

– Мама, это ты? – крикнул наемник, бросившись на зов. – Я спасу тебя!

– Помоги мне, сынок! – тут же сориентировавшись, вновь заголосил Покровский с «нильскими» интонациями. – Тону, родимый!

– Что за отсебятина, – проворчал Дубов. – Не хватало нам еще тут мексиканской мыльной оперы!

Но наемник несся по болоту, не разбирая пути.

– Подожди, не тони! – кричал он. – Я здесь, рядом!

Вскоре спасатель миновал ту кочку, за которой залег Покровский, а когда он поравнялся с Дубовым, то детектив не мешкая выдвинул вперед болотопроходческий шест, и наемник шлепнулся во весь рост, подняв фонтан брызг.

Он попытался вскочить, но тут на него навалились боярин Василий и Грендель. Они держали свою добычу столь крепко, что о том, чтобы выхватить автомат, не могло быть и речи.

– Пустите, суки, там же человек тонет! – кричал наемник.

– Уже утонул, – ухмыльнулся Василий. – Давно утонул, Игорь.

– Что? – вскрикнул наемник и, приглядевшись к своему пленителю, упавшим голосом произнес: – Василий Николаевич… Как, и вы тоже здесь?

– Да, и я тоже здесь, – со значением ответил Василий. – Но только по другую сторону баррикад. Да уж, – продолжал Дубов, оглядывая Игоря, хорош, нечего сказать! Этому ли тебя учили? Вот уж порадуется инспектор Лиственицын, когда узнает, с кем связался его воспитанник, член клуба друзей милиции!

– Я только ради справедливости, – пробормотал наемник.

– Что, ради какой справедливости вы поэтов в болоте гноите? – не выдержал Грендель, но его остановил Дубов:

– Погодите, господин Грендель, дискутировать будем после. Первым делом нужно увести отсюда господ поэтов.

Боярин Василий и Грендель устремили взоры туда, где Покровский, отчаянно жестикулируя, что-то втолковывал господам поэтам.

– А мне как же? – вдруг спросил Игорь. – Без них мне в замок возвращаться нельзя – убьют!

– Да, парень, вляпался же ты, однако, – покачал головой Василий. – Что ж нам с тобой делать? Ну, автоматик-то придется забрать, чтобы ты новых бед не натворил. – C этими словами он сорвал с Игоря «калашникова» и швырнул в ближайший омут. Тот даже не пытался сопротивляться.

– Не могу больше, – тихо проговорил Игорь. – Помогите домой вернуться! – Он даже попытался упасть на колени, но Дубов и Грендель его удержали.

– Сейчас я тебя переправить не смогу, – подумав, сказал Василий. – Дел невпроворот. А вот господин Грендель тебе расскажет, как пробраться в Царь-Город. Там найдешь некоего господина Рыжего. Или хотя бы Пал Палыча, главу сыскного приказа. Скажешь им, что от боярина Василия, они тебя временно к делу пристроят. Понял?

– Понял, – кивнул Игорь и вдруг тихо, по-детски заплакал. – Сволочи, все сволочи, – говорил он, размазывая слезы грязными кулаками. – Когда моя мать в реке тонула, никто ей на помощь не кинулся, никто. Стояли и смотрели, и хоть бы один помог. Я тогда еще малым был… И решил я, что раз все люди такие гады… – Игорь не договорил, рыдания душили его.

– Ну ладно, – сказал Грендель, чувствуя, что и сам готов разреветься. Идем, я тебе подробно разъясню, куда и как идти. – И Грендель увел Игоря к пригорку.

Василий же направился туда, где Иван Покровский что-то горячо говорил поэтам. Поэты, однако, не слишком торопились следовать за своим избавителем.

– Куда нам идти! – уныло вздыхал синьор Данте. Мало кто узнал бы в этом сломленном человеке былого ерника и «пожирателя» собратьев по высокому искусству. – Нас же схватят и отрубят голову за ослушание!

– Где ваша поэтическая гордость! – тщетно взывал Покровский. – Поглядите на себя, во что вас превратили!

– А мне здесь по-своему даже нравится, – неожиданно заявила мадам Сафо. – Может быть, это испытание, ниспосланное нам свыше…

– А может быть, это вообще наказание за нашу леность и гордыню? – вступил в беседу еще один канавокопатель, наследник Омара Хайяма господин Ал-Каши. – И лишь путем рытья канав мы обретем подлинное поэтическое вдохновение…

– Прямо и не знаю, что с ними делать, – развел руками Покровский. – Ну не хотят покидать свою каторгу, и все тут!

Василий лишь улыбнулся. Еще в комсомольскую бытность он всегда умел находить нужные слова, чтобы поднять своих комсомольцев на славные свершения, и теперь был уверен, что сумеет вдохнуть новую жизнь в павших духом поэтов. Главное, помнил Дубов, что нужно действовать по наитию, не обдумывая, что и как говорить. Вот и на сей раз Василий Николаевич, встав на кочку, произнес первое же, что ему пришло в голову:

 
– Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
 

К удивлению и Покровского, и даже самого Василия, пушкинские строки произвели на поэтов самое неожиданное живительное воздействие: они как будто выпрямились, их лица просветлели, глаза заиграли радостным огоньком.

– Боярин Василий, я давно догадывался, что вы тоже поэт, – произнес за его спиной Грендель. – И к тому же замечательный поэт!

Боярин Василий смутился, но не стал разочаровывать своего возвышенного друга:

– Ну как, вы ему указали дорогу?

– Да, – кивнул Грендель, – уверен, что доберется благополучно… Ну что, идемте? – обратился он к поэтам.

– Идемте! – заговорили воспрявшие духом поэты. – Долой темницы, да здравствует свобода!

– Я так думаю, что господ поэтов хватятся еще не скоро, – рассудительно заметил Василий. – Отведем их покамест к лешему в корчму, а там попросим водяного препроводить в какое-нибудь безопасное место.

– Да, можно и так, – согласился Грендель. – Ну, в путь!

И вся веселая компания из пяти поэтов, Ивана-царевича, экс-оборотня и частного детектива со смехом и шутками двинулась к пригорку, оставив недомелиорированное болото с брошенными лопатами.

* * *

Виктор в своем кабинете беседовал с королевским садовником, аМ арфа сидела на диванчике и слушала.

– Значит так, весной надо будет посадить побольше салату, редиски, огурцов и прочих овощей, – неспеша говорил Виктор. Садовник внимательно слушал и кивал. – Ах да, еще капусты – будем на зиму квасить.

– Боюсь, Ваше Высочество, что для капусты места не хватит, – позволил себе возразить садовник. – Разве что посадить ее там, где теперь цветы. A ваш дядюшка их так любит…

– Я и сам цветы люблю, – резко перебил Виктор, – но если выбирать между ими и капустой, то я выбираю капусту. От нее пользы больше, чем от всех ваших цветочков, вместе взятых.

– Ваше Высочество, мне кажется, что совсем отказываться от цветов не надо, – вдруг подала голос Марфа. Виктор укоризненно глянул на нее, но спорить не стал:

– Ну хорошо, оставьте и цветов тоже. Но не в ущерб капусте.

– A то можно еще картофеля посадить, – подхватил садовник. – У меня тут имеется несколько клубней. Он вроде как и съедобный, и цветы красивые дает.

– Что еще за картофель? – недоверчиво пожал плечами Виктор. – Никогда о таковом не слыхивал.

– Его привезли италиянские купцы из-за великого моря-окияна, – пояснил садовник, – а ливонский рыцарь господин Йохан Юргенс переслал с десяток клубней в дар вашему дяде, то есть Его Величеству, вместе с пояснениями, как их сажать, окучивать и даже как приготовлять для еды.

– Ну, пускай будет картофель, – разрешил Виктор. – Надо же и новое вводить. В общем, сажайте, что сочтете нужным, но с учетом пользы.

– Как скажете, Ваше Высочество, – откланялся садовник.

– Вот такие вот дела, сударыня, – вздохнул Виктор, когда они остались вдвоем с Марфой. – Пока лично сам во все не вникнешь, толку не добьешься.

– Мне кажется, Ваша Высочество, что не в одной капусте польза, осторожно заметила Марфа. – Вот, помню, когда я жила в нашей родовой усадьбе, в Старо-Даниловском, то у нас там и сад был, и огород, и цветник. Помню, – мечтательно прикрыла она глаза, – как я сама возилась в огороде, полола грядки, цветочки поливала. Одни цветы любили холодную воду, другие – чуть подогретую…

– Да разве ж я против цветов-то?! – перебил Виктор. – Но одно дело у вас в Белой Пуще, а совсем другое – здесь, где каждый клочок пригодной земли чуть не на вес золота! Вот если мне удастся продолжить дело, начатое Георгом, и осушить больше болот – тогда и цветы выращивать будем. Да только ежели все так пойдет, как до сегодня, – помрачнел Виктор, – то я вообще не знаю, где мы все окажемся уже завтра или послезавтра!

– A что так? – участливо спросила Марфа.

– Очень скоро сюда придут либо вурдалаки, либо рыцари. В первом случае моя власть останется чисто внешней, а то и вообще сойдет на нет, ну а во втором меня просто кинут в темницу, если не еще чего похуже. Так что никаких надежд осуществить свои замыслы я пока что не вижу.

– Но для чего же вы тогда отдавали садовнику столь подробные указания, что и как сажать? Ведь до весны еще так далеко!

Виктор с хитрецой прищурился:

– A вот тут у меня свой расчет. Кто бы ни пришел на мое место, а указания, может быть, останутся в силе. Вряд ли мои преемственники станут входить во все подробности и давать собственные наказы садовнику, так хотя бы эти мои замыслы воплотятся в жизнь.

– A я так замечаю, что хозяйственные дела вам больше по душе, чем государственные, – промолвила Марфа.

– Да, это так, – согласился Виктор, – но, к сожалению, те и другие неразрывны одни от других. Вот и приходится крутиться безо всякой надежды на благополучный исход.

– Я вас прекрасно понимаю, – вздохнула Марфа. – Хоть наши с вами цели разнятся и даже противоположны, но и я, сказать по совести, охотно удалилась бы куда-нибудь в глушь, трудилась на огороде, пасла коз… И была бы счастлива, особенно если бы рядом находились люди, близкие мне по духу. Нет-нет, – решительно встряхнула Марфа длинными русыми волосами, – об этом мечтать рано. Ох как рано.

Тут в дверь постучали, и на пороге появился Теофил:

– Ваше Высочество, ужин подан, ждем только вас.

– Да-да, иду, – неспеша поднялся Виктор. – Уважаемая графиня, мы тут с вами немного заговорились о цветах и капусте, прошу к столу.

– Да нет, лучше я поужинаю у себя, – гостья встала с диванчика и медленно вышла из комнаты.

– Ну хорошо, значит, подайте ужин графине Загорской ей в горницу, распорядился Виктор и следом за Теофилом покинул кабинет. Однако, сделав несколько шагов по коридору, вернулся и на всякий случай запер дверь.

* * *

Совещание в обширной зале Беовульфова замка шло, как и подобает случаю, когда вместе собираются господа, каждый из коих считает себя умнее и знатнее прочих – то есть в общем-то все были готовы хоть сейчас начать борьбу за справедливость, но каждый предлагал что-то свое, а выслушать соображения соседа никому и в голову не приходило.

Рыцари сидели за длинными столами, уставленными обильною выпивкой и скромною закуской, а за отдельным столиком у стены торжественно восседали: во-первых, сам Беовульф, во-вторых, высокий седовласый рыцарь Зигфрид, которого избрали председательствующим как старейшего из присутствующих, и, в-третьих, Надежда Чаликова, но уже не в костюме пажа, а в роскошном дамском платье из гардероба покойной бабушки Беовульфа. Рыцари время от времени поглядывали на незнакомку и все не могли понять, что делает сия прелестная дама на сугубо мужском сборище. Но большей частью они были заняты выяснением личных взаимоотношений, так что временами даже забывали, для чего вообще тут собрались.

В конце концов Беовульфу надоело слушать рыцарский гомон, и он, грузно поднявшись из-за стола, взревел на всю залу:

– Господа, ну давайте уже что-то решать! A то мы тут до ночи без толку пробазарим! – И хозяин, бухнувшись в кресло, налил себе полный кубок вина.

В наступившей тишине со своего места в дальнем конце стола поднялся Флориан.

– Думаю, всем нам следует отдать должное почтенному хозяину, – негромко заговорил сей славный рыцарь. – Ни в коей мере не желаю поставить под сомнения его благие намерения, – Флориан церемонно поклонился в сторону Беовульфа, – однако не стоят ли за всем этим некие иные силы, которые желают использовать нас отнюдь не ради восстановления попранной справедливости, а с какими-то иными целями?

– Правильно! – раздались голоса сторонников Флориана. – Не верьте Беовульфу! Он только ради себя старается!

Хозяин хотел было что-то возразить, но лишь обреченно махнул рукой.

– Да уж, с такой публикой каши не сваришь, – тихо сказала ему Надя.

– Чувствую, опять придется самим, – ответил хозяин. – Вот дождемся Гренделя с боярином Василием…

Но тут поднялся председательствующий Зигфрид. Публика уважительно притихла.

– Друзья мои, славные рыцари, – неспешно заговорил он, поглаживая длинную седую бороду, – не думал я, что доживу до такого позора, когда нашего короля свергнут с законного престола. И кто? – возвысил голос Зигфрид. Какие-то наемники каких-то вурдалаков! Вдвойне позорно, что мы с вами терпим такое поругание и даже в столь трудное время не можем отложить в сторону свои распри и выступить едино за поруганную справедливость. Или нет более рыцарей в нашем славном королевстве?! – C этими словами Зигфрид опустился рядом с Беовульфом, который умиленно утирал глаза краешком рукава. Другие рыцари также избегали глядеть друг на друга – им было совестно. Казалось, еще мгновение – и единство будет достигнуто, но тут неспеша поднялся Сигизмунд, которого хозяин прочил в женихи дочке Фомы.

– Полностью с вами согласен, мой достопочтеннейший Зигфрид, – медленно заговорил Сигизмунд, – но пока что все, о чем мы тут речь ведем – это только лишь отвлеченные мудрствования. Да-да, – повысил он голос, так как собрание глухо зароптало, – мы тут рассуждаем, как восстановить справедливую власть, а где она? Король Александр исчез неведомо куда, и мы не знаем, жив ли он.

Беовульф было рванулся с места, но Надя его незаметно удержала:

– Погодите, еще не время.

A Сигизмунд продолжал:

– Дай бог, конечно, чтобы Его Величество был жив и здоров, но что делать, если его уже нет? Не Виктору же на верность присягать!

– Долой Виктора! – чуть не в голос завопило собрание.

– A если не Александр и не Виктор, то кто же? – продолжал оратор, когда крики стихли. – Придется выбирать нового короля. И тогда главный соискатель – это тот, кто собрал нас воедино и освободил Новую Ютландию от захватчиков. То есть наш глубокоуважаемый господин Беовульф!