Текст книги "Ведьма"

Автор книги: Елена Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Как выбрались из кабинета, Маргарита не помнила. Вроде бы никто на нее не разозлился. Над ухом раздался бас дамы-корректора:

– Дорогая моя, позвольте пригласить вас на кружку пива!

Маргарита посмотрела на нее с испугом:

– Я не осилю кружку.

– Как вам угодно и в любом количестве! Я расскажу о вас мужу и детям! Они будут в восторге! Наш Генерал очарован вами…

«Очарован?.. Можно было бы посверкать на него глазами и коленками, да вот что-то не хочется уже…»

Это был безумный день. Статью о тяжелой трудовой жизни и о романах, пролежавших несколько лет забытыми, а теперь возносивших ее к славе и богатству, составили быстро. Дизайнер был, в общем, мил, и художник незаурядный. Маргарите опять стало жаль его, поэтому она решила включить его рисунки в книгу, тем более, что они действительно были хороши, в стиле Гюстава Доре, а Рыцарь и Граф так вообще получились – глаз не отвести…

Потом рабочий день закончился и на выходе Маргариту ждали: Татьяна – в левом углу фойе, а дама-корректор – в правом.

«О Господи, я, кажется, обретаю популярность…»

– Таня, я ее боюсь, – прошептала она подруге по-русски. – Она зовет меня на пиво.

– Ну и что?

– Ну… Я уж не знаю, чего тут от кого ждать…

– Брось ты! Она классная тетка. Третий раз замужем и четверо детей…

– Ну, тогда ладно…

Маргарита не очень любила пиво – так, иногда, в жару, Татьяна алкоголь вообще не принимала, поэтому в конце концов объем потребленного пива оказался символическим, зато все наелись традиционного горохового супа и копченого лосося, а потом пошли в кондитерскую и взяли Датских пирожных, забыв про извечную ревность шведов в датчанам, но корректорша оказалась выше этого, а пирожные стоили того, чтобы забыть все глупые ревности по смешным причинам и всю последующую неделю просидеть на капустно-морковной диете. Потом новая знакомая сослалась на домашние дела и ушла, а Татьяна предложила быстро съездить к ней, оставить сумку, переодеться, если захочется, и пойти через кварталы старого города в парк Кюнгстрагарден: не сидеть же в четырех стенах, и погода – как на заказ, а Стокгольм – город небольшой, только кажется таким…

Городской парк с зубодробительным названием Кюнгстрагарден мог бы дать сто очков вперед хваленому Центральному Парку Нью-Йорка, если бы вздумал суетиться, а уж итальянские скверы вообще не стоило и сравнивать с ним. Мамаши катали коляски с детишками, кто-то бегал трусцой, кто-то читал, кто-то спал на газонах, подстелив под спину что-нибудь, поскольку в Швеции в конце мая земля еще не прогрелась. Кое-кто даже загорал, хотя купаться еще не решались. Впечатление было такое, что все занимаются там релаксантной терапией и мадитацией, никому не надо никуда спешить и дел никаких ни у кого нет…

«Господи, и при этом всем – первое место в мире по самоубийствам! Чего им не живется? Чего не хватает? Или как раз вот это – всего в избытке, не надо ни за что бороться, и слабеет инстинкт выживания? «Мы строили, строили и наконец построили…» Нет рая на земле…»

После лосося и пирожных взяли в открытом кафе зеленого чая с лимоном и устроились на газоне. Сначала было весело. Потом Маргариту охватила тоска:

– Таня, что-то не так.

– Что не так? Очень хорошее престижное издательство взяло твои романы, раскрутит их, тебе уже переведены деньги на счет, все легально – дальше некуда. Ты теперь уже богатенький буратино, можешь снять квартиру в Стокгольме, такую ма-а-ленькую квартирку, или вместе снимем, если хочешь… Издательство даже, может, заключит с тобой контракт на следующий роман, и ты легализуешься в Швеции. Разве ты не хотела уехать? Все складывается – лучше не придумать. Что тебя беспокоит?

– Не это… Или именно вот это – что все так гладко складывается, после всех колдобин по жизни – будто кто-то дорожку ковровую стелит.

– Ну, когда-то же должно начать везти! Не все же по колдобинам!..

– Ты знаешь, я в Милане познакомилась с потрясающим мужчиной. Мы поболтали пятнадцать минут, и я уехала в аэропорт…

– Расскажешь?

Маргарита рассказала.

– И вот я уехала, чтобы лететь сюда. А если бы я осталась, то мы, возможно, вечером бы встретились. Он так смотрел на меня… Хотя… мало ли… Может, у него еще детство в голове играет… И если бы мы встретились еще хотя бы раз, может, я сумела бы ему понравиться настолько, что… как-нибудь договорились бы… Сейчас поехать за рубеж легко, деньги у меня есть… Я все думала, на кого он похож, и только сейчас вспомнила – он мне снился как-то. Не совсем прямо он, а как-то… будто в гриме… И вот я уехала, а он остался, и что теперь?..

– Ну… теперь, конечно, сложно.

– Он моложе меня лет на пять.

– Ну и что? Разве это причина? Ты потрясающе выглядишь. Я едва узнала тебя в аэропорту. На сколько ты похудела? Килограммов на десять?

– Около того.

– Ну вот. Европейцы, они такие тугодумы. Большинство шведов поначалу вызывали у меня желания дать им пинка, чтобы проснулись, казалось, их эмоциональная активность – в точке замерзания. Ну, теперь маленько попривыкла…

– Твой же вот не такой вроде.

– Так у него три поколения предков жили в Аргентине, к тому же в провинции. Это сказывается. Надо было тебе оставаться, завязывать отношения, доводить его до безумия, а потом уж можно и уехать. Только ненадолго.

– Мне никогда не удавалось довести мужчину до безумия. Себя – да. А его – нет.

– То было раньше. Посмотри на себя – хоть на обложку журнала. Знаешь, как тебя прозвали в издательстве? «Экзотик». А сюда-то ты могла и в понедельник прилететь, никуда бы эти книжники не делись.

– Ой, знать бы, где упадешь…

– Это точно…

«Да… Татьяна всегда быстро соображала. Поэтому она уже легально живет в Швеции, имеет здесь нормальную работу, контракт, зарплату… не говоря уже о женихе… А я вернусь домой и пойду отсиживать день в эту дурацкую контору… Или не пойду? Зачем мне туда идти? А может, не возвращаться? Нет, надо… Санька опять же… О Господи…»

Дома она первым делом напилась димедролу и проспала четырнадцать часов подряд. Проснулась рано, потому что легла сразу после обеда. Надеялась, что тревога и неприятные ощущения были последствиями недосыпания, но ошиблась – они не отпускали. После пробежки и душа села в кухне, заварив привезенный из Италии хороший кофе. Санька еще спала. Надо было составить план действий. Пока что она действовала безо всякого плана. Как-то все так удачно складывалось, просто все делалось само. План… План чего? Чего следует добиваться в первую, во вторую, в третью очередь?

– Первым делом, – решила наконец, осмотревшись. – Сделаем ремонт. Заменим сантехнику, линолеум, обои, плитку, окна… может, и мебель новую купим. Потом сделаем ремонт у родителей – то же самое. Потом я напишу новый роман, чтобы все вообще упали бы и не встали, и выгодно продам его… тем же шведам, раз они такие рисковые парни, а наши платят только натурой. И вот тогда я возьму Саньку и мы уедем в Швецию… Тьфу-тьфу-тьфу, постучим по дереву… А сейчас я наведу марафет и навещу «Ассоль», а потом зайду в контору, если захочется, и… и уволюсь к чертовой матери. Если сидеть там целый день, то когда писать?!

В «Ассоль» та же самая секретарша улыбнулась ей, узнав сразу же:

– Мы несколько раз звонили вам. Вы были в отъезде?

– Да, в командировке. У вас есть что сообщить мне?

– Да. Ваш роман сейчас в печати. Я читала… – заулыбалась секрутарша. – Мне очень понравилось. Такое все… необычное!.. Николай Александрович интересовался, нет ли у вас еще чего-нибудь в этом роде?

– Есть, можете так и передать. Но я хотела бы обсудить условия.

– Николай Александрович сейчас придет. Вы можете подождать? Сделать вам кофе?

– Нет, спасибо. Я не буду ждать. Завтра я зайду и оставлю распечатки. До свидания.

«Я никогда больше не буду ждать никакое начальство, даже если я заинтересована в нем больше, чем оно во мне. Отныне будет наоборот: ждать будут меня. У меня достаточно средств, чтобы рискнуть всем и освободиться от этого дурацкого никчемного сидения в приемной за мизерную зарплату. Я достаточно зарабатываю уроками, частными и в этой школе, чтобы не унижаться за копейки…»

Ее заявление на увольнение по собственному желанию повергло всех в легкий шок. Директор долго потрясал листком и громко вопрошал, в чем дело и где он теперь найдет нового секретаря со знанием специфики производства, говорящего на иностранных языках и с хорошей внешностью?! Маргарита устала слушать, открыла окно и закурила, выпустив дым в теплый майский день.

– Извините за резкость, Михаил Иванович, но, честно говоря, мне нет дела до того, где вы найдете нового секретаря и найдете ли вообще. Мне невыгодно сидение здесь в то время, когда в другом месте я могу зарабатывать нормальные деньги. Мне неинтересно стало здесь сидеть. Я написала три романа и их у меня выгодно купили. Настолько выгодно, что я могу позволить себе этот финт ушами и уволиться.

Тот опустил руки:

– Рита, еще совсем недавно ты была нормальным человеком. А теперь стала просто… просто ведьма какая-то!

– Нет, раньше я была закомплексованной и затюканной неудачницей. А теперь я становлюсь человеком, уважающим себя и свои способности. А ведьма в лесу живет…

Если бы в этот момент она смотрела на директора, то увидела бы в глазах его недоумение и даже легких испуг.

– Две недели.

– Хорошо.

Раньше сослуживцы молча подозревали, что Маргарита нашла себе богатого любовника, теперь же они утвердились в этом мнении окончательно. Ей оставалось отработать там последние две недели. В первый же день «отсидки» позвонили из «Ассоль»:

– Маргарита Николаевна, – щебетала секретарша. – Не могли бы вы зайти к нам? Назначьте любое удобное для вас время. Николай Александрович просит вас принести ваши новые произведения. Он согласен обсудить с вами новые условия…

«Охренеть можно, – размышляла Маргарита, наблюдая через распахнутое окно знакомую до боли панораму задымленного проспекта. – Николай Александрович просит! Это он-то, который уже пол-века никого ни о чем не просит, а только требует. Все чудесатее и чудесатее…»

Она знала уже, что не у нее одной шеф издательства вызвал в памяти образ Воланда несмотря на то, что в отличие от персонажа великого Булгакова был среднего роста и немалого объема. Поскольку он имел дела с людьми в основном не только пишущими, но и читающими, то Воландом его прозвали уже давненько, и не столько за разные глаза, сколько за власть, силу и влияние, которыми он обладал в самых разных кругах. Она немало удивилась бы, узнав, что он наводил о ней справки и остался удивлен тем, что она не оказалась ничьей женой, ни дочерью, ни любовницей. Один лишь молодой воротила знал ее, но на вопрос ответил просто и как-то растерянно: «Одноклассница… Учила языки. Прозябает в какой-то конторе…», а на вопрос «Но в школе-то она какой была?» затруднился с ответом, пожал плечами в недоумении: «Да никакой…», но спохватился: «Хотя последнее время с ней что-то происходит… Но ей-богу не знаю, что именно…»

Маргарита назначила встречу на следующий день и принесла «Замок» и «Призрака».

– У вас все будет такое – про мистику и чудеса? – усмехнулся директор, но смотрел приветливо.

Маргарита сидела перед ним в светлом летнем костюме полюбившейся ей итальянской длины, открывающей колени, которые вдруг стало нестыдно открывать; безупречное каре сияло рубиновыми бликами:

– А что такое чудо? – улыбнулась она в ответ и слегка качнула ногой. – Не есть ли это нечто, что мы просто не в состоянии объяснить? Покажите дикарю из джунглей телефон и зажигалку – и он назовет их чудом, а вас – колдуном. Для нас же это – повседневный быт. Чудо, говорю я, это не то, чему не существует понятного нам объяснения, а то, чему мы еще не нашли объяснения. Разве я не права?

– Да, интересно рассуждаете… Что вы хотите за ваши романы?

– Банальность – славы и денег.

– Хм… Деньги имеют для вас значение? А как же искусство?

– А для вас они разве не имеют значения? А соловья, как известно, баснями не кормят.

Шеф откинулся на спинку стула, снял очки и принялся разглядывать Маргариту, покусывая кончик позолоченной дужки. Тогда она подумала, что у него, возможно, отличное зрение, а очки он носит для солидности…

– Я дам вам тысячу за обе книги. Условных единиц, разумеется.

– Я не завизжу от восторга. – она снова качнула ногой. – Но соглашусь.

Шеф перестал покусывать очки. Зеленоглазая шатенка со сверкающими ногами вызывала у него симпатию и смутные мысли насчет того, что хорошо, что она пишет забавные книжки, а не занимается серьезным бизнесом – а то сожрала бы всех соперников, как акула. То, что несостоявшаяся акула качала ногой, было не очень хорошим признаком: где-то когда-то он вычитал, что если женщина в разговоре качает ногой, значит, она раздражена или ей скучно. Впрочем, такие мелочи не могли его обеспокоить: как бы там ни было, талантливая нахалка была еще НИКТО.

– Это немалые деньги! – воскликнул он, сдерживая улыбку. – Тем более, в масштабах нашего города. Тем более, что вас никто пока еще не знает!

– Вот именно: ПОКА ЕЩЕ, – она снова улыбнулась и качнула ногой. – В Швеции мне заплатили за них столько, что здесь я могу считать их издание за эту сумму благотворительной акцией с моей стороны и подарок родному городу.

– Как вы докажите?

– Я не собираюсь ничего доказывать. Зачем?

– Вам помогли? У вас там есть друзья? Родственники?

– Да, мне помогли друзья. В известной степени, мне повезло.

– Вот как. Тогда почему вы действительно не подарите свои книги родному городу?

– С чего это я должна их дарить? Господь уподобил меня написать книжицу, даже три, я провела над каждой из них немало бессонных ночей, так почему я должна их дарить? Когда я получу авторские экземпляры, я подарю несколько штук детским домам, больницам, школам и прочим кинутым государством учреждениям, но не буду дарить ничего ни процветающему издательству, ни торговой сети.

– Вы опасный человек, Маргарита Николаевна. Да уж, действительно, вам повезло. Повезло, что у вас есть влиятельные друзья в Швеции.

– Никакого особого влияния у них нет. Кроме того, я и сама немало сделала для обеспечения успеха моих произведений – я их написала!..

Две недели казались бесконечными. Вынужденной безделье – ответы на звонки, получение и отправку чужих факсов по чужим номерам трудно было назвать работой и Маргарита большую часть времени занималась тем, что составляла план нового произведения. В последний день она выгребла из ящиков стола те немногие личные вещи, что еще оставались там, и занять ее место пришла Ирина Васильевна, которой предложили совместить обязанности секретаря и экономиста, пока не найдут кого-нибудь.

Ирина Васильевна была одной из немногих, кто хотя бы частично догадывался об истинном положении вещей, то есть о новой, более выгодной работе, и не строил версий о богатом любовнике. Пока они болтали, Маргарита заметила, что ее коллега рассеянна, отводит глаза и в целом выглядит не очень хорошо. Она уж собралась задать вопрос, как та сама ответила на него, заканчивая фразу о своей новой «работе» по совместительству:

– …Только придется им подсуетиться с поисками нового секретаря: я скоро на больничный пойду. Возможно, надолго…

– Что случилось?

– Рита… – Ирина Васильевна сцепила руки и голос ее дрогнул. – Я никому не говорила, и ты не говори… Вчера я получила результаты обследования… Я на постоянном учете, ты же знаешь… – та кивнула. – Ну вот, меня кладут на обследование… в диспансер. А это знаешь что значит?…

И она сжалась и замолчала.

Маргарита смотрела на коллегу и тоже молчала. «Она сама навнушает себе любую опухоль. Уже убедила себя, что конец. Пятнадцать лет анализы в порядке, а теперь вдруг здрасьте… Ерунда это все!..»

– Ерунда это все! – сказала вслух и лостала из сумки сигареты и зажигалку. – Курнем? Сделать кофе?

– Ты не спешишь домой?

– У меня теперь будет много времени… – и включила электрочайник, из готорого еще не вылила воду. – Берите, это легкие. Вы же говорили, что иногда покуриваете.

– Говорила… – и она неловко вытащила из пачки сигарету, пальцы у нее дрожали. – Вот, наверное, и сказалось…

– Ерунда, – повторила Маргарита, приготовляя растворимый кофе. – Не по три же пачки в день вы выкуриваете. Все ошибаются. Врачи тоже.

– Но онкология – это же серьезно. Там они должны быть внимательны!

– Мало ли что должны. Все что-то кому-то должны, нет разве? Они тоже люди, у них дети не слушаются, соседи сверху залили кухню, пацаны выкрутили пробки на счетчике… Проверьте все еще раз. Может, вам чужие анализы положили.

– Рита, отчего ты так уверена?! Знаешь, пустые надежды…

– Ну, надежда, как известно, у… уходит последней. Я, конечно, ошибаюсь иногда. Но большей частью в отношении себя. А вы себя уже… приговорили. Так же нельзя!..

Маргарита отыскала на связке запасных ключей нужный, открыла дверь директорского кабинета, вытащила из шкафа начатую бутылку «Белого аиста» и щедро плеснула в чашки, потом быстро спрятала бутылку обратно и закрыла дверь. Если бы директор неожиданно явился и застал ее «на месте преступления», она ответила бы, что им сейчас коньяк нужнее, чем ему. Ирина Васильевна наблюдала за ее действиями широко открытыми влажными глазами. Они не часто общались, и это была другая Маргарита. Как будто бы та же, и в тоже время другая. И дело не только в сброшенных килограммах и сантиметрах, новых костюмах и стрижке…

– Рита, ты изменилась…

Маргарита опустилась на стул и вздохнула:

– Да, я изменилась. Не уверена только, что все эти изменения – к лучшему…

В конце июня на книжных прилавках появился «Рыцарь ордена Зеркала» в серебристо-черной обложке, и сам бродяга-рыцарь – спаситель человечества, воин, насмешник и циник – смотрел на потенциальных покупателей сквозь лезвие своего полупрозрачного меча, улыбаясь презрительно и с вызовом. Продавцам, видимо, было дано указание активно предлагать и нахваливать книжку неизвестной авторессы. Бестселлером продолжала оставаться Дарья Донцова, но под конец продажи партии зазвучало: «А вот новая писательница эта… как ее?.. Такая еще фамилия простая… Да ну его, Толкиена этого, состаришься, пока дочитаешь…»

– Вас сравнивают с Толкиеном, – сказал Олег по телефону, сообщая заодно, что партия почти распродана и неплохо бы сделать новый тираж, к тому же «Алые паруса» открыли к этому времени еще две торговые точки в другом городе.

– Не надо сравнивать меня с Толкиеном, – вздыхала Маргарита. – Пусть спит спокойно. Человек был трудолюбив. К тому же он жил в другое время, другой был ритм жизни и вообще, знал он намного больше меня…

Ремонт делали четверо молодых трезвых ребят и закончили его всего за две недели, тем более что Маргарита не переносила стены, не прорубала новые двери и не устанавливала джакузи. Когда она расписывалась в счетах по окончании работ, начальник бригады, разглядев ее подпись, выгнул брови.

– А это не вы ли книжку эту написали? Вы?! Елы-палы, а автограф дадите? Я сегодня племяннику купил, последнюю…

Немного посмеялись, и в результате ремонтники вычеркнули ей из счета немного, округлив сумму. Большой роли эта скидка не сыграла, но все же было приятно. Обновленная тридцатипятиметровая квартирка сделалась почти как с рекламного плакатика, хотя материалы выбирались самые дешевые.

– Класс, – говорила себе Маргарита, усаживаясь снова за компьютер. – Какое еще гениальное произведение я накропаю в этих новых уютных условиях?..

Новым замыслом стал начатый еще в апреле «Колдун» – несмотря на мрачное название, он получался как большой веселый и поучительный анекдот о силах, могущих как вознести, так и уничтожить, о том, что «не буди лиха, пока оно тихо» и еще раз о том, что такое, в сущности, чудо?.. Прообразом Колдуна послужил Гэндэльф из «Властелина колец» – именно маг, колдун Гэндэльф, персонаж сказки, а не актер-исполнитель роли, имени которого Маргарита не знала и знать не хотела. Как мозаику из разноцветных кусочков, она сложила новую историю из образа другого колдуна, страшного и жестокого – персонажа фильма «Чернокнижник», злоключений фермера из российской глубинки, анекдотов про новых русских, и прочего такое разного, что сама удивлялась, как удалось его слепить в одно произведение.

«Колдун» – ее четвертое произведение, оказалось первым по-настоящему дорогим, а сам Колдун – любимым персонажем. Санька фыркала и говорила, что Рыцарь нравится ей больше, а граф из «Замка» – еще больше, и даже барон-призрак нравится больше, хоть он и некрасив, а Колдун – ну, что это такое: русская спившаяся деревня как место действия, к тому же он старый…

– Ничего он не старый, у него нет возраста, – пыталась объяснить дочери Маргарита. – И тот, кто его понимает, видит его молодым. Особенно тот, кто сам обладает колдовскими способностями.

– Как эта девчонка? Да ну… Граф лучше.

Ученики разъехались в отпуска. В школе иностранных языков наступили каникулы. Санька закончила год хорошо и теперь молчаливо ждала традиционной летней поездки куда-нибудь. К концу июня Маргарита заканчивала небольшого по объему «Колдуна», радуясь этому невероятному счастью – обилию свободного времени. Позвонила Татьяна, радостно сообщая, что «Рыцарь» продается в Швеции хорошо и издательство планирует новый тираж для распространения уже в других странах, англоязычных. Эту информацию Маргарита восприняла как виртуальную реальность, не задумавшись о ее значимости.

Когда начали делать ремонт у родителей, Санька спросила:

– Мама, мы что, разбогатели?

Маргарита растерялась:

– Ну… Не то что бы очень, но… Скажем так: наше материальное положение значительно улучшилось.

– Это хорошо, – одобрила дочь. – А мы куда-нибудь поедем? Ну, раз оно улучшилось…

– Да, – сказала Маргарита и неожиданно для самой себя тут же пояснила, куда именно: – Мы поедем в Париж.

Дочь помолчала несколько секунд, усваивая только что услышанное, и уточнила:

– В Дисней-ленд?

– Да. И не только туда.

Оставив «Колдуна» незаконченным, а маму и Саньку – общаться с теми же самыми ремонтниками, трезвость, чистая одежда и расторопность которых пугали Тамару Алексеевну больше, чем привычное похмельное состояние сантехника их ЖЭКа, Маргарита поехала по туристическим агенствам и наконец в третьем по счету нашла то, что искала: неделя в Париже с одной обзорной экскурсией на катере по Сене и поездкой в Версаль. Четыре дня оставались полностью свободными. Из дома она позвонила в миланское агенство, которое заказывало номера в диснеевском отеле для счастливчиков – обладателей лотерейной открытки из видеокассеты.

– Ну, что? – спросила вечером Санька.

– Через три недели. А пока я должна закончить и сдать «Колдуна».

Наблюдая, какие вещи укладывают в сумку ее дочь и внучка, Тамара Алексеевна не могла сдержать возмущения и отчаяния:

– Вы собираетесь разгуливать по Парижу, как две бомжихи! В этом только полы мыть!

– Мама, ты же не знаешь, как одеваются за границей! – отбивалась Маргарита.

– Не знаю и знать не хочу! Возьми Санечкино вишневое платье, в котором мы ходим в театр, оно с коротким рукавом, не будет жарко.

– Я ношу его уже целый год! – завопила Санька.

– Это не заметно. Оно отлично на тебе сидит. Сейчас даже еще лучше, чем в прошлом году, тогда было великовато. – Сбить Тамару Алексеевну с толку было всегда нелегко. – А ты, – повернулась она к дочери, – Возьми то черное платье. Ты в нем как колдунья, если бы оно еще было длинным… В театре и летом не жарко.

– Какой театр, мама, мы едем в Дисней-ленд…

– У вас полно будет свободного времени. Побывать в Париже, и не сходить в Парижскую Оперу – это позор! А в этих джинсах и футболках вас туда на порог не пустят…

Мама не знала про шведа. Собственно, и знать-то было нечего, ведь ничего, ну совершенно же ничего не произошло, но Маргарита не могла себе простить, что упустила его. Вернее – не сделала ничего, чтобы более или менее познакомиться с молодым интересным человеком. Тем более, он проявлял к ней явную симпатию. Впрочем, говорила она себе все то время, что прошло с момента их знакомства, которое она каждый раз даже в разговорах с самой собой упорно называла «так называемым», последнее время многие мужчины проявляли к ней симпатию. Многие – чтобы не сказать «все». Проявляли симпатию – чтобы не сказать: «пытались волочиться». Швед не пытался волочиться. «Возможно, потому, что не успел, – внушала она себе. – Если бы успел, попытался бы непременно… Но он и смотрел на меня тогда совсем по-другому…»

«По-другому? – вопрошала она себя, стоя на балконе с сигаретой и стряхивая пепел в темноту, когда Санька заснула. – Как так – по-другому? Как именно?..»

И не находила ответа.

Мужские взгляды раздражали всегда, всю жизнь. Теперь было все иначе. Почему? Что такое было в его глазах, чего не было у других? Восхищение? Нет, нельзя было бы назвать это восхищением. Тогда что? Сначала он смотрел, как смотрят на окликнувшего вас незнакомого человека за секунду до того, как сказать ему, «Вы ошиблись, я не…» Да, так оно и было: «Я не Альфред»… А потом… Потом? Потом он узнал ее и… И что?.. Если бы Маргарита не ругала бы себя привычно балдой и тугодумкой, она сумела бы себе объяснить, что он смотрел на нее как на человека, которого в первый момент не узнал, а во второй – узнал, но узнал не вчерашнюю подносительницу цветка в театре, одну из многих, а… а ту, с которой когда-то, кажется, был знаком, и вот теперь встретил случайно, но не может вспомнить действительно ли имело место реальное знакомство, или же он видел ее во сне, или вовсе в другой жизни, такое состояние «дежа-вю», призрачность ситуации, когда срочно надо что-то делать, иначе все разлетится на мелкие осколки, но что? если даже не уверен, что… вообще ни в чем не уверен, знаешь только, что должен задержать ее, а она, как видение, появилась и тут же исчезает опять, и ты ничего не можешь сделать, потому что не знаешь, что нужно делать, чтобы не спугнуть…

Да, решение подойти к нему тогда на улице было не решением даже, а каким-то совершенным безумием, но это было правильно, потому что под лежачий камень вода не течет, и надо было забыть к черту про билет в Стокгольм и остаться, и тогда все было бы иначе, а теперь… Теперь оставалось только убеждать себя, что было бы помрачнением рассудка расчитывать на продолжение знакомства, когда времени нет – это во-первых, а во-вторых, все мужики все равно одинаковы, мало ли, что смотрел иначе. И еще оставалась газета с его нечеткой фотографией в гриме и с автографом, которую она спрятала так далеко, как смогла. Разложенное на кровати то самое черное платье лишний раз напоминало о несбыточности мечтаний и собственной бестолковости. Хорошее платье, не мнется совсем, гладить не нужно даже после стирки, нет проблем брать в поездку. Но брать ли?..

Оба платья и обе пары театральных туфель они обнаружили уже в парижском отеле, когда разбирали вещи и спешили на обед. Окна отеля выходили на кирпичную стену и неоконченную стройку. Санька вытащила свое платье, посозерцала его несколько секунд и сказала.

– Если мы не сходим в театр, бабушка будет презирать нас целую неделю.

Маргарита отвернулась от зеркала:

– Почему именно неделю? А потом?

– А потом простит. Она же нас любит.

Дочь иногда сильно удивляла, и делала это все чаще. Маргарита вздохнула и подумала, что Санька растет и скоро вступит в так называемый страшный подростковый возраст.

Будущий подросток аккуратно повесила оба платья в шкаф и плюхнулась на кровать:

– А что, давай пойдем? Раз уж платья привезли. Зря, что ли, тащили? Время и правда есть.

– Тебе действительно нравится опера?

– Не знаю. Но для общего развития не повредит, так ведь? И потом в школе смогу рассказывать.

– Хвастаться нехорошо.

– Хвастаются новыми джинсами, а походом в Парижскую Оперу – гордятся.

Маргарита замерла – вряд ли Санька додумалась до такого самостоятельно:

– Ты где это вычитала?

– Не помню. Там было не про оперу, а про что-то другое. Какая разница? Разве я не правильно переделала?..

На следующий день была обзорная экскурсия по городу. Обозревая Париж с высоты башен Нотр-Дам, Санька приставала с распросами, мог ли действительно Квазимодо раскачиваться на колоколах, или это писательский вымысел для большего эффекта? Маргарита в очередной раз объясняла дочери, что в писательских вымыслах нет ничего плохого, если только они не очень сильно обманывают читателя, на то и романы, а кто хочет изучать историю, пусть читает профессорские монографии, которых, кстати, нигде не отыщешь, кроме как в университетских библиотеках. Тогда Санька заявила, что ей хотелось бы попробовать покачаться на колоколах, как несчастный Горбун, только если бы кто-нибудь крепенько привязал бы ее к колоколу, чтобы не свалиться… Маргарита молча закатила глаза и подумала, что ничего Санька не поймет в Париже, разве что в Дисней-ленде, ребенок ведь еще совсем, и вообще, в Париж надо ехать одной…

Потом устали и сели на террасе кафе, взяв мороженное и зеленый чай. Санька что-то болтала, Маргарита почти не слышала ее, разглядывая розетку великого собора, ставшего мифом и памятником самому себе и думая о том, что тревога не проходит, а причины этой тревоги она разгадать не может. Наконец Санька поняла, что ее не слышат и возмутилась. Маргарита вздрогнула:

– А? Что?

– Спишь? – надулся ребенок. – С тобой разговариваю, разговариваю…

– Извини. Что ты спрашивала?

– Горбун может быть сильным?

– Конечно. Квазимодо был очень силен физически.

– А умен?

– Может, как любой человек.

– А ловок? В смысле – расторопен, подвижен…Ну, ты меня понимаешь?

– Понимаю… Не знаю. Наверное.

– Тогда, значит, он может стать воином?

– Воином? Не знаю… Не знаю, может ли он достичь ловкости и подвижности тела. Все-таки горб будет препятсвовать движениям. Кроме того, горбуны не бывают высоко роста. Горб ведь искривляет спину и не дает расти в высоту.

В голове зазвенело. Дома отовсюду слышались арии этого нового мюзикла, надоели уже, тем более что ни музыка не была особо выразительной, ни тексты партий, ни даже голоса исполнителей. Те, кто пели по-русски, еще более или менее звучали, а исполнение на французском языке казалось Маргарите неудачным. Из всего этого где-то в затылке начало завариваться новое варево – набросок будущего сюжета: горбун, который не плакал – стал сильным – воином – прославился – попал под подозрение в колдовстве… потом… потом оказал какую-то особенную услугу… кому? Королю, конечно, кому же еще?!. или самой церкви?.. и его в награду… отпустили… или… но может ли горбун и правда стать воином?!.. а если не горбун? Тогда не интересно…

Маргарита поняла, что опять смотрит в одну точку, а дочь размахивает у нее перед носом ложкой, с которой норовит слететь молочная капля.