Текст книги "Юность Поллианны (Поллианна вырастает)"

Автор книги: Элинор Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ПРИВЯЗАН К ДВУМ ПАЛКАМ

Случилось это в последний день загородной жизни, и Поллианна об этом жалела – прежде ни одно облачко не бросило свою безжалостную тень на их путешествие. Она беспомощно вздыхала и бормотала:

– Ах, если бы мы вернулись домой ещё позавчера, тогда бы этого не было.

Но «позавчера» они домой не уехали, потому-то всё это произошло, и вот каким образом.

Рано утром они отправились в двухмильный поход к речке.

– Перед отъездом мы ещё нажарим рыбы, – сказал Джимми. Остальные с радостью согласились.

Поэтому, завернув бутерброды и прихватив с собой удочки, они отправились пораньше. Смеясь и подшучивая друг над другом, все шли по узенькой тропинке через лес.

Впереди шёл Джимми, он лучше всех знал дорогу.

Сначала Поллианна следовала за ним, но постепенно отстала и пошла вместе с Джеми, который был последним. Ей показалось, что на лице его появилось выражение, которое появлялось только тогда, когда он пытался сделать что-то, превышающее его силы. Знала она и то, что больнее всего его обидит, если заметит его слабость. Наконец, она знала, что от неё он скорее примет помощь, чем от кого бы то ни было другого, когда на пути попадётся бревно или большой камень. Поэтому при первой же возможности она постаралась незаметно, шаг за шагом, отстать, пока не поравнялась с ним. Лицо его озарилось улыбкой, в глазах появилась уверенность, и они перебрались через ветку, преграждавшую им дорогу. Конечно, Поллианна попросила «помочь ей, а то она не перешагнёт».

Когда лес закончился, путь их пролегал вдоль длинной каменной ограды, за которой простирались зелёные пастбища, залитые ярким солнцем, а вдали виднелись живописные домики фермеров. На одном из таких пастбищ Поллианна вдруг увидела золотистые шары золотарника, мимо которых просто не могла пройти.

– Джеми, подожди! Я сейчас сорву их, – живо крикнула она. – Получится чудесный букет для обеденного стола! – и, проворно вскарабкавшись на ограду, она спрыгнула по другую сторону.

Золотарник был волшебный. За одним кустиком, она увидела другой, за ним – ещё один, подальше, и каждый был красивее, чем тот, который она сорвала. В алом свитере на зелёном ковре густой травы, с букетом ярко-жёлтых цветов, Поллианна выглядела очень привлекательно. Она смеялась, перебрасывалась с Джеми репликами – и вдруг, набрав две охапки цветов, услышала страшный рёв разъярённого буйвола, отчаянные вопли Джеми и топот приближающихся копыт.

Что случилось потом, она не могла бы объяснить. Она помнила, что бросила свои цветы и бросилась бежать так, как никогда в жизни, в сторону стены, к Джеми. Она слышала, что позади стучат копыта, всё ближе, ближе и ближе. Смутно, безнадёжно далеко она видела искажённое ужасом лицо, слышала душераздирающий крик. Вдруг откуда-то донёсся другой голос, голос Джимми, уверенный и отважный. Продолжая бежать, она слышала за спиной глухие удары копыт и тяжёлое дыхание. Она споткнулась, чуть не упала, резко качнулась вправо и опять бросилась вперёд. Силы её почти иссякли, но тут, совсем рядом, она услыхала ободряющий голос Джимми, а в следующее мгновение почувствовала, как её ноги оторвались от земли и её прижали к чему-то, колотящемуся с огромной силой. Всё плыло как в кошмарном сне – душераздирающий крик, горячее, тяжёлое дыхание, перестук тяжёлых копыт… Вдруг она почувствовала, что взлетает вверх и, на руках у Джимми, ощутила горячее дыхание зверя, пронёсшегося дальше. Неизвестно как она оказалась по другую сторону забора. Склонившись над ней, стоял Джимми и умолял её сказать хоть что-нибудь, иначе он не поверит, что она жива.

Истерически смеясь и всхлипывая, она вырвалась из его рук и встала на ноги.

– Конечно, жива! Спасибо, Джимми. Я ничего, я… всё в порядке. Ох, как я была рада, рада, рада услышать твой голос! Как ты догадался? – спрашивала она.

– Ерунда! Я просто… – нечленораздельный удушливый крик прервал его слова.

Повернувшись, он увидел Джеми, лежащего ничком недалеко от них.

Поллианна поспешила к нему.

– Джеми! Джеми, что случилось? – закричала она. – Ты упал? Ты ударился?

Ответа не последовало.

– Что такое, старик? Ты ушибся? – тревожно спросил Джимми. – Тебе больно?

Джеми молчал. Затем неожиданно он напрягся и повернулся. Тогда они увидели его лицо и отступили в недоумении.

– Больно? Больно ли мне? – у него перехватило голос, он подавился и протянул с поспешностью руки. – Неужели вы думаете, что не больно это видеть, когда ничего не можешь сделать? Совершенно беспомощный, привязанный к этим двум палкам… Да во всём мире нет такой боли!

– Но… но… Джеми, – робко начала Поллианна.

– Не надо! – срывающимся голосом прервал её он, стараясь встать на ноги. – Я не хотел делать сцену, – и заковылял по узкой тропинке, ведущей к лагерю.

С минуту, в оцепенении, Поллианна и Джимми молча смотрели ему вслед.

– Вот-те на! – выдохнул Джимми и с лёгкой дрожью в голосе добавил: – Да… тяжко ему!

– Я даже не подумала! Благодарила тебя прямо у него на глазах, – всхлипнула Поллианна. – А ладони! Ты не видел их? Они все в крови, он так сжал руки, что ногти вонзились в тело. – Поллианна повернулась и почти вслепую побрела по тропинке.

– Поллианна, куда ты? – крикнул Джимми.

– К Джеми, конечно! Ты думаешь, я его оставлю в таком состоянии? Пойдём, мы должны убедить его, чтобы он вернулся обратно.

Со вздохом, который совершенно не относился к Джеми, он пошёл за ней.

ДЖИММИ ПРОСНУЛСЯ

Внешне все давали понять, что жизнь в лесу просто замечательная, но внутренне…

Иногда Поллианна задумывалась, случилось это только с ней или на самом деле было что-то особое, необъяснимое между всеми? Она-то это чувствовала, и иногда ей казалось, что это чувствовали и другие. Причиной всему, считала она, был тот последний день, когда так неудачно пошли к реке.

Конечно, они с Джимми легко догнали Джеми и, правда, не сразу, убедили его пойти вместе со всеми. Но, несмотря на отчаянные попытки вести себя так, словно ничего не произошло, ни у кого это не получилось. Поллианна, Джеми и Джимми даже перестарались, а остальные, не зная точно, в чём дело, недоуменно поглядывали на них, сознавая, что что-то не так. Словом, ни о каком веселье не могло быть и речи.

Даже запах жареной рыбы не произвёл своего действия, и сразу после еды все направились обратно в лагерь.

Возвратившись домой, Поллианна надеялась, что несчастный эпизод забудется, но не смогла его забыть и не смела требовать этого от других. Глядя на Джеми, она снова видела искажённое лицо и ногти, вонзившиеся в ладони. Дошло до того, что одно его присутствие причиняло ей боль. Полная раскаяния, она безжалостно призналась себе, что больше не может даже говорить с ним, но это не значило, что она с ним не общалась.

Теперь Джимми понимал, что он влюблён в Поллианну, и довольно давно. Конечно, он оцепенел от ужаса, обнаружив себя в таком шатком и бессильном положении. Он сознавал, что даже его излюбленные мосты – легче воздуха по сравнению с этой улыбкой, этими глазами, этими словами; и понял, что самым прекрасным в мире сооружением будет то, которое поможет пересечь пропасть страха и сомнения. Сомневался он в Поллианне, боялся – Джеми.

До самых тех минут на пастбище, он не понимал, как опустел бы мир… без неё. Только после дикого прыжка с Поллианной на руках он понял, как её любит. Когда он крепко прижимал её к себе, а руки её были обвиты вокруг его шеи, он распознал трепет величайшего блаженства. Затем, немного позже, он увидел лицо и руки Джеми… Для него это значило только одно – Джеми тоже любит Поллианну и должен стоять в стороне, беспомощный, «привязанному к двум палкам». Да, так он выразился. Если бы ему самому пришлось стоять в стороне, привязанным к палкам, когда другой спасает его любимую девушку, он бы выглядел точно так же.

Джимми возвращался в лагерь в смятении и страхе. Страх появился тогда, когда он засомневался, не любит ли Поллианна Джеми? А если даже это и так, должен ли он стоять в стороне? Вот тут-то его душа и взбунтовалась. Ну нет, он этого делать не будет! Они ещё посоперничают!

Оставшись наедине со своими мыслями, он страшно покраснел. А справедливо ли соперничать? Прилично ли бороться с Джеми? Джимми вспомнил, как в далёком детстве он вызвал на битву за яблоко незнакомого мальчика, и после первого же удара обнаружил, что у того искалечена рука… Тогда он, конечно, позволил мальчику отвоевать это яблоко. Но теперь он упрямо повторял себе, что случай – совершенно иной. Ведь речь шла не о яблоке. Это счастье его жизни, а может быть – и счастье Поллианны. А вдруг окажется, что она любит не Джеми, а его, Джимми, если он ей хоть разок проявит свои чувства? А он их проявит. Непременно.

Он снова покраснел и сердито нахмурился. Если бы только он мог забыть лицо Джеми, когда тот простонал эти ужасные слова! Если бы… но какая от этого польза? Драться он всё равно не сможет. Он понимал, и тогда, и позже, что ему остаётся обратиться за помощью к Небесному Отцу и ждать… Он получит от Него силу предоставить Джеми полную свободу, и, если заметит, что Поллианна любит его, оставит их, уйдёт из их жизни… Они никогда не узнают, как ему плохо. Он опять вернётся к мостам… но ни один из них, даже ведущий на луну, не заменит одной минуты, проведённой с Поллианной.

Всё это выглядело очень благородно и героически, и Джимми так разволновался, что его объял какой-то трепет удовлетворения, с которым он и заснул. Но быть мучеником в теории и на практике – не одно и то же, как обнаруживали многие страдальцы с незапамятных времён. Хорошо принять решение, когда ты один, в темноте ночи. Но на другой день, когда постоянно видишь их вместе, повторить его почти невозможно. Он замечал, как внимательна Поллианна к Джеми, и это страшно мучило его. И вот однажды, как бы для того, чтобы развеять его сомнения, Сэди Дин заговорила с ним на эту тему.

Все были на теннисной площадке. Сэди сидела одна, когда Джимми направился к ней.

– Следующая партия твоя с Поллианной? – спросил он.

Она отрицательно качнула головой.

– Поллианна сегодня больше не играет.

– Не играет? – нахмурился Джимми, который поджидал свою партию с Поллианной. – Почему?

Некоторое время Сэди молчала, затем не без труда произнесла:

– Она вчера сказала мне, что мы слишком много играем в теннис. Это не очень красиво по отношению к Джеми, он ведь не может играть.

– Я знаю, но… – Джимми беспомощно замолчал, а затем глубокая морщина пробороздила его лоб.

И тут Сэди сказала:

– А он не хочет, чтобы кто-нибудь из нас старался что-то сделать для него! Она этого не понимает, просто не понимает! Но я-то вижу…

Что-то в её словах или манере неожиданно отдалось болью в его сердце. Джимми испытующе посмотрел ей в лицо, и с губ его готов был сорваться вопрос. Некоторое время он пытался удержать его, а затем, скрывая серьёзность за шутливой улыбкой, спросил:

– Мисс Дин, а вам не кажется, что… что между ними что-то есть?

Сэди бросила на него осуждающий взгляд.

– Где ваши глаза? Она преклоняется перед ним! То есть они преклоняются друг перед другом, – смущённо поправилась она.

Джимми повернулся и быстро пошёл прочь. Он не ручался за себя, поэтому не мог оставаться на месте, и не хотел больше говорить с Сэди. Повернулся стремительно и не заметил, что и Сэди торопливо отвернулась и стала разглядывать траву под ногами. Ей тоже не хотелось разговаривать.

Джимми Пендлтон старался убедить себя, что это неправда, просто выдумка. Но правда это или нет, забыть об этом он не мог. Он тайно наблюдал за их лицами, прислушивался к их интонациям. Наконец, он пришёл к печальному заключению – да, они в самом деле преклоняются друг перед другом, и сердце его стало тяжёлым, как свинец. Верный своим обещаниям, он решительно отошёл в сторону. «Жребий брошен, – сказал он себе. – Поллианна не для меня».

Наступили невыносимые дни. Не появляться в харрингтонском поместье он не решался, чтобы не обнаружился его секрет. Видеть Поллианну теперь стало пыткой. Даже с Сэди было неприятно, потому что именно она открыла ему глаза. Для Джимми не было никакого убежища, и он обратился к миссис Кэрью. Она оказалась настоящей находкой, и единственное утешение он обретал в её обществе. Был он весел или печален, она всегда находила способ точно подстроиться под его настроение. Он удивлялся, как много она знает о мостах, причём как раз о таких, какие он намеревался строить. Она была очень мудрой и чуткой и всегда находила нужное слово. Однажды он чуть было не проговорился ей о «пакете», но Джон Пендлтон прервал его, и он не рассказал ей эту историю. Джон Пендлтон, как нарочно, всегда прерывал их в самый неподходящий момент. Так думал Джимми, но, вспомнив, что тот для него сделал, чувствовал себя неловко.

Пакет… Он связан с детством Джимми, о нем никто не говорил, кроме Джона Пендлтона, и то только во время самой процедуры усыновления. Вообще-то это просто большой белый конверт, сильно пострадавший от времени и содержащий в себе тайну, скрывавшуюся за огромной красной печатью. На конверте рукой отца было написано: «Моему сыну Джимми. Не вскрывать до тридцатилетия. В случае преждевременной смерти вскрыть немедленно».

Было время, когда Джимми возлагал большие надежды на содержимое этого конверта. Бывали и другие времена, когда он совершенно забывал о его существовании. Тогда, в приюте, он очень боялся, что конверт обнаружат и отберут. В те дни он постоянно носил его при себе, под подкладкой пальто. Позже по совету Джона Пендлтона пакет положили в сейф.

– Неизвестно, насколько ценным он может быть, – с улыбкой сказал Джон Пендлтон. – Во всяком случае, твой отец хотел, чтобы ты его хранил, так что не будем рисковать.

– Конечно, я не хочу его терять, – улыбнулся в ответ Джимми. – Но я не думаю, что в нём содержится какая-то ценность. У бедного отца ничего ценного не было, насколько я знаю.

Об этом самом пакете Джимми и хотел рассказать миссис Кэрью, если бы только Джон Пендлтон не прервал его. «Может быть, это хорошо, что я не сказал, – рассуждал Джимми, возвращаясь домой. – Она бы могла подумать, что у отца в жизни было что-то не совсем правильное. А я бы не хотел, чтобы она так думала о моём отце».

ИГРА И ПОЛЛИАННА

В первой половине сентября миссис Кэрью, Джеми и Сэди распрощались со всеми и вернулись в Бостон. Понимая, что она будет по ним скучать, Поллианна всё же вздохнула с облегчением, когда поезд плавно тронулся, унося гостей. Конечно, она никому не призналась в своих чувствах и даже перед собой винилась. «Это совсем не значит, что я не люблю каждого из них, – вздохнула она, глядя, как поезд скрылся за поворотом. – Просто мне постоянно жаль бедного Джеми, и… я устала. Я буду так рада вернуться в те прежние тихие дни, когда мы общались с Джимми».

Однако Поллианна не смогла вернуться в прежние дни. После отъезда гостей, было, конечно, тихо, но с Джимми она не общалась. Он редко показывался в их доме, а если даже и приходил, то был совершенно не тот, прежний, которого она знала, а беспокойный и молчаливый или, наоборот, слишком весёлый, чересчур разговорчивый, хотя веселье это было какое-то нервозное. Поллианна ничего не понимала. Вскоре и он уехал в Бостон.

Поллианна удивлялась, как сильно его не хватает. Просто знать, что он в городе и, может быть, как-нибудь зайдёт, было лучше, чем эта унылая мысль, что его здесь нет. Даже непонятные выходки, уныние, мрачность, веселье лучше, чем эта звенящая тишина. Однажды она поймала себя на такой мысли, что щёки у неё покраснели, глаза стыдливо опустились.

– Так, Поллианна Уиттиер, – резко сказала она самой себе. – Можно подумать, что ты влюбилась в Джимми Бина! Неужели ты больше ни о чём не можешь думать, кроме него?

Словом, она решила взять себя в руки, быть весёлой и внимательной, выбросить Джимми из мыслей. Так уж случилось, что тётя Полли, совершенно случайно, помогла ей.

С отъездом гостей основной источник доходов прекратился, и тётя опять начала беспокоиться и вздыхать.

– Поллианна, я просто не представляю, что с нами будет, – часто говорила она. – Конечно, нас немного выручило это лето, и кое-какие деньги поступили от нашего поместья, но я не могу даже приблизительно предсказать, как скоро кончится это напряжение. Если бы мы могли хоть что-то делать!

После одного из таких разговоров на глаза Поллианне попался журнал, в котором объявляли конкурс на лучший рассказ. Ей это понравилось. Призы были многочисленные и довольно солидные. Прочитав объявление, можно было подумать, что выиграть – легче лёгкого. Объявление вполне могло относиться к Поллианне.

«Это как раз для тебя – для тебя, уважаемый читатель! (Гласило оно.) Если даже ты не писал рассказов, это не значит, что ты не сможешь! Попробуй и увидишь! Хотелось бы тебе получить три тысячи долларов? Или две? Или хотя бы одну? Ты можешь получить, в конце концов, пятьсот долларов или уж на крайний случай – сто! Почему бы не рискнуть?»

– Как раз то, что надо! – воскликнула Поллианна, – я так рада, что это увидела! Здесь написано, что и я смогу написать рассказ. Да, наверное, смогу, если очень постараюсь. Надо сказать тёте Полли, чтобы она больше не волновалась.

Поллианна вскочила и уже прошла половину пути к двери, когда внезапная мысль остановила её: «А вдруг я не выиграю? Лучше будет, если я преподнесу ей сюрприз… может быть, первую премию…»

В эту ночь она уснула, думая о том, что она будет делать с тремя тысячами долларов.

На следующий же день она начала работу. Решительно, с полным сознанием всей важности дела, она вытащила большую пачку бумаги, заточила полдюжины карандашей и устроилась за большим, старомодным столом в гостиной. После того как она нервно изгрызла два карандаша, ей удалось написать три слова на красивом листе. Затем она глубоко вздохнула, отбросила в сторону испорченный карандаш и выбрала другой – тоненький, зелёный, с красивым наконечником. Она долго рассматривала этот наконечник, хмурилась и размышляла.

– Вот так дела! Интересно, откуда они берут названия? – проговорила она почти с отчаянием. – Может быть, сначала нужно решить, о чём рассказ, а потом уж придумывать подходящее название? Во всяком случае, я постараюсь сделать так.

Мгновенно перечеркнув первые три слова, она нацелила карандаш. Однако начало никак не выдумывалось. Даже когда оно и получилось, оно могло быть неправильным; и через полчаса страница представляла собой путаницу зачёркиваний, между которыми виднелись несколько невычеркнутых слов.

Как раз в этот критический момент вошла тётя Полли и усталыми глазами посмотрела на племянницу.

– Что ты там делаешь? – строго спросила она.

Поллианна засмеялась и виновато покраснела.

– Ничего особенного, тётя! – призналась она с печальной улыбкой. – А кроме того, это секрет, и я вам его пока не скажу.

– Хорошо, можешь оставить его при себе! – вздохнула тётя Полли. – А я вот скажу, что если ты пытаешься сделать что-то с долговыми бумагами, которые оставил мистер Харт, то это бесполезно. Я уже дважды пересмотрела их сама.

– Нет, тётя, это не бумаги. Это гораздо приятнее, чем все бумаги, вместе взятые, – победно произнесла Поллианна, склонясь над работой. Она представила себе, что можно сделать, когда три тысячи долларов будут у неё в руках.

Следующие полчаса она опять писала и зачёркивала, опять грызла карандаш. Наконец, с притуплённой, но не исчезнувшей отвагой она собрала бумагу и карандаши и вышла из комнаты.

«Наверное, у меня получится лучше, если я останусь совсем одна, – решила она, торопливо идя по коридору. – Я думала, что надо писать за письменным столом, но… почему-то он мне совсем не помог. Попробую на подоконнике в своей комнате».

Судя по исчёрканным страницам, выпадавшим из Поллианниных рук, подоконник не оправдал её надежд и не наполнил её вдохновенными мыслями. Пролетели ещё полчаса, и Поллианна обнаружила, что настало время обеда. «Ничего, я рада, что хоть что-то сделала, – вздохнула она про себя. – Мне, наверное, лучше удастся обед, чем эта история. Нет, я хочу её написать, просто я не знала, что это ужасная работа…»

Весь месяц Поллианна упорно трудилась, но скоро должна была признать, что «подумаешь, какой-то рассказ!» – совсем не пустяковое дело. Сама она была не из тех, кто, положив руку на плуг, оглядывается назад. Да и кроме того, первый приз или другой, поменьше, не давал ей покоя. Даже сто долларов для неё – значительная сумма.

День за днём она писала, стирала, перечёркивала, переписывала, пока, наконец, не закончила, и не сложила стопочкой драгоценные листки. А рассказ… ну, какой уж получился. Затем, не без опасения, она понесла свои манускрипты к Милли Сноу, чтобы та их перепечатала.

«Читается вроде бы легко, смысл тоже есть, – неуверенно думала Поллианна, торопливо направляясь к коттеджу, в котором жили Сноу. – Да это на самом деле интересная история о хорошенькой девочке. Но что-то не совсем так… боюсь, мне не только кажется… Во всяком случае, я больше не рассчитываю на первый приз и не буду расстроена, если получу какой-нибудь поменьше».

Всякий раз, когда она направлялась к Сноу, она думала о Джимми, потому что как раз недалеко от их коттеджа, на обочине, впервые увидела несчастного маленького беглеца. Сегодня она опять подумала о нём и, гордо подняв голову (так она теперь поступала, когда ловила себя на такой мысли), подошла к порогу.

Как обычно, Сноу очень приветливо встретили Поллианну. Так уж повелось, что при всякой встрече они вспоминали её игру. Ни в одном доме Белдингсвилла с такой ревностью не играли в игру, как в этом.

– Ну, а теперь расскажите, как у вас дела? – спросила Поллианна, когда кончила говорить о деловой части визита.

– Замечательно! – просияла Милли. – Это уже третья работа за неделю. Ох, Поллианна, я так рада, что ты заставила меня научиться печатать на машинке, я ведь могу работать прямо здесь, дома! И всё ты!

– Ничего подобного! – весело возразила Поллианна.

– Нет, нет, правда! Прежде всего, я бы ни за что не смогла этим заниматься, если бы не твоя игра, маме стало намного лучше, понимаешь, и у меня появилось немного времени для себя. А потом, это же ты посоветовала научиться печатать и помогла мне купить машинку. Ну разве это не значит, что всем этим я обязана тебе?

Поллианна опять возразила, и на этот раз её прервала миссис Сноу, сидящая в инвалидной коляске возле окна. Она говорила так искренне и сердечно, что оставалось выслушать её.

– Послушай, детка, я не думаю, что ты вполне даёшь себе отчёт в том, что ты сделала. Сегодня в твоих глазах есть что-то такое, чего бы я не хотела в них видеть. Тебя что-то преследует и беспокоит, это легко прочитать. И неудивительно – смерть твоего дяди, состояние тёти… не буду об этом говорить. Но одно сказать я бы хотела, и ты со мной не спорь. Я просто не могу видеть эту тень в твоих глазах и не напомнить, что ты сделала для меня, для всего нашего города, и для бессчётного количества людей.

– Миссис Сноу! – искренне запротестовала Поллианна.

– Да-да! – величественно кивнула собеседница. – Прежде всего, взгляни на меня. Не ты ли нашла раздражительную, капризную, вздорную женщину, которая никогда не хочет того, что ей предлагают? Не ты ли открыла мне глаза, принеся три разных блюда, чтобы я хоть один раз могла что-то выбрать?

– Ой, миссис Сноу, неужели я в самом деле была такой дерзкой? – пробормотала Поллианна, краснея от смущения.

– Это не дерзость, – спокойно возразила миссис Сноу. – Ты не хотела меня обидеть, поэтому-то всё и изменилось. Ты не проповедовала, моя милая. Если бы ты начала с проповеди и увещеваний, то никогда и никого не заставила бы играть в игру. Каким-то образом ты увлекла меня за собой, и вот, посмотри, что со мной стало. А взгляни на Милли! Я чувствую себя намного лучше, могу сидеть в этой коляске, передвигаться по комнатам, взять, что мне нужно. Это так много значит, когда надеешься на себя и даёшь возможность окружающим немножко вздохнуть. Да, я имею в виду Милли. Доктор сказал, что всё это благодаря игре. А сколько других? Многие живут здесь, в этом городе, о них я постоянно слышу. Нелли Махной сломала руку и была очень рада, что это не нога, с рукой куда легче. Старушка миссис Тиббитс потеряла слух, но она так рада, что это не зрение, просто счастлива. А помнишь Джо, которого все называли Вредным Джо из-за его характера? Ему ничем невозможно было угодить, как и мне. Кто-то рассказал ему про игру, и, говорят, это стал совершенно другой человек. И это только наш город, а что в других местах? Вчера пришло письмо от моей двоюродной сестры из Массачусетса, она мне рассказала о миссис Пейсон, которая раньше жила здесь. Ты их помнишь? Они жили по пути на Пендлтонский холм.

– Конечно, помню! – воскликнула Поллианна.

– Так вот, в ту зиму, когда ты была в санатории, они переехали в Массачусетс. Сестра их очень хорошо знает. Она говорит, что миссис Пейсон рассказала ей, как твоя игра практически спасла её от развода. Теперь они не только сами играют, но и научили многих других, а те – следующих. Видишь, детка, невозможно сказать, когда твоя игра остановится. Я хотела, чтобы ты это знала. Поиграй в неё сама! Не думай, я понимаю, что даже тебе иногда очень трудно играть.

Поллианна встала. Она улыбалась, но в глазах блестели слёзы, когда она на прощание протянула руку.

– Спасибо, миссис Сноу, – проговорила она. – Иногда и правда трудно. Может быть, я нуждалась в помощи, чтобы начать снова. Как бы то ни было, – в глазах её загорелись прежние радостные огоньки, – если я когда-нибудь подумаю, что больше не могу играть сама, я порадуюсь, что есть люди, которые в неё играют.

Поллианна шла домой немного спокойнее. Тронутая словами миссис Сноу, она всё же чувствовала затаённую грусть. Она думала про тётю Полли, которая так редко играет в эту игру, и ей стало интересно, всегда ли она играла в неё, когда могла.

«Может быть, я была неосторожной, постоянно ища для неё радостную сторону, – виновато подумала Поллианна. – И, может быть, если я стану играть в игру сама, то и тётя иногда подключится? Во всяком случае, я попробую. Если я не буду следить за собой, окружающие меня люди будут играть в мою собственную игру лучше, чем я сама».