Текст книги "Ночной поезд в Мемфис"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Что холодильная установка не сломалась, Вики. Это была умышленная диверсия. Починить установку не представляется возможным, ее требуется заменить. Одному Богу известно, сколько на это уйдет времени. Продолжение круиза придется отменить. Хамид сообщит об этом по нашем возвращении на теплоход. Вы ведь понимаете, что это означает?

Я не сводила глаз со Шмидта, который оживленно жестикулировал. До меня доносились звуки, напоминающие завывание койота, и отдельные слова – что-то насчет небес, мамы и паровозных гудков.

– Не уверена, – медленно выговорила я. – А что предложат пассажирам, кроме возмещения убытков?

– Это само собой. Но, я полагаю, большинство захочет на несколько дней остаться в Луксоре, поскольку это кульминационная точка путешествия. К счастью – или к несчастью для туристской индустрии, – здесь в отелях полно свободных мест. После чего...

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Кое-кто может решить вернуться в Каир, – тихо проговорила я. – Рано или поздно в Каире соберутся все. В Каире, где находится Каирский музей.

– Да, Вики, есть ли у вас какие-нибудь предположения относительно того, кто эти люди?

– Да, – я указала рукой, – вот он. Шмидт и Джон стояли, ожидая нас.

– Только не Антон! – воскликнул Лэрри.

– Не будьте смешным. Он. – Я не могла даже произнести его имя.

– Мистер Тригарт? – Интонация Лэрри была почти скептической. Он замедлил шаг. – Но он хорошо известный...

– Мошенник. Я встречалась с ним и прежде. Не знаю, кто с ним еще, он – единственный, кого я узнала.

– Но он не привез бы с собой беременную жену!.. – Лэрри выглядел потрясенным.

– Почему? Прекрасное прикрытие, разве нет?

Я услышала смех Джона. Шмидт обучал его новой песне. До меня донеслось несколько слов: «Проснувшись, увидел, что ноги мои в кандалах...»

– Идите сюда! Вики, скорее, что вы там плететесь! – кричал Шмидт. – Здесь великолепный вид!

– И еще одно, – быстро сказал Лэрри, – я хочу, чтобы во время пребывания в Луксоре вы остановились у меня. У меня здесь дом, как вы знаете...

– Разумеется, знаю, вы ведь устраиваете там прием, не так ли?

– Совершенно верно. Там вы будете в большей безопасности, чем в отеле. Антон, разумеется, тоже остановится у меня.

У Шмидта слух, как у кошки.

– Что это вы там обо мне говорите? – спросил он.

– Потом скажу, – ответила я. – Это сюрприз.

Шмидт обожает сюрпризы. Сияя, он потребовал, чтобы я немедленно восхитилась видом.

Дворец женщины-фараона Хатшепсут лежал внизу перед нами. Его колоннады и внутренние дворики были контрастно очерчены ярким солнечным светом и глубокими тенями. Возможно, это самое изящное и идеально пропорциональное сооружение Древнего Египта. Я мечтала увидеть его.

Но не при подобных обстоятельствах. Позади меня, засунув руки в карманы, сияя на солнце золотистой шевелюрой, Джон вполголоса напевал: «Спеть взволнованную песню может лишь тот, кто взволнован... Я взволнован, но волноваться мне осталось недолго».

Песенка, видимо, вполне отвечала его мыслям.

Глава восьмая

I

Хамид подождал, пока все соберутся на обед, после чего сделал объявление. Со стороны уже известных склонностью к ворчанью людей поднялся хор жалоб, но ропот и крики «Возмутительно!» постепенно стихали по мере того, как Хамид разворачивал перспективу новой программы. Обещания были гораздо более щедрыми, чем могло бы себе позволить большинство других компаний.

После обеда нас перевезут в отель «Уинтер пэлэс», разумеется, все расходы компания берет на себя. Четыре дня мы будем осматривать древние Фивы и их окрестности, что было предусмотрено старой программой. Затем все, кто пожелает, могут продолжить на другом теплоходе путешествие в Асуан и вернуться обратно в Луксор. Вместо этого можно сразу улететь самолетом в Каир и провести там две недели в «Мина хаус» или одном из четырехзвездочных отелей.

– Что скажете, Вики? – спросил Шмидт. – Что будем делать мы? Я лично голосую за Каир. Асуан sehr интересен, но кроме гробниц царедворцев...

– Нет необходимости принимать решение немедленно.

Я не могла отвести глаз от Джона. Когда он слушал Хамида, лицо его, кроме вежливого равнодушия, не выражало абсолютно ничего, словно устрица. У меня не было ни малейших сомнений относительно того, какое решение примет он. Ведь он знал обо всем заранее, наверное, даже сам руку приложил к поломке. Мэри тоже наблюдала за ним с несколько озабоченным выражением лица. Ее, разумеется, никто не спросит, но, будь я на ее месте (упаси Бог!), у меня были бы собственные причины предпочесть Каир.

Брак под дулом пистолета, подумала я, смакуя про себя эту отвратительную фразу. Видно, отец Мэри не промах. Но ему все равно никогда бы не припереть к стенке такого мастера уверток, как Джон, если бы у того не было своих резонов надеть на себя брачное ярмо. Спелый, сочный плод манго, который я ела, вдруг приобрел вкус песка, когда в голове моей защелкал счетчик: должно пройти не менее шести недель, чтобы удостовериться в беременности, может быть, даже больше, еще несколько недель – на подготовку свадьбы...

Месяцы! Это должно длиться уже несколько месяцев, тех самых, в течение которых он... навещал меня. А я между тем сидела и, как надоедливая идиотка из кантри-баллады, «хранила верность своему мужчине».

С громким горловым звуком я проглотила противный кусок манго. Шмидт всполошился:

– Что такое? Вас тошнит? Вас не может сейчас тошнить, мы...

– Да не тошнит меня, черт возьми! Не суетитесь, Шмидт. Пойдемте лучше паковать вещи.

Моя изящно обставленная каюта и симпатичный маленький балкончик никогда еще не казались мне такими привлекательными. Недолго пришлось наслаждаться шикарным туром, впрочем, у меня и не было возможности им насладиться. Мама всегда говорила, что если предложение кажется неправдоподобно заманчивым, возможно, так оно и есть.

Несколько утешало приглашение Лэрри погостить у него. (Это, несомненно, произвело бы впечатление на мою маму.) Я видела в каком-то журнале фотографии его луксорского дома, это был не просто дом, а целая усадьба с прекрасными садами, бассейном и прочими штучками, которые богатые люди почитают необходимыми для счастья.

К тому же я буду далеко-далеко от Джона и его беременной жены.

Я вообще не умею аккуратно укладывать чемоданы, а в тот день и вовсе не была расположена к порядку и методичности, поэтому просто рассовала вещи по сумкам как попало и выставила багаж у двери. Еще раз проверив гардероб и выдвинув ящики стола, чтобы убедиться, что ничего не забыла, я открыла сейф.

Пленки исчезли.

Я приседала перед сейфом, шарила внутри рукой в надежде найти хоть что-нибудь – оружие, записку, коробку конфет – что угодно, лишь бы это свидетельствовало о внимании ко мне, когда зазвонил телефон. Я схватила трубку и закричала:

– Что вам надо, Шмидт?

– Боюсь, это всего-навсего я, – извиняющимся тоном тихо произнес мужской голос.

– Лэрри?

– Да. Надеюсь, вы примете мое приглашение? Я хотел подтвердить его лично, но вы ушли из ресторана прежде, чем я успел поговорить с вами.

Значит, он не шутил. Легкая дрожь пробежала у меня по спине: я испытала некую смесь удовольствия, облегчения и новой тревоги. Ситуация, должно быть, и впрямь стала серьезной, раз он спешит перевезти меня в безопасное место.

– Это очень любезно с вашей стороны. Вы уверены, что я не стесню вас?

– Я уверен, что для вас это лучшее из всех возможных мест.

Ему не понадобилось меня уговаривать.

– Хорошо, – сказала я, – спасибо. А как насчет Шмидта?

– Я уже поговорил с ним. Он сказал, что примет приглашение, если его примете вы. Следовательно, вопрос можно считать решенным. Встречаемся в холле, скажем, через полчаса.

Мне нечего было делать в своей каюте, поэтому я отправилась в салон, где ожидала встретить Шмидта, поскольку Хамид сообщил, что там будет работать бар для тех, кто пожелает воспользоваться его услугами, – прощальный привет «Царицы Нила». Шмидт не пожелал в отличие от некоторых других, в частности Элис и Фейсала, что-то серьезно обсуждавших. Я подошла к ним.

– Итак, что будет с вами, друзья?

– Все друзья рано или поздно расстаются, – сказал Фейсал с театральным вздохом. – Мы расстанемся раньше, чем я надеялся, но еще несколько дней у нас есть. Здесь, в Луксоре, я буду по-прежнему сопровождать группу.

– А потом?

Его улыбка сделалась особенно ослепительной:

– Потом произойдет нечто хорошее, по крайней мере для меня. Я пока не имею права говорить об этом. Вы пойдете со мной сегодня в Луксорский храм?

Я покачала головой, и Фейсал окинул меня снисходительным мужским взглядом:

– Будете наряжаться к приему? Ладно, пока. Он посмотрел на часы и встал.

– Я не буду жить в отеле. Лэрри пригласил меня погостить у него.

Элис испуганно глянула на меня, потом рассмеялась:

– Поздравляю. Вы первая за много лет одинокая женщина, удостоившаяся этой чести.

– У Лэрри будет достойный соперник, – пояснила я, – Шмидт тоже приглашен.

Фейсал снова широко улыбнулся, он определенно был в превосходном настроении:

– Лэрри не из тех, кто женится, как вы выражаетесь. И он для вас слишком стар. Вы не забыли, что обещали позволить мне показать вам ночную жизнь Луксора?

– Буду рада. Спасибо, Фейсал.

– Тогда до вечера. – Он ушел, подхватив по дороге Сьюзи. Я слышала ее возбужденный, притворно протестующий голос, когда он повел ее к выходу.

– Вы действительно будете жить у Лэрри? – Элис не стала ждать ответа, а задумчиво продолжила: – Тогда с вами все будет в порядке. Его крепость может выдержать любую осаду.

– А как же вы?

– Я выбываю из игры. – Элис даже не старалась скрыть своего облегчения. – Меня попросили сопровождать группу, едущую в Асуан.

– Значит, вы с... кем-то разговаривали?

Салон постепенно пустел, но я все равно предпочла не называть имен.

– Еще нет. Я должна встретиться с... кем-то сегодня после обеда в Луксорском храме. Но не думаю, что в моих услугах будут нуждаться и дальше. Люди, которые... имеют отношение к делу, в Асуан не поедут. – Она сняла очки и поднялась. – Так или иначе, я с этим собираюсь покончить. Я слишком стара для подобных эскапад. До встречи.

Я подождала, пока она отойдет подальше, затем тоже двинулась к выходу. Безусловно, она права. Пассажиры, едущие в Асуан, отношения к делу не имеют. Наблюдать следует за теми, кто собирается в Каир.

Выйдя в холл, я увидела, что последние из собравшихся сойти на берег покидают теплоход, в холле ожидал лишь мой эскорт: Шмидт, Лэрри и неизменный Эд. Из открытых дверей трап был перекинут на стоявший рядом, борт к борту, другой теплоход. Чтобы попасть на пристань, нужно было пройти через него. Лэрри сказал, что иногда у пристани стоят борт к борту до пяти судов.

Ожидавший нас автомобиль был из тех, что строят по спецзаказам для шейхов; я не сомневалась, что тонированные стекла в нем пуленепробиваемые. Эд сел впереди с шофером, мы втроем оказались сзади в приятном уединении. Места здесь хватило бы для четырех законных жен шейха и пары наложниц.

Вдоль берега тянулся хорошо известный Шари эль-Бахр-эль-Нил. Это красивый бульвар с тремя прогулочными аллеями, по другую сторону которого разместился длинный ряд домов. Древние храмы изящно сочетаются с современными отелями и сувенирными магазинами. Мы проехали мимо «Уинтер пэлэс», где предстояло разместиться нашим спутникам, и приблизительно через милю свернули на боковую узкую дорогу. Впереди показались стены, и впрямь похожие на крепостные. Поверху тянулись зловещие кольца колючей проволоки, а въездные ворота, похоже, были стальными. При приближении автомобиля они медленно раздвинулись.

Я толкнула Шмидта в бок:

– Знаете, Шмидт, кажется, мы уже не в Канзасе.

Ощущение было такое, словно черно-белое изображение на экране внезапно сменилось яркими красками пленки «Техноколор». Последнюю милю мы ехали мимо многоэтажных отелей и каменных фасадов, украшенных яркими надписями на арабском и полудюжине других языков. За зловещими стенами крепости Лэрри открылись зеленые лужайки и разноцветные клумбы. К строениям, крыши которых просвечивали сквозь листву, вели продуваемые ветром дорожки, проложенные меж тенистых деревьев. Главный дом оказался невысоким сооружением из светлого кирпича, без всяких претензий. Это двухэтажное здание было покрыто красной черепицей, вдоль верхнего этажа тянулись балконы.

Шмидт ничего не ответил на мое замечание. В детском восторге он широко открыл рот от изумления.

Когда мы вышли из машины, на нас налетела целая куча райсов [45]45
  Так в Египте называют прислугу мужского пола.


[Закрыть]. Два человека понесли мои вещи наверх, в отведенную мне комнату, где уже ждала седовласая горничная, готовая разобрать их. Она энергично возражала против моих попыток помочь ей, но я не желала, чтобы она увидела, в каком состоянии находится моя одежда. Мне удалось избавиться от служанки, лишь вручив ей охапку вещей, которые следовало погладить.

На столе стояли хрустальный графин с минеральной водой, корзина с фруктами и, конечно же, ваза со свежими цветами. Я плохо пообедала, поэтому взяла яблоко (разве в Египте растут яблоки? Или Лэрри их доставляют самолетом?) и, жуя его, вышла на балкон.

Уродливых стен отсюда видно не было, их скрывали аккуратные посадки кустов и деревьев. Жаждущую траву орошали фонтанчики, далеко распылявшие воду, в их брызгах играли маленькие радуги. Я смогла бы привыкнуть к жизни в такой роскоши. Безо всякого усилия над собой.

Глянув на свои исцарапанные босоножки и измятую юбку, я скептически усмехнулась. Сомневаюсь, что у Лэрри были честные намерения – или даже нечестные в определенном смысле слова. Он просто делал дело, но меня устраивало и это.

Лэрри сообщил, что некоторое время будет занят, и попросил чувствовать себя как дома – осмотреть жилище и сад, искупаться в бассейне, полистать книги в библиотеке. Прислуга будет выполнять любые наши желания.

Я прилегла на кровать, всего лишь минут на пять.

Меня разбудили раскаты грома. Моргая спросонья, я увидела, что пол расчерчен золотыми полосками солнечного света, и сообразила, что это был не гром. Кто-то стучал в дверь. Кто же, если не Шмидт? Хорошо обученные слуги, как знаем мы, искушенные в шикарной жизни люди, в дверь не колотят.

– Входите! – крикнула я, потягиваясь, как кошка. Он вошел. Или это был еще один райе? Длинная галабея в зеленую и пурпурную полосу скрывала его пухлые формы. Розовые пальчики торчали из сандалий.

– Как вы можете тратить время на сон! – воскликнул он. – Я уже осмотрел дом. Вы должны это увидеть, Вики, у Лэрри есть чудесные предметы антиквариата. Я их видел, то есть, понимаете, это не совсем антиквариат, это произведения исламского прикладного искусства и мебель. Но сейчас нет времени. Мы пьем коктейли возле бассейна. Быстренько надевайте свое бикини.

Идея мне понравилась. Я выудила из ящика купальник – я женщина скромная, бикини не ношу, – и удалилась в ванную комнату. Шмидт потянулся за мандарином.

– О, вы выглядите очень мило, – одобрительно сказал он, когда я вышла из ванной. – Нет-нет, не надо больше ничего надевать. У вас же нет такого живота, как у меня, вам не нужно...

– Заткнитесь, Шмидт, – сказала я любезно и накинула купальный халат.

Он безошибочно вывел меня на лестницу и потащил по затененному коридору, выходившему во дворик, окруженный высокими внутренними стенами. Гибискусы и розы цвели здесь во всем своем тропическом великолепии, жасмин сплетался с перголой, а голубая вода в огромном бассейне неопределенной формы сверкала на солнце. Лэрри встал со стула, стоявшего в тени цветущего куста, и поспешил мне навстречу.

На нем были черные плавки, и мне показалось, что он старается втягивать живот. Вообще-то он выглядел намного моложе, чем большинство мужчин в его возрасте, но, боюсь, я не отдала должного его внешнему виду. Нечто другое, вернее, некто другой привлек мое внимание.

На противоположном конце бассейна в стартовой позе – подняв руки и немного согнув ноги в коленях – застыл на трамплине для ныряния человек. Он не смотрел в мою сторону, но я знала, что он видит меня; его поза была призвана продемонстрировать загар и гибкость линий сильного тела, он держал ее чуточку дольше, чем нужно, перед тем как подпрыгнуть и нырнуть, пролетев в воздухе и пронзив воду, словно водяная змея.

Я повернулась к Лэрри:

– Какого черта!..

Я была в такой ярости, что забыла о Шмидте. Лэрри предупреждающе поднял руку, и это образумило меня. Шмидт удалялся по направлению к кусту перголы, но если бы я продолжала на той же ноте, он бы меня услышал.

– Отсюда так же трудно выбраться, как и попасть сюда, – тихо сказал Лэрри. – Предпочитаю, чтобы он оставался у меня на глазах, чем свободно разгуливал по Луксору.

– Он не такой дурак, чтобы допустить здесь какую-нибудь оплошность, – упорствовала я. – Он знает, что находится под подозрением.

– Не дурак, о нет. – Лэрри пристально смотрел на Джона, вылезшего из воды и сидевшего на краю бассейна. Шмидт мелкими шажками, покачивая в руке стакан, подошел к нему и радостно его поприветствовал. Улыбнувшись в ответ, Джон лег на спину и подложил руки под голову, при этом мускулы у него на груди напряглись и обозначились ребра и ключицы. Он немного похудел, самую малость: ему никогда не нужно было сбрасывать много веса, но теперь изящные кости были видны лучше.

– Не дурак, – повторил Лэрри. – А вот заносчив – да. И если мы протянем ему кончик веревочки подлиннее...

«Он прекрасно подходил для виселицы» – такую эпитафию я когда-то придумала для Джона. Интересно, в Египте существует казнь через повешение?

– Мне нужно выпить, – сказала я.

Джон снова соскользнул в воду. Шмидт снял халат, швырнул его на землю со щегольством Арнольда Шварценеггера (на которого, прямо скажем, ничуть не был похож) и, зажав нос двумя толстыми пальцами, прыгнул в бассейн. Фонтан брызг поднялся к небу. Отведя взгляд от этого зрелища, я последовала за Лэрри к зарослям перголы. Мэри была там. Она растянулась в шезлонге, полуприкрытая веточками жасмина и почти ничем более. Ее купальный костюм был очень французским – пара лоскуточков и несколько бретелек. Она выглядела в нем скорее мило, чем сексуально. Ее формы были столь же изящными, сколь детскими. Ни единой выпуклости. Я заставила себя прекратить этот мысленный комментарий. Чувствуя себя на ее фоне большой белой коровой, я неуклюже протопала по направлению к кустам и уселась на стул рядом с Мэри, а Лэрри занялся напитками и льдом. Обстановка была уютной и неофициальной, никаких слуг, просто маленькая дружеская компания.

– Здесь восхитительно, не правда ли? – сказала Мэри. – Как любезно со стороны Лэрри пригласить нас.

– Угу.

С дальнего конца бассейна донеслись два голоса, слившиеся, если позволительно столь вольно толковать это слово, в песне. Очевидно, певцы далеко углубились в историю музыки кантри, ибо то, что они исполняли, было действительно старьем: «Были бы у меня крылья, как у ангела, пролетел бы над стенами этой тюрьмы...»

«Черта с два! – подумала я. – На этот раз будешь сидеть как миленький. И никто не заслуживает этого больше, чем ты».

II

Вернувшись к себе в комнату, я увидела, что мои вещи, тщательно отглаженные, висят в шкафу. От них чуть пахло жасмином.

Это был не простой, а позолоченный и изукрашенный резьбой необъятный стенной шкаф, служивший хранилищем одежды. Мой жалкий гардероб занимал меньше половины его обширных недр. Дверь шкафа, инкрустированная пластинами сандалового дерева, как и вся мебель в комнате, была старинной, красивой и, вероятно, очень ценной. Я со знанием дела осмотрела инкрустации, пожалев, что не являюсь в средневековом исламском искусстве тем экспертом, за которого себя выдавала. Как и ортодоксальный иудаизм, ислам запрещает изображать человеческие фигуры в произведениях искусства. Орнамент на дверях воспроизводил цветы и куфические письмена. Узор на витиеватой позолоченной решетке был вырезан так умело, что отверстия в ней составляли детали единого рисунка. К тому же решетка занимала всю верхнюю часть двери, что было очень разумно: в жарком климате это создавало столь нужную циркуляцию воздуха между вещами, висящими внутри.

В отличие от комнаты примыкавшая к ней ванная была абсолютно современной. В ней имелся даже встроенный фен, за который я мысленно особо поблагодарила Лэрри, когда пыталась привести в порядок свои непослушные мокрые волосы. Я, конечно, сделала глупость, отрастив их: они у меня густые и тяжелые, и сушить их приходится целую вечность. Я пообещала себе подстричься, как только вернусь домой.

Семейный ужин с хозяином был назначен на пятнадцать минут восьмого. Прием начинался в девять. Понимая, что буду выглядеть, мягко выражаясь, экстравагантно, я все же могла надеть лишь свое старое доброе обтягивающее черное платье для коктейля и как раз натягивала его, когда Шмидт забарабанил в дверь.

Он пришел на десять минут раньше. Я толкнула дверь затянутой в чулок ногой, дверь распахнулась. Шмидт был разочарован: он всегда старается застать меня неглиже.

– Вы уже готовы, – печально сказал он.

– Ни чуточки. Садитесь, Шмидт. Я буду причесываться.

– Но ваши волосы так мило падают на плечи, оставьте так.

– Они лезут мне в рот, когда я ем.

В белом фраке и белом галстуке Шмидт выглядел, как пухленький пингвинчик. Подойдя к зеркалу, он стал перекалывать булавку, поправляя галстук и ленту, по диагонали пересекавшую его грудь. Лента была пурпурной. Мы вместе ее покупали. Счастье, что мне удалось отговорить его от покупки медали, которую он собирался приколоть к ленте.

Я увешала себя фальшивыми драгоценностями, включая медальон, но исключаяэмалевую розочку. Медальон никогда еще не выглядел так безвкусно. Увидев это, Шмидт открыл было рот, но решил воздержаться от комментариев. Он много раз делал попытки купить мне ювелирные украшения и, надо признать, в этой области, как и во всем, что касается искусства, обладал отменным вкусом. Кроме того, у него больше денег, чем он может истратить, как бы ни изощрялся. Почему в таком случае я не принимала его даров? Не потому, что подозревала его в каком-то тайном умысле – Шмидт любит меня как дочь и друга. Просто не хотела, чтобы наша дружба была омрачена дорогими и односторонними отношениями.

Порой я бываю страшной дурой.

Возле лестницы Шмидт предложил мне руку, и мы стали спускаться по ней с неторопливым достоинством. Уверена, мысленно он видел нас не как толстого коротышку и долговязую неуклюжую тетку, а как короля Рудольфа и принцессу Флавию, спускающихся в бальную залу меж двух рядов куртуазных придворных. Во внезапном порыве нежности я сжала его руку. Он ответил таким же пожатием, но не взглянул на меня. Он улыбался с царственной снисходительностью и вышагивал в такт, видимо, звучавшему у него в голове королевскому гимну Руритании.

Не могу сказать, что дружеский ужин доставил мне большое удовольствие. Уитбред и Шредер отсутствовали. Я решила, что они заняты последними приготовлениями к приему. Шмидт все свое внимание сосредоточил на Мэри, чьи тонкие руки и ключицы не скрывало платье из голубого шифона с глубоким декольте. Это платье вполне можно было бы покрыть изображениями долларовых купюр, что соответствовало бы его стоимости. На ней был сет, состоявший из серег, колье и браслета, – сапфиры с бриллиантами. Тяжелый браслет отягощал тонкое запястье.

На этот раз Джон говорил очень мало. Он выглядел озабоченным; пару раз Мэри пришлось повторять вопрос или замечание, чтобы оно до него дошло.

Наконец Лэрри взглянул на часы:

– Пора идти. Скоро начнут съезжаться гости.

Парадный зал занимал пол-этажа. У меня нет слов, чтобы описать его. (Слов не хватает, видимо, потому, что не хватает знаний по исламской архитектуре.) Внешняя стена, обращенная в сад, представляла собой великолепное сооружение из витражей и замысловато вырезанных деревянных панелей. Арки и колонны, обрамлявшие окна, были облицованы старинными сине-зелеными и коралловыми изразцами.

Предметы искусства, расположенные в нишах двух внутренних стен, имели не исламское, а древнеегипетское происхождение – голова фараона в двойной короне в натуральную величину, сделанная из песчаника, маленькая раскрашенная статуэтка стройной девочки, несущей на голове корзину, деревянная панель от косметической шкатулки с изображением ибиса, припавшего к земле, распластавшегося, или как там это у них, у ибисов, называется. Для человека со вкусом и деньгами Лэрри коллекция казалась скромной. Все это были хорошие вещи, но ни одну из них я не назвала бы выдающейся.

Впрочем, я не успела рассмотреть их в подробностях: Лэрри потащил меня к дверям, где следующие полчаса мне предстояло рядом с ним приветствовать прибывающих гостей. Наверняка это было кульминацией моей светской карьеры. Пожимая руку министру внутренних дел или позволяя главе Египетского департамента древностей поцеловать кончики моих пальцев, я не переставала повторять про себя: ах, если бы все это видела моя мама! Даже лучшие из нас, к коим я себя причисляю, подвержены снобизму.

Наши спутники приехали в числе последних. Сьюзи сверкнула на Лэрри своими ослепительными зубами, а меня заключила в объятия. На моей груди остались следы от ее бриллиантов. Лэрри подвел ее к министру чего-то. Я поприветствовала Свита и его молчаливого компаньона, заметила, что Луизины покрывала несколько опали, и продолжила пожимать руки остальным. Среди них был и Фей-сал, совершенно неотразимый в черном смокинге и темном галстуке. Он поцеловал мне руку и подмигнул.

– Ну все, – сказал Лэрри, когда прошел последний из гостей. – Пойдите выпейте шампанского, вы заслужили.

Почти в тот же миг его захватил какой-то сановник, и я ретировалась в относительно тихий уголок. Потягивая шампанское – с осторожностью, поскольку оно действует на меня пагубно, – я осматривала зал. Наши столпились вместе, кроме Сьюзи, которая уже подцепила себе генерала. А может быть, полковника, я не разбираюсь в знаках различия. У него на груди красовалось несколько акров орденских ленточек, и казалось, что он так же очарован Сьюзен, как она им. Заметила я и Эда, занявшего стратегическую позицию у окон, выходящих на лужайку: он неотступно следил за толпой гостей. Его смокинг был сшит у хорошего портного, но в нескольких местах под ним что-то топорщилось. Поначалу я не нашла Шмидта, но потом увидела, что он направляется ко мне в сопровождении молодого человека с широким, открытым лицом, которое вызвало во мне внезапный приступ ностальгии. В моем родном городке полно таких лиц. Должно быть, этот человек из Миннесоты.

Оказалось, что он из Далласа, но это выяснилось позже. Шмидт представил мне его как доктора Пола Уитни, директора «Чикаго-хаус», луксорского отделения Института восточных культур.

– Без титулов, пожалуйста, – сказал Пол с широкой улыбкой. (О, эти чудесные, крупные зубы! Только в Миннесоте...) – Это место просто кишит докторами. Впрочем, повод подходящий, не так ли?

– Не знаю, что это за повод, – призналась я. – Лэрри говорил о каком-то сюрпризе...

– Не такой уж это сюрприз. Мы здесь, в Луксоре, все безнадежные сплетники. Лэрри передает этот дом в распоряжение Департамента древностей и учреждает здесь исследовательский институт, который будет специализироваться на проблемах консервации памятников.

Он взял бокал с подноса, предложенного официантом. Я тоже. Какого черта! Два бокала не причинят мне вреда.

– В высшей степени благородное и щедрое деяние, – сказал Шмидт. – Надеюсь, мой юный друг Пол, для вас это не поражение?

Полу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем говорил Шмидт. Потом он засмеялся:

– Здешняя обстановка производит, конечно, гораздо большее впечатление, чем наша. Эпиграфический институт основан в двадцатые годы, и хоть мы стараемся не отставать от времени, не так-то легко изыскивать средства. В археологии появилось много новых технологий, а оборудование стоит кучу денег. Здесь все – на уровне искусства: от компьютеров до оснащения специальных лабораторий. Но нет, мы не признаем себя побежденными. Напротив. Мы тоже занимаемся проблемами консервации – регистрируем памятники, прежде чем они разрушатся окончательно.

Шмидт задал ему несколько вопросов о храме Медине Хабу, с которым был связан один из главных проектов Эпиграфического института и который интересовал меня лишь в общих чертах, а вернее сказать, не интересовал вовсе. Заметив мой блуждающий взгляд, Пол любезно сменил тему:

– Если у вас будет время, Вики, мы были бы рады принять вас в нашем скромном заведении. У нас – одна из лучших в стране библиотек, не хотите ли поработать в ней?

Я выразила признательность, но добавила, что Фейсал, Элис и Пэрри успели по горло напичкать меня информацией, которая, боюсь, выветрится у меня из головы уже через две недели.

– Они все – первоклассные специалисты, – согласился Пол. – Для такого изысканного тура, как ваш, лучших не сыскать. Да, кстати, это мне напомнило... Среди вас есть человек, с которым мне очень хотелось бы познакомиться. Вы оба, я уверен, знаете мистера Тригарта. Можете мне его показать?

– Мы сделаем лучше! – воскликнул Шмидт. – Мы вас представим. Он наш... э-э, гм-м... Мы подружились с ним во время этого путешествия. Так где же... Ага, вот он, беседует с министром внутренних дел.

Если требовалось что-то еще, чтобы окончательно деморализовать меня, то эта последняя фраза завершила дело. Помимо всего прочего, министр внутренних дел отвечает за сохранность национального достояния.

Когда мы подошли, коренастый, с кофейной кожей господин, с которым беседовал Джон, дружески похлопал его по спине и удалился. Джон увидел, что мы идем к нему, и выжидательно поднял бровь, изобразив вежливый интерес.

Пол представился сам, он не мог дождаться, пока это сделает Шмидт.

– Для меня такое удовольствие, мистер Тригарт, познакомиться с вами. Директор уже писал вам, но я счастлив лично выразить свою благодарность.

– Благодарность, – повторил кто-то. Да я же и повторила.

Джон скромно опустил глаза, но я успела заметить злорадный блеск, вспыхнувший в них.

– Благодаря мистеру Тригарту Институту восточных культур был возвращен украденный ранее предмет древнего искусства, – растолковал нам Пол. – Один из служащих мистера Тригарта приобрел его по подложным документам, представленным продавцом. Но, увидев покупку, мистер Тригарт распознал в ней оригинал и тут же связался с нами.

– И сколько он с вас за это взял? – поинтересовалась я. Видимо, двух бокалов шампанского мне все же было многовато.

Лицо Джона выразило благородное негодование, но зловещий огонек в глазах не погас и предназначался по-прежнему мне. Пол, шокированный, ответил:

– Только то, что заплатил за этот предмет – очень немного. Он отказался даже от вознаграждения, причитающегося нашедшему украденное.