Текст книги "Семь посланников"

Автор книги: Элизабет Тюдор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

– Куда же ты так спешишь Агнесса? Давай потанцуем еще.

– С удовольствием, вот только позволь мне сначала сменить туфли. Я

мигом вернусь. Дисмас так поспешно ушел, что вызвал подозрение у Мак-Вейна.

– Что ты тут делаешь? – увидев друга в номере, удивился Генри.

– Все! Довольно! Я не стану больше играть роль этой потаскухи.

– В чем дело? Что он сделал?

– Этот кардилакский бык меня достал. облапил меня с головы до ног, как

будто я какаянибудь.

– Агнесса его любовница?! – радостно вскрикнул Макензи. – Это же

великолепная новость. Тогда нам будет легче его арестовать.

– Арестовать?

– Да, мы получили приказ немедленно задержать Мак-Вейнов и Кросса и

доставить их на "Матеос".

– Но это невозможно. Мы не сможем арестовать их при столь усиленной

охране, не говоря уже о том, чтобы увезти отсюда.

– Сможем, если это сделает Агнесса, – многозначительно

произнес Макензи.

– Н-е-т. Нет-нет-нет. Я не стану делать этого, – поняв намек

напарника, отказался тот. Ты что, спятил? Предлагаешь мне черт знает что!

– Ну и дурак же ты Дисмас. Это же часть нашей работы.

– Правда? Тогда сам и выполняй ее. Взвалил на мои плечи самую сложную

роль, и преспокойно рассуждает. Возьми да попробуй сам стать бабой, пусть тебя и лапает этот кочет.. – он запнулся, услышав стук в дверь.

– Агнесса, ты долго там? – за дверью стоял Осмунд Мак-Вейн.

– Сейчас приду, – откликнулся Дисмас. – Ну, что будем делать?

– Поменяемся ролями, – решил Генри. Подошел к зеркалу, переменил с помощью "мистификатора" внешность и стал Агнессой Кросс. Изменив облик, он выбрал иной наряд для кокетки. Блестящая ткань облегающего длинного платья была усыпана аметистовыми каменьями, фиолетовые туфельки были под цвет страусиного пера, украшавшего ее собранные волосы. Преобразившись, Агнесса направилась к двери.

– Доставь Малькольма на "Сигал"[68] и жди меня там. Смотри, чтобы

никто тебя не засек.

– До-ро-гой, прости, что заставила тебя ждать, – повиснув у Осмунда

на шее, кокетливо проговорил переодетый разведчик. Мак-Вейн был восхищен обращением своей красотки-любовницы.

– Как Малькольм?

– О! Не волнуйся, ему уже лучше. Он спит. Агнесса вплотную подошла к поклоннику и завлекающе прошептала:

– Не найдется ли здесь местечко, где мы смогли бы уединиться? Лицо Мак-Вейна осветилось радостью. Предложение было неожиданным, но желанным.

– Конечно-конечно. Пройдем в мои апартаменты. Там нам никто не помешает.

– Нет. Туда нельзя. – возразила соблазнительница. – Афелия может

прийти, а я не желаю ссориться со своей подругой, не хочу скандала в этот прекрасный вечер, она пленительно взглянула ему в глаза, и он растаял от переполнявших его пылких чувств. – Пойдем туда, где нас никто не увидит. никто не найдет.. никто не помешает, – соблазнительно прикоснулась к его губам указательным пальцем, и нежно проведя по ним, змейкой проделала себе путь от подбородка к шее. Этот жест настолько возбудил Мак-Вейна, что он, забыв об осторожности, отпустил от себя телохранителей и под руку с любовницей отправился в поисках укромной комнаты. Они достигли лифта, опустились на два этажа ниже и, пройдя по пустынному коридору, остановились у двери. Сняв кодировку дверного замка, Осмунд пропустил спутницу внутрь. Включил освещение – и свет залил великолепную комнату, блестяще оформленную по моде тридцать четвертого века. Здесь было уютно и просторно, интерьер ослеплял своим шиком. Это был тайный кабинет Мак-Вейна в его собственной орбитальной гостинице. Об этой комнате не знали ни его брат, ни Кросс, ни тем более его супруга. Там он хранил наиболее важные документы, и проникновение постороннего в этот кабинет-сейф грозило смертью. Однако в момент пылких чувств Осмунд позабыл об опасности и привел свою соблазнительницу в эту "святая святых". Провел спутницу к дивану и сам разместился рядом. Взял ее руки в свои и стал нежно-нежно поглаживать и целовать их.

– О, как долго я ждал этого дня.. это мгновенье, – голос его необычно

дрожал от волнения.

– Я.

– Нет-нет, прошу тебя, не перебивай меня.. мне и так не легко

говорить.. не знаю даже, как сказать тебе. как выразить свои чувства.. "Вот влюбленный идиот", – подумал Генри. Агнесса ласково улыбнулась.

– Я написал для тебя стихи. "Большего кретина, чем он, я еще в жизни не видел", – промелькнула мысль у разведчика.

– Я вся внимание, дорогой, – ласково проговорила Лже-Агнесса. Мак-Вейн откашлялся, с минуту помолчал, словно вспоминая слова своего творения, и заговорил взволнованным голосом:

Я помню, ночью в тишине,

Как ты "люблю" шепнула мне.

Златые кудри распустив

И грудь младую обнажив:

"Люби меня, – сказала ты,

Исполню я твои мечты".

Я помню сладостную ночь,

Когда любил Венеры дочь,

И пылкость пламенных речей,

И чары голубых очей.

Я помню все. Я не забыл

Той лунной ночи дикий пыл.

Тот дивный сон твоей любви

Стереть и годы не смогли.

Любить и жить хочу с тобой.

Пред небесами и землей

Молю, Агнесса, будь со мной,

Ведь я дышу, живу тобой![69]

Агнесса обхватила руками лицо воздыхателя и внимательно посмотрела ему в глаза. – Прости, о милый, но я не смогу стать дамой твоего сердца. Она торопливо поднесла к глазам зеркало, "мистификатор" тут же сработал, и Агнесса приняла внешность своего поклонника. Увидев внезапное перевоплощение, толстосум отпрянул назад. Дрожь пробежала по всему его телу, но он быстро овладел собой. Вскочил с дивана и отошел на несколько шагов.

– Осмунд Мак-Вейн, вы арестованы за нарушение закона Галактической

Федерации, – заявил человек, как две капли воды похожий на кардилакского магната. Правонарушитель, поняв, что попался в капкан, просунул руку за пазуху, где было оружие, достал его, но не успел применить. Реакция агента Макензи была молниеносной, эмтачер обезвредил агрессора. Мак-Вейн застыл в угрожающей позе. Разведчик, не теряя времени, приступил к обыску.

– Говорит агент 808.

– Офицер связи 607 слушает, – отозвалась связистка.

– Валенсия, мне срочно нужна санкция на обыск.

– Она уже есть у тебя, – тотчас известила та.

– Так быстро?

– Я видела, куда ты попал, и немедленно запросила разрешение на обыск

у начальства.

– Молодчина, люблю, когда ты такая оперативная, – похвалил Генри,

устанавливая трансфертор[70] к персональному интеллэйду Мак-Вейна. Окончив передачу информации на базовый интеллэйд ГСБ, Макензи отключил устройство и подошел к подозреваемому. Перекинул магната через плечо и охнул под тяжестью его веса.

– Тяжелый же ты, сукин сын. Небось, немало нажрался за счет погубленных

душ. Разведчик покинул кабинет и направился со своей ношей к лифту. Коридор был по-прежнему пустым, и у Генри не осталось сомнения в том, что этот этаж был секретным и его не существовало на чертежах гостиничной станции. Он вспомнил, как Мак-Вейн, войдя в лифт, нажал не одну кнопку, а сразу несколько, словно набирая код. Сев в лифт, Генри поехал на самый верхний этаж, в отсек отбытия. И достиг шлюза, где его дожидался Эжен Мюри, агент ГСБ, заменивший одного из охранников гостиницы. Пока его сослуживцы занимались поимкой преступников, он стерег корабль разведчиков.

– Дисмас уже пришел?

– Да, он внутри, вместе с Кроссом.

– Вот возьми этого косача и отнеси на борт. Я пойду за его братом. Передав свою ношу Мюри, Генри пригладил темные волосы, подправил франтовской костюм олигарха и отправился за последним преступником. Достиг нужного этажа и прошел в банкетный зал. Праздник был в самом разгаре. Музыка, танцы, выпивка, людские голоса, все смешалось в безумной, радостной оргии. В воздухе стоял гул, заглушаемый ритмичной музыкой. Среди приглашенных было мало интеллигентов. Большую часть общества составляли богачи, сколотившие себе состояние на наивности доверчивого населения. В ливне света играли и плясали, рассыпали искры драгоценные камни украшений жен и любовниц толстосумов. Зал, который совсем недавно покинул Макензи, радикально изменился. Скромный банкет стал походить на великий бал сатаны. Отыскав в толпе танцующих Оливера Мак-Вейна, разведчик зашагал к нему.

– Оливер, пошли, есть срочное дело, – перекрикивая музыку, заявил

Макензи.

– Что стряслось? – заметив тревожное лицо брата, спросил тот.

– Объясню по дороге. Лже-Осмунд, лавируя между танцующими парами, довольно бойко вывел брата из объятий толпы. Они вышли из зала и проследовали к лифту. Телохранители магната неотступно следовали за ними.

– Останьтесь здесь. Я вызову вас в случае надобности, – велел

разведчик охранникам. Как только они вошли в лифт, Оливер беспокойно начал задавать вопросы.

– Узнаешь, когда прибудем на место, – ответил ему Макензи тоном,

каким обычно Осмунд обращался к брату. Мак-Вейн младший умолк, тревожно ожидая развязки этой необычной спешки. Кабина остановилась на самом верхнем этаже, и мужчины прошли к концу отсека отбытия. Эжен Мюри ожидал их у шлюза.

– Куда мы летим? – испуганно спросил Оливер.

– В тюрьму, – с усмешкой ответил Генри. – Ты арестован по обвинению

в продаже запре-щенного наркотика – гроттера. Прежде чем арестованный успел что-либо произнести, эмтачер лишил его подвижности.

– Доставь и этого кита на борт, – обратился Макензи к сослуживцу. Мюри перенес последнего задержанного на "Сигал", а Генри, усевшись в кресло пилота, включил системы навигации. Задал курс полета, подключил программу автопилота, и судно, вылетев из ангара, устремилось к материнскому кораблю.

Г л а в а 12

ЛУЧШАЯ НАГРАДА

Любовь и брак – это две небесные лестницы: по

лестнице любви поднимаются на небо, а по лестнице

брака спускаются на землю.

М.Сафир

– Позволь поздравить тебя с наградой, Генри, – услышал он голос

связистки по спейвоту.

– Спасибо, Валенсия, в этом есть и твоя заслуга.

– Моя? Я практически ничего не сделала.

– Ну-ну, не скромничай.

– Я и не думала. Просто говорю правду. Это ведь ты рисковал

жизнью, отправляясь в это осиное гнездо, ты изменял свою внешность и входил в образ каждого и, наконец, это ты арестовал подозреваемых и передал нам столь важную информацию из интеллэйда Мак-Вейна.

– Нас было трое.

– Но главную задачу выполнил ты.

– Ты переоценила мои заслуги.

– Героя не должно ничего смущать.

– Герой? – услышав это определение, Макензи рассмеялся. – Да

никакой я не герой. Я такой же, как все. Возможно, немного дикий и необузданный, но отнюдь не герой.

– Но ведь я не одна так думаю, весь наш департамент согласен с

моим мнением. Здесь все только и говорят о твоей доблести и тонком уме, благодаря которым ты удостоился почетной звезды.

– Для меня лучшей наградой было бы увидеть тебя хоть раз в жизни.

– Не могу, Генри. Не упрашивай. Ты ведь знаешь, что по уставу связистам

и агентам запрещено встречаться.

– Об этом никто и никогда не узнает. Клянусь!

– Моя совесть будет знать.

– Тогда спроси у своей совести, разве справедливо обрекать меня на

страдания? Валенсия звонко рассмеялась.

– Какие еще страдания, Генри? О чем ты говоришь? Не ты ли каждый свой

свободный вечер проводишь в веселой компании гризеток? Я что-то не замечала у тебя страдальческого лица.

– Как же ты могла заметить это, раз никогда не видела меня,

Макензи налил себе чая и пригубил стакан.

– Я тебя видела, – неожиданно заявила Валенсия. Генри от удивления опрокинул стакан, и горячий напиток ошпарил его ноги. Поспешно снял с себя брюки и кинулся к аптечке. Достал аэрозоль от ожогов и нанес лекарственный препарат на покрасневшую область кожи. Средство от ожога подействовало мгновенно, и он ощутил облегчение. Услышав оханья и брань Генри, связистка встревожилась.

– Ничего серьезного не произошло, я просто обжегся. Так ты говоришь,

что видела меня?

– Да.

– Где?

– На приеме, устроенном по случаю юбилея Галактической Службы

Безопасности.

– Три месяца назад? И ты говоришь мне об этом только сейчас?

Почему же я не смог тебя узнать?

– Потому, что я лицезрела тебя издалека.

– А ты уверена, что это был я?

– Абсолютно! Ты был там единственным человеком с такими огненно-рыжими

волосами.

– Несправедливость! Это же нечестно! – вознегодовал Генри. – Почему

же ты не подошла ко мне, не заговорила со мной?

– Устав.

– К черту все уставы, законы и правила! – резко прервал ее

собеседник. – В этой жизни каждый устанавливает для себя свои порядки. Ты ведь знала, что я хочу повидаться с тобой. Ведь это была прекрасная возможность.

– Возможность для чего? Что даст тебе наша встреча?

– Я мог бы узнать тебя поближе.

– Ты достаточно знаешь обо мне.

– Мы бы могли стать друзьями..

– Мы и так друзья, – не давала ему сказать Валенсия. – Я не

понимаю тебя, Генри, зачем тебе это? Живи так, как ты жил раньше, и не напрашивайся на неприятности. Разве тебе мало своих подружек? Макензи молчал.

– Я не хочу стать одной из них.

– Ты и не станешь. Девушка печально вздохнула.

– Пусть все останется, как есть. Не надо ничего менять. Поверь мне,

наша встреча не принесет добра ни тебе, ни мне.

* * *

Минуло три года. Выйдя в двухнедельный отпуск, Макензи уехал в Стравпеффер к родителям. Он любил отдыхать в Леоде. Проведя весь год в безумных погонях и арестах, он нуждался в пассивном отдыхе. В тиши, вдалеке от всех этих суетных тревог, Генри наслаждался прелестями Горной Страны. Родовое поместье семьи Макензи было обычно безлюдным. Граф Кромарти с супругой пребывали в постоянных разъездах. Замок большую часть года пустовал и единственным его обитателем был модимаж Вильмар, следивший за порядком в поместье. Наследник с той самой поры, как погибла его невеста, так и не появился в родовом поместье. Он не приходил на могилу Крэг: ему было стыдно, обет, данный любимой, все еще не был исполнен им. Контакты Уильяма с родителями за последние годы прекратились. Супруги Макензи ничего не знали о судьбе их сына, и это огорчало их. Каждый приезд Генри в поместье становился праздником для его обитателей. Граф с сыном каждое утро выезжали на охоту и в удачные дни принесенную добычу готовили на обед. Дневное время Генри проводил с леди Алисой, и только вечер был предоставлен на его усмотрение. В один из таких дней выйдя на охоту, граф Кромарти завел с сыном разговор о браке.

– Жениться? Мне? Что бы ни случилось, я никогда не пойду на этот

шаг.

– Почему же это? – изумился сэр Уолтер.

– Я не хочу приносить себя в жертву Юноне[71].

– Разве брак – это жертва?

– А как же?! Жена для мужчины как бечева для шеи.

– Что за глупость, – отмахнулся граф. – Я вот столько лет женат на

Алисе и никогда ее не воспринимал за виселичную петлю.

– Алиса – золотая женщина. В честь нее следовало бы поставить

монумент в саду.

– Не остри.

– Клянусь моим гунтером[72], я говорю чистую правду. Второй такой

женщины, как Алиса, на свете нет!

– Может, это и так, – неохотно согласился спутник, – но поверь мне

на слово, на свете есть женщины ничуть не хуже нее. Вот, к примеру, дочь моего лучшего друга.

– Ага!. Так вот к чему все это. Хотите сплавить мне залежалый товар?

– Нет-нет, вы только послушайте его! Как ты выражаешься? Совсем

потерял галантность.

– Потерял? Что-то не припомню, чтобы она вообще у меня когда-то

была.

– Чему же ты учился все эти годы?

– Всему что угодно, но не galanterie[73].

– Так значит годы учебы были потрачены впустую, – изрек граф

Кромарти. – Умный человек не избрал бы себе такую специальность.

– Вы правы, работа у меня безумная, но кому-то надо ее выполнять. Сэр Уолтер не знал, что сын его был агентом ГСБ. По имевшимся у него сведениям, Генри все еще работал пилотом на одном из кораблей всемирной службы космических сообщений.

– Я бы очень хотел, чтобы ты сменил работу.

– Для меня уже поздно что-то менять. Я привык к такому образу жизни.

– Разве это можно назвать жизнью? У тебя нет никаких планов на будущее,

да что там будущее, ты даже не знаешь, что будет с тобой завтра.

– А зачем мне это знать? Поверьте, жизнь будет очень скучной, если

знать наперед, что произойдет завтра.

– Но ведь нельзя же быть таким неопределенным.

– В чем же, по-вашему, заключается моя неопределенность? В том, что я

не желаю жениться?

– Ты должен подумать о продолжении рода.

– Пускай об этом думает Уильям. Он ведь старший сын семейства. Лицо графа помрачнело.

– Простите, я не то сморозил, – искренне извинился Генри. – Не знаю,

как вдруг эти слова слетели.

– Не вини себя, Генри. Я знаю, ты непричастен к смерти Патриции.

Просто Уил очень банальный человек, но вы помиритесь, я в этом уверен. В то утро они не стали охотиться. Прогулявшись верхом по округе, вернулись в дом. Пообедали, и леди Алиса увела сына в свою студию. Вот уже два года она никак не могла завершить портрет Генри в старинном гайлендском[74] костюме. Полотно было большим и выполнено мастерски, манера ее письма свободна и безупречна.

– Алиса, почему вы никак не закончите эту картину? Помнится, еще в

прошлом году вы сказали, что она почти завершена.

– Да, но с тех пор ты отрастил бородку с усиками, а их у тебя нет на

портрете.

– Хм, значит, если я отращу себе волосы, то мне снова придется

позировать вам?

– Я бы не советовала тебе делать это. Лицу с такой формой, как у

тебя, не подошли бы длинные волосы.

– Правда? – Это замечание рассмешило молодого человека. – Что еще мне

нельзя менять в моем облике?

– Глаза! Я, как человек искусства, могу тебе с абсолютной

уверенностью заявить, что таких красивых глаз, как у тебя, я еще никогда не видала.

– Не стоит преувеличивать. Это я должен делать вам комплименты. К

примеру, сегодня во время прогулки верхом, я так говорю потому, что ее и охотой-то нельзя назвать, так вот, сегодня утром мы с сэром Уолтером решили воздвигнуть памятник в вашу честь. Леди Кромарти изумилась новости.

– В честь чего же, позволь спросить, я удостоилась такого

почета?

– Как первой женщине, не познакомившей мужа с лентой Святого

Джонстона[75].

– Полагаю, в этом не моя заслуга, а Уолтера.

– Как это? – не понял ее сын.

– Понимаешь, мой мальчик, женщина не рождается петлей. Веревку из

нее вьет мужчина, и он же возводит ее до виселицы. Будь мужчины менее ворчливы, агрессивны и раздражительны, то их жены открывали бы им не врата ада, а райские пастбища.

– Френезия[76] какая-то.

– Вовсе нет, просто понятия и взгляды на жизнь у двух

противоположных полов разные. Брак относится к закону противоположностей. То, чего не достает в одном из супругов, дополняется другим. И если брак неудачен – это не оттого, что ктото из них является плохим человеком. Нет! Просто они не способны дополнять друг друга и создать одну-единую целостность, именуемую гармонией семьи. Вот и вся причина неурядиц в семейной жизни.

– Слишком глубокое размышление. По мне, так жениться – самый

глупый поступок на свете!

– Ты так говоришь потому, что еще не влюблен.

– Почему же в конце каждой любви должен быть обязательно обряд

бракосочетания?

– Полагаю, этот шаг делается для того, чтобы доказать чувство

ответственности партнера.

– А стоит ли? Ведь при желании можно и расторгнуть брак.

Однообразие убивает все нежные чувства. Не зря ведь говорится: в браке любовь умирает.

– Знаешь, сынок, любовь не самое главное чувство. Намного важнее

это уважение и взаимопонимание, которые рождают привязанность.

– Но ведь потеря любимого человек влечет за собой боль и горе.

– Горе утраты с годами проходит, и в памяти остаются лишь приятные

воспоминания.

– Нет, думаю, это не по мне. Жить одними воспоминаниями не в моем

стиле, да и философствовать тоже. – Генри с уханьем размял затекшие ноги. – Не понимаю, если вы дорисовываете мои усы, зачем же вам понадобилось облачать меня в килт? Что, разве мои ноги тоже изменились? – иронично спросил он.

– Да, они заметно скривились, – подшутила художница.

– Что-то не замечал, – осматривая ноги, с притворной озабоченностью

проговорил Генри. Наверное, это из-за верховой езды. Мой Буцефал не жеребец, а самый настоящий мастодонт. Хорошо еще, что голова моя цела, не говоря уже о ногах.

– Если он причиняет тебе неудобства, можешь взять другого коня.

– Нет-нет, ни в коем случае. Если я покоряю людей, что говорить тогда

об укрощении животных.

– Берегись, Генри, Буцефал не из тех, кого легко покорить. Он упрям,

настырен и неподчиним.

– Ну, прямо как я. Значит, нам будет легче поладить. К концу первой недели отпуска Генри леди Кромарти завершила картину, которая получилась великолепной. Выполненная в человеческий рост, она представляла образ статного молодца с доблестным и волевым лицом. Он был облачен в старинную форму высокогорной одежды, известной как belted plaid. Поверх шафрановой рубашки был надет плед из тартана семьи Макензи, который укреплялся кожаным поясом. На левом плече верхняя часть пледа была закреплена большой брошкой. Шапочка с пером, чулки до колен и кожаные броги дополняли старинную одежду гайлендцев, выгодно подчеркивавшую мускулистое сложение Генри. Фон картины представлял собой пустынное скалистое ущелье между высоких гор. Воинственный горец, с диким взглядом янтарных глаз, был изображен с кремневым ружьем в руке, палашом на боку и круглым щитом из дерева, обтянутым кожей и затейливо обитым медными бляхами, в середине его был вделан стальной шип. Взор храброго воина, каким его выставила художница, был устремлен на безлюдный горный массив. Искусно выполненная работа могла состязаться с полотнами выдающихся мастеров. Картину повесили в галерее замка возле портретов Макензи прошлых столетий, и она стала украшением этой коллекции. В первый день второй недели атмосфера в доме изменилась из-за приезда гостьи, о которой и пойдет речь в нашем повествовании. Оседлав своего гунтера, Генри выехал на прогулку верхом. Тем утром намеченная охота была отложена из-за важных дел графа. Невероятно обрадовавшись отмене этого обременительного (как думал Генри) занятия, он отправился верхом к реке Пеффери. На берегу этой быстротечной реки росли кустарники азалии и маральника. Этот уголок поместья очень полюбился Генри. Находясь вдали от родной планеты, он часто видел в своих снах этот берег реки, который был единственным уголком на Земле, где он чувствовал себя как дома. Именно сюда он стремился попасть после утомительного года работы. Он мог часами засиживаться здесь и слушать приятный рокот воды. Мечтатель терял счет времени, чувствовал себя умиротворенным и покойным. Его юношеские мечты сбылись. Он побывал на многочисленных планетах Галактики, повидал немыслимые чудеса этих земель, но, отчего-то, когда он достиг своей цели, ему захотелось попасть обратно на берег реки Пеффери, который он предпочел многим неведомым мирам. Вдоволь насладившись отдыхом на природе, Макензи вернулся в замок. Загнал Буцефала в конюшню и вошел в дом. Только он прошел в холл, как вдруг из-под лестницы, ведущей на верхние этажи, выскочил гигантский пес и с лаем понесся в его сторону. Он прыгнул на Генри и, повалив его своим трехсотфунтовым весом, вцепился мертвой хваткой в горло поверженного. Грозно рыча, он дюйм за дюймом сжимал челюсти, медленно душа человека. Ошеломленный неожиданным нападением, Макензи не сразу отреагировал, когда же смог оценить ситуацию, было уже поздно. Он лежал поверженный массивным мастиффом[77]. Самообладание, как всегда, не покинуло Генри. Схватив пса за шиворот, он сделал попытку отдалить его от себя, ударил кулаком по морде и спине. Однако мощные челюсти мастиффа впились ему в горло. Сопротивление неприятеля еще больше рассердило собаку, и она сильнее вцепилась зубами. В глазах человека потемнело, и он забулькал, задыхаясь и захлебываясь в собственной кровяной слюне. Подумал, что доживает последние секунды своей жизни, как вдруг услышал сквозь вату в ушах женский голос:

– Роджер! Отпусти его сейчас же! Ко мне, негодник, ко мне! Хватка пса ослабла, он слез с человека и куда-то убежал. Генри, почувствовав неимоверное облегчение, в удушливом кашле перевернулся на бок. В легкие поступил воздух, но боль в глотке была мучительной. Он прижал рукой рану, из которой хлестала кровь. Сделал попытку подняться на ноги, но организм, переживший потрясение, отказывался подчиниться ему. Генри оперся на локоть и, не сумев преодолеть нахлынувшую слабость, упал без чувств.

* * *

– Я наложил швы и продезинфицировал рану.

– Почему же он все еще без сознания? – взволнованно спросила леди

Алиса.

– Он скоро придет в себя, опасность миновала.

– Миновала? – как эхо повторила та. – Но он такой бледный.

такой безжизненный.

– Все будет в порядке, миссис Макензи, – успокоил ее доктор Ивор. – Я

проверил состояние гортани, детермэил не обнаружил ничего серьезного.

– Что значит ничего серьезного? – побледнев, спросила женщина.

– Дело в том, что он некоторое время не сможет говорить.. Но скоро

все пройдет.

– Но ведь вы сказали, что опасность миновала.

– Так и есть. Он жив – и это самое главное. – Леди Кромарти ахнула.

– Ему крупно повезло, что эта собака не перегрызла ему глотку. Потеря голоса, на пару недель, не так уж страшна, если учесть возможный летальный исход этого случая. Доктор покинул замок, оставив его обитателей в тревоге.

– Не знаю, право, что на него нашло. Роджер никогда прежде не

набрасывался на людей. Он всегда очень уравновешенный и тихий. Я чувствую себя виноватой.

– Ах, Гвендолин, как скверно получилось. Но твоей вины в этом

нет, – попыталась успокоить собеседницу леди Алиса. – Ты же не могла предвидеть это.

– Мне так неловко, – ломая руки, с искренним сожалением

призналась мисс Белфорд. Если бы я могла как-то помочь или сгладить свою вину. Миссис Макензи добродушно улыбнулась.

– Не тревожься, дорогая. Все образуется. Пока Генри пребывал в бессознательном состоянии, его посетило сновидение, в основе которого лежали жуткие события ушедшего дня. Ему привиделось, что он пошел прогуляться один в ночном лесу. Белесый туман обволакивал всю округу, и стволы деревьев даже с близкого расстояния едва проглядывались. Филин грустно укал, извещая о начале своей охоты. Откуда-то издалека послышался волчий вой. Внезапно где-то вблизи хрустнули сучья деревьев и зашуршала осенняя листва. Послышалось рычание и тяжелое дыхание невидимого животного. Сколько Макензи не напрягал глаза, разглядеть крадущегося к нему дикого зверя так и не смог. Дыхание животного внезапно стихло, и к сердцу Генри подступил непреодолимый детский страх. Из мрака загремел низкий продолжительный лай, и нервы человека не выдержали, он побежал. Ветер зазвенел в ушах, сердце исступленно забилось. Макензи не знал, куда и от кого он бежал, главное было добраться до безопасного места, однако ночному лесу не было конца. Он бежал долго и безостановочно, но так и не смог выбраться из лесной чащи. Его босые ноги, поранившись от острых сучьев, кровоточили. Дыхание беглеца стало тяжелым, и усталость лишила его прежней проворности. Не заметив во тьме лежащий поперек его пути огромный ствол поваленного дерева, он спотыкнулся и рухнул на влажную землю. Сделал попытку подняться, но опоздал. Преследователь, увидев распростертого на земле человека, тотчас прыгнул на него. И в этом прыжке Генри успел заметить огромного, серебристо-палевого мастиффа с широкой, крупной головой, квадратной черной мордой, его налитые кровью глаза и клыкастую пасть. Закричал во сне и пробудился. Тяжело дыша, осмотрелся вокруг, и узнав знакомую обстановку, облегченно вздохнул. Улегся обратно на подушку, и спокойствие вернулось к нему. У залитого солнцем окна он заметил молодую особу лет двадцати. Сложив руки на груди, она задумчиво уставилась на чарующий пейзаж. Солнечные лучи игриво ласкали ее грациозный прекрасный стан. Длинные каштановые волосы локонами спадали на ее полуобнаженные плечи. Короткое абрикосовое платье оголяло ее стройные ноги и подчеркивало изящную фигуру. Черты лица были правильными и красивыми. Мохнатые ресницы скрывали выразительные нефритовые глаза. Брови вразлет, точеный маленький носик и чувственные губы придавали ее внешности исключительное очарование. Она понравилась Генри с первого взгляда. Именно такой, нежной и прекрасной, юной и обворожительной он представлял себе Валенсию, связистку, с которой он уже несколько лет был знаком. Поглощенная думами, девушка не заметила пробуждения Макензи. Глубокий кашель, охвативший раненого, вывел ее из задумчивого состояния. Она поспешно подошла к кровати и, заметив Генри бодрствующим, вздохнула с заметным облегчением. Улыбнувшись, сверкнула зубами и заботливо наклонилась над ним. Взгляды их встретились, и они с минуту не отрывали глаз друг от друга. Макензи отметил про себя, что незнакомка еще прекраснее образа Валенсии. Девушка заговорила, и Генри подосадовал на то, что голос ее был несколько выше тембром голоса Валенсии.

– Мне очень жаль, что такое произошло с вами. Вспомнив нападение мастиффа, Макензи притронулся к шее и ощутил повязку.

– Не знаю, что нашло на Роджера. Он обычно веселый, шаловливый и никогда

не бывает таким злобным.

– Так, значит это ваша собака? – сердито спросил Генри, однако

его слова прозвучали как длинный хрип. Горло запершило и разболелось. Макензи сморщился от неприятного ощущения и сурово взглянул на девушку.

– Не волнуйтесь.. боль скоро пройдет. так, по крайней мере, сказал

доктор Ивор. но голос к вам вернется не сразу, – с опаской сообщила она. – Врач заверил, что через пару недель все нормализуется. Макензи что-то сердито прорычал, но девушка не поняла его.

– Что вы сказали? Он не стал ничего объяснять. Встал с кровати и, схватив Белфорд за руку, подвел к двери. Выставил из комнаты и сильно хлопнул дверью.

– Грубиян! – обозлилась Гвендолин такому обращению с собой.

– Что стряслось, Гвен? – повстречав расстроенную девушку в коридоре,

спросила леди Кромарти.

– Ваш сын несносный хам. Я извинилась за поступок Роджера, пыталась

помочь ему, а он выпроводил меня из комнаты.

– Не огорчайся ты так. Он сердится, но не на тебя. Поверь, скоро

его злоба пройдет. Нужно дать ему время прийти в себя. Минуло двое суток. Доктор Ивор навестил пациента, осмотрел его рану и снял повязки. Медикаменты, использованные при перевязке, дали благотворный результат. Следов от швов не осталось, покраснения и синяки прошли, но голос к больному все же не вернулся. Приподнятое настроение Генри, в котором он пребывал во время первой недели отпуска, пропало. Он выглядел грустным и подавленным. Редко выходил из своей комнаты и старался избегать общества мисс Белфорд. Юная леди, однако ж, была категорично настроена. Она решила устранить его неприязнь, возникшую после несчастного случая. Тем не менее, на все ее знаки внимания Макензи отвечал безразличием. Из холодного равновесия его выводил лишь пес по кличке Роджер Джеффри Кимберлинг. Потомок многократных чемпионов, родовитый мастифф расхаживал по поместью как хозяин, что безумно сердило Генри. Встретившись визави с неприятелем, каким видел человека Роджер, и противное, мерзкое существо, каким казался мастифф Генри, они фыркали и рычали друг на друга, как кошка с собакой. Макензи хотелось придушить эту самодовольную псину, но здравый рассудок мешал ему осуществить возмездие. Шли последние дни второй недели неудачного отпуска. Приезжая в Кинеллан, Макензи надеялся отдохнуть от суеты большого города, но планы его были расстроены приездом гостьи и ее собаки. Единственным местом в поместье, где Генри по-прежнему мог уединиться и найти покой, был берег реки Пеффери. Уходя из замка на закате, он проводил там несколько часов, и возвращался только после наступления темноты. Предоставленный самому себе и своим мыслям, он наслаждался звуками природы и живописными красками закатного неба. В один из таких теплых июньских вечеров он уединился на излюбленном берегу реки. Однако покой его был нарушен и тут.