Текст книги "Медный лук"

Автор книги: Элизабет Спир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4

Утро субботы такое тихое. Не слышно ни скрежета точильного камня, ни громких голосов. Ни один дымок не поднимается от глиняных очагов. Спустившись по лестнице с крыши, Даниил обнаружил завтрак – горстку оливок и ломоть черствого, вчерашнего хлеба. Маленькая козочка бродит по крохотному садику позади дома.

Было раннее утро, но Даниилу казалось – еще немного, и он просто не выдержит. Однако скоро к двери подошел Симон. Услышав стук, Лия стремглав бросилась в угол. Даниил поспешно вышел на улицу, захлопнул за собой дверь.

– Я иду в синагогу, – объявил Симон, – может, пойдешь со мной?

– Я не был в синагоге пять лет, – нахмурился Даниил. – Одной субботой больше, одной меньше – какая разница.

– Ты не прав, друг мой, – улыбнулся Симон. – Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Даниил стиснул зубы, наклонился, подобрал камешек, бросил в зеленую ящерку, юркнувшую куда-то за дом. Симон поднял брови. Наверно, по закону не полагается бросать камни в субботу.

– Мне хотелось, чтобы ты посмотрел на одного человека, – продолжал Симон. – Говорят, он сегодня придет в нашу синагогу.

Даниил глянул на друга. Вроде бы, простые слова, но в них скрыт какой-то неясный намек.

– А что за человек?

– Право, не знаю. Он из Назарета.

– Тогда уж точно лучше остаться дома, – проворчал Даниил.

Симон многозначительно промолчал, и Даниил спросил:

– Он зилот?

– Похоже на то. Пойдем, сам посмотришь, кто он такой.

– В этой одежде?

– Я принес тебе плащ и сандалии.

Даниил широко открыл глаза. Если Симон, всегда ревностно соблюдающий Закон, решился тащить сверток с одеждой в субботу только затем, чтобы он, Даниил, увидел того человека, дело, выходит, немаловажное. Даниил взял плащ, вернулся в дом. Бабушка дремала в углу. Приоткрыла глаза, посмотрела на юношу и, обознавшись со сна, пробормотала имя его отца. Лия робко подошла, помогла застегнуть кожаные сандалии.

– Хочешь пойти со мной? – вырвалось у Даниила, но тут же пришлось прикусить язык – голубые глаза наполнились ужасом.

– Ничего, ничего, не обращай внимания, – горестно пробормотал он и бросился к двери.

Симон одобрительно окинул взглядом друга, когда тот переступил порог, и спросил:

– Ну и как дома?

– Называть это домом! – взорвался Даниил.

– Бабушка только и делает, что спит, а сестра одержима бесами.

– Ей не лучше?

– Еще до того, как я попал к Амалику – Лии тогда было пять – она похоронила себя в доме. С той поры ни разу не переступила порог.

– Да, так все говорят. Похоже, бесы крепко за нее ухватились. Но, я слышал, она замечательная ткачиха. Твоя бабушка продает ее работу в Хоразине.

Даниил не придавал большого значения ткацкому станку в углу, но теперь от слов Симона стало еще больнее.

– И кто этот человек, что на него стоит посмотреть? – юноше хотелось отделаться от мыслей о сестре.

– Иисус бен Иосиф, плотник. Но он больше не плотничает, а ходит из селения в селение и проповедует.

– Проповедует? Я-то думал – он зилот.

– Он проповедует приход царства.

– Ты его уже слышал?

– Нет, но видел. Я ходил с одним другом в Назарет, ему там сосватали невесту. А пока мы гостили в селении, этот плотник вернулся домой и проповедовал в своей синагоге.

– Наверно, все в Назарете просто поумирали от гордости…

– Вовсе нет. Они его чуть не убили.

Даниил искоса глянул на друга. Любопытство разжигали не столько слова, сколько тон Симона. Но Симон больше ничего не сказал, они уже подходили к синагоге – маленькому каменному оштукатуренному строению в самом центре селения. Теперь вокруг них собралось немыслимое множество людей.

При входе в низкую дверь Даниилу пришлось нагнуться. Он вжался в стену, стараясь казаться меньше, стесняясь высокого роста и широких плеч. Но скоро понял – сегодня все любопытные взгляды прикованы не к нему.

Ему казалось – в детстве в синагоге никогда не бывало столько народа. На низких скамьях тесными рядами сидели мужчины, колени задраны чуть ли не к подбородку. Каждый занял место сообразно своему занятию, чистые ремесла – серебряных дел мастера, портные и плетельщики сандалий – ближе к раввину, за ними пекари, сыроделы и красильщики, а подальше у стены, там, где устроились Симон и Даниил, стояли остальные ремесленники и земледельцы. Многие, кому не хватило места, сгрудились в проходе, а сквозь открытую дверь на улице виднелась целая толпа. Из-за перегородки, отделяющей женскую часть синагоги, слышался неумолчный шепот и шелест одежды – многие привели с собой жен.

– Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею и всеми силами твоими…[18]18
  Книга Второзакония, глава 6, стихи 4–5.


[Закрыть]

Величественные слова заповеди прокатились по синагоге и на мгновенье снова, как в детстве, захватили Даниила. Но скоро внимание стало рассеиваться – зазвучал длинный отрывок из Торы, сперва на иврите, потом – слово в слово – на арамейском, том языке, на котором говорили люди в селении. Хотя все вели себя почтительно, Даниил чувствовал – другие тоже чего-то ждут. Напряжение росло. Согласно обычаю, приезжему равви надлежало выйти вперед и прочесть несколько строк из Торы. И вот настал долгожданный миг, все головы повернулись – к возвышению приближался незнакомец.

Фигура его ничем особенным не выделялась. Худощавый, с мускулистыми руками человека, с детства привыкшего к тяжелой работе, ничего внушительного или величественного. Одет просто, сверху накинут длинный, белый, никак не украшенный талес[19]19
  Талес – еврейское молитвенное облачение, накидка, обрамленная по краям длинной бахромой, обычно белая с голубыми полосами.


[Закрыть]. Белый капюшон низко надвинут на лоб и скрывает лицо. Но стоило ему повернуться и встать перед толпой, у Даниила мурашки пошли по коже. В то же мгновение все вокруг словно исчезло, осталось только лицо проповедника – тонкое, с четкими, резкими чертами. Живое и энергичное, оно будто светилось изнутри пылающим в незнакомце огнем.

Да! Он один из нас! Настоящий боец!

Иисус взял свиток Торы, развернул благоговейно, отыскивая место, которое хотел прочитать. Затем поднял глаза и произнес, явно зная текст наизусть:

– Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное[20]20
  Евангелие от Луки, глава 4, стихи 18–19.


[Закрыть].

С первых же слов Даниила как молнией ударило. Такой спокойный голос, даже тихий, а слышен по всей зале, теплый, звонкий, сулящий неведомую силу. Произносит слова, не напрягаясь, а если заговорит в полную мощь, звук разнесется кругом самым раскатистым громом.

Иисус скатал свиток и отдал служителю. Пришедшие в синагогу, затаив дыхание, единым движением подались вперед. И снова от этого голоса по жилам юноши словно огонь прошел.

– Говорю вам, ныне исполнилось писание сие, слышанное вами. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Оно близко, при дверях. Покайтесь и веруйте[21]21
  Евангелие от Луки, глава 4, стих 21; Евангелие от Матфея, глава 4, стих 17; Евангелие от Марка, глава 13, стих 29; глава 1, стих 15.


[Закрыть].

Вот оно! Даниил жадно глядел на говорящего. Скажи нам, что момент настал! Скажи нам, что делать! От напряжения у юноши аж перехватило горло.

Но Иисус продолжал говорить тихим, спокойным голосом. По толпе побежал шепоток. Остальные тоже ждали непроизнесенных слов. Что он имеет в виду? Он сказал – пленным освобождение. Почему же не призывает их вооружиться против тех, кто их пленил? Покайтесь, он говорит. Чем покаяние поможет против римлян? Даниил разочарованно и недоуменно прислонился к стене. Огонь в его сердце угас. Да, минуту назад голос звучал как боевая труба. И к чему же он звал?

Что думает Симон? Даниил держался поближе к другу, стараясь не потеряться в огромной толпе, валившей из синагоги.

– Скажи мне, зилот он или нет? – вырвался у него вопрос, только они остались одни.

– А ты как считаешь?

– Право, не знаю. А почему они пытались его убить в Назарете?

– Одни говорят, он богохульствовал. Другие утверждают – он назвал себя помазанником Божьим, он – сын простого плотника. Они прямо в ярость впали.

– Как же ему удалось спастись?

Симон замедлил шаг:

– Точно не скажу, хотя стоял рядом и все видел. Сам знаешь, как бывает в толпе, понятия не имеешь, что происходит, а все равно бежишь вместе со всеми. Стыдно признаться, у меня тоже в руке оказался камень. Они потащили его к утесу, хотели столкнуть вниз. Но на самом краю все вдруг отхлынули, и вот он стоит совсем один и глядит на них. Не знаю, как остальные, но я вдруг такой стыд почувствовал ужасный – с камнем-то в руке. Тогда он спокойно пошел вниз с холма, и никто его пальцем не тронул.

– Но он не дрался, не пытался защититься?

– Нет. Даже не рассердился. Он просто… понимаешь, он не боялся. В жизни не видел ни в ком такой храбрости.

Странно… Даниилу хотелось, чтобы незнакомец дрался, защищался. Утро в синагоге принесло какое-то непонятное разочарование. Он еле отрывал ноги от земли, тащась рядом с Симоном.

– Не могу я понять, – признался он наконец. – О чем это он – Царство уже при дверях?

Симон продолжал идти, уставившись в землю.

– Не знаю, – ответил задумчиво. – Но собираюсь узнать.

У перекрестка Симон свернул:

– Я зайду завтра. Плащ – твой, старый, но может еще пригодиться.

Даниил медленно шел по залитой полуденной жарой улице, исподтишка посматривая на встречных и сам поеживаясь от слишком пристальных взглядов. В дом бабушки он вернуться не спешил.

Неожиданно мирный покой субботы прервал звук военного рожка. Все вокруг немедля пришло в движение, каждый в ужасе старался побыстрее убраться с дороги. Рядом с Даниилом две женщины с маленьким мальчиком бестолково метнулись с одной стороны улицы на другую. Молодая рванулась обратно, таща за собой ребенка, старшая закричала. Им едва удалось спрятаться, как показалась римская центурия[22]22
  Центурия – у римлян отряд войска из 100 всадников или пехотинцев.


[Закрыть] на рысях, только пыль из-под конских копыт. Четверо солдат в арьергарде внезапно натянули поводья, остановились. Приближалась пешая колонна солдат.

Даниил наблюдал, от ярости он был неспособен даже двинуться. С вершины горы они совсем иначе выглядят. Теперь их ясно видно. Не римляне, предатели самаряне[23]23
  Самаряне (самаритяне) – религиозная община, появившаяся в Палестине после падения Израильского царства (722 до н. э.).


[Закрыть], наемники на службе у Цезаря. Он смотрел на грубые, зверские лица, одно за другим, глядят прямо вперед, головы не повернут. Вот бы ударить по такому лицу – хотя бы одному. Он наклонился, поднял камень, заорал:

– Язычники!

Чья-то ладонь закрыла ему рот. Рука схватила за плечо, потянула назад. Он ударился спиной о стену, двое мужчин встали перед ним, закрывая от солдат. Они держали его крепко, и юноша пришел в себя, замер, не пытаясь сопротивляться. Даниил знал – все случилось так быстро, что ни один солдат не заметил. Отряд скрылся вдали, калиги[24]24
  Калиги (caligae) – римская военная обувь на ремешках из прочной и грубой кожи, подбитая железными гвоздями.


[Закрыть] выбивали четкий ритм.

– Ушли, – выдохнул кто-то. – Слава Всевышнему, ничего не произошло.

– Не этого надо благодарить, – раздался голос.

Внезапно державшие его руки исчезли.

– Ты что, одержимый? – прошипел один из мужчин.

– Еще одна горячая голова! – насмешливо отозвался другой.

Мужчина шагнул ближе, вгляделся в лицо Даниила.

– Откуда ты, парень? Ты же нездешний, верно?

Юноша бросил на него угрюмый взгляд:

– Я Даниил бен Иамин.

– Сын Иамина? Того, который…?

– Да.

– Кому, как не тебе, знать… Хочешь снова навлечь несчастье на всех нас?

– Я их презираю, – воскликнул Даниил. – Я поклялся…

– Не слишком шуми о своих клятвах, – оборвал его мужчина. – От вас, зилотов, одни неприятности. Из-за вас все селения в Галилее сожгут как Сепфорис.

Даниил знал – он вел себя ужасно глупо, но признаться в этом – ни за что. Оттолкнул стоящего рядом и с гордым видом пошел по дороге к узкому проулку, ведущему к дому бабушки.

На закате чистый, высокий звук рога объявил конец субботы. Бабушка тут же задула субботний светильник, тот, что горел с самого его прихода. Потом бережно завернула его и убрала до следующей недели. Домик теперь освещался только маленьким огоньком – фитилек плавал в крошечной плошке с маслом, а вокруг сгустились тени. Даниил с облегчением подумал – пора устраиваться на ночлег на крыше дома.

Но спать не хотелось. Он пробездельничал целый день – и теперь не мог найти себе места. Зато есть хотелось ужасно, хотя бабушка и сестра почти не тронули еду – все оставили ему. Он сидел на крыше и глядел на селение, оно, казалось, бурлит и кипит внизу, как огромный котел с похлебкой. Как же он ненавидит эти душные, зловонные улицы, жалкие, сгрудившиеся домишки. Как же ему ненавистна эта развалюха, то и дело задремывающая бабушка, беспрерывно бормочущая Лия. Здесь, в селении, никому и дела нет до его мечты о свободе. Симон предпочитает разговоры, все чего-то ждет, не решаясь действовать.

А этот человек в синагоге, Иисус из Назарета! В первое мгновение, когда он заговорил, ему, Даниилу, показалось… Нет, никакого толку. Слова, слова, опять одни слова.

Но он знает того, у кого хватает отваги на действия. Рош им всем покажет – только дай. Вот наберет побольше людей – настоящую армию, и эти трусливые поселяне еще будут умолять, чтобы их тоже взяли. А когда настанет час, он, Даниил бен Иамин, им тоже покажет. Они разобьют римлян, прогонят последнего римского солдата, и он вернется домой. Построит новый дом для бабушки и сестры, еды будет вдоволь, настанет хорошая жизнь. Тогда не надо будет разбегаться по сторонам при виде чужого войска, оглядываться через плечо, бояться даже шепотом заговорить. Всякий сможет идти по улице смело и свободно.

В темноте Даниил спустился вниз по лестнице. Услышал слабенький звук – колокольчик маленькой козочки, наверно, шевельнулась во сне. Замер на мгновенье в нерешительности. Лия, пожалуй, расстроится – проснется утром, а брат снова исчез. Нет, надо идти. Настанет день – он вернется, и тогда они будут вместе.

Вот уже узкие улочки селения позади, юноша направил свой путь к холмам. Он шагает быстро, уверено перепрыгивая с камня на камень. К полуночи удалось добраться до крутого подъема – там, наверху, его пещера. Сердце так и бьется от радости. Начал карабкаться наверх по почти отвесному склону и увидел – темный силуэт, неясный на фоне неба, отделился от камня, огромная фигура беззвучно двигается вниз, к нему. В тусклом свете видна лишь белая полоска – широкая, во весь рот улыбка.

– Эй, Самсон! Я вернулся!

Глава 5

Месяц Нисан[25]25
  Еврейский календарь – лунный, состоит из 12 месяцев, они приблизительно соответствуют солнечному (григорианскому) календарю так: нисан (апрель), ияр (май), сиван (июнь), таммуз (июль), ав (август), элул (сентябрь), тишрей (октябрь), хешван (ноябрь), кислев (декабрь), тевет (январь), шват (февраль) и адар (март).


[Закрыть] приближался. Начиналось время уборки урожая. На склонах холмов у подножья горы жнецы – мужчины, женщины и дети – медленно двигались по полям, засеянным ячменем. Длинные лохматые колосья падали на землю под ритмичными взмахами серпов. С высокогорных наблюдательных постов люди Роша следили за поселянами, обсуждая между собой, с какого плохо охраняемого поля утащить причитающуюся им долю. В прошлые годы Даниил всегда радовался весне, но сейчас не мог найти себе места. Его не оставляла досада – чтобы сделать один приличный меч, приходится несколько дней трудиться с рассвета до заката. Он жаждал той минуты, когда можно наконец перестать ковать мечи и вместо этого пустить их в дело. Он уже устал от бесконечного ожидания – а Рош, похоже, не торопится.

День за днем разведчики приносили вести о проходящих по дороге караванах. Рош – каждый раз, когда меньше всего ожидали – выкрикивал приказ, и тогда все приходило в движение. Даниил отдавался недолгой битве с яростью, которую столько времени копил против римлян. А потом на душе оставался странный осадок. И чего они добились? Приблизился ли долгожданный день? Той ночью, на крыше бабушкиного дома, все было ясно и понятно – он знал, на что надеяться и к чему стремиться, зачем он здесь, в банде Роша. А теперь оказывается – большинству и дела нет до высокой цели, они точь-в-точь как поселяне – ни о чем, кроме жратвы, и думать не могут.

Он часто в одиночку бродил по горным тропкам, надеялся – вдруг встретит того паренька из деревни. Но нет, Иоиль бен Есром уже давно живет в большом доме в Капернауме. У них обоих одна и та же мечта, и тогда казалось – стоит только мальчишке решиться, и он вступит в банду Роша. Вдруг, если он снова появится… Именно такие Рошу и нужны, нетерпеливые, горячие, те, кому не страшен риск. Постепенно родился план, и еще пару дней спустя Даниил собрал всю свою храбрость и пошел к Рошу. Вожак выслушал, маленькие черные глазки насмешливо сверкнули.

– А ты хоть раз был в Капернауме? – спросил он.

– Нет. Но почему бы не попробовать. Уверен, я его найду.

Рош задумался.

– Ну хорошо, – в конце концов согласился он. – Ты сумеешь за себя постоять. Но слишком не надейся. Этому мальчишке есть что терять. Я про него все разузнал. Дедушка был богат, как сам Седекия[26]26
  Седекия – царь Иудейский в период вавилонского владычества. Описан в Книге пророка Иеремии.


[Закрыть]. Ладно, иди. Он бы нам пригодился в Капернауме.

Даниил пустился в путь задолго до рассвета, взяв с собой подаренный Симоном плащ. На этот раз прощание с Самсоном прошло легче. Теперь великан понимал – юноша вернется. Темная тропа не сулила неожиданностей, ноги Даниила уверенно, сами собой прыгали с камня на камень. С первыми лучами солнца горы оказались позади, теперь он шел по широкой, гладкой равнинной дороге. На востоке разгорался золотистый свет, над горизонтом расходились розоватые и бледно-аметистовые лучи. Из оливковой рощи донеслась трель жаворонка, нежный, чистый, сладостный звук устремился к еще чуть туманному небу. По обеим сторонам дороги защебетали коноплянки и зяблики. В одно мгновенье все изменилось – взошло солнце. Перед Даниилом, куда ни бросишь взгляд, расстилались бесконечные поля горчицы, кусты с золотистыми цветами так разрослись, что могли скрыть даже человека.

Юноша догнал идущий по дороге караван. Понукаемые усталыми погонщиками, медленно тащились верблюды. Сквозь вонь верблюжьего пота пробивался незнакомый аромат, сладкий и пряный, запах сочился из мешков, нагруженных на животных. Когда совсем рассвело, дорога заполнилась селянами, спешащими на рынок. Они толкали перед собой маленькие юркие тележки, тащили на плечах громадные корзины с овощами. Даниил почувствовал – город близко, сердце забилось быстрее.

Дорога пошла вниз, вдали виднелось Тивериадское море[27]27
  Море Галилейское, озеро Кинерет (оно же Геннисаретское озеро или Тивериадское море) – расположено на северо-востоке Израиля. С севера в него впадает река Иордан, которая вытекает с южной стороны.


[Закрыть], сверкающее на солнце словно гигантская лазоревая драгоценность. К берегу притулился городок, скученная масса темных каменных домишек. Над крышами вьются прозрачные дымки. Даниилу уже чудится гул тысячи голосов. В полном восторге от увиденного он заторопился, больше не ощущая усталости от оставшегося позади долгого пути.

Было еще раннее утро – спешить некуда, можно поискать Иоиля попозже. Столько всего надо посмотреть. Даниил бродил по улицам, вдыхал оживленную суету – цвета, запахи, звуки. На рынке селяне сгружают кабачки, огурцы и дыни. Торговцы болтают на тарабарских языках, раскладывая товары на прилавках – глиняные кувшины, яркие ткани, плетеные корзины. Он заметил четырех старцев. Фарисеи[28]28
  Фарисеи – религиозная группа в среде еврейского народа. Насчитывала во времена Христа около шести тысяч членов. К ней принадлежали книжники и учителя Закона, а также некоторые священники. Само слово означает «отделенные».


[Закрыть]. Гордые лбы увенчаны филактериями[29]29
  Филактерии – небольшие кожаные коробочки, подвязываемые евреями во время молитвы на лоб и на левую руку, содержат пергаментные листки с отрывками из Торы.


[Закрыть], на плечах талесы. Идут важно, следят заботливо, чтобы не задеть бахромой талесов никого из прохожих – малейшее прикосновение нарушает предписанную фарисеям чистоту. В толпе промелькнул чернокожий раб, торопящийся по делам хозяина. Интересно, он говорит на том же языке, что и Самсон? Ему, Даниилу, все равно не понять.

Добрел до гавани – сколько же тут лодок, рыбачьих плоскодонок, барж, красивых галер для развлечения богатых горожан. Баржи стоят на приколе у берега, нескончаемый поток полуголых людей грузит на них тяжеленные мешки с зерном, корзины с фруктами, которые привезли сельские жители. Теперь понятно, куда день за днем исчезает все то, что выращено в их деревне. Все идет на прокорм ненавистного города, он выстроен Иродом[30]30
  Ирод Антипа, сын Ирода Великого, тетрарх – правитель Галилеи и Переи с 4 по 39 год н. э., Евангелие от Марка, глава 6, Евангелие от Луки, глава 9.


[Закрыть] к югу отсюда и назван Тивериадой в честь римского императора[31]31
  Римский император Тиверий – покровитель Ирода Антипы.


[Закрыть]. Даниил вдруг вспомнил о своем пустом желудке – Рош дал ему немало полезных советов, но позабыл снабдить даже медной монеткой, значит, еды купить не на что.

Чуть поодаль сушатся рыбачьи лодки, после ночной работы рыбаки вытаскивают улов на берег. Тяжелые сети поблескивают на солнце. Женщины вышли встретить мужей, одни раскладывают рыбу на плоских камнях и присаливают, другие растягивают сети для просушки. Повсюду пахнет сырой рыбой. Тут до Даниила донесся дразнящий запах – несколько семей запалили костерки, принялись жарить рыбу на завтрак.

– Хочешь есть, парень?

Даниил смутился, кто-то заметил, с какой жадностью глядит он на рыбу. Молодая женщина в красно-синей головной повязке улыбнулась приветливо и положила маленькую рыбку на пальмовый лист. Он попятился:

– У меня нет денег.

– А кто говорит про деньги? Тут рыбы хватает, сам видишь. Бери, не стесняйся.

До чего же вкусно, хрустящая, чуть отдающая дымком корочка.

Молодая женщина с восхищением окинула его взглядом:

– И откуда такой прекрасный незнакомец появился?

Смущенный юноша пробормотал название своей деревни.

– Ждешь, пока учитель придет? – спросила она.

– Нет.

– А стоило бы. Из-за него не жалко и на работу опоздать.

– Какой учитель?

– Плотник. А, вот и он, – женщина обернулась и позвала подругу. – Пойдем. Он сейчас начнет говорить.

Даниил взглянул с любопытством. Недалеко от них собралась кучка рыбаков, и отовсюду спешат, бросив сети, остальные. Даже кое-кто из тех, что трудится на баржах, побросали работу и присоединились к рыбакам. Несмотря на собирающуюся толпу, Даниилу удалось разглядеть человека в середке. Тот самый, который в синагоге проповедовал. Стоит на берегу среди рыбачьих лодок в длинном белом хитоне, улыбается, окликает знакомых мужчин по имени. Здесь, на солнцепеке, он совсем не такой серьезный, как в синагоге. На вид сильный, уверенный в себе, веселый. Что-то сказал, и стоящие поблизости расхохотались. Даниил постарался протолкаться поближе – хотелось все хорошенько разглядеть.

До чего же он сильный. Нет, дело не в мускулах, у рыбаков мускулов побольше. Но от него исходит какая-то другая мощь – кажется, сам воздух вокруг полон необычайной жизненной силой. И снова, как в то утро в синагоге, у Даниила мурашки побежали по коже, глаза засверкали. Оглянувшись вокруг, он заметил – глаза у всех сияют, каждый стремится пробраться поближе.

Из толпы что-то выкрикнули, Даниилу не разобрать. Иисус поднял руку, призывая к молчанию:

– Что такое Царство Небесное? Царство Небесное подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал всё, что имел, и купил ее. Еще подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода…[32]32
  Евангелие от Матфея, глава 13, стихи 45–47.


[Закрыть]

Звякнул металл, отвлекая внимание Даниила. Повернувшись, он заметил в толпе двух солдат. Они проходили мимо и остановились, с любопытством поглядывая на проповедника и слушателей. Даниил привычным жестом плюнул на землю. Стоящие поблизости рыбаки недоуменно глянули на него. Ясно было, он им помешал больше, чем присутствие солдат. Один из солдат окинул юношу презрительным взглядом. Иисус как будто вообще ничего не заметил. Конечно, он видел высокие шлемы с плюмажами[33]33
  Плюмаж – украшение из птичьих перьев на мужских головных уборах.


[Закрыть], но голос оставался таким же спокойным. Даниила охватил гнев. Он больше не желал ничего слушать. Эти двое, так близко, их надменный вид просто бесит юношу. Он повернулся и зашагал прочь.

Но нет, от римских солдат никуда не деться. Они повсюду – стоят на причалах, подсчитывают мешки с зерном и корзины с овощами. Прогуливаются по рынку. И повсюду евреи идут по своим делам, не обращая на них ни малейшего внимания. Даниил, проживший пять лет высоко в горах, где вынашивал свою ненависть, не давая ей заснуть ни на минуту, просто не мог поверить своим глазам. Как же это возможно, каждый день, каждую минуту подвергаться такому унижению – один вид солдат должен бы напоминать горожанам о потерянной свободе. И хуже того, он заметил, что многие торговцы перебрасываются шуточками с солдатами. Понять нельзя – никакой гордости. Все на свете позабыли? Будь тут Рош, он бы их быстренько наставил на ум. Почему этот Иисус ничего не скажет?

Мысль о Роше напомнила – он в городе по делу. Дом равви Есрома нашелся не сразу. В конце концов кто-то махнул в сторону высокого холма над гаванью. Даниил карабкался вверх по мощеной круглыми камнями улице, а в животе урчало. Можно только надеяться, что Иоиль соблюдает неписаный закон – страннику, пришедшему к твоему порогу, обеспечены еда и кров. Но когда теснота каменных домиков уступила место высоким изгородям богатых угодий, за которыми почти скрывались поднимающиеся уступами террасы золотисто-зеленых садов, в сердце закралось первое сомнение. Рош ведь его предупреждал – этот Есром унаследовал большое именье и немалое богатство. Даниил никогда не видел такой роскоши, она подавляла своим размахом. Может, в богатых домах не помнят законов гостеприимства? Вдруг его прогонят с порога, словно попрошайку?

Он подошел, как ему указали, к тяжелой двери в стене, позвонил в висящий колокольчик. Пара минут, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Показался морщинистый старик. Есром? Нет, у него ухо проколото. Чуть не свалял дурака – кланяться рабу!

– Я пришел поговорить с Иоилем бен Есромом, – нарочито громким голосом объявил юноша.

Не без колебаний слуга провел его в узкий, вымощенный керамической плиткой коридор.

– Подожди здесь. Как твое имя, что мне сказать молодому господину?

– Скажи, Даниил бен Иамин, друг из Кетцы.

Здесь было прохладно и полутемно, дубовые двери справа и слева закрыты. Даниил изумленно оглядывался. Сквозь арку видны залитый солнечным светом внутренний дворик, цветущие деревья, зеленая трава, мрамор. Он прислушался – слабый плеск воды, пение птиц. Кажется – и во дворце Ирода таких чудес не сыщешь. Какой же он дурак – Иоиль, верно, и не вспомнит его.

Легкая поступь, шуршание шелка, тень между ним и залитой солнцем аркой. Нет, не Иоиль, его сестра Мальтака. Мягкая ткань платья живописными складками спускается на узорчатые сандалии. Темные волосы схвачены тоненьким золотым обручем, не дающим им упасть на лицо. Она глядит на незнакомца, минута, другая, и по глазам видно – она его узнала и страшно недовольна. Старательно подготовленное приветствие Даниила пропадает даром, она даже не улыбнулась в ответ, но видно – очень встревожена.

Тут послышался топот ног. Мальчик, бегущий по двору, ничуть не изменился. Тот же самый мальчишка из селения, который без оглядки бросился в бой на горной тропе. Схватил Даниила за руку, темные глаза сияют:

– Даниил! Добро пожаловать! Я так надеялся… – он оборвал себя на полуслове, оглянулся. – Останешься поесть с нами? Конечно, останешься.

Гордость поборола урчащий желудок:

– Нет. Мне только с тобой надо поговорить.

– Я тебя просто так не отпущу, столько времени не виделись!

– Я весь грязный с дороги.

– Это не беда… Только оставь здесь накидку – из уважения к отцу, сам знаешь.

Даниил покраснел, как же он забыл, что при входе в дом фарисея принято снимать верхнюю одежду – а не то весь дом считается нечистым. Он медленно расстегнул плащ, подаренный Симоном. Иоиль бросил взгляд на оборванную, поношенную тунику и торопливо бросил:

– Забудь, что я сказал. Оставайся как есть. Не так уж это и важно.

Таща гостя за собой, Иоиль вдруг заметил сестру, застывшую в проходе, улыбнулся слегка неуверенно:

– Така, помнишь Даниила, одного из тех…

И резко оборвал себя на полуслове.

Черные брови девочки поднялись, голос холодный и неприветливый:

– Помню.

Она повернулась, мелькнули узорчатые сандалии, и Мальтака ушла в дом.

Иоиль глянул ей вслед с явным раздражением, потом пожал плечами:

– А, не обращай на нее внимания. Это на нее так город действует – совсем зазналась. Пошли в мою комнату, там поговорим. Подумать только – увидать кого-то из родного селения…

Даниил быстро прошел вслед за другом по дворику, почти не успев разглядеть его зеленого великолепия. Они миновали ряд стройных колонн, попали во второй коридор, поднялись на несколько ступенек и оказались в маленькой комнатке. По всем признакам, Иоиль живет тут один. Узкое, невысокое ложе накрыто полосатой тканью, две резных деревянных скамеечки, расписанный сундук, столик с перьями и чернильницей, рядом раскрытый свиток – Иоиль занимался.

Иоиль налил воды в изящный кувшин, достал тонкое льняное полотенце. Даниил осторожно, боясь совершить какую-нибудь неловкость, вымыл руки и ноги, размотал тюрбан. Понятно, Иоиля не волнуют приличия, он просто ужасно рад видеть Даниила. Постепенно к юноше вернулась уверенность в себе. Что бы с ним ни случилось, он не станет расстраиваться из-за какой-то глупой девчонки.

– Тебя Рош послал? – нетерпеливо сыпал вопросами Иоиль. – Были еще другие караваны? А тот раб – чернокожий великан, как он? Я тебе не завидовал тогда, когда ты его повел.

– Лучше бы мне рта в тот день не раскрывать.

– Почему?

– С той минуты, как я взялся за цепь, он мной распоряжается, а не я им. Я теперь посмешище всего лагеря. Конечно, работает он как вол, поддерживает огонь в горне. Но ни на минуту не выпускает меня из виду.

Иоиль расхохотался:

– А говорить он умеет? Понимает, когда ты с ним разговариваешь?

– Они думают, он ничего не понимает. А мне кажется, все не так просто. Он иногда будто пытается мне что-то сказать.

– Ты его не боишься?

– За себя – ни чуточки. Но за других я боюсь. Мне все время приходится держать ухо востро. Он такой силач и к тому же – как валун на краю обрыва. Перышком можно сдвинуть. Однажды я поспорил о чем-то с Иоктаном, и Иок бросился на меня с кулаками. Откуда ни возьмись – Самсон, и хвать его своими огромными ручищами. Я еле-еле остановил.

Иоиль присвистнул.

– Я думаю… – и тут же прервал сам себя, вскочил на ноги. – Отец настаивает, чтобы на трапезу всегда приходили вовремя. Лучше потом поговорим.

Равви Есром стоял у фонтана во дворике, высокий, узколицый, с седеющими волосами. Он вежливо, но холодновато поклонился, когда сын представил Даниила.

– Мир тебе. Рад видеть гостя в нашем доме, – и с неодобрением оглядел неподобающее одеяние юноши.

«Ты бы верблюду больше обрадовался, – подумал Даниил. – Когда я уйду, придется, наверно, заново совершать обряд очищения всего дома».

Две женщины двигались бок о бок, грациозно скользили по мощеному полу – младшая, Мальтака, наверное, похожа на свою мать в молодые годы. Крошечная птичка с ярким опереньем взлетела с карликового грушевого дерева, пронеслась над самым плечом девочки и упорхнула куда-то еще. Така скривила уголки губ, будто говоря Даниилу: «Стоит мне только захотеть, я бы много чего могла порассказать». Ее мать ласково улыбнулась и протянула юноше руку.

Они ввели Даниила в просторную комнату. Он весь напрягся, заметив – каждому приготовлено ложе. Они что, считают, он будет есть лежа, по римскому обычаю? Но не прошло и минуты, как неловкость отпустила, и он, подражая Иоилю, осторожно улегся на ложе. Така молча веселилась, наблюдая за его усилиями опереться на локоть. Такая важная особа, можно подумать – весь век живет в городе, а ведь сама увидала ложе первый раз в жизни всего месяц назад. У них в селении никто себе не позволял подобных языческих глупостей.