Текст книги "Файлы Сергея Островски (СИ)"

Автор книги: Елена Клещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Кофе с крекерами пили в уютном холле, под широкими листьями лунной сенполии. Листья нависали над столами подобно зонтикам, – бледно-зеленые с пурпурными хрящами, похожие на огромные щетинистые уши. Сергей считал гигантскую фиалку омерзительной, а ее использование в интерьерном дизайне – пустой тратой органики. Однако его хорошая знакомая из ботанического сектора от таких слов приходила в негодование и принималась рассказывать, как чудесно она цветет и сколько дает кислорода.

Белые чашечки с толстыми стенками казались чересчур вместительными, но они были меньше внутри, чем снаружи. Похоже, донца утяжелены металлом – обычная фарфоровая чашка весила бы здесь чуть больше пластикового стаканчика. Кофе переливался в чашке лениво, как горячая смола. Он был вкусный, может быть, даже натуральный, но все равно вонял. Запахи еды и напитков на Луне отличались от земных. Сам кофе пах горелым, холодными углями, залитыми водой, а тонкие имбирные крекеры – почему-то лакрицей. Лучше бы их пекли вовсе без пряностей.

Ученые негромко переговаривались. Сергей, деликатно присев за отдельный столик, сначала пытался вслушиваться, потом перестал.

«А почему ты решил, что твоя метилтрансфераза узнает цитозин только в этом контексте? – Мы имеем дело с тканеспецифическими паттернами, а ты пытаешься делать обобщения вселенского уровня… – Если хотите знать мое мнение, мы теперь дальше от святого грааля теоретической биологии, чем во времена Ламарка: опыты in vivo перенесены in silico, но эмпиризм никуда не делся!»

Последнюю реплику произнес нежный голосок девочки по имени Аруна. Сергей прикрыл глаза. «Сэр, пожалуйста, не могли бы вы повторить задание? Мне, выпускнику полицейской академии, предлагается выбрать самого умного среди этих четырех людей?!»

Ладно, что толку ныть, работать надо. Глупо пытаться… но не пытаться еще глупее. Сергей открыл заранее выбранный сайт, повернулся и спросил:

– Извините, никто не знает, чему равна сумма всех целых чисел от одного до девяноста девяти?

– Это что у вас?

– Игрушка. Математический марафон. Меня приятель подсадил, у него на Земле сын в колледже, будущий гений.

– Э-э… Элементарно, приятель, – раздался самодовольный баритон Эрвина. – Один плюс девяносто девять – сто, два плюс девяносто восемь – сто… вы следите за ходом моей мысли?

– Слежу… – Сергей на мгновение «задумался». – А-а! То есть это получается…

– Пять тысяч, – пискнула Аруна.

– И не пять тысяч, дитя мое, – Эрвин ехидно ухмыльнулся девочке, та покраснела. – Намекаю: сколько всего слагаемых?

– Девяносто девять, – с готовностью ответил Сергей. – То есть это выходит сорок девять пар по сто и плюс… э-э…

На этот раз правильный ответ дала сама доктор Хиггс. Через пять минут все четверо ученых, отодвинув чашечки и раскрыв на столиках экраны, решали задачи марафона. Сергей привстал со своего места, якобы от азарта, наблюдая и сопоставляя.

Доктор Хиггс работала с ледяным неподвижным лицом, лишь иногда проводя рукой по волосам. Именно работала – непохоже было, что она развлекается. Пальцы пробежались по клавиатуре – и снова полная неподвижность. Эрвин вздыхал, ерошил волосы, дергал себя за усы и бородку, азартно скалил зубы, когда находил решение; по его мимике можно было определить, как далеко он продвинулся, и не глядя на экран. Йозеф забавно выпячивал нижнюю губу, размышляя; лицо его было спокойным, он даже зевнул один раз. Аруна хмурилась, как школьница на трудной контрольной. Она и сидела, по-детски скрестив щиколотки под стулом.

Первой прошла марафон Кэтрин Хиггс. Эрвин обиженно взвыл и удвоил видимые усилия. Он был вторым, но Аруна отстала секунд на пять. Последним оказался Йозеф Радл.

Даже лучший результат и по времени, и по набранным очкам был много ниже рекордного, зарегистрированного в институтской сети. Зато даже худший был выше результата Майкла Коэна, он же детектив Островски.

* * *

После кофе-брейка все вернулись к работе. Сергей – тоже. Наблюдать он уже не пытался. Надо было придумать, что делать дальше.

Без паники, приказал он себе. Я умнее шимпанзе. Пожалуй, умнее ребенка. Но значит ли это, что мне легко обмануть того или другого?

Сергей вспомнил, как пытался помешать своему трехлетнему племяннику съесть шоколадную конфету, запрещенную его матерью. Джонни сначала купился, увидев пустую вазочку, потом заметил, что дядя держит руку за спиной… Так, стало быть, на чем я погорел? На том, что недооценил сообразительность и наблюдательность этого клопа. Мало дела имею с детьми, подумал, что он не заметит или не догадается. Годовалый ребенок не догадался бы, верно?..

Ага. Значит, я неверно оценивал его интеллект, иногда считал его умнее, а иногда глупее, чем он был на самом деле. И что это мне дает? Мой фигурант совсем недавно был таким же глупым, как я… ладно, и тогда был умнее, неважно. Он помнит, как мыслил тогда и как мыслят другие люди? Да, но я ведь тоже когда-то был трехлетним и злился, когда взрослые врали мне и делали честные лица… и читать не умел, точно помню, как бабушка со мной сидела и показывала буквы. Но не помню, почему это было трудно – учиться читать. Когда мы умнеем, нам трудно представить себе мышление глупого. Даже самого себя в прошлом. Так, что ли?

Допустим, что так. Допустим, что мой фигурант плохо представляет себе, что знают и чего не знают другие люди. Что они могут и чего не могут. Тогда что он сделает, чтобы не выделяться? Выяснит, сколько времени уходит у среднего человека на решение той или иной задачи… проверить бы их обращения к базе данных… нереально: много времени прошло, но попрошу шефа. Не интересовался ли кто-нибудь из них ай-кью, возможностями человеческого мозга или другими подобными задачами. Да нет, ерунда. Не может он или она узнать и запомнить, сколько надо тормозить и как ошибаться для всех возможных случаев. Ладно бы стандартные тесты… В нестандартных ситуациях он смотрит на остальных, на их реакцию и старается не выделяться… Они не видели, что делают другие участники, но видели, кто первым закончил. Первой была Хиггс, последним – Радл… Значит ли это, что он притворялся тупым, или ему попросту было неинтересно? Хиггс могла стремиться показать лучший результат, потому что она начальница… Вообще, если подумать, самые подозрительные – немец с маленькой индианкой: средний результат самый безопасный. Кажется, я в тупике.

А если зайти с другой стороны? Эрвин очень быстро отщелкал последнюю серию задач. Сразу после того, как закончила руководительница группы. Как будто бы он понял, что больше можно не осторожничать.

* * *

В конце рабочего дня все сотрудники института отправлялись на тренажеры. Никто специально не следил за соблюдением режима, но никто и не пренебрегал тренировками – охота была отправиться на Землю по причине устойчивого снижения мышечной массы, силы сердечных сокращений или изменений в структуре костной ткани. Врачи в Сэнгере были большим начальством: того, кто попадет у них в немилость, не спасет ни администрация, ни научный руководитель.

Сергей направился в тот же зал, что Эрвин и Йозеф. Чех покосился на него, подняв бровь, но смолчал. Впереди прошуршала дверь, в коридор вышли три женщины из соседней группы – тоже, по-видимому, на тренировки. Эрвин причмокнул им вслед и подмигнул Сергею, как старому знакомому.

– Какие – а? Особенно та, что слева, брюнетка, – он описал руками расходящиеся дуги. – Зовут Марго.

Сергей понимающе усмехнулся.

– А у вас в биобезопасности девочек много?

– Почти половина сотрудников.

– О-о? И как они, в смысле?..

– Вполне биобезопасно, – с серьезным видом ответил Сергей. Эрвин хохотнул и тут же принялся рассуждать о том, как влияет малая гравитация на психологию и физиологию, в особенности мужскую, и какими упражнениями необходимо дополнить обязательные комплексы, и что именно следует держать в тонусе в первую очередь… Похоже, Баумгертнер не был любителем женщин. Он был профессионалом. Поддерживать беседу оказалось несложным: кивай и ухмыляйся. Йозеф не принимал участия в разговоре – брезговал или просто не интересовался.

А неплохой ход для Умника – играть сексуально озабоченного болтуна. Убедительно играет: вон как глазки блестят. Сергей вспомнил когда-то читанное – будто большинство гениев было секс-гигантами. Ерунда, городской миф, но объяснялось довольно логично, что-то насчет тотального превосходства высокого интеллекта, его склонности доминировать и влияния на гормоны… Все равно не верю, что это пошлое трепло – Умник. Но ведь в этом и состоит его замысел, разве нет?..

Автомат в раздевалке выдал одноразовый фитнес-костюм. Теплая после печати ткань была странного сероватого цвета, видимо, окраска сбоила. Эрвин уже разделся и придирчиво тыкал в кнопки другого автомата. Объемистое волосатое бедро охватывала татуированная женская подвязка. Черно-красная, кружевная, с бантиками и витиеватой подписью – «Honi soit qui mal y pense». Да будет стыдно тому, кто подумает дурно. Так вот ты какой, гипертрофированный интеллект… впрочем, ерунда: татуировка, конечно, сделана еще на Земле.

Наверное, каждый второй мужчина Базы хотя бы раз просил друзей снять на видео себя-любимого под штангой. Пускай внушительные стопки «блинов» в шесть раз легче, чем на Земле, от земных представлений о весе металла трудно избавиться: смотришь на хлипкого лысеющего постдока и видишь, что он бьет рекорд по тяжелой атлетике. Сергей даже в первые дни сниматься не хотел: при его телосложении картинка получилась бы скорее комической, чем героической. А уж когда каждый день выжимаешь проклятую штангу, то приседая и вставая с ней в страховочной раме, то лежа, от груди – желание позировать проходит окончательно.

Во время разминки Эрвин умолк, но на беговой дорожке через несколько минут опять принялся за свое.

– И почему мы с девчонками занимаемся отдельно? Убил бы того, кто это выдумал. Одно дело эта дурацкая кофта, другое – майка. И потом, сколько было бы новых возможностей! Знакомиться в столовой – не мой стиль. «Горная Луна» хороша для того, чтобы сводить туда свою женщину, но искать там новую – без шансов. Вы не бывали в «Горной Луне», Майк?.. А, ну тогда вы все знаете. Дамы предпочитают посещать такие места со спонсором, свободных там почти не бывает. А вот в корпусе зоологии в верхнем этаже симпатичный бар, называется «Си-элеганс». Молодежный, правда – и по ценам, и по меню, но туда же не есть ходят. Музыкальная программа, акробатические танцы, лоу-грэв… Я там встретил одну девушку. Что-то необыкновенное: талия – вот (Эрвин отпустил поручни и свел большие и указательные пальцы, показывая малую окружность), зато нижние измерения оччень объемные, и представляете – вдруг делает сальто и идет на руках! Такое духоподъемное зрелище… В «Си-элеганс» вы тоже бывали, Майк?

– Не случалось, спасибо за информацию. Но я не понимаю, Эрвин, зачем вам ходить так далеко?

– Мне? О, я предпочитаю не охотиться там, где живу, – Эрвин сошел с дорожки, вытер порозовевшее лицо. – Путать работу и любовь… нет, у меня есть принципы. К тому же, понимаете, это не лучший способ строить отношения в группе, когда женщина – босс.

Йозеф, все это время молчавший, усмехнулся. Или показалось?

– Я имел в виду, неужели в вашем корпусе нет таких заведений? – невинным тоном спросил Сергей.

– Представьте себе, нет. – Эрвин тяжело вздохнул, примерился взглядом к скамье для жима лежа. – Это же не от щедрот проекта, это частная инициатива. Наши девочки развлекаются в Сети. Они у нас забавницы, одна, например, послала директору отдела по связям с общественностью свою фотографию топлесс – не слышали эту историю? У-у, это было здорово. Но по мне, в реале интересней… А вы куда ходите по вечерам?

– Я занимаюсь мундерингом, – честно сказал Сергей: правда ничем ему не грозила. – Лунным скалолазанием. Неплохое хобби, лучше земного болдеринга. И девушкам нравится.

– О, вот как? Должно быть, очень увлекательно, – Эрвин лег на скамью, взялся за гриф штанги, страдальчески заломив брови.

– Очень, – ответил Сергей и направился к своей штанге. Солидной мышечной массой он и на Земле похвастаться не мог, и здесь программа-тренер постоянно начисляла ему добавочные нагрузки.

…Хорошо, а если создать ситуацию, когда у Умника не будет возможности притвориться глупым? Или что-то, что перевесит необходимость притворяться. Что-нибудь связанное с опасностью для жизни… Метеоритная тревога, ага, прекрасная идея. Помимо того, что подобное следственное мероприятие едва ли можно назвать незаметным, все двести сотрудников отреагируют одинаково: побегут к аварийным выходам, к лифтам в подземные этажи. Умник, возможно, не побежит, а пойдет, зато по оптимальному маршруту? Но маршруты, рекомендованные на занятиях по технике безопасности, – наверняка и есть оптимальные, их придумывали не гении, зато потрудились как следует… Нет, нужно что-то принципиально иное.

* * *

Картер закрыл отчет детектива, неодобрительно покрутил головой и направился в его кабинет.

Островски развязал узел на затылке, пряди волос свисали ему на щеки. Перед ним на столе были разложены рядами блокнотные листки, исчерканные распечатки плана Сэнгера. Сергей отодвинул бумажки, спутав ряды, и уставился на тач-скрин. Поставил пальцем несколько точек, соединил их ломаной линией. Стер линию, переставил точки. Подумал и начал обводить точки кружками. На появление начальства Островски не отреагировал.

– Принести тебе зубочисток?

– М-м?

– Я видел фильм, где русский шпион у нацистов выкладывает фигуры из зубочисток. Это помогало ему думать.

– Из спичек, – рассеянно произнес Сергей.

– Что?

– Спички это были, сэр. Деревянные палочки с горючей смесью на кончике. Вместо зажигалок. Производили их в огромных количествах. У каждого мужчины была в кармане коробка спичек.

– Откуда ты все знаешь, Островски, – проворчал шеф. – И как они загорались, если зажигалок не было? Сами по себе?

– Не сами. Ими чиркали, вот так, – Сергей ударил сложенными пальцами правой руки по ладони левой. – Это трение…

Он замолчал, уставившись на Картера неподвижным диким взглядом. Затем повторил шепотом: «Это трение», стер точки с экрана и расставил их заново.

– Я начинаю жалеть, что поручил тебе это дело, – задумчиво произнес шеф. – Задачки для вундеркиндов разрушают твой мозг. И говоря откровенно, мне не кажется, что от этого будет прок.

Островски взглянул на шефа так, как будто увидел его впервые, и медленно улыбнулся.

– Дайте мне еще сутки, сэр. Послезавтра я назову вам Умника. Степени свободы, вот что мне нужно.

– Ну ты и наглец, – тон Картера был скорее удивленным, чем возмущенным. – Как будто я ограничиваю твою чертову свободу. Но имей в виду: два дня, не больше.

Ответа не последовало, если не считать невнятного звука, похожего на «угу». Картер махнул рукой и вышел.

* * *

Назавтра вместо тренировок они сажали деревья. Гениальная идея психологов: сотрудникам базы якобы необходимо контактировать с земной флорой хотя бы раз в две недели, во избежание депривации, депрессии и кто их знает чего еще. Уму непостижимо: как без этого обходятся жители земных мегаполисов, которые контактируют с образчиками флоры, только заказывая салат к бифштексу?

Смесь реголита и органического субстрата, о происхождении которого лучше не думать, имитировала земную почву. По мнению Сергея, слишком хорошо имитировала. Она была грязной, если называть вещи своими именами. Счастье, что психологи не заставляют развозить эту субстанцию вручную, в тачках, ради еще более тесного контакта с землей. Новый участок почвенного слоя создали машины, саженцы лунного тополя привез транспортер-автомат, другой автомат сделал ровные ряды ямок. Майклу Коэну и Йозефу Радлу (Эрвин предъявил психологам медицинское заключение о растяжении спинных мышц) досталась несложная задача: один держит саженец, опустив корни в ямку, другой с помощью лопаты засыпает в нее грунт.

Тополь. Кора на стволиках сероватая и прохладная. Веточки как тонкие пальцы с опухшими суставами, острые коготки почек, облитые коричневым клеем… Хотелось сорвать одну, ощутить клей на пальцах, вдохнуть запах. Наверное, это было можно – и разве не для этого психологи все затевали? – но рука почему-то не поднималась. Все равно что оторвать «на память» кусочек пленки от солнечной батареи.

Шагах в двадцати черный земляной ковер истончался, уходил вниз, будто прибрежный песок к воде. Дальше начинался лунный пейзаж. Впрочем, лишившись резких лунных теней, реголит и камни смотрелись удивительно заурядно, совсем по-земному. Вроде шахтных отвалов.

– Все это совершенно неверно, – сказал Йозеф. – Опустите пониже… да, так, спасибо. Все это неверно, я говорю. Чем старательнее мы строим вокруг себя декорации, тем сильнее будет шок, когда иллюзия прекратится.

– А она прекратится?

– Она обрывается каждую минуту. Посмотрите на небо.

Небо, коричневато-золотистое, равномерно светящееся, с «востока» уже наливалось фиолетовым. Фотоэлементы Купола во время лунных дней накапливали солнечную энергию, а отдавали ее в режиме земных суток – восемь часов света, четырнадцать часов темноты и по часу на «сумерки». Избыток расходовался на обеспечение фотосинтеза.

Свет как на Земле сквозь густое марево – мягкий, ровный, бестеневой и чем-то страшный. Будто находишься внутри средневековой картины, и вот-вот из-за скалы вылезет дракон святого Георгия.

– Да, на Земле такого не увидишь. Давайте лопату, теперь моя очередь… А я Купол видел близко.

– В самом деле? Вы и там контролировали биобезопасность?

– Нет, я увлекаюсь скалолазанием. Если подняться примерно на километр, на нем можно разглядеть «соты». Такие темные шестиугольники по светлому фону.

– Там проложены какие-то кабели?

– Кабели, трубы. Эффект очень странный: понимаешь, что небом это быть не может, но и потолком тоже – слишком далеко. Невозможно поверить глазам, сам себе внушаешь, что эта сетка – обман зрения. Вроде оптической иллюзии – знаете, белые пятна в черных перекрестьях и все такое. Хочется проморгаться, чтобы эта сетка исчезла.

– Интересно, – протянул Йозеф. Похоже, ему действительно стало интересно – в первый раз за все время знакомства с сотрудником службы биобезопасности Коэном.

– Так, по-вашему, нам не следует устраивать здесь подобие Земли?

– Я думаю, не следует. Лучше бы нам иметь мужество и не скрывать от самих себя, что мы живем внутри воздушного пузыря, и только стенка его отделяет нас от космоса. Нам нужно осознать правду.

– Осознать, что мы живем в воздушном пузырьке в сотнях тысяч километрах от Земли? А разве не вредно фиксироваться на таких мыслях?

– Психологи считают, что вредно. Но по мне, это неполное подобие Земли с тем же успехом может свести с ума. Не сразу заметно, но рано или поздно сработает. Вот зачем нужны эти деревья, да еще в таком количестве? Разве у нас избыток углерода, чтобы тратить его на производство целлюлозы?

– Деревья дают кислород, ботаники все время об этом говорят…

– Фотоэлементы Купола прекрасно справляются с кислородным обеспечением. А если вдруг их мощности станет не хватать, проще покрыть крыши «искусственными листьями», в светлое время они дадут приличную прибавку.

– Ну, по мнению тех же психологов, деревья нам необходимы. Как часть нашей естественной среды.

– А по моему мнению, это вздор. Бедуины тысячелетиями жили в пустыне. Дело привычки, элемент культуры. Надо привыкать к мысли, что мы находимся в искусственной среде. Отчасти искусственной, отчасти виртуальной. Все ее элементы, привычные нам, созданы органическим синтезом и информационными технологиями, и ничего в этом нет страшного. Нас же не пугают полилактатные тарелки вместо фарфора и текстовые файлы вместо пергаментных свитков.

– Вы не слишком строги к людям?

– Нет, – Йозеф оглянулся и нажал на кнопку маленького пульта, подманивая «лейку». – Я же не предлагаю изменить, скажем, состав пищи. Или длительность светового дня – это серьезно, это встроено в нас и на генном уровне, и на физиологическом. Чтобы от этого избавиться, слишком многое пришлось бы менять.

Последнее было сказано равнодушным тоном, будто речь шла о перепланировке офиса. Очевидно, невозможным это не представлялось.

– Йозеф, но если использовать ваш метод аналогий, в земных больших городах суточное освещение тоже ненормальное – днем смог, ночью подсветка. А люди живут.

– А кто вам сказал, что в больших городах у людей все в порядке с физическим и психическим здоровьем?

– Один-ноль! – Сергей засмеялся. – Но уж, наверное, в этом виноват не цвет неба.

Бесшумно подъехала «лейка». Йозеф рассеянно погладил хобот, изливавший точно отмеренную порцию воды в рыхлый грунт у стволика.

– Вы удивитесь, но и цвет неба в том числе. – Йозеф говорил так, будто диктовал главу собственной книги – больше заботясь о безупречном построении фразы, чем об эмоциональном контакте с собеседником. – Нарушения естественного светового режима влияют на многое, вплоть до интимных процессов генной регулировки. В том числе и тех процессов, которые ведут к раковому перерождению клетки, это как раз наша тема.

– А я слышал, что вы занимаетесь метилированием ДНК.

– Метилирование – это механизм регулировки. Один из механизмов. Обратимые химические изменения ДНК без изменения последовательности. Интересно то, для чего они используются. На определенных участках сперва недостаток метильных групп, затем избыток… ну неважно. Не знаю, в курсе ли вы, но рак и старение – две стороны одной медали.

– Да, школьная учительница нам рассказывала. (Это «не знаю, в курсе ли вы» прозвучало крайне оскорбительно.) Неконтролируемое деление клеток – это рак, исчерпание потенциала обновления – старость.

– Старость. И добавим, что частота раковых заболеваний с возрастом увеличивается – косвенное указание на то, что это поломки в одном и том же механизме. Ну как… то ли вентиль приржавел и не поворачивается, то ли сорвался с резьбы. Но это один и тот же вентиль.

Оставалось еще два деревца. Лиловая тень, похожая на грозовой фронт, перевалила через зенит, и в самом деле начал накрапывать дождик. Лунный дождик, мельчайшая морось, ни капель, ни струй – оседающий конденсат. Наше дыхание на стекле, за которым Космос.

– Значит, вы решаете великую задачу? Победа над раком или бессмертие? Или то и другое сразу?

Йозеф даже не усмехнулся, только приподнял брови, но Сергей почувствовал, что краснеет. Если у чеха и была сверхчеловеческая способность, так это талант превращать собеседника в идиота.

– Мой учитель говорил: если студент хочет изобрести лекарство от рака, создать таблетки для вечной жизни или еще как-то осчастливить человечество – проку от юноши или девушки не будет, это гуманитарный подход. Но если студент хочет найти ответы на вопросы «как это устроено» и «что оно делает» – возможно, это наш человек.

– Немного цинично, нет?

– Нет. На самом деле это имеет отношение к способу думать.

– Так вы вчетвером хотите узнать, «как это устроено»?

– Отчего бы нет? (Если Йозеф и обиделся, виду не подал.) Бывает достаточно и одного. Мысль рождается в одной голове.

– Зачем же вы тогда объединяетесь в группы? Мне раньше всегда представлялось, что умственную работу должны выполнять одиночки. Как, не знаю, философы или великие физики…

– Мы объединяемся в группы затем, что в естественных науках философии предшествует сбор материала. Анализ информации, заложенной в геноме, в своем роде не менее трудоемок, чем сбор ботанических коллекций. Мы сейчас – как натуралисты прошлых веков, если вам угодно. Своего рода экспедиция Линнея или Гумбольдта. Только экзотические страны, по которым мы путешествуем, – это геномы. В экспедиции не ходят в одиночку.

– И кто же ваш Гумбольдт? Доктор Хиггс?

– Вы имеете в виду, кто руководит нашей экспедицией? Разумеется, доктор Хиггс. Она принимает решения, в какую сторону нам двигаться.

Йозеф помолчал и добавил:

– А капитаном корабля «Бигль», на котором путешествовал Чарльз Дарвин, был некто Роберт Фицрой.

– И чем знаменит этот Фицрой?

– Не помню. Мало кто помнит, я полагаю. Кажется, был вспыльчив.

– Вы хотите сказать, что…

– Я просто привел исторический факт.

Сергей промолчал. Надменный интеллектуал с комплексом превосходства – идеальная маска для Умника? Что хочешь надежно спрятать, прячь на виду. В хороших детективах убийцей никогда не бывает неуравновешенный тип, ревновавший девушку к покойному…

– Я лишь хотел сказать, что в нашей группе каждый выполняет свою роль и каждый, следовательно, незаменим. На данном этапе не может быть иначе. Когда тот же Гумбольдт и Бонплан путешествовали в Америку, работы хватило обоим. И славы тоже.

– Я понял вашу мысль, – вежливо сказал Сергей. Йозеф усмехнулся в бороду – то ли примирительно, то ли высокомерно.

* * *

– Что хочет пан офицер?

Зося была прелестна. Звезда ботанического сектора, богиня лунных цветов, Диана и Флора в одном лице. Русые волосы – как патина на серебре, темные глаза, тонкие брови. Я бы согласился быть лунной сенполией, только бы ты улыбалась при виде меня и заботилась обо мне… Впрочем, Сергею Островски и так грех было жаловаться. Среди биообъектов, не принадлежащих к царству растений, его явно отличали.

– Пан офицер хочет повеситься. – Он отшвырнул перчатки, рухнул в кресло, локти поставил на столик и лбом уперся в ладони. – Мешает пану офицеру одна лишь низкая гравитация.

Зося рассмеялась и ушла за стеллаж. Дверца отъехала в сторону, звякнуло стекло.

– Сказал бы «и прелесть шановной пани», но недолго мне осталось любоваться этой прелестью. Не сегодня-завтра меня попрут отсюда с жирным минусом в личном деле. И первым транспортом на Землю.

Скажем честно: пока я ничего не знаю. Ведь кроме Эрвина и Йозефа, есть еще начальственная Кэтрин и кроткая Аруна. Пока у меня нет оснований предпочесть кого-то одного. Никаких оснований.

– Что ты натворил? – Зося возникла вновь, неся две маленькие мензурки, заполненные коричневой жидкостью.

– Не справился с заданием. Эти деятели слишком умны для меня. Мне нужен один из них, и я не могу его выловить никаким законным способом.

– А незаконным? – Она схватывала на лету.

– Незаконным… тоже не могу. Я и так, и так прикидывал. Если бы у меня было четыре руки, и на всех «гекконы»… иначе получается не просто превышение полномочий, а уголовщина.

– Четыре руки? – Зося положила на столешницу свои белые ручки. Почти рядом с Сергеевыми.

– Зося! – решительно, с возмущением сказал Сергей. – Нет, я не могу даже просить тебя об этом.

– Так не проси, – коротко ответила она. – Просто расскажи, что мы будем делать.

* * *

Традиционные институтские вечеринки с пивом по пятницам, в общем, не отличались от земных. Разве что не было видно дряхлых гениев в электрокреслах и бестолковых младшекурсников, но те и другие и на Земле не составляют большинства. В большом кафе зажгли дополнительные лампы (оставив, однако, неосвещенными уютные углы), вместо классической музыки включили Диану Дум, по залу расставили столики с закусками, а на стойку взгромоздили бочонки с напитками. Кроме напитков безалкогольных, имелось лунное пиво – плотное, крепкое и почти без газа. На вкус Сергея, редкостная гадость, но ученым вроде бы нравилось.

По традиции тут веселились только научники. Но наивный Майкл Коэн, едва дождавшись упоминания о пятничном сборище, простодушно спросил: «А можно и мне прийти?», и поскольку его не послали прямым текстом, – пришел. Держаться старался в тени, не привлекая лишнего внимания: мало ли, вдруг объявится знакомый да разлетится к нему с радостным «хай, Серж!»

У дальней стены зала почему-то поставили обыкновенный одежный автомат. Рядом собралось с дюжину девиц и дам. Сергей узнал Аруну – она стояла спиной, но второй такой черной косы не было нигде в Сэнгере. Другая девица, с фиолетовыми волосами, что-то набирала на выдвижной клавиатуре, остальные ей подсказывали. На экранчике виднелись строчки программы, судя по реакции зрительниц – ужасно смешные.

– А сюда квадратичную функцию!

– Лучше третью степень!

– Хи-хи-хи!

– Что они делают? – спросил Сергей. Эрвин ухмыльнулся, передал ему бокал с пивом и двинулся к девицам крадущейся походкой злодея. Подкрался, вытянул шею, и тут же фиолетовая обернулась и завизжала. Визг подхватили остальные, кто-то закрыл экран ладошками, кто-то возмущенно замахал на Эрвина, отгоняя его, как муху:

– Герр Баумгертнер! Вам не стыдно?

– Эрвин, уйди сейчас же!

– Нарушение приватности!

Эрвин отступил, миролюбиво поднимая руки.

– Что там?

– Я не понял, – признался Эрвин, забирая пиво. – Да ладно, отсюда посмотрим, когда вытащат.

– Что такого занятного может быть в этом ящике?

– Это-то как раз ясно: пользовательский режим. Вопрос только в том… Ага, они ее запустили.

На экранчике возникли песочные часы, женская стайка примолкла, и стало слышно, как в автомате работает 3D-принтер. Не прошло минуты, как лоток открылся, и фиолетовая девица подхватила и подняла перед собой в пальчиках… девы победно заверещали и зааплодировали, Эрвин поперхнулся пивом. Изделие, фиолетовое, в тон прическе, было выполнено в режиме жесткой экономии высокотехнологичной полилактатной ткани. Немного там той ткани, прямо скажем.

– И стоило беспокоиться о приватности, чтобы потом ими размахивать? – тихо произнес Сергей. – Но как они это сделали? Я и не знал, что там есть программа на… э-э…

– Танга-трусики, – докончил Эрвин. – Конечно, нет. Но они же сами программеры. Взломали автоматик, перенастроили. В нем нет графического редактора лекал, так они вручную задают кривые. Умницы. Бросить бы эту интеллектуальную мощь на научные цели… хотя тогда жизнь стала бы скучной.

Любительница фиолетового тем временем отступила в задние ряды, запихивая изделие в карман брюк. У клавиатуры толкались две следующих пользовательницы – на вид совсем девчонки.

– Теперь я!

– Нет, я! Слушай, я уже тебе уступала в прошлый раз! Я хочу такие же, как у Бет, я только цвет заменю и распечатаю!

– Эф-эф-ноль-ноль-эф-эф?

– Да ну тебя! Я хочу синий морской, Алина, пожалуйста, подожди одну минутку…

– Женщины как дети, – снисходительно заметил Эрвин. – Талантливые, но дети. С твоего позволения… – он встал и снова направился к девицам. Подошел к Бет, что-то шепнул ей на ушко. Бет захихикала и пихнула его в плечо.

Сергей снова оглядел зал. А ведь и в самом деле, как он раньше не замечал? Предполагалось, что все сотрудники Института носят стандартную одежду, которую выдают вот такие автоматы. Нижнее белье, блузы простейшего кроя, брюки, в качестве переменных параметров – женская или мужская модель, рост, размер, пять базовых цветов, для каждого шесть градаций насыщенности, для блузы – желаемая длина рукава. Цвета создавались за счет поверхностной наноструктуры. Эластичная ткань из биополимера не подлежала стирке, ношеная одежда шла на переработку в биореакторы.