Текст книги "Историк"

Автор книги: Элизабет Костова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

ГЛАВА 28

Вместо Барли всю дорогу проспала я. А проснувшись, обнаружила у себя под головой его плечо, обтянутое рыбацким свитером. Барли глядел в окно, аккуратно сложив письма в конвертах у себя на коленях и скрестив ноги, а лицо его – совсем рядом с моим – поворачивалось, провожая пролетающие за окном пейзажи сельской Франции. Открыв глаза, я уперлась взглядом в его костлявый подбородок, а опустив взгляд, увидела его руки, лежащие поверх стопки писем: длинные белые ладони с квадратными кончиками пальцев. Я снова прикрыла глаза, притворяясь спящей, чтобы не пришлось убирать голову с его успокоительно теплого плеча. Потом вдруг испугалась, не рассердится ли он, что я к нему прислонилась или что во сне я обслюнявила ему свитер, и резко выпрямилась. Барли обернулся ко мне. В его глазах еще хранилось отражение каких-то далеких мыслей, а, может быть, просто навеянных видами за окном – уже не плоской голландской равнины, а мягких французских холмов с фермами. Через минуту он улыбнулся.

«Когда крышка шкатулки с секретами султана откинулась, я ощутил знакомый запах – запах старых документов, пергамента или пыли веков, страниц, давно отданных во власть времени. Так же пахла книжечка с драконом на развороте – моя книга. Я ни разу не осмелился сунуть нос прямо в ее страницы, как делал иногда потихоньку с другими старинными томами, – опасаясь, может быть, уловить в ее аромате оттенок зловония или даже тайного яда.

Тургут бережно извлекал из коробки документы, обернутые, каждый в отдельности, в желтую папиросную бумагу. Все они были разного размера и формы. Тургут раскладывал их на столе.

– Я сам покажу вам бумаги и расскажу все, что знаю о них, – сказал он. – Потом вам, вероятно, захочется посидеть над ними в раздумьях, да?

– Пожалуй, что так…

Я кивнул, и он, сняв обертку со свитка, осторожно развернул его у нас перед глазами.

Пергамент был накручен на тонкие деревянные штырьки – непривычно для меня, работавшего чаще с большими плоскими листами и переплетенными гроссбухами века Рембрандта. Поля пергамента украшал яркий геометрический орнамент, блиставший позолотой и ярчайшими оттенками синего и красного цветов. К моему разочарованию, рукописный текст был написан арабской вязью. Не знаю, с какой стати я ожидал другого от документа, написанного в сердце империи, говорившей и писавшей по-арабски и вспоминающей греческий, только чтобы угрожать Византии, а латынь – при штурме ворот Вены.

Тургут взглянул на мое лицо и поспешно пояснил:

– Перед вами, друзья мои, письмо валашского паши, в котором он обещает отсылать султану все оказавшиеся у него документы Ордена Дракона. А вот счет расходов на войну с Орденом Дракона, написанный чиновником из небольшого селения на южном берегу Дуная. Он отчитывается, так сказать, за казенные деньги. Отец Дракулы, Влад Дракула, как видите, дорого обходился Оттоманской империи в середине пятнадцатого века. Чиновник исчисляет расходы на броню и – как вы их называете? – ятаганы для трех сотен пограничной стражи в Западных Карпатах. Они должны были удержать от мятежа местное население, причем он закупает для них и коней. Вот здесь, – его тонкий палец коснулся нижней части свитка, – он жалуется, что Влад Дракула – разорение и… и несносная обуза, и паша не может тратить на него столько денег. Паша в унынии и горести, и желает долголетия Несравненному во имя Аллаха.

Я переглянулся с Элен и прочел в ее глазах отражение того же трепета, что испытывал сам: открывшийся нам уголок истории был так же ощутим, как изразцовый пол под ногами или полированная крышка стола под пальцами. Люди в нем жили и дышали, думали и чувствовали, как мы, а потом умерли – как умрем мы. Я смущенно отвел взгляд, увидев волнение на ее волевом лице.

Тургут скатал свиток и уже вскрывал следующую упаковку, доставая другой.

– Вот отчет о торговле на Дунае в 1461 году, в местности, близ земель, подвластных Ордену. Как вы понимаете, границы их не были несокрушимы – они то и дело изменялись. Здесь списки шелков, пряностей и лошадей, отданных пашой местным пастухам в обмен на тюки шерсти.

Следующие два списка оказались сходного содержания. Затем Тургут развернул маленький пакет с плоским пергаментным листком.

– Карта, – пояснил он.

Я невольно потянулся к своему портфелю с набросками Росси, но Элен остановила меня чуть заметно покачав головой. Я угадал ее мысль: мы еще слишком плохо знали Тургута, чтобы обсуждать при нем свои тайны. «Пока», – мысленно оговорился я, чувствуя себя виноватым перед человеком, откровенно выкладывавшим нам все, что ему известно.

– Я так и не сумел разобраться в этой карте, друзья мои, – с сожалением говорил между тем Тургут, задумчиво поглаживая усы. – Я не узнаю местности, и к тому же, не представляю, в каком… как вы говорите?, масштабе она изображена.

Склонившись над пергаментом, я вздрогнул, узнав в нем повторение первой карты Росси – длинных хребтов с извивающейся на севере рекой.

Тургут отложил лист в сторону.

– Вот еще одна карта, как видно, дающая ту же местность более крупно.

Я узнал и эту карту и уже с трудом сдерживал дрожь возбуждения.

– Кажется, это взгорье с западной части той карты, нет? Он вздохнул.

– Но больше никаких сведений, и подписей, как видите, нет, если не считать изречений из Корана и этого странного девиза – я когда-то сделал буквальный перевод: «Здесь он живет со злом. Читающий, откопай его словом».

Я вскинул руку, пытаясь остановить его, но слишком быстро он говорил и застал меня врасплох.

– Нет, – вскрикнул я, но было поздно, а Тургут в недоумении уставился на меня.

Элен переводила взгляд от одного к другому, и мистер Эрозан оторвался от работы и удивленно рассматривал меня с другого конца зала.

– Простите, – прошептал я, – просто меня поразили эти документы. Они так… интересны.

– О, я рад, что вы находите их интересными. – Серьезная мина Тургута не могла скрыть его восторга. – А слова эти поистине звучат немного странно. Что-то от них, знаете ли, переворачивается.

В зале послышались шаги. Я нервно оглянулся, наполовину ожидая увидеть самого Дракулу, как бы он ни выглядел, но в дверях показался маленький человечек в феске, с клочковатой седой бородкой. Мистер Эрозан поспешил ему навстречу, а мы вернулись к нашим документам. Тургут достал из коробки очередной пергамент.

– Это последний, – заметил он. – Я никогда не мог его понять. В каталоге архива он числится как «Библиография Ордена Дракона».

У меня дрогнуло сердце, а на щеках Элен показался слабый румянец. . – Библиография?

– Да, друг мой. – Тургут бережно расправил пергамент. Лист казался очень древним и хрупким, а греческие строки на нем был выведены тонким пером. Верхний край упорно загибался внутрь, словно когда-то лист был частью свитка, а нижний был грубо оборван. Эта рукопись не была украшена орнаментом – просто длинный столбец тонких строк. Я вздохнул. Греческого я совершенно не знал, а чтобы разобрать этот документ, несомненно, нужен был настоящий знаток.

Тургут, видимо, разделявший мои затруднения, достал из портфеля блокнот.

– Перевод для меня сделал коллега, занимающийся Византией. Он дотошный знаток языка и документов. Это список литературных трудов, хотя многие названия нигде больше не упоминаются.

Раскрыв блокнот, Тургут разгладил страницу, покрытую вязью турецких значков. На сей раз вздохнула Элен. Тургут хлопнул себя по лбу:

– О, миллион извинений! Вот, я буду переводить, хорошо? Геродот, «Обращение с военнопленными»; Фезей, «О доказательствах и пытке»; Ориген, «Трактат о началах»; Евфимий Старший, «Судьба проклятых»; Губент Гентский, «Трактат о Природе»; Святой Фома Аквинский, «Сизиф». Как видите, довольно странная подборка, и некоторые из книг – большая редкость. Мой друг, изучающий Византию, говорит, например, что сочтет чудом, если где-то обнаружится неизвестная версия трактата раннего христианского философа Оригена – большая часть его работ была уничтожена после того, как Оригена обвинили в ереси.

– В какой ереси? – заинтересовалась Элен. – Я где-то о нем читала, точно помню.

– Его обвиняли в том, что в своих трактатах он утверждал, будто согласно логике христианства даже сатану ожидает спасение и воскрешение, – пояснил Тургут. – Читать дальше?

– Если вас не затруднит, – попросил я, – не могли бы вы написать нам заглавия по-английски?

– С удовольствием.

Тургут достал ручку и склонился над блокнотом.

– Что вы об этом думаете? – спросил я Элен.

Ее лицо ясно говорило: "И мы проделали такой путь ради клочка бумаги со списком книг? "

– Я понимаю, что пока все кажется бессмыслицей, – продолжал я вполголоса, – но подождем с выводами.

– А теперь, друзья мои, я прочту вам еще несколько названий.

Тургут бодро скрипел пером.

– Почти все они так или иначе связаны с пыткой или убийством или чем-нибудь столь же неприятным. Вот смотрите: Эразм, «Судьба ассасинов», Йохан фон Вебер, «Каннибалы», Джорджо Падуанский, «Проклятый».

– А датировки трудов здесь нет? – спросил я, склонившись над документом.

Тургут вздохнул:

– Нет. Некоторых названий мне просто больше нигде не удалось разыскать, однако те, что я нашел, датируются не позднее 1600 года.

– Однако все же после смерти Влада Дракулы, – отметила Элен.

Я удивленно покосился на нее: мне эта мысль в голову не приходила. Простая мысль, но очень верная, и она заставила меня задуматься.

– Верно, дражайшая мадам, – согласился и Тургут. – Самые ранние из этих трудов были написаны спустя более ста лет со смерти Дракулы, а также и султана Мехмеда. Увы, я не сумел уточнить, как и когда библиографию присоединили к коллекции султана. По-видимому, ее вложили позднее, возможно, много позднее времени, когда собрание бумаг было доставлено в Стамбул.

– Однако до 1930 года, – заметил я тихо. Тургут бросил на меня острый взгляд.

– В этом году документы были заперты под замок, – сказал он. – Что навело вас на эту мысль, профессор?

Я почувствовал, что краснею оттого, что проговорился, и Элен отвернулась от меня в отчаянии от моей тупости; а также и оттого, что до профессора мне было еще далеко. Минуту я молчал; никогда не любил врать и всегда, доченька, старался по возможности избегать лжи.

Тургут изучал мое лицо, и я только сейчас заметил, каким пронзительным был взгляд его темных глаз, окруженных разбегающимися морщинками. Глубоко вздохнув и решив, что с Элен потом как-нибудь все улажу, я решился довериться Тургуту. Он с самого начала вызывал у меня доверие и уже очень помог нам. И все же мне хотелось оттянуть решительный момент, так что я принялся разглядывать греческий текст и турецкий перевод. Что можно ему сказать? Не усомнится ли он в серьезности наших намерений и в состоянии наших рассудков, если целиком изложить ему повесть Росси? И тут, в нерешительности опустив взгляд, я заметил… Рука моя непроизвольно протянулась к греческому пергаменту. Оказывается, в нем были не только греческие строки. Я отчетливо различил имя в конце списка: «Бартоломео Росси». За ним следовала фраза на латыни.

– Господи! – Вырвавшееся у меня восклицание всполошило читателей по всему залу, но я просто не смог удержать его. Мистер Эрозан, не прерывая беседы с седобородым посетителем, удивленно поднял на меня бровь. Тургут тут же насторожился, и Элен тоже придвинулась ко мне.

– Что такое?

Тургут потянулся к пергаменту. Я все еще пялился на последнюю строку, и ему нетрудно было проследить мой взгляд. Он вскочил на ноги, выдохнув, словно эхо моего крика, такое явственное, что оно принесло мне утешение среди всего необъяснимого:

– Господи боже! Профессор Росси!

Мы все смотрели друг на друга, и долго никто не нарушал молчания. Наконец я открыл рот.

– Вам, – тихо спросил я Тургута, – знакомо это имя? Тургут взглянул на Элен.

– А вам? – помолчав, отозвался он.

Барли добродушно улыбнулся.

– Здорово же ты вымоталась, что так крепко заснула. Я и сам устал от одних мыслей о твоих делах. Представь, если рассказать все это кому-нибудь, что бы они сказали? Я хочу сказать, кому-нибудь еще. Например, этой даме… – Он кивнул на нашу соседку, которая, задремав еще перед Брюсселем, как видно, не собиралась просыпаться до самого Парижа. – Или полиции? Всякий бы подумал, что ты просто свихнулась.

Он вздохнул.

– А ты и правда собиралась в одиночку добраться в Южную Францию? Сказала бы мне, куда именно, чтобы я не мучился догадками. Дал бы я телеграмму миссис Клэй, и тебе бы некогда стало думать о других, мелких, неприятностях.

Теперь уже заулыбалась я. Разговор этот он заводил не первый раз.

– Что за упрямица! – простонал Барли. – Никогда бы не подумал, что одна маленькая девочка может доставить столько хлопот – не говоря уж о том, что устроит мне мастер Джеймс, если я брошу тебя посреди Франции.

Я чуть не расплакалась при этих словах, но его следующая фраза мгновенно осушила мне слезы:

– Хорошо хоть, мы успеем позавтракать до следующего поезда. На вокзале «Гар-дю-Нор» [32]32
  Реальное название вокзала (Прим. редактора электронной версии)


[Закрыть] продают отличные сэндвичи если, конечно, у нас хватит франков.

Сердце мне согрели выбранные им местоимения.

ГЛАВА 29

Из современного вагона мы шагнули прямо под стеклянные своды Гар-дю-Нор, этой великой арены путешественников, в его пронизанную светом гулкую красоту, заключенную в стекло и металл ажурных перекрытий. Мы с Барли вышли из поезда рука об руку и пару минут простояли, замерев и впитывая свет и звуки этого места. По крайней мере, занималась я именно этим, хотя и не раз бывала здесь проездом вместе с отцом. Вокзал гудел, дробя под сводами скрежет тормозов, людские разговоры, шаги, свист локомотивов, шелест голубиных крыльев, звон монет. Мимо прошел старик в черном берете, под руку с молоденькой девушкой. Ее рыжие волосы были тщательно завиты, на губах – розовая помада, и я, провожая ее взглядом, на минуту представила себя на ее месте. Подумать только, парижанка, взрослая, на высоких каблучках, с настоящей грудью и под ручку с элегантным старым художником! Потом мне пришло в голову, что тот мог быть ее отцом, и вдруг стало очень одиноко.

Я обернулась к Барли, который, как видно, упивался больше запахами, чем видами.

– Боже, как есть хочется, – ворчал он. – Раз уж мы здесь, давай хоть съедим что-нибудь стоящее.

Он устремился к какому-то углу, будто знал вокзал как свои пять пальцев – как выяснилось, не только вокзал, но и местную горчицу и вкус каждого вида ветчины, так что вскоре мы получили по сэндвичу, завернутому в белую салфетку. Барли забыл даже присесть на выбранную мной скамеечку.

Я тоже проголодалась, но еще больше растерялась, не зная толком, что делать дальше. Теперь, когда мы вышли из поезда, Барли мог направиться к первому уличному телефону и вызвать мастера Джеймса или миссис Клэй, а то и целую армию жандармов, которые отправят меня обратно в Амстердам в наручниках. Я исподтишка взглянула на него, но его лица не видно было из-за сэндвича. Когда он оторвался от него, чтобы хлебнуть содовой с апельсиновым соком, я заговорила:

– Барли, можно тебя попросить?

– Ну что еще?

– Пожалуйста, никуда не звони. Я хочу сказать, пожалуйста, Барли, не выдавай меня. Ты же понимаешь – не могу я вернуться домой, не повидав отца и не узнав, что с ним!

Он серьезно прожевал кусок.

– Это-то я понимаю.

– Пожалуйста, Барли!

– За кого ты меня принимаешь?

– Не знаю, – растерялась я. – Я думала, ты сердишься, что я сбежала, и хочешь меня вернуть.

– Ну, подумай, – сказал Барли, – будь я человек твердый, я бы уже был на полдороге к завтрашней лекции и хорошему выговору от мастера Джеймса – и ты бы ехала со мной, как миленькая. Но вот я здесь, из рыцарства или из любопытства готов немедля отправиться с юной девицей на юг Франции. Думаешь, я упущу такой шанс?!

– Не знаю, – повторила я уже с благодарностью.

– Давай-ка лучше узнаем, когда ближайший поезд на Перпиньян, – предложил Барли, решительно комкая бумажку от сэндвича.

– Как ты узнал? – опешила я.

– А ты думала, ты такая таинственная? – усмехнулся Барли. – Не я ли переводил тебе ту вампирскую байку? Куда тебе еще направляться, как не в тот монастырь в восточных Пиренеях? Думаешь, я не учил географию Франции? Ну-ну, брось хмуриться. Тебе не идет.

И мы рука об руку направились к bureaudechange[33]33
  Бюро обмена валюты (фр.).


[Закрыть].

«Когда Тургут произнес, явно узнав, имя Росси, мир для меня будто сдвинулся, знакомые цвета и формы смешались, сложившись в сложный и невнятный узор. Было так, будто я смотрел знакомый наизусть фильм и вдруг из-за экрана выступил и беззастенчиво вмешался в действие совершенно новый персонаж.

– Вы знакомы с профессором Росси? – тем же тоном повторил Тургут.

Я все еще не мог вымолвить слова, но Элен уже решилась:

– Профессор Росси – куратор и научный руководитель Пола у нас на историческом.

– Невероятно, – медленно и раздельно произнес Тургут. – Я понятия не имел, что профессор Росси работает в вашем университете. Несколько лет назад, насколько мне известно, он был на другом краю Америки.

– Так вы его знали, – спросил я, – или просто слышали о его работах, но никогда не встречались?

– Нет, мы с ним не встречались, – сказал Тургут, – и я услышал о нем при самых необыкновенных обстоятельствах. Прошу вас, мне кажется, я должен вам рассказать. Сядем, коллеги. – Его жест выражал все то же гостеприимство, неискоренимое никаким удивлением. Мы с Элен; только теперь заметив, что вскочили на ноги, сели рядом с ним.

– Это совершенно невероятно… – Он осекся и, сделав над собой усилие, принялся объяснять. – Несколько лет назад, когда этот архив буквально зачаровал меня, я попросил библиотекаря собрать для меня все возможные сведения о нем. Тот ответил, что на его памяти никто никогда не занимался документами, но, возможно, его предок – я имею в виду, прежний библиотекарь – что-нибудь знает. И я пошел к старому библиотекарю.

– Он еще жив? – ахнул я.

– Нет, друг мой. К сожалению, он и тогда был ужасно стар, а через год после нашего разговора скончался. Однако он обладал превосходной памятью и сказал мне, что запер коллекцию, потому что она внушала ему дурные предчувствия. Он рассказал, что ею занимался один иностранный профессор, и он – как вы говорите? – стал вне себя, совсем сумасшедший, и вдруг убежал из библиотеки. По словам старика, несколькими днями позже он работал в архиве один, и вдруг, подняв голову, заметил какого-то человека, просматривавшего те же документы. Дверь с улицы заперли после окончания рабочего дня, так что тот никак не мог войти. Библиотекарь не мог понять, как попал в зал тот человек. Подумал, что забыл запереть дверь и, увлекшись работой, не услышал шагов на лестнице. И он рассказал мне… – Тургут понизил голос и нагнулся ближе к нам. – Он рассказал, что когда он подошел к тому человеку, чтобы спросить, чем он занимается, тот человек поднял голову и… понимаете… у него из угла рта стекала струйка крови.

Меня передернуло от отвращения, а Элен ссутулилась, словно сдерживая дрожь.

– Старик сперва не хотел мне об этом рассказывать. Он, пожалуй, боялся, что я сочту его сумасшедшим. Он сказал, что у него тогда потемнело в глазах, а когда он пришел в себя, в зале никого не было. Но документы были разбросаны по столу, и на следующий день он купил на рынке древностей коробку со священной надписью и вложил в нее документы. Он больше не открывал замка, и никто при нем не открывал. И того человека он больше не видел.

– Но при чем тут профессор Росси? – настаивал я.

– Видите ли, я решил проследить все нити этой истории, поэтому спросил у старика, как звали иностранца. Тот вспомнил только, что его имя звучало как итальянское, но посоветовал просмотреть книгу записей за 1930 год. После долгих поисков я нашел в ней имя профессора Росси и выяснил, что тот прибыл из Оксфорда в Англии. И я написал ему в Оксфорд.

– Он ответил? – Элен прожигала Тургута взглядом.

– Да, однако не из Оксфорда. Он перешел в американский университет – ваш университет, хотя я не вспомнил об этом при первом нашем разговоре, так что письмо переслали ему туда, и спустя долгое время я получил ответ. Он писал, что сожалеет, но, не имея никаких сведений об упомянутом мною архиве, ничем не может мне помочь. Я покажу вам письмо, когда вы пойдете ко мне обедать. Оно у меня дома. Пришло перед самой войной.

– Как странно, – пробормотал я, – не могу понять…

– Это еще не самое странное, – встревожено заметил Тургут и, обернувшись к столу, коснулся пальцем имени Росси на обрывке пергамента.

Я снова всмотрелся в записанные после имени слова. Несомненная латынь, однако мои знания латыни ограничивались программой двух первых курсов колледжа и никогда не блистали, а теперь и вовсе заржавели.

– Что там написано? Вы читаете на латыни? К моему облегчению, Тургут кивнул:

– Тут говорится: «Бартоломео Росси, дух… или призрак… в амфоре».

В мыслях у меня взметнулся вихрь.

– Но это название мне знакомо! Кажется… нет, точно, так называлась статья, над которой он работает… – я осекся, – работал весной. Он показывал мне ее месяц назад. Об античной трагедии и предметах, которые использовались в греческих театрах как реквизит. – Элен пристально глядела на меня. – Да-да, я уверен, его последняя работа.

– Очень, очень странно, – проговорил Тургут, и я услышал в его голосе явственную ноту страха. – Я много раз просматривал список, и никогда не видел последней графы. Кто-то вписал сюда имя Росси.

Я задыхался:

– Узнайте, кто это был. Надо узнать, кто мог поработать над документами. Когда вы были здесь в последний раз?

– Недели три назад, – мрачно ответил Тургут. – Подождите, пожалуйста. Для начала спрошу мистера Эрозана. Не двигайтесь. – Но едва он поднялся, внимательный библиотекарь заметил его движение и подошел сам. Они перекинулись несколькими словами.

– Что он говорит? – спросил я.

– Ну почему он не сказал раньше?! – простонал Тургут. – Вчера приходил человек, брал коробку.

Он снова спросил о чем-то своего друга, и мистер Эрозан в ответ указал на дверь.

– Тот человек, – перевел Тургут, оборачиваясь в ту же сторону. – Он говорит, тот человек, который только что заходил, с которым он разговаривал.

Мы, ахнув, обернулись, но было поздно. Седобородый человек в белой шапочке исчез».

Барли рылся в своем бумажнике.

– Придется разменять все, что есть, – уныло сказал он. – Деньги, которые дал мастер Джеймс, и еще несколько фунтов из моих карманных.

– У меня тоже есть, – сказала я. – В Амстердаме захватила. Куплю билеты и, думаю, хватит еще, чтобы заплатить за еду и постель, хотя бы на пару дней.

В глубине души я сомневалась, сумею ли прокормить Барли. Я никак не могла понять, как можно столько есть и оставаться таким тощим. Я тоже не была толстушкой, но и скорость, с какой Барли умял два сэндвича, была мне недоступна. Проблема питания занимала меня, пока мы не подошли к окошку обмена, где девушка в синем свитерке оглядела нас с головы до ног. Барли с пулеметной скоростью стал расспрашивать ее о валютных курсах, и через минуту она подняла трубку телефона.

– Что она делает? – испуганным шепотом спросила я. Барли удивленно оглянулся:

– Уточняет зачем-то курс. Не знаю. А что?

Я сама не знала, что. Может быть, меня заразил тон отцовских писем, но все вокруг казалось мне подозрительным, будто за мной следили невидимые глаза.

«Тургут, больше моего сохранивший присутствие духа, бросился к двери и скрылся в маленькой прихожей. Через несколько секунд он вернулся, качая головой.

– Ушел, – тяжко уронил он. – На улице его нет. Затерялся в толпе.

Библиотекарь виновато проговорил что-то, и Тургут коротко ответил ему, потом снова обернулся к нам.

– У вас есть основания думать, что за вами следят?

– Следят? – У меня были все основания думать так, но я понятия не имел, кто может этим заниматься.

Под пронзительным взглядом Тургута мне вспомнилась вчерашняя цыганка.

– Мой друг библиотекарь говорит, что тот человек хотел снова получить наши документы и очень рассердился, узнав, что они уже выданы. Он говорит, тот человек говорил по-турецки как иностранец. Вот почему я спросил, не следят ли за вами. Давайте уйдем отсюда, друзья мои, но будем начеку. Я попрошу своего друга сторожить документы и взять на заметку всякого, кто придет за ними. Если тот человек вернется, он постарается узнать его имя. Может быть, он вернется скорее, если нас здесь не будет.

– Но как же карты! – Я боялся оставить в коробке драгоценные документы.

И ведь мы так ничего и не добились. Своими глазами убедились в их существовании, но ни на шаг не приблизились к разгадке.

Тургут обернулся к мистеру Эрозану, и они обменялись понимающими улыбками.

– Не беспокойтесь, профессор, – сказал мне Тургут, – я собственноручно скопировал все документы, и копии хранятся у меня в доме. Кроме того, мой друг не допустит, чтобы с оригиналами что-нибудь случилось. Поверьте мне.

Я и сам хотел ему верить. Элен испытующе оглядела обоих новых знакомых, и мне оставалось только гадать, что она в них увидела.

– Ладно, – согласился я.

– Так идемте, друзья мои. – Тургут начал собирать бумаги, касаясь их с такой нежностью, что большего нельзя было и пожелать. – Кажется, нам многое нужно обсудить наедине. Я отведу вас к себе, и там мы будем говорить. Там я покажу вам и некоторые материалы из моего собрания. Но не будем говорить о нашем деле на улицах. Уйдем как можно заметнее и, – он кивнул на библиотекаря, – оставим лучшего из наших генералов защищать ворота.

Мистер Эрозан пожал всем нам руки, тщательно запер коробку и вместе с ней скрылся за книжными стеллажами в конце зала. Я проводил его взглядом и невольно вздохнул. Меня не покидало чувство, что в коробке скрывался ключ к спасению Росси, словно, спаси господь, сам Росси был похоронен в ней – а мы не сумели спасти его.

Мы покинули здание, нарочно задержавшись на несколько минут на крыльце под предлогом разговора. Нервы у меня были натянуты как струна, а лицо Элен бледно как никогда, но Тургут держался спокойно.

– Он где-то выжидает, – тихо заметил наш спутник. – Гаденыш не пропустит нашего выхода.

Он предложил Элен опереться на его руку, и она согласилась куда охотнее, чем я ожидал, после чего мы втроем спустились на забитую толпой улицу. Было время первого завтрака, и ароматы жареного мяса и горячих лепешек смешивались с темным дымом горящих углей, похожим на гарь дизельного мотора. Тот запах до сих пор иногда без предупреждения настигает меня, принося с собой память обо всем мире Востока. Что бы ни случилось дальше, думалось мне, все будет загадочно, как сам этот город: я вглядывался в лица прохожих, в иглы минаретов над каждой улочкой, в древние купола над смоковницами, под которыми скрывались таинственные боги, – все вокруг было загадкой. И величайшая из всех загадок лежала тяжестью у меня на сердце: где Росси? Здесь, в этом городе, или далеко отсюда? Жив ли он, или мертв, или ни то и ни другое?»