Текст книги "Замок"

Автор книги: Елена Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Фредерик был светским молодым человеком и, несмотря на юный возраст, был неплохо образован, хорошо начитан, умел вести светскую беседу с господами и непринужденно болтать с простолюдинами. Его приятная внешность и грустные глаза в сочетании с деликатными манерами и природным обаянием обеспечивали ему расположение мужчин и благосклонность дам в свете, а отсутствие напыщенности и простота общения не вызывали недоверия у слуг. При желании он мог разговориться по душам и с принцем, и с извозчиком. Он умел собирать сплетни, и теперь это умение пришлось ему как нельзя кстати.

В гостинице он сменил вечерний фрак на дневную одежду, выбрав костюм для верховой езды. В ресторане было еще пусто – ни одного клиента по причине раннего часа. Официанты только начинали накрывать столы к завтраку. Выпив подряд две чашки крепкого кофе, он направился в конюшню гостиницы якобы поинтересоваться лошадьми и попросить оседлать для него одну часам к девяти утра. Изображая из себя придирчивого наездника, желающего самому выбрать себе лошадь, он надеялся подслушать в конюшне какие-нибудь разговоры.

Так и случилось: ему пришлось для этого задержаться за створкой распахнутых ворот, молясь, чтобы никто не помешал. Но конюхи, похоже, не делали секрета из своего разговора, раз они, не закрыв ворот, разговаривали громко:

– Говорю тебе, видел, вот как тебя сейчас вижу! Лунища такая пялилась, как фонарь, и слепой бы увидел! – голос был молодой и взволнованный. – Сидел там в ивняке чуть не до света. А эта бестия так и не пришла!..

«О чем это он? – Фредерик невольно состроил гримасу недовольства. – Кого он называет бестией? И кто сидел в ивняке? О Боже!..»

Но вскоре все выяснилось.

– Да ты заснул там! – раздался другой голос, хрипловатый, принадлежащий, похоже, человеку постарше. – Вот тебе и приснилось! В полнолуние может что угодно присниться. А подружка твоя пришла, увидела, что ее ухажер дрыхнет, как бревно, да и ушла. Зачем ей такой дружок? Такой засоня? Да и потом, кто назначает свидание у реки? Комары заедят!..

– Она же и назначила! – ответил молодой. – И не пришла. И не засыпал я! Просидел там, как дурак! А оттуда всю стену видно, как на ладони! Говорю тебе: в старинной одежде и с саблей! Появился ниоткуда и исчез вникуда! И только летучих мышей было не счесть! Так и носились! А потом исчезли!..

– Ох-ха-ха! Летучих мышей? Надо мне, верно, слазить на чердак, а то у меня там этих вампиров поразвелось! Погонять их надобно. Чем лучше: святой водой или чесноком в них покидать? Ха-ха-ха! Вот так рассмешил старика! Летучих мышей испугался парень! Да их же во все времена было видимо-невидимо!

– Вот не веришь! – досадовал молодой. – А вот увидите, что я прав. Хоть на Библии поклянусь! И он к тому же с ней разговаривал. А зачем, скажите на милость, он к ней прилетал?

– А может, она ему понравилась? – продолжал смеяться другой конюх. – А что, она красотка.

– Так, значит, признаешь, что то был он?

– Кто «он»?

– Да граф же!

Тут пожилой конюх перестал смеяться: похоже, он немало рассердился на своего молодого помощника, потому что в голосе его зазвучала досада:

– Да ты, парень, дурак еще больше, чем я думал! Хватит болтать! Давай-ка, веди каурого, я его почищу, а ты проверь рессоры у коляски, после завтрака надобно будет подать баронессе.

– Баронессе… – бурчал молодой и звук его голоса удалялся, будто он уходил в глубь конюшни. – А что она за баронесса такая? Откуда взялась? Понаехало господ один за другим незнамо откуда – князь, баронесса… Может, они все вампиры…

– Замолчи-ка, дурень! – крикнул пожилой. – Не хватало напугать постояльцев! Уволят тебя, тогда и будешь искать службы аж в Праге, если тебе здесь плохо! Вот там точно вампиров полно, и тебя, такого пригожего, быстро скушают!..

Едва дыша, на цыпочках, стараясь не издать ни малейшего шума, Фредерик отошел от ворот конюшни, повернул за угол и только там перевел дух и огляделся. «Кажется, никто не видел меня, – вздохнул он. – Впрочем, это еще неизвестно. Часто находятся нежелательные свидетели. У кого бессонница, у кого свидание… Надо же было случиться такому совпадению! Что бы им не назначить встречу в другом месте!»

И он направился на городской рынок, где уже шумела бойкая торговля. Многочисленные продавцы громко расхваливали свой свежий товар, а покупатели торговались за каждый грош. В птичьем ряду кудахтали куры, крякали утки, гоготали гуси. Во фруктовом ряду ранние яблоки издавали такой аромат, что Фредерик не удержался и решил купить пару. Краснощекая торговка чуть не зарыдала:

– Ну, кто же покупает два яблока, господин хороший?! Ну не скупитесь, глядите, какие яблочки наливные, одно к одному!

И сумела уговорить его на два фунта вместо двух штук.

«Как это ей удалось? – недоумевал Фредерик, прижимая к груди рогожный кулек. – Ведь я не собирался покупать так много!.. Безусловно, продажа Управлением замка – это деликатный вопрос: не осталось завещания, не объявилось ни одного наследника за полтора века. Но, с другой стороны, не стоять же этому великолепному замку в запустении! В окнах бьются стекла, крыша протекает, все ветшает, даже эти каменные глыбы. Этому замку, как любому другому, нужен хозяин, что не дал бы ему разрушиться. Конечно, законный владелец, граф Кронверк, жив… А жив ли? – Фредерик смутился от этой мысли. – Кого, собственно, я там видел? Может, это все чудовищный розыгрыш?.. А отрубленные и не умирающие при этом головы и продолжающие ходить тела? И кровь, мгновенно превращающаяся в пыль? Боже, ведь этой ночью я впервые… А до этого брал в руки оружие только на уроках фехтования… И они не умирали! Не умирали от обычного оружия, от ран же, нанесенных тем мечом, корчились в муках и умирали, как все люди! Что за странный клинок! Будто зеркало, но это не может быть зеркало. Столь совершенная шлифовка стали? Неужели это сам граф? Это невероятно! Как же он намеревается опротестовать сделку?..»

– Господам-то что, – услышал он женский голос. Его обладательница, по виду небогатая горожанка, выбирала глиняный горшок у гончара, и Фредерик невольно задержался рядом с гончарным товаром, делая вид, что тоже интересуется. – Господам-то лишь бы балы да праздники с танцами, готовы продать что угодно кому угодно. Моя племянница служит в одном богатом доме, так говорит, там все довольны: теперь, мол, будут балы да маскарады с фейерверками! А о другом не думают. Ехали бы за балами в Вену, раз им так балов хочется. A Кронверк – не для балов.

– Эх, эх, – кряхтел гончар, сокрушаясь. – И не говори, кума! Что за Князь такой? Хоть бы показался добрым людям!..

– Извините, – обратился к ним Фредерик, задавая вопрос, на который уже знал ответ. – Я человек приезжий. Почему все столь недовольны? Ведь замок рушится без хозяина.

Гончар и его покупательница, выбравшая наконец большую крынку для молока, уставились на него, переглянулись, и гончар ответил:

– А как же, господин, ясное дело, рушится. Любое жилье рушится, если в нем долго не живут, хоть дворец, хоть самая распоследняя хижина. А только все одно замок продавать нельзя. Сдали бы в аренду с условием, что пока наследник не объявится, пусть бы хоть и на сто лет! Аренда – не продажа. Или подписку объявили бы – на ремонт и поддержание. И стражу бы выставили! А то ведь растащили все почти добро, разграбили! Хозяин в отлучке – значит, ничье? Можно себе забрать? Э-эх! А хозяин-то объявится, вот попомните, господин, что верно говорил горшечник, – появится законный хозяин!..

– Я уже слышал подобные утверждения, – согласился с ним Фредерик. – Но, знаете, никто особо не бережет арендованное жилье, и уж тем более сомнительно, что озаботится столь дорогостоящим ремонтом. Прошло столько лет! Неужели не искали наследников?

Гончар пожал плечами:

– А Бог его знает! О таких делах нам неведомо. Мы тут вот: кто яблоки растит, кто горшки лепит. А о таких мудрых делах господам адвокатам надо бы думать. Они умные, в университетах учились, вот и придумали бы чего, вместо того, чтобы продавать.

Похожий на зажиточного крестьянина седоусый пожилой мужик подошел и стал присматриваться к горшкам. Он тоже не удержался и вступил в разговор:

– А может, и искали: того, кто больше заплатит. А теперь только и разговоров, что жди беды. Вон, глянь-ка, господин, кум-то мой как бойко чеснок распродает, уж два раза цену повышал, а все одно торговля идет.

– Что же, никто не протестовал?

Ответом были грустные усмешки:

– Кто же нас послушает? Посылали к священнику делегацию, мол, повлияйте, отче, объясните! Развел руками: объяснял уж, говорил, да без толку. А повлиять не могу – дела, мол, мирские. Эх, эх! Послал, говорит, петицию епископу, а что толку? Бог высоко, царь далеко, и рука руку моет…

«Невероятно! Невероятно! – думал Фредерик, выбираясь с рынка. – Население округи испугано, недовольно, запасается чесноком, а кто-то радуется будущим балам! Хм, да ведь я сам же принял приглашение! Интересно, этот князь все свои балы намерен проводить подобным образом – приглашая приезжих в качестве ужина? Но ведь их же все равно хватятся! Вещи оставлены, за номера не заплачено, лошади не затребованы…»

Пересекая площадь, он увидел, как к подъезду нотариальной конторы подкатила гостиничная коляска, из нее вышла молодая женщина и скрылась за дверью. Фредерик узнал ее: та самая баронесса В. Кр., наследница умершей несколько лет назад старухи. «Интересно, граф предупредил о грозящей ей опасности или не стал тревожить ее покой? Я так и не спросил его, чем кончился его визит к ней. Или же он с ней и не встречался? Тогда она не знает… Разумеется, она не англичанка, она откуда-то с юга…»

Он решил пройти к гостинице по узкой пустынной улочке, но дорогу ему преградила цыганка – немолодая и некрасивая, с выводком чумазых оборванных ребятишек мал мала меньше:

– Эй, молодой красивый господин, позолоти ручку, всю правду скажу, ничего не утаю!..

Как большинство людей, Фредерик сторонился цыган, побаивался их «дурного глаза», опасался воровитости и признавал их только в ресторанах – цыганские оркестры нравились ему, плач цыганской скрипки, звон бубна в руках танцовщиц – всегда молодых, стройных и красивых – воспринимались не только им одним как пикантная приправа к изысканным блюдам. Но тут словно что-то толкнуло его:

– Денег осталась жалкая мелочь, вот яблоки могу отдать детям.

– Ай, хоть и мелочь, да яблочки хороши! Дай погадаю тебе, что было, что будет, чем сердце успокоится…

– Скажи, что будет со мной завтра, а более ничего не надобно.

Она взяла его левую ладонь своей темной рукой, взглянула на линии – и тень пробежала по ее лицу, сразу же посмотрела на правую руку – и словно окаменела на миг, глаза ее расширились и она отбросила от себя его руку, словно обожглась.

– Что такое?

Но цыганка уже не слушала его: лопоча что-то на своем гортанном языке, она отобрала у детей яблоки, сложила их, некоторые уже надкушенные, обратно в кулек и всучила в руки растерянному Фредерику.

– Грех с тебя и плату брать! – и заторопилась уходить, подгоняя ребятишек, тоже притихших.

– Что же? – воскликнул он ей вслед. – Столь ужасно мое завтра?

Но та лишь отмахнулась, не оборачиваясь, и буркнула так тихо, что он едва расслышал:

– Не будет у тебя завтра!..

«Что за беда? – думал молодой человек по пути в гостиницу; яблоки он оставил прямо там, на улице. – Что значит «не будет завтра»? Куда же оно денется? Или это значит, что я погибну? Ну, это вряд ли! Ведь я никуда не буду выходить сегодня вечером, закроюсь в номере…»

Ксавьер Людовиг сказал Абигайль неправду: у него не было никаких дел, требующих срочного завершения, но была необходимость обдумать ситуацию и составить план действий. Он по-прежнему был один против всех – считать союзником кокетливую вдову было бы даже не смешно. Хорошо, если она не станет врагом, – это уже будет большой удачей.

Он чувствовал себя военачальником, потерпевшим поражение по причине собственного тщеславия. «Старик был прав – я ничего не добился, только усложнил все еще сильнее. Если бы эти четверо погибли, вампиры не полетели бы сегодня в город. И почему я так уверен, что они никого не погубили там? Потому лишь, что я этого не видел? Ты тщеславен, Ксавьер Людовиг, – сказал он себе с горечью. – Тщеславен и неразумен…»

– Но я не мог оставить их! Вы были правы – их нужно было отдать. Но я не мог их оставить!..

Старик молчал столь долго, что Ксавьер Людовиг даже начал опасаться, не решил ли тот оставить его своей помощью, оскорбленный пренебрежением к его хотя и жестоким, но все-таки, как оказывается, единственно разумным советам. Но знакомый голос, тихий и усталый, раздался, как обычно, над правым плечом:

– Мальчик мой, не казнись, не терзай себя. Наблюдать гибель себе подобного, и гибель мучительную, и не пытаться спасти его, когда ты в состоянии это сделать или считаешь, что в состоянии, – это невыносимо. Это приходит со временем. Мы видим столько людских страданий, что чувства притупляются, и воин начинает мыслить как стратег, – спасти одного или спасти многих. Теперь следует подумать, как исправить ситуацию. Ту женщину, в гостинице…

– О, нет, нет! – Ксавьер Людовиг застонал от той тоски и дурного предчувствия, что пронзили его еще тогда, на балконе. – Не говорите мне, что я должен отдать ее!

– Ты не сможешь ее спасти. Люди, намеченные вампирами к уничтожению, всегда погибают если не с первой, то со второй попытки или с третьей. Как бы мы ни пытались их спасти, это почти никогда не удается. Исключения можно пересчитать по пальцам одной руки…

– Исключений будет еще меньше, если не пытаться! Та женщина заслуживает жизни больше, чем многие другие, разве нет?

– Э-э, мой мальчик, уж не получил ли ты самое тяжкое из всех ранений – стрелой амура?

– Ах, оставьте! До амуров ли мне сейчас?

– А это всегда случается не вовремя! Разве ты не знал об этом? Нет, мой мальчик, ты не знал об этом, потому что ты вообще ничего еще не знал о любви.

Ксавьер Людовиг промолчал, но весьма удивился – в самоуверенности цветущей молодости он был уверен, что уж о любви-то он знал если не все, то многое. А теперь этот жестокий насмешник, умирающий в одиночестве в темной холодной пещере, решил посмеяться над ним! Самым же неприятным было смутное сознание того, что тот, как всегда, оказывается прав. Это злило, и способность старика угадывать мысли тоже злила.

– Да, мой мальчик, – продолжил тот. – Ты ничего не знаешь о любви, потому что твои шалости в венских будуарах кощунственно даже назвать этим святым словом.

– А Вы знали, да? – Ксавьер Людовиг не выдержал, хотя ему не хотелось говорить на эту тему. – Вы, как я вижу, все знали: и любовь, и ненависть, и это Тайное Знание, и о Перекрестке, и о Хранилище – только говорить ни о чем не хотите!

– Не хочу. А ты злишься потому, что я прав. Я даю тебе тактические советы – ты им не следуешь, и злиться следовало бы мне. Что толку, если я начну сейчас рассказывать тебе про Перекресток и Хранилище, – все равно, что дать тебе книгу на языке, которого ты не знаешь. И не серди меня, иначе я наговорю тебе много оскорбительных вещей… Теперь наберись терпения и послушай еще. Так и быть, скажу кое-что. Перекресток – это как застава, боевой пост, который ставится в строго определенном месте, а не где угодно, и его нельзя перенести по мере изменения контура линии фронта, потому что линии фронта нет – она везде. Это укрепление – ты понимаешь или нет? И его нельзя сдавать врагу, а оно почти захвачено! Хранилище: меч, бездействующий по какой-либо причине, тоже не должен храниться где попало. Поэтому я закопал его здесь.

– Зачем Вы это сделали? Ведь Вы были воином, и, предполагаю, воином не из последних?

Повисла пауза – и Ксавьер Людовиг угадал ответ. Но ответ этот тем не менее напугал его именно потому, что был угадан:

– Вот мы и подошли к любви. Я закопал меч, потому что потерял интерес к жизни, отказался от борьбы и отрекся от бессмертия.

– Бессмертия?

– Теперь оно вытекает из меня капля за каплей, год за годом, – то время, что я прожил сверх средней человеческой жизни после того, как одолел одного такого, вроде этого Князя.

– Но телесного бессмертия не бывает!

– Бывает! Все можно завоевать, но не от всего можно потом избавиться.

– Так… – прошептал Ксавьер Людовиг. – А если я одолею этого Князя?..

– Князь бессмертен, когда-то он был человеком, но давно перестал им быть. Он – посвященный воин другой стороны, и воин сильный. Первая победа над бессмертным противником дарует бессмертие, вторая – неуязвимость, кроме как от руки такого же, третья – всесилие, но таких еще нет – ни по нашу, ни по другую сторону. А теперь делай выводы. Если даже та женщина и проникнется к тебе ответным чувством, что ты сможешь ей предложить? Если ты станешь вечен, хотя и относительно, то она-то – нет! Если ты погибнешь – она будет страдать. Ты ведь не хочешь, чтобы она страдала?

Последнего вопроса старика Ксавьер Людовиг почти не слышал. С каждым разговором на него обрушивались новые сложности, каждая последующая неожиданнее и непреодолимее предыдущей. «Я не хочу! – чуть не закричал он. – Я не хочу никакого бессмертия! Зачем? Вот так рубить вампиров и прочую нечисть – до бесконечности?! – Но он понимал, что не договаривает одну фразу – главную: «Не хочу без нее».

– Хорошо, – сказал он наконец. – Что мне теперь делать? Как подступиться к этому Князю?

– Я не знаю.

– Не знаете?

– Нет. Воин всегда сражается один на один. Всегда нужно исходить из ситуации, из обстоятельств. Князь пришел за мечом, но запомни: ты сражаешься не только и не столько силой оружия, сколько силой духа. И пока ты продолжаешь битву, никто не может забрать у тебя меч. Можно выбить его другим мечом, и, если появится другой меч, тебе конец: вряд ли найдется кто-либо, имеющий еще меньше опыта.

– Я хочу выкрасть и уничтожить договор о продаже замка.

– Это правильно. Но уничтожить, то есть сжечь договор, ты должен в присутствии Князя, перед ним. А это значит, ты должен ему показаться.

– Я плохо понимаю, что происходит.

– Конечно, это нелегко. Но поверь мне: одолев Князя, ты станешь силен почти как он. Подумай об этом!

– Разве от моих мыслей что-то зависит?

– Да. Все. Твои мысли и желания, особенно высказанные вслух, приобретают огромную силу, они – такое же оружие, как этот клинок, нужно лишь научиться им пользоваться.

– Почему выбор пал на меня, а не на кого-либо другого, более подготовленного?

– Все когда-то приходится совершать в первый раз. Рано или поздно выбор должен был пасть на кого-либо из уроженцев Кронверка. Место такое – оно не могло не породить воина…

Ксавьер Людовиг смотрел в окно, к которому не мог подойти. Он чувствовал, что галстук душит его, хочется рвануть ворот камзола, не тратя время на расстегивание, и пусть отлетят пуговицы, высунуться в окно, глотнуть свежего воздуха, и желательно, чтобы гремела гроза с громом и молниями и завывал холодный ветер, – но за окном был тихий солнечный летний день, и вдруг нестерпимо захотелось подставить лицо солнцу, упасть на зеленую траву, смотреть, прищурив от яркого света глаза, как в синем полуденном небе парят, распластав мощные крылья, орлы, выслеживая добычу, и слушать, как в траве жужжат мухи и звенят цикады…

«Ну, теперь ты знаешь, что такое любовь? – спросил он сам себя и сам себе ответил: – Наверное, это когда без Нее не хочешь бессмертия…»

Утренняя свежесть ножиданно сменилась духотой, похожей на предгрозовую. Ветер утих, листья на деревьях почти не шевелились. Около полудня из-за леса выползла маленькая серая тучка, которая быстро приближалась и росла, все больше закрывая небо, и скоро приобрела не вызывающие сомнений очертания тяжелой грозовой тучи.

Фредерик все-таки попросил в гостинице лошадь, сказав, что желает осмотреть окрестности.

– Смотрите, господин, – предупредил его конюх. – Гроза приближается! Экая тучища! Скоро грохнет, и ливень тоже будет знатный!

Еще за завтраком молодой человек заметил, что среди гостиничной прислуги царит тихое злорадное веселье: весть о том, что прибывшая накануне юная барышня подсыпала гувернантке снотворное и сбежала с драгунским офицером, поджидавшим ее здесь, распространилась с той фантастической скоростью, с какой и распространяются подобные известия. Богатые дамы за утренним кофе шептались о том же, в притворном ужасе закатывая глаза и прикрывая себе рты кончиками пальцев, как будто они тоже замышляли бегство с офицером. «Готов биться об заклад, – думал Фредерик, глядя на двух сорокалетних кокеток за соседним столиком, – что этим сплетницам тоже хотелось бы сбежать с драгуном – хотя бы на пару дней… Они бы лишились чувств на месте, узнай, куда в действительности подевалась эта юная барышня!» Гувернантку, конечно, было жаль: она пребывала в беспамятстве, и ее пытались привести в чувство нюхательной солью. К ней относились с состраданием, потому что страшно было даже представить, что ждет бедную женщину по возвращении в господский дом. Судачили даже, что лучше ей и не возвращаться, а тоже бежать с кем-нибудь, – а что, она хоть и не первой молодости, но и не старуха…

Фредерик выехал через ворота заднего двора, чтобы избежать улицы, и направился к берегу реки. Лошадь оказалась молодой и резвой, но при этом спокойной и послушной. Узкая дорожка извивалась по зеленому берегу. Хотя по причине приближающейся грозы духота усиливалась, пейзаж по-прежнему радовал глаз, и Фредерик решил перебраться по мосту на другую сторону речки и, не приближаясь к замку, прогуляться по цветущему лугу, а заодно поразмыслить над вопросом, терзавшим его последние несколько лет: как жить дальше?

Возле ивовых зарослей он увидел владельца гостиницы и двух мужчин, пожилого и молодого, похожих на слуг. Он узнал их по голосам: молодой светловолосый парень показывал хозяину одной рукой на гостиничную стену, которая действительно хорошо просматривалась с этого места, а другой – на заросли и взволнованно пояснял:

– Я стоял, извольте видеть, вон там, а он был вон там, на балконе между вторым и третьим окнами! Христом Богом клянусь – не спал я!..

Хозяин его слушал историю, Фредерику уже известную, с мрачным выражением на лице. Потом велел обоим конюхам помалкивать под угрозой увольнения.

– Мало ли что, – сказал он строго. – Это еще ничего не значит!

Все трое обернулись в сторону приближающегося всадника. Хозяин сделал своим работникам знак рукой, и те побрели в направлении конюшни. После обмена приветствиями хозяин сказал:

– Вот, сударь, мой слуга рассказал мне презабавнейшую историю: будто видел мужчину на балконе вашей соседки.

– Каков негодник! – улыбнулся Фредерик. – Ведь так можно испортить репутацию порядочной женщины!

– Да-да, Вы правы. Я строго предупредил его, чтобы не смел распространять подобные слухи!..

«Как же, волнует тебя ее репутация! – подумал молодой человек. – Тебя волнует, кого именно видел там парень – не вампира ли? Не призрака ли графа? – о том только и разговоров в городе…»

– A Вы, сударь, позвольте спросить, – продолжал хозяин, – не страдаете ли случайно бессонницей? Не потревожило ли что-либо Ваш сон сегодня ночью?

– Нет, сударь, я не страдаю бессонницей. Но дело еще и в том, что нынешнюю ночь я провел не в гостинице, а в другом месте. Позвольте воздержаться от подробностей, дабы никто не оказался скомпрометированным!

– О, да! Что Вы, я понимаю! На то и молодость! А все же будьте осторожны. Места наши спокойные, а все же, знаете: береженого Бог бережет.

Фредерик пообещал быть предельно осторожным и продолжил свой путь.

Берег реки, на котором располагался город, был несколько ниже, чем тот, где возвышался над зелеными холмами замок. С одного из таких холмов город просматривался как на ладони.

Большой двухэтажный старый дом с просторным двором, окруженный заросшим садом, выделялся на фоне соседних домов серой замшелостью своего камня и запущенностью сада – дом, в котором давно не жили. Но теперь ставни и в нижнем, и в верхнем этажах были открыты. Открыта была и дверь на галерею. «Новая баронесса осматривает свой дом», – догадался Фредерик. Он разглядел во дворе коляску и кучера, повесившего на шею лошади торбу с овсом: частично скрытые ветвями деревьев, и кучер, и лошадь были едва различимы издали.

И тут ему вспомнилась та, другая женщина, ставшая вампиром и запертая в замке. «Что с ней будет? Граф, конечно, благородный человек и дал слово, но при малейшем признаке опасности он, не колеблясь, отсечет ее молодую красивую голову. Что же делать? Как ей помочь? Она, возможно, не отличается такой силой характера, как баронесса, но именно поэтому ее так жаль…» Фредерик подумал, что не удивится, если окажется, что баронесса фехтует, стреляет, умеет носить мужскую одежду и скакать на лошади в мужском седле. «Она отлично может постоять за себя и вряд ли нуждается в защитниках. У нее лицо валькирии, хотя валькирий обычно представляют блондинками, но неважно… А та – о Боже, я даже не знаю ее имени! – так несчастна! Едва выйдя замуж, овдоветь при столь ужасных обстоятельствах! И теперь она там, в этом мрачном замке, полном вампиров… Да ведь она и сама вампирша! Но не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать!..»

Грозовая туча, выросшая уже до устрашающе огромных размеров, продолжала увеличиваться и приближаться к полуденному солнцу. Город был накрыт ею почти полностью, и тень приближалась к реке. «Пожалуй, мне следует поспешить с возвращением. Не исключено, что вампиры могут выходить не только ночью, но и днем, если солнце скрыто облаками, а эта туча сейчас закроет солнце. Лошадь может испугаться грома, да и промокнуть не хотелось бы…»

Улицы города были пустынны: горожане и гости прятались от приближающейся бури, и торопящиеся прохожие встречались все реже. Коляска и дремлющий в тени деревьев кучер по-прежнему находились во дворе большого дома. «Не предупредить ли мне баронессу? Наверняка она совсем одна в этом большом пустом доме и, если вампиры могут выходить в такую погоду… Хм, а как я заговорю с нею о вампирах? Не сочтет ли она меня сумасшедшим? Проехать мимо?..» За размышлениями он не заметил, как подъехал к воротам. Туча закрыла солнце и очень быстро потемнело, почти как поздним вечером, и Фредерик решил еще немного подождать и попросить у баронессы разрешения переждать грозу в ее доме. «Неужели откажет?!» – он надеялся, что нет, спешиваясь возле коляски во дворе большого дома.

Кучер открыл глаза и сдвинул шляпу на затылок.

– Дома ли баронесса?

– Верно, дома, – ответил кучер неуверенно. – Если не вышла в сад через другую дверь. А у Вас, господин, дело к ней?

– Я ее сосед по гостинице, и мне надобно сказать ей несколько слов.

– А-а, вот теперь я узнал Вас, господин, – обрадовался кучер, просыпаясь окончательно. – Вот же и наши Серые Яблоки! Привет, Серые Яблоки, прогулялась? Хорошая лошадка!.. Так Вы проходите, господин; госпожа, наверное, в доме, где же еще. Сад-то зарос, не пройти! А я за Яблоками присмотрю!

Фредерик поднялся на высокое крыльцо и прошел в раскрытую настежь дверь. В просторном холле было пусто и тихо, сквозняки еще не изгнали затхлый дух долго простоявшего закрытым отсыревшего дома. Эхо отражало звук от пустых стен.

Послышались чьи-то шаги. «Наверное, это кучер», – подумал он, оборачиваясь. Но ничего не увидел: сильнейший удар по голове ослепил его. «Черт, как я неосторожен!» – успел подумать он, еще услышал голоса, но не смог разобрать слов – перед глазами поплыли цветные круги, и все исчезло.

Через неплотно прикрытые ставни Ксавьер Людовиг наблюдал, как тьма наползает на город, а люди спешат покинуть улицы. «Вампиры в такую погоду могут выйти. Коварство их безмерно, а новые двери гостиницы кажутся столь ненадежными. Но нет, нет! Гроза пронесется быстро, и вновь выглянет солнце, ведь до вечера еще далеко…» И в этот момент он увидел, как вверх по склону поднимающегося от реки луга по направлению к замку катит экипаж с полностью поднятым верхом. Видно было только сгорбившегося на козлах кучера в темной одежде, изо всех сил погонявшего лошадь. По тому, как двигалась лошадь, можно было предположить, что коляска сильно нагружена. Тень уже накрыла город, переползла через реку, и впечатление было такое, будто коляска убегает от тучи. Но это было безнадежное бегство: туча уже закрыла солнце, и вскоре тень от нее настигла и накрыла коляску, весь луг и замок. Мир погрузился в глубокий сумрак. В недрах тучи глухо ворчал и перекатывался гром.

В тишине и одиночестве Абигайль задремала. Сквозь неглубокий сон она услышала звук поворачиваемого в замочной скважине ключа, но не спешила открывать глаза. Потом подумала, что вряд ли будет интересно кокетничать с графом, таким сухим и бесчувственным в своем нереализованном вампиризме. Но дверь распахнулась резко, и прямо от порога раздался громкий голос:

– Сударыня, мне нужна Ваша помощь.

Она вздрогнула, открыла глаза и села на кровати. Вид графа, его горящие глаза и меч, хотя и направленный острием вниз, испугали ее. Она хотела спросить, что случилось, но вошедший опередил ее:

– Владеете ли Вы каким-либо оружием?

Абигайль растерялась:

– Нет…

– Все равно! Вот Вам пистолет, в нем серебряная пуля, постарайтесь не выстрелить в себя или в меня. И вот вам нож – лезвие хорошо заточено с обеих сторон. – С этими словами он протянул ей пистолет и нож. – Берите же! Это не сложно, важно только не промахнуться. У Вас наверняка будет возможность приставить пистолет прямо к голове противника. – Себе он сунул за пояс два пистолета. – Идите за мной и не отставайте.

Он отодвинул панель на стене и шагнул в темноту потайного хода. Абигайль послушно последовала за ним.

– Что случилось, граф? – спросила она после того, как они прошли некоторое расстояние. – На замок напали?

– Скверно, сударыня, очень скверно, – ответил он, будто отвечал своим мыслям, а не на ее вопрос. – Много хуже, чем я ожидал.

«Вот ведь! – с досадой и волнением думала Абигайль. – И как меня угораздило принять это приглашение! Теперь придется совершать всякие военные подвиги. Никогда не держала в руках пистолета, а нож – только для разрезания бумаги. Что же теперь – мне придется убить человека? Нет, наверное, не человека, наверное, вампира, но все равно страшно! А если я промахнусь? Или замешкаюсь, и он опередит меня?..»

Ксавьер Людовиг остановился. Несколько секунд ушло у него на отыскание нужного камня. Наконец он нашел этот камень и надавил на него: кусок каменной стены размером с узкую дверь медленно повернулся, и они вышли в неширокий и невысокий коридор без окон, с двустворчатыми воротами в обоих концах. Одни из этих ворот вели наружу, и серый предгрозовой свет проникал в щели, едва рассеивая мрак. Выход из потайного хода находился в нише, напротив была другая. Ксавьер Людовиг вышел первым, Абигайль проскользнула за ним. «Мог бы и подать руку даме! – досадовала она. – Экий невежа! Неужели он всегда был таким?»