Текст книги "Я Т М 2 (СИ)"
Автор книги: Елена Звездная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Абсолютно ничего…
Под проливным дождем, не пытаясь даже убежать, я смотрела на того, кто уже стоял, одной рукой придерживая разбитое в хлам горло, второй обнажив кинжал, и ничего не могла сделать.
Ни-че-го.
И я видела приговор в его глазах, я видела вены, проступившие на руке сжимающей кинжал, я отчетливо понимала, что меня сейчас прирежут… но я даже не шевельнулась.
И когда император шагнул ко мне… я продолжала стоять, все так же молча глядя на него, и думая, что лучше бы посмотреть в небо… в последний раз.
До моей смерти оставался всего один шаг.
Я это понимала. Я это осознавала. Я ничего не могла с этим сделать.
Как в кошмарном сне. Когда ты стоишь, не в силах даже пошевелиться.
И вдруг внезапно, совершенно неожиданно, твой убийца замирает, изумленно глядя на свою грудь. Грудь, на которой так кошмарно завораживающе, как цветет только смерть, расцветает алый цветок крови…
Изаму рухнул. Сначала на колени, потом на бок, почти беззвучно хрипя и заливая кровью мокрую террасу…
Едва ли я это заметила.
Я стояла, глядя на асина затянутого в черное так, что были видны только глаза.
Но я знала эти глаза.
Я знала этот взгляд.
Я слишком хорошо знала своего монстра.
– Жива? – глухо спросил он.
Я улыбнулась.
Все так же шел дождь, с деревьев, как опадающие по осени листья, валились шиноби из охраны императора. Сам император содрогался в агонии на деревянном полу террасы… А я стояла, смотрела на своего монстра, и не могла перестать улыбаться.
Мое кровавое сюрреалистичное счастье…
***
Из поместья императора Чи унес меня практически на руках. Я пыталась возразить, но хватило одного его взгляда, чтобы я попросту заткнулась, прижимаясь к нему, и не желая думать ни о чем вообще.
Гонка по императорскому лесу, среди падающих дронов, флайтов, шиноби из охраны, стражей императорского дворца. И казалось весь мир летел к чертям, но мне было хорошо, как никогда. Просто хорошо. Просто потому, что он рядом.
Для меня он был рядом, даже когда время от времени оставлял одну, стремительно расчищая путь. Мой смертоносный монстр. Неизменно побеждающий, неизменно возвращающийся, неизменно снова прижимающий к себе монстр.
Когда он усадил меня во флайт, стало даже как-то грустно, от ощущения потери его прикосновений. Не знаю, как Чи это понял, но едва взлетели, он стянул перчатку с правой руки, схватил за руку меня, переплел наши пальцы, сжал… И я отчетливо поняла – мне больше вообще ничего не нужно. Кроме ощущения его руки, сжимающей мою ладонь, кроме понимания, что он рядом, кроме него…
– Я люблю тебя, – прошептала, даже понимая, что у меня нет никакого права говорить ему это.
Но на мои слова, Чи отреагировал, не скрывая собственной глухой рвущей изнутри боли:
– Мне хуже, Кей, я без тебя подыхаю.
И его ладонь на миг чуть крепче сжала мою ладонь. Мое счастье. Мое абсолютное счастье. И ничего больше не хочется. Ничего. Просто вот так лететь рядом с ним, пусть и в пропасть, но рядом. Не задавая вопросов, не думая о будущем, не спрашивая, без слов, в маленькой вселенной нашего счастья.
***
Мы летели долго. Достаточно долго, чтобы я, даже не отрывая взгляда от Чи, определила направление полета – космопорт контрабандистов. Адзауро собирался в очередной раз просто избавиться от меня. Кажется, у него, как у типичного яторийского социопата, появилось новое увлекательное хобби – сначала меня спасать, а потом от меня избавляться.
– Чи, – позвала я, когда он пошел на снижение.
– Не говори ничего, – сдавленно попросил он, – просто ничего, Кей.
А я не могла. Не могла больше молчать. Не смогла удержаться от вопроса:
– Ты ее любишь?
Адзауро ударил по тормозам. Флайт тряхнуло с такой силой, что от травм спасли лишь ремни безопасности. Резкий поворот штурвала, и вместо базы контрабандистов, мы рухнули где-то в лесу, сломав несколько веток в результате падения.
Включилась тревожная система, замигали датчики, раздался звук второй сирены, похоже у нас полетели еще и стабилизаторы, но мы не обратили на это внимания. Ни я, ни он.
Адзауро откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и сидел несколько секунд, пытаясь сдержаться, успокоиться, или я не знаю, что… мне хватало лишь того, что он продолжал держать меня за руку, и я не знала, как сказать ему о том, что мне этого достаточно… Мне больше вообще ничего не нужно.
А он.
Он повернул голову, посмотрел в мои глаза и тихо произнес:
– Я дышу тобой, Кей. Я живу тобой, Кей. Я готов сдохнуть, только бы знать – что ты жива, что ты живешь, что у тебя все хорошо. Ты спрашиваешь, люблю ли я ее? Как, Кей? Как я могу любить кого-то, когда не справляюсь с собой, не справляюсь с тем, что меня неумолимо тянет к тебе. Когда по ночам я как в бреду шепчу твое имя, сдерживая крик…
Он судорожно выдохнул, отстегнулся, склонился надо мной, прижав мою руку к своей груди, и прошептал:
– Для тебя с самого начала все это было игрой, заданием, работой, а для меня… для меня давно нет разницы, где ты и где я. Я чувствую себя частью, просто частью тебя, у которой нет даже шанса, быть с тобой рядом. А ты рискуешь собой, Кей, бездумно, без оглядки, наплевав на собственную жизнь и не отдавая себе отчета в том, что пусть и лишенный возможности быть рядом, я схожу с ума от тревоги. Я ведь живу тобой, Кей. Я тупо живу только тобой с того момента, как увидел.
Он отстегнул меня, рывком пересадил к себе на колени, сжал, зарываясь лицом в мои волосы, согревая дыханием шею, и прошептал… медленно убивая словами.
– Я никогда не верил в любовь. Я не верю в нее и сейчас. Потому что это не любовь, Кей, это что-то чудовищное. Это выворачивает душу наизнанку, это разбивает реальность на острые осколки, и они впиваются в сердце, оставаясь там глухой болью неудовлетворенной потребности. Ты моя потребность, Кей. Ты моя самая важная потребность. Ты мой воздух, ты моя еда, ты мой сон… Это уже не любовь, Кей, это хуже смертельной болезни. Это мания. Это что-то неправильное, нездоровое, страшное… И я действительно монстр, Кей. Ублюдочный малодушный монстр, который вколол тебе фолиевую кислоту с витаминами, вместо контрацептива.
Я замерла.
Он выдохнул совершенно без чувства вины:
– Прости.
Сжал чуть крепче, и зло продолжил:
– Подлый поступок, я знаю. Я знал и тогда. Я прекрасно отдавал себе отчет в этом… но я не смог поступить иначе. Не сумел. Намеревался, планировал, просчитал все… и не смог. На что-то надеялся… На что?!
Хриплый стон и озлобленное:
– А теперь мне нужно как-то собраться с силами, не сдохнуть, увидев презрение в твоих глазах, и отпустить. Снова.
Я сидела, ощущая тепло, надежность и силу его объятий и… О каком презрении может идти речь, если я понимала его как никто другой?! Я тоже не смогла. Стояла на террасе под дождем, осознавала всю логичность, разумность и необходимость убийства императора и… ничего не смогла делать.
А вот сейчас смогла.
– Не отпускай меня, – тихо попросила, почти без надежды что услышит и послушает, – все что угодно, только не отпускай меня.
И ощутила, как он перестал дышать. Как на миг замерло его сердце. Как забилось затем, в бешенном сумасшедшем темпе, и с его губ сорвалось хриплое:
– Кей, ты осознаешь, что сейчас сказала?
Я не стала отвечать на его вопрос, задала встречный:
– А ты?
Он резко отстранился от меня, схватил за подбородок, заставляя запрокинуть голову, и встретить его пристальный, испытывающий, проницательный взгляд.
Несколько безумных долгих тянущихся вязкой патокой секунд…
Любимый мужчина, вглядывающийся в мои глаза, и, кажется не способный осознать, что в них увидел.
И хриплый вопрос моего монстра:
– Ты останешься со мной?
– Да, – едва слышно прошептала я.
Он сглотнул и уточнил:
– После… всего этого?
– Да…
Мне казалось, я слышу, как его сердце начинает биться все быстрее и быстрее, почти на грани безумия.
– Кей, – его черные глаза как два магнита – притягивали и пугали одновременно, – я могу остаться без всего, Кей. Без денег, положения, рода… И мне плевать на это, понимаешь? Мне уже давно и на все плевать, но ты… ты, Кей, нужен ли я буду тебе, если потеряю абсолютно все?
Я улыбнулась. Просто улыбнулась, я не знала, как это объяснить, я едва ли могла подобрать слова, я не умела красиво говорить, все, что я могла, только честно признаться:
– Я не хочу жить без тебя.
Он вновь перестал дышать, а я… я призналась и в том, за что мне было стыдно:
– И я боюсь, что люблю тебя меньше, чем ты, потому что этап «сдохнуть, только бы знать – что ты жив, что ты живешь, что у тебя все хорошо», давно пройден, Чи, мне этого мало. Я хочу быть с тобой. Не важно кем. Не важно в каком статусе. Просто с тобой. Просто рядом. Просто ощущать свою ладонь в твоей и тихо подыхать от счастья, потому что ты мое счастье, ты и только ты.
Несколько секунд Адзауро молча смотрел на меня, а потом просто сжал в объятиях.
Не было никаких поцелуев, не было красивых моментов, не было ощущения счастья – на нас надвигалась буря перемен, но нам было плевать. Нам было на все плевать, потому что мы были рядом, мы были вместе… в сравнении с этим все остальное стало мелочью. Просто несущественной мелочью.
Правда еще один вопрос Чи мне все же задал:
– Он сделал тебе больно?
– Кто? – удобнее устраиваясь на груди моего монстра, переспросила я.
– Тот, кого я, к моему искреннему сожалению, убил слишком быстро, – ровно пояснил Адзауро.
Отстранившись, заглянула в его черные застывшие глаза, усмехнулась и сообщила:
– Чи, когда все это закончится, я нарисую тебе медальку с надписью «Единственный». Намек понят?
И улыбнулась, когда он резко, но с явным облегчением выдохнул.
– Ты монстр, – укоризненно покачала головой. – Чи, а если бы даже и да, это бы имело какое-то значение?
Он вздохнул, явно не желая в принципе говорить об этом, но все же признался:
– Я сделал тебе больно. Не подумал, не ожидал что я единственный, в целом мало о чем думал в тот момент, кроме желания обладать тобой. А император Изаму был известным и умелым любовником. И…
– Ммм, – коварно протянула я, – то есть, задавая вопрос «Он сделал тебе больно?», ты имел ввиду вопрос «Насколько приятно тебе с ним было?».
Чи посмотрел на меня с насмешкой, и вполне резонно заметил:
– Глупо было бы подразумевать подобный вопрос, учитывая, на каком этапе я застиг развитие ваших отношений.
И пересадив на пассажирское сиденье, он заботливо пристегнул меня, а затем поднял воздух частично поврежденный флайт.
А я… у меня слов не было.
– То есть если бы я получала удовольствие, ты бы со свечкой постоял и поучился что ли? – возмутилась я.
– Не передергивай, – отрезал он.
Я не передергивала, я пребывала в шоке.
– Ты… ты…
– Сделал тебе больно, и чувствую себя последней мразью из-за этого. Ты вообще видела, сколько крови осталось на простыне?
Помолчав, я выдохнула:
– Ты монстр.
– Твой, – мягко, но более чем непреклонно поправил Чи.
– Мой, – тихо согласилась я.
Он протянул ладонь и сжал мою руку.
Пронзительное чувство безумного счастья, и что-то новое, возникшее между нами, разделенное на двоих, соединившее нас двоих, волшебное ощущение, в котором больше не было места одиночеству.
***
– Я тебя уничтожу! Я выем твои глаза! Я отдам твой труп на растерзание воронам! Я расшвыряю твои кости всем уличным псам!
Такой экспрессии не ожидала даже я.
Прекрасная Асэми, оправдывающая свое имя даже в гневе, рвала и метала, а Чи Адзауро созерцал ее бешенство, выжидательно улыбаясь. О, это была страшная улыбка, пугающая внушительным спектром последствий, и сестре императора следовало бы это понять.
Но она не понимала. Известие о разрыве помолвки она восприняла не просто с истерикой – с яростью особы принадлежащей к избранному богом императорскому роду, который на Ятори считался фактически наследником всего божественного. Но это было глупо. Очень глупо. Безумная мешанина гнева, оскорбленного достоинства, тщеславия и угроз… и ей следовало остановиться, едва она упомянула мое имя.
Даже я, наблюдающая за происходящим через видеокамеру, ощутила этот тяжелый немигающий взгляд Акихиро, гарантирующий незабываемые последствия для той, кто посмел угрожать мне.
– Итак, – произнес он тихим, но жутким, страшным, вымораживающим все чувства, безотчетно вызывающим ужас голосом,– это была ты.
Асэми замерла.
В единый миг до нее дошло, что перед ней сидит не покорный слуга ее венценосного брата, а монстр. Смертельно опасный монстр.
– Я, – все так же тихо продолжил Чи, – запретил тебе каким-либо образом передавать императору информацию о гаэрской переводчице. Я. Запретил.
Она отшатнулась. Взметнулся шелк традиционных халатов, принцесса едва не споткнулась на своих гэта, и с трудом удержала равновесие.
– Ты нарушила мой запрет, Асэми, – тон становился холоднее с каждым словом.
Казалось, сейчас вовсе поползет изморозь по стенам.
И Асэми это почувствовала. Рухнув на колени, принцесса прижалась лбом к полу и торопливо зашептала:
– Прошу простить мне мой проступок, господин. Пожалуйста, прошу простить, господин Адзауро.
Или я чего-то не знала о Ятори, или… я чего-то не знала о Ятори.
А потом началось светопреставление.
Акихиро позвонили и сообщили, что было совершено нападение на дворец императора. Погибло свыше полутора тысячи шиноби и был убит император. Никто не мог понять, как это произошло. Донесение за донесением. Одна версия хуже другой. Полторы тысячи шиноби, взлом охранных систем, уничтожение всех записей на камерах. По расчетам специалистов, для столь массированного нападения потребовалось не менее двух тысяч асинов, но определить кто они, откуда, и каким образом перемещение такого количества человек прошло незамеченным, не мог никто.
И на всей Ятори имелись всего два человека, которые знали правду – я и мой монстр.
Но правду я не сообщила даже Исинхаю. К тому времени, мои уже почти нашли меня, как выяснилось, похищение организовали те, о ком я сразу и подумала – Астероидное братство. Если конкретнее – клан Летящая комета. И это было их последнее преступление – Удав и, как это не удивительно, Багор, подобного им не простили. Зачистка прошла жестко, в духе Зоопарка, негласным руководителем которого был Удав, и с применением последних разработок разведслужб Гаэры.
К ночи неофициально была выдвинута версия об организации покушения младшим наследником империи, но только неофициально – потому как едва ли нормальным было посадить на престол того, кто жестоко расправился с родственником.
Вот так, с легкой руки моего монстра, тот, кого я недавно одарила воображаемым другом, стал императором Ятори, а дело с нападением на дворец замяли. И так как новый император был крайне признателен своему первому министру, который собственно и поддержал его назначение, то дело с разрывом помолвки император Миюки тоже замял, и получил назад свою сестру с формулировкой: «Не оправдала ожиданий».
Вероятно на другой планете, все это едва ли прокатило бы, но не на Ятори. Здесь, реальной властью обладал глава кабинета министров, то есть Адзауро, а титул императора фактически означал главенство над религией, и только. И если при императоре Изума это было «не только», император держал политику под собственным контролем, то новый император Миюки – покорно последовал традициям.
Но это был тяжелый день.
Тяжелый для меня, судорожно кусающей губы, меряющей пространство спальни Чи нервными шагами, отслеживающей все новости и съемки переговоров, тяжелый для него – сумевшего договориться со всеми, извернуться ужом, заставить заткнуться недовольных и сохранить двусмысленность ситуации, тем самым поставив императора Миюки в полную зависимость от себя.
И когда Адзауро, уставший и сохраняющий невозмутимое выражение на лице, по-моему, уже исключительно усилием воли, вошел в спальню, я ожидала, что он просто рухнет на постель. Учитывая, что полторы тысячи шиноби уложил именно он, я в целом не представляла, как Чи все еще держится на ногах.
Увы, своего монстра я явно плохо знала.
– Та-а-ак, – запирая дверь и меняя невозмутимость на полную предвкушения усмешку, от которой мне стало даже немного не хорошо, протянул Адзауро, – с мелочами закончили, переходим к самому главному.
И он плавно шагнул ко мне так, что сразу стало ясно, что для него главное.
– Чи, ты на ногах едва держишься, – почему-то отступив, и это было какое-то интуитивное отступление, заметила я.
– О, Кей, ты меня сильно недооцениваешь, – он начал медленно расстегивать рубашку, скинув пиджак небрежным жестом, – знаешь, сколько времени у меня секса не было?
Черт, я не хотела этого знать.
– Намекну, – и он перешел к расстегиванию манжет, – с того момента, как сразу после, мне пришлось мотаться по всей столице Дженеры, разыскивая не в меру прытких уже не девственниц.
– Ты искал меня всю ночь? – потрясенно спросила, как-то неожиданно обнаружив, что в попытке отступить, дошла до стены и отступать больше было некуда.
На губах Адзауро играла все та же пугающе-маникальная ухмылка монстра, дорвавшегося до самого вкусного, но вот он подходит в притык, полуобнаженный, жилистый, весь словно созданный из стальных жестких мышц, его руки упираются в стену по обе стороны от меня, и глядя мне в глаза, Чи едва слышно выдохнул:
– Я искал тебя всю жизнь.
И если я думала, что этот сложный день подошел к концу, то я ошиблась. Очень-очень – очень сильно ошиблась.
Адзауро начал с поцелуев, и я лишь судорожно вздохнула, когда он сжал меня, продолжая целовать все так же жадно, безумно, бесконечно. Тысячи поцелуев, или один бесконечный, то алчный, то сминающий, то пронзительно нежный – я потерялась. Потерялась во времени, потерялась в нем, потерялась в себе.
Я думала, что он устал? Он не устал. Ни капли. Ни на йоту. Ни на грамм. Ни на атом.
Он дорвался! До меня. До возможности быть со мной. До осознания, что я хочу быть с ним. И потому страсть, которая ощущалась почти в воздухе, словно наэлектризовав все вокруг, приобрела неторопливую уверенность в том, что жертва этой самой страсти уже никуда не денется.
Он целовал жадно, и вместе с тем неторопливо, словно наслаждался вкусом моих губ, вкусом моей кожи, вкусом меня, вкусом возможности обладать мной. И при этом, он словно балансировал на грани, на самом краю бездны, не позволяя себе окончательно сорваться вниз. Зато уверенно и умело ввергая в нее меня.
Я задыхалась, теряя ощущение пространства и не понимая, в какой момент мы переместились от стены, до постели. Я выгибалась навстречу его ласками, захлебываясь стонами и собственным криком, я горела, сгорала, полыхала как спичка, но на все мои молчаливые просьбы остановиться, хотя бы на минуту, секунду, мгновение – ответом мне были неумолимые глаза моего монстра, гипнотизирующие, мерцающие нежностью и беспощадностью одновременно, вспыхивающие удовольствием каждый раз, когда я снова срывалась на крик.
Когда-то я ненавидела свое тело – это было до Чи.
Когда-то мне казалось, что сотни операций лишили меня чувственности – это было до Чи.
Когда-то я считала себя холодной и сдержанной – это тоже было до моего монстра.
На моем теле не осталось кожи, которую лишили бы ласки, ничего, что не горело бы от поцелуев, и практически ни капли стыда, потому что совести у моего психа не было, запретных зон тоже, а вот желание заставлять меня захлебываться от стонов, присутствовало в избытке.
Сумасшествие из прикосновений и поцелуев, вихрь космической нежности, неумолимость и непреклонность метеоритного дождя, и улыбка, которую я ощущала, когда он целовал мое тело. А когда его пальцы добрались туда, куда он сам все еще, кажется, не собирался вовсе, последней моей мыслью было: «Надеюсь, тут хорошая звукоизоляция».
Я сорвала голос. Я горела, взмокшая, обессиленная настолько, что едва ли смогла бы сейчас встать, я умоляла его остановиться, к дьяволу гордость, ее не осталось. Крик переходил в стон, стон в крик, в какой-то момент я уже едва ли могла даже говорить, вновь опадая на смятые простыни. Я почти умирала, взлетала, падала, умирала снова, но останавливать это безумие Адзауро не собирался вовсе – он вошел во вкус.
Это я подыхала уже вообще без сил, а он только вошел во вкус.
Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все!
И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях.
И уже где-то на грани потери сознания, я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения экстаза, взрывающихся звезд в моих глазах, и неумолимости маниакального удовлетворения, в его.
Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом, мгновенно собственническим жестом прижав к себе, за окном занимался рассвет.
За открытым окном!
Открытым!
– Ты монстр, – хрипло прошептала я, не имея сил даже пошевелиться.
– Ммм, – протянул Чи, медленно скользя пальцами от моей груди и ниже, – я монстр, да. И у тебя проблемы, Кей.
– Это еще почему?– не поняла я.
Адзауро мягко сместился, и накрывая мои губы поцелуем, прошептал:
– Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд?
– Да ты издеваешься! – не сдержалась я.
В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум.
– Я даже извинюсь, – скользя губами по моей шее, уведомил Чи, – как-нибудь… потом…
Я сдохну.
От удовольствия, похоже, но сдохну.
***
Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.
На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением:
– Не скучай, я скоро вернусь.
– Провались к демонам! – от всей души пожелала ему.
И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах, нежно поцеловали на прощание.
***
Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ, и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Болело вообще все. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при этом – это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли – счастливая улыбка с них не слезала.
Чи вернулся, когда я допивала чай.
Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал:
– Привет, любимая.
Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени.
– А, мне никогда не нравился императорский фарфор, – сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.
***
Безумное ощущение счастья…
Безумие в ощущении счастья…
Сумасшествие, разделенное на нас двоих…
И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, ничего кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться, и не хотели останавливаться. И не важно что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем – главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное ощущать его присутствие рядом.
Мы не досыпали – нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира, и строили свой, личный, для себя.
А потом что-то пошло не так.
Сначала я списала это не переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки.
Но в одно утро, я едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной.
Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги, вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная.
Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.
И вот тогда побледнела я.
Радость? Какая к чертям радость?! Меня сковал ужас.
– Срок? – задыхаясь от тревоги, спросила я.
Я очень боялась, что доктор скажет именно:
– Шесть недель.
– Твою мать! – на гаэрском выдохнула я.
Доктор понял меня не правильно, и тут же начал вещать о том, что материнство это великое благо и дар богов, что я должна быть счастлива, что в рождении дитя заложена сама сущность женского существования…
Но это врач.
А мой монстр понял меня мгновенно:
– Сколько ты выпила в ту ночь?
Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора, о формировании яйцеклетки, и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать следующие вопросы:
– Что конкретно Астероидное братство использует для погружения в анабиоз? Какой яд и в каких количествах использовали во время похищения?
Если бы только это, но еще была гадость, которую влил в меня убитый император Изаму.
***
Когда Чи выставил врача и вернулся, я лежала на боку, обнимая живот и давилась слезами.
– Кей, – Чи сел рядом, не сдержался, рывком пересадил меня к себе на колени, обнял. – Мы справимся
Я обняла его, прижалась мокрым лицом к его плечу, и перечислила:
– Яд, анабиоз, возбуждающее средство и аллергия на него. Император решил, что я S-класс и дозу использовал убийственную. Мне страшно…
– Я рядом, – он прижал меня к себе крепче.
Он был рядом, но сказать, что он нервничал – не сказать ничего. Таким бледным, отравленным тревогой, я еще не видела его.
– Чи, – позвала, вглядываясь в его лицо с отсутствующим взглядом.
– И я как маньяк, дорвался, – кажется, он ненавидел себя в этот момент.
Боже, он себя винил.
– Чи, я же не была против, – прошептала, пытаясь хоть немного переключить его с чувства вины.
– Ты – была против, – он сжал зубы, на лице отчетливо проступили желваки, – ты умоляла меня остановиться много раз, а я…
– А ты монстр, – не знаю почему, но вдруг улыбнулась.
– Да уж, – прошипел Адзауро, – ненасытный монстр.
– Неутомимый, – поправила я.
Он посмотрел мне в глаза – напряженный, злой, причем по большей части на себя, виноватый, нервный.
– Чи, я сильно сомневаюсь, что занятия любовью могли повредить ребенку.
– Я выясню, – мне казалось, он ненавидел себя в этот момент.
– Факторы риска я перечислила, – вот эта фраза далась с трудом.
– Разберемся, – уверенно ответил он.
И почти сразу:
– Я постараюсь не трогать тебя.
Это было забавное заявление, учитывая, что он уже трогал меня, что мы оба, кажется, едва ли могли существовать без этих прикосновений, без тепла наших тел, без возможности переплести пальцы, чтобы еще раз ощутить – мы рядом. Я и мой… монстр.
И теперь мы, кажется, семья. Я, он, и кто-то совсем крохотный внутри меня… и как же страшно осознавать, что ему уже могли повредить. Момент, когда я захотела позвонить Удаву и узнать подробности уничтожения остатков Летящей кометы, и в то же время… я вдруг поняла, почему не смогла убить императора Изаму. Потому что внутри меня уже билась жизнь, а когда внутри тебя жизнь, ты вдруг начинаешь ценить все другие жизни…
– Что по делу императора? – тихо спросила.
Адзауро усмехнулся, прижал мою голову к своей груди, и, целуя мои волосы, ответил:
– Разве может один двадцати восьмилетний пацан, не особо напрягаясь убить полторы тысячи шиноби из императорской охраны?
Я улыбнулась, посмотрела на него, и прошептала:
– Нет, это немыслимо.
Чи ответил самодовольно-загадочной усмешкой, и произнес:
– Да, ты оказала мне большую услугу, сильно занизив представление обо мне у окружающих.
– Я старалась, – вообще без тени серьезности, заверила его.
Он наклонился к моим губам, и нежно поцеловал. Очень нежно. Очень заботливо. Очень бережно. Потому что впереди нас ждала битва уже совершенно другого уровня – битва за нашего ребенка.
И простой эта битва не была.
Мне не повредил алкоголь, не повредил однократный прием обезболивающих, не особо повредил даже анабиоз, но возбуждающее средство нанесло сокрушительный удар.
Когда стало ясно, что кроха внутри меня на грани между жизнью и смертью, я сильно пожалела, что не убила Изаму сама. Вот сейчас бы убивала. Долго, мучительно, максимально жестоко. Но не факт – боюсь, не смогла бы. Просто не смогла бы.
И все что мне оставалось – лежать, обнимая живот и ждать. Принимать лекарства, витамины, гормоны и… ждать, молясь о лучшем.
Чи не подпускал ко мне никого, кроме врача.
Кормил практически сам, помогал, когда меня рвало, даже купал сам, осторожно, бережно, с любовью в каждом прикосновении. И я бы чувствовала себя счастливой, самой счастливой на свете… но тревога не отпускала.
Обоснованная, резонная, удушающая тревога. Было так тяжело, ждать, надеяться, стараться не думать о плохом и снова ждать, ждать, ждать…
***
Когда Чи ненадолго уходил, я включала сейр, просматривая новости. У Леи Картнер родился сын, у них все было хорошо.
А вот у Сейли Эринс нет.
В один из вечеров, раздался звонок от нее, и едва я ответила, узрела феноменальное – Сейли перчила мороженное. Ведерко судя по цвету ванильного мороженного, Эринс уверенно превращала в нечто несъедобное, потому что помимо черного перца, сейчас обильно сыпящегося на сладость из черной перечницы, там так же находились черные оливки, зеленые оливки, какой-то рыбный паштет, варенье из жгучего красного перца и что-то еще, я даже не смогла определить, что.
– Ты офигеешь, но я беременна! – уведомила меня Эринс, отшвыривая перечницу.
Швыряла она метко, S-класс, это такой S-класс, в смысле они очень меткие, так что в результате отшвыривания перечницы, раздался чей-то стон, явно вызванный соприкосновением с данным деревянным предметом.
Но Сейли, судя по всему, было абсолютно плевать на это.
– Исинхай сказал, – продолжила он, зачерпнув ложкой то, что уже не было мороженным и отправляя в рот, прошипела она. – Исинхай! Как тебе?
Я не сдержала улыбку.
– То есть ты знала! – сделала неутешительный вывод Эринс.
Вспомнив о том, как я это узнала, просто улыбнулась шире, и намекнула:
– С каких пор у тебя появились столь извращенные пристрастия в еде?
Сейли посмотрела на меня, потом на то, что она ела, в итоге, осознав, тяжело вздохнула и тут же снова пришла в ярость:
– Ладно, проехали, вы все трусы, Гэс и даже Багор в особенности, а Исинхай вместо того чтобы нормально сказать, подсунул мне медосмотр. Но знаешь, что реально, ржавый навигатор, бесит?!
