Текст книги "Связанные страстью"

Автор книги: Элейн Барбьери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Мэтт что-то скрывал.

– У меня нет времени на разговоры.

Ответ Мэтта на какой-то банальный вопрос Саманты отличался осторожностью и лапидарностью. Занимался новый день. Они оба уже поднялись с постели, оделись й позавтракали. Стоя у стола с остатками еды, Мэтт смотрел на Саманту так, словно у них не было ни совместного почти семейного завтрака, прошедшего в сердечной приятной обстановке, ни совместно проведенной исполненной страсти ночи.

Произнеся показавшуюся Саманте странной короткую фразу, Мэтт счел нужным добавить:

– Мне необходимо идти кормить животных.

Она поняла это так, что больше вопросов ему задавать не следует.

Когда он вышел во двор, Саманта бросила взгляд в окно на сиявшее в небе солнце. Проникавшие в комнату яркие солнечные лучи казались неким диссонансом в сравнении с настроением Мэтта.

Саманта без особого желания поскребла сковородку, которую они по беспечности сожгли вчера вечером, и от этих воспоминаний ее сердце радостно трепыхнулось, несмотря на овладевшую ею усталость. По правде говоря, Саманта не ожидала, что ее реакция на Мэтта будет столь всеобъемлющей и потребует от нее так много энергии. Тем не менее прошедшая ночь того стоила.

Они проснулись на рассвете, после чего не торопясь, словно семейная пара в воскресный день, позавтракали, съев яичницу из принесенных Мэттом из птичника яиц, поджаренных на беконе из его собственной коптильни. Затем выпили крепкий горячий кофе – на этом особенно настаивал Мэтт. Саманта даже испекла к кофе бисквиты, припомнив старый, врезавшийся по непонятной причине в память рецепт, Мэтт рассказал ей, что они с отцом имели обыкновение просыпаться до восхода и в предрассветной мгле собирали овощи для завтрака на огороде, разбитом на заднем дворе дома. Саманта живо представила себе эту сценку и улыбнулась, но улыбка быстро погасла, когда она вспомнила, как мало знает о Мэтте и его прошлой жизни, тем более что Мэтт не торопился делиться с ней даже ничтожными подробностями из своего прошлого существования.

Она все ждала, когда он начнет расспрашивать о ее прошлой жизни, о которой сообщила ему прежде лишь несколько малозначащих разрозненных фактов. Готовясь к этому разговору, она даже придумала вполне правдоподобную историю, которая могла удовлетворить и взыскательного слушателя.

Но он ни о чем у нее не спросил.

Саманта еще немного поскребла, сковородку, вспомнив, что, когда они позавтракали Мэтт механически, вероятно, в силу давней привычки, собрал со стола грязные тарелки и отнес на кухню. Он бы и сковородку почистил, но Саманта вызвалась помочь, и возражений с его стороны не последовало.

Продолжая работать, она шмыгнула носом и подумала, что никогда не будет чистить чугунных сковородок.

Пришел со двора Мэтт и объявил, что дверь заедает. Но Саманта не удивилась. Она уже заметила, что, несмотря на героические усилия хозяина ранчо, ветхий дом постепенно приходит в негодность, да и в плане уюта оставляет желать много лучшего. Вообще-то во внутренних помещениях было чисто, но покрывало на кровати в спальне прохудилось, и никто не потрудился его заштопать. Это не говоря уже об отсутствии занавесок на окнах, пропускавших слишком много света с самого раннего утра, и голых дощатых полах, не покрытых ни коврами, ни дорожками. Иными словами, здесь не хватало заботливой женской руки.

Саманта к тому же заменила бы щербатые тарелки и старую, пришедшую в негодность кухонную утварь. Она сделала бы это обязательно – даже при недостатке бюджета, просто это потребовало бы больше времени.

А еще она выбросила бы из гостиной старую полуразвалившуюся кушетку, едва державшуюся на ножках, а со временем купила бы и новую мебель. Разномастная старая, кустарного производства, хотя была крепка и удобна, никак не соответствовала женскому представлению о красоте и изяществе. Не требовалось быть слишком наблюдательным человеком, чтобы понять, что на ранчо уже много лет не проживало ни одной особы, принадлежавшей к прекрасной половине человеческого рода.

Осознание этого принесло Саманте неожиданное облегчение, которое, впрочем, оказалось временным. Ибо она очень скоро стала задаваться вопросом, какие изменения произведет здесь Дженни, когда выйдет за Мэтта замуж.

Потом она представила Дженни в постели Мэтта, чего ни в коем случае не следовало делать, поскольку ей тут же пришло на ум, что он будет заниматься с Дженни любовью совершенно по-другому, не так, как с ней.

Сама мысль об этом была для Саманты невыносима. Она попросила Мэтта заняться с ней любовью, он согласился, делал все умело, со страстью. О большем она просить не отважилась, а он… ничего не предложил.

Взяв себя в руки, Саманта пожала плечами – наплевать, мол, но эта мысль жгла ее, словно огнем. А ведь следовало не думать об этом, а, напротив, рассматривать эпизод с Мэттом как своего рода передышку в расследовании, которым она занималась. Пока Мэтт не сказал и не сделал ничего, что заставило бы ее и агентство Пинкертона поверить, что он непричастен к ограблениям. Более того, когда она задавала ему вопросы, пусть даже самого невинного свойства, он неожиданно умолкал и замыкался в себе. Значит, он боится проговориться – сболтнуть нечто такое, о чем пожалеет впоследствии.

Хотя их занятия любовью отличались полной раскованностью, сказать то же самое о разговорах, которые они вели, нельзя. Тем не менее его объятия настолько вскружили ей голову, что она не видела в нем преступника, которого необходимо вывести на чистую воду и передать в руки правосудия.

Господи, как же она противоречива в своих выводах!

Саманта прислушалась к шагам Мэтта. Он снова вышел на улицу и направился к скотному двору. Саманта старалась внушить себе, что простая традиционная жизнь ранчеро, к которой приучил его отец, являла собой разительный контраст с существованием и действиями дерзкого преступника. Но как бы она себя в этом ни убеждала, ее не оставляла мысль, что он скрывает что-то важное.

Саманта подошла к окну и увидела, как Мэтт скрылся в черном провале ворот скотного двора. Там он будет заниматься животными – задавать им корм, чистить их и так далее. Стало быть, у нее есть время, чтобы продолжить расследование. Признаться, ей очень хотелось, чтобы ее подозрения насчет Мэтта не оправдались. Но чтобы окончательно прояснить этот вопрос, она должна получить подтверждение, что преследует не того, кого следует.

Подождав еще немного, она поставила сковороду на полку, вытерла руки и приступила к поиску улик.

Она что-то скрывает.

Эта мысль не давала покоя Мэтту, когда он работал на конюшне. Он уже прибил на копыто лошади Саманты подкову, из-за которой все и произошло. Оставалось лишь кое-что доделать.

Затем Мэтт принялся чистить собственную лошадь, приговаривая:

– Ну как я расскажу Дженни о себе и Саманте? Между тем я должен быть с ней абсолютно честным. Может, сказать ей, что она заслуживает лучшего – человека, который будет любить ее со всей страстью души, а не просто восхищаться ее добротой и способностью понимать и сочувствовать? Удовлетворится ли она одной только братской приязнью? Кроме того, как мне сказать Саманте, что у нас с ней, несмотря на страстные занятия любовью, нет будущего? Поскольку это тоже правда.

Жеребец прядал ушами и с любопытством поглядывал темным глазом на хозяина. «Ну вот, – подумал Мэтт, – я уже начал с лошадьми разговаривать. А что? Очень может быть, что мне только это и останется, когда Дженни отвернется от меня, а Саманта пошлет ко всем чертям и уйдет».

Истина заключалась в том, что Саманта являла собой сочетание всех тех качеств, которые настораживали его в женщине. Она была слишком красивой, слишком страстной и слишком умной, чтобы это пошло ей на пользу. Иначе говоря, она была слишком похожа на его мать. И подобно отцу, он страшно увлекся ею. И точно так же, как отец, считал, что может верить ей лишь тогда, когда она лежит у него в объятиях.

Фрустрация у Мэтта все усиливалась. Он уже начал подумывать о том, что единственный выход для него рассказать Саманте всю правду – о том, в частности, почему он не может ей доверять.

Глубоко вздохнув, Мэтт пришел к выводу, что самое время рассказать ей об этом случае.

Мэтт повесил скребницу на гвоздик, поставил грабли у стены, вышел из конюшни и направился к ранчо. Ему и в голову не приходило, что он делал все очень тихо – тихо шел, тихо открыл дверь, – пока не наткнулся на Саманту, тщательно обыскивавшую его письменный стол.

Пораженный увиденным, Мэтт гаркнул:

– Что, хотелось бы знать, ты тут ищешь?

Саманта повернулась к нему с виноватым выражением на лице. Определенно, она не ожидала его появления, поэтому, прежде чем заговорить, пару раз запнулась.

– Я… видйшь ли… искала чистый лист бумаги, чтобы написать бармену «Трейлз-Энда» объяснительную записку относительно своего отсутствия. Хотела также предупредить, что буду на работе самое позднее завтра.

– И как же ты собиралась доставить ему эту записку?

– Я… боюсь, я еще не успела об этом подумать.

– Похоже, ты действительно не успела подумать. – Лицо Мэтта окаменело, когда он едва слышно произнес: – Мне необходимо знать правду, Саманта. Зачем ты обыскивала мой письменный стол? Что в нем искала? Деньги или ценности, чтобы проведенная со мной ночь принесла хоть какую-то прибыль?

Саманта судорожно сглотнула.

– Итак, правду, Саманта. Я жду.

Сказать ему правду она не могла.

Мэтг терпеливо ждал, когда Саманта заговорит. Но поскольку она молчала и не двигалась, он через пару минут повторил свою сакраментальную фразу:

– Я хочу услышать от тебя правду, Саманта.

И тогда Саманта выпалила то, что ее более всего волновало и шло от самого сердца:

– Правда в том, что ночь, которую мы провели вместе, привела меня в полнейший восторг. Мне даже не верится, что такое может повториться. И вероятно, правильно не верится, поскольку ты обручен и скоро женишься на девушке, которую действительно любишь всей душой, а не так, как меня. Я же отказываюсь быть «женщиной на стороне», даже если ты меня об этом попросишь. Итак, правда в том, что у нас действительно нет будущего, и эта правда для меня непереносима.

Мэтт побледнел.

Саманта же улыбнулась ему дрожащими губами и прошептала:

– Думаю, мне пора возвращаться в город. Ты ведь уже подковал мою лошадь, не так ли?

Мэтт кивнул.

Саманта бросила взгляд на стул, куда положила шляпу. Радуясь тому, что, если не считать головного убора, она одета, Саманта ухитрилась изобразить на губах улыбку и произнесла:

– Ну, кажется, я все сказала. Добавить нечего.

Мэтт схватил ее за руку прежде, чем она успела шагнуть к двери.

– Не уезжай, – вырвалось у него, прежде чем он успел понять, что именно говорит.

– Но я должна.

– Извини…

– Я уже просила тебя не извиняться больше передо мной.

Мэтт еще сильнее сжал ее руку.

– Все, что ты сказала обо мне, правда. Я обручен с другой женщиной… чудесной женщиной, которой я не хотел бы причинить боль.

Саманту бросило в дрожь. Она знала, что этот момент настанет. Ее предупреждали.

– Но теперь, зная, что ты сейчас исчезнешь, я вдруг понял, что не хочу, чтобы ты уезжала. – Он судорожно сглотнул. – Ну так вот: я собираюсь рассказать Дженни о нас в самое ближайшее время.

– Нет… то есть да… Я хочу сказать, что… – Саманта покачала головой. – Честно говоря, не знаю, что и сказать…

Мэтг подтянул женщину поближе. Когда его губы находились на расстоянии нескольких дюймов от ее уха, он свистящим шепотом произнес:

– Есть еще одна правда, о которой ты не упомянула. Все то, о чем ты говорила, не стоит ни гроша. Чувства – это все, и лишь они имеют цену. Взять хотя бы тебя, Саманта, скажи, что ты чувствуешь? – Продолжая гипнотизировать ее взглядом, он осведомился: – Так ли сильно ты меня вожделеешь, что можешь забыть обо всем другом? Хочешь ли ты, чтобы мы занимались с тобой любовью до тех пор, пока окружающий мир не отодвинется от нас и не превратится в некую иллюзию? Не знаю, как ты, но я хочу именно этого.

Саманта посмотрела на Мэтта в упор. У нее перехватило горло, и она на несколько секунд лишилась способности озвучивать свои мысли. Да, она любит его. Да, она его вожделеет, нуждается в нем. Да, она хочет все то, чего хочет он, хотя цена всего этого может оказаться для нее слишком высокой.

Если разобраться, она мысленно ответила на все его вопросы, хотя не произнесла ни слова. Ну а поскольку говорить она не могла, ей оставалось лишь обвить его шею руками и прижаться губами к его губам. Вспыхнувшая в ней страсть превратилась в костер, когда он ответил на ее поцелуй, подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Любовь победила все – страстная, бездумная, сводящая с ума любовь.

Безответный вопрос: «Что ты тут ищешь?» – приобрел, казалось, совсем иное значение.

Яркие лучи полуденного солнца заливали кухню, по которой расхаживала Саманта, облаченная, по ее собственному выражению, в любовь Мэтта. Она и впрямь чувствовала собственное тело, некое энергетическое поле, оставшееся после их занятий любовью. И на Мэтта, она знала, их физическая близость подействовала точно так же. Она видела это по его глазам, когда он исподтишка бросал на нее взгляды, желая убедиться в том, что она все еще здесь. Она также видела в его глазах немой вопрос: так ли сильно ты хочешь меня, как я хочу тебя. Это не говоря уже о том, что он все время старался держаться ближе к ней, как если бы мысль о том, что они физически отделены друг от друга, была для него невыносима.

Она точно это знала, поскольку испытывала те же самые чувства, а ощущения от его прикосновений были еще слишком свежи, и ей…

Саманта вскрикнула от неожиданности, когда дверь ранчо распахнулась и в дверном проеме возник силуэт человека. И этот человек настолько походил на Мэтта, что она, как ни приглядывалась, не заметила ни малейшего различия между ними.

Это явление настолько ее шокировало, что она, забыв обо всем на свете, лишь переводила взгляд с одного мужчины на другого. У незнакомца были такие же темно-русые волосы и светлые глаза, как у Мэтта, и столь же привлекательные черты лица и полные губы. И он обладал точь-в-точь таким же сильным мускулистым телом, которое так часто возлежало на ней, когда они с Мэттом занимались любовью.

Осознав это, она от изумления приоткрыла рот и снова тихонько вскрикнула.

Между тем двойник Мэтта со злобой в голосе произнес:

– Она все еще здесь? Ах ты, ублюдок!

Гневливые нотки в его голосе до такой степени напоминали некоторые интонации Мэтта, что Саманта, отстранившись от Мэтта, переводила взгляд с Мэтта на его двойника, поскольку ни на что иное не была способна.

– Да, ублюдок… такой же, как ты.

Саманта округлила глаза, когда двойник Мэтта расхохотался, после чего, наклеив на губы улыбку, заявил:

– Странное дело, но твое признание не принесло мне того удовлетворения, на которое я рассчитывал. Но все-таки мне хочется, чтобы ты знал, что я ответствен за два благородных деяния, которые совершил. Впрочем, оба эти деяния оказались ошибкой. В любом случае спасибо тебе, братец, что сказал мне правду и избавил от ненужных иллюзий на твой счет, которые иногда меня посещали. Ты действительно ничем не лучше меня.

С этими словами он повернулся и вышел из прихожей через ту самую дверь, которую распахнул ударом ноги всего несколько минут назад.

Близнецы!

Пораженная этим открытием, Саманта пробормотала себе под нос:

– Теперь я понимаю, почему он всегда выходил сухим из воды после ограбления банков.

Слишком поздно сообразив, что она проговорилась, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь, Саманта посмотрела на Мэтта и увидела, что тот округлил от удивления глаза.

– Итак, ты узнала мою тайну. Действительно, банки грабил мой брат-близнец, но до сих пор о его существовании не подозревала ни одна живая душа, в то время как я обеспечивал алиби. Ну, Саманта, быть может, ты откроешь мне теперь свою тайну? Зачем ты рылась у меня в столе? Что надеялась там найти? Возможно, нечто такое, что объяснило бы тебе, какую роль играл в этих ограблениях я?

– Возможно.

– Но кто ты? И что тебе от меня нужно?

– Ты знаешь, что мне нужно.

– Нет, не знаю.

Саманта не без смущения в голосе произнесла:

– У тебя свои секреты, а у меня – свои. Но теперь я понимаю, как вам с братом удавалось проворачивать ваши дела и уходить от ответственности.

Не потрудившись подтвердить или опровергнуть ее заявление, Мэтт спокойно сказал:

– По-моему, настало время выяснить, что ты от меня скрываешь.

Поколебавшись, Саманта ответила:

– Я не та, за кого ты меня принимал. Не девочка для танцев и развлечении из салуна.

– Ну, это для меня не новость.

– Я приехала сюда, надеясь раздобыть улики, связывающие тебя с ограблением банков, ибо другим детективам не удалось этого сделать.

– Почему ты на это согласилась? Надеялась получить награду?

– Деньги не имеют к этому никакого отношения.

– Тогда зачем тебе это понадобилось?

– Хотела доказать, что, несмотря на свой пол и возраст, могу работать не менее эффективно, чем детективы из агентства Пинкертона.

– Ты работаешь на Пинкертона?

Удивлению Мэтта не было предела.

– Тебе этого не понять…

– Возможно. Да плевать я на это хотел. Теперь я знаю, кто ты, чем занимаешься, какие чувства испытываешь. Из чего напрашивается вывод, что все, происходившее между нами, было хорошо продуманным и просчитанным действием с твоей стороны. Полагаю, ты готова на все, чтобы добыть необходимые тебе сведения.

– Это не так, Мэтт.

– Может, да, а может, нет. Знаю точно лишь одно: ты лгала мне е первого дня нашего знакомства. Я же не смог распознать лжи и увлекся тобой. Более того, из-за тебя я готов был пожертвовать доверием брата и любовью доброй хорошей женщины.

– Мэтт послушай меня…

– Нет уж. Я наслушался тебя досыта. Теперь пора действовать.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что тебе надо убираться отсюда. – Жесткие линии пересекли в нескольких местах красивое лицо Мэтта. – Ты вынюхала то, что хотела. Так что можешь отправляться к своему Пинкертону и объявить, что ты расколола орешек, о который другие детективы обломали зубы.

– Ничего из того, что ты сказал, не имеет теперь для меня смысла, Мэтт. Мне нужно…

– Ты получила всю необходимую информацию, которую собиралась у меня выудить. Как ею распорядиться – дело твое.

– Но я не хочу…

Понимая, что сейчас она завершит фразу словами «от тебя уезжать», Саманта неожиданно задалась вопросом, а так ли это. Кто знает, насколько глубоко увяз Мэтт в трясине уголовных дел и почему он защищает брата, который, судя по всему, терпеть его не может?

– Ты начала: «Но я не хочу…» Чего ты не хочешь? Уезжать отсюда? – резко, как удар хлыстом, прозвучал заданный Мэттом вопрос. – Ты это собиралась сказать, не так ли? Но истина заключается в том, что ты не прочь разузнать, почему никто не догадывается, что у меня есть брат-близнец. Полагаю, вопрос о родственниках обязательно всплыл бы, когда ты в очередной раз попыталась бы навести меня на разговор о моей семье. Но теперь загадка разрешилась, и ты в курсе, что у меня есть брат-грабитель. Если разобраться, ты, сама того не ведая, больше интересовалась им, а не мной.

– Для начала я просто хотела установить, в этих ли краях обитает преступник, и занялась тобой, когда поняла, что ты что-то скрываешь.

Услышав ее прямой и честный ответ, Мэтт поджал губы, помолчал и уже более мягким тоном сказал:

– Поезжай. Твоя лошадь уже оседлана и ждет тебя.

– Оседлана, говоришь?

– Думал, ты не откажешься отправиться со мной на верховую прогулку. Вот и заседлал ее. – Тут Мэтт неожиданно рассмеялся, и его резкий громкий смех до такой степени напомнил Саманте смех другого Мэтта, что она невольно попятилась. – Езжай. Пора тебе сматываться отсюда!

Саманта отреагировала на командные нотки в его голосе гордо вздернутым подбородком. Итак, он сказал ей, чтобы она убиралась. Но ведь этот тип, как ни крути, преступник. И она должна проследить за тем, чтобы правосудие в данном случае восторжествовало. Саманта, ни разу не обернувшись, вышла на улицу, вскочила на лошадь и пустила ее рысью. Но если бы обернулась, увидела бы в дверном проеме Мэтта, смотревшего ей вслед.

Стоя в дверях ранчо и глядя на удалявшуюся по тропе в облаке пыли фигурку всадницы, Мэтт испытывал ощущение огромной душевной пустоты. Хотя правда наконец выплыла на поверхность, все его чувства словно отмерли. Как выяснилось, томные взгляды, которые Саманта с самого начала исподтишка бросала на него в «Трейлз-Энде», и несомненная, казалось бы, заинтересованность, продемонстрированная ею по отношению к его особе – все это была ложь. К тому же, ложь хорошо продуманная и просчитанная. Саманта с холодным сердцем претворяла в жизнь свой тщательно разработанный план, вполне достойный профессионального сыскного агента. Следовало признать, что в такого рода деятельности она проявила себя очень неплохо.

Мэтт вошел в дом и захлопнул за собой дверь. Интересно, использовала ли она аналогичную стратегию с Пинкертоном, чтобы убедить последнего в своей компетентности? Так ли вела себя с другими мужчинами, как в случае с ним, Мэттом?

Нет, не может этого быть!

Впрочем, относительно Саманты он ни в чем уже не был уверен.

Расхаживая по полутемной комнате и размышляя, Мэтт пришел к не слишком лестному для себя выводу. Он позволил Саманте использовать его, потому что воспылал к ней страстью. Увы, не ему, а Такеру придется первым пострадать из-за проявленной им слабости.

В следующее мгновение он подумал, что вне зависимости от отношения к брату он просто обязан предупредить того о грозящей ему опасности.

Через несколько минут Мэтт вышел из дома и вскочил на лошадь. Бедное животное сплошь покрылось пеной, когда он, проскакав галопом немалое расстояние, отделявшее ранчо от заброшенной хижины в лесу, где жил его ближайший родственник, соскочил на землю. Приближаясь к домику, он проявил привычную уже осторожность: то есть передвигался тихо, а на случай не слишком дружественного приема вынул из кобуры и поставил на боевой взвод револьвер. Мэтт не знал, как встретит его Такер, но все-таки надеялся, что тот согласится его выслушать. Хотя бы этого он, Мэтт, заслуживал.

Разумеется, он не смог бы досконально объяснить Такеру все причины произошедшего с ним, особенно факт предательства по отношению к нареченной невесте и верной подруге. Но предупредить Такера об опасности и объявить, что, несмотря на разное воспитание и выбранные ими разные жизненные пути, он не считает себя лучше, Мэтту было вполне по силам. Это Такер уж точно сумел бы понять.

Набрав в грудь побольше воздуха, Мэтт влетел в хижину брата.

Никого!

Но Мэтт не сомневался, что братец все еще пребывает на территории ранчо, поскольку большая часть его вещей находилась в домике. Интересно, где он сейчас и чем занимается?

С минуту Мэтт обдумывал, как ему быть дальше. Потом вздохнул и уселся на топчан – ждать.

Гоня лошадь галопом по прерии, Такер не особенно задавался вопросом, куда направляется, пока не увидел вдалеке ранчо «Серкл-О». Тут его мысли приобрели совершенно определенное направление, и он перевел лошадь на шаг. В данной ситуации требовалось подумать, не действовать, повинуясь мгновенному импульсу. Он должен был изыскать способ, как рассказать Дженни правду о себе и внушить ей, что Мэтт вовсе не тот человек, за которого она его принимает, поскольку изменил ей с городской женщиной.

Странное дело, но он не находил для себя большой радости в этой миссии. Как ни крути, Мэтт считался «хорошим» старшим братом, достойным всяческого доверия и работавшим с утра до ночи, чтобы освободить семейное ранчо от долгов и наладить на нем жизнь. По неизвестной причине какая-то часть сознания Такера безумно хотела, чтобы все именно так и было.

Но Мэтт не стоил Дженни. Да и он, Такер, тоже.

Странное дело, прежде он никогда не думал о себе как о человеке нестоящем. Просто он выбрал путь наименьшего сопротивление в стремлении обеспечить содержание себе и матери, которая, впрочем, частенько выливала и не смогла оценить его усилий.

Не удивительно, что при такой жизни ему не довелось встретить столь цельную и честную женщину, как Дженни. Он даже не верил, что такие существуют в реальности.

Неожиданно Такеру пришла в голову запоздалая мысль, что его жизнь, возможно, сложилась бы совсем по-другому, если бы он встретил ее или подобную ей раньше. Но эта мысль не стоила ни гроша, поскольку все получилось как получилось и изменить что-либо было невозможно.

Интересное дело: разговаривая с Дженни, он совсем не думал а сексе с ней.

«Но это не так», – поправил себя Такер. Он, конечно, думал о сексе, но меньше всего, ибо другие аспекты ее личности оттесняли такого рода мысли на задний план. Но это вовсе не означало, что он ее не вожделел. Такеру хотелось обладать ею столь глубоко и всеобъемлюще, чтобы находившееся у нее внутри добро хотя бы в малой степени передалось ему. Он хотел, чтобы ее добродетель стала частью его самого.

Он многого хотел от нее.

Но она любила Мэтта.

Его лошадь остановилась в тот момент, когда Такер осознал, что у одолевавших его проблем есть только одно решение. Он должен рассказать Дженни о своей двойной идентичности, пока ее не просветил на этот счет кто-нибудь другой. Он расскажет ей всю правду о себе и будет при этом смотреть в ее добрые карие глаза, которые, казалось, способны заглянуть прямо ему в душу.

С мыслью об этом Такер снова дал шпоры коню. Не прошло и четверти часа, как он уже подъезжал к дверям ранчо «Серкл-О».

Дженни услышала топот копыт раньше, чем увидела всадника. Отца дома не было, но она ожидала его приезда каждую минуту и поэтому подбежала к окну. Когда она увидела, что к ранчо приближается Мэтт, сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Милый, любимый Мэтт…

Дженни сделала глубокий вдох и попыталась взять себя в руки. Эмоции, которые она с недавних пор стала испытывать при появлении Мэтта, были ей незнакомы. Предощущение того, что он скоро заключит ее в объятия и поцелует, явилось непростым испытанием для чувств.

Тут она вспомнила, что забыла привести себя в порядок, и устремилась к мутноватому зеркалу. Карие глаза, каштановые, без блеска, волосы, бесцветное, в общем, лицо… Боже, какая же она заурядная и какой он, Мэтт, красавчик! Правда, он говорил, что когда смотрит на нее, перед его взором возникает совсем другой – чистый и прекрасный образ. И она ему верила, поскольку его ясные глаза просто не могли лгать.

Стук копыт раздавался уже совсем близко, и Дженни, встрепенувшись, сорвала с себя фартук, торопливо разгладила руками выцветшее серенькое платье из дешевого ситчика и поспешила к двери. Стоя в дверном проеме, она приветствовала широкой улыбкой слезавшего с коня своего нареченного жениха, который, торопливо привязав животное к коновязи, устремился к ней.

В следующее мгновение улыбка исчезла с губ Дженни – слишком строгое и серьезное выражение лица было у гостя. Девушка инстинктивно поняла, что он приехал сообщить нечто важное, и не без страха задавалась вопросом, какого рода могли быть эти сведения.

Без всякой преамбулы Мэтт осведомился:

– Отец дома, Дженни?

– Его сейчас нет, но он может вернуться с минуты на минуту, – ответила девушка и с надеждой в голосе спросила: – Ты приехал поговорить с ним?

– Нет, я приехал поговорить с тобой, но для этого нам необходимо уединиться. Мне нужно… хм… кое-что тебе рассказать.

Надежды Дженни растаяли без следа. Строгость и серьезность предназначались ей.

– Сейчас я заседлаю твою лошадь, и мы ненадолго отъедем, чтобы поговорить наедине.

Настроение у Дженни окончательно испортилось, когда Мэтт через несколько минут подвел к крыльцу оседланную лошадь.

Дженни, несмотря на то, что носила платье, вскочила на лошадь по-мужски, верхом, и они с Мэттом некоторое время ехали молча, пока впереди не замаячила знакомая им поляна, где они и остановились, после чего Мэтт помог ей слезть с седла. Дженни не подозревала, что у нее по щекам текут слезы, пока Мэтт не спросил:

– Почему ты плачешь, Дженни?

Он продолжал держать ее за талию, дожидаясь, когда она заговорит.

– Плачу? – Пришедшая в крайнее смущение Дженни сделала попытку вытереть слезы рукой. – А я даже не почувствовала. Я хотела сказать, что…

Неожиданно тяжело вздохнув, Дженни посмотрела на него в упор и прошептала:

– А ведь я догадывалась, что рано или поздно это случится. Когда ты обнимал меня на этой поляне, мной вдруг овладели слишком сильные чувства, и я поняла, что такой мужчина, как ты, не может испытывать ничего подобного – во всяком случае, по отношению ко мне.

Мэтт покачал головой, но ничего не сказал, и Дженни продолжила:

– Раньше, когда ты целовал меня, я чувствовала себя довольно спокойно и считала, что так будет продолжаться вечно. Я выйду за тебя замуж, буду уважать тебя и любить все то хорошее, что есть в тебе, не ощущая какой-то особенной страсти. Но вот все волшебным образом изменилось, и я обрела в твоих объятиях совершенно новые чувства, которые никогда не надеялась испытать. Я наконец поняла, что такое вожделение, страсть и жажда физической близости.

Воспользовавшись возникшей секундной паузой, Мэтт уже хотел заговорить, но Дженни ласково запечатала ему ладонью рот.

– Молчи, не надо ничего говорить. Я обещала, что всегда буду с тобой честна, и мне пришлось это рассказать. Но ты вовсе не обязан говорить мне, что испытываешь то же самое. Проблема в том, что это я внушила себе представление об идентичности наших эмоций. Тогда, на поляне, мне почему-то показалось, что ты чувствуешь так же, как я, и даже, возможно, еще сильнее и глубже. И решила, что мы наконец достигли такой стадии отношений, когда нас связывает не только давняя дружеская и душевная близость, но еще и подлинная страсть.

Он привлек ее к себе и прошептал:

– Дженни, умоляю, позволь мне рассказать тебе…

– Я же говорила: не надо ничего объяснять. Я и так все поняла. Ты нашел себе другую женщину.

– Нет!

– Но ты приехал, чтобы поговорить со мной наедине. А это может означать только одно…

Он покачал головой:

– Это может означать все, что угодно. И не обязательно то, о чем ты думаешь. Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы отрицать силу своих чувств по отношению к тебе. Ты, Дженни, для меня как глоток свежего воздуха. Каким-то образом тебе удалось сделать из меня цельного человека, разительно отличающегося от того пустого эгоистичного субъекта, каким я был всю свою жизнь.

– Ты никогда не был эгоистом!

– Нет, был. Да еще каким! Но я не хочу причинять тебе душевную боль. Кому угодно – только не тебе. Мне невыносимо видеть, как свет уходит из твоих глаз, когда ты плачешь. Я бы хотел, чтобы он лился вечно.

– Повторяю, тот свет, что в моих глазах, предназначен одному тебе.