Текст книги "Пребудь со мной"

Автор книги: Элизабет Страут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Книга вторая

Глава шестая

Дом Лорэн был кирпичный, в три этажа, в поселке чуть южнее Бостона, где дома не были большими, а лужайки выглядели так, словно их вычистили щеткой и расчесали гребнем.

В тот первый раз Тайлер, стоя в вестибюле, почувствовал, как его душу окутывает тень одиночества при взгляде на богато украшенную мебель, персидские ковры и высокие окна с бледно-зелеными драпри, на темное безмолвие огромного вестибюльного стола. Но Лорэн, прошуршавшая вниз по лестнице, Лорэн, закинувшая ему на шею полные руки, явилась словно ливень солнечных лучей.

– Ты здесь! – воскликнула она, и миссис Слэтин отступила назад, когда ее дочь поцеловала Тайлера в губы. – Я люблю тебя! – сказала Лорэн.

– Дай же ему снять пальто, – посоветовала ей мать. – Хотите чего-нибудь выпить, Тайлер, после долгой дороги? Может быть, мартини?

Был час дня. Тайлер выпил кока-колы в гостиной, сидя на розового цвета софе, вежливо отвечая на вопросы миссис Слэтин о его учебе, о его годичной службе во флоте, о его сестре.

– А чем занимается ее муж? – поинтересовалась она, перебирая пальцами жемчужины ожерелья и наклоняясь вперед с преувеличенным энтузиазмом, будто разговаривала с ребенком.

– Том водит автобус.

– Ах вот как.

Лорэн сбросила туфли и сидела подле Тайлера, поджав под себя ноги.

– Как-то, когда я еще ходила в начальную школу, у нас был выезд в поле на автобусе, – сказала она. – Ты помнишь, мамочка? И меня вырвало.

– Тебя вечно рвало, – сказала ее мать. – Ты была легковозбудимым ребенком. Тайлер, ешьте, пожалуйста, фисташки. А потом, я думаю, мы отправимся на ланч в Бостон.

К ним присоединилась сестра Лорэн, высокая, стройная молодая женщина. Она сказала Тайлеру: «Привет!» – и больше ничего не произнесла. Усевшись на переднее сиденье в машине, которую вела миссис Слэтин, она не отрываясь смотрела в окно. На заднем сиденье Лорэн не выпускала руку Тайлера. Ему казалось, что духи миссис Слэтин пахнут, как спрей от насекомых, смешанный с детской присыпкой, но он ведь к духам не привык. Они съели ланч в ресторане большого универсального магазина, и, кроме официантов, Тайлер оказался единственным мужчиной в зале. Ему никогда не приходилось раньше бывать в подобном месте.

– Лорэн говорила мне, ваш отец был бухгалтером. Ваша матушка, должно быть, очень мужественная женщина – ей пришлось справляться со всеми обязанностями одной, ведь она так рано потеряла мужа.

– Тайлер очень заботился о матери, – сказала Лорэн.

– Мы все заботились друг о друге, – ответил Тайлер, закрывая многостраничное меню. – Как обычно в семьях бывает, – добавил он.

Тайлер заказал себе многослойный горячий сэндвич с индейкой, и ему принесли этот сэндвич под серебряной крышкой-куполом. Женщины ели фруктовый салат, причем Лорэн то и дело тянулась к тарелке Тайлера, беря кусочки его сэндвича.

– Ты совершенно не умеешь себя вести, – сказала Лорэн ее сестра.

– О, что вы, все в порядке. Я все равно не могу съесть это целиком.

Он вдруг совершенно утратил всякое желание есть. За соседним столиком женщина в возрасте его матери красила губы, свободной рукой подзывая официанта, чтобы он забрал у нее пустую тарелку.

– А я почему-то сомневаюсь в этом, – сказала миссис Слэтин, глядя на него теплым взглядом красивых карих глаз. – Вы мужчина крупный, совсем как мой муж. Мы с тобой любим крупных мужчин, правда, Лорэн?

– Не забудь, ты обещала, что мы купим те серьги, мамочка, – сказала Лорэн.

– Джим Бирс вовсе не был крупным. – Сестра объявила об этом неторопливо, сделав ударение на слове «крупный», и бросила на Лорэн взгляд из-под тяжелых век, одновременно коснувшись серебряной вилкой фруктового салата.

– Может, ты могла бы заткнуться? – легко откликнулась Лорэн. – А может, и нет. Может, мы с тобой могли бы посидеть здесь вдвоем и болтать до посинения, пока у нас еще есть на плечах наши маленькие миленькие головки?

Тайлер ощутил неловкость, словно пыль, осевшую ему на лицо. Миссис Слэтин не переставала улыбаться.

– У Тайлера плечи такие же широкие, как у вашего отца, девочки.

То, что Тайлер похож на мистера Слэтина, не раз еще повторится в течение следующего года, хотя сам он такого сходства не видел. Единственное, что он замечал, – это что оба они мужчины крупные, как и говорила миссис Слэтин. Однако мистер Слэтин отличался какой-то мрачной и жесткой силой, в нем виделось что-то темное, как в сестре Лорэн, тогда как Лорэн была вся – свет. Тайлер никогда не встречал никого, кто лучился бы таким светом, как Лорэн. Когда она выходила из комнаты, дом высился вокруг него как нечто большое, странное и чуждое ему, хотя он сидел со своим будущим тестем у пылающего камина.

– А почему же вы, – спросил его мистер Слэтин, держа в большой руке бокал мартини, – не поступили учиться в Андовер-Ньютонскую теологическую семинарию?[65]65
  Андовер-Ньютонская теологическая семинария (в г. Ньютоне, штат Массачусетс) – старейшая семинария США, первая семинария, принимавшая выпускников средних и высших учебных заведений.


[Закрыть] Там ведь отличная школа.

– Конечно. Но моей матери необходимо было, чтобы я находился поближе.

Тайлер не подавал документов в Андовер-Ньютон – он туда не прошел бы. Его выпускные результаты ничего особенного собой не представляли. Он чувствовал, что этот человек разглядывает его, раздумывая над этим объяснением.

– Однако проповедь ваша, молодой человек, была проповедью настоящего эрудита, в тот первый раз, что вы попались нам на глаза в маленькой курортной церквушке. – Мистер Слэтин наклонил голову отпить мартини. – Дешевая благодать[66]66
  Дешевая благодать – как разъясняет в своих работах 1937–1938 гг. мысль апостола Павла (Послание к римлянам) Дитрих Бонхёффер, самый страшный враг Церкви, поскольку она фактически является оправданием греха. Дешевая благодать – это благодать без ученичества, «выпрошенная», полученная незаслуженно. Она не накладывает на человека никаких ограничений, обязанностей, это благодать без следования Христу.


[Закрыть] и благодать дорогая. Боюсь, я не вполне успевал за вашей мыслью. Дешевая благодать означает – прощать самого себя? Я правильно понял этот пункт?

– Да, сэр. – Тайлер почувствовал, что краснеет. – По сути.

– По сути.

Тайлер разглядывал собственные ногти. «Никогда не защищай сказанное в своей проповеди, – говорил Джордж Этвуд. – Никогда, ни за что не ввязывайся в спор».

– Ну что ж, – сказал мистер Слэтин, – думаю, вас ждет большой успех. Но мы предпочли, чтобы Лорэн пошла к Симмонсу. – (Тайлер поднял на него глаза и кивнул.) – Полностью женская школа была для нее лучше всего, – продолжал ее отец. Он откинулся назад в кресле, вытянул перед собой мясистые ноги и уставился на огонь. – Вам не придется с ней расслабляться, Тайлер. В ней есть этакая бесшабашность. Не знаю, удалось вам это заметить или нет. – Он взглянул на Тайлера искоса, и тому показалось, что в его замечании таится и элемент гордости, и что-то весьма неприятное.

– Лорэн замечательная, – сказал Тайлер.

Круглый стол, поблескивая тарелками, серебряными приборами и хрустальными бокалами, ожидал их в столовой. Тайлер в жизни своей не видел столько серебра и внимательно следил за тем, какая из ложек использовалась для супа, какая вилка – для салата, какой нож – чтобы справиться с бараньими отбивными. Мистер Слэтин воспользовался собственными пальцами, чтобы справиться с отбивными, но Тайлер себе этого не позволил. Салфетки были нейлоновые: их прозрачный материал, подумал Тайлер, вряд ли может впитать хоть что-нибудь.

– На Ближнем Востоке творится сплошное безобразие, будь он проклят, – сказал мистер Слэтин. Он ел, низко склонив к тарелке голову. – А тебе так не кажется, сынок? – Он поднял глаза на Тайлера.

– Оставь его в покое, папочка.

Мистер Слэтин не обратил внимания на дочь:

– Что ты думаешь про то, как Трумэн сказал британцам, чтоб они пустили всех этих евреев в Палестину за просто так, только потому, что ему хочется собрать побольше голосов? – Мистер Слэтин потянулся за блюдом с бараньими отбивными. – А ту фотографию видел? «Контрреволюционный Китай решил применить смертную казнь под приветствия толпы»?

– Нет, – ответил Тайлер, – не видел.

– Это продажный мир, – сказал его будущий тесть. – Он всегда был таким. Человеческие существа немногого стоят. – Он энергично потер губы прозрачной салфеткой. – А ты так не думаешь, сынок?

– Мне кажется, человеческие существа стоят очень многого, – ответил Тайлер.

Сестра хихикнула и сделала большие глаза. Но Лорэн сказала:

– Прекратите, прекратите, прекратите! Почему бы тебе не оставить Тайлера в покое?!

– Но меня никто не беспокоит, Лорэн.

– Я предполагала купить новые занавеси для гостиной, – сказала миссис Слэтин, улыбаясь горничной, которая пришла убрать со стола тарелки.

К тому времени, как со стола убрали персиковый кобблер,[67]67
  Кобблер (cobbler) – напиток из сухого вина с сахаром и лимоном (или другими фруктами).


[Закрыть] Тайлер ощущал в голове некоторую легкость. Миссис Слэтин, сияя карими глазами, сказала:

– Почему бы вам с Лорэн не взять кофе с собой в гостиную и не провести несколько минут наедине?

Лорэн закрыла стеклянные двери в комнату и произнесла шепотом:

– Я его ненавижу!

– Как ты можешь его ненавидеть? Он же твой отец.

– Очень даже могу, и ненавижу. И сестру мою тоже ненавижу. Она вечно мне завидует, потому что не такая хорошенькая, как я. – Забрав чашку с блюдцем из руки Тайлера, она его поцеловала.

На софе рядом с ней, обнимая ее одной рукой, он сказал ей очень тихо:

– Лорэн, ты знаешь, я ничего из этого не смогу тебе дать, – и кивком указал ей на окружавшую их обстановку.

– А мне ничего из этого не нужно. Мне нужен ты. И я не хочу венчаться в этой дурацкой старой англиканской церкви здесь, у нас. Я хочу выйти замуж в Брокмортоне. Я хочу выбраться прочь отсюда.

Позже, когда это выяснилось, миссис Слэтин сказала:

– Если Лорэн забрала себе что-то в голову, ее не остановишь. Венчайся где хочешь, дорогая.

– Ты сэкономишь мне кое-какие деньги, – отреагировал ее отец. – Наши друзья вряд ли захотят проехать весь этот путь до Брокмортона.

– Так свадьба будет небольшая, – воскликнула Лорэн, – и такая милая, как только возможно!

Однако в доме Слэтинов за месяц до свадьбы был устроен прием.

– Это даст нашим друзьям возможность с вами познакомиться, – объяснила миссис Слэтин.

Тайлер приехал к ним вместе с матерью, а Белл с Томом несколько позже. Миссис Слэтин попросила миссис Кэски помочь ей обвязать узенькой ленточкой каждую из салфеток, те следовало положить на огромный вестибюльный стол к приезду гостей, которые явятся на следующий день.

– Тайлер, старина, как насчет того, чтобы нам с тобой отправиться в город – купить тебе новый костюм? – спросил мистер Слэтин.

Губы Маргарет Кэски были плотно сжаты, когда она раскладывала салфетки на столе, но Тайлер заметил, что подбородок у нее вдруг опустился, удлинив ее худое лицо.

– О, я думаю, мне и в этом вполне удобно, спасибо, – ответил он.

– Соглашайся, пусть это будет любезностью по отношению к твоей будущей теще, – сказал мистер Слэтин. – Свадебный подарок от нас – новый костюм.

– Вы находите, что с костюмом Тайлера что-нибудь не так? – тихо спросила Маргарет Кэски.

– Нет-нет, просто, видите ли, у меня никогда не было сына, – ответил ей мистер Слэтин. – Это будет для меня совершенно новый опыт.

– Позволь папе купить тебе новый костюм, – попросила Лорэн. – Хотя мы с твоей мамой знаем, что он тебе ни к чему. Ты самый красивый мужчина на всем белом свете.

– А у меня есть для тебя небольшой подарок, Лорэн, – сказала его мать. И вручила Лорэн книгу «Жена пастора».

– Ох как забавно! – воскликнула Лорэн. – Посмотри, Тайлер!

На следующий день Тайлер стоял в новом костюме рядом с Лорэн перед домом, на лужайке, которая выглядела так, будто ее только что расчесали гребнем. Сестра Лорэн, держа перед самым лицом фотоаппарат, направляла его на них двоих. Был сделан снимок – они вдвоем. Снимок – они и его мать. Снимок – они вдвоем и Белл с Томом. Еще снимок, где они все вместе. Тайлер улыбался и улыбался, обнимая одной рукой Лорэн. Ее сестра, щурясь в аппарат, потребовала – пусть каждый скажет: «Шиш!»

Мистер Слэтин рассмеялся и завопил: «Шиш!» Тайлер, шокированный и в ужасе оттого, что его мать слышит, что здесь используют такой вульгарный язык, продолжал молча улыбаться, но после того, как снимок был сделан, не мог поднять на мать глаза. Когда стали съезжаться гости, Тайлер все пожимал и пожимал руки, обнаруживая ту же всеобщую истину, что он обнаруживал всегда: если ты дружелюбен с людьми – они дружелюбны с тобой. Потом он сказал матери, когда они сидели в большой гостиной:

– Это было приятно, правда?

Она ответила, не поднимая глаз от бумажного носового платка, который сжимала на коленях:

– Да, очень приятно.

Белл и Том, распрощавшись, уехали домой, а Маргарет Кэски ушла спать. Тайлер сидел на софе, обнимая одной рукой Лорэн, а его будущие родственники отдыхали в креслах с бокалами в руках. Миссис Слэтин сказала:

– Ах, это было так грубо со стороны Тиббетсов!

– Что грубо, мамочка? – спросила, зевая, Лорэн.

– Я всегда этих Тиббетсов терпеть не могла, – объяснила Тайлеру миссис Слэтин. – Ну, не всегда. Мы раньше были хорошими друзьями. Но они стали общаться с другим кругом, ушли в другой клуб. Я пригласила их просто из уважения к прежним дням.

– А что они такого сделали, мамочка?

– Они вели себя очень грубо.

– Они стояли у фуршетного стола, – сказал ее отец, – разглядывая твою будущую невестку, – как там ее зовут-то? – Белл. Мерили ее взглядами с ног до головы, и ее, и Тома. А потом сказали друг другу – и вполне громко: «Ну и деревенщина!»

– Вы просто не обращайте на них внимания, – посоветовала Тайлеру миссис Слэтин. – Обожемой, я чувствую себя на сто двадцать процентов совершенно выжатой! Я собираюсь уйти к себе.

Она поднялась с кресла. Тайлер встал.

– Спасибо, – сказал Тайлер. – И спокойной ночи.

Он обернулся и увидел, каким взглядом мистер Слэтин смотрел на бедра собственной дочери, когда она шла через комнату вместе с матерью.

В тот первый год, пока Тайлер оканчивал семинарию, они жили в Брокмортоне, на холме, в квартире на верхнем этаже старого деревянного дома. Лорэн, признавшись, что она никогда в жизни никакую еду еще не готовила, купила поваренную книгу и составляла списки продуктов, а по вечерам суетилась на кухне, подавая Тайлеру на обед рыбу и мясо и по-детски радуясь, когда он хвалил еду. На следующий день, когда Тайлер приходил домой к ланчу, они доедали то, что осталось, сидя на диване. «Рассказывай мне все подробно, – говорила ему Лорэн, – ничего не упускай».

Он рассказывал ей о позднейших раскопках, подтверждавших, что царь Соломон был действительно так богат, как говорится в Библии. Раскопки обнаружили конюшни на четыреста пятьдесят лошадей и сараи на сто пятьдесят колесниц.

– Говорят, что к лошадям тогда относились лучше, чем к людям.

Лорэн подобрала под себя ноги.

– Даже лучше, чем к его семи сотням жен? Тайлер, а что бы ты делал с семью сотнями жен?

– Был бы очень занят, я полагаю.

– Ничего подобного, ты не был бы занят, так как я бы тебя убила.

– Тогда, вероятно, тебе следовало бы быть царицей Савской.[68]68
  Царица Савская (Шеба; X в. до н. э.) – легендарная царица аравийского царства Шеба, чей визит к царю Соломону описан в Библии. В англоязычных культурах название царства часто принимается за личное имя царицы.


[Закрыть]

– Да, да, да, я – царица! – Лорэн, кружась, словно в танце, уносила их тарелки на кухню.

Каждая частичка ее существа была ему дорога. Вид ее полных бедер, когда она ходила взад и вперед по кухне, вызывал в нем томление. Мокрые следы ее ступней на полу после ванны давали ему ощущение сладкого счастья. Она захихикала, увидев, как он поражен, когда впервые она стала танцевать перед ним обнаженной.

– Ты чудо! – сказал он ей. – Тормозные механизмы в твоем мозгу отсутствуют напрочь.

– Нет, – ответила она, прекратив танец, и посмотрела на него с наивной серьезностью. – Нет, Тайлер, это не так. Просто я очень тебя люблю.

– Тогда хорошо, – сказал Тайлер столь же серьезно. – Хвала Господу!

Лорэн расхохоталась и захлопала в ладоши:

– О, давай восхвалим Его вместе! – Она подошла и села к Тайлеру на колени.

В субботние утра Лорэн спала долго, и Тайлер отправлялся в булочную у подножья холма – купить пончики и газету. Когда он возвращался, Лорэн только начинала шевелиться, укрывшись с головой одеялами. Он сбрасывал одежду и забирался обратно в постель.

– Давай станем делать так же и когда нам будет восемьдесят, – говорил он, отводя пряди волос с увлажнившегося лица жены.

– Да, о да! – отвечала она.

А почему бы и нет? Мир без конца – их счастье.

Тайлер проходил через кампус уверенными шагами человека, которым владеет чувство правоты. Если время от времени встревоженное лицо матери всплывало в его мозгу, он был способен оставить это без внимания. Он жил и любил, как Господь ему предназначил. И бывали дни, когда, спускаясь с крыльца аудиторного корпуса, ощущая, как резкий, холодный зимний воздух жалит ему ноздри, он сознавал, что То Чувство вот-вот придет к нему. «Жизнь, – думал он тогда. – Как таинственна она, как великолепна! Такая щедрость!» От всего сердца он восхвалял Господа. Разворачивалась его собственная, особая история жизни.

– Ох как я скучала по тебе! – говорила Лорэн, даже если он отсутствовал только полдня.

– Ты неспокойна, не находишь себе места? – спрашивал он ее. – Потому что я уверен, ты смогла бы работать здесь в каком-нибудь учреждении.

– Я не была неспокойна. Я скучала по тебе, потому что так люблю тебя. Нет, я не хочу работать ни в каком учреждении. Расскажи мне все!

Он рассказывал ей о дискуссии на уроке по истории кальвинизма относительно понятий греха и греховности человека, об искуплении Христом грехов человечества, о понятии предопределения.

– Рассказывай мне хорошее, – сказала Лорэн, жуя печенье.

Он рассказал ей, как на лекции по христианской этике у одного слушателя так громко забурчало в животе, что профессор остановился и сердито потребовал, чтобы бедный побагровевший парень пошел и что-нибудь съел.

– А я думала, у вас там все должны быть добрыми и милыми, – сказала Лорэн, жуя очередное печенье.

– Я знаю. Но это не так. Некоторые профессора совершенно засохли и обросли колючками. А тот парень, у которого в животе бурчало, между прочим, здорово разбирается в системной теологии.

– А тебе очень удаются проповеди. Ты говоришь лучше всех в этом кампусе. Даже папа это признает.

Лорэн всегда оставляла дверь ванной открытой и разговаривала с ним, даже когда мочилась. Называла его ханжой, когда он закрывал дверь, если сам пользовался ванной.

– Возможно, я такой и есть, – соглашался он.

Ночью, когда они уже лежали в постели, Лорэн читала ему тексты из книги «Жена пастора», которую ей подарила его мать.

– «Глава первая», – читала она. – Ох, вот в это я просто влюбилась: «Как Достойная Женщина, Девица, выходящая замуж за священника, должна надеяться стать женщиной отмеченной». Отмеченной чем, Тайлер?

– Красотой. – Он наклонился к ней и поцеловал.

– «Глава пятая. Как Управляющая финансами, Она хорошо следит за тем, как ведется хозяйство в ее доме. И не вкушает от хлеба праздности». – С минуту Лорэн молчала, читая про себя, потом сказала с некоторой тревогой: – Постой-ка, Тайлер: «Прежде всего, отложи десятину для Господа». Что, нам действительно придется это делать?

– Пусть тебя это не волнует.

– Здесь говорится, что у нас дома всегда должна быть банка консервированного фруктового коктейля, на случай если кто-то вдруг зайдет.

– Это не сложно.

– Мне становится страшно.

– О нет! Из тебя получится прекрасная жена священника.

– Ты только взгляни на картинку на задней обложке! Она там выглядит как ужасающая лесбиянка. Я что, в конце концов, буду такой же зловещей?

– Никогда в жизни!

Тайлер протянул руку и выключил свет.

– А папа сказал, миссис Тиббетс – лесбиянка.

– Почему вдруг?

– Потому что она первой на него пожаловалась.

– Пожаловалась? Про что?

– Про то, что наш дом не очень хорошее место для того, чтобы девочки туда в гости ходили. Потому что папа любил нас в ванне купать.

– Сколько же вам было лет?

– Ох, я уж и не помню.

– Милая моя, что ты хочешь сказать?

В темноте она тесно прижалась к нему.

– Я вот что хочу сказать: ненавижу всех, кроме тебя.

Раньше, чем они планировали, Лорэн обнаружила, что ждет ребенка. Она отправилась в Бостон вместе с матерью покупать одежду для беременных и вернулась с таким множеством коробок, что водитель автобуса высоко поднял брови, когда Тайлер извлекал покупки одну за другой из багажного отсека под днищем салона. Тайлера охватило чувство неприятной неловкости, но он не обратил на это внимания, и, когда она в тот вечер примеряла все эти новые одежки, чтобы показать их мужу, он повторял ей снова и снова, что она выглядит в них очень красивой.

Он был рукоположен в священники во время службы, от которой у его матери на глазах блеснули слезы. Новые родственники на церемонии не присутствовали. Получив предложение служить в Вест-Эннете, Тайлер с Лорэн стали готовиться к переезду. Однажды утром они отправились посмотреть на фермерский дом на Степпинг-Стоун-роуд. По дороге они заехали в ресторанчик, где Лорэн съела яичницу из двух яиц и кусок пирога. «Я голодная, как медведь», – сказала она официантке, которой это было, по-видимому, совершенно безразлично. Вернувшись в машину, Лорэн запела: «Два маленьких медведя проснулись до зари, счастливые медведи – их скоро будет три!» Однако она смолкла, когда Тайлер медленно повел машину по Верхней Мейн-стрит, мимо академии, где улица постепенно становилась уже, вверх по холму, мимо озера, потом снова вниз и мимо озера Рингроуз-Понд, а затем по такому отрезку дороги, где кроны деревьев сходились так, что закрывали дорогу перед ними от солнца. Но вскоре они снова выехали на солнце, и тут-то перед ними предстал старый дом Локка.

– Обожемой, – произнесла Лорэн. – Это вроде как от всех далеко!

– Пусть тебя это не беспокоит, – сказал Тайлер, сворачивая на въездную аллею, шины захрустели по гравию.

– Я думаю, так даже лучше, – заметила Лорэн. – Думаю, мне вовсе ни к чему плюхаться в самую середку сообщества городских дам.

Дом безмолвно стоял перед ними. Он не был ни приветлив, ни неприветлив. Он был просто очень стар и тих, со сломанными перилами крыльца и накренившимися ступенями. Семейство Кэски медленно покинуло машину. Лорэн резко отступила назад, пока Тайлер возился с ключами. Однако вскоре он обнаружил, что кухонная дверь не заперта, и отворил ее резким толчком.

– Тебе полагается меня туда внести! – воскликнула Лорэн, протягивая к нему руки.

– Тогда я жалею, что ты съела за завтраком тот пирог. – И, подняв молодую жену на руки, Тайлер шагнул или, вернее, едва перебрался через порог.

– Здесь дурно пахнет, – тихо сказала Лорэн, когда он поставил ее на пол.

– Давай откроем окна, – предложил Тайлер, пройдя на кухню и распахивая окно, выходящее на въездную аллею. Окно было старое и дребезжало в раме.

– Здесь пахнет смертью, – сказала Лорэн. – Тайлер, мне здесь не нравится. – И она расплакалась.

Но приехала навестить их миссис Слэтин и повезла Лорэн покупать занавеси, коврик для ванной, детскую кроватку, тарелки, на которых были изображены яблоки. И когда миссис Слэтин уезжала, пообещав: «Ты не останешься здесь надолго, это все временно», Лорэн сказала, что хочет выкрасить этот ужасный старый дом в розовый цвет, иначе она его не вынесет; так что Тайлер поговорил в церкви и выкрасил гостиную и столовую в розовый цвет.

– Блестяще! – воскликнула Лорэн. – Я тебя люблю!

И он был преисполнен радости и трепетного волнения, ибо для него служить пастором в этой церкви стало назначением весьма серьезным. Он был растроган добротой своих прихожан, тем, как они, время от времени, оставляли ему записки у двери его кабинета в церкви, хваля его за проповедь, говоря, как она их тронула. Он был растроган, когда дамы из Общества взаимопомощи пригласили его на одно из своих собраний в помещении, где прихожане обычно собирались после службы; он стоял в тот день – единственный среди них мужчина – и пел вместе с ними «О, что за друг нам Иисус», а потом ел сахарное печенье с бумажной салфетки, положенной на колено. Когда он сказал Лорэн, что было бы неплохо, если бы она вела молитвенную группу, глаза у нее стали очень круглыми и она воскликнула: «О господи, нет!» На этом разговор и окончился. Она же совсем скоро будет матерью. Жизнь надвинулась на Тайлера волной серьезности и дивной необычайности, и он чувствовал, что и в самом деле детство его осталось позади.

Молитва – его личная утренняя молитва – происходила теперь в алтарной части храма, где каждое утро он сидел в полном одиночестве. Он любил едва ощутимый запах плесени, простые линии высоких окон, ряды крашенных белой краской скамей, воздух, который, казалось, хранил в своем спокойствии все мольбы и надежды и страхи тех, что вот уже в течение полутора веков сидели на этих скамьях в смирении пред Всевышним. Если кто-то, случалось, заходил в храм, Тайлер поднимал голову и кивал пришедшему, а если люди выражали такое желание, он молился вместе с ними. Тайлер чувствовал себя безмерно счастливым, что получил это место.

Поначалу он пытался молиться дома, у себя в кабинете, вместе с Лорэн. Однако она не молилась вместе с ним, как он надеялся. Она говорила, что уже помолилась сама, одна, хотя, когда они жили близ Брокмортона, она часто ходила с ним в часовню и сидела рядом, молясь вместе с ним. Но в Вест-Эннете, когда он пытался молиться у себя в домашнем кабинете, он всегда знал, что она возится на кухне, и поражался, что кастрюли и сковородки у нее всегда так гремят, а если он заходил на кухню и спрашивал: «Лорэн, у тебя все в порядке?» – она отвечала: «Да, уходи. Иди к себе в кабинет и молись. Или делай, что ты там еще делаешь».

А дел у него было много. Приход его был невелик, но ему необходимо было познакомиться с членами Церковного совета, с диаконами, с членами различных комитетов; он просмотрел дела прихожан, протоколы приема пожертвований, списки учеников воскресной школы, старые сообщения священникам округа. Он проводил много времени с секретарем церкви Матильдой Гоуэн – приятной пожилой женщиной, которая приходила в церковь дважды в неделю по утрам, чтобы размножать программы на мимеографе и отправлять письма, а также звонить слесарю, если где-нибудь что-нибудь текло, хотя церковный сторож Брюс Гилгор прекрасно делал свою работу, поддерживая здание церкви в надлежащем порядке. Тайлер писал проповеди, переписывал их, заучивал их наизусть, делал все возможное, чтобы быть доступным любому, кто нуждался в его пастырском наставлении и помощи. А люди в этом нуждались. В самый первый месяц его служения в Вест-Эннете перевернулся трактор, придавив сынишку Тейлоров и сломав ему ногу. Тайлер провел час в зале ожидания больницы, беседуя с родителями мальчика. Как-то к нему в церковный кабинет зашла женщина, владелица небольшой почты, и сказала, что, когда она училась в старших классах школы, она родила мальчика и отдала его на усыновление. Не думает ли Тайлер, что ей следует признаться в этом мужу?

Тайлера страшила такая ответственность. Но он обнаружил, что, если слушать очень внимательно, ответ придет сам собой. Хороший врач знает, что диагноз хранится у самого пациента, говорил ему Джордж Этвуд, и, как оказалось, владелица почты сама хотела признаться мужу. Так она и сделала. Конец был вполне счастливым.

Другая женщина пришла к нему в кабинет и рассказала, что ее соседка, вдова Дороти, бродит по окольным улицам в любое время дня и ночи. Тайлер отправился навестить вдову и нашел во дворе ее дочь: она проводила день со своими маленькими детьми, бегавшими вокруг нее. На вопрос, где Дороти, он получил небрежный ответ: «О, она там, наверху». Он обнаружил старую женщину в ее комнате, привязанную к стулу. Она взглянула на Тайлера с благодушием школьницы и просто сказала: «Мне руку больно». Так что Тайлер позвонил другой дочери этой женщины, в штат Коннектикут, и вскоре бедную старушку отправили на Окружную ферму, которая Тайлеру показалась таким ужасным местом, что он мог посещать ее лишь очень нечасто, и даже тогда – совсем ненадолго. История с этой вдовой не на шутку его обеспокоила. Правильно ли он поступил? Действительно ли дочь из Коннектикута не прислала денег, чтобы можно было заботиться о ее матери дома?

А владелица почты снова явилась к священнику и рассказала, что муж ее принял эту новость хорошо и теперь у нее есть еще одно признание: у нее родился еще один ребенок, через год после первого, уже от другого отца. Сказать ли ей мужу и об этом?

Тайлер, в большинстве случаев, внимательно слушал и говорил о бесконечной Господней любви.

Несколько раз их с Лорэн приглашали на обед. В гостях у Берты Бэбкок Лорэн, сидевшая на мягкой софе, сказала:

– Ой, я терпеть не могла уроки английского языка! – И это сразу, как только Берта рассказала об уходе на пенсию после сорока лет преподавания этого предмета. – У нас была такая глупая старая тетка, которая подпирала грудь учебником по орфографии.

Берта, которая сама была большегрудой пожилой женщиной, страшно покраснела, и Тайлер на минуту утратил чувство реальности.

– Вот видите, – нашелся он, – как повезло вашим ученикам, что у них были вы. Уверен, никто из них не мог бы сказать, что терпеть не мог ваши уроки английского языка.

– Надеюсь, что так, – ответила Берта. – Но ведь на самом деле ты никогда не можешь быть уверен.

– Ваш пирог с голубикой совершенное объедение, – сказал Тайлер. – Думаю, Лорэн захочет попросить у вас рецепт.

Лорэн взглянула на него, на Берту.

– Ладно, – сказала Лорэн.

Но тут на помощь пришел муж Берты:

– Лорэн, держу пари, вы не так давно были настоящим живчиком! – И он широко улыбнулся, показав кривые и пожелтевшие от многолетних чаепитий зубы.

– Думаю, да, – откликнулась Лорэн.

Тайлер ничего не сказал Лорэн после визита: он принял решение ее не критиковать. Она такая, как она есть, – яснолицая, красивая молодая женщина, и если она говорит то, что говорить не совсем хорошо, пусть себе: он не собирается ссориться с ней из-за этого.

А ссорились они из-за денег. Он набросал бюджет, чтобы показать жене, сколько денег можно израсходовать за неделю на еду и другие покупки, и она была неприятно поражена:

– А что же делать, если мне захочется купить что-нибудь?

– А что тебе нужно? Скажи мне, и мы вместе решим.

– А я не хочу никакого бюджета! Не хочу, чтобы мне говорили: «Ты можешь истратить ровно столько-то»!

– Но, Лорэн, у нас есть всего лишь «ровно столько-то»!

– Ребенку нужны будут всякие вещички!

– Разумеется, ребенку нужны будут вещички. И мы их купим.

У Тайлера были небольшие сбережения от чтения проповедей во время его летней практики и от работы на неполной ставке в библиотеке, когда он был студентом. Однако он очень скоро понял, что не может говорить с Лорэн о деньгах без того, чтобы разговор не обернулся ссорой. И ему не хотелось, чтобы денежные проблемы расцарапали ту нежность, которую оба питали друг к другу.

Несколько раз, возвращаясь домой с какого-нибудь собрания, он находил жену в слезах.

– О моя милая, – говорил он ей тогда, – что случилось?

Лорэн качала головой.

– Я не знаю, – отвечала она. – Только я ужасно скучаю. Тебя целый день нет, и даже если ты дома, то сидишь у себя в кабинете и работаешь.

Иногда они отправлялись повидать его друзей по колледжу или в Брокмортон, на обед к Этвудам. Но ей нужен был кто-то в городе, с кем она могла бы поговорить. Он это понимал и сожалел, что ей нельзя обсуждать никого из горожан.