Текст книги "Уйти красиво"
Автор книги: Елена Яковлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
– Где она обследовалась?
– Да в том-то и дело, что в обычной районной поликлинике. А там такие дубины стоеросовые, не могли сказать ей как-нибудь помягче, подипломатичнее, а то напрямую приговорили – рак у вас, заказывай венки, дорогая. Я никогда не понимала ее странной привычки пользоваться бесплатной медициной. Лично для меня это как пресловутый общепит. Я ей говорила: «Лариса, неужели при своих деньгах ты не можешь наблюдаться в какой-нибудь хорошей платной клинике, где с тебя пылинки сдувать будут? Неужели тебя привлекает перспектива сидеть в очереди с дряхлыми старухами, чтобы участковый эскулап, способный разве что больничный лист выписать, да и то с ошибками, объяснял тебе, как ставить горчичники?» А она мне в ответ знаете что? В своем амплуа: «В платной клинике мне за мои деньги столько болячек найдут, что я буду на нее пахать всю оставшуюся жизнь». Ну вот… А тут у нее после очередной простуды вдруг кашель открылся, такой глубокий, знаете, в общем, очень подозрительный. Она сначала не обращала внимания – по своему обыкновению. Потом ей со всех сторон стали говорить: «Лариса, проверься, Лариса, проверься». Она и проверилась. Ах, это ужасно, это ужасно!
На роскошном столе владелицы Дома моделей робко и деликатно звякнул телефон. Виолетта взглянула на часы.
– Ну вот, секретарша на обед ушла, и теперь на звонки отвечать мне. Не буду, не буду снимать трубку, я ведь тоже имею право на отдых, правда?
Она сняла очки и принялась вытирать платком подернутые влагой глаза, и тут заработал телефонный автоответчик, который для начала строго произнес:
– Извините, в данный момент никто не может подойти к телефону; оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после сигнала.
Следом ворвался энергичный мужской голос:
– Ви, это я, твой великий и могучий Бобо! Жди меня сегодня, как и вчера, в одиннадцать. И, как и вчера, ты все забудешь в моих объятиях.
Автоответчик вырубился, а Виолетта густо покраснела.
– Глупость какая, похоже, кто-то перепутал номер телефона.
– Бывает, – дипломатично поддакнул Поздняков, глубоко уверенный, что неизвестный ему «великий и могучий Бобо» ничего не перепутал. Он тут же попытался вернуть раскрасневшуюся Виолетту на грешную землю. – Значит, в последний раз вы видели Ларису в пятницу в полдень?
– Ну да, – в тоне Виолетты впервые за весь разговор проскользнула нотка раздражения.
– А куда она отправилась вечером? Она случайно не говорила вам, что куда-то собирается?
– Ах, да, – вспомнила Шихт, – она собиралась пойти на премьерный показ в Доме кино, только не помню, на какой фильм… Я еще удивилась, подумала, как она пойдет в таком состоянии, но она сказала, что ей теперь нужно все время быть на людях. Вот и все.
Поздняков непроизвольно напрягся – беседа приближалась к кульминации.
– Понимаю, вам очень трудно об этом вспоминать, но все же… Постарайтесь подробнее рассказать мне о том злополучном понедельнике. Поверьте, для меня это очень, очень важно.
– Ну что ж, – Виолетта набрала в легкие воздуха, словно пловец перед длительным заплывом. – Тогда же, то есть в пятницу, Лариса пригласила меня на выходные к себе на дачу. Но я закрутилась, знаете, эта подготовка к показу… И потом, у людей, которые занимаются модельным бизнесом, выходные дни как раз самые горячие… Короче, я вырвалась только в понедельник, приехала в Хохловку около часу дня… – Она теперь говорила медленно, старательно восстанавливая в памяти последовательность трагических событий. – Калитка была открыта, в смысле – незаперта. Я прошла по дорожке к дому, позвонила в колокольчик – у Ларисы вместо звонка на даче колокольчик, это я подала ей идею, – никто не открывает. Позвонила еще раз… ну, потом решила заглянуть в окно и… увидела Ларису на диване. Я почему-то сразу поняла, что она мертва. Меня сразу как током ударило. Дальше… я побежала к ее соседу, писателю, ну, тому, что говорил прощальное слово на похоронах. Его дома не оказалось. Слава Богу, у меня был с собой сотовый телефон, я позвонила в «Скорую помощь» и милицию. Ну, приехали и те, и другие, врач констатировал смерть. Тут практически одновременно с ними подъехал Воскобойников. Нас сразу опросили, я рассказала – да что я, собственно, могла рассказать? Этот писатель тоже ничего не знал, накануне он не ночевал на даче, уезжал в город… В общем, все, нет Ларисы…
Виолетта умолкла. Поздняков нарушил затянувшуюся паузу:
– Дверь в дом, что же, ломали?
– Да нет. В милиции, оказывается, такие мастера, что любого взломщика за пояс заткнут. Один милиционер ключ подобрал и открыл, ничего не ломая.
– Значит, дверь не была закрыта на цепочку, – заметил Поздняков.
– Что? – не поняла Виолетта.
– Да это я так, не обращайте внимания, – отмахнулся Поздняков. – Скажите мне лучше, в каких отношениях Лариса была со своим мужем после развода?
Похоже, он слишком увлекся расспросами, ибо Виолетта своим хорошеньким носиком сразу уловила в воздухе запах жареного.
– А ведь все это неспроста? Вы что, подозреваете, что Ларису кто-то… Н-нет, не может быть.
– Вы же умная женщина, – польстил ей Поздняков, – и понимаете, что для подозрений должны быть основания. Пока что у меня их нет, – значит, мы просто дружески беседуем. К тому же я всего лишь пенсионер, и за моими расспросами ничего страшного нет, приглашения повесткой для дачи показаний не последует.
– Да, вы, может, и пенсионер, – опасливо протянула Виолетта, – но прежде, кажется, работали следователем, ведь так?
– Именно поэтому я не скажу и не сделаю ничего лишнего, – пообещал Поздняков.
Женщина подумала и предложила:
– В таком случае спрашивайте все у них самих: и у Медникова, и у Ковтуна. Ковтун вас тоже интересует, я правильно поняла? Зачем я буду влезать в чужие отношения, тем более что это такая сфера – не разберешь, кто прав, кто виноват.
Ничего не скажешь – выкрутилась.
Виолетта снова посмотрела на часы и воскликнула:
– Ну вот, мой обеденный перерыв уже кончился, пора приниматься за работу.
– Большое вам спасибо, – сказал Поздняков, приподнимаясь со стула и незаметно разминая больную ногу. – Напоследок я хотел бы задать вам еще один вопрос, который наверняка никого не заденет. Лариса в последнее время работала над каким-то романом. Не знаете, она его закончила?
– Ну да, она писала роман, я даже приблизительно знаю его сюжет. В ее обычном стиле, она ведь по большому счету писала романы о любви, которые плавно переплетались с криминальной интригой. Уж в этом деле у нее точно было чувство меры. По-моему, на идею романа ее натолкнуло знакомство с модельным бизнесом, через меня, разумеется. В общем, там история юной девушки, желающей добиться удачи и стать знаменитой фотомоделью, которая ради достижения своей мечты соглашается стать любовницей мафиози. Хотя, может, этот сюжет только еще был в ее планах, не стану утверждать.
Поздняков встрепенулся:
– Очень похоже на случай с этой девушкой, ну, с той, что работала у вас!
– Да нет, уверяю вас, – сказала Шихт, – это не более чем совпадение. По большому счету Лариса всегда брала свои сюжеты из головы, ей нужен был всего лишь небольшой толчок, своего рода озарение. Возможно, я как-то обмолвилась ей об этой нашей пигалице Хрусталевой, но остальное – все ее чистая, летящая фантазия. Больше я ничего не знаю. Возможно, знает женщина, которая обычно перепечатывала, ее рукописи? Как ее зовут? Ах да, Евгения Ивановна, фамилии, к сожалению, не помню.
– А сестра Ларисы?
– Эта старая дева? – с презрением произнесла Виолетта. – Вот уж кому повезло! Такое наследство за здорово живешь! А авторские права? Она ведь ни одной Ларисиной книжки не прочитала! И рукопись, конечно, она искать не будет, зачем ей? Кстати, там у Ларисы в спальне висит пастель – подсолнухи в траве. Мне так она нравилась, и Лариса собиралась мне ее подарить. Эта бабка, конечно, теперь мне ее не отдаст, ну да ладно…
Поздняков наконец смог уверенно встать на свою покалеченную ногу и, уныло попрощавшись, поковылял к двери. У него было предчувствие, что он еще не однажды встретится с модной мадам. Нюх старой легавой подсказывал ему: Виолетта многое недоговаривала, практически почти все.
Платиновая длинноножка уже сидела на своем вертящемся стульчике, завороженно уставившись в экран дисплея.
– Успели отобедать? – поинтересовался Поздняков, дабы продемонстрировать свою осведомленность во внутренних делах храма моды.
Та кивнула, на долю секунды оторвавшись от экрана и вопросительно уставившись на Позднякова: чем могу еще служить?
Николай Степанович не стал ее томить.
– Минутное дельце, – пробормотал он, понизив голос, – подскажите-ка мне телефончики двух человечков. Уверен, у вас есть замечательный гроссбух, в котором все аккуратненько записано.
Длинноножка продолжала вопросительно смотреть на него.
– Некие Ольшевский и Хрусталева.
– Они у нас больше не работают, – не моргнув глазом, выдала вышколенная секретарша.
– Но ведь телефончики-то остались, – занудствовал Поздняков, заранее уверенный в том, что длинноножка в ответ вежливо пошлет его подальше в лучших традициях образцово-показательного делопроизводства.
Но она только внимательно окинула взглядом его нелепую сутулую фигуру и после минутного раздумья достала из ящика стола записную книжку, провела ярко-оранжевым ногтем по буквам:
– Так, Ольшевский и Хрусталева…
И продиктовала номера телефонов, чему было только одно объяснение: она, вероятно, решила, что если уж сама Виолетта Шихт принимает этого замухрышку в дешевом костюме, то уж, наверное, он не с пальмы вчера свалился и что-нибудь из себя представляет. Купилась, бедненькая, купилась.
– Спасибо, вы очень любезны, – расплылся в абсолютно искренней улыбке Поздняков.
– Не за что, – отчеканила длинноножка и снова с головой погрузилась в мир байтов и килобайтов.
* * *
Теперь-то Поздняков мог наконец задымить своей вонючей «Примой». Он уселся на скамейке в сквере, привычно пристроил сигарету между передними зубами и полез в карман за спичками. В тот же самый момент почтенная матрона с пудельком, мирно дремавшая на другом конце скамьи, сорвалась со своего места, точно осенний листок, подхваченный порывом ветра, и, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, но явно неодобрительное, засеменила в противоположную сторону. Поздняков растерянно посмотрел ей вслед, хотел было даже догнать ее и извиниться, но, поразмыслив, решил, что так даже лучше. По крайней мере теперь он мог дымить в свое удовольствие, сколько пожелает.
Курить и размышлять – тем более что пищи для размышлений у него имелось предостаточно. «Итак, Шихт, безусловно, темнила – не врала, а просто-напросто что-то недоговаривала. Старая песня, обычная история при первом допросе. Впрочем, какой, к черту, допрос! Кто он, собственно, такой? Всего лишь пенсионер, от нечего делать ударившийся в самодеятельность. Ладно, некогда терять время на перемывание косточек самому себе, думай лучше, думай», – так приободрил себя Поздняков.
«Шихт была неискренней хотя бы уже потому, что изображала неутешное горе, в то время как вчера, буквально через несколько часов после похорон своей лучшей подруги (если только это действительно так), пребывала в объятиях какого-то Бобо. Что-то не вяжется с образом убитой горем подруги. Любопытно бы было заодно узнать, кто таков этот «великий и могучий Бобо». Кроме того, она усиленно дистанцировалась от нравов московской богемы. Тут стреляного воробья Позднякова не проведешь – она, похоже, была первостатейной сплетницей и интриганкой. Как ее только Лариса терпела, не очень-то это вязалось с образом той Ларисы Кривцовой, которую он двадцать пять лет не мог выбросить из памяти. Может, он все-таки ошибался на ее счет?
Ладно, дальше. Линия: Ольшевский – Хрусталева, этой сладкой парочкой нужно непременно заняться. Особенно девицей и особенно в том случае, если ее мафиозный покровитель отнюдь не плод разгоряченного воображения Виолетты Шихт. И еще, черт, как ноет нога, районная поликлиника! Это уж первейшее дело, самое что ни на есть первейшее. Неужели Лариса и вправду смалодушничала, узнав о болезни? Не верилось. Позднякову не верилось, хотя в свете последних открытий… Так ли уж хорошо он знал Ларису, чтобы пытаться предсказать ее поведение? Главное не расслабляться, а действовать, действовать.
Поздняков старательно затушил окурок и выбросил в урну, все еще чувствуя на себе укоризненный взгляд хозяйки пуделька, и потопал к своей «шестерке», оставленной неподалеку от метро.
ГЛАВА 5
Найти районную поликлинику, к которой была прикреплена Лариса Кривцова, труда не составило, поскольку пресловутого института прописки пока что еще никто не отменял. Разве что слегка подновили терминологию, назвав штамп в паспорте регистрацией, но суть осталась та же. Все равно что переименовать публичный дом в «салон безопасного секса».
Стандартная бетонная коробка в три этажа с треснувшей по краю табличкой «Поликлиника № 47», облупившийся козырек, выщербленные ступеньки – родной до боли фасад отечественного «богоугодного» заведения. В регистратуре – старушка, колдующая с каким-то свертком за стеклянным окошком. На нетерпеливый призыв Позднякова она привычно огрызнулась:
– Вы что, не видите? Я занята!
Вымуштрованный родным сервисом Поздняков безропотно проглотил язык.
Старушка-регистраторша не удовольствовалась окриком и принялась злобно ворчать:
– Всем срочно, всем немедленно… И чего шастают, чего им дома не сидится?
– А тебе что, старая карга, на пенсии не сидится? – многозначительно поинтересовался кто-то за спиной у Позднякова. Тот невольно втянул голову в плечи, приготовившись к очередному старушечьему визгу из-за стеклянной перегородки.
Однако, к его удивлению, старушка немедленно отложила свой сверток и при шкандыбала к окошечку.
– Что вам, гражданин? – спросила она, глядя на Позднякова сквозь толстые стекла своих роговых окуляров.
Позднякову всего-то нужно было знать, какой врач обслуживает улицу Оранжерейную. Получив немедленный ответ, он, повернувшись, увидел того, кто назвал регистраторшу старой каргой. Им оказался гражданин пролетарской внешности, небрежно гоняющий огрызок спички из одного уголка рта в другой. С ним регистраторша была особенно вежлива:
– Пожалуйста, я вас слушаю.
«Прямо по Карнеги, – усмехнулся про себя Поздняков, – вот что значит правильный подход!» И он пошел искать тридцать пятый кабинет, в котором принимал доктор Руднев.
Слава Богу, у кабинета не было ни единой души: то ли все больные доктора Руднева скоропостижно выздоровели, то ли, что значительно хуже, он попросту отсутствовал. Поздняков постучал костяшками пальцев по двери и сразу же услышал приятный мужской баритон:
– Войдите!
Доктор Руднев оказался довольно молодым блондином весьма приятной наружности. Он посмотрел на часы.
– Вообще-то, мое рабочее время уже кончилось, ну да ладно… Ваша фамилия? – спросил он и уже приготовился перебирать корешки лежащих на столе карточек.
– Моей карточки там нет, – объяснил Поздняков.
– Что, опять потеряли? – понимающе подхватил доктор. – Ладно, Бог с ней, с этой карточкой, на что жалуетесь?
Что ж, язык бы не повернулся назвать доктора Руднева формалистом, и уже одним этим он стал сразу симпатичен Позднякову.
– Да я не насчет себя…
– Понятно, вы родственник, – кивнул доктор. – Да вы садитесь, садитесь. Так за кого вы беспокоитесь?
– Кривцова Лариса Петровна… – только начал Поздняков, а доктор Руднев мгновенно вспыхнул, как спичка.
– Господи, как хорошо, что вы пришли, – затараторил он, проводя крупной ладонью по лицу. – А то я сегодня с утра звоню ей – никто не отвечает, собирался уже ехать.
– Звонили? – удивился Поздняков.
– Ну да, тут у нас произошла дикая история, – пояснил доктор, – на моей памяти такое впервые. Понимаете, так вышло, – он замялся, с хрустом сжал пальцы рук, – в общем, у нас перепутали снимки…
Поздняков похолодел. Когда доктор продолжил свои объяснения, у него буквально волосы на голове зашевелились. Было от чего!
– Понимаете, этот снимок… ну, с метастазами в легких, в действительности не Ларисы Петровны, точнее, не ее грудной клетки, а совершенно другого человека, который действительно безнадежно болен раком, ему осталось жить месяца два-три… А у Ларисы Петровны, к счастью, ничего серьезного, если не принимать во внимание немного запущенный бронхит. Да что это вы так побледнели, вам что, плохо?
– Лариса Петровна в воскресенье умерла, – бесцветным голосом сообщил Поздняков. – Следствие склоняется к тому, что она покончила жизнь самоубийством.
– Что?! – обаятельный блондин в белом халате вскочил со стула и тут же рухнул на него снова – глухо и тяжело, как сноп.
– Какого черта! – простонал Поздняков. – Зачем вы ей наплели про рак? Даже если бы это была правда, неужели нельзя как-нибудь помягче, зачем же в лоб?
Молодой доктор, казалось, собирался разреветься в голос:
– Господи! Да я и не хотел ей ничего говорить, тем более что такой диагноз с ходу не ставят, нужны дополнительные анализы, консультации. А она, ну, Лариса Петровна, буквально вцепилась в этот несчастный снимок и говорит: «Я от вас не уйду, пока вы мне не скажете, что вы видите на снимке». Я и так, и этак выкручивался, но у нее мертвая хватка, а выдержка – не у каждого мужчины такая! В общем, в конце концов я ей сказал, что вижу метастазы. Она поблагодарила меня и ушла. А сегодня перед началом приема приходит ко мне рентгенолог – не может снимок какой-то найти… Тут мы с ним во всем разобрались. Ну, выяснили, что снимки перепутались.
– Перепутались? – воскликнул Поздняков. – У них что, приделаны ноги, и они сами гуляют по коридорам, куда вздумают?
– Нет, конечно, – буркнул доктор, – вероятно, это следует квалифицировать как служебную халатность… Если бы только можно было что-то изменить…
– Уж не хотите ли вы сказать, что это ваше чистосердечное признание вас извиняет? – начал вскипать Поздняков.
– Я сам себе этого никогда не прощу, – произнес молодой человек, глядя в сторону.
Позднякову стало искренне жаль парня, который не думал выкручиваться и оправдываться, а, напротив, похоже, брал на себя чужую вину.
– Ладно, – по-отечески обратился он к парню на «ты», – говоришь, твой рабочий день закончился? Пойдем-ка потолкуем где-нибудь в другом месте.
– Хорошо, – с юношеской горячностью подхватил доктор, – сейчас, я только сниму халат.
Они молча вышли из бетонной коробки поликлиники, вместе спустились по выщербленным ступенькам. Неожиданно доктор Руднев встрепенулся и со словами «одну минуточку» кинулся к высокой красивой брюнетке в розовом костюме, которая усаживалась в темно-синий «Мерседес». Но та змейкой нырнула в скрытое за тонированными стеклами нутро лимузина. Растерянный доктор замер, глядя вслед набирающему скорость автомобилю.
– Ваша девушка? – поинтересовался подошедший Поздняков.
– Что? – очнулся доктор. – Да нет, она у нас работала медсестрой, недавно уволилась.
– Красивые у вас медсестры, – заметил Поздняков как бы невзначай.
Молодой человек оставил его замечание без комментариев.
– Вы думаете, что она, ну, Лариса Петровна, покончила с собой из-за того, что я ей сказал? Тогда, тогда… может, мне сразу в милицию идти и все там рассказать? – неожиданно спросил доктор, в глазах его плескалась такая вселенская тоска, что Позднякову стало не по себе.
Николай Степанович отрицательно покачал головой. Действительно, что бы дало такое самопожертвование, если исповедь доктора только в очередной раз (который по счету!) подтвердит полюбившуюся следователю Ругину версию о самоубийстве Ларисы Кривцовой?
– Нет, я все-таки пойду, – заупрямился доктор.
– Еще успеешь, – осадил его Поздняков. – К тому же следователь скорее всего и так к тебе пожалует снимать показания. – А сам про себя подумал: «Черта с два он пожалует, – небось, не сегодня-завтра закроет дело. Станет он себе забивать голову деталями и нюансами, когда ему и без того все ясно. То, что Лариса Кривцова вела богемный образ жизни, частенько выпивала, была эксцентрична и неуравновешенна, а это в понимании таких, как следователь Ругин, – прямая дорожка к самоубийству.
Расстроенный доктор окончательно повесил нос, Поздняков понял, что он уже давно мысленно насушил сухарей и сложил их в узелок в ожидании, когда его препроводят в кутузку. Ну почему, черт побери, виноватым оказывался хороший и порядочный парень!
– Тебя как зовут-то? – спросил Поздняков, извлекая из своей помятой пачки «Примы» последнюю сигарету.
– Андрей, – обреченно произнес парень.
– А меня – Николай Степанович Поздняков, и я Ларисе Петровне никакой не родственник, просто друг, правда, со стажем. Двадцать пять лет – это стаж?
– Стаж, – произнес Андрей, не понимая, куда клонит этот странный дядька.
– Это хорошо, что ты так считаешь, – похвалил его Поздняков, думая о своем, и добавил: – Слушай, тут где-нибудь поблизости есть подходящее заведение, а то совсем в горле пересохло?
– Кажется, за углом, – неуверенно сообщил Андрей, из чего Поздняков немедленно сделал вывод, что доктор Руднев подобные заведения не жаловал.
– Ну, Андрюша, веди, – сказал Поздняков, бросил окурок в траву за отсутствием поблизости урны и по-босяцки, чуть не по локоть, засунул руки в карманы порядком измятых брюк.
Андрюша, ничего не ответив, повел его вверх по переулку.
Заведение именовалось необычно, что называется, с фантазией, – «Муха». Правда, вся его оригинальность заключалась исключительно в незаурядном названии, остальное было вполне трафаретно: небольшое летнее кафе с несколькими столиками под старыми липами.
– Очень изысканно, – оценил антураж Поздняков, устраиваясь на пластиковом стуле.
Доктор только пожал плечами.
Не успели они усесться, как из жестяной будки кафе материализовалась женщина в кокетливом белом передничке. Но общепринятого «чего изволите» они не услышали, – близоруко щурясь, женщина объявила:
– Сегодня только цыплята.
– Пойдет, – кивнул Поздняков, – а водочки не найдется?
– «Смирновская»? «Абсолют»?
Поздняков поморщился.
– А чего-нибудь из довоенных запасов?
Официантка молча удалилась и через пару минут явилась с двумя тарелками коричневых, пересохших в духовке цыплят. Так же молча она снова скрылась в жестяной будке и принесла на этот раз две рюмки и бутылку «Московской».
– По-моему, хозяйка этой таверны – сама любезность, – подмигнул Поздняков Андрею, когда неразговорчивая женщина удалилась.
– Да здесь обычно контингент посетителей специфический, – пояснил доктор, – потому что сравнительно дешево. Ничего, скорее всего их отсюда очень скоро вышибут. Место уж больно заманчивое, вроде бы и в стороне, но в то же время недалеко от центра. Построят здесь какой-нибудь магазин или, чего доброго, казино.
Поздняков разлил в рюмки водку: Андрею полную, себе – на два пальца.
– Несправедливо как-то получается, – невесело пошутил парень.
– Я за рулем, – объяснил Поздняков.
– А я, честно говоря, вообще не очень этим делом увлекаюсь, – покосился на бутылку доктор.
– Сегодня тебе можно, даже нужно, – считай, что доктор прописал, – произнес Поздняков сочиненный на ходу каламбур.
– Ну, если доктор, – протянул Андрей и уточнил: – Пьем без тостов.
Поздняков заиграл желваками.
– Я с понедельника пью исключительно без тостов.
Доктор опорожнил свою рюмку, сморщился и захрустел пересохшим цыпленком. Отодвинув тарелку, поинтересовался:
– Вы хромаете. Что с ногой?
– Бандитская пуля, – выдал свою дежурную шуточку Поздняков, но тут же поправился: – Не бойся, я не из крутых, я всего лишь инвалид-пенсионер, сыщик, ушедший на заслуженный отдых.
От неожиданности доктор закашлялся.
– Не бойся, – успокоил его Николай Степанович, – я не собираюсь делать из тебя козла отпущения и могу объяснить – почему.
– Почему?
– Потому что я вообще не верю в самоубийство Ларисы Петровны Кривцовой.
Доктор Руднев вцепился в край пластикового стола, да так, что пальцы его посинели:
– Но… но как это понимать? Она ведь умерла?
– Просто я думаю, что это было преднамеренное убийство, – пояснил Поздняков, в задумчивости постукивая вилкой по ребристой рюмке. Звон получился нежный, мелодичный и печальный.
– Понимаю, понимаю, – пробормотал Руднев, зафиксировав свой перепуганный взгляд в какой-то запредельной точке. – Вы хотите сказать, что я, сообщив ей страшный диагноз, совершил преднамеренное убийство?
– Детективов в детстве много читал? – приподнял брови Поздняков. – Ни в чем таком я тебя не обвиняю, хотя, конечно, напорол ты порядочно. Просто даже чисто теоретически не могу предположить, что она могла наглотаться этих дурацких таблеток. Понимаешь, не могла, – Поздняков в сердцах стукнул кулаком по столу, отчего тарелки и вилки подпрыгнули, а встревоженная хозяйка выглянула из своей будки.
– Что-то рано вы начинаете, – заметила она на философский манер, – еще и полбутылки не выпили…
– Извините, – пробормотал Поздняков и убрал руки со стола.
– Господи, если бы так! – почти мечтательно произнес доктор и спохватился: – То есть это, конечно, ужасно… Черт, ну и чушь я несу… Но вы меня понимаете, как ни ужасна смерть сама по себе, лучше все-таки думать, что твоей вины тут нет… Тем более… я вообще до сих пор не могу привыкнуть к тому, что люди, которых я знаю… Простите, кажется, я уже пьян, – он потер виски пальцами. – У меня вообще выдалась ужасная неделя – тяжелая, отвратительная. Во-первых, Лариса Петровна… А тут еще, надо же, такое фатальное совпадение. Еще один пациент, тоже, между прочим, писатель, может, помните, был такой известный роман «Черные облака»?
Поздняков отрицательно покачал головой, не понимая, к чему тот клонит.
– Вот у него, между прочим, обнаружился рак, неоперабельный, прогноз – проживет максимум месяц-полтора. Я совсем, совсем выбит из колеи, – рассказывал доктор, который, похоже, расслабился после первой же рюмки.
– Послушай, Андрей, – вернул его к главной теме Поздняков, – все же мне не совсем понятно, каким образом ты перепутал снимки? Неужели это так просто?
Парень сразу сник.
– Насколько я понимаю в вашей медицинской бюрократии, обычно всякими там бумажками, справками, анализами занимаются медсестры – правильно я говорю? – продолжал Поздняков. – Если так, то снимки должна была принести вам медсестра, она-то их скорее всего и перепутала. Я не ошибаюсь?
Доктор замер, по-прежнему не произнося ни слова.
– Ну ладно уже, хватит в молчанки играть. Я и без тебя обо всем догадался. Это она впорхнула в «Мерседес», ну, та самая жгучая брюнетка мексиканского типа?
Андрей наконец поднял на Позднякова свои крупные голубые глаза.
– Вы наблюдательны, один взгляд – и даже национальность определили. Она и вправду наполовину латиноамериканка, ее отец – аргентинец, учился здесь, познакомился с матерью Лолиты – девушку зовут Лолита, – потом вернулся на родину. Вполне возможно, он даже не знает, что в России у него осталась красавица-дочка… В общем, она была моей медсестрой, а в понедельник уволилась. Сейчас ведь это просто: подал заявление – и никакой отработки, как раньше. Но она хорошая девушка, поверьте мне, и перепутала эти снимки случайно. А чего вы хотите? Девчонке двадцать лет, внешность киноактрисы, а зарплата – пособие по безработице больше, да и ту задерживают. Вы, наверное, сами знаете, сколько медикам платят.
– Она уволилась, когда выяснилось, что перепутала снимки?
– Да нет же, нет, говорю вам, – запальчиво произнес Андрей. – Это выяснилось только сегодня, а до сих пор никто и не знал!
– А сегодня что она делала в поликлинике?
Доктор пожал плечами.
– Наверное, пришла за расчетом, за трудовой книжкой…
– По-моему, она не пришла, а приехала, – поправил его Николай Степанович.
– Вот вы о чем… Она не такая, поверьте. Просто при ее внешности… В общем, вокруг всегда вьются мужики, слетаются, как пчелы на варенье.
– Ты тоже вьешься? – напрямую спросил Поздняков.
– Я… я не вьюсь, просто я ее люблю и буду любить всегда, что бы она ни натворила!
– Ага, все-таки она может нечто «натворить». – Поздняков ухватился за слово, опрометчиво слетевшее с уст влюбленного доктора.
– Ничего такого она не натворила, – твердо заявил Руднев. – Во всем виноват я – и только я.
– Похвальное самопожертвование, – вздохнул Поздняков. – Если бы его еще кто-нибудь оценил. Знаете что, Андрюша, дайте-ка мне координаты этой вашей Лолиты, хотя бы телефончик. И не будьте партизаном, я ведь элементарно могу выяснить ее местожительство в вашем отделе кадров.
Но Андрюша все-таки решил остаться партизаном на допросе.
– Вот и выясняйте, – предложил он, откинувшись на спинку стула, – а я, чего бы вы там ни выяснили насчет Лолиты, целиком и полностью беру вину на себя.
– Ладно, договорились, – безропотно согласился Поздняков. – А теперь добавлю от души: благородный ты парень, но дурак…
А про себя уточнил: «Главное – очень похожий на меня, если, конечно, твою Лолиту можно сравнить с Ларисой».
* * *
Встретиться с Лолитой, пленившей благородного доктора Руднева, Позднякову в тот день не удалось, хотя адрес ее он добыл в поликлинике без особенных усилий. То, что Лолитой интересовался очередной мужик, никого не удивляло, а уж если он такой старый и потасканный, то это уж его личные проблемы.
Хуже, что самой Лолиты вечером не оказалось дома. Дверь ее квартиры открыла худая женщина средних лет с издерганным лицом и непритязательным перманентом.
– Чего надо? – осведомилась она не слишком гостеприимно.
– Мне бы Лолиту, – объяснил Поздняков самым дружелюбным тоном.
– И ты туда же, старый козел? – осклабилась она, продемонстрировав отсутствие центральных зубов на верхней челюсти. – Вот уж действительно, куда конь с копытом, туда и…
– Моя фамилия Поздняков, – наперекор всему представился Николай Степанович.
– А хоть бы и Поздняков – все равно козел, – констатировала женщина.
– Ладно, пусть так, – не стал спорить старый сыщик. – Скажите лучше, где ваша дочь?
– А почем ты знаешь, что она моя дочь? – подозрительно осведомилась женщина.
Внизу кто-то открыл дверь в подъезд, и в то же мгновение в глубине квартиры из-за сквозняка захлопнулось окно, а до носа Позднякова донесся крепкий запах алкоголя: дама-то, оказывается, была крепко навеселе!
– Так откуда ты знаешь, что я ее мать? – повторила женщина. – Ты что, уже бывал здесь?
– Да нет, просто вы очень похожи, – беззастенчиво соврал Поздняков. В действительности у красотки, которую он видел на автостоянке у поликлиники днем, и у старой облезлой кошки, которую лицезрел в данный момент, было столько же общего, сколько у луны – с паровозом. Видно, Лолита унаследовала свою экзотическую внешность исключительно от своего латиноамериканского папаши. – Ну так где она?
– Слава Богу, не имею понятия уже целую неделю, – радостно сообщила Лолитина мамаша. – И если дело пойдет так и дальше, то скорее всего вообще ее никогда больше не увижу.
