Текст книги "Руфь"

Автор книги: Элизабет Гаскелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Не плачьте, мисс Хилтон!

– Руфь, не обращай внимания на старую змею!

– Как же ты проживешь пять лет, если не привыкнешь оставлять без внимания ее слова?

Так старались утешить и успокоить ее молодые работницы.

Дженни лучше других понимала причины ее горя и знала средство помочь ей.

– А что, если Руфь сходит вместо тебя за покупками, Фанни Бертон? – спросила она. – Воздух освежит ее. Ты ведь не любишь холодного восточного ветра, а Руфи нравится и мороз, и снег, и холод.

Фанни Бертон, высокая девушка с сонным лицом, как раз грелась у огня. Она весьма охотно отказалась от прогулки в сумерках, когда восточный ветер пронзительно задувал по улицам, сметая даже снег.

Без крайней необходимости никто не вышел бы из теплой комнаты. К тому же сумерки свидетельствовали о том, что приближается час чаепития для скромных жителей той части города, где находились лавки. Дойдя до высокого берега реки, где улица круто спускалась к мосту, Руфь увидела перед собой покрытую снегом равнину, от которой темные тучи на небе казались еще темнее, как будто мрак никогда не покидал землю и находил себе здесь убежище во время коротких ночей. У моста, на небольшой наклонной насыпи, куда обыкновенно приставали прогулочные лодочки, играли, несмотря на холод, несколько детей. Один из них забрался в большое корыто и с помощью сломанного весла катался туда-сюда по маленькому заливчику, возбуждая восторг товарищей. Маленький герой вполне овладел их вниманием, и они глядели на него, стоя неподвижно, хотя лица их посинели от холода, а руки все глубже прятались в карманы в тщетной надежде найти там хоть немножко тепла. Дети, должно быть, боялись, что при малейшем движении жестокий ветер насквозь продует их дырявую одежду. Они сжались в кучку и молчали, все глаза были устремлены на юного морехода. Наконец один из ребятишек, завидуя впечатлению, произведенному смелостью его товарища, прервал молчание:

– Эй, Том, спорим, ты не посмеешь выйти в настоящую реку, вон за ту темную полосу?

Вызов был, разумеется, принят. Том направился к полосе, за которой тихо и ровно текла река. Руфь стояла на вершине склона, наблюдая за смельчаком, и – сама почти ребенок – так же мало сознавала опасность, как и дети внизу. Они же не могли спокойно смотреть на подвиг своего товарища, от нетерпения били в ладоши и прыгали с ноги на ногу.

– Славно! – кричали они. – Молодец, Том, отлично! Молодец!

Том стоял, бросая вокруг гордые взгляды. Вдруг он пошатнулся, потерял равновесие, корыто перевернулось, и мальчик очутился в воде. Течение подхватило его вместе с лодкой и тихо, но уверенно понесло к морю.

Раздался крик ужаса. Руфь побежала вниз, к маленькому заливу, и вошла в воду прежде, чем смогла осознать подаренная камелия, но она не думала, что это связано с какими-нибудь особенными причинами, цветок ведь был так красив!

Руфь во всех подробностях, нисколько не краснея и глядя прямо в лицо, рассказала Дженни, откуда взялась эта камелия.

– Как это было хорошо с его стороны! Если бы ты знала, как он это мило сделал именно в ту минуту, когда я почувствовала себя обиженной ее резкостью.

– В самом деле, очень мило, – отвечала Дженни. – Какой чудесный цветок! Жаль только, что у него нет запаха.

– А по мне, он хорош и такой, как есть. Я бы ни на что его не променяла! Какой он белый, чистый! – воскликнула Руфь, неохотно расставаясь со своим сокровищем, чтобы поставить его в воду. – А кто этот мистер Беллингам?

– Он сын миссис Беллингам, владелицы поместья возле монастыря. Мы ей шили серый атласный салоп, – отвечала Дженни сонным голосом.

– Это было до меня, – сказала Руфь.

Ответа не последовало: Дженни уже спала.

Руфь еще не скоро последовала ее примеру. И поутру улыбка освещала лицо Руфи, так что Дженни не стала будить ее, а только посмотрела с восхищением: Руфь была прекрасна в своем счастье.

«Ей снится бал», – подумала Дженни.

Она не ошиблась. Однако одно лицо чаще других являлось Руфи в сновидениях. Он дарил ей цветок за цветком, и как быстро пролетел сон! В прошлую ночь она видела во сне свою покойную мать и плакала, теперь она видела мистера Беллингама и улыбалась.

А между тем, не был ли второй сон хуже первого?

Реальность показалась ей этим утром неприятнее, чем обычно. Ряд бессонных ночей, а может быть, и волнения прошлого вечера сделали ее неспособной равнодушно выслушивать замечания и выговоры, щедро достававшиеся на долю всем «юным леди» от хозяйки.

Миссис Мейсон, хотя и сделалась первой портнихой в графстве, не избавилась от многих человеческих слабостей. В это утро ей невозможно было угодить: всё и вся казалось ей неправильным. Она, похоже, встала в это утро с твердым намерением к вечеру привести в порядок весь мир – свой мир, по крайней мере со всем, что в нем заключается. Упущения и беспорядки, которые долгое время проходили незамеченными, выводились теперь на чистую воду и получали достойную кару. Только совершенство могло бы удовлетворить миссис Мейсон в такое время.

У нее были определенные понятия о справедливости, правда не особенно утонченные и возвышенные, а такие же, как, например, у всех бакалейщиков или торговцев чаем. В прошлую ночь миссис Мейсон сделала маленькие послабления работницам и сегодня намеревалась наверстать их усиленной строгостью. Такая манера исправлять ошибки вполне согласовалась с ее понятиями о справедливости.

Руфь не могла сделать над собой усилий, а без этого нельзя было угодить хозяйке. В мастерской то и дело раздавались крики:

– Мисс Хилтон, куда вы дели голубую персидскую материю? Если что не убрано, то, значит, вечером мисс Хилтон была дежурной!

– Мисс Хилтон уезжала вчера вечером, я убирала вместо нее, – сказала одна из девушек. – Я сейчас найду материю.

– О, я знаю, что мисс Хилтон имеет привычку сваливать на других свои обязанности, – отвечала миссис Мейсон.

Руфь покраснела, и слезы навернулись у нее на глаза. Но, сознавая всю несправедливость обвинений, она внутренне подосадовала на себя за то, что обиделась на них, всю бесполезность своего поступка. Уже стоя в воде, она подумала, что лучше было бы позвать на помощь. Едва эта мысль пришла ей в голову, как послышался звук более резкий, чем приглушенный плеск воды: то были удары конских копыт по воде. Как молния промчался мимо всадник, вот он в реке повернул вниз по течению, остановился, протянул руку – и маленькая жизнь спасена, ребенок сохранен для тех, кто его любит! Руфь замерла пораженная и ошеломленная всем происшедшим. Когда всадник повернул лошадь и направился к берегу, она узнала мистера Беллингама, знакомого ей с прошлой ночи. Мальчик лишился чувств, и Руфь решила, что он мертв. Глаза ее наполнились слезами. Она поспешила к берегу, к тому месту, куда направлял своего коня мистер Беллингам.

– Он умер?! – вскричала она, протягивая руки к малютке.

Руфь чувствовала, что для возвращения сознания, если только оно еще может вернуться, надо скорей перевернуть тело.

– Не думаю, – отвечал Беллингам, передавая ей мальчишку и спрыгивая с лошади. – Это ваш брат? Вы знаете его?

– Смотрите! – вскричала Руфь, сев на землю, чтобы было удобнее поддерживать бедного мальчика. – Пульс бьется, он жив! О сэр, он жив! Чей это мальчик? – спросила она, обращаясь к толпе, уже собравшейся вокруг них.

– Это внук старой Нелли Браунсон, – ответили ей.

– Надо сейчас же отнести его домой. Далеко это?

– Нет-нет, тут совсем рядом.

– Эй, кто-нибудь, живо сбегайте за доктором! – приказал мистер Беллингам, обращаясь к толпе. – И надо поскорее отнести его к старухе. А вам не для чего дольше держать его, – обратился он к Руфи, впервые припоминая, что где-то ее видел, – вы и так уже совсем промокли. Ну-ка, молодец, возьми его!

Но ребенок судорожно ухватился за платье Руфи, так что его невозможно было отцепить. Она подняла тяжелую ношу и бережно понесла ее к маленькому низенькому домику, на который указали соседи. Сгорбленная старуха вышла оттуда к ним навстречу и тревожно смотрела на них.

– Боже правый! – вскричала она. – Этот был последний, но и он умер прежде меня!

– Вздор! – перебил мистер Беллингам. – Ребенок жив и, скорее всего, не умрет.

Но старуха не хотела ничего слушать. Она упорно твердила, что внук ее мертв. И действительно, он умер бы, если бы Руфь и несколько соседей, следуя указаниям мистера Беллингама, не использовали всех средств для возвращения его к жизни.

– Однако как долго они ходят за доктором, – заметил мистер Беллингам.

Между ним и Руфью установилось какое-то безмолвное соглашение, может быть, потому, что только они двое, за исключением детей, были свидетелями происшествия, а может быть, и оттого, что из всех собравшихся только они обладали той степенью развития, которая позволяла понимать слова и даже мысли друг друга.

– Да, нелегко вбить какое-либо понятие в эти глупые головы! Они зевают теперь и рассуждают, какого доктора позвать, как будто не все равно, – Брауна или Смита, лишь бы только не дурака. Ну как бы там ни было, мне ждать некогда. Я и так опаздывал, когда увидел мальчика. Теперь он почти пришел в себя и уже открывает глаза, так что я решительно не вижу надобности оставаться дольше в этой душной каморке. Могу ли я обеспокоить вас небольшой просьбой? Будьте так добры, примите на себя заботы о нашем маленьком приятеле. Согласны? Тогда вот вам мой кошелек.

Руфь с радостью согласилась на это предложение. Но в кошельке лежало среди прочего несколько золотых монет, и она не захотела брать на себя ответственность за такую громадную сумму:

– О, этого много, сэр, одного соверена будет довольно, и даже больше чем достаточно. Дайте мне только один соверен. Все, что останется от него, я вам возвращу при первом свидании. Или, может быть, вы желаете, чтобы я прислала вам деньги?

– Лучше бы пока все деньги побыли у вас. Господи, какая здесь вонь и грязь, я решительно не могу находиться здесь больше ни минуты. Да и вы тут не стойте, а то отравитесь этим гнусным воздухом. Отойдите к двери, прошу вас! Впрочем, если вам кажется, что одного соверена довольно, я возьму назад свой кошелек, но прошу вас еще раз: в случае какой-нибудь надобности обратитесь прямо ко мне.

Пока подводили лошадь мистера Беллингама, Руфь пристально смотрела на него. Миссис Мейсон и ее поручение были совершенно забыты. Она думала только о том, как бы хорошенько запомнить и исполнить все желания мистера Беллингама относительно мальчика. Ребенок до некоторых пор занимал главное место и в мыслях мистера Беллингама, однако затем его поразила необыкновенная красота Руфи. Он почти забыл все, о чем говорил, и стоял перед ней в немом изумлении. Прошлой ночью он не видел ее глаз, теперь же они смотрели прямо на него с какой-то детской невинностью и вместе с тем пристально и серьезно. Руфь инстинктивно поняла происшедшую в нем перемену и опустила глаза, отчего лицо ее показалось мистеру Беллингаму еще прелестнее. Им овладело непреодолимое желание еще раз повидаться с Руфью, и поскорее.

– А впрочем, нет, – сказал мистер Беллингам, – пусть кошелек будет у вас. Мало ли сколько может оказаться непредвиденных расходов? Насколько я помню, здесь три соверена с небольшим. Я, вероятно, повидаюсь с вами на днях, и тогда вы отдадите мне то, что останется.

– Хорошо, сэр, – ответила Руфь, одушевляясь при мысли, что она может сделать столько добра бедному семейству, но невольно пугаясь ответственности, которую налагало на нее обладание такой огромной суммой.

– Я надеюсь встретить вас здесь, в этом доме, – сказал он.

– Я приду сюда, как только мне будет можно. Но я ведь выхожу только по поручениям и не знаю, когда опять придет моя очередь.

Мистер Беллингам не совсем понял ее:

– Я хотел бы узнать от вас о состоянии здоровья мальчика, если это не слишком вас затруднит. Вы ведь выходите погулять?

– Я никогда не выхожу только ради прогулки, сэр.

– Ну… вы ведь ходите в церковь? Надеюсь, миссис Мейсон не заставляет вас работать по воскресеньям?

– О нет, сэр. Я каждое воскресенье хожу в церковь.

– Тогда будьте так добры, назовите мне церковь, в которую вы ходите, и мы сможем встретиться там в воскресенье после полудня.

– Я хожу в церковь Святого Николая, сэр. Я узнаю сама и извещу вас о здоровье мальчика и о том, что скажет доктор, а также принесу вам оставшиеся деньги.

– Прекрасно, благодарю вас. Помните же, что я вам верю.

Он намекал на ее обещание встретиться с ним, но Руфь поняла его так, будто он говорил о мальчике.

Мистер Беллингам направился к лошади, но вдруг ему пришла в голову новая мысль. Он вернулся к домику и с едва заметной улыбкой обратился к Руфи.

– Может быть, это вам покажется несколько странным, – сказал он, – но нас некому представить друг другу. Моя фамилия Беллингам, а как зовут вас?

– Руфь Хилтон, сэр, – отвечала она тихо.

Всякий раз, когда разговор заходил не о мальчике, Руфь делалась робкой и скованной.

Он протянула ей руку для пожатия. В ту самую минуту, как она подавала ему свою, на пороге показалась старуха: она, прихрамывая, подошла спросить о чем-то. Это неожиданное появление рассердило мистера Беллингама и заставило его снова вспомнить о духоте, вони и нечистоте ее жилища.

– Послушайте, любезная, – сказал он, обращаясь к Нелли Браунсон, – отчего бы вам не убраться в вашей комнате? Ведь это просто свинарник. И дышать нечем, и грязь везде несусветная. – Сказав это, он вскочил на лошадь, поклонился еще раз Руфи и поскакал прочь.

Старуха дала выход своему гневу:

– Вот люди-то, только переступят порог, сейчас норовят оскорбить бедного человека. Свинарник, скажите пожалуйста! Как его зовут-то, этого молодчика?

– Это мистер Беллингам, – сказала Руфь, задетая неблагодарностью старухи. – Это он вытащил вашего внука из воды. Если бы не мистер Беллингам, мальчик утонул бы. Течение было такое сильное, что я даже испугалась, не унесет ли их обоих.

– Да совсем там не глубоко, – возразила старуха, стараясь всячески уменьшить услугу, оказанную обидевшим ее человеком. – И не будь этого щеголя, Тома спас бы кто-нибудь другой. Он ведь сирота, а Бог, говорят, хранит сирот. Лучше бы его вытащил кто-нибудь другой, а не этот барин, который приходит к беднякам, чтобы ругаться на них.

– Он приходил вовсе не для того, чтобы ругать вас, – кротко отвечала Руфь. – Он пришел ради маленького Тома и только заметил, что здесь могло бы быть поопрятнее.

– А, так вы за него? Нет, вы поживите-ка с мое, пока ревматизм не согнет, да еще смотри за таким сорванцом, как Том. Он если не в воде, так в грязи. Да зарабатывай в поте лица ему и себе на хлеб, да носи воду на такую крутизну…

Приступ кашля заставил старуху замолчать. Руфь воспользовалась этим, чтобы сменить тему, и начала объяснять Нелли, какие меры той надо предпринять для выздоровления внука. Как раз в это время подошел доктор и присоединился к разговору.

Руфь попросила находившегося тут же соседа доставить мальчику все необходимое. Доктор заверил ее, что мальчик поправится через пару дней. И тут она с ужасом вспомнила, как строго следит миссис Мейсон за тем, чтобы ученицы вовремя возвращались домой.

Руфь поспешила в лавку, стараясь привести в порядок свои мысли и сообразить, что лучше идет к лиловому – голубое или розовое. Однако, придя в лавку, она обнаружила, что потеряла образчики, и поэтому отправилась домой с дурно выбранными покупками, упрекая себя за свою бестолковость.

Послеобеденное происшествие продолжало сильно занимать Руфь, но надо сознаться, что воспоминание о Томе, который был уже в безопасности и, надо полагать, поправлялся, ушло на второй план. Мистер Беллингам играл первую роль в ее мыслях. Порыв, побудивший его броситься в воду верхом на лошади, казался ей геройским подвигом. Сколько нежности было в его участии к бедняжке, сколько доброты в глазах! А его беспечное отношение к деньгам казалось ей великодушием. Она забыла, что великодушие требует до некоторой степени самопожертвования. Кроме того, Руфь гордилась тем, что он доверил ей распоряжаться деньгами, и увлеклась мыслями о том, как их наилучшим образом потратить. Но, завидев дом миссис Мейсон, она возвратилась к действительности и почувствовала страх перед неминуемым выговором.

Однако на этот раз буря миновала. Но Руфи легче было бы вынести выговор, чем увидеть то, что случилось в ее отсутствие. Болезнь Дженни приняла дурной оборот, девушки решили уложить больную в кровать и в смятении стояли около ее постели. Приход хозяйки, появившейся за несколько минут до Руфи, спугнул их, и они разбежались по своим местам.

В доме поднялась суматоха. Хозяйке нужно было послать за доктором, требовалось заменить кем-нибудь больную мастерицу. Миссис Мейсон сыпала проклятиями на головы перепуганных девушек, не жалея и заболевшей. Во время этого шума и беготни Руфь незаметно для всех вернулась и села за работу, с грустью думая о своей доброй больной подруге. Ей очень хотелось пойти к Дженни, хотелось посидеть около нее, но страх удерживал ее на месте. Для ухода за больной до приезда ее матери годились и грубые руки, не способные к тонкой деликатной работе. Швеи трудились над спешным заказом, так что Руфь не могла улучить ни одной свободной минуты. Ей было очень досадно, что она так опрометчиво дала мистеру Беллингаму обещание позаботиться о ребенке и его бабушке. Все, что она могла сделать, – это послать со служанкой миссис Мейсон деньги и с ее же помощью навести справки о здоровье Тома.

Всех очень взволновала болезнь Дженни. Руфь, разумеется, начала рассказывать о происшествии на реке, но рассказ был прерван на самом патетическом месте – когда мальчик упал в воду – новым известием о больной. Руфь замолчала. Ей стало совестно, что ее занимают посторонние мысли в то время, когда решается вопрос о жизни и смерти ее подруги.

В комнате больной вскоре появилась кроткая бледная женщина – мать Дженни, приехавшая ухаживать за своей больной дочерью. Все девушки полюбили ее: она была чрезвычайно ласкова, мало беспокоила других, была очень терпелива и с благодарностью отвечала на вопросы о Дженни, которой сделалось несколько легче, хотя болезнь, по-видимому, грозила быть продолжительной и мучительной. Среди непрерывных забот о Дженни время пролетело быстро. Наступило воскресенье. Миссис Мейсон, по обыкновению, отправилась в этот день к своему отцу, предварительно изобразив извинение перед миссис Вуд и ее дочерью за то, что должна их оставить. Ученицы разбрелись по знакомым, с которыми обычно проводили праздники, а Руфь отправилась в церковь Святого Николая, с грустью думая о Дженни и упрекая себя за то, что взялась за дело, не будучи в состоянии его выполнить.

Когда она выходила из церкви, к ней подошел мистер Беллингам. Руфь надеялась, что он позабыл об обещанном свидании, но вместе с тем ей хотелось снять с себя ответственность за возложенное на нее поручение. Когда Руфь заслышала его шаги позади себя, ее сердце сильно забилось от радости, и в то же время ей захотелось убежать прочь.

– Здравствуйте, мисс Хилтон, – сказал он, заступая ей дорогу и кланяясь так, словно хотел заглянуть в ее раскрасневшееся лицо. – Ну, как поживает наш маленький моряк? Надеюсь, что поправился?

– Да, сэр, думаю, мальчик теперь совсем здоров. Мне очень жаль, но я не смогла навестить его. Простите, но, право, ничего нельзя было поделать. Я узнала, что ему лучше. На этой бумажке записаны все издержки на него. И вот ваш кошелек, сэр. Боюсь, как это ни досадно, я не смогу ничего больше сделать для малыша. У нас в доме больная, и мы очень заняты помощью ей.

Руфь уже привыкла к упрекам и теперь ожидала выговора за то, что не выполнила своих обещаний лучше. Она не догадывалась, но во время последовавшей паузы мистер Беллингам нисколько не сердился на нее за то, что она так мало могла сообщить о ребенке, в котором он уже перестал принимать участие, а старался выдумать предлог для новой встречи с ней.

Через несколько минут Руфь повторила:

– Мне очень жаль, что я так мало сделала, сэр.

– Я уверен, вы сделали все возможное. Мне не следовало добавлять вам лишних хлопот.

«Он сердится на меня, – подумала Руфь, – ведь я не позаботилась о мальчике, для спасения которого он рисковал своей жизнью. Если бы я рассказала ему все, он понял бы, что я не могла ничего больше сделать, но не могу же я говорить ему о всех моих несчастьях и заботах!»

В это время в уме мистера Беллингама блеснула новая мысль.

– Я так уверен в вашей доброте и хочу снова дать вам маленькое поручение, если только оно вас не затруднит. Насколько я знаю, миссис Мейсон живет в доме на Хинейдж-плейс? Этот дом когда-то принадлежал предкам моей матери. Однажды, когда его чинили, мать отвела меня туда, чтобы показать свое прежнее жилище. Помню, я видел там над одним камином картину, представляющую сцену охоты. На ней нарисованы мои предки. Я часто думал, как было бы хорошо купить эту картину, если она по-прежнему существует. Не можете ли вы справиться и принести мне ответ в будущее воскресенье?

– Разумеется, сэр, – отвечала Руфь, довольная тем, что ей дают задание, которое она вполне может выполнить, загладив тем вину за кажущееся небрежение предыдущим поручением. – Как только я вернусь домой, я разыщу ее, а потом попрошу миссис Мейсон уведомить вас.

– Благодарю вас, – отвечал он не совсем довольным тоном. – Только я думаю, лучше не беспокоить миссис Мейсон: видите ли, я еще не совсем решил покупать эту картину. Когда вы мне дадите положительный ответ, я подумаю и потом сам обращусь к ней.

– Хорошо, я посмотрю, там ли она.

После этого они расстались.

На следующей неделе миссис Вуд увезла Дженни в тот отдаленный край, где находился их дом, чтобы девушка могла восстановить силы. Руфь долго и пристально следила за ними из открытого окна, а потом с грустью вернулась в мастерскую, где уже более ей не суждено было слышать кротких советов и увещаний подруги.