Текст книги "Уйти красиво"
Автор книги: Елена Яковлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 7
Позднякову ужас как хотелось поскорее взять за гладкую холку эту сиамскую кошку Виолетту. Но что, собственно, он мог ей предъявить? Что она с какой-то, пока неизвестной ему, целью усердно сватала Ларису Ольшевскому? А дальше? Он прямо-таки воочию видел, как она наставит на него свои немигающие глаза и томно произнесет:
– Даже если я и пыталась найти способ, как скрасить Ларисино одиночество, то что в этом плохого?
Да, да, именно так она скорее всего и заявит, и ему ничего не останется, кроме как заткнуться. Она просто заботливая подруга, а он старый заскорузлый пень. Есть еще вопросы? Нет? Тогда извините, я очень занята, у меня скоро просмотр и на носу международное турне.
В душе у Виолетты, безусловно, было темно, как в старом винном подвале, но это еще не основание, чтобы обвинять ее в том, что она каким-то образом способствовала Ларисиной смерти.
Поздняков сидел дома в своем любимом, изрядно потертом кресле и усиленно ворочал мозгами. Особенных результатов этой титанической работы пока не наблюдалось. Все было зыбко и неопределенно. То, что ему удалось узнать, могло быть и тщательно спланированной аферой, приведшей к смерти Ларисы Кривцовой, и трагическим стечением обстоятельств с тем же самым результатом. Действительно, даже если Виолетта Шихт и приложила руку к тому, чтобы искусственно раздутый вокруг Ларисы скандал стал достоянием гласности, что из того? Это могла быть всего лишь мелкая месть, дамская шпилька, сведение женских счетов. Что касается перепутанных рентгеновских снимков, то такое, наверное, случается в медицинских заведениях. И на все у них найдутся оправдания: низкая заработная плата, нехватка персонала. Хотя, конечно, стоило бы побеседовать с этой забывчивой медсестрой Лолитой. Другой вопрос – где ее теперь найти? Не устраивать же ему с больной ногой наружное наблюдение за квартирой ее мамочки? Кстати о ноге. Сейчас она отдыхала, вытянутая на придвинутом к креслу табурете, и вроде бы даже не проявляла неприятных симптомов.
Раздался телефонный звонок, и Поздняков снял трубку.
– Да.
– Я говорю с Николаем Степановичем Поздняковым? – осторожно осведомился интеллигентный баритон.
– Я вас слушаю, – отозвался Поздняков.
– Очень хорошо, – непонятно чему обрадовался незнакомец. – Вы меня не узнаете, Николай Степанович? Это Гелий Воскобойников.
– Ах, да, конечно… Извините, не узнал. У вас что-нибудь случилось?
– Случилось то, что я кое-что вспомнил, не знаю уж, насколько важное, и, как обещал, звоню вам. Вчера, знаете ли, целый день, ходил из угла в угол и соображал – вот и пришло в голову…
– Это касается смерти Ларисы Кривцовой?
– Да… – Воскобойников замялся. – Только не хотелось бы по телефону, во всяком случае я так считаю. Я ведь человек старомодный.
Ну и прелюдия! Поздняков терпеть не мог таких длинных приготовлений.
– Так что, мне приехать? – уточнил он, чтобы не тянуть зря время.
– Если вам не трудно, конечно, и если это вас еще интересует. Я бы и сам приехал, да у меня машина опять забарахлила, тоже мне хваленое западное качество…
– Хорошо. – Поздняков взглянул на часы. – Думаю, что через час буду у вас.
– Ну уж вы не особенно торопитесь. Час-другой, я думаю, особенной роли при данных обстоятельствах не играют.
Поздняков положил трубку на рычаг и задумчиво посмотрел перед собой. Интересно, сулил ли этот звонок ему что-нибудь новое или Воскобойникову снова захотелось произнести пространную речь и ему не хватало доверчивого слушателя? Звучит как-то…
* * *
До Хохловки он не то чтобы гнал, но то и дело, бросая взгляд на спидометр, обнаруживал стрелку поблизости от цифры сто и, досадливо морщась, приподнимал ногу с педали акселератора. День понемногу распогодился, точнее сказать – как бы побелел: солнце, спрятанное за непроницаемой толщей облаков, не могло послать на грешную землю в полной мере свои лучи, довольствуясь чем-то вроде подсветки. На душе у Позднякова стало веселее, он терпеть не мог неопределенности в чем бы то ни было, в том числе и в погоде.
Воскобойников встретил его у калитки своей дачи, – по-видимому, загодя следил за дорогой. Поздняков выбрался из автомобиля, с трудом подавляя в себе желание первым делом повнимательнее присмотреться к опустевшему дому Ларисы. Можно сказать, его прямо-таки разворачивало в ту сторону, точно флюгер порывом ветра.
– Ну здрасьте, здрасьте, – прокряхтел Воскобойников, одетый на этот раз более демократично: в хлопчатобумажные брюки, тенниску и ветровку.
Поздняков молча пожал его худую руку.
– Проходите, посидим на природе, – пригласил Воскобойников.
Поздняков послушно пошел на дачный участок, чувствуя затылком чей-то пристальный взгляд. Он невольно оглянулся, но не увидел ничего, кроме пустынного тротуара, соседнего забора и прикрытого деревьями фасада Ларисиного дома. Что ж, если считать окна дома его глазами, то, безусловно, можно найти объяснение и пристальному взгляду.
Они прошли в глубь дачного участка Воскобойникова, оказавшись возле деревянного столика и таких же скамеек в тени подрастающих пушистых сосенок.
– Мое любимое место, – пояснил Воскобойников, – в докомпьютерные времена всегда предпочитал здесь работать, на свежем воздухе…
Поздняков сел на скамейку и огляделся. Отсюда неплохо просматривался соседний участок, поскольку именно в этом месте бетонный забор обрывался, переходя в ограждение из металлической сетки. Правда, дом Ларисы оставался, по существу, вне наблюдения, поскольку отсюда видна была лишь его глухая стена.
Воскобойников обернулся, проследив за взглядом Позднякова:
– Вот-вот, это единственное место, с которого хоть что-то видно. Но когда я установил здесь скамейку, а это было очень давно, я, конечно, не собирался за кем-то подсматривать. Собственно, и Лариса здесь тогда не жила, а с покойным контр-адмиралом Медниковым мы были большими друзьями. Я запросто бывал у него в доме. Гошу, Георгия Медникова, знал еще вот таким. – Воскобойников красноречиво отмерил рукой от поросшей травой земли чуть поменьше метра, демонстрируя, каким он знавал теперешнего телегероя, ежевечерне под гром аплодисментов сбегающего по ступенькам светящейся лестницы.
– Видите, какие совпадения бывают в жизни. Я всех их, и Георгия, и Ларису, знал по отдельности, а потом они как-то, совершенно без моего участия, сошлись в одной точке, и волею небес она оказалась Хохловкой. К тому времени, как Лариса здесь появилась, славные времена этой дачи уже миновали – после смерти Пелагеи Даниловны, матери Георгия. Славная была женщина, добрая, хлебосольная, а какие пироги пекла – пальчики оближешь! Дом всегда был полон гостей, звучали музыка, смех… Хоть и имела Пелагея Даниловна каких-нибудь несчастных два класса образования, но что это был за человек! – Воскобойников мечтательно закатил глаза. – Жаль только, когда Георгий подрос, стал ее немного стесняться. Молодежь, избалованная золотая молодежь, что они могут понимать в истинных ценностях жизни? Со временем, конечно, большинство из них все-таки благополучно умнеют, но поначалу способны воспринимать только внешнюю сторону вещей, а существо их остается для них скрытым…
Воскобойников, похоже, опять удалился в область туманных воспоминаний, цветистым и пространным рассуждениям не было видно конца.
– Кажется, вы что-то собирались мне рассказать, – тактично напомнил Поздняков.
Воскобойников пару раз моргнул, точно воспоминания застилали ему глаза, взгляд его сразу поскучнел.
– Извините меня, старика, – вздохнул он, – у меня все разговоры только о прошлом. А вы разве этим не страдаете?
Поздняков стал опасаться, что Гелия Андриановича опять занесет, на этот раз уже в другую сторону, но тот каким-то волшебным образом умудрился-таки сосредоточиться:
– Вот что я вспомнил… Я сидел на этой самой скамейке, читал «Огонек», и вдруг меня словно осенило. Весь тот день, ну, то воскресенье, последний день жизни Ларисы, точно заново прошел перед моими глазами. Я вспомнил утро, такое солнечное, ясное… Пришла женщина из соседней деревни, принесла молоко, она всегда здесь ходит… Я в тот день был опять без колес – мой иностранец сломался, паршивец, в очередной раз, да я ведь вам, кажется, уже об этом рассказывал… В общем, я пошел на реку – люблю посидеть на берегу и последить за игрой света на воде…
«Ну скорее, скорее», – мысленно подгонял своего собеседника Поздняков.
– …Просидел там почти весь день и, когда возвращался обратно, заметил такси. Машина остановилась на повороте к Хохловке, из нее вышел молодой человек… Я не очень уверен, так как видел его только однажды в гостях у Ларисы, но мне показалось, что это был все-таки он…
– Манекенщик?! – воскликнул Поздняков.
Воскобойников молча и многозначительно кивнул головой.
Поздняков прикусил нижнюю губу: похоже, он недооценил мальчишку!
– В котором часу это было?
– Точно не скажу, на природе я редко смотрю на часы, но, думаю, после пяти вечера, ближе к шести. Он вышел из такси и пошел в сторону Хохловки, но утверждать, что он направлялся именно к Ларисе, я, конечно, не могу, поскольку не видел, как он входил к ней на дачу. Извините, пешком угнаться за молодым человеком я уже не в состоянии.
– А как он выходил оттуда, вы видели?
– В том-то и дело, что нет. Я не видел ни как он входил, ни как выходил. Я просто видел, как он вышел из такси и направился в сторону Хохловки.
– Саму Ларису в тот день вы тоже не видели?
– Как же, рано утром, когда она только приехала, я ее видел, – сообщил Воскобойников. – Я как раз направлялся на реку, прихватив книжку, пару бутербродов, бутылку минеральной воды «Ессентуки № 17». – Он подробно перечислял свое снаряжение, словно Поздняков собирался заняться его жизнеописанием. – Выхожу за калитку, тут она и подъехала. Мы немного поговорили… Об этом я рассказывал следователю, но он, по-моему, пропустил мой рассказ мимо ушей.
– И о чем, если не секрет, вы разговаривали с Ларисой?
– Да какой же тут секрет! Обычные вещи: погода, колдобины на дорогах – у нас тут на въезде в поселок недавно раскопали дорогу, а потом присыпали землицей – на том дело и кончилось. Ночью на этой колдобине запросто можно без заднего моста остаться.
– Понятно, понятно, – кивнул Поздняков. В действительности ничего ему не было понятно. Что здесь делал в тот вечер Ольшевский, если, конечно, это был действительно он.
Тут Воскобойников выдал очередную порцию из заранее припасенных сенсаций:
– Ларису я видел только утром, но знаю, кто еще ее видел в тот день уже после меня, не считая, конечно, манекенщика.
– Кто?!
Донельзя довольный собой Воскобойников торжественно провозгласил:
– Женщина, продающая молоко!
– Постойте-постойте, – встрепенулся Поздняков, – вы же сказали, что женщина приходила утром.
– Ну да, да, утром, только я ее не видел, она оставила молоко возле калитки и ушла. Я, честно говоря, вообще забыл про молоко, а к вечеру оно уже прокисло. Но это не важно. Она, как выяснилось позднее, в тот день и к Ларисе заходила. Лариса, правда, молока у нее никогда не брала, но молочница надеялась заполучить ее в клиентки. Вот и зашла.
– Откуда вы знаете? – поинтересовался Поздняков.
– Вчера она принесла мне молоко в очередной раз. Слово за слово, мы вспомнили о Ларисином самоубийстве – в деревне, оказывается, все про это знают, – она и скажи: «А я покойницу в тот день видела – она сидела в беседке и спорила с какой-то женщиной». И ту женщину мне описала…
– Вы сразу догадались, кто она? – спросил Поздняков.
– Что-что, а описать представительницу своего же пола женщины умеют. Вышло очень похоже на Виолетту Шихт, но это только мое предположение, как вы понимаете.
Воскобойников с торжествующим видом умолк. Кажется, он получал истинное удовольствие от игры в суперсыщика.
– А можно увидеть эту вашу молочницу в ближайшее время? – осведомился Поздняков.
– Думаю, да, – кивнул Воскобойников. – Вы же на колесах, можете прямо к ней подъехать. Деревня тут недалеко – каких-то три километра, не больше.
* * *
Деревня состояла всего из нескольких дворов и в обозримом будущем вообще, по-видимому, должна была исчезнуть. Со всех сторон ее зажали асфальтовыми дорожками и строящимися дачными коттеджами. Где деревенские жители только умудрялись пасти своих коров?
Воскобойников словно прочитал мысли Позднякова.
– Была когда-то большая деревня, а теперь, видите, что осталось? Ничего не поделаешь – ближнее Подмосковье, всем хочется отхватить здесь лакомый кусочек землицы. А если есть деньги, это не проблема. Рынок есть рынок.
По тону Воскобойникова не было понятно, сожалел ли он о возникновении этого самого рынка или, напротив, приветствовал его.
Поздняков накатом пустил «шестерку» с пологой горки и поинтересовался:
– Где тормозить?
– Вон видите симпатичный домик с резными наличниками, нам как раз туда…
Домик был просто игрушечный: чистенький, свежевыкрашенный, напомнивший иллюстрацию к русской народной сказке, но самый что ни на есть настоящий. В палисаднике, разбитом под окнами с резными наличниками, цвели ромашки, из конуры довольно дружелюбно выглядывал лохматый пес.
Когда Поздняков и Воскобойников, выбравшись из автомобиля, приблизились к деревянной калитке, пес пару раз глухо тявкнул, но только для видимости, рассуждая, очевидно, следующим образом: раз меня здесь кормят – нужно прокорм как-то отрабатывать. На крылечке немедленно показалась женщина в пестром халате и привычно произнесла:
– Тихо, Черныш, тихо…
Черныш еще раз продемонстрировал желтые собачьи зубы, вывалил розовый язык и потерял всякий интерес к гостям.
– Раиса Ивановна, мы к вам на минуточку, – объявил Воскобойников, взявшись рукой за штакетину.
– Гелий Андрианович, это вы?
– Я, я, Раиса Ивановна. И не один, с одним знакомым…
– Проходите, не бойтесь: Черныш вас не тронет. Он только с виду такой грозный. – Хозяйка явно польстила своему стражу, который уже успел безмятежно задремать.
Через минуту они уже сидели в застекленной веранде. На столе перед ними красовалась трехлитровая банка молока. Женщина принесла еще пару чайных чашек.
– Угощайтесь, парное.
– Спасибо, с удовольствием, – сказал Воскобойников, и женщина наполнила одну чашку.
– А вы? – спросила она Позднякова.
– Спасибо, я не пью молока, – объяснил Поздняков.
– Ну и напрасно, – мягко пожурила его женщина. – Молоко – напиток жизни.
– Вам бы на телевидение, в рекламную службу, – усмехнулся Поздняков, – заткнули бы за пояс барышень с зимней свежестью во рту.
Женщина рассмеялась, сразу помолодев, и Поздняков решил, что ей чуть больше сорока. Стало быть, они с Ларисой были ровесницами, да только вели совсем разные жизни. Одна жила на земле и пила парное молоко, другая скользила на незримой грани вымысла и реальности и питалась иллюзиями и собственной фантазией. Покойная Лариса носила эксклюзивные наряды от модного модельера и могла позволить себе купить белый концертный рояль просто так, в тон мебели, а эта ходила за три километра с молоком, вставала чуть свет, чтобы подоить корову, а развлекалась тем, что смотрела вечером по телевизору какое-нибудь очередное ток-шоу. Лучики морщинок уже прочно обосновались в уголках ее круглых карих глаз и губ, покрытых кричаще-яркой помадой.
– А мы, Раиса Ивановна, приехали вас порасспросить, – сказал Воскобойников, успевший осушить чашку молока. – Расскажите-ка еще раз, если вам не трудно, то, что вы рассказывали мне утром. Ну, про то, как вы в воскресенье заходили на дачу к Ларисе Петровне Кривцовой, и про то, что вы там увидели.
Женщина сразу посерьезнела.
– Да что ж рассказывать? – Она характерным жестом провела ладонями по обтянутым пестрым ситцем бедрам. – Я ведь на минуточку всего и заглянула – спросила, не желает ли она молока. Она, правда, ни разу у меня молоко не брала, но я все же так, на всякий случай… – Женщина замолчала и, шумно вздохнув, облизала языком свои накрашенные губы. – Сначала заглянула к Гелию Андриановичу, смотрю, дверь заперта, а машина во дворе стоит. Думаю, значит, где-то неподалеку – поставила молоко возле калитки…
– Вы немного перепутали, Раиса Ивановна, машина у меня в воскресенье в Москве была, вы ее в пятницу видели, – перебил женщину Воскобойников.
– Ах да! – Женщина задумалась. – Пожалуй, что так. Точно, машины не было, но остальное я помню хорошо.
В разговор вступил Поздняков:
– Да не волнуйтесь вы, Раиса Ивановна, я не из милиции, протокола составлять не собираюсь. Можете мне все как есть спокойно рассказывать.
– Да я не знаю, – она часто замигала карими глазами, – там ведь ничего особенного не было. А что, разве она не ночью… умерла?
– Ночью, – подтвердил Поздняков. – Просто мы пытаемся восстановить весь тот день.
– Вы думаете, что ее кто-то тово? – в глазах Раисы Ивановны вспыхнул неподдельный интерес. Проснувшийся зверек любопытства требовал пищи, а задача Позднякова состояла в том, чтобы утолить этот голод, в то же время не сказав ничего лишнего.
– Думаю, что компетентные органы во всем разберутся, – туманно заметил Николай Степанович. – Я же лицо неофициальное, просто давний друг Ларисы Петровны, и пытаюсь понять, что могло ее толкнуть на столь отчаянный шаг.
– Ну раз так… – протянула она разочарованно, и жадные огоньки в ее глазах медленно погасли.
– Итак, вы зашли к Ларисе Кривцовой предложить ей молоко… – напомнил Поздняков.
– Ну, зашла, – начала женщина уже будничным голосом. – Точнее, не совсем зашла, заглянула скорее… Калитка была открыта, я спрашиваю: «Молочка не желаете?» А она сидела на террасе за столиком, подперев голову рукой. Лицо у нее было грустное. Рядом с ней стояла женщина в синем брючном костюме, в косынке, такая модная. Когда я, значит, спросила насчет молока, Лариса Петровна обернулась и сказала в расстройстве: «Ну кто там еще по мою душу?» Я опять про молоко, а она ответила совсем как вы: «Не пью молока». Ну я развернулась и пошла прочь. Вот и все.
– А женщину эту вы можете описать поподробнее?
– Которая в брючном костюме?
– Именно.
– Молодая, высокая, повыше Ларисы Петровны, я думаю, волосы каштановые, до плеч – из-под косынки видны были, – лицо не очень-то рассмотрела, она только разок повернулась ко мне… Да, на ней были черные очки.
– А может, вы что-нибудь услышали из их разговора?
Женщина наверняка что-то слышала, но, видимо, не решалась в этом признаться.
– Я специально не подслушивала, – сказала женщина и бесхитростно пояснила: – Откуда мне знать, что потом кому-нибудь понадобится… Но кое-что все-таки расслышала, – продолжала она после паузы. – Лариса Петровна после того, как сказала, что не пьет молока, произнесла странную фразу… Я ее запомнила, потому что подумала, что она ко мне относится. Она сказала: «Не слишком ли рано слетаются стервятники?» А та, вторая, ответила: «Стыдно называть друзей стервятниками».
– Вы уверены? – переспросил Поздняков.
– Честное слово, – горячо заверила молочница. – Я лишнего никогда не скажу. Как говорится, за что купила…
Поздняков и Воскобойников одновременно улыбнулись.
– Вот все, что я знаю, – подвела итог Раиса Ивановна. – Я вам хоть чуть-чуть помогла? Жалко ее, Ларису Петровну, женщина совсем не старая, можно сказать, молодая, такая видная, с достатком. Казалось, чего ей не хватало? Может, болела чем?
Поздняков ничего не ответил, сцепил пальцы и громко хрустнул костяшками, как бы ставя точку в разговоре.
– А кого, интересно, она подразумевала под стервятниками, как вы думаете? – не унималась женщина. – Уж больно странные слова, я бы даже сказала, подозрительные, – заявила она, понизив голос. – А правда, что теперь все ее имущество достанется той худой старухе? Надо же, вот кому подвалило! А зачем ей все это добро, когда она уже сама одной ногой… – Тут хозяйка дома осеклась.
– Ну что ж, Раиса Ивановна, большое вам спасибо, – сказал Поздняков. – Если вспомните еще что-нибудь, сообщите Гелию Андриановичу, когда с молоком в Хохловку придете.
– Конечно, конечно, – торопливо заверила женщина, – я теперь все время буду про это думать.
«Ну вот еще один Шерлок Холмс появился к уже имеющемуся в лице Гелия Воскобойникова!» – подумал Поздняков.
– Пожалуй, нам пора, Гелий Андрианович? – обернулся он к своему добровольному помощнику.
– Ну, пора так пора, – засуетился тот. – Прощайте, уважаемая Раиса Ивановна, спасибо за молочко. Оно у вас отменное.
– Пейте, пейте на здоровье. А завтра свеженького-то приносить?
– Всенепременно, всенепременно, – подтвердил Воскобойников, сходя со ступенек крыльца.
Флегматичный Черныш выбрался из конуры и помахал им хвостом, как закадычным приятелям. За домом замычала корова, впервые напомнив о себе.
– Доить пора, – пояснила женщина, снимая с натянутой во дворе веревки кусок выстиранной марли.
– Где вы ее здесь пасете, свою буренку? – не удержался от вопроса Поздняков.
– Ой, не говорите! – всплеснула руками женщина. – Один луг всего и остался, и за него война идет не на жизнь, а на смерть. Если застроят – все, будем сидеть здесь, как в скворечнике. Ох, и надоели эти дачники… – Она снова осеклась, взглянув на Воскобойникова. – Нет, против хохловских мы ничего не имеем, они уж давно здесь и никому не мешают, а эти, новые, прямо со всех сторон обложили!
Высказав накипевшее, молочница проводила их до калитки. Поздняков и Воскобойников сели в машину, и «шестерка» медленно двинулась в обратный путь.
– Хорошая, работящая женщина, – заметил Воскобойников, когда они перевалили через бугор и маленькая деревня с игрушечным домиком молочницы осталась позади. – Настоящая труженица, на таких Россия только и держится.
Поздняков покосился на своего восторженного попутчика.
– Что, думаете, я сильно переборщил? – продолжал Воскобойников. – Нет, так оно и есть. Подумать только, что когда-то мы, чтобы встретиться с подобными людьми, ездили в творческие командировки за тысячу верст, а теперь они рядом, но никто их не замечает. До того ли, когда все спешат схватить, урвать кусок пожирнее?
– Так уж и все?
– А вы думаете иначе, молодой человек? – усмехнулся Воскобойников.
– Я как-то вообще не склонен к обобщениям.
– Понятно, такие мелочи вас не интересуют, – печально заключил Гелий Андрианович.
– По крайней мере сегодня мне не до них.
Поздняков высадил Воскобойникова у его дачи, вышел сам и, пройдя немного вперед, остановился напротив дома Ларисы Кривцовой. Опустевший особняк неприступной крепостью белел за высокой оградой, словно жил своей жизнью, в которую не собирался допускать посторонних. Где-то там, в его чреве, были белый диван, белые кресла, белый рояль, одинокое и грустное белое царство.
Поздняков подергал запертую калитку и зачем-то нажал на звонок. Никто не отозвался.
– Да там никого нет.
Поздняков рассеянно обернулся и снова уперся взглядом в худощавую фигуру Воскобойникова, который, оказывается, стоял у него за спиной. Поздняков даже поежился – он терпеть не мог соглядатаев.
– Старуха в Москве, а может, уже отчалила в Кострому. В право наследства она только через полгода вступит, если, конечно, доживет.
Поздняков пожал Воскобойникову руку и вернулся к своей запыленной «шестерке».
– Николай Степанович, а вы знаете, что следователь настроен закрыть дело? – крикнул вдогонку Гелий Андрианович, похоже, заготовивший этот сюрприз, так сказать, на десерт.
– Догадываюсь, – мрачно отозвался Поздняков.
