Текст книги "Медный лук"

Автор книги: Элизабет Спир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21

– Как хорошо, что ты пришел, Даниил. Думаешь, Иисус об этом не знает?

Даниил с раздражением взглянул на Симона. Он прошагал весь путь из селения, притащился в город после долгого дня работы, дважды проливной дождь не оставлял на нем сухой нитки, теперь холод пробирает до костей, а ночной туман не дает одежде высохнуть.

Пробился сквозь густую толпу, заполонившую садик, и вот он уже у дверей, а ему не дают поговорить с Иисусом. Учитель, они сказали, беседует с важными господами, которые пришли, чтобы его повидать, из самого Иерусалима. А Симон просто отмахнулся от предупреждения, будто Даниил толкует о сущих пустяках.

– Прости меня, Даниил, – Симон понял, что не на шутку обидел молодого друга. – Мы тоже беспокоимся. Эти священники из Иудеи… они ему уже три дня ни минуты покоя не дают. Изображают почтение, а на самом деле просто хотят заманить в ловушку, обвинить в богохульстве, надеются, вдруг он чего такое скажет[76]76
  Евангелие от Матфея, глава 15, стихи 1–15.


[Закрыть]. Мы все уже на пределе.

– А зачем он тут остается, если знает об опасности? Почему не спрячется, пока не наберет побольше сторонников?

– Понимаешь, люди в нем нуждаются. Приходи в другой раз, Даниил, я сейчас просто не могу с тобой разговаривать.

Дверь захлопнулась, Даниил снова оказался в переполненном людьми садике. Как же хочется повидать Иисуса. Предупредить об опасности… нет, это только предлог, просто ему ужасно надо с ним поговорить, увидеть его на минутку, одно слово, жест вновь дадут силы жить.

Как долго он тут ждет, несчастный, всеми забытый. Андрей подошел к дверям, поглядел на сгрудившуюся толпу, сказал:

– Не стоит больше ждать. Учитель устал. Он сегодня уже ни с кем не будет разговаривать.

По садику пронесся жалобный стон. Наконец, один за другим, больные, хромые и увечные поверили, что Андрей их не обманывает, и потащились к дороге. Кое-кто улегся прямо на сырую землю, этим, видно, вовсе некуда идти. Тут дверь снова открылась, Андрей, Симон и Иисус вышли в сад. Шли медленно, когда кто-то попадался на пути, Иисус заговаривал ласково, с жалостью касался плеча. Но двое учеников настойчиво подталкивали его к наружной лестнице, ведущей на чердак, где учитель обычно устраивался на ночь. Стояли и ждали, покуда Иисус заберется наверх, зажжет маленькую лампадку, закроет за собой дверь.

Теперь в саду царит темнота. Стоило ученикам скрыться в доме, Даниил пробрался поближе к лестнице. Нет, не может он сегодня так вот просто уйти.

Он знал, что двигается бесшумно, но дверь над головой вдруг отворилась.

– Кто здесь? – Иисус поднял лампадку над головой.

Даниил не осмелился ответить, почти не понимая, что делает, вступил в крошечный круг света, встал так, чтобы видно было его лицо.

– Поднимайся сюда, друг мой, – раздался ласковый голос.

Чистенькая каморка наверху почти пуста. Циновка, на которой обычно спит Иисус, все еще скатана.

– Садись, – указал Иисус и сам уселся на насыпной земляной пол. – Что с тобой? Почему ты так взволнован?

– Я пришел предупредить тебя, – начал Даниил с возложенной на него миссии. – Иоиль говорит – ты в опасности. Просил передать – они в синагоге против тебя, боится даже, что тебя попытаются убить.

– Спасибо тебе, – печально ответил Иисус. – Тебе и Иоилю. А теперь расскажи, что с тобой.

Учителю давно пора отдыхать, подсказывала совесть, он сгорал со стыда, но молчать больше нет сил.

– Я не понимаю, куда идти. Все кончено. Все, ради чего я жил, за что боролся.

– А ради чего ты жил?

– Ради одной только цели. Свободы моего народа. И мести за отца.

– Это две цели, а не одна.

– Они всегда вместе. Один удар – все, что надо для свободы и мести.

– Ты уверен?

У Даниила перехватило горло – он пришел сюда за советом, к чему все эти вопросы?

– Только дайте мне возможность! – горячился юноша. – Я думал – наконец все получится, я работал, старался. А все пошло наперекосяк. И теперь мне еще один долг платить – отомстить за Самсона.

Иисус помолчал, потом тихо спросил:

– Этот Самсон, он был твоим другом?

Странный вопрос. Даниил всегда думал о Самсоне как о какой-то обузе, знаке его мягкотелости. Разве он когда-нибудь был его другом? Да, да, конечно, и еще каким!

– Он умер за меня. Он ничего не понимал ни про Израиль, ни про грядущее Царство. Он погиб, так и не узнав, за что сражается, – тут Даниил, совершенно не обращая внимания на усталость учителя, позабыв обо всем, кроме горького стыда, терзавшего, не переставая, его душу с того дня, когда они освободили Иоиля, вылил на Иисуса накопившуюся боль: жизнь в пещере с Рошем, предательство вожака, смерть Нафана и долг, возложенный на него жертвой Самсона.

– Да, – кивнул Иисус, – око за око, зуб за зуб[77]77
  Евангелие от Матфея, глава 5, стих 38; Левит, глава 24, стих 20: Книга Второзакония, глава 19, стих 21.


[Закрыть]. Так написано. Отплатить той же монетой. Самсон отдал за тебя все, что имел. Как же вернуть долг?

– Местью!

– Он тебя спас не местью. Он тебе дал любовь. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих[78]78
  Евангелие от Иоанна, глава 15, стих 13.


[Закрыть]. Сам подумай, Даниил, можно ли отплатить за такую любовь ненавистью?

– Слишком поздно любить Самсона. Он уже умер, наверно, – и, заметив ожидание в глазах Иисуса, спросил с горечью: – я что, римлян, которые его убили, должен любить?

Иисус улыбнулся:

– Думаешь, невозможное дело? Разве ты не видишь, наш враг – ненависть, а не люди. Ненависть так просто не умирает, ее, как человека, не убьешь. Только умножается в сотни раз. Одно сильнее ненависти – любовь.

Юноша склонил голову, уставился в пол. Не за тем он сюда пришел. С ужасом отталкивал он от себя эти слова, грозящие предательски прокрасться в тот уголок сердца, где таится его слабина. Он снова взглянул на учителя – Иисус сидел, уронив голову на руки, полуприкрыв глаза. Как же он, наверно, устал, уколола Даниила умолкнувшая было совесть. Но ему так нужно поговорить, иначе просто разорвет.

– Не понимаю я тебя, – признался он, – но знаю, ты бы всех нас мог спасти, стоит только захотеть. Учитель! Будь нашим вождем! Немало людей – сотни, тысячи – здесь, в Галилее, ждут одного – твоего зова. Сколько нам еще ждать?

Иисус не шевелится, казалось, даже не слышит. Даниил поднялся на ноги. Рука коснулась задвижки. Тут учитель заговорил. Он тоже встал и теперь был прямо рядом с юношей.

– Даниил, следуй за мной.

– Учитель! – юношу охватила такая радость, что он чуть не упал на колени. – Я буду сражаться за тебя до конца!

– Мой преданный друг, – мягкая улыбка показалась на губах учителя. – Я хотел попросить тебя сделать кое-что потруднее. Готов ли ты любить за меня до конца?

– Я не понимаю, – заговорил сбитый с толку, опять теряющий надежду Даниил. – Ты проповедуешь людям приход Царства. Не за это ли мы сражаемся?

– Царство может быть куплено только очень дорогой ценой. Приходил один вчера, хотел за мной следовать. Богатый юноша. А когда я попросил его отказаться от богатства, тут же и ушел[79]79
  Евангелие от Матфея, глава 19, стихи 16–22.


[Закрыть].

– Я отдам за тебя все, что имею!

В грустных глазах Иисуса на мгновенье промелькнула искорка смеха:

– Не богатство удерживает тебя. Добраться до Царства тебе мешает ненависть.

Даниил не мог унять дрожи. Его будто раздирало надвое. Этот человек – его призыв словно колеблет основание земли, превращает ее в песок под ногами. Кажется, вся жизнь трещит по швам, как старая рубашка. Нет, он будет бороться за то, что важнее всего.

– Я поклялся перед Господом, – из последних сил сопротивлялся он. – Разве такая клятва не священна?

Иисус поглядел ему прямо в глаза – вовек не забудешь этого взгляда, полон грусти, сожаления – и одиночества, какого словами не опишешь.

– Да, – отозвался учитель. – Такая клятва священна. В чем же ты поклялся, Даниил?

– Бороться! – юноша помедлил, припоминая точные слова, произнесенные ими в полутьме дома Иоиля, горящее восторгом лицо друга, нежный голос Мальтаки. – Жить и умереть за Божью победу!

Внезапно на лице Иисуса показалась улыбка, осветила усталые черты – сияющая, юная, полная сил улыбка. Учитель положил руку на плечо кузнеца:

– Ты не в ненависти поклялся. Иди с миром. Царство Божье не так уж далеко от тебя.

Глава 22

На пятнадцатый день месяца Тишри, в праздник Судного дня Даниил стоял в дверях кузницы. Сам праздник еще не наступил, но его ожидание, словно свежий ветерок, уже пронеслось по узким улочкам селения. Никто, казалось, не работал сегодня. Благочестивые иудеи медленно, с достоинством шли в синагогу, с неодобрением поглядывая на легкомысленную молодежь, которой только и дай, что побездельничать. Громкие, веселые голоса мешаются со смехом, несутся над крышами селения.

Иоктан присел у порога, вгрызся в плоскую пшеничную лепешку, принесенную ему Даниилом.

– У всех подмастерьев сегодня выходной, – не сводил он глаз с кузнеца.

– Тогда иди, гуляй, – разрешил Даниил. – Сегодня все равно работы почти нет.

Иоктан мгновенно сорвался с места, а кузнец снова вернулся к наковальне. Все утро не отрывался он от работы, стараясь не обращать внимания на носящееся в воздухе оживление. Раньше его тянуло в горы, теперь манил город на равнине.

Ближе к полудню из комнаты донеслось пение. Даниил положил молот, вошел на жилую половину.

– Пойдешь со мной повидать Мальтаку? – спросил он сестру. – Она сегодня будет танцевать с другими девушками в винограднике.

Он произнес слова вроде бы в шутку, но в то же время и серьезно – вдруг она так соскучилась по подруге, что решится наконец выйти из дома?

– А ты идешь? Тогда ты мне все расскажешь.

– Пойдешь со мной? – снова повторил брат.

– Не дразни меня, Даниил, – глаза девочки погрустнели. – Но ты сходи, ладно?

– Ну, не знаю, – он даже самому себе боялся признаться, как хочется пойти. – Если время будет. Все равно в город надо, обещал отнести замок старому Омару.

– Но не в этой же одежде! Я видела, как сегодня все разряжены, – Лия подскочила к сундуку, вынула чистую шерстяную накидку и со смехом, не обращая внимания на притворное ворчание брата, накинула ему на плечи.

Он шагал по дороге, ведущей в город, сторонясь веселой, нарядной толпы. Несчастное, настороженное лицо юноши отталкивало прохожих. Как легко догадаться, домик старого Омара в Капернауме пустовал, пришлось оставить сверток у порога.

Даниил твердил самому себе, что не намерен идти на праздник. Но ноги сами, почти против воли, шагали в нужном направлении – к виноградникам на пологих холмах. Дорогу найти не трудно. Просто иди на зов задорных голосов и радостного смеха. В одном из виноградников собралась молодежь – юноши образовали веселый, непрерывно движущийся круг. Он сразу понял – ему здесь не место. Даже чистая накидка не скроет, всем видно, кто он – деревенщина и кузнец. Даниил не смел подойти поближе к хороводу щеголей в ярких полосатых плащах и кожаных сандалиях. Бородки расчесаны, головы смазаны маслом. Все друг друга знают, перебрасываются приветствиями и шуточками, толкаются, возятся, а он стой в отдалении, одинокий, неловкий, сердитый.

Вдруг веселый гул стих. Юноши замерли, не разжимая рук, не разрывая кольца. Даниил, куда выше остальных, привстал на цыпочки, глянул поверх голов. Из-за зеленеющих лоз на другом конце виноградника показались девушки. Танцующая цепочка движется медленно, грациозно изгибается. Белеют одежды, у каждой в волосах цветы, в руках цветочные гирлянды. Высокие, звонкие, чистые девичьи голоса поднимаются над деревьями.

 
Не глядите, юноши, на злато и серебро,
Ни на красоту девичью.
Глядите на семьи, откуда они пришли,
Чтобы родили вам сыновей достойных.
 

Даниил по-прежнему укрывается за спинами других, но цепочка поющих приближается. Заметил Таку, перехватило дух. Никогда раньше не видел он ее танцующей, но всегда, с первого дня на вершине горы, знал, как грациозно каждое движение девушки. Не то, что остальные – не торопится, стараясь выскочить вперед, пусть все заметят, но и не робеет, не опускает смущенно глаз. Просто танцует, наслаждаясь каждым движением, голова поднята, глаза сияют, губы приоткрыты в улыбке, не мешающей пению. Она уже совсем близко, Даниил заметил – девушка время от времени поглядывает на цепочку парней, не зазывно и не стыдливо, но словно пытаясь отыскать кого-то в толпе.

Нет, ему не вынести ее взгляда. Вдруг она его обнаружит? Юношу от ужаса трясло с головы до ног. Еще мгновенье, и она будет рядом, ищущие глаза заметят Даниила, увидят домотканую одежду, навеки запачканные копотью руки, босые ноги. Вдруг она пройдет мимо, продолжая выискивать кого-то другого? Осмелится ли показать остальным, что знает кузнеца? Вдруг она его постыдится? Ближе и ближе вьется в танце девичий хоровод. В одно мгновенье Даниил, расталкивая зрителей, рванулся прочь и бросился вниз по склону холма.

И почти сразу услышал ее голос. Оглянулся, увидел – девушка мчится за ним между рядами виноградных лоз, только белоснежное покрывало развевается. Догнала, остановилась рядом, задыхается, щеки горят румянцем.

– Почему ты ушел?

– Сама знаешь почему. Не надо было мне приходить.

– Я тебя позвала.

– Зачем? Добра мне это не принесет.

Он заметил – обида молниеносно вспыхнула на ее лице.

– Я знаю, ты меня по доброте душевной позвала, – попытался он исправить положение. – Я рад, что видел, как ты танцуешь. Теперь смогу рассказать Лии.

– Ты только за этим и пришел – рассказать потом Лии?

Он с несчастным видом глядел на девушку.

– Тебе лучше вернуться к подружкам. Там твое место.

Така подошла ближе, теперь она уже совсем рядом.

– Все думаешь – я просто смазливая девчонка, да, Даниил?

Он побагровел от стыда, еле осмеливаясь взглянуть на нее. Она, оказывается, все помнит. Губы дрожат, в темных глазах блестят слезы.

– Нет! – как с головой в воду прыгнул, больше скрывать правду нет сил. – Я и тогда так не думал. В тот день – когда очнулся у вас в доме – увидел склоненное надо мной женское лицо. Всегда его буду помнить – до самой смерти.

Мальтака не отвечала. Стояла, гордо выпрямившись, подняв к нему лицо, не прячась – пусть видит, что сделали его слова. Глубокая радость, сияющее счастье, глаза сверкают так, что он боится ослепнуть.

– Не надо, Така, – у него перехватило горло. – Я не хотел, чтобы ты знала.

– Почему?

– А какой в этом толк? Я прошу от жизни только одного. Ни на что другое у меня прав нет.

– И ничего не может быть важнее? Ты уверен, Даниил?

– Я принес клятву.

Лицо девушки погасло.

– Я тоже. Мы оба поклялись жить и умереть за Божью победу. А к ней ведут разные пути. Иоиль уже понял.

– Я знаю один-единственный способ. Борьба. У меня нет дара слова, как у Иоиля. Только вот эти две руки.

– Значит, никогда не будет конца, – голос девушки прервался, – ненависти и убийствам?

– Така! Пожалуйста, не мучай меня! Я должен довести дело до конца. Сам. Один. Никому другому тут места нет.

Она молчала. Стояла не шелохнувшись, с поднятой головой, не отворачиваясь. Минуту назад, слыша его признание, она не таила счастья и теперь не пыталась скрыть ту боль, что причинили жестокие слова. Ее будто охраняла какая-то необычайная женская гордость, присущая ей одной.

– Позволь мне уйти, Така.

Она кивнула:

– Господь да пребудет с тобой, Даниил. Куда бы ты ни шел.

Он обернулся, увидел – она все стоит не шелохнувшись, смотрит ему вслед.

Он брел обратно в селение, снова, как и по пути в город, один. Мрачный вид отпугивал прохожих. Измученному, несчастному, Даниилу было не до рассказов о празднике, но едва войдя в дом и глянув на Лию, он понял – промолчать не удастся. Сестра ждет, сложила ручки, словно дитя, глаза сияют.

– Ну, как там было? Правда, Така хорошенькая? Расскажи, как она одета?

– Что-то такое белое, – буркнул брат. Посмотрел на сестру, и, как ни болело его сердце от свежей утраты, вдруг стало еще горше – сидит тут одна в унылой, мрачной комнатенке, а остальные танцуют в залитом солнцем винограднике. По крайней мере, надо ей все описать.

– У них, у девушек, в волосах цветы, – через силу начал он. Тут ему будто стукнуло в голову. Шагнул за порог, сорвал несколько невзрачных цветочков, выросших у дома, сплел их в венок, украсил золотистую головку. – Как у тебя.

Лия, в полном восторге, потянулась к цветам.

– Девушки движутся одна за другой длинной вереницей – танцуют.

– Вот так? – Лия притопнула ногой, закружилась, подняв руки над головой.

«Откуда девочка знает, как танцевать? – изумился Даниил. – Никто ее не учил, а движения такие ритмичные».

От ее радости и у него немного полегчало на сердце.

– Вот бы тебе с ними потанцевать. Ты хорошенькая, ничем не хуже других, – улыбнулся он сестре.

Лия замерла рядом с братом, голубые глаза посерьезнели:

– Я хорошенькая, Даниил?

Что такое, почему его одного на всем белом свете уже второй раз за день мучают такими вопросами? Он вспомнил сияющую красоту Мальтаки, ласково ответил сестре:

– Да, очень хорошенькая.

– Правда? Не хуже остальных девушек?

– Куда лучше многих.

Ему, конечно, хочется ее порадовать, но удивительно – откуда такая настойчивость?

– Така тоже говорит – я хорошенькая, – серьезно произнесла Лия, будто сделала для себя открытие. – Как ты думаешь, а кому-нибудь другому – не тебе и не Таке – я могу понравиться?

– Ты Иоилю нравишься.

– Он добрый, вроде Таки, – отмахнулась Лия, – Иоиль не считается.

Замолчала, потом, как всегда неожиданно, очнулась от задумчивости, деловито разложила еду:

– Все готово, Даниил. А после ужина тебя ждет сюрприз.

Он сразу понял – ему не отвертеться, в настроении он или нет. Не сняв венка с головы, Лия выложила хлеб, поставила миску с тушеными овощами. Как ни занят он был своими горькими мыслями, заметил – она почти не ест, глядит на него, как ребенок, который и проболтаться заранее боится, и сдерживаться уже не в силах.

Овощи съедены. Лия вытащила что-то, спрятанное в уголке. Плетеная корзинка с фруктами. Самые отборные – глянцевитые лиловые гранаты, сочный инжир. Не многим в Галилее доступно такое угощение, обычно эти фрукты покупают только раз в году, несут в Иерусалимский Храм на праздник первых плодов[80]80
  Праздник жатвы первых плодов (Исх 23.16) – праздник седмиц и праздник начатков жатвы пшеницы (Исх 34.22; Втор 16.10), седмицы и день первых плодов (Числ 28.26), праздновался на пятидесятый день после первого снопа жатвы (Лев 23.10). В этот праздник, независимо от дня недели, надо было оставить все работы, созвать священное собрание (Числ 28.26) и принести особые жертвы (Лев 23.17–18; Числ 28.27–30) и новое хлебное приношение (Лев 23.16; Числ 28.26).


[Закрыть]. Нет, соседи таким не поделятся.

– Получила плату за полотно?

– Не угадал, – девочка просто светилась удовольствием, – это подарок.

Он недоуменно ждал продолжения.

– Маркус сегодня принес.

Он уже откусил первый сладкий кусок и вдруг замер, словно фрукт оказался насквозь гнилой.

– Кто такой Маркус?

– Ну, ты знаешь. Тот солдат, что приезжает на лошади.

Даниил отшвырнул корзинку – фрукты покатились по комнате, наподдал гранат, тот с противным звуком шмякнулся о стену. Юноша вскочил на ноги, его трясло от злобы. С жалобным стоном Лия, стоя на коленках, потянулась за апельсином. Схватила его, попыталась, рыдая, вытереть подолом платья. Он вырвал апельсин у нее из рук.

– Откуда ты знаешь его имя? Как этот римский пес осмелился приносить тебе подарки?

Лия вжалась в угол.

– Отвечай! Откуда ты его знаешь? – схватил девочку за плечо, резко встряхнул. Лия беззвучно сползла на пол.

Он услышал свой собственный голос, нет, крик и непотребную брань, слова, которых никогда прежде не произносил, да и слышал только в пещере. Постепенно черная пелена спала с глаз, и Даниил увидел жалкий комочек у своих ног, бледное, испуганное личико, венок, соскользнувший с золотистых волос. Девочка отвернулась, словно ожидая удара. Он разжал руки, отступил. Какой стыд! Что он натворил!

– Я не хотел тебя обидеть, – уже тише проговорил он. – Отвечай, что этот человек сделал?

Еле слышный голосок из-под завесы волос:

– Он мой друг.

– С каких это пор?

– С лета. Приходит повидать меня, когда тебя дома нет.

– И ты позволила римлянину войти в мой дом? – у него все застыло внутри.

– Нет… нет! Он никогда в дом не входил!

– Как так?

– Он просто сидит на коне за стеной садика и разговаривает со мной.

– Только разговаривает? Клянешься?

Она подняла голову, поглядела на брата с таким небывалым достоинством, что он даже попятился.

– И о чем вы разговариваете?

– Он не слишком хорошо говорит, многих слов не знает. Рассказывает мне о своей семье – они живут далеко-далеко, в стране под названием Галлия[81]81
  Галлия (лат. Gallia) – так во времена Римской империи называлась часть территории современной Франции, где жили романо-германские племена. Галлия завоевана Римской империей около 220 до н. э. и до V века н. э. была одной из ее провинций.


[Закрыть]. Он из маленькой деревушки, а вокруг лес. Римляне захватили его деревушку. У него есть брат и две сестры, и у всех волосы золотистые.

Как у меня. Я давно хотела тебе сказать, Даниил. Столько раз собиралась! Но стоит ему прийти в мастерскую, стоит тебе подумать о нем – у тебя лицо чернеет. Я так боялась.

– И правильно, что боялась. Я бы вырвал ему язык! И еще вырву, дай только найти.

Сначала девочка просто съежилась от страха, а потом вдруг резко вскочила на ноги:

– Нет! Нет! Не трогай его! Обещай, что не тронешь! Если ты его тронешь… я умру!

Брат с презрением глянул на сестру. Он уже понял, что она не лжет – римлянин в дом не входил.

– Перестань канючить, – жестко отрезал Даниил. – Я его не убью, если пообещаешь никогда с ним не разговаривать.

– Обещаю, никогда в жизни!

– Поклянись! Самой страшной клятвой!

– Клянусь! Я все сделаю, все, что ты хочешь.

– И никогда больше не покажешься ему на глаза?

– Нет, нет, и даже в садик не выйду.

– Ты опозорила мой дом, опозорила дом Симона, память нашего отца. Опозорила весь Израиль!

Лия снова разразилась рыданиями.

– Плачь, плачь! – грубо крикнул он. – Лей свои глупые слезы! Посмотрим, сможешь ли ты смыть свой позор.

Он слепо повернулся к двери, только бы подальше от сестры. Она лежала, уткнувшись лицом в земляной пол. Его сердце дрогнуло. Но тут вспомнилось – «он по дому тоскует». Уже тогда она обманывала! Даниил резко выскочил из комнаты, хлопнул дверью.

Час за часом ходил он по улицам селения, бродил по зеленеющим лугам на склонах холмов, вышагивал по дороге, несколько раз вымокал под проливным дождем. Сперва хотел найти римлянина. Пала ночь, и он уже не знал, куда идет. С первыми проблесками зари повернул обратно. Вошел в селение, измученный, опустошенный, боль в плече пульсировала, не затихая. Однако долгие часы ходьбы успокоили его, дикий гнев исчез, и на его место пришел стыд.

Хорошо, что легионер не попался ему на пути. Не то навлек бы на селение немалые беды. Теперь, когда голова прояснилась, как ни горько ему было, он понимал – мстить тут не за что. В римском легионе свои законы, не мягче иудейских. Но никакой закон, ни римский, ни иудейский, не может запретить солдату разговаривать с еврейской девушкой поверх глинобитной стены сада.

И что Лия понимает про Рим? Для сестры он – мальчишка, чуть старшее ее самой, да еще с такими же, как у девочки, золотистыми волосами. Но почему она не испугалась солдата?

«Не надо было на нее кричать, – сокрушался Даниил. – Как бы ее утешить, чтобы меня не боялась?»

Но проклятый римлянин больше и шагу не ступит в кузницу!

Домик был тих и безмолвен. По пыльному полу разбросаны фрукты. Лия сидит в уголке, в волосах запутались невзрачные цветочки. Даниил вошел в комнату, но она даже не подняла головы.