Текст книги "Королева Риррел"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7
ОШИБКА

Прошло двое суток с той ночи, когда в храм принесли пленника. И все это время я мучилась бессонницей, а потому обратилась к своим запискам, которые начала вести почти сразу после возвращения. Толстая книга в кожаном, запертом на замок переплете, шершавые страницы… С удивлением я смотрела на собственный почерк: он менялся не только с возрастом, но и от настроения, причем почти до неузнаваемости. Поэтому мне нетрудно было относиться к своим записям так, словно мне в руки попала чужая рукопись, и с соответствующим настроением читать их. Я то и дело обращалась к первой странице, где причудливые завитушки украшали заглавные буквы моих размышлений: «Мы не одиноки… Бесконечность думает и чувствует вокруг нас… Сейчас, когда мир снова готов перевернуться, я свято верю в это, так же, как и в свое имя.

Меня зовут Шайса. Еще в юности в одной из древних книг мне удалось найти его толкование: „судьбоносная“ или „вершительница судеб“. Когда я любуюсь светом голубой звезды, взывая к своей прекрасной далекой сестре, и вспоминаю все, что произошло со мной, то все больше укрепляюсь в мысли, что назвали меня так не случайно.

Неслучайным было и то, что в этот бесприютный мир я явилась незваной гостьей, и прошло много времени, прежде чем смогла полюбить его. Какую цену готова я заплатить за эту любовь?

Свет Келлион разливается по зимним равнинам, пронзительно вспыхивает на пиках гор, тает между лесных заснеженных деревьев… Он отражается в моих глазах, с мольбой обращенных к небу. Свет далекой звезды подобен песне, которая проникает в самое сердце, и кажется, что мне понятен ее язык. А впрочем, может быть, все это лишь грезы, которые всегда приходят зимой – именно тогда воспоминания оживают и ведут меня дорогами прошлого.

Я редко делюсь с кем-нибудь своими воспоминаниями: от этого пустеет душа. Но иногда чувствую облегчение, и приходит легкокрылая свобода, потому что больше не нужно нести этот драгоценный груз одной».

Так начинались мои записи. Они доставляли мне горькую радость встречи с друзьями – потерянными или погибшими. Я смогла написать даже о Рейдане, хотя чернила расползались по странице от слез. По просьбе Хэйсоа я сделала несколько географических описаний, уточнявших наши карты, и рассказала о заколдованном замке детей Кольфиара, о разбойниках Дугонского леса, об острове Бэй-Тасан и о Человеке-рыбе. Со слов Чи-Гоана (где он сейчас? жив ли?) я упомянула о племени бертмед, кочующем по пустыне за Лю-Штаном. Удивительно, но в этих записях не было ни слова о Келлион. Со времени возвращения в храм для меня многое изменилось, в том числе и отношение к моей Звездной сестре. Не то чтобы я потеряла веру, напротив, нисколько не сомневалась в том, что Келлион сморит на нас с небес. Но после странствий по миру священные обряды утратили для меня прежнюю торжественность и больше не заставляли трепетать мое сердце. Я не оспаривала у других сестер право зажигать чашу с голубым огнем, а если выбор падал на меня, делала это без души. Я уже мысленно не обращалась к Келлион, боясь не выдержать упрека: ведь это было не чем иным, как предательством – моя готовность променять ее сестринскую любовь на любовь мужчины. Я вернулась в храм, но чувствовала себя оскверненной.

Иногда ночью мне снились странные сны: будто я снова стала маленькой девочкой и поднимаюсь на высокую гору… Подъем очень труден, но я карабкаюсь изо всех сил, потому что от этого зависит моя жизнь. На вершине меня встречает голубое сияние, туманное, но слепящее. Не выдержав этого света, я закрываю глаза, пячусь назад, оступаюсь и… лечу в пропасть. Просыпаясь в холодном поту, я думала: это Келлион снова не позволила мне приблизиться к истокам голубого огня…

Одна из страниц начиналась вопросом, написанным крупными буквами: «Где находится храм?» Потом шли выдержки из древних книг, в которых говорилось на эту тему. Одни ученые считали, что храм расположен в неком труднодоступном месте, куда не ступала нога человека. По утверждениям других, это место не в обычном мире, а в другом измерении. И никому так и не удалось привести убедительные доказательства в пользу своей точки зрения.

Еще один вопрос так же занимал меня, а потому был подчеркнут: «Зачем в храме совершают жертвоприношения?» Много лет назад я, как и все юные сестры Келлион, верила, что одна из нас, самая достойная, после обряда посвящения отправится на встречу со своей Звездной сестрой. А потом мне стало известно следующее: эта встреча подразумевает смерть – одну из нас просто должны были убить в подземелье храма. Это привело меня в такой ужас, что я решилась на побег.

Спустя некоторое время после того, как я вернулась, у нас с Хэйсоа состоялся разговор.

– Мне тоже приходили в голову мысли о страшном обряде, – сестра тяжело вздохнула. – Не бывает обрядов, возникших на пустом месте. Наверное, в древности он имел какой-то смысл. Сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Хорошо, что кроме нас, никто не знает об убийствах в подземелье: не стоит пугать бедных девочек.

– Но если бы знать, на кого падет жребий, можно было бы спасти жертву, сделать так, чтобы она покинула храм…

Хэйсоа покачала головой.

– Спасая одну, мы тем самым угрожаем жизни других. Разве у нас есть право выбора? Лучшее, что ты можешь сделать, – молчать и не пугать бедняжек.

И я молчала. По словам Хэйсоа, в древних книгах нет ни слова об этом обряде – так в моих записях после этого вопроса появилась пустая страница.

Леденящая мысль о жертвоприношениях вернула меня из прошлого к настоящему. Последний разговор с управительницей очень встревожил меня. Она угрожала, дав понять, что если я не соглашусь ей помогать, с Висой случится что-то ужасное: Сияющая нашла мое слабое место и собирается сыграть на этом. Что же делать? Я посмотрела на керато, безмятежно спящую у моих ног. Она всего лишь зверь, а я – человек и несу за нее ответственность, потому что своими руками застрелила ее мать, напавшую на нас с Рейданом в лесу. Я вырвала керато из привычной среды, приучила жить в неволе, заперла в стенах храма. И теперь обязана придумать, как защитить ее, ведь Виса на древнем языке храма Келлион означает «сестра»…

Этой ночью я решила, что медлить нельзя. Надев на керато поводок, я вместе с ней тихонько выскользнула за дверь.

Мы шли по пустынным коридорам храма, освещенным факелами, вдетыми в кольца на стенах, и наши тени, кажущиеся гигантскими, то падали нам под ноги, то, раздваиваясь, крались за нами.

Чтобы меньше возможности было нас услышать, я повела Вису через балкон. Ночь стояла по-летнему светлая. До появления Келлион оставалось еще несколько месяцев. Но и сейчас потоки серебристого звездного света лились на башню, окруженную площадками с резными оградами и двор, огороженный высокой глухой стеной. Что там, за этой стеной? Когда я возвращалась в храм, то видела лишь темный клубящийся туман.

По винтовой лестнице мы спустились в подземелье – я освещала путь голубым огнем, зажженным на моей ладони. Мы прошли круглый зал со светильником, свисающим с потолка на тяжелых цепях, – на этом месте я впервые ощутила силу Келлион. Потом потянулись темные коридоры – иногда не нужно было широко раздвигать руки, чтобы коснуться обеих стен, покрытых влагой. Голубой огонек отвоевывал у тьмы лишь небольшой полукруг впереди.

Казалось, наш путь длился целый час. Мне было страшно, и даже Виса прижималась к моему колену теплым боком. Я никогда не была в этой части храма. Наверное, страшные жертвоприношения происходили где-нибудь здесь. Но сейчас мне нужно было оказаться именно в таком глухом месте, где никто бы не помешал исполнить задуманное.

Вдруг откуда-то из темноты раздался человеческий голос. От страха я едва не задохнулась: сначала мне пришла в голову мысль, что это призрак одной из жертв бродит в подземелье. Но голос был мужской, и язык был мне не известен. Пленник! Конечно, обеспокоенная судьбой Висы, я совсем забыла о нем. Оказывается, его бросили именно сюда, в самую дальнюю, самую страшную часть подземелья.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Что вам от меня нужно? Я хочу пить!

Вдруг я поняла, о чем идет речь – узник говорил на языке Лесовии, правда, с каким-то странным акцентом. Когда-то на нем ко мне впервые обратился Рейдан… Воспоминания заставили мое сердце взлететь на качелях – от счастья обратно к боли. Но сейчас у меня не было времени на переживания, и я на цыпочках двинулась вперед.

Наконец мы с Висой оказались в небольшом гроте с низким потолком. Керато с любопытством следила за моими приготовлениями. А мне следовало сосредоточиться, собрать Звездную силу воедино, чтобы отправить Вису прочь из храма. Хэйсоа учила меня перемещать предметы в избранную точку, этот фокус отлично получался со всякими кувшинами, тарелками и даже стульями, но с живыми существами я еще не пробовала. У меня все получится – потому что просто не было другого выхода.

Перемещение с помощью голубого огня – сложное искусство. В храме им владеют лишь искательницы, да и те должны сначала пройти курс обучения, после которого в голове каждой остается карта. Те места, где уже побывал кто-либо из сестер, навсегда связаны с храмом и с каждой из нас невидимыми нитями. Когда ты мысленно вызываешь карту, они загораются перед глазами голубыми огоньками, похожими на светлячков. Достаточно коснуться нужного огонька, и начнется перемещение. Что касается темного пространства, окружающего огоньки, то оно соответствует местам, где еще никто не бывал. Туда можно отправиться наугад, и некоторые искательницы делают именно так, чтобы зажечь на карте новые огоньки. Но это опасно: перемещение может закончиться пропастью, или лесным пожаром, или падением с горы. Поэтому когда перед искательницами стоит задача разведать новые края, они отправляются в самую дальнюю известную им точку, а дальше, на юг или север, на запад или восток, следуют своим ходом. Вот почему ремесло искательницы – самое опасное и требует серьезной подготовки.

Сосредоточившись, я осторожно провела правой рукой вокруг сидящей Висы. Керато склонила голову набок, да так и замерла в этой позе. Теперь надо было вызвать карту. Левой рукой я заставила темное пространство перед моим лицом зажечься голубыми огоньками: вот Лесовия, вот Большой Базар, вот село Кромельчики, а вокруг должны простираться густые непроходимые леса – родина моей Висы. Сильная и ловкая кошка, она снова научится охотиться, возможно, отыщет себе пару. В любом случае, это будет лучше, чем погибнуть здесь от злого умысла. Я протянула руку к пульсирующей точке. Голубое мерцание, окутавшее неподвижную Вису, уже начало струиться по направлению к карте. И тут я услышала крики, разносящиеся по подземелью.

– Здесь кто-то есть!

Быстрые шаги нескольких человек приближались к нашему убежищу. Крики ли пленника привлекли внимание стражниц, или кто-то из шпионок обнаружил, что одной из сестер нет в спальне посреди ночи, – по какой-то причине в храме подняли тревогу. Надо было заканчивать перемещение керато – другого случая могло и не представиться.

Голоса раздавались совсем близко. Я быстро сжала голубую точку в кулак, и Виса мгновенно исчезла. И только тогда я поняла, что натворила в спешке: голубая точка, куда должна была отправиться Виса, больше не пульсировала. Зато какое-то колебание воздуха было заметно в стороне – почти за пределами карты. Это значит, что я по ошибке промахнулась и переместила Вису неизвестно куда!

Силуэт одной из стражниц мелькнул в коридоре. Только чудом она не заметила голубое свечение. Я погасила карту и осталась в полной темноте. Потом, крадучись, выбралась из грота, на ощупь миновала какой-то коридор и свернула в первый попавшийся закуток. Прижавшись к холодной стене, я решила переждать облаву.

Чье-то дыхание едва не заставило меня вскрикнуть. Я была здесь не одна! Убедившись, что шаги стражниц удаляются, я осторожно засветила на ладони огонь Келлион и увидела молодого мужчину, с изумлением уставившегося на меня. Чтобы он не закричал, я поспешно прижала палец к губам.

Пленник выглядел сейчас хуже, чем два дня назад. Он был очень бледен, болезненно щурился на свет, а ссадины на лице и теле превратились в страшные синяки.

– Кто ты? Откуда? – спросила я на языке Лесовии.

– Меня зовут Эстрил, – ответил мужчина и закашлялся.

Это был нехороший признак – начиналась болезнь, которой не избежать в сыром холодном подземелье. Я едва удержала порыв броситься и поддержать его: не стоит при первой встрече пугать его излишней заботой.

– Эстрил? Красивое имя.

– На моем языке это означает «подснежник», – снова закашлявшись, пояснил пленник, попытавшись улыбнуться.

Я удивилась. Как странно: назвать мужчину по имени цветка! Подснежники я видела лишь однажды, в Лесовии. Этими белыми, похожими на звездочки цветами были усыпаны все кочки в весеннем лесу. Подснежник – смелый цветок. Ведь он первый тянется к солнцу, когда остальные растения еще боятся холода… Но стоит нарвать себе букетик, чтобы украсить волосы, как хрупкие стебли тут же обвиснут, цветки станут вялыми. Подснежник не живет в неволе. Я взглянула на пленника: ему, действительно, приходилось здесь очень туго.

– Ладно, Эстрил… Я попытаюсь чем-нибудь помочь тебе. Попробую принести воды и что-нибудь поесть.

– Постой! – пленник беспомощно рванулся ко мне всем телом, но подняться так и не смог. – Не оставляй меня здесь одного! Если у тебя есть оружие, лучше убей меня. Я схожу с ума в этой темноте. Объясни мне, где я, что со мной сделают.

Глаза мужчины, в темноте показавшиеся янтарными, смотрели на меня умоляюще. Мне стало очень жаль его, и я присела рядом прямо на холодный камень.

– Ты в храме Келлион, Эстрил. Что касается твоей участи… Боюсь, ничем не могу тебя порадовать. Но если ты убедишь сестру-управительницу, что живым ты принесешь больше пользы, чем мертвым, у тебя будет шанс выжить.

– Храм Келлион? Где это? – с любопытством спросил Эстрил. Удивительно, он никак не отреагировал на мои слова о его участи. Но на вопрос, который он задал, я сама не знала ответа… А пленник продолжал спрашивать:

– Как я сюда попал? Мне показалось, или в самом деле… Эти женщины… Они что, умеют перемещаться в пространстве?

– Некоторые из нас умеют.

– А ты?

– И я, – нехотя ответила я.

– Поразительно… И как это происходит? Вы действительно можете оказаться в любом месте, где захотите?

– Не совсем. Это место должно быть на нашей карте. Иначе можно попасть… В сердце горы, например. Или на дно океана. Перемещаться вслепую нельзя. О-ох! – вдруг застонала я, схватившись за голову. Я вспомнила о Висе: мне оставалось только молить Келлион, чтобы та исправила мою невольную ошибку и не позволила Висе погибнуть. Пусть она попадет в какое-нибудь гостеприимное место!

– Что с тобой? – спросил узник.

Его участие так тронуло меня, что я рассказала ему историю с керато. Он внимательно слушал, потом спросил:

– Так ты можешь и других перемещать?

– Да.

В вопросе Эстрила мне послышалась надежда, поэтому я быстро добавила:

– Но не проси меня помочь тебе. Отправив Вису, я лишилась части своей силы. Должно пройти время, пока она восстановится. Надеюсь, к этому времени ты будешь жив. А теперь я попытаюсь принести тебе поесть. Кстати, меня зовут Шайса. Это означает «вершительница судеб».

– Шайса, ты родилась здесь, в храме? – почему-то спросил Эстрил.

– Никто из сестер не родился в храме. Мы все родом из разных стран, где нашли нас сестры-искательницы. Моя родина – это далекие горы Венексы.

– Венексы… – выдохнул пленник, как будто я принесла ему благую весть.

Оставив его, я осторожно прошла по коридорам подземелья и незамеченной вернулась в свою комнату. А ведь пленник так и не ответил на мой вопрос: откуда он. «Сестре-управительнице, однако, он все расскажет», – грустно подумала я. Но неужели где-то есть такое место, где люди умеют летать, словно птицы, а ученые знают все о далеких странах? Неужели не весь мир канул в невежество с уходом Звезд?

Девушка исчезла вместе с голубым сиянием, Эстрил снова остался в полной темноте. Пусть даже он оказался бы в сердце горы, на дне океана, в логове хищных зверей – только бы не этот звук капающей воды, истязающий его слух! Но Эстрил вовремя опомнился. Допустим, он выберется из этого странного места… Храм Келлион! Сам того не желая, он совершил открытие: ни о чем подобном не писали ученые Аникодора от древности до наших дней. Но попасть сюда обычным способом, похоже, нельзя. Цель его поисков здесь, и даже если его не убьют ни Сенат, ни люди Ортега, он сам сгорит от стыда: нельзя отказываться от поручения в полушаге от завершения, от щедрой награды. Только как сделать этот полушаг?

Эстрилу приятно было сознавать, что он не ошибся в истолковании документа. Все сходилось: девушка с указанными приметами родилась в Венексах. Ей, наверное, лет двадцать – так что возраст тоже совпадает.

Итак, ее зовут Шайса… А она, действительно, хороша – манускрипт, описывая приметы девушки, лишил ее портрет жизни. Там не говорилось ни о порывистых взмахах ресниц, ни о прозрачном румянце на скулах, от которого голубые глаза приобретали глубину и таинственный блеск, ни о стройном, но женственном теле, от которого исходил пленительный аромат неизвестных благовоний. Решительный, открытый взгляд делал ее более юной, а складка на лбу, когда она хмурила брови, заставляла казаться старше. Весь облик девушки дышал весенней чистотой – даже ее странное имя звучало, как ветер, гуляющий по озимым полям.

Как не похожа она на Алиссу! Нет, разумеется, Эстрил по-прежнему считал жену самой красивой женщиной на свете. Ему нравилась ее спокойная ленивая грация и томность, капризно сложенные губы, даже ее надменность… Алисса была создана быть красивой – и больше ни для чего. Такими были все женщины из знатных семейств Аникодора. Лишенные права заниматься государственными делами, считавшие любую работу занятием для простолюдинок, они окружали себя красивой, роскошной скукой, в которой однообразно текли их годы. У них было достаточно времени, чтобы холить тело, борясь со старостью, чтобы выведать тайны ублажения мужчины… Они берегли лицо, скрываясь под накидками, не позволяя коснуться себя ни ветру, ни солнцу, ни чужому взгляду. Они берегли и свой ум, не утруждая его науками. Эстрил любил жену, но знал, что ему, молодому, пытливому ученому, с ней не о чем говорить.

Шайса была совсем другой. Она не пыталась казаться ни робкой, ни томной. Эстрил сразу понял: перед ним человек, привыкший самостоятельно принимать решения, привыкший не только полагаться на себя, но и брать ответственность за других. И это несмотря на замкнутую жизнь, которую она вела здесь.

Что такая девушка делает в этом мрачном месте? По своей ли воле она здесь находится? Быть может, Эстрил сумеет уговорить ее, и тогда они вместе покинут храм. Шайса наверняка еще вернется в подземелье: молодой человек заметил, что она смотрела на него с интересом и жалостью. А женская жалость, как всем известно, порой оборачивается гораздо более сильными чувствами. Вот это была бы удача! Что ж, если нужно, он прикинется влюбленным – завоевать сердце затворницы будет несложно. Эстрил поморщился: неужели он способен на подлость? Но ведь в дальнейшем ему придется поступить с этой девушкой еще хуже… Ортег был прав, предупреждая его: сомнения опасны. Он не будет сомневаться – решение принято. Магический жезл Огня рано или поздно окажется в его руках, и тогда Алисса забудет свой оскорбительный, надменный тон. Судьба этой чужой девушки – вполне приемлемая плата за такое торжество.

Глава 8
ЧЕРНЫЙ СМЕРЧ

Небольшой отряд путешественников пересекал пустыню, ветер, скользивший по песку, зализывал их следы. Крепкий, приземистый бурай с огромной головой, маленькими тупыми глазками и коротким поросячьим хвостом, тащил по барханам тяжелую телегу, груженную всяким скарбом. На телеге сидела пожилая чернокожая женщина, ее одеждой была длинная полоса льняной ткани, которой жительницы пустыни оборачивали все тело, набрасывая конец на голову вместо капюшона и закрепляя на поясе. Рядом с ней сидела одетая точно также молоденькая девушка лет пятнадцати. Кудрявый бородатый мужчина в длинной лю-штанской рубахе из темно-коричневого шелка вел бурая под уздцы. Впереди, невесомо ступая по песку, шла женщина. На ней была невзрачная одежда, какую носят крестьянки от Лесовии до правого берега Дугона.

Почти месяц прошел с того дня, как Готто и Роут покинули свой дом на холме. Они без всяких приключений добрались до Мидона. Дроан хотела обнять дочь, но Роут спокойно и холодно отстранилась. Старая женщина заплакала, но не смела больше подходить к дочери. Юная Хэл тоже дичилась своей старшей сестры, которая словно и не замечала ее присутствия. Тем не менее, они все вчетвером погрузились на корабль господина Кроса, который с попутным ветром за трое суток домчал их до Лю-Штана.

Готто был уверен, что дом родителей Чи-Гоана ему придется разыскивать в одиночестве. Сменив рубаху, он вышел во двор гостиницы, где они остановились. К его удивлению, Роут уже ждала его там. Женщина была все в той же нелепой крестьянской одежде, уродовавшей ее стройную фигуру, но Готто заметил, что волосы она причесала особенно тщательно.

Роут привела его к огромному особняку, окруженному садом. Крыши из ярко-красной черепицы спускались несколькими уровнями и причудливо загибались по краям. Оскаленные пасти неизвестных существ с ярко-розовыми высунутыми языками украшали конек. Белоснежные стены были оплетены вьющимися растениями с огромными сиреневыми цветами.

Готто и Роут прошли пальмовой аллеей и оказались у крыльца. Вход в дом стерегли мраморные крылатые ящеры – наверное, скульптор изобразил бэй-тасанов, которые в прежние времена часто входили в свиту Хозяина побережья.

– Пожалуй, тебе не стоит со мной идти, – с сомнением произнес Готто. – Неизвестно, как его родители встретят нас. У нас печальные новости.

Он не стал добавлять: «Ведь именно встреча с тобой положила начало всем бедам их сына». Но Роут поняла и опустила голову. Потом она решительно поднялась по ступеням и постучала молоточком по металлической пластине у двери. На стук вышел слуга.

– Мы хотим видеть господина Чи-Ратуна, – сказал Готто, стараясь правильно выговаривать слова по-люштански. – Мы принесли ему весть о сыне.

Удивление на миг отразилось на лице слуги, потом он скрылся за дверью. Роут и Готто прождали на пороге довольно долго. Молодая женщина задумчиво гладила мраморную шею бэй-тасана. Наконец слуга вернулся и очень почтительно пригласил их следовать за ним.

Готто украдкой смотрел на Роут, пока они ступали по пушистым коврам, устилавшим полы в комнатах и коридорах. Каково было ей сейчас в доме, куда она должна была войти хозяйкой? Но окаменевшее лицо его спутницы не отражало никаких чувств.

Наконец слуга оставил их одних в просторном зале на втором этаже особняка, откуда из распахнутого настежь окна видно было побережье Горячего моря. По темно-синей глади катились белоснежные барашки волн.

Море! Готто снова остро ощутил тоску по прежним дням – опасным и полным приключений. Но отдаться нахлынувшим воспоминаниям он не успел: внезапно повеяло не то терпкими духами, не то неизвестными цветами, и в комнату вошла невысокая стройная женщина, одетая в черную рубашку, расшитую серебром и жемчугом. Некоторое время она молча рассматривала незваных гостей, а затем вздохнула и начала разговор:

– Вы хотели видеть господина Чи-Ратуна, чужеземцы? Мой муж скончался год назад. При его жизни вам не стоило бы являться в этот дом с вестями от Чи-Гоана. Чи-Ратун проклял своего сына. Чи-Гоан предал Хозяина побережья, милостивого и всемогущего, он предал и своего отца. Последнее, что мы слышали о нем, – что вместе с какими-то проходимцами он уплыл на «Крыльях бэй-тасана» из устья Дугона. Его корабль видели в Цесиле. Но в дом купца Итаки с грамотой Хозяина побережья явился совсем другой человек. Чи-Гоан был объявлен преступником. С тех пор прошло много лет… Теперь, когда мой муж мертв и разговоры о сыне не могут больше причинить ему боль, я, Най-Гэри, его вдова, выслушаю вас. Девушка, это из-за тебя мой сын поссорился с отцом?

Най-Гэри в упор смотрела на Роут. Вдова Чи-Ратуна была все еще очень хороша собой. Многие поколения рожденных в богатстве отшлифовали ее внешность. Лицо с высокими скулами отсвечивало слоновой костью, на высокий лоб падала короткая челка. В ее косах, двумя кольцами поднятых к вискам, было меньше седины, чем у Роут. Тонкая жемчужная диадема матово блестела в черных волосах.

– Я был другом Чи-Гоана, госпожа Най-Гэри, – торопливо заговорил Готто, заслоняя собой Роут. – Ваш сын… погиб.

– Погиб, – прошептала женщина. – Я это чувствовала. Однажды на рассвете юс-тиун, лучший цветок в моем саду, не раскрыл свои лепестки. Он завял, не успев превратиться в плод. Тогда я поняла, что с Чи-Гоаном произошло несчастье. Девушка, у тебя не было от него детей?

– Чи-Гоан не совершал преступлений, в которых его обвинили, – снова вмешался Готто. – Он не по своей воле отдал корабль. Он попал в плен.

– Как он умер? – перебила его Най-Гэри.

– Чи-Гоан умер, спасая меня, – ответила вдруг Роут. Услышав ее голос после многолетнего молчания, Готто замер с открытым ртом. Най-Гэри бросила на девушку странный взгляд.

– Чернокожая дочь кузнеца-кочевника… Почему надо было тебе появиться в жизни несчастного Чи-Гоана, когда отец уже нашел для него невесту – и не кого-нибудь, а старшую племянницу милостивого и всемогущего Хозяина побережья… Наша семья породнилась бы с повелителем… Когда я валялась в ногах моего отца, умоляя убить меня, бросить на съедение жемчужным ракушкам, только не отдавать в жены Чи-Ратуну, он не слышал моих просьб: ведь я тоже была старшая дочь, и мой брак должен был укрепить положение семьи. Отец взял плеть, которой укрощал необъезженных лошадей и избил меня до полусмерти, а потом три дня держал взаперти на хлебе и воде, чтобы я научилась уважать родительскую волю. Отец знал, что у меня тоже был каприз: один рыбак повадился носить раскрытые раковины-жемчужницы на мой подоконник. А всем известно, что такой подарок может делать только жених невесте… Отец угрожал, что продаст моего возлюбленного работорговцам. И только после того как я поклялась Морской девой, что безропотно выйду замуж за Чи-Ратуна, он всего лишь отправил его служить на один из торговых кораблей. Корабль этот отплывал в день моей свадьбы… Мой отец был разумным человеком и распорядился моей судьбой, как считал нужным. Но я – женщина, а мой сын был мужчиной, и Чи-Ратуну пришлось с ним труднее…

Най-Гэри говорила бесстрастно, и трудно было понять, упрекает она своего отца или одобряет его. Потом она обратилась к Готто:

– Чужеземец, я благодарна тебе, что ты счел своим долгом сообщить матери о ее сыне. Но сейчас ты оставишь меня наедине с этой девушкой. Я ненадолго задержу ее. Слуга проводит тебя в гостиную и принесет еду и напитки.

Около получаса Готто в одиночестве сидел на ковре в гостиной. Перед ним стоял поднос со всевозможными лакомствами и кувшин вина. Налитое в хрустальный кубок, оно отсвечивало на солнце золотом осенней листвы. Обеспокоенный отсутствием Роут, он то порывался идти ее искать, то заставлял себя сесть на место и подождать еще немного. Готто привык заботиться о ней, привык к ее вечной печали и молчанию. Если путешествие через пустыню пройдет удачно, скоро они расстанутся – возможно, навсегда. Готто с удивлением понял, что вовсе не спешит снять с себя бремя ответственности за судьбу этой женщины.

Наконец появилась Роут. Ее лицо было заплаканным, и это удивило Готто больше, чем недавно произнесенные ею слова. Он заметил, что она что-то прячет за воротом рубашки, поглаживая рукой. Но все его вопросы остались без ответа: молодая женщина снова замкнулась в себе.

На следующий день Готто купил телегу и хорошего, послушного бурая. Впервые он увидел этих вьючных животных, когда они с Рейданом и Чи-Гоаном вынуждены были зарабатывать себе на жизнь, путешествуя по южному побережью. Эти малосимпатичные, но безобидные увальни были оттуда родом, однако теперь водились только в неволе. В Лю-Штан их завезли совсем недавно, однако путешественники через пустыню сразу оценили неприхотливость и выносливость взрослых животных.

Когда золотые башни Лю-Штана скрылись в голубоватом мареве, путешественников окружили бескрайние пески – и так день за днем, ночь за ночью. Но глаз Готто-художника и в этом однообразии замечал красоту. Песок на рассвете казался белым, потом становился желтым, оранжевым, бурым и на закате пламенел густо-красным. Горбы барханов сливались в причудливый рисунок; ветер наметал на песке линии, похожие на письмена давно исчезнувших племен… Безжизненную на первый взгляд пустыню населяли неприхотливые существа: огромные жуки с лоснящимися иссиня-черными крыльями, ящерки с золотистыми глазами, змеи, которых Дроан умела замечать издалека. Готто видел, что Хэл оглядывается вокруг с радостным любопытством узнавания. Немудрено: девочка была еще совсем маленькой, когда родители увезли ее в Мидон, и теперь возвращение на землю предков оборачивалось для нее встречей с впечатлениями далекого детства.

Наступил третий полдень их пути по пустыне. Солнце неподвижно стояло в небе, пронизывая раскаленный воздух. Горизонт тонул в мареве, но и так было ясно, что впереди на долгие недели пути тянутся безжизненные пески. Как только Дроан удается замечать на барханах знаки, оставленные ее племенем? Но старая бертмед уверенно указывала, куда вести бурая. Вот и сейчас она окликнула его, указывая на что-то черным пальцем. Поднявшийся ветер отнес в сторону ее слова, поэтому Готто бросил поводья и подбежал к телеге.

– Большой красный камень! Красный – значит юг, большой – значит далеко. Не меньше пяти дней пути.

Действительно, на верхушке бархана лежал красноватый камень величиной с кулак. Дроан вряд ли могла ошибиться в истолковании знака. Готто видел порой, как старая кочевница припадала лицом к найденным камням и о чем-то шепталась с ними. Он не верил, что камни могли отвечать ей, но после этого старая бертмед уверенно сообщала, куда следует идти. Значит, им придется провести в пустыне еще много времени. Что ж, воды и пищи им хватит. Вот только жара стоит изнуряющая. Даже ветер не остужает лицо, а наоборот, дышит на него, как пламя из печи.

– Идем на юг? – Готто пытался перекричать порывы ветра.

– Идти нельзя!

– Что?

– Идти нельзя! Самум! Песчаная буря!

Готто огляделся. Роут уже отвязывала с телеги полог, служивший по ночам палаткой. Вместе с матерью они ловко вкопали в песок шесты. В укрытии поместились все четверо. Бурая пришлось привязать к телеге. Он тревожно хрюкал и метался на привязи.