Текст книги "Светлый берег радости"
Автор книги: Елена Ярилина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
– Инцест? Это когда с родственниками спят? Не знаю, хотя что-то есть, может быть, ты и права, она густо покраснела, – то есть я хотела сказать, что похоже на отношение как к дочери, а не про инцест.
Ох, права Маринка, папашка ее точно старый козел! А вслух я сказала:
– Ну что, подружка? Мыться будем или разговаривать?
– Ой, я сейчас!
Она заторопилась, достала сумку и стала перебирать вещички в ней. Я отвернулась, чтобы не смущать ее, села на свою постель. Мне вспомнилась Мила, та не слишком стеснялась, больше делала вид, а сама всех исподтишка разглядывала и тихо ненавидела, а эта всех любить готова. Конечно, все равно Милу жалко, если и с Леночкой что случится, то Пестова четвертовать мало будет. Впрочем, что это я? Типун мне на язык, вернее, на мысли такие. Настал мой черед идти мыться. Когда я вышла из ванной, Леночка уже лежала в своей постели в розовой фланелевой пижаме, волосы на ночь были заплетены в две косицы, в этом виде ей не только двадцать лет, но и шестнадцать с трудом можно было дать.
– Будем спать? Или ты будешь читать на ночь?
– Нет, я не люблю читать, можешь погасить свет, я люблю темноту.
– А что еще ты любишь? – спросила я, погасив свет и забираясь под одеяло, меня не удивило, что читать она не любит.
– Музыку люблю.
– Да? И какую же? – зачем-то спросила я, все равно ведь не разбираюсь в современной музыке, не различу, что мне назвали – популярную рок-группу или марку стирального порошка.
– Шуберта люблю, он такой нежный, то веселый, то печальный.
Я удивилась и от удивления промолчала, впрочем, уже надо было спать. Леночка тоже затихла, заснула наверно. Но я ошиблась, она не спала, повернувшись в мою сторону, она спросила тонким и звенящим от волнения голосом:
– Ася, ты не рассердишься, если я задам тебе вопрос?
– Не рассержусь.
– Очень личный вопрос.
– Все равно задавай. – Я догадывалась, о чем она меня спросит, и не ошиблась.
– Ты… и Алексей Степанович… ну как сказать? В общем, вы любовники?
– Нет, никогда не были и никогда не будем.
– Да? А я подумала… в общем, ты нравишься ему.
– И ты поэтому нервничаешь.
– Что ты, конечно нет.
Я приподнялась на локте и попробовала разглядеть ее лицо, но в комнате было темно.
– Почему же это «конечно»?
– Я же понимаю, кто он и кто я! Ты не думай, я не совсем дурочка.
– Ну и кто же он? «Владелец заводов, газет, пароходов» – это ты имеешь в виду?
Она тихонько засмеялась, совсем неожиданно для меня.
– Ася! Ну какое для меня может иметь значение, чем он там владеет! Важно, какой он человек, я ведь такая эгоистка! – вдруг совсем непонятно заключила она.
– Не поняла, при чем тут твой эгоизм?
– Ну да, я просто плохо выразилась. Я хотела сказать, что мне важно не какой он человек для всех, а именно для меня. Понимаешь?
– Поняла, чего тут не понять. Тебе важно, как он к тебе относится, это ты и называешь эгоизмом. Отца у тебя, скорее всего, вообще не было, может, и с матерью не все ладно, так?
Леночка подскочила на кровати:
– Как ты догадалась? Мама… она, в общем, онасейчас почти не пьет, иногда только. А отца у меня точно не было.
Мы помолчали, и я сказала себе под нос:
– Кто-то подбирает, лечит голодных и тощих котят, а Пестов – нас.
Леночка услышала и встрепенулась:
– А что, ты разве тоже? Ну, я хочу сказать, что и ты тощий котенок?
– Не так, как ты, по-своему, но и я тоже. Как тебе такая компания?
– Очень хорошая компания, мне нравится!
– Ну, спи, спокойной ночи!
Проснулась я от шепота, шептала Леночка. Я сморщилась, что она там, молится, что ли? Нашла время! Но вот кто-то ей ответил тоже шепотом. Я приподняла голову с подушки.
– Алексей Степанович, мне заткнуть уши или как?
– Или как! И вообще спи давай!
Я отвернулась и натянула одеяло себе на ухо, но краем глаза я успела увидеть, что он сидит одетый на ее постели и гладит ее по голове, лунный свет теперь заливал комнату и все отчетливо было видно. Вот это да! Неужели он влюбился? Не просто вожделеет, а любит?! Ведь он пришел только для того, чтобы пошептаться и пообниматься с ней, словно мальчик в пятнадцать лет. Аи да Пестов! Под их еле слышный шепот я уснула, но проспала недолго, наверное несколько минут. Что-то разбудило меня, словно толкнуло изнутри, но не звук, нет, было очень тихо, внутреннее чутье не унималось. Я села на постели. Пестов был здесь, лежал одетый рядом с Леночкой поверх одеяла, дремал или нет, не знаю, но, когда я села, поднял голову.
– Тихо, что тебе не спится? В туалет хочешь? Иди, я не смотрю, только дверью не хлопай, Леночку разбудишь.
Я встала и, как была в футболке, подошла к окну, меня словно вел какой-то импульс, которому я подчинилась. Все вокруг было залито лунным светом, каждое дерево, каждая ветка ясно видны, бетонная стена, огораживающая парк, казалась призрачно-белой. Стоять на холодном полу босыми ногами было неприятно, и я стала переминаться, по-прежнему таращась в пустой парк. Пестов опять не выдержал.
– А ну, марш в постель! – рявкнул он на меня шепотом. – Хватит из себя лунатика изображать!
Леночка сдавленно хихикнула, значит, не спала. Я почувствовала себя полной идиоткой и собралась идти в постель, но, отворачиваясь от окна, боковым зрением заметила какое-то движение и вернулась в исходную позицию. Над бетонной стеной появилась сначала чья-то голова, потом весь человек оседлал ограду, как коня, вот он спрыгнул в парк, а на стену взобрались еще два человека. Услышав, что потерявший терпение Пестов встал, я, не оборачиваясь, махнула ему рукой, чтобы подошел. Увидев, что делается в парке, он сначала онемел, а потом сорвался с места и почти побежал, из комнаты, но у двери обернулся и сказал свистящим шепотом:
– Если выйдете из комнаты, убью!
Хорошо, что от луны было так светло, в темноте труднее одеваться, я стала натягивать на себя колготки.
– Что ты делаешь? Зачем? Он не велел уходить! – зашептала Леночка.
– Ага! Еще бы сказал под кроватью спрятаться! Да нас тут как кур перережут!
Мгновение она смотрела на меня, потом начала быстро одеваться. Собралась надеть юбку, но я подсказала ей:
– Лучше брюки.
Она кивнула, бросилась к сумке и, достав оттуда джинсы, моментально напялила их. Бесшумно, не скрипнув дверью, мы покинули нашу комнату, но тут в коридоре появился какой-то человек, и мы замерли.
– Ася, Лена, это вы?
– Да, Илья, – отозвалась я тихо.
– Пойдемте в детскую, ее легче охранять.
Крадучись, мы двинулись за ним. На пороге комнаты я пропустила вперед Леночку и, привстав на цыпочки, шепнула Илье в ухо:
– Охраняй детей, я сейчас! – и скользнула дальше, не дожидаясь ответа, мне показалось, что он попытался схватить меня, но промахнулся, а в следующую секунду я была уже далеко.
Я кралась вдоль стены коридора, на которую не падал свет. Поворачивать за угол, было очень страшно, но я повернула, с лестницы послышался неясный шорох, деваться было некуда, и я присела там, где была, стараясь вжаться в угол между стеной и перилами лестницы. Мимо меня скользнули две темные тени, но повернули не в сторону детской, а в другую, где были спальни, в том числе и та, откуда мы ушли. Вдруг тишину прорезал чей-то вопль, кричали внизу, потом еще один, и послышались выстрелы. Что же мне делать, спускаться вниз? Идти назад? Я решила спуститься. Внизу где-то горела лампа, так что полной темноты не было, криков больше не было слышно, только что-то трещало и ломалось. Когда я спустилась, на меня пахнуло морозным воздухом. Дверь, ведущая на веранду, была приоткрыта, я выскользнула в нее и пошла вдоль стены дома, заглядывая в окна. Одно из больших французских окон гостиной было разбито. Свет из коридора освещал клубок тел на полу комнаты. Я легко перешагнула низкую раму, чуть не упав на битом стекле, и стала вглядываться, что же здесь происходит? В этот момент от клубка отделилось одно из тел и упало в мою сторону. Нагнувшись, я узнала Бориса, ранен он был или убит, я не поняла. Рывком я оттащила его в сторону и пока оставила лежать, сейчас я для него ничего больше сделать не могла. Двое били одного, и этот один был Пестов. Где же эти чертовы охранники? Я схватила вазу с пианино, но явно не успевала, в воздухе мелькнул нож, я издала пронзительный ведьмин визг, от которого закладывало уши, и на какую-то долю секунды, столь необходимую мне, участники драки замерли. Время словно растянулось, мне казалось, что я не спеша плыву в воздухе, подплываю к одному из напавших на Пестова, аккуратно и как-то несильно опускаю вазу на его голову. Ваза раскалывается, красиво разлетается осколками, голова падающего поворачивается ко мне, и я вижу сквозь прорези черной маски сверкание глаз. Время возвращается ко мне тугой струей вместе с шумом, я вижу, как Пестов обороняется от своего противника одной рукой, вторая висит плетью, он ранен и недолго продержится. Упавший пытается подняться, хватает меня за ногу и дергает. Падая, я успеваю уцепиться за второго нападающего, и мы падаем вместе. Падаю я удачно, меня почти не придавили, и тут же вскакиваю на ноги. Пестов, схватив здоровой рукой валяющийся стул, бьет несколько раз по барахтающимся, один из них затихает, но второй упорно пытается встать. Сил у Пестова уже нет, стул повисает в его руке, я перехватываю его и ножками тыкаю поднимающемуся в лицо, тоже затянутое маской. Он вскрикивает и отшатывается, но при этом пытается выхватить у меня стул, я резко делаю шаг вперед и дважды бью его стулом по голове. В этот момент кто-то влетает в гостиную и бросается к нам. Я поворачиваю стул в его сторону, но вижу, что это пестовский телохранитель. Стул вдруг становится слишком тяжелым, не понимаю, как я держала его с такой легкостью, я роняю его и говорю:
– Двое где-то наверху! Надо их найти, а то еще до детей доберутся!
– Уже не доберутся! Ты идти можешь? Охранник подхватывает Пестова, который вдруг начинает заваливаться вбок, и тащит его к двери, я тащусь сама и тупо размышляю, почему у меня такие тяжелые ноги? Мы вваливаемся на кухню, здесь горит свет, окна все целы. Я без сил плюхаюсь на стул и смотрю, как охранник осторожно раздевает своего патрона. Тот открывает глаза, что-то неразборчиво хрипит, пробует еще раз, наконец понятно, что он говорит.
– Сначала ее.
Охранник поворачивается ко мне и внимательно смотрит на лицо, я провожу ладонями по лицу, ощущаю что-то мокрое, отнимаю руки – кровь. Охранник ловко выдергивает что-то из моей щеки ближе к уху, и я вижу в его руках осколочек стекла. Это я, наверно, упала на него щекой, когда меня дернули за ногу, думаю я, но, скорее всего, говорю это вслух, потому что Пестов вдруг подтверждает:
– Упала. И каким-то чудом встала, я думал, что тебе уже конец. – И вдруг он переходит на крик: – Какого черта ты полезла мне помогать?!
Охранник уже заканчивает протирать мне щеку перекисью водорода. У меня все плывет и качается перед глазами, но я превозмогаю эту качку и стараюсь говорить уверенно:
– Теперь помоги своему шефу, видишь, он контуженный, орет как бегемот!
Охранник улыбается мне и возвращается к шефу. Мне кажется, я немного отключаюсь и прихожу в себя от слов:
– Иди сюда, помоги мне.
С трудом разлепляю глаза и оглядываюсь: кроме нас троих, в кухне больше никого нет, значит, это говорится мне. В первое мгновение чувствую возмущение, что он, с ума, что ли, сошел? Да я еле шевелюсь. Но кое-как встаю и подхожу к нему, пошатываясь.
Охранник рявкает на меня:
– Держи, мать твою! Вот здесь держи!
В голове у меня слегка проясняется, я держу окровавленную руку Пестова – видно, его несколько раз хватили ножом – и стараюсь хорошо делать то, что мне говорит охранник, чтобы он больше не кричал на меня. Пестов сидит белый как мел, прислонившись головой к стене, глаза его опять закрыты, но он в сознании, потому что шипит, когда ему промывают раны.
В это время в кухню бодрой походкой входит Семен Моисеевич, меня поражает, что глазки у него блестят и выражение лица чуть ли не радостное.
– Ну и где у нас тут больные? – осведомляется он громким голосом.
До этого мы все говорили вполголоса, и теперь этот голос мне кажется трубой, я вздрагиваю. Окинув нас обоих взглядом, он решает:
– Сначала барышня! Что у тебя здесь, милочка? Э, сущие пустяки, просто царапина. Но ты молодец!
– Я всегда молодец! – бодро рапортую я. Доктор пристально всматривается в мои глаза, что-то ему в них не нравится, и он качает головой. Но больше я уже ничего не вижу, кроме того, что пол вдруг начинает надвигаться на меня.
Глава 30
ПОКУПКА
Прихожу в себя только утром. Хорошо хоть помню все, что было ночью, и как позорно отключилась в кухне, тоже помню. Начинаю медленно и неуверенно одеваться, но в общем-то тело слушается и руки действуют уверенно. Я стою посреди комнаты, озираюсь, вроде бы это не та комната, где я спала раньше. Дверь слегка приоткрывается, и в нее просовывается голова Леночки. Сначала взгляд ее обращается на пустую кровать, потом она видит меня и вздрагивает.
– Ой!
Я хочу окликнуть ее, но она уже исчезает в коридоре и кричит кому-то:
– Она уже встала!
Голова у меня не кружится, но я чувствую некоторую слабость и поэтому раздумываю, выйти мне из комнаты или еще полежать? Дверь открывается, и входят Леночка, Илья и Пестов с забинтованной до самого плеча рукой.
Я говорю им:
– Меня что, положили в другую комнату? Это ведь не моя комната?
– Это и дом другой! – хихикает Леночка.
Я хочу сделать шаг, но меня подхватывает Илья и сажает на кровать, прислонив к подушке.
– Теперь моя очередь болеть? – пытаюсь я шутить. Илья с улыбкой подхватывает мою шутку:
– Но не все же мне.
Я перестаю улыбаться и спрашиваю Пестова:
– Потери есть? Что с Борисом?
– Борис жив, он сейчас в реанимации, с ним Нора, воет от горя.
– Почему воет? – равнодушно спрашиваю я. Пестов пожимает плечами, но тут вмешивается Леночка:
– Да любит она его, любит! Когда увидела, что он лежит словно мертвый, так заорала, что чуть крыша дома не обрушилась!
– Поэтому мы теперь в другом доме? – интересуюсь я.
Все как-то дружно повернулись и тревожно посмотрели на меня. Илья присел рядом и взял за руку.
– Зря ты встала, тебе надо еще поспать!
Я поняла, что сказала что-то не то, но сдаваться мне не хочется, и я упорно продолжаю:
– А с остальными все в порядке?
Пестов смотрит куда-то в сторону и говорит глухо:
– Убиты двое охранников, один ранен, но не тяжело, и убит Сергей Львович.
– А как Наташа? – вскидываюсь я. Отвечает на мой вопрос почему-то Илья:
– Знаешь, как ни странно, неплохо, я думал, будет хуже. Она только не отходит от Нины Федоровны. Но завтра похороны, как она их перенесет, не знаю.
– Похороны? Так рано, почему не на третий день? – удивляюсь я.
– Ася! Но ты ведь спала целые сутки! – взволнованно объясняет мне Леночка.
– Значит, все было не сегодня ночью? Странно, я была уверена, что сегодня. Что-то я стала чересчур кисейной, то сознание ни с чего теряю, то сплю целые сутки.
– Почему ты думаешь, что ни с чего? Врач сказал, что ты вся в синяках, – неуклюже утешает меня Илья.
– Чепуха! Какие синяки? Я только щекой приложилась, а меня никто и пальцем не тронул.
Пестов вскинул брови и покрутил головой:
– Ну знаешь ли, не тронул! Да я сам видел, как тебя несколько раз ударили, в том числе и по голове. А ведь я не все видел.
– Ударили меня? Когда?
– А что ты помнишь? – спросил он меня с любопытством.
Я пожала плечами и пересказала всю сцену боя, потом подумала и прибавила:
– То, что время замедлилось, я могу понять, восприятие в этот момент у меня было такое. Но мне не понятно, каким образом я смогла подойти и ударить того типа вазой по голове, если он был гораздо выше меня ростом?
– Ты меня просто удивляешь, Ася! Подошла! Если бы подошла, он бы тебя сразу убил, ведь у него в руке был нож. Ты не подошла, а схватила вазу, прыгнула и уже в прыжке, сверху, огрела его. Никогда такого не видел! А удар был настолько сильным, что я думал, у него голова расколется. Но эта сволочь оказалась на редкость живучей. Как ты падала, я не видел, увидел, когда ты уже на полу была и второй тип бил тебя. Я тогда уже стул в руке держал, примеривался ударить, но все боялся по тебе попасть, но ты умница, как-то извернулась, откатилась, я и врезал ему.
– Странно, что я не все правильно помню, мне как-то по-другому тогда представлялось, наверно, я была в состоянии аффекта.
– Да уж! – буркнул Пестов.
Тут я увидела, что кроткая Леночка тоже умеет гневаться и возмущаться:
– Как вам не стыдно! Что вы бурчите?! Она вам жизнь спасла!
– Вот именно. Полезла в самое пекло. Зачем, кто тебя просил? А если бы тебя убили?
– Что бы было, если бы меня убили? Да ничего, я ведь нигде не числюсь, меня нет в списках живых. И не кривитесь, пожалуйста. Вы же сами узнавали – нет в Москве такой Александры Бахметьевой и в Архангельске нет. Меня уже год назад убили, по недоразумению еще живу. А если бы я не влезла и вас бы убили, что сталось бы с Валериком, с Ниной Федоровной? Кто бы оплачивал клинику Маринки? И что было бы с Леночкой, которая любит вас, не знаю только за что?
Илья вмешался и снизил мой эмоциональный накал своим вопросом:
– А ты сама его разве не любишь?
– Все совсем не так, как ты думаешь, – отмахнулась я и продолжила: – Вы грубиян, бабник и наглец, но, тем не менее, всем нужны. Вы это прекрасно знаете, пользуетесь этим, а еще орете на меня! – И совсем неожиданно для всех, а больше всего для самой себя, я расплакалась.
Пестов изумился:
– Ася! Что с тобой? Не надо, девочка, успокойся, ты же никогда не плачешь.
– Это я раньше никогда не плакала, а теперь буду, – пообещала я, разливаясь в три ручья и прижимаясь к Илье, он обнимал меня и тихонько покачивал, словно баюкал.
– Нервное истощение, – вполголоса сказал он про кого-то.
– Ей надо лежать, давайте ее уложим и врача позовем! – взмолилась Леночка.
– Да, да, сейчас, – рассеянно отозвался Пестов, – но пока еще длится этот момент истины, я хотел бы задать один важный вопрос. Ты слушаешь меня?
Я кивнула.
– Ты сказала, что тебя убили год назад, вспомни: кто тебя убил и как именно тебя убивали, вспомни!
Илья вздрогнул и удивленно уставился на Пестова. У Леночки округлились глаза и задрожала нижняя губа. Я нервно облизала губы и отвела взгляд, почему-то мне не хотелось об этом говорить, но он смотрел так пристально, словно выманивал из меня признание.
– Меня утопили, – сказала я тихо и добавила уже погромче: – Утопили в ванне. Из было двое, Юлька и Костик, мои друзья детства, я захлебывалась, а Юлька кричала надо мной: «Ненавижу тебя, ненавижу!» – Я перевела дыхание и задрожала.
Илья прижался сильнее, его тепло согревало меня. По лицу Леночки потекли слезы, она растерянно смотрела на меня. А Пестов выглядел так, словно из него, как из надувного шарика, вышел весь воздух.
– Значит, ты все-таки вспомнила. Ну теперь вспомнишь все.
– Нет, ничего я не вспомнила, но мне это часто снится, а последний сон был такой отчетливый, и Юлькин голос кричал: «Ненавижу!»
Разочарование проступило на лице Пестова, и он раздраженно махнул рукой.
– Я думал, что ты вспомнила, а сон – это все ерунда, это не важно!
– Как вы до сих пор не поймете, что все в жизни важно. Я вот чувствовала про Нору, говорила вам, а вы отмахнулись. А ведь это нас она выдала, она?
– Она, – кивнул удрученно Пестов, – по телефону позвонила, да еще и дверь боковую открыла, вот ведь фурия!
– А ваш Анатолий смеялся надо мной. Что он теперь говорит?
– Ничего, к сожалению, не говорит, его первым убили. Но мы замучили тебя, отдыхай, сейчас врач придет. Пойдем, Леночка, не плачь!
Мы прожили в этом доме еще два долгих томительных дня, я чувствовала себя достаточно хорошо, но мне здесь было тошно. Илья как мог скрашивал мою жизнь, но ему и самому было не по себе, он думал о том, что делается на фирме во время его долгого отсутствия. Я пробовала обсудить с ним дела фирмы и роль Германа в них, но он решительно отказался говорить об этом. О моих делах он тоже не расспрашивал, хотя я видела, что загадка происшедшего со мной не давала ему покоя.
Вечером мы включили телевизор. Я смотрела новости и вдруг увидела на экране фотографию Михаила Ефремовича. Дикторша с печалью во взоре перечисляла заслуги невинно убиенного. Получалось, что всем от покойного было одно добро, всем он помогал. Я понимала, что она всего лишь читает чужой текст, но смотрела на нее с неудовольствием. Но потом в мою голову закралась мысль, что, спроси всех сидящих в этой комнате о Пестове, все скажут только хорошее, а у него ведь тоже рыльце в пушку, и наверняка есть люди, которых он обидел. Закончив перечисление заслуг покойного, красотка исчезла с экрана. Вместо нее появился бойкий молодой человек на фоне какого-то двора и, захлебываясь от непонятного восторга, стал рассказывать, как, по словам очевидцев, было дело. Камера показала крупным планом пятно на асфальте, надо полагать, именно на этом месте лежало тело. Сейчас по этому месту расхаживала ворона, наклоняя голову и косясь на людей, мне даже показалось, что она позирует перед камерой. Потом показали очевидцев, их было трое, и все говорили разное, сходились лишь в одном – киллером была женщина невысокого роста. Еще выступил какой-то милицейский чин, напустил туману и вдруг неожиданно заключил: имеются некоторые основания считать, Что убийство не заказное, а бытовое, на почве ревности. Я выключила телевизор и, повернувшись, вопросила всех и никого:
– Вот это да! Как он смог такое сделать?
– Кто? – спросила Леночка.
– Что именно? – спросил Илья.
Вопрос Леночки был наивен, его я проигнорировала, а Илье ответила:
– Чтобы это выглядело как бытовуха.
Говоря об убийстве, я совсем упустила из виду, что, кроме меня, никто из сидящих здесь не имеет понятия, чьи люди напали на нас несколько дней назад.
Пестов появился к ужину и объявил, что завтра мы все возвращаемся в город. Потом он подошел к Наташе и попросил пожить некоторое время у них. Наташа заколебалась, но потом наклонила голову в знак согласия.
Мы вернулись утром на нескольких машинах, по дороге я просила Илью быть как можно более осмотрительным. Он уже не волновался обо мне, не звал к себе пожить, как и я не звала его, мы даже не договорились о встрече, просто сказали, что будем звонить друг другу. Беда нас сблизила, а жизнь тихо, но неуклонно разводила в разные стороны.
В день возвращения были похороны Сергея Львовича, с ними по каким-то причинам пришлось задержаться. Я не пошла туда, не пошла и Наташа: врач настоятельно советовал ей посидеть какое-то время дома; мне показалось, что она была даже рада совету врача. На работу я в этот день не пошла, надо было навести порядок в квартире. После уборки, усталая, но довольная, я заварила себе свежего чая. Ко мне зашла Наташа, сказала, что ей не по себе и лучше бы ей было поехать на похороны.
– Ты пришла в самый раз, я заварила свежего жасминового чая. Попьем чайку, поболтаем.
Я намеренно не стала обсуждать тему похорон, и правильно сделала: минут через пять Наташа оживилась, бледное лицо ее слегка порозовело. Разговаривали мы обо всяких пустяках, я внимательно наблюдала за ней, и во мне зародилось подозрение, что не так уж хорошо ей жилось с мужем, несмотря на всю его любовь к ней, заботу и нежность. Недаром говорится, что все должно быть в меру, даже забота и ласка, если они в избытке, не приносят ничего хорошего. И не были ли все многочисленные Наташины болезни, включая ее повышенную нервную возбудимость, своеобразным бегством от действительности? Оставшись внезапно одна, да еще беременная, она не выглядела ни испуганной, ни потерянной, она просто притихла, не смеялась, жалела Сережу, но так, как пожалела бы ушедшего из жизни знакомого или дядюшку. Я не удивилась, когда через три дня узнала, что она хочет вернуться к себе. Дело было уже к ночи, я зашла к Пестовым, самого еще не было, а Нина Федоровна выглядела растерянной: только что Наташа заявила ей о своем решении кротко, но настойчиво. Я сначала хотела отговорить Наташу, но посмотрела на нее и отчего-то передумала, даже наоборот, предложила ее отвезти, на что она с радостью согласилась. Вещей у нее было мало, я погрузила их в машину, и мы поехали. По дороге заехали за продуктами. Вещи в квартиру я понесла сама. Квартира оказалась пятикомнатная, обставленная с чрезмерной роскошью. Несмотря на обилие вещей и ковров, нигде не было ни пылинки. Наташа как-то неуверенно оглянулась, словно находилась не у себя дома, а в незнакомом месте.
Наконец она разделась и вдруг сказала мне:
– Я продам половину вещей, кое-что заменю, и здесь можно будет жить. Ты раздевайся, выпьем по чашке чаю. – Это была уже другая Наташа, не изнеженная куколка-жена любящего, но и неусыпно надзирающего мужа, а просто молодая женщина, хозяйка своего времени и своей судьбы.
В кухне была та же стерильная чистота, я невольно воскликнула:
– Какая старательная у тебя домработница!
– Очень! – подтвердила она. – Бедняга, наверное, обидится, когда я ее уволю.
– Ты хочешь уволить ее? Почему? Нечем платить?
– Да нет, деньги у меня есть. Алексей Степанович проверил все Сережины дела и твердо гарантировал, что солидный процент с доходов будет поступать на мой счет. Просто я не могу больше видеть эту женщину.
– Невесело тебе, должно быть, здесь жилось.
– Жить в общем-то было можно, многие женщины просто мечтают о такой жизни. Да и я как-то приспособилась, привыкла, самое поганое, что привыкла. Меня словно и не было, была привычка. Теперь я буду жить как сумею, но это будет моя жизнь, а главное, что в ней появится ребенок. Знаешь, мне иногда снится, что я на самом деле не беременна, и просыпаюсь в ужасе. До сих пор не могу поверить в свое счастье.
– Родишь и поверишь. – Я бросила взгляд на Наташин животик, еще совсем плоский, и вдруг спросила: – Это ведь ребенок не от Сережи?
Наташа отчаянно, до слез покраснела, но посмотрела мне в глаза и честно ответила:
– Нет, не от него.
– Могу я пожелать тебе счастья? – спросила я осторожно.
Она засмеялась, и все ее смущение исчезло.
– Можешь, конечно. Только я не знаю, в чем именно оно будет заключаться, и не уверена, что у моего ребенка будет отец.
– Он женат?
– Нет, не женат и не собирается жениться, а я не собираюсь его упрашивать.
Дни полетели за днями, наполненные работой. Иногда я заходила в гости к Пестовым. Решила зайти сегодня. Был у меня один вопрос, который я хотела выяснить у Нины Федоровны, прекрасно при этом сознавая, что обращаться к ней нехорошо, получалось, что я выведываю про Пестова у его жены, но что мне оставалось? Начала я издалека, пожаловалась, что хочу узнать об одном знакомом Алексея Степановича, но никак не могу поймать его для разговора, не знает ли она, чем муж так занят, что его не бывает дома.
– Это ты о Борисе, что ли, хочешь узнать?
– О Борисе тоже, он вроде бы поправляется? Но и еще об одном типе, вы его не знаете.
– Борис уже получше себя чувствует. Хорошо, что ты мне напомнила, он звонил, просил уговорить тебя приехать к нему послезавтра после шести. Норы не будет. Уговаривать тебя не буду, решай сама. Поедешь? Ну вот и хорошо, адрес больницы вон на том столике лежит, возьми. А чем занят Алексей, я точно не знаю, не больно-то он делится со мной, но, насколько я поняла, фирму какую-то хочет купить. Сначала ему вроде отказали, потому что фирма государственная, но ты же знаешь, если ему что в голову вошло, то уж ничем не выбьешь. Куда-то он ездил, мошной своей тряс, небось много денег растряс, но дело сдвинулось, отдают ему эту фирму. Но только ты, Ася, молчи, что я тебе об этом рассказала, не любит он, когда в его дела нос суют.
Новость меня не впечатлила и, главное, ничего не прояснила. Меня сейчас интересовала всего одна фирма, и особенно, что поделывает в ней паук по имени Герман, какие сети плетет. Погруженная в эти мысли, я машинально спросила, принимая от хозяйки чашку с чаем:
– Что у него, фирм мало? У него своя будь здоров какая, еще и филиалы есть.
– Вот этого я тебе сказать не могу, сама гадаю, чего это он вцепился в эту фирму, как собака в кость? Ведь и профиль фирмы совсем не тот, у Алексея нефть, руда, металлы там всякие, лес иногда. А тут вдруг на тебе, медицинское оборудование!
Я сидела как стукнутая. Ничего себе! А говорил, что у него в этом деле никакого интереса нет. Когда я намекала Илье, что, возможно, Пестов ловит свою рыбку в этой мутной воде, у меня и в мыслях не было, что он замахнется оттяпать фирму себе.
