Текст книги "Королева Риррел"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

В комнате на диване сидели, взявшись за руки, мужчина и женщина. Так сидят, когда ждут чего-то час за часом, день за днем. На обоих блестели странные металлические ошейники. При виде вошедшей сестры черные глаза женщины удивленно расширились; в серых глазах мужчины мелькнула недоверчивая радость.

– Шайса?! – воскликнул он, вскакивая.

Хэйсоа откинула капюшон, и он тут же понял свою ошибку. Черные с проседью пряди вместо каштановых, отливающих золотом волос…

– Ты знаком с Шайсой? – строго спросила его Хэйсоа на языке Лесовии, приготовив руку, чтобы в любой миг можно было обездвижить противника.

– Меня зовут Готто, – представился кудрявый мужчина.

Хэйсоа опустила руку, не веря своим глазам. Готто! Один из спутников Шайсы! Вот так шутка судьбы!

– Шайса в беде, – сказала Хэйсоа, садясь рядом с ним на диван. – Я должна ей помочь. Расскажи мне все, что ты знаешь.

Очень скоро все трое почувствовали себя единомышленниками – имя Шайсы объединило их. Хэйсоа заметила, что чернокожая женщина по имени Роут поначалу грустно взглядывала на Готто, но он крепко прижал ее к себе одной рукой, и она успокоилась. Однако рассказ молодого человека добавил больше вопросов, чем ответов. Ортег, маг Огня, разыскивает Шайсу. Кто он и для чего ему девушка, Готто не знал, а Хэйсоа могла лишь предполагать, что это связано с будущим Риррел. Готто и Роут были пленниками в этом замке. С некоторого времени обращались с ними хорошо, но они чувствовали себя домашней скотиной, которую кормят и холят, чтобы потом зарезать. Ошейники, надетые на них, могли убить их в любое мгновение.

– На каждый скрип двери мы вздрагиваем, – пожаловалась Роут по-люштански, – думаем: это принесли еду или пришли за нами?

– Мне кажется, они держат нас, чтобы как-то повлиять на Шайсу, – задумчиво сказал Готто.

– Я постараюсь вам помочь, – Хэйсоа поднялась с дивана. – Но сначала я должна все выяснить. Где может находиться этот Ортег?

«Удача сопутствует смелым», – Хэйсоа прочитала древний девиз, начертанный на каменной стене над балконом. Это была чистая правда: ее разведка оборачивалась неслыханной удачей. Она понятия не имела, как будет выпытывать у Ортега, хозяина замка, о его намерениях. А тут, подкравшись к кованым дверям, поняла, что за ними идет совещание, на котором все тайны могут раскрыться сами собой.

Двое стражей в белых кольчугах поверх шерстяных туник бросились навстречу высокой синеглазой незнакомке, хватаясь за рукоятки сабель. Но они не успели даже вскрикнуть, когда молния голубого огня ударила обоих, заставив бессильно скользнуть по холодной стене. Стараясь не смотреть на лица, сведенные в тщетной попытке позвать на помощь, Хэйсоа жадно припала ухом к дверям.

Теперь гулкие своды замка были ей на руку. Каждое слово, произнесенное за дверями, было отчетливо слышно, тем более что голос говорившего был низок и мощен, как снежная лавина. А язык оказался знакомым благодаря усердному труду по переводу бумаг, найденных у пленного аникодорца.

– Итак, Гермил вернулся один, – пророкотал говоривший.

– Господин Ортег, у Иелкона большие неприятности, – тревожно звучал молодой голос. – Придется поднимать ниметоны. Если мы промедлим, девушка погибнет. Кроме того, наш посланец вовсе не намерен отдавать ее нам в руки. Произошло то, чего ты опасался, – он ее жалеет.

– Отправляй ниметоны, Кликон. Если надо, отдай распоряжение, чтобы идер поставили еще на два – у нас же есть запасные на восточном плато. Мне плевать на Иелкона – он позволяет себе слишком много самостоятельности. Надо спасти девчонку. Она должна погибнуть только на алтаре Колон – и ни мгновением раньше. За это ты отвечаешь головой.

– Да, господин Ортег.

Хэйсоа вдумывалась в услышанное. Так вот что задумал этот Ортег! Он хочет лишить мир Звездной силы. Древние сектанты действовали так же согласно своей идее. Какая идея движет магом? Но это не важно. Ведь Звездная сила исчезнет, только когда Шайса умрет на алтаре Колон. Или…

– Эй! Кто ты такая?!

Молодой стражник, наверное, совершал обход замка. Увидев Хэйсоа и двух своих неподвижных товарищей, он, не раздумывая, выхватил саблю. Сестра метнула в него Звездный огонь, но навстречу голубому пламени с острия сабли слетел острый ослепительно белый луч. А на крик стражника уже сбегались люди со всего замка. Еще мгновение – и из дверей выйдет Ортег со своим собеседником, они наверняка тоже не безоружны… Хэйсоа вызвала карту перемещения. Она с жалостью вспомнила о Гот-то и Роут, которым обещала помощь. Но им не угрожает немедленная гибель, а позднее она за ними вернется. А сейчас – назад, в храм, пока ее там не хватились. Поймав рукой самый яркий из трепещущих огоньков, Хэйсоа исчезла на глазах изумленных стражников и разгневанного Ортега, застывшего на пороге.

Оказавшись в неком знакомом для любой искательницы пространстве, Хэйсоа уже видела хрустальные башни храма, выраставшие из темного тумана. И вдруг странное сопротивление толкнуло ее назад: храм был закрыт для возвращения. Значит, угрожающие слова управительницы о том, что после самовольной отлучки нельзя будет вернуться назад, были не пустым звуком. Однако ни у кого еще не было повода это проверить. Наверное, Сияющая что-то сделала с картой перемещений.

В пространстве между двумя точками дул сильный встречный ветер. Он закрутил Хэйсоа и бросил ее обратно – в замок Ортега. Там не успели еще опомниться после ее исчезновения, когда прямо перед распахнутыми дверями, ведущими в кабинет хозяина, заклубилось темное облако, из которого синеглазая женщина появилась вновь… Волосы и одежда Хэйсоа были спутаны, как будто она попала в ураган. Нахмуренный Ортег шагнул вперед, поднимая саблю, сверкающую белым огнем идера. Не дав возможности своим недругам остановить ее, Хэйсоа снова вызвала карту перемещений и поймала рукой первого попавшегося голубого мотылька.

Глава 21
ОЗЕРО ЛЮБВИ

Когда я поняла, что спасена, то едва не лишилась чувств. Меня удерживали веревки, но умная Виса осторожным рывком когтей освободила мне руки и ноги. Я сразу же бросилась к Эстрилу: надо было немедленно уходить, пока дикари не опомнились. Однако теребя неподатливые путы и оглядываясь, я заметила, что никто из племени не рискнул поднять глаз. Даже шаман продолжал лежать, распростершись на земле, хотя Виса не причинила ему серьезного вреда. Дикари опасались даже не огромных тигров с горящими светло-зелеными глазами. Белая кошка была их божеством, однажды спустившимся с небес. Божество снизошло до них и явило свою волю, которой никто не смел противиться. Как только Эстрил и Иелкон были свободны, мы вслед за Висой покинули площадку.

Впереди была ночная чаща, возможно, полная диких зверей, да и клыкастые спутники моей Висы не вызывали доверия. Но страшнее человека зверя нет, и поэтому мы уходили, оставляя большую опасность за спиной. Как только страшные столбы для жертвоприношений скрылись из виду, я вдруг почувствовала неудержимую любовь ко всему, что меня окружало. Я вела себя, как девчонка: постоянно бросалась целовать Вису в усатую морду, не обращая внимания на удивленные взгляды тигров, висла на шее у Эстрила, тоже ошеломленного неожиданным и чудесным спасением. Я испытывала злорадное желание пнуть кого-нибудь из этих глупых дикарей в торчащий кверху костлявый зад, но ограничилась тем, что сорвала с одного из них леопардовую шкуру. Надо было чем-то прикрыть наготу, а то Иелкон так и ел меня глазами. Эстрил тоже обзавелся трофеем: он нашел свой охотничий нож, подаренный кочевниками бертмед.

Виса вела нас через лес. Он был совсем не похож на тот, сквозь который мы пробирались на Ловиже: ни папоротников, ни лиан. Высокие, редко растущие деревья были похожи на колонны в величественном древнем храме. Густой лишайник одевал их малахитом на высоту человеческого роста. Земля под ногами, хоть и влажная после вчерашнего дождя, была упругой; кое-где зеленел низкорослый кустарник, да на полянах среди седой от ночной росы травы пламенели пунцовые цветы. Лес был полон жизни: птицы вкладывали в песни всю душу, желтые глаза хищников следили за нами из-за деревьев, мириады разноцветных светлячков вились над нашими головами.

Я не могла поверить, что снова чувствую у своих ног знакомое тепло: Виса не забыла привычку прижиматься ко мне во время совместной прогулки. Однако она выглядела гораздо счастливее, чем во время житья в храме. Свобода даже в чужих краях пошла ей на пользу. Кроме того, один из тигров, великолепный самец, явно был к ней неравнодушен. Похоже, моя сестренка тоже нашла свою любовь…

Под охраной четвероногих спутников наш небольшой отряд устроился на ночлег. Измотанные, пережившие столько опасностей, мы начали засыпать еще на ходу. И теперь я положила голову Эстрилу на колени, расплакалась слезами облегчения и уснула, чувствуя себя, наконец, в покое и безопасности.

На следующий день Виса вывела нас к обширной поляне. Мы еще издалека поняли, что там живут люди: по лесу тянулся дымок от костра, слышался детский плач. Еще одно туземное племя? Конечно, мы голодны и нуждаемся в помощи, но разве благоразумно искать ее у одних дикарей, едва вырвавшись из рук других? Мы с сомнением смотрели, как Виса белым призраком появляется на опушке. Но когда несколько дикарей робко приблизились к ней и замерли в почтительном поклоне, сомнения наши рассеялись.

«Ум-и-пуш» – люди из чащи – как они сами себя называли – были племенем собирателей и рыболовов. Охотники – «ва-у-фа» – принадлежали к числу их исконных врагов. По сравнению с ними ум-и-пуш были почти безоружны: они пользовались только легкими острогами для рыбной ловли, мотыгами, которыми рыхлили землю в поисках съедобных кореньев, и маленькими топориками – с их помощью юноши забирались на самые высокие деревья, чтобы достать плоды. Каждый месяц ва-у-фа устраивали набеги и забирали кого-нибудь из ум-и-пуш в плен, а потом приносили в жертву своим богам – тиграм и леопардам.

Лесные люди были маленького роста – взрослые члены племени не доставали Эстрилу до плеча – и носили лишь короткие юбочки из сухой травы, украшенные у мужчин разноцветными птичьими перьями. Все они были неестественно худы и нескладны, робки и запуганы, как нелюбимые дети. Кожа у ум-и-пуш была темнее, чем у их свирепых соседей, и отливала лиловым оттенком. Темно-лиловые глаза смотрели на нас с несмелым любопытством. Когда мы вслед за Висой появились на поляне, все ум-и-пуш сбились в кучку. Наверное, их особенно напугала леопардовая шкура на моих плечах: она напоминала им о постоянной вражде с охотниками. Мне пришлось сбросить пятнистый наряд, и тогда тихий возглас удивления вызвала моя светлая кожа. Осмелев, две молодые девушки подкрались ко мне на корточках. Одна протянула руку, коснулась моей ноги и тут же отскочила, ойкнув. Я улыбнулась ей как можно более доброжелательно и тоже потрогала ее за плечо. Увидев, что я не рассердилась, дикарка смущенно хихикнула, показав редкие желтые зубы, и вместе с подругой убежала к соплеменникам. Лед был сломлен. Ум-и-пуш расступились, позволяя нам подойти к их очагу.

Лес скудно кормил своих детей. И тем не менее, в руках каждого из голодных гостей тут же оказалась деревянная плошка с темным ароматным варевом. Позже я узнала, что для этого блюда, кстати, питательного и довольно вкусного, собирали пой-пой – длинные глянцево-черные овощи с коричневой мясистой сердцевиной. На вкус пой-пой напоминали тушеное мясо. Настоящее мясо ум-и-пуш в пищу не употребляли.

Они не стали нам мешать и расположились неподалеку. Мне показалось, что у них на все становище – человек на пятнадцать вместе с детьми разных возрастов – было всего две небольшие миски. Дикари ели чинно, не дрались из-за куска. Взрослые не отталкивали малышей, а протягивали им самые сочные куски. Я огляделась в поисках Висы. Но моя сестренка уже ушла вместе со своими спутниками, предоставив нас гостеприимству лесных людей.

Жили ум-и-пуш в маленьких шалашиках из травы. Каждый день женщины заботились о том, чтобы залатать прохудившиеся места. Для нашего ночлега всем племенем сооружали три таких шалаша: мужчины рубили ветки, женщины рвали траву по краю поляны, дети собирали сухую листву для подстилки. Видя, что наша помощь не нужна, мы втроем сидели под раскидистым деревом с длинной красноватой хвоей вместо листьев. Я куталась в шкуру, хотя день был теплый. Мне подумалось, что раньше собственная нагота меня никогда не смущала. Но теперь я смотрела на себя глазами Эстрила. Я видела его взгляд, когда злобные ва-у-фа тащили меня обнаженную на аркане. По-моему, его тогда больше волновала не собственная участь, а то, что тело его любимой женщины выставлено на всеобщее обозрение. Меня забавляла такая скованность, но таковы плоды воспитания далекого и все еще недоступного Аникодора. И теперь я чувствовала, что мое тело принадлежит не столько мне, сколько Эстрилу, и ради возлюбленного я должна его беречь.

* * *

Так мы поселились среди лесных людей. Идти нам было некуда: на побережье нас больше не ждал куот, а если бы он там и находился, отправиться через лес, кишащий хищниками и еще более злобными дикарями, было бы чистым безумием. К вынужденной задержке на пути к нашей цели я отнеслась спокойно: в конце концов, если судьбе будет угодно вернуть с моей помощью миру силу Звезд, она найдет способ это сделать. Эстрил тоже не подавал признаков нетерпения: наверное, он считал так же. Правда, порой какие-то мысли одолевали его. Иногда, натачивая острие деревянной остроги, он ронял из рук топор и замирал надолго, пока кто-нибудь не окликал его. Иелкон тоже вел себя странно. Он замкнулся в себе, из болтуна превратился в молчуна и позабыл все свои забавные ругательства. Жрец Воды частенько теребил свой железный треугольник – «висюльку», как он ее называл. Может быть, он грустил о матери? Когда я искренне призналась ему, что восхищена его мужеством и преданностью, коротышка посмотрел на меня, как на дитя, которое болтает глупости, но ничего не сказал. И я оставила его в покое.

Дикари скоро к нам привыкли, и мы увидели, что за их робостью скрывается веселый, приветливый нрав. Чтобы не быть им в тягость, вместе со всеми мы ходили к речушке, текущей неподалеку, и били в ее водах острогами рыбу. Я научилась отличать съедобные коренья, целыми часами проводя с мотыгой в руках.

Ум-и-пуш говорили не на лающем языке ва-у-фа. Скорее, их язык напоминал щебет птиц и был так прост, что через несколько дней мы научились различать самые необходимые слова. Были у них и песни. В подражание лесным звонкоголосым певунам, юноши свистели и щелкали, рассказывая о своей любви. Девушки отвечали им мелодичным свистом.

В становище было много молодежи, и каждый месяц, в полнолуние, ум-и-пуш играли свадьбы. Одна такая свадьба состоялась через три дня после нашего появления.

Невестой была девушка из другого становища, довольно хорошенькая и стройная для этого племени, с умным, живым взглядом. Девушку звали Лош-лош, то есть Вьюнок. Жених привел ее сам на рассвете, и до заката она как ни в чем не бывало помогала своей будущей родне месить глину для посуды, чистить плоды пой-пой и рыбу. На закате невесту начали обряжать. Жених преподнес ей бусы из ракушек. Все становище ахнуло: девушка обернула их вокруг шеи в пять рядов! Позже нам объяснили, что ракушки, которые собирали на морском побережье, до которого было много дней опасного пути, были самым дорогим подарком. Они же были и своего рода монетой: за пригоршню ракушек можно было выменять великолепный топор или острогу. Юноши пробирались к морю, чтобы набрать ракушек на ожерелье для любимой, и не все возвращались из этого путешествия: кого-то ловили в плен ва-у-фа, кто-то погибал в когтях у хищников. Но каждый жених стремился совершить этот подвиг во имя любви.

Сияющая от гордости Лош-лош перебирала розовые и белые перламутровые ракушки. Сестра жениха принесла из шалаша маленькую закрытую корзиночку, сплетенную из сухой травы. В корзиночке что-то жужжало. Волосы Лош-лош намазали какой-то липкой, сладко пахнущей смолой, потом будущая золовка открыла свою корзиночку, и… в воздух взвились большие, золотистые и разноцветные светлячки. Слетаясь на сладкое, они облепили волосы невесты, скрученные в несколько тугих узелков, и когда стемнело, прическу девушки словно украсила драгоценная сверкающая диадема. Жених взял ее за руку и повел в лес.

Я попыталась расспросить мать жениха – старую, сморщенную женщину по имени Те-те-мар, что означало «куница». Я еще плохо понимала язык ум-и-пуш, мы общались в основном жестами, и о смысле слов старухи я больше догадывалась. Там, в лесной глубине, находилось священное озеро ум-и-пуш – Ни-тим-те, «Озеро любви». Новобрачные проводили на его берегах свою первую ночь. Супруги, чтобы любить друг друга, тоже приходили туда. Воды озера дарили женщине плодовитость, а мужчине – любовную силу. Но главное – Ни-тим-те хранило любовь. Души умерших супругов встречались на его берегах, обретая вечное счастье. А злые люди, не знающие любви, не смогут найти это озеро, сколько бы ни искали. Те-те-мар говорила, а в ее мутных старческих глазах стояли слезы: наверное, она вспоминала, как первый раз ступила в воды Ни-тим-те, а может, мечтала поскорее встретиться там со своим покойным мужем.

Я была растрогана. Ведь сначала ум-и-пуш показались мне совсем дикими. Я думала, они руководствуются только животными инстинктами, а оказывается, эти люди способны придать такую красоту своим отношениям. У нас с Эстрилом тоже было свое озеро – на загадочном Ловиже. Но после рассказа Те-те-мар мне захотелось тоже прийти на берега Ни-тим-те вместе со своим мужчиной, чтобы наша любовь стала вечной.

Виса навещала меня, но изредка: у нее были свои лесные дела. Я радовалась тому, как быстро вернулись к ней повадки свободного зверя, но особенно приятно было то, что она по-прежнему видит во мне близкое существо. Красивая хищница была в самом расцвете сил, но рядом со мной она снова становилась котенком: валялась на спине, взметая мощным хвостом сухую листву, урчала, так что бедные дикари приседали от страха, игриво перебирала лапами с огромными когтями. От моего взгляда не ускользнуло, что моя сестренка стала полнее, и я поняла, что она ждет детенышей. Пожалуй, теперь на Ошке появится новая порода тигров! Мне было радостно и грустно одновременно. Я вдруг отчетливо поняла, что наши пути разошлись навсегда. Даже если мне удастся покинуть эти края, я не смогу взять ее с собой. Виса нашла свое место – в диких лесах Ошка. Смогу ли я когда-нибудь сказать о себе то же самое?

* * *

Когда солнце миновало зенит, в становище туземцев обычно наступала пора отдыха – становилось слишком жарко, чтобы работать. В этот день мы с Эстрилом недолго провалялись в своих шалашах. Еще накануне мы с ним договорились спуститься немного по течению речки. Там рос сахарный тростник – любимое лакомство детворы. Мне тоже нравился его вкус: свежий, фруктовый, напоминающий очень сладкое яблоко. Я приготовила корзину для добычи, Эстрил вооружился топором, не забыв и про охотничий нож.

Лес, пронизанный солнцем, мирно дремал. Я с наслаждением шла босиком по нагретой мягкой земле, кое-где усыпанной красноватой хвоей, и думала: кто-нибудь, кто знал нас с Эстрилом раньше, наверное, удивился бы. А может, не узнал бы школьного учителя из могущественного Аникодора и сестру Звезды, не однажды прикоснувшуюся к величайшим тайнам мироздания. Этот некто увидел бы туземца в травяной набедренной повязке и его верную жену, нарядившуюся в звериную шкуру. По крайней мере, в становище нас считали мужем и женой: какими бы восхищенными взглядами ни провожали меня мужчины ум-и-пуш, каким бы неприкрытым ни было простодушное кокетство девушек перед рыжеволосым красавцем Эстрилом, никто не пытался посягнуть на чужую «собственность». Только я одна могла угостить его самыми вкусными кореньями, только я плела ему юбку из сухой травы и чинила шалаш – и, между прочим, достигла больших успехов в этом туземном искусстве. Мне вдруг захотелось спросить Эстрила прямо сейчас, что Он думает обо всем этом. Но слова словно замерли у меня на губах: а вдруг это доставляет удовольствие только мне, а он сам бы предпочел и быть, и слыть свободным человеком?

Ручей журчал, устраивая вокруг камней веселые водовороты. Вода в нем была чистая и холодная, и не раз за время пути я наклонялась, чтобы освежить лицо и выпить пригоршню воды. Наконец мы достигли того места, где речонка разливалась по тростниковым зарослям и сквозь них уходила в болото. Эстрил начал рубить сочные стебли, а я потрошила их, добывая съедобную сердцевину и складывая ее в корзинку.

– Смотри! – вдруг окрикнул меня Эстрил. – Куница!

Действительно, на противоположный берег выбежала куница – гибкая, с длинным пушистым хвостом, блестящей каштановой шерстью, сбрызнутой золотистыми пятнами, и умными черными глазками-бусинками. Зверек бесстрашно посмотрел на нас, приподнявшись на задние лапки, а потом прыгнул в воду. Извиваясь змеей, куница пересекла реку, выскочила, отряхнулась, подбежала сначала ко мне, потом к Эстрилу, потом отбежала и снова встала на задние лапы. Она словно звала нас за собой. Мне даже показалось, что куница приглашающее махнула головой. Мы переглянулись.

– А что, если она ручная? – предположила я. – Может, кому-нибудь нужна помощь?

– Разве в становище кто-нибудь держит куниц? – возразил Эстрил.

Зверек все порывался бежать, но не хотел уходить без нас, и мне почему-то захотелось довериться странной кунице.

– Пойдем, – взяла я Эстрила за руку. – Я же ночью не усну, если не узнаю, что она хотела нам показать.

Он недовольно покачал головой, понадежнее перевесил нож, взял у меня из рук почти полную корзину и пошел за мной, а я – за куницей, убегавшей по правому берегу речушки в лес.

Тростник оказался кстати. Он прекрасно утолял жажду, и за время пути моя ноша стала гораздо легче. Куница вела нас, как опытный проводник: иногда убегала вперед проверить дорогу, но тут же возвращалась и терпеливо ждала, пока неуклюжие двуногие ее догонят. Мне показалось, что я вижу под ногами едва заметную тропинку. Тропинка эта вела в настолько другой лес, что я готова была поверить, что с Ошка мы переместились неведомо куда. Увы, это было невозможно.

Здесь росли стройные деревья со светлой корой. Их золотистые резные листья образовывали чудесный шатер, сквозь который падали солнечные лучи, рассыпаясь по земле причудливой игрой бликов. У корней деревьев нежно зеленела их молодая поросль, окруженная стелющимися по земле растениями с мелкими листьями и нежными бело-розовыми цветами, в нагретой сердцевине которых роились пчелы. Мы шли, держась за руки, и Эстрил перестал настороженно озираться: в таком лесу нам не могла угрожать никакая опасность. Деревья словно расступались перед нами, пропуская на берег маленького круглого озера. Когда мы подошли к нему вода вспыхнула, озаренная оранжевым светом заката.

Так вот куда привела нас куница! Ни-тим-те – это было оно, озеро любви. Цветы оплетали его берега, словно окутывая пышным бело-розовым кружевом. Аромат, исходивший от них, кружил голову мечтами и желанием. Я украдкой взглянула на Эстрила.

– Я не успел собрать для тебя ракушек, – улыбнулся он.

От жгучей радости у меня перехватило дыхание и загорелись щеки. Я была сестрой Келлион и мало знала о свадебных обрядах, которыми мужчины и женщины скрепляют свою любовь. Эти шутливые слова прозвучали для меня, как обещание.

– Куница откуда-то знала, что я сам хотел тебя сюда привести, – сказал Эстрил.

– Сами бы мы не нашли, – покачала я головой.

– Обязательно нашли бы. Ведь мы любим друг друга.

Он провел рукой по моему плечу, снимая тигриную шкуру.

– Постой, – я смущенно схватилась за свое одеяние. – А где куница?

Мы огляделись по сторонам, но зверька уже и след простыл. Однако возле нашей корзины лежал венок из бело-розовых цветов. Я нагнулась над странной находкой. Цветы были только что сорванные, свежие, значит, венок не мог остаться от тех, кто приходил к озеру Ни-тим-те до нас. Эстрил надел венок мне на голову.

– У нас на Аникодоре так украшают невесту, – сказал он.

– А что говорит ей жених, когда берет в жены? – спросила я.

– Он говорит: «Шайса, ты согласна разделить со мной мою душу и мой очаг?»

– Согласна, – шепнула я.

Эстрил поднял меня на руки, покрывая поцелуями глаза. Я с нежностью пропускала сквозь пальцы его мягкие волосы.

– Какой ты красивый! – сказала я, не в силах наглядеться на его лицо.

Эстрил неожиданно смутился.

– Ты знаешь, меня никто не называл красивым. Моя жена… – лицо молодого человека помрачнело на миг, но это облако тут же исчезло, – Алисса всегда называла меня растрепой. Она считала, что я выгодно оттеняю ее красоту. Хотя сейчас мне кажется, что ничего этого никогда не было… Есть только ты, мой ветер.

От счастья у меня кружилась голова, и я всерьез должна была держаться за шею Эстрила, пока он не зашел в озеро и не опустил меня в воду. Какая странная вода! Я не тонула в ней, словно деревянная статуэтка. Вода окружала, нежно прикасаясь, проникая внутрь, лаская; она была теплая и скатывалась по загорелой коже крупными хрустальными каплями. Запах венка в моих волосах дарил забвение; я ни о чем не могла думать сейчас, кроме любви. Это чувство заполняло меня целиком, она воплощалась в озере, воздухе, свете заходящего солнца. Мне было трудно дышать, и слезы – самые счастливые слезы! – градом катились по лицу, мешая свою соль со сладкой водой. Кажется, я звала Эстрила – или его имя звучало где-то в небесах, пылающих над нашими головами?

– Ты слышала, что тем, кто любит друг друга в этом озере, священный дух Ни-тим-те дарует детей?

Эстрил шепнул мне эти слова на выдохе, в самое ухо. Я прикусила губу, чтобы не застонать в ответ. Страсть с новой силой огненной плетью хлестнула мой рассудок. Небо стало алым, раскрывая мне жаркие объятия. А потом как-то мгновенно потемнело: наверное, мы провели в озере много времени, и наступила ночь.

На берегу мы, смеясь, уничтожили почти все запасы тростника, но ни у кого из нас не повернулся бы язык сказать, что мы ходили впустую. Венок из бело-розовых цветов плавал на поверхности воды.

– Знаешь, – сказал вдруг Эстрил, – я думаю, мы никогда не вернемся на Аникодор.

Я в изумлении уставилась на него.

– Перестань! Мы обязательно что-нибудь придумаем. Иелкон придумает – ты же знаешь, какой он ловкий. Уж он-то точно не захочет оставаться здесь навсегда!

– Да, Иелкон… Эстрил замялся, как всегда, когда начинал говорить со мной об Аникодоре. – Понимаешь, я думаю, нам вообще не стоит туда возвращаться. Я готов прожить с тобой всю жизнь здесь, на Ошке. Мы построим настоящий дом, а не шалаш, у нас будут дети – красивые, как ты. А когда мы состаримся и умрем, то вечно будем бродить на берегах Ни-тим-те. Разве это не прекрасно?

Я помнила, что однажды Эстрил уже предлагал мне забыть об Аникодоре. Тогда мы еще не были так близки и только присматривались друг к другу, борясь каждый со своим прошлым. И тогда я ответила Эстрилу резко, потому что сочла его мысль безумием. Я и сейчас так считала – несмотря на то, что видела свое счастье в долгой жизни рядом с этим человеком. Но мое собственное счастье – это еще не все. Оно не может быть полным, пока я не сделаю то, ради чего родилась. Нет, у меня и в мыслях не было оставаться здесь. Напротив, я дала себе слово с завтрашнего дня думать, как нам отсюда выбраться. Поэтому я ласково положила руку на голое колено Эстрила.

– Мы уже говорили об этом, милый. Даже если забыть о Риррел… ведь там – твои дочки…

Эстрил мотнул головой.

– Неужели ты думаешь, что я не помню о них? Но на Аникодоре нам может грозить опасность, и в первую очередь тебе. Тогда, над Ловижем, этот странный белый огонь… Это не могли быть ниметоны Сената. Это… другие люди.

Он опустил голову.

– Заговорщики? Ортег? – я заглянула ему в глаза. – Полно, милый, ведь я тебя давно простила. Правда, я так и не поняла, чего они хотят. Они собираются помешать Сенату вернуть Риррел?

– Да, – сквозь зубы процедил Эстрил.

– Но как?

– Они тебя убьют.

Этот ответ на мгновение заставил меня замолчать. Но смерть уже не раз смотрела в мои глаза, всякий раз обходя стороной. Страхи Эстрила мне показались пустыми. Я улыбнулась ему, как ребенку.

– Люди не смогут изменить судьбу. Звезды вернутся в мир, и это будет прекрасно. Посмотри на небо!

Мы оба одновременно подняли глаза кверху. Густо-синее небо как раз покрывалось первыми блестками звезд. Они собирались в созвездия, рисунок которых был мне незнаком, кроме… Кроме одной звезды, пронзительно-голубой, вдруг вспыхнувшей на недостижимой высоте. Потоки голубого света хлынули на землю. Келлион! Я и забыла, что сейчас в храме мы бы встречали ее первое появление… Потрясенная новой встречей со своей сестрой, словно благословлявшей мое решение, я сжимала холодную руку Эстрила и пила звездный свет. А когда снова обрела способность двигаться и говорить, я вытянула руку, и на моей ладони вспыхнул маленький синеватый огонек. Он был еще слишком слаб, чтобы перенести нас с Ошка на Аникодор. И даже еще не мог послужить мне защитой. Но новое чудо свершилось: сила Келлион вернулась ко мне.

– Вот видишь, – повернулась я к Эстрилу. – Все будет так, как мы задумали.

Он снова покачал головой и как будто хотел сказать еще что-то очень важное. Я вопросительно смотрела на него. Но мой возлюбленный не решился. Мы забрали корзину с жалкими остатками тростника и пошли к становищу.

Звезды освещали нам путь. Свет Келлион был так ярок, что лес, казалось, пламенел голубым огнем. И в этом сиянии мы, к нашему удивлению, не видели больше ни белых цветов, ни деревьев с золотыми кронами. А ведь мы возвращались той же дорогой! Словно чудесный лес был виден лишь нам, и само озеро существовало только в нашем воображении…

В храме Келлион наступала торжественная ночь. Сестры собрались на балконах, стараясь встать поближе к резным перилам. Вот-вот небеса прольются голубым сиянием, вспыхнут, отражая его, хрустальные башни, свет Келлион отразится в голубых глазах ее сестер…

Атта одна стояла на самой вершине башни. Хрустальная диадема с драгоценными сапфирами – средоточие Звездной силы – украшала ее белокурую голову. Она смотрела то вверх, где в ожидании томилось темное беззвездное небо, то вниз, где три сотни женщин, юных и старых, одетых в тонкие голубые туники, белокурые, черноволосые, рыжие, с сапфирами в волосах, замерли, ожидая ежегодного чуда.

Женщина ничего не ждала. Первое появление Келлион было для нее одной из скучных обязанностей управительницы. Она первая должна была протянуть руку навстречу Звездной сестре, первой воскликнуть: «Радуйтесь, сестры! Келлион снова с нами!» Песочные часы на перилах ее балкона роняли последние песчинки. Скорей бы это произошло… Хмурясь, она переминалась с ноги на ногу. Наконец песок в хрустальной колбе иссяк. Храм замер, и слышно было только прерывистое, взволнованное дыхание сестер. Сейчас… Вот сейчас… Почему ничего не происходит? Неужели часы неисправны? Нехорошее предчувствие холодком коснулось сердца. Время шло, а Келлион не спешила являть своим сестрам свой ясный голубой взор. Атта понимала, что они стоят уже четверть часа сверх положенного времени – такого не было никогда за все века существования храма. Постепенно по балконам побежал взволнованный шепот. Сестры вскидывали головы к балкону управительницы, надеясь получить объяснение. Сияющая подыскивала нужные слова, понимая: случилось нечто ужасное, и Келлион сегодня не появится.