Текст книги "Ночной поезд в Мемфис"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Не обращая внимания на Луизу, он повел нас туда, откуда мы пришли.

Все гурьбой поспешили за ним. Едва ли кому-нибудь было здесь уютнее моего, причем я имею в виду не только температуру и спертость воздуха. Погребальная камера была достаточно просторна, по словам Фейсала, – около тридцати квадратных футов, и головой потолок не задевала даже я. Тем не менее, меня не покидало ощущение, что он нависает надо мной, а подпиравшие его каменные столбы вот-вот рухнут.

Непочтительно что-то насвистывая, Джон изучал стену, а Мэри робко подошла ко мне.

– Вам хочется уйти отсюда так же, как и мне? – прошептала она.

– Не знаю. А вам очень хочется? – Я вытерла испарину со лба.

– Думаю, отчасти дело в психологии, – пролепетала Мэри. – Напоминание о смерти, распаде, темнота...

Эти слова произносить в моем присутствии не следовало. Ничего не ответив, я решительно направилась к выходу.

Однако я не стала подавать вида. Погребальные покои, которые мы осматривали в мастабах Саккары, находились над землей; гробницы Амарны вырублены в скалах, но там мы не спускались в погребальные камеры, а в помещениях, где побывали, всегда в отдалении виднелся дневной свет. Нынешняя экскурсия оказалась для меня самым трудным испытанием. Но я решила, что должна победить свою фобию. Однако почему нужно делать это так стремительно? Лучше постепенно. Какого дьявола прыгать сразу на спину здоровенной лошади, начну-ка я с маленького пони и буду продвигаться вперед потихоньку.

Одна из дочерей Эхнатона умерла в детстве и похоронена в отцовской гробнице, в анфиладе боковых покоев. По тому, что здесь сохранилось, трудно восстановить картину, представлявшуюся мне столь трогательной: маленькое спеленатое тельце на смертном одре и безутешные родители, горестно склонившиеся над ним. Какие-то вандалы пытались вырубить часть рельефа: глубокие зазубрины разрушили верхнюю половину изображения тела царевны и ряд других деталей.

– Вот почему я панически боюсь того, что эти памятники становятся все более доступными, – сказал стоявший рядом со мной Лэрри. – Эти рельефы были целехоньки вплоть до тридцатых годов.

– Но нельзя же всю вину возлагать на бедных крестьян, – заявил стоявший по другую сторону от меня Шмидт, этот тайный социалист. – Ответственность за подобные безобразия несут европейские и американские коллекционеры, которые платят бешеные деньги за незаконный вывоз антиквариата. Разумеется, я не имею в виду вас, – спохватился он.

Лэрри рассмеялся:

– Именно поэтому моя коллекция не столь впечатляюща. Все лучшее расхватали музеи и менее щепетильные коллекционеры еще до того, как я этим увлекся. Так или иначе, меня больше интересует консервация, чем коллекционирование.

Когда мы покидали усыпальницу царевны, я заметила, что Джон снова отстал, в то время как Мэри шла следом за мной. Может, «милые бранятся...»? Я подождала ее и дружески ей улыбнулась. У меня, разумеется, не было никаких тайных намерений.

– Ну вот почти и все, – ободряюще сказала я.

– Да нет, все в порядке. – Голос ее, однако, слегка дрожал. – Было очень интересно.

Мы начали подниматься по галерее. Теперь она показалась немного круче, чем когда мы по ней спускались. Анфилада комнат, которые, как сказал Фейсал, возможно, предназначались для захоронения Нефертити, находилась на полпути к выходу. Указав на вход в нее, где уже ждали остальные, я спросила:

– Пропустим это последнее лакомство или пойдем? Мэри быстро посмотрела назад. Джон находился на некотором расстоянии и не обращал ни на кого никакого внимания. Интересно, сможет ли маленькая недотепа принять решение, не посоветовавшись с ним? И что это он один там делает? Быть может, они действительно поссорились и он дуется, желая, чтобы Мэри чувствовала себя виноватой в том, что задела его ранимое сердце?

– Давно хотела вас спросить... – словно между прочим сказала я, – про Джен. Как она?

– Гораздо лучше. По сути дела...

Она запнулась. Джон появился внезапно, за ее спиной замаячил его силуэт.

– Ты меня напугал, дорогой! – воскликнула Мэри.

– По сути дела, – продолжил он ее прерванную фразу, – ей уже настолько хорошо, что она может отправиться домой.

– Вы хотите сказать, Джен покидает Египет? – Я воззрилась на него в изумлении.

– Покинула. Сегодня утром. Моя мать не доверяет египетским врачам и больницам.

– Значит, она не вернется к нам?

– Нет.

Я перевела взгляд с самодовольно ухмыляющегося Джона на потупившуюся Мэри. Не из-за этого ли они поссорились?

– Вы, кажется, не слишком огорчены, – заметила я.

– Нисколько. Она мне до смерти надоела, – грубо отрезал Джон. – Ну ладно, девочки, пошли. Вы слоняетесь здесь так, будто вам все это очень нравится.

К тому времени, когда мы осмотрели еще несколько незаконченных помещений, высеченных в скале, и послушали объяснения Фейсала насчет их вероятного предназначения, все, даже Луиза, готовы были закруглиться.

– Я не ощущаю ее присутствия, – театрально продекламировала Луиза, – красавица Нефертити погребена не здесь.

– Может, она и права, – тихо сказал Лэрри, – но дело вовсе не в ее ощущениях. Кстати, с каких пор она стала специалисткой по Нефертити?

– Наверное, это героиня ее будущей книги, – предположила я.

– Но тогда почему она так взбесилась из-за того, что мы не поехали в Медум? – удивился Лэрри. – Тамошняя пирамида построена за тысячу лет до рождения Нефертити.

– Исторические романисты не принимают во внимание таких мелочей, – объяснила я, испытывая некоторое чувство неловкости при воспоминании о перипетиях судьбы собственной героини. Идею спрятать Розанну в кладовке для мётел, чтобы ее не нашел Чингисхан, правдоподобной не назовешь, но Шмидту она понравилась, а он был главным читателем и вдохновителем моей саги.

Разгоряченные, умирающие от жажды, покрытые пылью, мы словно пчелки к улью потянулись к холодильнику и стали накачиваться холодными напитками. Послеполуденная жара была чудовищна, но и она показалась нам освежающей по сравнению с тяжелым, застоявшимся воздухом подземелья. Даже в тени я ощущала, что кожа моя словно высыхает и съеживается. Но именно благодаря такому климату – немилосердному и часто губительному для живых – в Египте так хорошо сохранилось столько мумий.

Бленкайрон на обратном пути хотел осмотреть еще несколько захоронений, но с приличествующей ситуации улыбкой отказался от этой идеи, поскольку остальные ее категорически отвергли. Когда он предложил остановиться у южных захоронений, Мэри издала глухой стон. Шмидт, галантный, как всегда, поспешил к ней и предложил опереться на его руку.

Он держался хорошо, но я за него беспокоилась. Несколько лет назад Шмидт перенес операцию на открытом сердце. Он утверждал, правда, что стал после нее новым человеком, но я видела, что новый выглядит таким же больным, каким выглядел старый. Его лицо раскраснелось от жары и ходьбы, но улыбка оставалась такой же широкой, а усы – такими же непокорными. Было очевидно, что он наслаждается жизнью.

Я пропустила вперед Шмидта с Мэри и остальных. У меня почти не было возможности поговорить с Джоном наедине. Задержись я с ним в какой-нибудь пустой усыпальнице, это могло бы вызвать подозрения. А вдруг он тоже стремится остаться со мной с глазу на глаз? Может, именно поэтому держится вдали от Мэри?

Гипотеза моя получила подтверждение, когда Джон, догнав меня, ясно и четко проговорил:

– Гуляете в одиночестве, доктор Блисс?

– Давайте оставим формальности, – предложила я, растягивая губы в сдержанной улыбке.

– Пытаюсь, но не могу преодолеть врожденный трепет, даже благоговейный ужас перед академическими титулами. – Он постепенно понизил голос: – Не представляю себе, чтобы я мог называть профессора Шмидта Антоном.

– Попробуйте называть его Пупсиком, – предложила я.

Он поджал губы, чтобы удержаться от смеха или непочтительного замечания. Воспоминание об особенно напряженном моменте одной из наших предыдущих встреч могло спровоцировать его и на то, и на другое.

Хриплым шепотом я продолжила:

– Что ты ему сказал?

– Почему бы тебе не спросить у него самого?

– Собираюсь. Но сначала хочу услышать твою версию. Кончай увиливать, нас ждут. – Я картинно споткнулась, остановилась и сделала вид, что рассматриваю ушибленную ногу.

– Совпадение, – ответил Джон, беря меня под локоть, чтобы поддержать. От его прикосновения кровь в руке застыла.

– Он никогда в это не поверит.

– Придется, куда он денется!

– Со Шмидтом такие штучки не проходят.

– Я не обязан отвечать за разнузданное воображение Шмидта. Если мы будем говорить одно и то же, что ему останется?.. – Он замолчал, потому что к нам спешили Фейсал и Лэрри. – Не растяжение ли это? – притворно поинтересовался Джон. – Наверное, Фейсал мог бы... э-э-э... отнести вас на руках?

Подразумевалось, что у него самого подобного желания нет, да даже и Фейсалу будет нелегко поднять такую дылду. Я сдержалась:

– Благодарю, не нужно, я просто подвернула ногу. Уже все хорошо.

Свидание со Шмидтом устроить было проще. Мы назначали его, вопя во всю силу своих легких, чтобы перекричать грохот платформы, скачущей по неровной дороге. Шмидт хотел встретиться в салоне и приятно провести время со всеми новоприобретенными друзьями. Это меня несколько успокоило: значит, он поверил в версию о совпадении и не собирается задавать вопросы об истинных мотивах моего участия в этом круизе. Однако я считала, что лучше прочесть ему краткую лекцию о такте и скромности, прежде чем отпустить в свободное плавание, поэтому напомнила, что у него еще вещи не разобраны, и мы договорились, что, приняв душ, я зайду к нему.

Закрыв и заперев дверь на все замки, я проследовала не в душ, а к сейфу. Записка все еще лежала там.

Я топнула ногой и выругалась. Это не помогло, поэтому я отправилась в душ. Быть может, мой таинственный связник пока не имел возможности забрать записку? Все же мне это не нравилось, и холодная вода, вскипавшая на моем разгоряченном теле, не могла унять сомнений, вскипавших в моем разгоряченном мозгу. Я одевалась, когда раздался стук в дверь.

Накинув халат, я поспешила открыть и с удивлением воскликнула:

– О, привет!

Элис, несомненно, умела переодеваться молниеносно, как актер в кулисах. Теперь на ней было длинное платье из набивного шелка в цветочек и белые босоножки на высоких каблуках.

– Я подумала, может, вам растереть чем-нибудь ногу? – объяснила она свое появление. – Эта мазь очень эффективна, я на себе испытала.

Бутылочка, которую она держала в руке, не напоминала баночку для мази, этикетку Элис прикрывала рукой.

– Очень любезно с вашей стороны, – медленно проговорила я, – входите.

Когда я вернулась, закрыв дверь, она сидела в кресле, вытянув ноги и скрестив их. Бутылочка стояла позади нее на столе. На этикетке значилось: «Перекись водорода».

– Вы?! – неоригинально пропищала я.

– Согласна, не очень похожа, – холодно ответила Элис.

– А откуда вы узнали, что я хочу вас видеть? Вы ведь не получили моей записки.

Она нахмурилась:

– Какой записки?

Я протянула ей листок.

– Вы были, видимо, расстроены, когда писали, – тихо сказала она, читая нацарапанную в спешке записку.

– Конечно! Бедный невинный мальчик...

– Постойте, вы не все знаете. Почему, как вы думаете, записку до сих пор никто не забрал?

– О Боже! – Я грузно опустилась на кровать. – Вы хотите сказать, что Али был...

– Агентом египетской спецслужбы. – Лицо Элис омрачилось. – В отличие от меня. Я согласилась помочь лишь в этом конкретном деле и только потому, что глубоко заинтересована в защите художественных ценностей. К тому же здешние антизападные настроения могут оказать неблагоприятное воздействие на мою работу и работу других ученых. Заданием Али было забирать информацию от вас, моим – передавать ее связному.

Эта новость сняла камень с моей души. Али, такой юный, мертв, но все же он был профессионалом и полностью отдавал себе отчет в том, с каким риском сопряжена его деятельность.

– Я узнала о его гибели только сегодня после полудня, – продолжала Элис, – и поняла, что должна поговорить с вами, хотя меня и предупреждали, чтобы я никогда, ни при каких обстоятельствах не вступала с вами в прямой контакт. По-моему, эти люди одержимы дурацкой манией секретности. Хотя, надо отдать им должное, они пекутся о моей безопасности, так же как и о вашей. Я...

– Боже правый, Элис! – Я с ужасом воззрилась на нее. – Об этом я и не подумала! А надо бы. Вам лучше уйти. И впредь держаться от меня как можно дальше.

– Успокойтесь, милая, я вовсе не стремлюсь разделить участь Али. Я действительно та, за кого меня принимают, – стареющий, толстеющий археолог, никогда в жизни не стреляла из ружья и не брала уроков карате, но если ваша безопасность зависит теперь от меня, то, боюсь, вы – легкая добыча. Однако давайте лучше обсудим ситуацию и решим, что делать. – Она потянулась к карману. – Не возражаете, если закурю?

– Нет, пожалуйста. – Я поискала глазами пепельницу. Элис рассмеялась:

– Это ваш просчет, Вики. Не знаю, зачем вы притворяетесь курящей, но коли уж вы так решили, вам следовало бы научиться курить по-настоящему. У вас нет пепельницы, и вы даже не вдыхаете дым.

– Да, это была не самая моя удачная идея, – признала я. – Итак, что же нам делать?

– Полагаю, ждать. – Элис задумчиво уставилась на свою зажигалку. – Они уже знают о смерти Али и, надо думать, организуют замену. Однако меня беспокоят изменения в программе. Моя задача состояла в том, чтобы передавать полученную от Али информацию, когда мы сходим на берег, но уже пропущены две запланированные остановки, а завтра пропустим еще одну. Я не смогу выйти на связь до Абидоса.

– И другого способа связаться с теми, кто вас послал, нет? Черт, как это глупо! А если случится что-то непредвиденное?

– Уже случилось, – сухо заметила Элис, – причем дважды: связь ведь прервана в обоих направлениях. Впрочем, я давно подозревала, что являюсь лишь незначительным винтиком в этой машине – дублером, если хотите, для передачи информации. На борту должен быть по крайней мере еще один агент – профессионал, а не готовый помочь, но неумелый любитель вроде меня.

Выдает желаемое за действительное? Надеюсь, что нет. Обещая мне защиту, Буркхардт говорил о своих агентах во множественном числе.

– Но кто он? – спросила я.

– Если бы я знала, не разговаривала бы теперь с вами. – Элис потерла лоб, словно у нее болела голова. Впрочем, может, и болела. – Если судить по шпионским романам, которые я читала, такова обычная схема: минимум контактов, максимум анонимности.

Я и сама читала кое-что из этих чертовых детективов. Али знал меня и Элис. Прежде чем убить, его допрашивали... Совершенно не обязательно, чтобы на теле остались следы пыток. Современные палачи располагают разнообразными научно разработанными способами, включая медикаментозные.

– А это не может быть Антон?

Слова эти дошли до моих ушей, но не до сознания:

– Что? – Я, всхлипнув, вздохнула.

– Им нужно было заменить Али, – сказала Элис, – и вот сегодня утром как снег на голову сваливается Антон...

– Да нет, вы с ума сошли! Шмидт не... – Я остановилась, чтобы набрать воздуха. – И уж слишкомвовремя он появился. Они не могли узнать о смерти Али раньше, чем сегодня на рассвете. А Шмидт в это время уже был в Эль-Минье.

– Это правда. – Элис загасила сигарету и встала. – Думаю, гадать бессмысленно. Ситуация не достигнет критической точки до нашего возвращения в Каир, а связь мы получим задолго до этого, вероятно, в Луксоре. Мой совет – сидеть смирно, не горячиться и быть очень осторожными.

Совет был превосходен, и я искренне собиралась последовать ему, если... мне позволят.

После ухода Элис я осталась стоять столбом, глазея на дверь. Сердце колотилось так, словно я только что пробежала целую милю. Предположение, что Шмидт является заменой Али, было настолько неправдоподобно, что поверить в него мог только помешанный. Но Элис не была помешанной. Знала ли она о Шмидте нечто такое, чего не знала я? Может, и другие это знают?

Кто-то тяжело вздохнул. Должно быть, я сама, поскольку, кроме меня, в комнате никого не было. «Не может быть», – заверила я себя. Даже если оставить в стороне вероятность того, что я предвзята, недооцениваю Шмидта, а он – умный, хитрый маленький актер – легко водит меня за нос, все равно не мог он за три часа добраться из Мюнхена до Эль-Миньи. Я от души молила Бога, чтобы негодяи разбирались в воздушных сообщениях так же хорошо, как я. Мне бы не хотелось, чтобы они вслед за Элис подумали, будто Шмидт прибыл на замену Али.

Зазвонил телефон. Конечно, это был Шмидт. Звук сытого, довольного, как у Дедушки Мороза, голоса вернул меня к действительности. «Невозможно», – повторила я себе.

– Ну и где же вы? – спросил Шмидт.

– Иду.

Судя по отражению в зеркале, оделась я более или менее нормально, но как мне это удалось, убейте – не знаю, потому что мысли мои занимали совсем другие веши.

Видимо, нам противостояли гораздо более квалифицированные профессионалы, чем члены нашей группы. Они вычислили Али, чего я сделать не сумела, и без промедлений и колебаний убрали его. Почему именно сейчас? Это мне было неясно. Просто обычная «аккуратность» или Али собирался разоблачить одного из них или всех вместе? Должно быть, он располагал солидными уликами, и, вероятно, они это знали, иначе не рискнули бы совершить убийство на этом этапе.

Несмотря на перечень лиц, которых пришлось убрать Джону, пока он водил дружбу со мной, убийцей он не был. Конечно, мое мнение в значительной мере основывалось на его собственных утверждениях, которые в других случаях не слишком заслуживали доверия, но в этом я склонна была ему верить. В обоих эпизодах, которые мне довелось наблюдать, у Джона были все основания утверждать, что он прибег к самозащите.

Или к защите меня.

Телефон прервал неприятное течение мыслей. Я не стала снимать трубку, так как подумала, что это снова Шмидт; вместо этого подхватила сумку и отправилась к нему.

Прочь все сомнения, я не могла представить себе, как Джон бьет Али, а потом держит его, потерявшего сознание, под водой, пока бедняга не захлебнется. Это было не в стиле Джона. Вероятно, он просто снова оказался в очень мерзкой компании. У него была дурная привычка попадать в такие компании.

Каюта Шмидта находилась на верхней палубе, рядом с солярием, по тому же борту, что и моя. На этой палубе располагалось всего четыре люкса – самых шикарных, подумала я, поскольку Бленкайрон занимал два из них.

Шмидт распахнул дверь прежде, чем я успела постучать, и заключил меня в свои широкие объятия.

– Наконец-то! Я уж чуть было не отправился вас искать. Вы опоздали.

– Ничего подобного. Мы не договаривались о времени.

Моя каюта показалась мне убогой по сравнению с каютой Шмидта, несравненно более просторной и шикарной. Раздвижная дверь отделяла гостиную от спальни, в гостиной стояли два сверхмягких глубоких кресла и удобный диван. Дверь на балкон тоже была раздвинута, впуская прохладное дуновение ветерка и открывая захватывающий вид на подрумяненные закатным солнцем скалы.

– Давайте посидим на балконе и полюбуемся видом, – предложил Шмидт, суетясь с бутылками и бокалами. – Это очень приятно, nicht? Я побывал во многих круизах, но в таком роскошном еще не доводилось.

Вдоль перил его балкона, так же как и моего, стояли цветущие растения в горшках. Я осторожно подошла к ним, напомнив себе, что здесь на меня ничего не сбросят: над этой палубой уже ничего не было. Справа от себя я увидела нос – а может, корму? – одной из спасательных шлюпок. Слева – толстую переборку, отделявшую балкон Шмидта от соседнего. Однако она была недостаточно толстой, чтобы заглушить доносившийся оттуда голос, не менее громкий, чем у Шмидта. И когда Шмидт радостно закричал:

– Садитесь, садитесь, милая Вики, давайте поболтаем, – я спросила:

– Кто там?

– С-с-эр... – Шмидт запнулся, – мистер Тригарт с женой.

– Черт вас побери, Шмидт, – сказала я свирепо, но тихо, – ведь именно из-за него я настаивала на конфиденциальном разговоре. Вам не следовало допускать подобных просчетов.

– Ах, да-да, знаю. Но что в этом плохого теперь? Вы знаете, и он знает...

– Может быть, она еще не знает.

– Они уже ушли вниз, – приглушенным голосом сказал Шмидт. – Впрочем, вы совершенно правы, Вики. Они женаты всего несколько недель, она очень молода и совсем невинна. Быть может, он еще не поведал ей о своих рискованных и пагубных занятиях. Она напоминает ребенка, которого хочется защитить от грубой жизненной реальности, nicht?

Внизу под нами я услышала грохот и лязг – очевидно, поднимали трап. Теплоход плавно отчалил от берега. На востоке небо уже начало темнеть, но полукруг скал в отдалении рдел в отраженных лучах заката. Стая ибисов, рассевшаяся на их уступах, напоминала белые цветы.

Шмидт вернулся к теме:

– А может, он отошел от дел? Честный, сознательный человек не станет подвергать опасности молодую жену и разбивать ей сердце, что непременно случится, если...

– Чудесный сюжет, Шмидт. Почему бы вам не написать книгу? А теперь слушайте меня. Вы его первый раз в жизни видите. Я его первый раз в жизни вижу. Никто никого прежде не знал. Можете вы это запомнить?

Шмидт поднял бокал, чтобы сделать паузу, потом сурово посмотрел на меня:

– А вы, Вики, вы можете дать мне честное слово, что не знали о его участии в этом круизе?

– Не знала, – сказала я твердо.

– Ведь вам не удастся обмануть меня, даже если захотите, – задумчиво сказал Шмидт. Я пила свое пиво. Какой-то местный сорт, совсем не плохой. Затем Шмидт заметил:

– А ваше сердце не разбито? Вы не отомстите неверному любовнику тем, что откроете его невинной, доверчивой...

– Ради Бога, Шмидт!

– Ну ладно, – примирительно сказал он, – тогда мы чудесно отдохнем и повеселимся. Я уже много лет не был в Египте. Это будет восхитительное путешествие. Давно мечтал подружиться с мистером Бленкайроном.

– И выудить из него пожертвование?

– Это моя работа – выбивать деньги из богачей. И я умею это делать.

Действительно умел, умел превосходно. Наш музей замечательно оборудован для такого маленького учреждения.

– Он дает деньги на многие достойные дела, – задумчиво проговорил Шмидт. – Почему бы и не нам? Раз ваше сердце не разбито, Вики, вы могли бы мне помочь. Он ведь не урод, правда?

– Постыдитесь, Шмидт. Разве так разговаривают с убежденной феминисткой?

– Да, он не урод, – объявил Шмидт, пропустив мимо ушей мои возражения. – Я бы не стал просить вас обратить свои чары на мужчину, который вам отвратителен. Говорят, он женоненавистник, но о вас, Вики, говорил немало лестных слов и задавал много вопросов.

Я давно отказалась от попыток убедить Шмидта, что некрасиво соблазнять потенциальных доноров. Если бы он обладал необходимыми природными данными, то занимался бы этим сам. Подозреваю, что таковы большинство директоров музеев.

– Что он говорил? – спросила я, ближе подвигая свой стул.