Текст книги "Ведьма"

Автор книги: Елена Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Мама, с тобой совершенно невозможно разговаривать!

– Последнее время я слышу эти слова слишком часто… Я не знаю, может ли горбун развить у себя ловкость движений.

– Ну и что? Ты сама говорила, что Робинзон тоже не смог бы прожить один на острове двадцать лет, он спятил бы через два года самое большее, а народ до сих пор читает, и ничего – классика.

– Во-первых, когда Дефо писал свой роман, такие исследования еще не проводились и люди не знали, сколько времени может человек провести в полном одиночестве. А во-вторых, причем тут Робинзон?

– Ты же задумываешь новый роман, у тебя глаза, как калейдоскоп. Про горбуна-воина, нет, что ли?

– Пожалуй… Но пока еще это все… Туманно.

– Давай ты будешь его дома обдумывать, а? А сейчас пойдем гулять?

– Пойдем…

Примерно через час они вышли на площадь…. Ноги начинали уставать и Маргарита подумала, что еще немного и надо будет где-нибудь пристроиться отдохнуть.

– Вот, дитя, смотри и запоминай: перед тобой – Парижская Гранд-Опера.

– Что идет сегодня?

– Сейчас гастрольный сезон. Гостит кто-то другой.

– Какая разница? Пойдем, узнаем, вдруг билеты есть. Чтобы бабушка нас не презирала.

– Здесь билеты дорогие.

– Но мы же сюда больше не попадем!! Ты же сама говорила, что у нас есть деньги!

– Ладно, пошли.

Разглядев афиши, Маргарита остолбенела: Гранд-Опера принимала у себя в гостях не кого-то там, а Ла-Скалу, а вечерним спектаклем была объявлена тоже не кто-нибудь, а «Травиата». Санька что-то щебетала. Маргарита зажмурилась. Ей хотелось убежать с площади, поймать такси и поехать прямо в аэропорт и улететь домой. Но вместо этого она поплелась искать кассу, с ужасом думая, как войдет, как будет смотреть тот же самый спектакль, где Альфреда будет петь подлечивший ногу стареющий знаменитый баритон, потому что нельзя ведь надеяться, что… и даже если… то что?!

Она расчитывала подойти к зданию, подняться по ступеням, поискать глазами кассы, которые должны бы располагаться в легко отыскиваемом месте, а если не найдут сразу ни кассы, ни указателя, то войти в первую попавшуюся открытую дверь и на своем вполне сносном французском спросить…

Но случилось, как в кино. Когда поднялись по ступеням, она услышала за спиной негромное:

– Маргарета?..

Не по-русски и не по-итальянски, чему бы она не удивилась. И даже не по-английски, а как-то странно произнесенное собственное имя заставило остановиться, замереть и обернуться медленно, как в плохом фильме, и в очередной раз почувствовать себя идиоткой на грани полного сумашествия, потому что голос был знаком…

Альфред-Магнус стоял на нижней степени и смотрел растерянно, как потерявшийся ребенок. По выражению его лица можно было предположить, что он извинится в самых учтивых фразах, если обознался, а потом сядет тут же на ступенях театра и заплачет…

– Маргарета, ведь это же вы?

– Господи… – прошептала Маргарита по-русски, перевела дыхание и перешла на английский. – Что вы здесь делаете? Ой, какой глупый вопрос! Отпуск?

– Нет, – он все еще не решался улыбнуться. – Гастроли.

– С ума можно сойти.

– Да.

– А синьор Градзини?

– Он тоже здесь. Но со мной заключили контракт и пригласили в эту поездку.

– Я поздравляю вас.

– Спасибо. А вы?

– А мы туристы. Знакомтесь; – спохватилась. – моя дочь Александра, она говорит по-английски.

Санька, притихшая, как мышь под метлой, вертела головой и круглыми глазами разглядывала свою растерянную до невозможности мать и не менее растерянного иностранца с рекламного плаката нового фильма, где сверкание доспехов и клинков соперничает с блеском глаз… Теперь, когда ее представили официально, как делают на этих церемонных приемах, она решила не медлить, продемонстрировать свои познания в английском, а заодно и расставить все точки над «и», а то этот иностранец того и гляди в обморок упадет, так что надо ему объяснить, что никаких препятствий для продолжения знакомства нет, только как бы так деликатно сказать, что ее мама – свободная женщина, чтобы та не устроила нахлобучку…

– Александра, – и протянула руку таким церемонным образом, что взрослые растерялись. – Я ее единственная дочь, у нее больше никого нет, только родители.

– Саня!.. – услышала она над головой, а иностранец от этого заявления растерялся еще сильнее, хотя протянутую руку пожал и представился:

– Магнус…

– Могу я спросить? – продолжила Санька, пользуясь тем, что мать молчит, и откровенно наслаждаясь растерянностью обоих. – Вы кто?

– Это, – поспешила вмешаться Маргарита, пока единственная дочь не начала пересказывать ее биографию и перечислять родственников. – Это артист Ла-Скала, оперного театра, который сейчас здесь на гастролях.

– Правда? Вы поете? Класс. Мы очень любим оперу…

Маргарита с трудом сдержалась, чтобы не отвесить дочери хоть символического подзатыльника:

– Мы тут любопытствуем, можно ли пробраться на сегодняшний спектакль.

– И что вам сказали? – он переводил глаза с Маргариты на Саньку и обратно.

– Пока ничего, мы еще ничего ни у кого не спросили.

– В таком случае, позвольте мне пригласить вас… обеих… на спектакль и… на ужин.

– Ура! – сказала Санька. – Только нам надо переодеться. Мы успеем? Когда начало? А что будет на ужин?

Маргарита не выдержала и положила дочери руку на макушку, надеясь таким образом привести ее в чувство. Не было ни малейшего предлога для отказа, и она пролепетала:

– Я даже не знаю… А билеты?

– Не волнуйтесь. Вас встретят у входа и проводят. Извините, я должен идти, уже пора.

– Так это вы сегодня выступаете?! – Саньки присела под давлением материнской руки на макушку, но угомониться не спешила. – Вот, я всем расскажу, с кем я познакомилась, Катька Петухова от зависти прыщами покроется! А вы знамениты?

– Не очень…

– Не важно, она даже кто такой Паваротти не знает…

– Саня, замолчи, я тебя умоляю, в чем дело?!

– У вас очаровательная дочь, – швед наконец сумел улыбнуться. – Только я прошу вас, Маргарета… – и его глаза опять заметались: – не исчезайте…

– Мы приедем через час…

В такси она начала высказывать дочери не только свое возмущение ее болтовней, но и удивление: с какой стати она так разговорилась с незнакомым человеком?!

Та с готовностью надулась:

– Какой же он незнакомый, если ты сама нас представила?

– Я познакомилась с ним случайно и это длилось пятнадцать минут, я его не знаю и не увидела бы его сейчас и не узнала бы, если бы он сам не подошел…

– Вот и хорошо, что сам подошел, а ты скоро на стены налетать станешь, ходишь, как лунатик.

– Замолчи или я оставлю тебя в отеле.

– А сама?

– И сама останусь.

– Ладно, я замолчу. Но разве ты не видишь, что ты ему нравишься? А что, он классный. Забавный такой… А что обычно едят в Париже на ужин? Мы пойдем в забегаловку или в пижонский кабак?

– Ты не пойдешь никуда! Ты будешь есть пиццу из картонной коробки!

– Это не здоровая пища. Еще скажи, что кока-колой запивать…

– Саня, неужели ты не видишь, что я нервничаю?! Ты можешь немного помолчать и дать мне собраться с мыслями?!

– Могу, – великодушно согласилась дочь. – Только скажи мне одну вещь: правда я хорошо говорила по-английски?

– Да, – вздохнула Маргарита. – Главное, много…

– Да вы, взрослые, только считаете себя самостоятельными, а на самом деле, как дети…

– Саня!!

– Молчу.

В номере отеля переоделись за три минуты. Принять душь времени не было, нанести вечерний макияж – тоже. Санька тараторила, что старших надо слушаться – вот, например, бабушку: говорила та брать платья, а они не хотели, а теперь вот как они пошли бы в оперу, если не положила бы она платья тайком… Потом она стала засовывать матери в маленькую сумочку фотоаппарат. Маргарита давила в себе желание треснуть этим фотоаппаратом дочь по бестолковой голове:

– Кошелек же не помещается!

– Зачем нам кошелек, если сегодня все на халяву?!

– Бесплатный сыр только в мышеловке, запомни это! Ладно, поехали. Черт, страховка!

– Зачем?!

– Затем, что сейчас у меня будет инфаркт…

– Фотографий же не останется!!

– Может, у него есть…

– Вся надежда…

«Куда мы премся?! – стонала про себя Маргарита. – Кто нас встретит? Куда идти, к кому обращаться? Мы от господина такого-то… Я даже фамилии его не помню… Ну, можно на афише прочитать… И кто мне поверит? О Господи, я чокнусь… Зачем?! И что потом?!»

Но не прошло и двух минут после того, как они подошли к колоннаде, и не успела еще Маргарита окончательно запаниковать и удариться в самоуничижение по поводу отсутствия у нее бриллиантов и трехрублевое платье рядом с холеными высокомерными тетками, выгружавшимися из «Мерседесов», как из боковой стеклянной двери вышел пожилой господин в темном костюме, до этого наблюдавший за ними минуты полторы через стекло, прошествовал мимо теток, подошел, улыбнулся и тихо спросил:

– Мадам Маргерит? Мадемуазель Алессандра?

Санька выпучила глаза: господин в костюме был точь-в-точь какой-нибудь престарелый маркиз из кино про высший свет. Высокомерные тетки проплыли мимо, сверкая бриллиантами. Сами они были страшноваты, и макияж не спасал. Темнело, площадь залита была светом фонарей и витрин. Маргарита чувствовала себя попавшей в зазеркалье, когда неизвестно, чего от кого ждать и реальность совсем не такая, к которой она привыкла…

– Да… – прошептала по-французски.

– О, мадам говорит по-французски! – воскликнул господин. – Идемте, я проведу вас на ваши места. Сожалею, – продолжил господин, пропуская их в боковую дверь и ведя по служебному коридору. – Места достались не очень хорошие, боковая ложа… Было слышно, как оркестр настраивает инструменты. Они поднялись по лестнице, их проводник открыл дверь и они вошли в холл театра, где уже было много народу.

– Вот ваша ложа, – «маркиз» провел их в двери и показал рукой внутрь. – Не очень удачно, но зато первый ряд… Вам принести что-нибудь?

– Что? – испугалась Маргарита. – Что принести?

– Что-нибудь выпить.

– Нет, спасибо, ничего не надо. Спасибо, вы очень любезны.

– Как вам угодно. Да, мсье просил вас не уходить сразу после спектакля, он хотел бы встретиться с вами.

– Да, я знаю. То есть… да. Спасибо.

– Тогда… С вашего позволения… Мадам… Мадемуазель…

Он едва заметно поклонился и ушел. Маргарита упала в кресло, Санька перегнулась через барьер, разглядывая партер. Оркестр закончил настройку и затих, свет начал гаснуть.

– Вон те тетки, что мимо нас прошли. Я думала, француженки все как Катрин Денев и Софи Марсо, а они все такие коровы страшные… – потом закинула голову и стала рассматривать потолок и люстру. – Да… Вот это театр так театр, не то что наш… Мне бабушка рассказывала перед поездкой, как тут все и кто бывал…

– Можно подумать, твоя бабушка тоже здесь бывала.

– Это она убедила меня убедить тебя пойти.

– Вы с бабушкой – две заговорщицы. Вам только революции устраивать. Еще скажи, что ты про платья знала.

– Нет, я сначала не хотела идти. А теперь…

– Ну?

– Теперь я думаю, что старших надо слушаться.

– Наконец-то.

– А ты зря сказала, что ничего не надо, я бы уже и поела бы чего-нибудь, хоть пиццы. В антракте пойдем в буфет?

– Пойдем, только пиццы здесь нет… Все, тихо, сейчас пойдет увертюра.

Трое господ почтенного возраста и дама, элегантная до невозможности и возраста совершенно неопределенного, просочились в ложу, поприветствовали Маргариту и Саньку, господа – кивками голов, дама – натянутой улыбкой, и, повозившись немного, утихли. Когда отзвучала увертюра и начал открываться занавес, дама принялась шептать что-то одному из господ. Его ответов Маргарита не могла расслышать, а вот комментарии дамы слышала хорошо: они касались ее – внешности, одежды, отсутствия драгоценностей, того факта, что наверняка иностранка и по-французски не говорит, а программку листает, только делая вид, что читает… «Зашел бы в антракте хоть бы этот аристократичный старичок, я бы у него что-нибудь спросила, чтоб эта курица заткнулась… Третий раз я попадаю на итальянскую оперу, и опять это «Травиата», и выбора нет… А если бы этот Магнус бы зашел, то ее вообще бы перекорежило… Но он не зайдет, нельзя… Интересно, когда всякие тетки перестанут воспринимать меня как низшее сущестно?..»

Оперу она почти не слышала, а на неожиданного знакомого старалась и вовсе не смотреть, чувствуя, как проваливается в пропасть и даже не старается уцепиться за край. Санька же, полулежа на барьере, смотрела и слушала с таким выражением лица, словно она – великий ценитель оперы и сбылась золотая мечта ее жизни.

В антракте дама и сопровождавшие ее господа выгреблись в фойе. Маргарита с дочерью вышли следом за ними, разговаривая между собой по-русски на тему «как пройти а буфет». Санька предложила идти на запах и звук. Но проведший их в театр пожилой мсье стоял у двери и улыбался им. Несомненно, он был очень воспитанным человеком, и улыбнулся также той даме, что гордо прошествовала мимо, но молча.

– Мадам, мадемуазель, – все-таки он очень похож был на аристократа. Не исключено, что действительно являлся таковым. – Все в порядке? Мсье просил меня помочь вам, если что-то нужно…

Маргарита поняла, что значит выражение: «Почувствовать себя героиней романа», потому что именно так она себя и почувствовала, подходя к нему и заговоривая по-французски, тщательно следя за произношением и надеясь, что «курица» услышит:

– Спасибо, мсье, все прекрасно, но мы с дочерью хотели бы найти буфет. Если бы вы были так любезны сказать…

– Прошу! – и он показал рукой направление. – Я провожу вас. Это недалеко.

– Да… Спасибо…

– Вот, – он довел их до двери. – Что-либо еще?

– Нет, спасибо. Вы очень любезны.

– Нет ничего приятнее общества красивой образованной женщины. Мсье просил передать, что по окончании спектакля вы, если желаете, могли бы пройти в гримерную, чтобы не оставаться в пустом фойе, приклекая внимание. Я мог бы проводить вас.

Маргарита с ужасом поняла, что краснеет, и что, оказывается, слушать подобные комплименты чертовски приятно, особенно учитывая тот факт, что на четвертом десятке она впервые слышит в свой адрес именно такие слова, а не просто: «Ритка, классный прикид…».

– Спасибо. Да, наверное, так будет лучше…

Аристократ откланялся и исчез. «Курица» застряла в дверях буфета, таращась на Маргариту готовыми лопнуть от удивления глазами и без тени улыбки. Та прошествовала мимо, улыбнувшись ей, как давней знакомой. Санька тоже сначала растянула рот до ушей, а потом выстрелила из этого рта язык, как хамелеон, состроила мгновенную гримасу и тут же захлопала ресницами, как паинька.

– Ничего, – утешила она ахнувшую мать. – Кроме этой мымры, никто не видел. Пойдем трескать пирожные! Спорим, что эта уродина – вся оперирована, и вкус пирожных давно забыла!..

– Саня, ты меня просто убиваешь сегодня!..

– Да ладно, – беспечно отмахнулась та. – Ты же знаешь, как я тебя люблю!..

Потратили какую-то совершенно пугающую сумму денег. Потом пошли смотреть театр, потеряли из виду неприветливую даму и ее кортеж и вернулись в ложу, когда свет уже почти совсем померк. Пожилые господа расплывались в улыбках, дама вращала глазами. Маргарита чувствовала, что балансирует на краю обрыва, и тонкая ниточка, за которую она пытается схватиться, ускользает между пальцами. Душевное спокойствие, и без того относительное, разлеталось мелкими осколками. Спектакль она не воспринимала, на шведа по-прежнему старалась не смотреть и не думать о том, что все кончится, как всегда кончалось: очередным крушением иллюзий.

«Все-таки хорошо, что Санька здесь, – вздыхала Маргарита перед дверью гримерной. – Она нейтрализует этот напряг и превращает его в непринужденную болтовню. Не говоря уже о том, что ее присутствие сведет к нулю возможность остаться наедине, что и к лучшему, иначе кранты…»

– Не вздумай брякнуть, что я пишу романы, – прошипела она дочери.

– Почему это?

– Нет, я сказала! Я – офисный работник, и все.

– Ну да, офисный работник разъезжает по парижам!..

– Иностранцы этого не понимают, и нечего лезть в дебри…

– А я уж собралась тобой похвастаться… Ну почему?…

– Нет! А то пришибу…

– Ма!..

Дверь в гримерную открылась, как врата в другой мир. Аристократ по-аристократически незаметно исчез после первых приветствий. Когда общими усилиями стирали с лица Магнуса грим, напряжение исчезло неожиданно и окончательно… Санька с наслаждением демонстрировала свой богатый словарный запас английского языка и неизвестно откуда возникший повышенный интерес к театру вообще и к опере в частности.

– Я хотела бы сфотографироваться за кулисами, и в пустом зале, если это возможно, – вздыхал ребенок, строя ангельские глазки. – Но у нас нет с собой фотоаппарата.

– Это возможно, – ответил ей швед. – У меня есть камера.

– Цифровая?

– Да.

– Ура!

Маргарита молчала. Швед понравился ее дочери, такого оборота событий она не ожидала. Кроме того, Санька делала все возможное, чтобы обратить его внимание не столько на себя, сколько на свою мать: это она обучила ее английскому языку, хотя она, Санька, лентяйка и вредница, учить его не хотела, а вот и пригодилось… Маргарита решила, что надо бы приостановить словесный поток чада, пока оно не наболтало лишнего Почему она не хотела посвящать шведа в свои литературные и финансовые успехи, она объяснить не могла, но оставалась абсолютна уверена, что поступает правильно.

Сфотографировались везде, где могли: на сцене, на фоне занавеса, на фоне погасшей люстры в глубине кадра, на ступенях, по одному и все вместе, потом немного поспорили, ехать ли гулять на Елисейские поля или на Монмартр. Остановили выбор на Монмартре, поскольку там еще все открыто, место богемное и, если повезет, можно будет встретить какую-нибудь знаменитость.

Маргарита бывала в Европе и раньше, но теперь все было по-другому. Во-первых, раньше были командировки в промышленные центры, когда двенадцатичасовой рабочий день не оставлял ни сил, ни времени на ночные прогулки по старым кварталам. Иногда командировки продлевались суматошными поездками к потенциальным женихам, которые всячески избегали гулять поздними вечерами по ярко освещенным улицам коммерческих центров или средневековых кварталов, ни разу так и не объяснив причин. Отказ от дневных прогулок аргументировался работой, а бродить одной ей было неинтересно. Во-вторых, никогда прежде она не бывала во Франции и тем более не попадала одновременно в Париж, в оперу и в общество импозантного и смущенного кавалера, готового пригласить ее бесплатно в эту самую оперу, а потом вести на Елисейские поля, в Мулен Руж, на Монмартр, в любой ресторан, одно название которого дышало несколькими сотнями евро, и уж тем более никогда прежде не чувствовала она себя столь увереной в собственной внешности и интеллекте и в том, что ОНА нравится ЕМУ. Впрочем, эта мысль, самая главная, как раз и пугала ее больше всего. Швед казался не только идеальной, но и до смешного легкой мишенью для выпускания в него полной обоймы стрел Амура. Его готовность подставить грудь под эти стрелы написана была четкими крупными буквами на чистом светлом лбу, он просто сдавался в плен, подняв обе руки над головой… и это было именно то, что пугало. Она привыкла долго и больно завоевывать мужчину, доказывать ему, какая она хорошая и умная, какой она была бы ему прекрасной женой, чтобы потом еще дольше и больнее отходить от чудовищного разочарования. Неясную тоску, что терзала последние месяцы, Маргарита не принимала во внимание по этой же самой причине: что возникла не сейчас, а задолго да знакомства. Смущали два момента: первый – швед был очевиднейшим образом моложе, и она комплексовала, и второй – неизвестно было, женат он или нет. Хотя эти инфантильные европейцы, рассуждала она, имеют обыкновение вступать в брак, вплотную подойдя к сорока годом или хотя бы оставив тридцатилетие далеко позади, но мало ли… В таком случае следовало отшить мальчика сразу и решительно, мимолетных авантюр хватит уж на всю оставшуюся жизнь… Его некоторая испуганность выдавала человека не особенно искушенного по части побед на противоположным полом, но именно в данный момент настроенного решительно и убежденного, что встретил женщину своей жизни и остановить его можно только пулей – подобный образ всегда так мило и трогательно выглядит в кино и вызывает желание спросить у сценариста, сталкивался ли он сам в жизни с подобными случаями, где именно, и кто это чудо?!.. С другой стороны, актер он неплохой и сумеет без усилий сыграть нужную ему роль, но это только в том случае, если он знает сам, как ее играть или ему кто-то рассказал в подробностях. Впрочем, есть безошибочный способ узнать, состоит мужчина в браке, состоял ли довольно продолжительное время или он просто большой «ходок». Но это, когда дойдет до кульминации отношений и опять же, если он не является хорошим актером…

Маргарита чувствовала, что одной половиной мозга она кое-как воспринимает его речь и вопросы, обдумывает свои ответы и следит за словесным потоком дочери, а другой половиной пытается найти отгадки на загадки, которые сама же себе и назадавала. Ночной Париж, Монмартр с белыми куполами Сакре-Кёр на вершине, маленькие кафе на нетуристических узких улочках проплывали, как пейзажи за окном скорого поезда, сливаясь в одну полосу и не давая как следует их разглядеть. Она тряхнула головой и спросила первое, что пришло в голову:

– Вы бывали раньше в Париже?

– Да, – ответил он с готовностью и с какой-то даже радостью. – Я провел здесь две недели.

– Давно?..

– Да, зимой. На рождественских каникулах. Я тогда уже прожил в Италии больше года. Было очень красиво. И совсем не холодно. Французы не умеют переносить холод. И защищаться от него тоже не умеют. Итальянцы, мне кажется, тоже.

– Точно! – засмеялась Маргарита. – Они наденут три свитера, перчатки, замотаются в шарф до глаз, но не сообразят надеть утепленную обувь на толстой подошве и шапку на голову. Значит, вы никогда не пели в Швеции?

– Нет. Не повезло.

Они остановились на пролете лестницы, разглядывая панораму ночного города-мифа, залитого разноцветным электрическим светом и узнавая места, хорошо знакомые по фотографиям в журналах и документальным фильмам. Санька молчала.

– И поэтому решили уехать в Италию?

– Не только. Но… В известной степени, да.

Голоса понижались, пока не перешли на шепот. «Не так все просто, – подумала Маргарита. – Не просто так ты уехал…»

– Позвольте мне угадать, – и она впервые за все время разговора посмотрела ему в глаза. – Не в том дело, что вы приехали в Италию, надеясь на творческий успех. А в том, что вы хотели уехать из Швеции. Я права?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, словно играли в переглядки, потом он отвел взгляд, сразу сделавшийся отрешенным, и Маргарита чертыхнулась про себя: «На фиг было надо лезть в душу?! У человека неприятности, зачем бередить?!..»

– Извините, – торопливо пролепетала и чуть было не взяла его за руку, но не решилась. – Замнем…

– Нет, ничего страшного, – встряхнулся он и вернулся из воспоминаний. Если бы он начал улыбаться и делать вид, что ничего не случилось, это показалось бы Маргарите неискренней бравадой. Но от него повеяло грустью. – Вы правы. Можно сказать, я бежал. От себя.

– Вам это удалось? Убежать от себя?

– Да… – он выплывал из своих неприятных воспоминаний, словно выходил из гипноза. – Теперь я уверен, что… То есть… От себя не убежишь, но… Скажем так: я оторвался от погони.

Он попытался улыбнуться. Становилось интересно. «Только не окажись размазней!..» – взмолилась Маргарита и тоже улыбнулась:

– Вы пишете стихи?

– Нет. Почему?..

– Мне показалось… В любом случае, – вздохнула она, глядя на огни, – Все ваши неудачи остались позади.

В ответ она получила удивленный взгляд и молчание, махнула рукой и рассмеялась:

– Не знаю, почему я так сказала! Наверное, мне хочется, чтобы так было!.. Давайте пойдем куда-нибудь дальше…

Где-то гуляли, в каких-то подвальчиках, где воздух густо пах ароматическими курениями и свечи оплывали в матовых синих плафонах на столах, пили кофе с пирожными, потом искали, где можно заказать зеленого чаю, потом опять кофе, потом что-то алкогольное, густое, терпкое и сладкое в широких бокалах с толстыми стенками, и что-то микроскопическое на ажурной бумажной салфетке, вид на Сену и Нотр-Дам, подсвеченный прожекторами, разговоры о Париже, Милане, Стокгольме, Опере и литературных образах, и ощущение себя в другом мире, на другой планете. Санька вела себя так тихо, что про нее временами даже забывали. Маргарита сначала вспоминала, потом гнала от себя все советы по охмурению мужчин, потом забыла про все на свете, чувствуя себя готовой но любое безумие, хоть на ныряние в Сену с парапета набережной или раскачивание на колоколах собора. Временами память выдавала разные мудрости вроде той, что надо заставить мужчину говорить, тогда ты станешь для него интересным собеседником и он сочтет тебя умной женщиной – если он будет говорить, а ты помалкивать, и что нет для человека музыки приятнее собственного голоса, и самый приятный звук – это звук твоего имени. Она называла его по второму имени, потому что первое он не любил, считал банальным, слишком длинным и неудобным для общения, и просил называть по второму имени, а потом вдруг сознался, что не может понять, то ли он отвык слышать свое имя, то ли никогда не привыкал, ей показалось это странно, но сразу же подумалось, что так много он говорит не потому, что болтун, а потому, что очень долго ни с кем не разговаривал о том, что приятно и интересно ему, а не собеседнику, и вообще долго с кем не говорил, или же так сложились обстоятельства, что не было никого рядом, готового выслушать, и ему надо выговориться, пусть даже в светской болтовне не о чем, о пустяках, тем более, что болтовня эта интересна и он ни на что не жалуется…

Потом вдруг оказалось, что уже три часа ночи и Санька лежит на столе, подперев голову кулаком и смотрит на них спящими глазами. Но, едва начали обсуждать, что надо вызвать такси и отнести туда ребенка на руках, встрепенулась:

– Каких руках? Чьих руках?! – сонно возмутилась по-русски и немного прояснила глаза, переходя на английский: – Я не сплю. Я участвую в общении… А что касается такси, то я не против. Магнус, проводите нас до отеля, пожалуйста. Если кто-то из группы еще не спит, то он просто получит инфаркт, когда увидит нас с вами…

– Это вряд ли. Я не знаменитость.

– Какая разница! Главное, что мы приехали в отель в три часа ночи и в сопровождении… вас. Ой, что, как раз три часа? Хорошо погуляли…

Маргарита боялась, что в такси Санька заснет и тогда действительно придется нести ее на руках до номера, но та, напротив, взбодрилась, хотя и помалкивала. Все-таки ребенок устал.

В фойе, к сожалению, не оказалось никого из туристической группы. Бар был закрыт уже. Надо было прощаться до… до когда?!.. Тогда Санька, тараща сонные глаза, сказала:

– Магнус, мы завтра едем в Дисней-Ленд. Мы выиграли в лотерею, у нас три бесплатных билета. Хотите пойти с нами? И послезавтра тоже. Хотите? Или вы заняты?

Маргарита и Магнус остолбенели оба, растерянно глядя друг на друга. Сказать: «Моя дочь шутит, извините…» было бы верхом бестактности, тем более что с Саньки еще станется побежать в номер и притащить три входных билета и, не дай бог, рассказать также и про двухкомнатный номер с видом на парк, забронированый на троих еще пол-года назад.

Магнус первым восстановил дар речи.

– Ваша дочь говорит всерьез?:

– Да… – очнулась Маргарита. – В общем, да. Это правда, мы выиграли в лотерею поездку в Дисней-Ленд, но возникли некоторые организационные трудности, поэтому пришлось… Вот так… Ее предложение остается в силе. Если вы не заняты…

– Нет, но… Я хочу сказать… Это несколько неожиданно.

– Не кажется ли вам, – Маргарита чувствовала, как неведомая сила ворочает в ее рту ее языком, воспроизводя мысли, которые вообще-то являются ее мыслями, но это такие сокровенные мысли на грани пересечения границы дозволенного, что еще совсем недавно она никогда бы их не высказала, потому что это все равно, что признаться в любви первой… – Последнее время происходит столь много неожиданных событий, что можно уже не особенно и удивляться. Вам так не кажется? Сегодняшний вечер тоже был неожиданен, разве нет?

– Да, верно. О Господи, ну!.. Я согласен. Я никогда не был в Дисней-Ленде…

– Вот видите! – восторжествовала Санька. – Чего билету пропадать! Тем более, что вы там не бывали!.. Кто за кем заедет?

– Маргарета, – он смотрел загипнотизированными глазами абсолютно счастливого и не решающегося поверить в свое счастье человека. – Это серьезное предложение?

– Конечно! – ей стало вдруг смешно. – Мы выезжаем из этого отеля завтра в десять утра. Я понятия не имею, как нам туда добираться. На такси?..

Магнус тряхнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение:

– Не беспокойтесь, я знаю, как. Я приеду сюда к десяти? Но вы не успеете выспаться…

– В Париж приезжают не для того, чтобы спать! – выдала Санька, и Маргарита поняла, что надо прощаться, а то добром не кончится…

В этот момент – дождались-таки! и Санька просто засветилась от счастья… – в отель вошли двое из их группы – две провинциальные кулемы с претензией на утонченную крутизну, утверждавшие, что они – референты солидных фирм и их хорошие зарплаты позволили им… Хотя их речи и выражения глаз вызывали сомнения в наличии у них высшего образования, а вот одеяния и возвращения под утро решительно отметали сомнения насчет иного… Как и следовало ожидать, девицы просто выели своими раскрашенными глазами Маргариту и особенно Магнуса. Они даже остановились у двери лифта, делая вид, что ищут что-то в сумочках. Маргарита сделала знак бровями, едва сдерживая смех, а Магнус вдруг рассмеялся, как человек, сбросивший с плеч ненужную тяжесть, и от этого смеха он показался еще моложе и красивее, похожим на Идеального Героя ее книг – обладателя честных глаз и чистой совести, Рыцаря-без-страха-и-упрека, которые и в книгах-то, особенно в современных, не часто встречаются, а уж в жизни их и вовсе не осталось… У девиц что-то выпало и звякнуло об пол, Маргарита зажала себе рот рукой, чтобы не расхохотаться тоже, Магнус сказал:

– В десять, здесь! – быстро вышел, нырнул в ожидавшее его такси, машина мигнула фарами и укатила. Девицы застыли, забыв вызвать лифт. Маргарита сказала им «Привет!» и пошла по лестнице, держа за руку дочь, которая сразу же начала спотыкаться на каждой ступени.

В номере Санька рухнула на кровать прямо в платье и сразу же уснула. Маргарита, готовая прочитать воспитательный монолог, поняла, что слушать этот монолог некому, села на другой кровати и обхватила голову руками. Через несколько минут она решила, что все-таки надо принять душ, умыться и вымыть голову, что Санька, вобщем, не так уж ужасна и в известной степени надо быть ей признательной за сделанное ею совершенно гениальное предложение, которое продолжит общение и знакомство, и – Господи! Господи!! Господи!!! – ну, что вообще происходит?!!