Текст книги "Файлы Сергея Островски (СИ)"

Автор книги: Елена Клещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Московские каникулы

Серое небо, крыши и фасады серых и бурых домов. На одной крыше, клянусь, печные трубы! Или все-таки выходы вентиляционных шахт?.. Далеко внизу безрадостно-белые квадраты газонов, черный асфальт в белых штрихах недочищенного снега. С высоты не видны ледяные блямбы – на одной такой он вчера поскользнулся, ничего важного не повредил, но брюки изгадил холодной жижей, пришлось вернуться и переодеться. Рыжий уборочный скутер фонтанирует грязью, обводя белый газон траурной каймой. С добрым утром, милый город… Ладно, будем объективны: Нью-Йорк под зимним пасмурным небом тоже не радует.

Зато квартиры всех московских родственников и знакомых так уютны. Шелковые шторы, чисто умытые цветы в горшках на широком подоконнике – и тусклый день за стеклом становится неправдоподобным, как театральное фальш-окно. Свет в кухне летний, янтарно-желтый, пахнет кофе и поджаренным хлебом, и за деревянным столом в углу – мягкий полосатый диванчик. Совсем не хочется на улицу, к музеям и прочим достопримечательностям. Хорошо, что мама отправилась на дачу к дяде Паше и тете Ляле, а Сергея оставила в их квартире, на попечение Ариадны.

Пятнадцатилетняя дочка маминой сестры сперва стеснялась, а потом решила, что Сергей нестрашный, и начала задавать вопросы. Самые разнообразные.

– Круто, чё. Мой брат – американский детектив! – Русский язык не всегда различал брата и кузена, зато предусматривал церемонное обращение к старшим во множественном числе. – Вы умеете вертеть пистолет на пальце? – Она показала, как именно.

– Никогда не пробовал.

– А говорить «аста ля виста, бэби»?

– Это другой персонаж, не полицейский.

– Неважно.

– Сейчас попробую. – Сергей сделал морду кирпичом, выпрямился и сурово произнес, воздев руку: – Асс-та ля висс-та, бэби.

Ариадна рассмеялась, как смеются только юные девы и только по пустякам. Коротко остриженные волосы делали ее похожей на некрасивого ангела – из третьего ряда ангельского хора, где старый мастер пишет только юность и чистоту без особых примет. Флотская фуфайка весьма полосата, джинсы болотного цвета прострелены навылет в трех местах, сквозь пулевые отверстия видны лиловые колготки, в набедренном кармане что-то постукивает и перекатывается при каждом шаге. Сочувствую Тезеям и Минотаврам.

– Будете клубничное варенье?

Девочка достала с полки хрустальную вазочку на ножке, аккуратно начала перекладывать в нее прозрачную рубиновую массу, и тут Сергей понял, что ожидал иной сервировки. Скажем, так: коробка кукурузных хлопьев, пакет молока, арахисовое масло или то же варенье в банке с торчащей из нее ложкой.

Тут имел место гостевой завтрак на двоих… на две персоны. Как в лучших домах. Белая скатерть, на безупречных лавандовых салфетках – белые тарелки и пиалы для утренней каши, поджаренный хлеб в плетеной корзинке, кружочки колбасы и ломтики сыра, аккуратно разложенные на пластинке сиреневого фаянса. Аля взяла за ручку заварочный чайник, перстень в виде гайки цокнул о фарфор. Собирала на стол она бездумно, машинально, как другие такие подростки вскрывают банку кока-колы.

Поужинав и позавтракав с ней, Сергей успешно обновил свой разговорный русский. «Круто, чё» означало «неплохо», а «офигеть теперь» – «не так хорошо, как в гордыне своей полагает собеседник». Когда он чего-то не понимал, Аля легко повторяла фразу на английском. Кладут ли крутые американские детективы варенье в овсянку? А почему бы и нет, если им предлагают…

Сигнал вифона. Мама. Да, конечно, встал, давно позавтракали, практически уже в ботинках и шапке, иду в музей. В какой? О, в этот, как его…

– Сережа?

– Мама, что случилось? – По ее голосу он понял, что это не обычный контрольный звонок.

– Паша пропал.

– Как пропал? – переспросил Сергей. И пока ему выговаривали за тупость и объясняли, как пропадают люди, он смотрел на Ариадну. Та гипнотизировала прозрачный тостер, дожидаясь правильного золотистого оттенка.

До сих пор – до этого странного ощущения где-то под ребрами – он не подозревал, что успел привязаться к московской сестренке. И забыл, как это бывает, когда беда приходит не к чужим, а к тем, кого любишь.

* * *

В загородное такси они сели вдвоем. Ариадна не плакала, но лицо ее больше не казалось детским. Сергей устроился с ней рядом на заднем сиденье.

Ховеркрафты в Москве называли аэроходами и еще иногда «ползолётами». Этот скорее летал, чем ползал, судя по высоте, на которую взметнула их воздушная подушка. Сергей понадеялся, что водитель по имени Камиль не станет срезать путь через поле или руслом реки, но невозможным это не казалось.

– Я на него рассердилась, – тихо сказала Ариадна. – На папу. Когда он не приехал на награждения. Я победила на всероссийской олимпиаде, а он сказал, что ему надо работать. Он все время сидит на даче и работает.

– Он крупный ученый?

– Типа да, – Аля усмехнулась. – Я с ним потом неделю не разговаривала. А теперь он пропал.

Сергей начал объяснять, что не надо сразу воображать все самое плохое и что недоразумений в мире гораздо больше, чем настоящих несчастий, но тут впереди возникла пробка. Такси повышенной проходимости, лишь немного замедлив ход, повернуло на обочину, форсировало ограждение, затем сугроб и, взметая снежно-грязевые вихри, поплыло вдоль шоссе над кустами и пешеходной тропинкой, провожаемое жестами и комментариями других водителей. Сергей промолчал – сам просил, чтобы побыстрее.

Никого из российских родичей, кроме тети Ляли и бабушки, Сергей до того не видел в реале, ни с кем не поддерживал связи – созванивались, когда напоминалка сообщала о чьем-нибудь дне рождения, и на этом всё. С американской родней дело обстояло примерно так же. Он не умел и не любил делать длительные визиты и отдыхать «как положено», планируя безделье и развлечения, притворяться, что рад видеть малознакомых мужчин, женщин и детей. Родственники – странные люди, которые, подобно тем существам из рассказа Роберта Шекли, почему-то должны собираться вместе при изменении их количества… Однако родословное древо со всеми нужными примечаниями Сергей знал наизусть. Осведомленность можно выдать за интерес, а вопросов вроде «какая тетя Миджен и кто такая Катька» мама ему не простила бы.

Поэтому он примерно представлял, кого увидит в загородном коттедже. (В Москве говорили «на даче», от слова «дать» – некогда так называли владения, которыми царь награждал особо отличившихся подданных.) Отметить день рождения Павла Георгиевича собрался узкий семейный круг. Родная сестра жены, то есть мама Сергея. Марина, дочь тети Ляли от первого брака; муж Марины Виталий. Вадим – сын дяди Паши от одного из двух предыдущих браков. И наконец, Нина, старшая сестра именинника.

С маминых слов, вчера все было благостно: шампанское на заснеженной лужайке, семейный ужин у теплой печки, сольное и хоровое пение. А утром оказалось, что дядюшка исчез, никого не предупредив и не взяв, по-видимому, никаких вещей, кроме одежды, что была на нем.

Дядя Паша, Павел Георгиевич Зарубин – физик, работал в Лебедевском институте, лет десять назад сделал какое-то крупное открытие, значительной научной и коммерческой ценности. В настоящее время он безвылазно сидел в своем коттедже, нигде не числился в штате, благо возраст был пенсионный, и занимался теоретической физикой. Кажется. Сергей не мог бы сказать, почему он решил, что именно теоретической физикой. Дядя все время сидел за компьютером, от компьютера его отрывала тетя Ляля, когда Сергей им звонил. Но если подумать, с тем же успехом он мог моделировать технологические процессы. Или писать мемуары. Или даже играть в «Осаду Иерусалима».

Вторая пробка ожидала их в небольшом городке, где к шоссе с обеих сторон примыкал противошумовой забор, так что трюк с объездом не прошел бы. Сергей вспомнил страшные рассказы коренных москвичей и приготовился к великому стоянию. Однако водитель вытащил свой вифон, поводил пальцем по экрану, удовлетворенно хмыкнул и втопил педаль. Сергею показалось, что они пошли на таран, он выбросил руку вправо и схватился за ручку дверцы, чтобы девчонку не кинуло вперед при ударе, но тут мощно взвыли верхние импеллеры, нос ползолёта задрался, и в следующее мгновение под ними поплыли разноцветные крыши машин. Камиль объезжал пробку поверху. Салон покачивало, будто они ехали по подвесному мосту, и Сергей буквально чувствовал, что держат машину на весу не только воздушная подушка и винтовая тяга, но и добрые пожелания, идущие снизу. В гладких зеленоватых щитах по левому борту виднелось их отражение; Сергей глянул на него и сразу отвел глаза.

Аля нисколько не испугалась, ее «ух ты, круто», похоже, Камилю польстило. Сергей же перевел дух, только когда машина спустилась на грешную землю и, как в прошлый раз, заскользила по обочине вдоль бесконечного ряда машин. Он попытался подсчитать, в какую сумму подобные маневры обошлись бы по другую сторону океана, и не смог.

– Нас не оштрафуют? – спросил он нейтральным тоном, изо всех сил поддерживая репутацию американских детективов.

– Не волнуйтесь, – был снисходительный ответ. – Добрые люди пишут, тут камеры сломаны.

– А другие водители не пожалуются?

– У меня номер плохо виден. Грязь на дорогах такая.

– А-а… бортовой идентификатор?

– Помехи идут, – флегматично сказал Камиль.

Остаток пути Сергей больше размышлял о национальном менталитете, чем о пропаже родственника. Ариадна привалилась к его плечу и заснула. Толстая пуховая куртка придавала Сергею сходство с подушкой, и обращались с ним соответственно, то бесцеремонно тащили на себя, то уминали кулачком.

* * *

Въезд в поселок охранял автоматический шлагбаум с регистратором и видеокамерой. Сергей было обрадовался – значит, все, кто въезжал и выезжал, сосчитаны. Потом кинул взгляд на обширное пустое поле по правую сторону от дороги и радоваться перестал. Вдобавок последние сорок минут шел снег. Следы возле дома найти будет нелегко, а без аппаратуры просто невозможно. Вопрос в том, когда туда прибыла местная полиция и прибудет ли она вообще…

Поселок показался ему похожим на пригородную зону американского городка, только дорога поуже, заборы повыше и деревьев на участках больше. Крыши домиков никто не чистил, они белели, будто сложенные вдвое листы бумаги. Над воротами с медными цифрами 27 только крыша и была видна – треугольный фасад с большими чердачными окнами да рядом верхние ветви роскошной сосны. Сергей мысленно извинился перед русскими коллегами: полицейский автомобиль с синей полосой по борту уже был у ворот. Аля поднесла к замку свой ключ, калитка распахнулась.

На площадке у ворот стояли автомобили. Сергей узнал «раду» апельсинового цвета, которую арендовала себе мама на время отпуска. Кроме того, здесь был мощный внедорожник, навевающий армейские ассоциации, и синенькая кокетливая «хонда»-гибрид. За ней притулился маленький ховеркрафтик, смешно развесив в стороны алые лопасти винта; снегу на нем было меньше, чем на остальных машинах.

По обе стороны дорожки тянулась полосатая лента, правая обводила лужайку, где стоял одинокий стол – очевидно, это здесь вчера пили шампанское; на веточках кустов еще посверкивал пестрый хлопушечный мусор. Над лужайкой в мельтешении белых хлопьев парили синие уличные флайботы, поблескивая мокрыми боками. Неплохие боты, хотя не самой последней модели. Работают в автоматическом режиме – построились квадратной сеткой, и весь кордебалет движется синхронно, нащупывая короткими импульсами следы под снежной пеленой… Лицо Али стало испуганным – и ленту, и ботов она наверняка видела в криминальных новостях.

– Ты чего? – спросил ее Сергей. – Нормальная процедура, так положено. Пойдем.

Входная дверь вела в темный тамбур, холодный, пахнущий мехом и сукном, где нег медленно таял на полосатых половиках, а у стены выстроились разнокалиберные валенки. За второй дверью обнаружился уютный холл с винтовой лестницей на второй этаж. Мама обняла Сергея, захлопотала вокруг Ариадны, помогая ей снять куртку. Сергей шагнул в гостиную.

– Здравствуйте.

Бородатый человек, сидевший на низкой табуретке перед печкой, повернул голову в его сторону. Если это был Вадим (его Сергей прежде не видел и на экране), то на отца он мало был похож, и в плечах существенно шире.

– Сереженька, доброе утро, очень рада тебя видеть.

Тетины волосы, черные с серебряными полосками седины, лежали красивыми волнами, но макияжа на лице не было. Сказав «очень рада», она попыталась улыбнуться, и по голосу было слышно, как ей скверно.

– Тетя Ляля, – Сергей подошел поцеловать ее в щеку. – Уже известно что-нибудь?

Она молча помотала головой. Сергей раскланялся с остальными. Бородач действительно оказался Вадимом, сухопарая дама в кресле у окна, с кудряшками цвета луковой шелухи – Ниной Георгиевной, сестрой дяди Паши. Марину и Виталия он узнал сам – видел, когда звонил дяде с тетей по праздникам.

На Марине была обтягивающая блузка с принтом под шкуру питона и домашние сапожки змеиной кожи. По мнению Сергея, вещи идеально подходили к стилю хозяйки. Когда вошли мама с Ариадной, сводную сестренку Марина приветствовала так: «Здравствуй, Алюша, здравствуй, дорогая». Ариадна буркнула в ответ «здрасьте», села рядом с матерью, обхватила ее руками, уткнулась в плечо. Тетя Ляля обняла ее все с тем же отсутствующим выражением лица.

Виталий, аккуратный мужчина в очках-экранах и пуловере, сочувственно пожевал губами. Пуловер брендовый, прямо с картинки в журнале – «успешный человек отдыхает зимой на природе». Насколько Сергею было известно, настоящие успешные люди отдыхают на природе в других нарядах, хотя у московского бомонда могут быть свои обычаи.

Доктор Анна Островски не была светской дамой, она предпочитала джинсы, свитера и всё, что не отвлекает и не мешает. Честно говоря, они с сыном были похожи больше, чем с сестрой. Только у мужчин не бывает такого лица – отражающего, как зеркало, чужую боль.

– Мам, полиция тут?

– Тут. Были какие-то, кажется, оперуполномоченные, нас допрашивали по одному, уже уехали. Следователь и эксперт сейчас в подвале с Эдом и Наташей.

– С кем?

– Эдуард – компьютерщик отца, – подал голос Вадим. Он закрыл дверцу печки и вместе с табуреткой повернулся к остальным. – В подвале есть серверная, «умный дом», еще кое-какая техника, они захотели посмотреть. А Наталья Владимировна – папин врач, ее вызвонили на всякий случай.

Марина скривила личико.

– Он вифоны у всех отобрал, этот эксперт. Если он там что-нибудь испортит, если что-то пропадет, он очень сильно пожалеет.

– Мариночка, у нас беда случилась, – напомнила Нина Георгиевна.

– Я не забыла, – холодно ответила Марина. – У меня там деловая переписка, записная книжка, заметки по работе.

– Обычно все это копируют в компьютер, – глядя в пространство, сказала Нина Георгиевна.

– Спа-асибо за сообщение.

– Мам, а о чем они вас спрашивали? – вмешался Сергей.

– Как полагается, обычные вопросы. Чем Паша болел, не любил ли розыгрыши, что из вещей пропало. Спрашивали, кто во сколько встал, когда поняли, что Паши нет. Он по утрам всегда сам приносил дрова для печки, Ляля сначала так и подумала, что он вышел за дровами, но прошло полчаса, сорок минут… Лялька! Тебе плохо?! Ну-ка, ну-ка, держись, не падай…

– Мамочка!..

– Ну вот, ребенка напугала. Аля, возьми на кухне, ты знаешь где, две капсулы в чашку. Лялька, пойдем. Я же тебе говорила, надо лечь…

Как только за сестрами закрылась дверь, Нина Георгиевна тихо, но с большим напором сказала:

– Вот. Я более чем уверена, все так и есть.

– Тетя Нина, ну хватит уже, в самом деле, – неожиданно резко ответил Вадим. Кочерга, которую он прислонил к печке, упала, произведя неожиданно звучный удар, Вадим полушепотом ругнулся.

– Не хватит, Вадечка! Я ничего не хочу сказать плохого про твоего отца, просто надо быть умнее и добрее к людям. А эта история – секрет Полишинеля, ее все знают, кроме, может быть, вас, детей.

– Я не знаю, – подтвердил Сергей. – О чем речь?

Вадим возвел глаза к потолку. Марина оживилась, приготовилась слушать. Лицо Виталия ничего не выражало, можно было подумать, что он читает или смотрит что-то на стеклах своих очков.

– Да просто об одной Пашиной пассии, если можно так выразиться, – благонравно пояснила Нина Георгиевна. – Конечно, я бы не стала об этом говорить, если бы не ситуация. Это было двенадцать лет назад, он очень сильно увлекся Машей Звягинцевой, она работала у него в лаборатории – знаете, как это бывает. У них с Лялечкой едва не дошло до развода, а ведь была уже маленькая Аля! Я более чем уверена, это она.

– Тетя Нина, с тех пор многое изменилось, – судя по тону, Вадим повторил это раз в пятнадцатый.

– Что ты понимаешь, – непреклонно возразила Нина Георгиевна. – Ты подумай, подумай: кто еще мог его позвать, чтобы он побежал на улицу в чем был и исчез? Никому ни слова, ни записки, ничего… Я не знаю, что она ему наврала, но в том, что это она – абсолютно уверена.

Вадим только вздохнул в ответ. А Сергей подумал, что вполне солидарен с дальней родственницей. Гипотеза о любовных мотивах заслуживала рассмотрения. Дядюшка и на экране выглядел эффектно, седые кудри и старомодные очки придавали ему сходство с Куртом Воннегутом, причем его остроумие было менее едким и более жизнерадостным. Блестящий оратор, удивительная эрудиция, а если вообразить, каким он был дюжину лет назад, – сотрудницу очень даже можно понять. Можно понять и немолодого мужчину, если внезапно объявляется его бывшая любовь и говорит… что именно – вопрос, но наверняка что-то драматическое, до такой степени, что он кидается вслед за ней. Седина в бороду и прочие пошлые поговорки. Глупый вариант, но не самый плохой.

– Тогда почему он потом не написал? – перебил его размышления голос Марины. – Хоть бы короткое сообщение бросил, не ищите, мол, и не ждите…

– Стыдно ему, – ответила Нина Георгиевна. («Тетя Нина…», – простонал Вадим.) Наглая, наглая, бесстыжая баба, а Пашка – дурак и трусишка! А кто-то здесь слишком умный!

Послышались шаги, на декоративной пленке в дверном проеме обозначились размытые силуэты. Первой вошла женщина лет около тридцати; угрюмое выражение лица и темно-каштановая коса, пушистым венком обводящая лоб, делали ее похожей на героиню какого-то фильма по мотивам русской классики. За ней – молодой брюнет бледного вида, с трагически заломленными бровями. Тот, кто придерживал его за локоть, невысокий и плотный, усмехался в русые усы. Четвертый, коротко стриженный блондин в золоченых очках, нес в руке чемоданчик с комнатными ботами, а на плече у него был экспресс-лаб.

– Есть что-нибудь? – спросил его Сергей. Вырвалось само, по профессиональной привычке, и человек с чемоданчиком, кажется, даже собрался ответить, но, разглядев Сергея, осекся и спросил сам:

– Простите, а с кем имею?

– Сергей Островски. Я сын Анны Ильиничны, племянник пропавшего. Мы с Ариадной только что приехали.

Тут как раз вошли мама с тетей Лялей, а за спинами полицейских появилась Ариадна с чашкой в руке.

– А, вы родственник из Америки? Ариадна… дочь, прекрасно. Хохлов Алексей Геннадьевич, следственное управление (дальше следовала кириллическая аббревиатура, которую Сергей постарался запомнить, чтобы расшифровать на досуге) Московской области. Вы хорошо знакомы с вашим дядей?

– Лично не знаю, общались по вифону.

– Вчера вас здесь не было?

– Нет, я вообще здесь в первый раз.

– Можете сообщить что-то по поводу исчезновения вашего родственника?

– Нет, не думаю.

– Хорошо, спасибо. Господа, вот ваша техника, всех благодарим за понимание. Я хотел бы еще раз побеседовать с Ольгой Ильиничной и с Ариадной. А вы, господин Гаджиев, пожалуйста, оставайтесь здесь.

Печальный юноша, очевидно, тот самый компьютерщик Эдуард, покорно уселся за стол и стал смотреть, как присутствующие разбирают свои вифоны. Марина, недовольно изогнув рот подковкой, тут же принялась возить пальцем по экрану.

– Наталья Владимировна, – Вадим приподнялся, указывая ладонью на свободный стул.

– Спасибо, Вадим Павлович, мне нужно идти, – докторша покосилась на свое отражение в буфетном стекле, заправила за ухо прядку, выбившуюся из прически. Была бы симпатичной, если бы не выражение лица. То, что русские не считают нужным улыбаться собеседнику, – общее место, но она выглядела слишком мрачно даже для русской. Не горе, не тревога за пациента, а именно неприязнь или отвращение. – До свидания.

Вадим вышел ее проводить и сразу вернулся, как показалось Сергею, слегка смущенный. Следователь, тетя Ляля и Ариадна поднялись на второй этаж, компьютерный эксперт молча зашагал обратно в столовую. В руке он держал какой-то гаджет и не сводил с него глаз, будто на экранчике должно было появиться некое судьбоносное сообщение.

– Эди, что случилось? – спросила мама, когда наверху закрыли дверь.

– Он считает, я виноват. – Тенорок Эдуарда был чуть слышен.

– Вы? В чем?

– Он считает, ретранслятор подвис. И он говорит, это я сигнализацию вырубил.

Мама сделала большие глаза. Вадим, возившийся со своим вифоном, негромко кашлянул.

– Какой ретранслятор? – со склочными интонациями спросила Марина.

Эдуард поднял на нее страдальческий взгляд и слабо всплеснул руками, будто разгоняя дым.

– Нет, вы на меня не машите! Что за ретранслятор, что за сигнализация?

– «Умный дом», наверное? – включился в обсуждение Виталий. – Не осталось записи, кто входил, кто выходил, так?

Компьютерщик помотал головой, что могло означать и «нет, не в этом дело», и «не осталось, совсем не осталось». Потом встал и направился в столовую, где ходил эксперт со своим приборчиком. Сквозь дверную пленку слабо донесся его голос – кажется, он о чем-то спрашивал или оправдывался.

– Он еще и Гаджиев, – прошипела Марина. – Из этих?

– Он дагестанец, если ты это имела в виду, – флегматично отозвался Вадим.

– Так он кого угодно мог впустить! Не при маме будь сказано. Эту козу – как ее, Машу? – или своих родичей из аула, или еще каких-нибудь бандитов!

– Или всех сразу, – спокойно подвел итог Вадим.

– Нет, а что ты хихикаешь?! – тут же вскипела Марина. – У него отец пропал, а он хихикает! Вить? Нина Георгиевна?

– Правда, Вадим, тут дело серьезное, ты бы не шутил.

– Не думал шутить. Но если бы вошел целый аул, это бы незамеченным не осталось, как вы считаете?

– Да какой аул, – Нина Георгиевна уже давно собиралась что-то сказать, Сергей вспомнил, на чем их прервали, и повернулся к ней, выражая живейшее внимание. – Калитку он открыл!

– Марин, тетя Нина, но зачем? – мягко, словно уговаривая детей, спросил Вадим. – Есть же современные способы связи. Если все так, как вы говорите, почему этой Маше или Даше было нужно лично приходить или присылать человека? Чтобы сделать романтическую сцену в реале? Простите, это несерьезно. И зачем ему было отключать сигнализацию, а врагу лезть через забор, если он или сам отец могли врага просто впустить?

Нина Георгиевна отвернулась от него, всем видом показывая, что беседовать в таком тоне не намерена.

– Ну, или он мог скрыть, когда ушел дядя Паша, – Марина не собиралась сдаваться. – Отредактировать протокол или, вот именно, подвесить всю систему.

– А это зачем? Какая разница, полчаса туда-сюда.

– Не согласен с вами, – не выдержал Сергей. Если бы ему дали точное время, когда дядюшка вышел из калитки, он бы знал, что делать дальше.

– Хорошо, – сказал Вадим. – Но давайте рассуждать логически. Если человек вышел, если выход не отпечатался в протоколах «умного дома», и если система сбоила, подвисала, значит, время сбоя и есть то самое время. Ну, минуты вместо секунд, какая разница. Всего и толку, что парень попал под подозрение. И зачем бы он стал это делать нарочно? Я думаю, его обвиняют в халатности.

– А тут согласен, – рассеянно сказал Сергей. Так-то оно так, но если видеокамера во дворе тоже завязана на «смартхоум» и, соответственно, изображение за эти минуты пропало, – это могло быть важное изображение. Романтическая сцена или нет, но более занимательная, нежели просто одинокий человек в старой куртке, идущий к калитке.

* * *

Сергея поселили в мансарде под самой крышей, на третьем чердачном этаже. Свободных гостевых комнат не было: Нина Георгиевна занимала комнатку на первом этаже, за винтовой лестницей, Марина с Виталием, мама Сергея и Вадим жили на втором; Ариадну поместили там же, в родительской спальне, с тетей Лялей. Верхняя комнатка была просторная, с большим окном и двускатным потолком, обшитым деревянными планками, уютная, но холодная по зимнему времени. Столик с экраном имел какой-то странный разъем, а беспроводной связи не воспринимал вовсе, так что подключить к нему вифон не удалось. Еще наверху имелись тесная ванная комнатка и обширный чулан, откуда Сергей под руководством мамы выволок надувную кровать и нагреватель. В чулане пахло пылью, полынным маслом и меховыми воротниками, и чего там только не было. Полосатые выгоревшие шезлонги, сложенный разноцветный зонт с человека ростом, бумажные книги, древний, как в старых фильмах, компьютер или телевизор, коробки, коробки, коробки. На одной из коробок кто-то вывел зеленым маркером «игрушки». Интересно, от Ариадны они остались или, чем черт не шутит, от маленьких Паши и Нины…

Свистел насос, кровать обретала пышные формы, нагреватель, как артист на эстраде, вертелся вправо-влево, испуская струи тепла. Сергей подошел к окну, окаймленному снегом. Белый круг стола был едва заметен на белом фоне. Ленту уже сняли, и по дорожке ползал маленький уборщик, отчищая щетками розоватые плиты. Белобрысый Хохлов уехал и забрал ботов, но компьютерный эксперт все еще терзал Эдуарда в подвале.

«Умный дом», то есть смартхоум? Там дел на пять минут, и все трюки с замками и видеокамерами, на какие могут пуститься злоумышленники, давно известны. Если был сбой, ищи причины, а также, как верно было сказано, пиши в протокол время сбоя и пляши от него. Что за компьютеры у дядюшки, на обследование которых у эксперта уходит полный рабочий день? А для обслуживания требуется особый специалист, которого приглашают регулярно (Вадим сказал «компьютерщик отца»), которого немедленно позвали, когда дядя Паша исчез, и начали пугать…

Хорошо или плохо нарушать приватность? Мать убьет. А мы ей не скажем. И вообще, в серьезном деле не до церемоний.

Он вернулся в чулан. Точно: на полочке пластмассовый контейнер с надписью «копии счетов». Внутри оказались накопители, помеченные годами, позапрошлый – на последнем. Это действительно были счета: за электричество, за газ для готовки и отопления, за воду и канализацию, за Сеть… Характерная привычка русских – хранить экранные копии сообщений об оплате. Как ему объясняли, программное обеспечение коммунальных служб нередко ошибается по мелочам, и более чем в половине случаев – к выгоде государства, так что рачительные хозяева быстро привыкают все фиксировать сами.

Пять лет назад обитатели коттеджа стали платить за электричество больше, чем раньше. Намного больше. Поиск в Сети показал, что цены в последние годы по России хотя и менялись, но не столь резко.

Когда дядя Паша переехал на дачу и стал жить тут постоянно, даже зимой? Случайно не пять лет назад?

На том же накопителе оказался короткий видеоролик, для разнообразия – трехлетней давности. Формат был странноватый, но распознался. В окошке возникла гостиная и дядюшка на низком стульчике у печки, там же, где утром сидел Вадим. Изображение было рваное и красноватое, похоже, снимали «глазом» вифона.

– …Гимн в честь чумы? – Прекрасно! – Браво, браво! – сказали за кадром мужские незнакомые голоса. Дядя Паша встал, провел рукой по седым кудрям и торжественно начал:

 
  Когда могущая Зима,
  Как бодрый вождь, ведет сама
  На нас косматые дружины
  Своих морозов и снегов, —
  Навстречу ей трещат камины,
  И весел зимний жар пиров.
 

Читал он хорошо, в классическом стиле, скандируя и возвышая голос в нужных местах. И сам хорош – благородно худощавый, ироническая складка у губ, голова поднята, будто он адресуется к невидимому слушателю позади всех и надо всеми. Интересно, среди гостей нет этой Маши? Хотя вряд ли… Судя по бряканью металла о фарфор, рядом с оператором кто-то ел, потом послышалось «ш-ш-ш», и бряканье стихло.

 
  Царица грозная, Чума
  Теперь идет на нас сама
  И льстится жатвою богатой;
  И к нам в окошко день и ночь
  Стучит могильною лопатой…
  Что делать нам? и чем помочь?
 

Последняя строчка диссонировала со школой Малого театра, вопрос был задан обычным, разговорным тоном. Удачная находка – у Сергея аж мурашки побежали по предплечьям, и вовсе не от холода. Но дальше все пошло как положено, вакхически-весело:

 
  Как от проказницы Зимы,
  Запремся также от Чумы,
  Зажжем огни, нальем бокалы;
  Утопим весело умы
  И, заварив пиры да балы,
  Восславим царствие Чумы!..
 

Чей-то смешок, клекотание вина, льющегося из бутылки. Сергей взглянул на таймер – времени в записи оставалось только-только дочитать стихотворение. Ладно, с этим все ясно, не до Пушкина сейчас. Надо еще посмотреть другой ролик – тот, который ему сбросила мама, датированный вчерашним вечером.

Посиделки вчера снимали любительской флай-камерой. Она, как понял Сергей, реяла над праздничным столом и в шесть объективов делала круговую панораму. При просмотре эту панораму можно было поворачивать стрелочками и видеть любое лицо в любой момент.

– Дорогие мои, спасибо вам всем. – Дядя Паша с высоким бокалом в руке, – раскраснелся, седые кудри вздыблены; поверх серого свитера повязан модный галстук, обозначая торжественность момента. – Спасибо, что навестили. Когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный… Ладно. Нинка! Наконец-то я тебя заполучил. Приезжай почаще, оставайся подольше…

Сергей нажал паузу и закрутил панораму, отыскивая Нину Георгиевну, но тут же отвлекся.

Этажом ниже разговаривали. Возле печной трубы, там, где она выходила из пола, было слышнее. Сергей узнал голос Марины – пронзительный, с характерными повышениями тона. Долгие паузы подсказывали, что она говорит по вифону.

Не к чести Сергея, он не колебался вообще. Бросился на колени, выдернул из своего вифона «длинное ухо» и положил на пол. Штучка была полицейская и в принципе запрещенная к использованию в частной жизни. Умный гаджет присосался к дереву, запустил щупальце между досками, и в наушник пошел звук.

– …Не могли бы подождать? Мы обещаем… Послушай, у меня изменились обстоятельства. Муж моей мамы пропал, уже завели дело… Понимаешь, если его нет в живых, а на это очень похоже, мама его наследница… Да. Да. Сразу же, как смогу… Ну это уже ваше дело, насколько вы заинтересованы!…Спасибо. И вам.

Марина коротко выругалась и замолчала. Сергей поднялся и, стараясь ступать на всю ногу, чтобы не скрипнули доски, пошел к лестнице.