Текст книги "Историк"

Автор книги: Элизабет Костова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

ГЛАВА 16

В начале декабря мы снова были в пути, а усталость летних поездок давно забылась. Снова резкий ветер Адриатики играл моими волосами, и мне нравились его грубоватые прикосновения: будто зверь с тяжелыми лапами бродил по гавани, заставляя резко хлопать флаги перед отелями и вытягивая верхние ветви городских платанов вдоль улиц.

– Что? – прокричала я.

Отец снова сказал что-то неразборчивое, указывая на верхний этаж императорского дворца. Оба мы запрокинули головы.

Стройная твердыня Диоклетиана высилась над нами в ярком утреннем свете, и я чуть не опрокинулась назад, пытаясь увидеть ее доверху. Тут и там промежутки между колоннами его прекрасной колоннады были заложены каменной кладкой, – в основном людьми, разделившими здание на квартиры, как объяснил позже отец, – так что по всему фасаду светились каменные заплаты, собранные из разворованных плит древнеримских строений. Кое-где виднелись трещины: следы землетрясений или потопов. Из них тянулись плети вьюнков, а то и тонкие деревца. Ветер хлопал широкими матросскими воротниками. Моряки по двое, по трое прогуливались вдоль набережной, сверкая медными лицами и проволочными ежиками уставной стрижки, особенно темными над белыми форменными бушлатами. Я за отцом прошла вдоль подножия дворца, по сухой опавшей листве платанов и палым каштанам, и вышла на площадь, пропахшую мочой и окаймленную монументальными памятниками архитектуры. Прямо перед нами поднималась фантастическая башня, открытая всем ветрам и разукрашенная, как свадебный пирог. Под ней было не так ветрено, и можно было говорить, а не кричать.

– Мне всегда хотелось на нее посмотреть, – обычным голосом сказал отец. – Хочешь подняться наверх?

Я пошла первой, боязливо ступая по решетчатым ступеням. Сквозь ажурное мраморное плетение иногда открывался уличный базар. Деревья, отделявшие его от гавани, сияли тусклым золотом, и тем чернее на их фоне казалась темная зелень кипарисов. Под нами виднелась синяя, как матросский воротник, вода бухты и крошечные фигурки моряков, переходящих из бара в бар. Далекий изгиб берега за нашим солидным отелем стрелой тянулся к внутренним землям славяноязычного мира, куда вскоре должны были унести моего отца волны разрядки.

Под самой крышей мы остановились и дружно вздохнули, стоя над бездной на крохотной площадке, пустота под ногами была видна сквозь паутину решетчатых ступеней. Мир, скрытый до того каменными стенами, широко распахнулся во все стороны за каменными перилами, достаточно низкими, чтобы не помешать неосторожному туристу кувырнуться с высоты девятого этажа на брусчатку площади. Мы предпочли устроиться на скамеечке в середине площадки, лицом к воде, и сидели так тихо, что стриж, изогнув крыло, пронесся над нашими головами и скрылся за карнизом. Он нес в клюве что-то яркое, искоркой блеснувшее на солнце.

– На следующий день после того, как закончил читать бумаги Росси, – сказал отец, – я проснулся рано. Никогда я так не радовался солнечному свету, как в то утро. Меня ожидало грустное дело – похоронить беднягу Рембрандта. Покончив с этим, мне ничуть не составило труда успеть к дверям библиотеки к самому открытию: хотелось иметь весь день для подготовки к следующей ночи, к следующему приступу темноты. Многие годы ночь была мне другом: она окружала меня коконом тишины, в котором я спокойно читал и писал. Теперь она стала угрозой: неотступной опасностью, маячившей всего в нескольких часах от меня. Кроме того, меня вскоре ожидало путешествие, и к нему тоже следовало подготовиться. Все было бы несколько проще, – горестно заключил я, – если бы хоть знать, что делать.

В главном зале было еще тихо, если не считать гулких шагов библиотекарей, расходившихся по своим местам: мало кто из студентов выбирался сюда в такую рань, и по крайней мере полчаса я мог рассчитывать на тишину и покой. Пробравшись в лабиринт каталогов, я открыл блокнот и стал выдвигать нужные мне ящики. Там нашлось несколько ссылок по Карпатам и одна по легендам Трансильвании. И одна книга о вампирах: легенды и поверья египтян. Я задумался, много ли общего у вампиров с разных концов света. Похожи ли вампиры египтян на восточноевропейских вампиров? На этот вопрос мог бы ответить какой-нибудь археолог, но не я. Тем не менее я выписал еще и номер книги по китайским поверьям.

Затем я обратился к теме «Дракула». Темы и заглавия стояли в этом каталоге вперемежку: между «Драб-Али Великий» и «Драконы, Азия», должна была помещаться хотя бы одна карточка: по заголовку «Дракулы» Брэма Стокера, которого я видел вчера в руках у молодой брюнетки. Может быть, в библиотеке имеется и второй экземпляр столь классического издания. Он нужен был мне немедленно: по словам Росси, Стокер втиснул в него все основные сведения о вампирах, и я рассчитывал найти там какие-нибудь полезные советы по самозащите. Я просмотрел ящик из конца в конец. Ни одной карточки на «Дракулу» – ни одной! Я и не ожидал, что научная библиотека отведет много места этой легендарной личности, но хоть одна книга должна была найтись! И тогда я заметил нечто, завалившееся между карточками «Драб-Али» и «Драконов»: мятый клочок бумаги на дне ящика ясно показывал, что отсюда выдернули по меньшей мере одну карточку. Я поспешно выдвинул ящик «Ст». И здесь вместо карточки «Стокер Брэм» те же следы поспешной кражи. Я тяжело упал на ближайший стул. Слишком все это было странно. Зачем кому-то выдергивать именно эти карточки?

Темноволосая девушка последней заказывала книгу. Может быть, она желала скрыть, что читает? Тот, кто задумал украсть или спрятать библиотечный экземпляр, не станет читать его при всех, посреди библиотеки. Нет, карточку выдернул кто-то другой; вероятно кому-то – но с какой стати? – не хотелось, чтобы другие нашли здесь эту книгу. И сделал он это второпях, забыв скрыть улики. Я снова начал рассуждать. Каталог – святая святых; студент, всего лишь забывший поставить ящик на место, получит суровый выговор от поймавшего его на месте преступления сотрудника. Всякое насилие над каталогом должно было совершиться мгновенно, в тот редкий момент, когда рядом никого не оказалось или никто не смотрел в эту сторону. Если девушка не крала карточки, она, скорее всего, и не знала, что кто-то не желает, чтобы эту книгу заказывали. И, скорей всего, книга еще у нее. Я бросился в главный зал.

Построенное в стиле высокой готики библиотечное здание возводилось примерно в те годы, когда Росси заканчивал докторскую в Оксфорде (где, его, конечно, окружала подлинная готика), и мне оно всегда казалось одновременно красивым и смехотворным. Чтобы добраться до главного дежурного, мне пришлось пробежать длинный соборный неф. Его стол поставили как раз там, где в настоящем соборе помещался бы алтарь: под фреской Мадонны – Мадонны знаний, я полагаю, – в небесно-голубых одеждах и со стопкой толстых небесных фолиантов в руках. Заказать здесь книгу было все равно что причаститься. Но в тот день старая шутка показалась мне нестерпимо циничной и я, не поднимая головы к гладкому равнодушному лицу мадонны, обратился к библиотекарю, по возможности спокойно:

– Я ищу книгу, которой в данный момент нет в открытом доступе, – начал я, – и хотел бы узнать, она сейчас на руках или, может быть, уже в стопке возврата?

Библиотекарь, маленькая неулыбчивая женщина лет шестидесяти, подняла взгляд от работы.

– Пожалуйста, название.

– «Дракула» Брэма Стокера.

– Одну минуту, пожалуйста; я посмотрю.

Она бесстрастно покопалась в ящичке с заявками.

– Простите, книга на руках.

– Какая жалость, – с неподдельным сожалением сказал я. – Когда ее должны сдать?

– Через три недели. Ее только вчера выписали.

– Боюсь, что для меня это слишком поздно. Видите ли, я читаю курс…

Как правило, эти слова служили вместо «Сезам, откройся».

– Если хотите, можете поискать в запасниках, – холодно отозвалась библиотекарша и склонилась над работой, отгородившись от меня седыми локонами.

– Возможно, ее взял кто-то из моих студентов, чтобы подготовиться заранее. Если вы скажете мне имя, я сам с ним свяжусь.

Она прищурилась:

– Не полагается.

– Но ведь и ситуация необычная, – доверительно поведал я ей. – Видите ли, книга мне совершенно необходима для составления экзаменационных вопросов, а я… понимаете, я одолжил свою книгу студенту, а теперь он не может ее найти. Я сам виноват, но вы ведь знаете студентов. Следовало быть умнее.

Лицо ее смягчилось, отразив даже легкое сочувствие.

– Ужасно, правда? – Она покачала головой. – Мы после каждого семестра недосчитываемся целых полок книг. Хорошо, я попробую найти вам имя читателя, но только не распространяйтесь об этом, ладно?

Она повернулась к шкафчику, стоявшему у нее за спиной, а я стоял, размышляя над коварством собственной натуры. С каких пор я выучился так легко врать? Да притом с каким-то нездоровым удовольствием. Тут я заметил, что из-за алтаря появился еще один библиотекарь и остановился поодаль, наблюдая за мной. Это был худой человек средних лет, ненамного выше маленькой библиотекарши ростом, в поношенном костюме и выцветшем галстуке. Я часто видел его раньше, и сейчас меня поразила перемена в его внешности. Лицо его казалось землистым и изможденным, как после тяжелой болезни.

– Я могу чем-нибудь помочь? – вдруг обратился он ко мне, словно опасался, что, если меня оставить без внимания, я утащу что-нибудь со стола.

– О, нет, спасибо. Мне уже помогают. Я кивнул в спину пожилой сотрудницы.

– Так-так.

Он отступил в сторону, когда женщина повернулась и выложила передо мной на стол листок бумаги. Я не сразу нашел то, что искал, – буквы поплыли у меня перед глазами. Потому что второй библиотекарь отвернулся, нагнувшись над одной из сданных в возврат книг. И когда он близоруко склонился над ней, вытянув шею из вытертого воротничка рубашки, я увидел на ней две темные колотые ранки с запекшимися уродливым кружевом струйками крови. Библиотекарь выпрямился и отошел с книгой в руках.

– То, что вам требовалось? – спросила дама-библиотекарь. Я взглянул на листок. – Видите, заявка на «Дракулу» Брэма Стокера. У нас всего один экземпляр.

Потертый щуплый библиотекарь почему-то уронил книгу, и звук падения эхом отдался под высокими сводами нефа. Выпрямившись, он в упор взглянул на меня, и никогда я не видел – никогда до того мига не видел – такой ненависти и страха в человеческих глазах.

– Вам это требовалось, не так ли? – настаивала библиотекарша.

– О нет, – проговорил я, мгновенно овладев собой и соображая на ходу. – Видимо, вы меня неправильно поняли. Я искал «Историю упадка и крушения Римской империи» Гиббона. Я ведь сказал, что читаю по нему курс и нам нужны дополнительные экземпляры.

Она нахмурилась:

– Но вы говорили…

Даже в таких неприятных обстоятельствах мне не хотелось обижать пожилую даму, тем более что она так внимательно отнеслась к моей просьбе.

– Ничего, – заметил я, – может быть, я просто плохо смотрел. Пойду еще раз справлюсь в каталоге.

Но уже выговаривая слово «каталог» я понял, что перенапряг свои способности ко лжи. Глаза библиотекаря превратились в щелки, и он чуть повернул голову, как хищник, следящий взглядом за намеченной жертвой.

– Большое спасибо, – вежливо пробормотал я и отошел и, пока шел по проходу между столами, все чувствовал, как буравят мне спину его острые глаза. Для виду я на минуту заглянул в каталог, но тут же закрыл портфель и устремился к двери, сквозь которую уже вливался поток прилежных почитателей Мадонны знания. На улице я отыскал скамью, ярче всех освещенную солнцем, и прислонился спиной к псевдоготической стене, так что никто не смог бы подобраться ко мне незаметно. Я нуждался в пяти минутах на размышление, которое, как учил Росси, должно быть своевременным, а не затяжным.

Однако так много предстояло мне переварить, что за минуты никак было не управиться. Не только окровавленное горло библиотекаря поразило меня в тот жуткий миг перед столом дежурного: я успел прочитать имя читательницы, перехватившей «Дракулу» у меня из-под носа. Ее звали Элен Росси.

Холодный ветер задувал все сильней. Отец прервал рассказ и вытащил из футляра фотоаппарата две ветровки – для меня и для себя. Скатанные в тугие комочки, они умещались поверх фотоаппарата, полотняных шляп и маленькой аптечки. Мы молча натянули куртки поверх свитеров, и он продолжал:

– Когда я сидел там, глядя, как пробуждается к повседневной жизни университет, меня вдруг пронзила острая зависть к расхаживающим туда-сюда студентам и преподавателям. Для них завтрашний экзамен был серьезным испытанием, а факультетские интриги представлялись высокой трагедией, с горечью думал я. Кто из них поймет меня, не говоря уже о том, чтобы помочь? Мне вдруг стало очень одиноко – я торчал посреди своего университета, своей вселенной, словно рабочая пчела, изгнанная из улья. С изумлением я осознал, что мир перевернулся для меня за каких-нибудь сорок восемь часов.

Теперь мне приходилось соображать и точно и быстро. Прежде всего, я нашел подтверждение рассказу Росси – помимо его исчезновения – в лице этого неумытого чудака библиотекаря, укушенного в шею. «Допустим, – сказал я себе, сдерживая насмешку над собственным легковерием, – просто допустим, что библиотекарь укушен вампиром, причем совсем недавно. Росси сгинул из кабинета, где остались следы крови, – напомнил я себе, – всего за две ночи до этого. Дракула, если он здесь замешан, питает, кажется, пристрастие не только к лучшим представителям научного мира (здесь я вспомнил беднягу Хеджеса), но и к библиотекарям и архивистам. Нет… – поправился я, резко выпрямившись, – он питает пристрастие к тем, кто роется в архивах, связанных с легендой. Первым был стамбульский чиновник, отобравший у Росси карты. Потом сотрудник смитсоновского музея, – перечислял я, вспоминая письма Росси. – И, само собой, сам Росси, хранивший экземпляр „сей милой книжицы“ и раскопавший все доступные источники. Затем сегодняшний библиотекарь, хотя у меня пока не было доказательств, что он имел дело с документами о Дракуле. И наконец… я?»

Я подхватил портфель и бросился к ближайшей телефонной будке рядом с общежитием.

– Справочное университета, пожалуйста. Насколько я мог судить, никто меня не преследовал, но все же я плотно закрыл дверь и сквозь стекло пристально разглядывал прохожих.

– У вас в списках есть мисс Элен Росси? Да, аспирантка, – наугад уточнил я.

Ответ оператора был краток. Я слышал, как девушка листает страницы.

– Есть адрес некой Э. Росси в женском аспирантском общежитии, – сообщила она.

– Это она, благодарю вас.

Я записал номер телефона и снова закрутил диск. Куратор общежития отвечала неприветливо и настороженно.

– Мисс Росси? Да? Простите, а кто ее спрашивает? О господи, вот этого-то я и не предвидел.

– Ее брат, – торопливо отозвался я. – Она говорила, что ее можно найти по этому номеру.

В трубке послышались удаляющиеся шаги, потом – более отрывистые – приблизились и чья-то рука подняла трубку.

– Спасибо, мисс Льюис, – проговорил кому-то далекий голос, а затем тот же глубокий сильный голос, запомнившийся мне по библиотеке, проговорил мне в ухо: – У меня нет братьев.

Это звучало предостережением, а не простой констатацией факта.

– Кто говорит?

Отец потер застывшие на ветру руки, его ветровка зашелестела, как папиросная бумага. Элен, подумала я, не решаясь произнести имя вслух. Мне всегда нравилось имя Элен: напоминало что-то героическое и прекрасное, может быть, прерафаэлитский фронтиспис, изображающий Елену Троянскую в «Иллиаде для детей». Такая книжка была у меня дома, в Штатах. И, главное, так звали мою маму, а о ней отец никогда не заговаривал.

Я заглянула ему в лицо, однако он уже говорил о другом.

– В тех кафе внизу наверняка подают горячий чай. Я бы не отказался. А ты?

Я впервые заметила на его лице, красивом сдержанном лице дипломата, пятна теней вокруг глаз и в основании носа.

Словно он долго не высыпался. Отец встал, потянулся, и мы в последний раз заглянули через ненадежные перильца. Он чуть оттягивал меня назад, словно опасаясь, как бы я не упала.

ГЛАВА 17

Я в первый же день заметила, что отца Афины раздражают и утомляют. А меня они будоражили: мне нравилось смешение духа распада и жизненной силы: непрерывный тесный поток машин и людей, круживший по площадям и паркам, обтекавший древние памятники, ботанический сад, посреди которого стояла клетка со львом, потрясающий холм Акрополя, облепленный у подножия легкомысленными ресторанчиками и лотками… Отец обещал, что мы обязательно заберемся на холм, как только будет время. Стоял февраль 1974 года, мы впервые за три месяца выехали из дому, и меня он взял очень неохотно: его тревожили слишком часто попадавшиеся на улицах греческие военные. Я не желала ни минуты терять даром.

Между тем я усердно трудилась в номере отеля, не забывая поглядывать на увенчанные храмами холмы за окном, будто опасалась, что на двадцать пятом веку жизни они вдруг отрастят крылья и улетят куда-нибудь, не дождавшись меня. Мне видны были улочки, тропинки, аллеи, вившиеся вверх по склону к основанию Парфенона. Подъем будет долгим и утомительным – мы снова гостили в жарких странах, и лето здесь начиналось рано. Мимо беленьких домиков и пестрых лавочек, торгующих лимонадом, дорога вырывалась на древнюю рыночную площадь, обходила несколько храмовых площадок и поворачивала обратно к черепичным крышам внизу. Часть лабиринта была мне видна сквозь немытое стекло. Мы будем подниматься от одного вида к другому, любуясь тем, что жители окрестных домишек каждый день видят с крыльца. Я уже отсюда представляла себе череду античных руин, мрачных жилых домов, субтропических садов, вьющихся переулков и церквей, сверкавших в вечернем свете золотыми или красными черепичными кровлями, как цветные камушки, разбросанные по серому пляжу.

А вдали нам откроются многоквартирные новостройки, башни отелей, куда моложе нашего, широко раскинувшиеся пригороды, которые мы вчера проезжали на поезде. И, украдкой косясь на них, я буду помнить, что на вершине меня ждут не только древние руины, но и новый взгляд на собственное прошлое.

– Я пригласил ее пообедать, – сказал отец, – достаточно далеко от кампуса, чтобы не оглядываться то и дело в поисках того подозрительного библиотекаря (который, конечно, в эти часы должен быть на работе, но вполне может отлучиться перекусить где-нибудь по соседству), но достаточно близко, чтобы приглашение выглядело естественным и не походило на коварный план какого-нибудь «потрошителя», заманивающего девиц подальше от дома. Не знаю, ожидал ли я, что девушка опоздает, раздумывая, идти или не идти, однако Элен пришла раньше меня, так что, протолкавшись в людный обеденный зал, я сразу заметил ее за угловым столиком. Она развязала синий шелковый шарфик и снимала белые перчатки – не забудь, то была эпоха, когда даже самые суровые ученые дамы не отказывались от милых непрактичных мелочей в наряде. Волосы ее были уложены в валик на затылке, и заколки гладко прижимали их надо лбом, так что когда девушка повернулась мне навстречу, взгляд ее показался мне еще строже, чем накануне.

– Доброе утро, – холодно приветствовала она меня. – Ваш голос показался мне усталым, поэтому я заказала вам кофе.

Меня поразила ее самонадеянность: когда она успела научиться отличать мой усталый голос от отдохнувшего и откуда ей было знать, что мой кофе не успеет остыть? Однако я представился – на сей раз по имени – и, скрывая смущение, обменялся с ней рукопожатием. Мне хотелось сразу же спросить ее о фамилии, но я решил выждать более подходящего времени. Рука у нее оказалась сухой и гладкой, холоднее моей, словно на руке еще была перчатка. Я поставил стул напротив и сел, раскаиваясь, что, занятый охотой на вампиров, не удосужился сменить рубашку. Ее строгая белая блузка под черным жакетом выглядела безупречно свежей.

– Кто бы мог ожидать, что я снова услышу о вас? – Тон был резким, почти оскорбительным.

– Понимаю, что вы удивлены, – откровенно ответил я, пытаясь заглянуть ей в глаза и гадая, сколько вопросов успею задать, прежде чем она встанет и уйдет. – Простите. Это не розыгрыш, и я вовсе не хотел беспокоить вас или вмешиваться в вашу работу.

Она снисходительно кивнула. Вглядываясь в ее лицо, я неожиданно решил, что его черты – как и голос – столь же негармоничны, сколь привлекательны, и ободрился этой мыслью, словно недостатки внешности делали ее более человечной.

– Этим утром я обнаружил странную вещь, – приободрившись, начал я, – поэтому и разыскал вас в широком мире. Библиотечный «Дракула» еще у вас?

Она овладела собой быстро, но я успел заметить, потому что ожидал этого мгновенного смущения, этой бледности, проступившей на и без того бледном лице.

– Да, – настороженно отозвалась она. – Кому какое дело, что берут в библиотеке другие люди?

Я пропустил укол мимо ушей.

– А вы не выдергивали из каталога карточки на вашу книгу?

На этот раз она и не пыталась скрыть удивления:

– Что-что?!

– Я сегодня утром стал искать кое-что в каталоге – по теме, которой, видимо, занимаетесь и вы. И обнаружил, что карточки на Дракулу и Стокера вырваны из ящика.

Ее лицо напряглось и стало еще некрасивей, а глаза заблестели слишком ярко. Она впилась взглядом в мое лицо, а мне в ту минуту, впервые с того вечера, когда Массимо прокричал мне об исчезновении Росси, полегчало, словно с плеч упал груз одиночества. Она не смеялась над тем, что могло бы показаться ей актерством, и не хмурилась недоуменно. И, самое главное, в ее взгляде не было задней мысли, не было ничего, выдающего тайную враждебность. Но лишь одно чувство, прорвавшееся сквозь строгую замкнутость, можно было прочитать на ее лице – тончайший налет страха.

– Вчера утром карточки были на месте, – медленно проговорила она, словно сложив оружие и предлагая переговоры. – Я первым делом посмотрела на «Дракулу», и там была ссылка, один экземпляр. Тогда я подумала, нет ли других сочинений Стокера, и посмотрела на его имя. И нашла несколько карточек, в том числе на «Дракулу».

Равнодушный официант принес нам кофе, и Элен не глядя придвинула к себе чашку. Мне вдруг мучительно захотелось увидеть Росси, разливающего кофе – куда лучше этого – в свою и мою чашку, ощутить его щедрое гостеприимство. Да, у меня же были еще вопросы к этой девушке!

– Видимо, кому-то очень не хочется, чтобы вы… или я… кто угодно, читал эту книгу, – заметил я, стараясь говорить совершенно спокойно и не спуская с нее глаз.

– В жизни не слышала большей нелепицы, – резко отозвалась она, насыпав в чашечку сахар и помешивая его.

Но ее словам не хватало убежденности, и я продолжал настаивать:

– Книга еще у вас?

– Да.

Звякнув, упала ложечка.

– В моей сумке. – Она опустила взгляд, и я заметил рядом с ней дамский портфель, тот же, что был вчера.

– Мисс Росси, – заговорил я, – прошу прощения и понимаю, что вы можете принять меня за сумасшедшего, но я убежден, что вы в опасности, пока носите при себе книгу, которую кто-то очень стремится от вас скрыть.

– Что за мысль? – огрызнулась она, так и не подняв на меня взгляд. – Кому, по-вашему, понадобилось скрывать от меня книгу?

Легкий румянец снова окрасил ее скулы, а взгляд был виновато устремлен в чашку. Иначе не скажешь: именно виновато. Мелькнула ужасная мысль, что девушка в союзе с вампирами: невеста Дракулы – перед глазами всплыла яркая афиша воскресного утренника. Ее хоть сейчас на сцену с этими черными как сажа волосами, неуловимым и странным акцентом, с яркими, как клубничный сок, губами на бледном лице, в элегантном черно-белом костюме. Я отогнал эту идею – разыгралось воображение от нервного напряжения.

– А не знаете ли вы кого-нибудь, кто хотел бы не допустить вас к подобному чтению?

– Вообще говоря, знаю. Но вас это определенно не касается. – Наградив меня сердитым взглядом, она снова уткнулась в чашку. – Вас-то она отчего интересует? И если вам нужен был мой телефон, почему вы прямо не спросили, без лишней канители?

Теперь настал мой черед краснеть. Разговаривать с ней было все равно что терпеливо сносить серию пощечин, не зная притом, в какой момент последует очередной удар.

– Мне в голову не приходило узнавать ваш телефон, и, только обнаружив пропажу карточек, я решил, что вам следует об этом сказать, – натянуто пояснил я. – И книга эта мне нужна срочно, так что я пришел в библиотеку проверить, нет ли у них второго экземпляра.

– А когда оказалось, что нет, – прошипела девица, – вы придумали идеальный предлог вытянуть ее из меня. Если вам нужна моя книга, почему было просто не встать на очередь?

– Некогда ждать, – огрызнулся я, начиная уставать от этого тона.

Обоим нам грозит опасность, а она ломается, словно перед кавалером, напрашивающимся на свидание. Я напомнил себе, что девушке наверняка неизвестна вся темная подоплека дела. Может, если бы рассказать ей все, она и не сочла бы меня обычным психом. Однако, поверив мне, она окажется еще в большей опасности. Не удержавшись, я громко вздохнул.

– Вы надеетесь уговорить меня отдать вам книгу? – Голос ее немного смягчился, и я заметил насмешливую улыбку в уголке ее твердого рта. – Надо думать, так оно и есть.

– Нет, не так. Но я хотел бы узнать, кто, на ваш взгляд, хотел бы помешать вам ее заказать.

Поставив чашку, я в упор взглянул на нее.

Девушка беспокойно дернула плечом под тонкой шерстью жакета. На лацкане прилепился длинный волос – ее волос, но на черной ткани он блестел яркой медью. Видимо, она никак не могла решиться и вдруг спросила:

– Кто вы такой?

Я ограничился привычным в академических кругах сообщением:

– Аспирант, на историческом.

– Историк? – быстро и, кажется, сердито перебила она.

– Пишу диссертацию по торговле в Голландии семнадцатого века.

– О… – Девушка помолчала и заговорила спокойнее.

– А я антрополог-этнограф. Но тоже интересуюсь историей. Изучаю быт и традиции Балканского полуострова и Центральной Европы, особенно своей родной… – она чуть понизила голос, но это прозвучало скорее грустно, чем таинственно, – своей родной Румынии.

Теперь смутился я. Дело становилось все более странным.

– Потому вы и решили почитать «Дракулу»?

Улыбка застала меня врасплох. Блеснули белые зубы, слишком мелкие для такого сильного лица, загорелись глаза. Но тут же вернулась строгость.

– Вероятно, можно сказать и так.

– Вы так и не ответили на вопрос, – заметил я.

– А с какой стати? – Она пожала плечами. – Я с вами не знакома, к тому же вы пытаетесь вытянуть у меня библиотечную книгу.

– Возможно, мисс Росси, вам угрожает опасность. Я не хочу запугивать вас, но говорю совершенно серьезно.

Она прищурилась и взглянула на меня.

– Вы тоже что-то скрываете. Откровенность за откровенность.

Мне ни разу не приходилось видеть, встречаться, разговаривать с подобной женщиной. В ее воинственности не было ни малейшего оттенка флирта. Слова ее казались ледяным прудом, и нырять приходилось, не успев подумать о последствиях.

– Хорошо, – впадая в тот же тон, ответил я, – вам первой говорить. Кто, по-вашему, мог бы пожелать отнять у вас книгу?

– Профессор Бартоломео Росси. Вы с исторического. Не слыхали о таком?

В ее голосе послышался жесткий сарказм.

Я остолбенел.

– Профессор Росси? Как же так…

– Я ответила на вопрос.

Девушка выпрямилась, одернула жакет, сложила друг на друга перчатки, показывая, что сделала свое дело. На мгновенье мне показалась, что она наслаждается произведенным эффектом.

– А теперь расскажите, зачем вся эта мелодрама вокруг моей книги.

– Мисс Росси, – заговорил я, – прошу вас, я все расскажу. Все, что смогу. Но, пожалуйста, объясните, каким образом вы связаны с профессором Бартоломео Росси.

Она нагнулась, открыла портфель и достала кожаную коробочку.

– Ничего, если я закурю? Хотите сигарету?

Меня вновь поразила мужская уверенность, проявлявшаяся в ней, когда девушка отбрасывала женскую агрессивность.

Я помотал головой: я не выносил табачного дыма, но из этой спокойной гладкой руки почти готов был принять и сигарету. Она непринужденно затянулась, сжимая мундштук правым уголком губ.

– Не знаю, с какой стати говорить об этом с посторонним. Должно быть, мне здесь одиноко. Я уже два месяца ни с кем по-настоящему не разговаривала, только о работе. И вы, мне кажется, не из сплетников, хотя, видит бог, на нашем факультете их полным-полно.

В ее голосе прозвучала сдержанная злость, и сквозь нее прорвался заметный акцент.

– Но если вы сдержите слово…

Она снова взглянула жестко, выпрямилась, напряженно сжимая в руке сигарету.

– Мои отношения с профессором Росси совсем просты. Или должны бы быть простыми. Он мой отец. Он встречался с моей матерью, когда приезжал в Румынию на поиски Дракулы.

Я расплескал кофе по скатерти, залил колени, рубашку – все равно ее пора было сменить, – забрызгал ей щеку. Девушка, уставившись на меня, стерла брызги ладонью.

– Господи, извините. Извините…

Я пытался навести порядок, схватив и свою и ее салфетку.

– Вы в самом деле удивились, – не шевелясь, сказала она. – Значит, вы с ним знакомы.

– Знаком, – признал я. – Он мой куратор. Но о Румынии он никогда не рассказывал и… не говорил, что у него есть семья.

– У него нет семьи.

Ее слова резанули меня ледяным холодом.

– Я, видите ли, ни разу с ним не встречалась, хотя теперь, вероятно, это только вопрос времени.

Она чуть откинулась на неудобном стуле и неловко ссутулила плечи, словно отстраняя всякую попытку сочувствия.

– Я видела его однажды, издалека, на лекции – представьте себе, так вот, издали, впервые увидеть собственного отца.

Я смял салфетки в мокрый ком и сдвинул все в сторону – чашки, ложки, все как попало.

– Но почему?

– Это довольно странная история, – сказала она, не сводя с меня взгляда, нет, она не ушла в свои мысли, а чутко ловила каждое мое движение. – Ну, хорошо. История из серии «поматросил и бросил». – При ее акценте это прозвучало странно, но мне не хотелось улыбаться. – В сущности, ничего особенного. Он познакомился с матерью в деревне, некоторое время наслаждался ее обществом, а потом уехал, оставив свой адрес в Англии. Уже после его отъезда мать поняла, что беременна, и сестра, которая жила в Венгрии, помогла ей выбраться туда до моего рождения.

– Румыния? – Я с трудом произносил слова. – Он никогда не говорил мне, что бывал в Румынии.

– Неудивительно, – горько усмехнулась она. – И матери тоже. Она написала ему из Венгрии, что родился ребенок. Он ответил, что понятия не имеет, кто она такая и где взяла его адрес, и что он никогда не бывал в Румынии. Вы способны представить такую жестокость?

Глаза у нее стали большими и совсем черными. Они будто сверлили во мне дыру.