Текст книги "Уйти красиво"
Автор книги: Елена Яковлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Так она отдала вам черновик? – напомнил Поздняков.
– В том-то и дело, хотя я о нем даже не заикнулся. То есть я собирался с ней об этом поговорить, но еще не успел даже намекнуть. А она вышла из гостиной и через минуту вернулась со злополучной бумажкой. «На, – говорит, – помни мою доброту». Честно вам скажу: я даже не очень-то обрадовался – так она меня успела вымотать раньше. Я ее поблагодарил, сел в машину и уехал.
– Как долго вы пробыли у Ларисы?
– Ну, приехал я около девяти вечера, пробыл минут сорок, самое большее – час. Уже к одиннадцати был дома. Точно! Я как раз застал конец своей передачи по телевизору. Кстати, кто это такой глазастый меня разглядел у Ларисы? Старый лис Воскобойников, что ли?
Поздняков не стал его особенно интриговать:
– В тот момент, когда вы договаривались по телефону, она была не одна.
– Даже так? – приподнял брови Медников. – Да, между прочим, похоже, я в тот вечер тоже не был у нее последним визитером.
– Что вы хотите этим сказать?
– Возвращаясь от Ларисы, я видел Ковтуна…
Поздняков от удивления даже привстал со стула.
– Вы в этом уверены?
– В том, что я его видел? – Медников затянулся и выпустил стайку аккуратненьких колечек дыма. – В этом я уверен на все сто, как и в том, что я вас сейчас вижу перед собой. Конечно, я не стану утверждать, что он направлялся именно к Ларисе, но, с другой стороны, к кому он еще мог пожаловать в Хохловку?
– Расскажите-ка об этом поподробнее, – попросил Поздняков.
Медников пожал плечами, как бы говоря: а что особенно рассказывать. Потом все-таки поведал:
– Когда я выехал от Ларисы, было еще довольно светло, сейчас ведь темнеет поздно. Отъехал довольно прилично… Да, точно, самое любопытное, что я видел Ковтуна в районе Волчков – это поселок километрах в пяти от Хохловки. Значит, он шел не от платформы. Вопрос – откуда, не от самой же Москвы топал пешком? Короче, еду я себе, смотрю, что за рожа такая знакомая, а это Мишаня Ковтун собственной персоной бредет по обочине в обычном своем состоянии. Короче, полутруп. Собственно, в другой кондиции я его никогда и не видел. Как-то мне попалась его фотография в пору его расцвета – совершенно другое лицо. Он опустился окончательно и бесповоротно…
Медников хотел сказать еще что-то, но его прервало какое-то странное треньканье, раздававшееся где-то совсем рядом. Медников сунул руку в карман и вытащил пластмассовый брусок сотового телефона, приподнял крышку и раздраженно произнес:
– Слушаю!
Похоже, в студии, которую они покинули, за время их беседы произошли некие изменения, о которых Медникова спешили уведомить.
– Ах, она все-таки изволила явиться? – ехидным тоном осведомился шоумен. – Могла бы уже не приходить, я бы запросто нашел кого-нибудь пообязательнее… Сначала напрашиваются, а потом начинают фокусы устраивать… Тоже мне Мадонна уездная! Ах, она в пробку попала! Ничего, ничего, теперь пусть она меня подождет.
Медников решительно прервал разговор по телефону и пожаловался Позднякову, точно единомышленнику:
– Господи, как мне надоели эти фифы, эти восходящие звезды, которых с каждым днем становится все больше и больше. Выучит такая бледная немочь два притопа, два прихлопа и начинает изображать из себя поп-идола. А ты вынужден их звать, потому что они, кстати, совершенно непонятно почему, нравятся публике…
Медников взгрустнул, того и гляди заплачет в манишку, жалуясь на тяжелую участь телеведущего, вынужденного иметь дело с необязательными и бесталанными кумирами бестолковых зрителей.
– Еще один вопрос, – вернул его к главной теме Поздняков. – Как вы думаете, Ковтун был очень зол на Ларису?
Медников заметно удивился:
– Да что там у него можно разобрать. Он же полностью деградировал и не мог думать больше ни о чем, кроме бутылки. Зол, не зол – так вопрос вообще не стоял. Он мог быть на нее зол, когда она не давала ему денег на выпивку, только в одном случае.
– Вы случайно не знаете, где его можно найти?
– Спросите что-нибудь полегче. Это же полностью разрушенная личность, шляется по занюханным пивнушкам, где ему еще по старой памяти нальют. Когда-то Лариса мне говорила, что он пропил свою квартиру, а зимует вроде бы у своей тетки где-то в Новых Черемушках, она живет там в «хрущобе». Впрочем, там сейчас, по-моему, идет бурное строительство, не исключено, что тетке предоставили новую квартиру.
– Может, тогда вы знаете, как связаться с женщиной, которая перепечатывала ее рукописи?
– Ну, это без проблем. – Медников достал из верхнего ящика стола записную книжку и переписал из нее на листок семь цифр. – Вот ее телефон. Сазонова Евгения Ивановна, очень исполнительная и интеллигентная женщина.
Медников не стал любопытствовать, зачем она понадобилась Позднякову. Опять затренькал его сотовый, и он ответил раздраженно:
– Ну иду, иду уже.
Направился к выходу, задержался у двери и спросил:
– Черт, неужели же все достанется этой старухе?
– Какой старухе? – не понял Поздняков.
– Ну, сводной сестрице Ларисы… Что ни говорите, а она и здесь мне подкузьмила. – Он обреченно махнул рукой.
– А меня кто-нибудь проводит? – спохватился Поздняков. – Один я из ваших лабиринтов не выберусь.
– Пойдемте в студию, оттуда вас проводит Нелли, ну, та девушка, что вас встречала.
Нелли слегка замешкалась, и Поздняков еще успел получить удовольствие от музыкального номера Алены Бураковской, выступавшей вместе с двумя здоровенными неграми. Она не просто пела, но еще и пританцовывала, причем движения ее смотрелись, на взгляд Позднякова, достаточно странно. Какие-то нелепые ужимки и дерганья – будто ей срочно приспичило, но она, мужественно преодолевая настоятельную физиологическую потребность, продолжала веселить зрителей из чувства долга. Ее чернокожие подтанцовщики в точности повторяли за ней ее замысловатые и на первый взгляд подозрительные па.
Поздняков уже послушно следовал за Нелли, а ему вдогонку неслись душераздирающие слова шлягера:
– «Это моя любовь, это моя любовь, что растекается в твоей крови, как доза героина, – а-а-а…»
ГЛАВА 12
Поздняков пилил на дубовской красавице «Вольво» по Ломоносовскому проспекту, то и дело останавливаясь на светофорах. При этом каждый раз по левому борту от него также кланялась, тормозя на красный свет, маленькая зеленая «Ока». На одном из перекрестков он рассмотрел, что за рулем «Оки» сидела шатенка лет тридцати и бросала в его сторону весьма красноречивые взгляды. Это так поразило сыщика, что он даже прибавил газу. Когда «Ока» осталась позади, он дал себе труд поразмыслить, по какому поводу ему строила глазки неизвестная автолюбительница.
«Бедняга Дубов, – решил Поздняков, – поди, тоже подвергается ежедневному испытанию на прочность. Желание пересесть с какой-нибудь «Оки» на «Вольво» наверняка не покидает хорошеньких эмансипе, вкусивших однажды комфорт иномарки».
Искать Ковтуна в Черемушках было все равно что иголку – в стоге сена. Конечно, Поздняков мог бы воспользоваться старыми связями, позвонить на прежнюю работу с просьбой выяснить теперешнее место жительства бывшего олимпийского чемпиона, но решил оставить этот вариант в качестве последнего шанса. Почему? А черт его знает! В нем словно проснулся ребяческий азарт, заставляющий действовать вопреки скучному здравому смыслу. Кажется, точно так же в подобных обстоятельствах поступали герои романов Ларисы Кривцовой, и читатели от этого, что называется, балдели. Впрочем, все это было словоблудие, просто Поздняков догадывался, что так или иначе разыщет адрес той самой тетушки, которая племянника давно на порог не пускает и слышать о нем не хочет.
В Черемушках он не был лет десять. В последний раз, вероятно, в те далекие времена, когда он еще состоял в законном, но заранее обреченном браке. Жена вытащила его на день рождения школьной подруги. Помнится, это было поздней промозглой осенью, они жутко продрогли, разыскивая нужный дом, и даже слегка поругались, потому что бывшая супруга, как обычно, все перепутала. К тому же мероприятие оказалось скучным, поскольку подруга жены, будучи старой девой со стажем, собрала у себя таких же товарок, кои вели себя, как престарелые учительницы, по ошибке забредшие на нудистский пляж. Хором они заморочили Позднякова до такой степени, что он напился до свинского состояния, и посрамленная жена, которая вывезла его в свет, чтобы похвастать перед незамужними весталками удачным браком, была вынуждена в буквальном смысле загружать дорогого супруга в такси. При этом воспоминании где-то в глубине заскорузлой поздняковской души нехотя закопошился червячок вины. В сущности, она была не такой уж плохой бабой, его бывшая жена, просто ей здорово не повезло в жизни, а главным образом с ним. Она терпеливо вила семейное гнездышко, приносила в клювике теплые носки и модные галстуки для Позднякова, а он этого упорно не ценил, потому что на уме у него была Лариса, всегда одна Лариса.
«Интересно, где она теперь?» – подумал он о бывшей супруге. В этих его раздумьях не было ни тоски, ни сожаления, скорее запоздалое прозрение.
Он мысленно пожелал ей много-много счастья, заслуженного неиссякаемым желанием любви и тепла, этим бессмертным движителем вечной женственности. Узнать бы, удалось ли ей в конце концов свить свое гнездышко, или судьба, однажды подло подсунувшая ей Позднякова, продолжила играть с ней злые шуточки. Решив в итоге, что все у нее сложилось, поскольку думать иначе не хотелось, он опять надолго захлопнул книгу ностальгических воспоминаний и перешел к суровой действительности.
Кое-какой план у него имелся, и состоял он в том, чтобы разыскать где-нибудь поблизости питейный шалман, поскольку очень сомнительно, чтобы опустившийся Ковтун мог позволить себе выпивку в цивильном заведении. Увы, поиски успехом не увенчались, точнее – удалось обнаружить одно более-менее подходящее местечко, а именно подворотню позади небольшого гастронома. Там тусовались несколько личностей неопределенного возраста и что-то живо обсуждали за бутылкой жидкости неизвестного происхождения. Судя по отдельным долетавшим до Позднякова репликам, разговор их было трудно назвать высокоинтеллектуальной беседой.
Завидев Позднякова, личности замолчали и как по команде на него уставились. В их блуждающих взорах без особого труда читалась подозрительность. Николай Степанович знал по старому опыту, что такого рода индивидуумы всегда безошибочно вычисляют, с кем имеют дело. Вот и сейчас они безошибочно на нюх определили в нем мента, хоть и бывшего: стойкие запахи долго не выветриваются. И как только они это осознали, так сразу дружно заскучали, и вроде бы у них у всех срочно нашлись дела.
При таких раскладах у Позднякова оставался единственный аргумент, которым он не преминул воспользоваться. При виде пятидесятитысячной бумажки забулдыги переглянулись, в них все еще шла борьба, в которой, разумеется, должен был победить трезвый, если так можно выразиться, расчет. А состоял он в делении поздняковской суммы на стоимость самой дешевой выпивки в гастрономе. Судя по тому, как быстро прояснились у них физиономии, результат деления их удовлетворил. Тот, что стоял ближе, даже протянул к Позднякову руку, причем чувствовалось, что чисто рефлекторно.
Поздняков быстро зажал купюру в ладони, на всякий случай бросив мимолетный взгляд назад, прикидывая варианты отхода, – с таким контингентом никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Впрочем, будущие компаньоны не проявляли признаков агрессии, просто стояли и смотрели на него. Может, они еще не до конца отождествляли его с заветной бумажкой? Пришлось рассеять их сомнения.
– Ну что, видели? – поинтересовался Поздняков самым садистским образом.
Тут вперед выступил самый красноречивый и спросил:
– Че надо?
– Человечка одного разыскать.
Забулдыги переглянулись. Поздняков не стал их томить:
– Ковтун здесь бывает, бывший спортсмен?
Внутренняя борьба продолжилась, и Поздняков снова продемонстрировал свою приманку. Самый разговорчивый сглотнул слюну и изрек неопределенное:
– Ну…
– Что «ну»? – вежливо уточнил Поздняков.
Тот сплюнул и попытался отвести завороженный взгляд от купюры. В этот момент вдруг заговорил маленький, с подбитым глазом, от которого Поздняков меньше всего ожидал откровенности: уж больно хитрованская у него была рожа.
– Спортсмен здесь давно не появлялся, – сказал он достаточно внятно. – Его тетка погнала, стерва. Он теперь возле Ярославского ошивается, – вроде там ему наливают, а то сядет на электричку и поедет к своей бывшей.
Надо было отдать должное хитровану, он был неплохо осведомлен о нынешней жизни олимпийского рекордсмена. Следовало этим воспользоваться.
– И часто он так катается на электричке?
– Не знаю, – пожал плечами посвященный. – Может, съездил пару раз, он же мне не докладывает.
– А все-таки откуда ты знаешь? – спросил Поздняков.
– На него какие-то крутые ребята там, на Ярославском, наехали, вроде ему там что-то поручили охранять, а он прошляпил. Тогда к ней и рванул – деньги просить.
– Дала? – осведомился сыщик.
– А это уж вы у него спрашивайте, – хитро блеснул маленькими глазками мужичок, а Поздняков про себя подумал, что фингал на его физиономии появился не случайно.
Он сунул ему в карман смятую бумажку и поторопился к машине. Нужно было успеть до того, как они рассмотрят, что он дал им вместо пятидесяти тысяч всего пять. Хотя на большее они и не наговорили.
* * *
Околовокзальную суету можно сравнить разве что с жизнью большого муравейника. Только в данном случае не нужно быть исследователем, вооруженным микроскопом, чтобы уловить в этом поистине броуновском движении характерные тенденции и даже закономерности. Во всяком случае, Поздняков профессиональным глазом сразу определил несколько центров тяготения, вокруг которых кучковались разнообразные и весьма колоритные личности. У одних были бегающие глазки, резкие движения и независимый вид. Они подходили друг к другу и перебрасывались несколькими словами, иногда быстро пожимали руки и расходились.
Другие, наоборот, двигались замедленно, словно во сне, глубоко засунув руки в карманы и без конца оглядываясь. Но все они, вместе с разрежающими эту компанию бомжами и попрошайками, отнюдь не производили впечатление случайных здесь людей. Напротив, казались подогнанными винтиками хорошо отрегулированного механизма.
В тени у стены, на куске картона, сидела молодая женщина с ярко выраженными восточными чертами лица, но светлыми волосами. Она держала на коленях ребенка, девочку лет пяти, которая спала, приоткрыв рот. Точно так же дети спали и у попрошаек в метро. Поздняков нередко ловил себя на желании подойти и растормошить спящих деток, а потом заглянуть им в глаза. Безусловно, матери, или кто они там были им, чем-то их накачивали, но кому до этого было дело?
Поздняков хотел было внедриться в один из центров вокзального муравейника, чтобы поинтересоваться, где в этот час может ошиваться Ковтун: вокзал-то все-таки большой. В этот момент внимание сыщика привлекло подозрительное сборище возле низких и длинных, как лабаз, ручных камер хранения на привокзальном пятачке. Мало ли что может происходить на вокзале, но Поздняков неожиданно обнаружил в себе какое-то странное и необъяснимое волнение. Захлопнув дверцу «Вольво», он медленно двинулся в сторону группы людей, удрученно рассматривающих что-то лежащее на асфальте. Несколько бомжей, пара транзитных пассажиров с чемоданами на тележках и вокзальный рабочий – вот и все, кто стоял в почетном карауле над покорителем олимпийских высот Михаилом Ковтуном. В том, что труп, лежащий в позе эмбриона, с поджатыми к животу коленями, принадлежал именно экс-чемпиону, Поздняков не сомневался, хотя и узнал его с большим трудом. Да, безусловно, это был сильно постаревший и опустившийся симпатяга-парень с обложки «Огонька» двадцатилетней давности. Николай Степанович, пожалуй, еще и сейчас вспомнил бы пару его незамысловатых фраз из пространного интервью в том же самом номере журнала. И журналисту тогда он, наверное, представлялся везучим до невозможности, этаким избранником фортуны. Пожалуй, он им и был. По крайней мере первый билет, вытащенный им в лотерее судьбы, оказался выигрышным, в отличие от второго, но назад-то не положишь.
– Разойтись! – раздался призыв, сильно отдающий молодецкой удалью.
– Труповозка приехала, – тихо произнес стоящий слева от Позднякова бомж, невысокий старичок с широким деревенским лицом, одетый в заношенный камуфляж. – Ну, покедова, Чемпион, – печально вздохнул он.
Два крепких парня в черных халатах и резиновых перчатках обменялись незамысловатым матерком и, подхватив покойника за ноги и за руки, швырнули его на тележку носильщиков. Голова трупа запрокинулась, и Поздняков отчетливо рассмотрел на лице Ковтуна несколько ссадин и кровоподтеков.
Бомж в камуфляже снова сокрушенно вздохнул:
– С ночи лежит – не убирают, а ведь железный ящик рядом.
– Какой еще железный ящик? – спросил Поздняков.
– Да сарай, в который складывают всех вокзальных покойников, – охотно пояснил ему разговорчивый собеседник.
Тележка с мертвецом двинулась в самый конец вокзальных лабазов. Михаил Ковтун, бывший олимпийский чемпион и бывший муж известной писательницы, отправился в свой последний путь в сопровождении крутолобых парней, которые никогда не узнают, кого они так бесцеремонно шмякнули на грязную тележку. Впрочем, что бы это изменило?
Бомж с внешностью состарившегося деревенского балагура махнул рукой и озвучил поздняковскую мысль:
– Вот кинули, как дохлую собаку… А какой человек был! Чемпион, рекордсмен, золотые медали для страны добывал!
– Хорошо его знал? – невзначай осведомился Николай Степанович.
– Знал немного, – ответил старик, и Поздняков уловил в его слегка изменившейся интонации холодок. Значит, следовало его, что называется, стимульнуть. Выбор в этом смысле у него имелся, хотя и небольшой.
– Помянуть бы надо усопшего… – закинул он крючок на пробу.
Бомж в камуфляже отреагировал незамедлительно.
– А чего и не помянуть хорошего человека. – Бомж осклабился в некоем подобии вежливой улыбки, однако его маленькие, близко посаженные глазки оставались холодными, как никелированные гайки.
Спустя пятнадцать минут они уже сидели на вокзальных задворках. Бомж, уютно устроившийся на заднем сиденье дубовской «Вольво», наполнял салон стойкими запахами бездомной и неприбранной старости, от которых не избавляло даже то обстоятельство, что Поздняков предусмотрительно распахнул все двери автомобиля. Знал бы Дубов, какие пассажиры будут сидеть в его холеной иномарке!
Там же, на заднем сиденье, лежали бутылка водки и полбатона завернутой в бумагу колбасы. Поздняков порылся в бардачке и нашел там пирамидку вложенных друг в дружку пластмассовых стаканов. Отделил один и подал старику. Тот, уже вовсю освоившись, скручивал винт с заветной бутылки беленькой.
– А себе? – спросил он участливо.
Поздняков красноречиво коснулся ладонью баранки:
– Я не могу, за рулем…
– Жалко, – посетовал бомж, скорее всего испытывающий диаметрально противоположные чувства. В конце концов, ему же больше достанется.
– А колбаски? – дед цапнул упакованный батон, оставив на бумаге следы грязных пальцев.
– Ешь сам, я сыт. Только порезать нечем.
– Ничего, и так управлюсь, – заверил его бомж, хотя на этот счет у Позднякова были кое-какие сомнения: до сих пор он не успел разглядеть во рту бедолаги ни единого зуба.
А дед, словно задавшись целью его переубедить, отломил кусок колбасы, просунул его в рот, крепко зажал между деснами и смачно зачмокал языком.
– Давно бомжуешь? – поинтересовался Николай Степанович.
– Давно. – Дед проглотил кусок колбасы, не прожевывая. – Третий год.
– А чего так? Родных, что ли, нет? – Поздняков сознавал полную бессмысленность подобных расспросов, но ничего не мог с собой поделать.
– Дочка есть, где-то тут, в Москве. Хотел ее искать, а потом плюнул. Зачем я ей?
– А своего жилья никогда не было?
– Было, – дед прищелкнул языком, – племяш обобрал, стервец… Я сам из Рязанской области, деревня Лески, может, слышал? У нас там теперь много московских дач, рыбалка отличная…
– Я так и подумал, что ты из деревни. И что же, ты все время на вокзале?
– Да считай, что все, – бомж аккуратно наполнил водкой пластмассовый стаканчик, блеснул своими никелированными глазками. – Ну, за упокой души Чемпиона. Пусть земля ему будет пухом, – он выпил залпом. – Не знаешь, где бомжей хоронят? Я бы съездил посмотреть, где лежать буду.
Поздняков не знал, где хоронят бомжей, но предполагал, что дед из деревни Лески наверняка будет лежать по соседству с экс-чемпионом Ковтуном.
«Что-то я сегодня очень сентиментально настроен», – подумал Николай Степанович, а вслух спросил:
– Его, кажется, били?
Дед как раз во второй раз наполнял пластмассовый стаканчик, рука его немного дрогнула, и несколько капель водки пролилось на дорогую обивку сиденья. Впрочем, потом ее все равно не мешало бы как следует продезинфицировать.
– Да приложили пару раз, но не сильно, – дипломатично ответствовал бомж, которому деревенская совесть, видно, не позволяла врать напропалую.
– Тогда помер он отчего?
– Выпил чего-то, целый день его рвало, даже с кровью. Приложили его уже давно… А помер из-за какой-то дряни – уж не знаю, чего он принял. Просил врача вызвать, да разве к бомжу «скорая» приедет? Под утро затих…
– А били его за что? За чем-то он недоглядел?
Было заметно, что поздняковская осведомленность престарелому бомжу не понравилась. Он насторожился, но продолжал проявлять лояльность по отношению к странному типу, угощающему забулдыг водкой, да еще в иномарке.
– Я точно не знаю, – прошамкал он без особого энтузиазма. – Вроде че-то там уперли… Вроде Чемпиона попросили присмотреть за каким-то барахлом, и это барахло свистнули.
– И он потом искал деньги, чтобы расплатиться? – продолжал наседать сыщик.
Такая любознательность бывшему жителю деревни Лески Рязанской губернии уж точно не импонировала. Можно было догадываться, почему: деду не хотелось выходить за рамки неписаных вокзальных законов, очень схожих с теми, что царили в местах «не столь отдаленных». В то же время бутылка водки представляла какой-никакой контраргумент.
– Как будто искал, – буркнул бомж. А на его лице было написано: отпусти ты мою душу на покаяние. – Я в это, честно, не вникал – зачем мне? Посуди, я здесь живу, к чему мне лишние неприятности? Я не знаю, зачем ты меня расспрашиваешь насчет Чемпиона, только ни к чему все это. Никто его не убивал, ну, поколотили малость. Если бы не выпил какой-то дряни, живой был бы…
Поздняков посмотрел на старика почти сочувственно, хотя и заметил довольно жестко:
– Да ладно тебе впаривать, все я знаю. Отметелили его какие-нибудь торгаши из ларьков. Собственно, меня это мало волнует, рано или поздно он и должен был так закончить. Меня другое интересует: он ездил к своей бывшей жене просить деньги или нет?
Бомж чуть не подавился колбасой.
– А ты че, ейный мужик?
– Я просто любознательный гражданин, – отрекомендовался Поздняков с запозданием. – Ты меня сегодня видишь, а завтра – уже нет, послезавтра – тоже, и так до бесконечности. Ваши вокзальные дела мне до фонаря, меня волнует одно: ездил он к своей бывшей жене или нет. И если ездил, то когда?
Дедок с трудом оторвался от изрядно сократившегося в размерах батона колбасы, жалостливо посмотрел на Позднякова. В его взгляде нетрудно было прочитать: а я так тебе верил!
– Вспомни, и я от тебя отстану, – клятвенно пообещал сыщик.
Бомж судорожно прижал колбасный огрызок к замасленному вороту своего ветхого камуфляжа, его замурзанная деревенская физиономия выражала воистину титаническую мыслительную деятельность. Наконец он изрек:
– По-моему, он к ней ездил, я не знаю, где она живет, но, кажется, нужно ехать электричкой…
– И когда? – уточнил Поздняков. Впрочем, узнать точный день он почти и не надеялся. Вряд ли такие опустившиеся типы ориентируются в днях недели.
Тем не менее дедок довольно бодро заявил:
– В прошлое воскресенье он сел на электричку под вечер, это я точно помню. Сказал: поеду проведать свою женушку. А вернулся на другой день… в общем, на вокзале он появился только к обеду…
– А почему ты так уверен, что он ездил в воскресенье? Может, он ездил в субботу?
– Еще бы я не помнил! – стоял на своем дед. – Как раз в тот день я тут встретил одного земляка, мы с ним поговорили… В общем, точно это было в воскресенье.
Внезапно Позднякова осенило:
– А избили Чемпиона уже после его поездки?
Бомж сразу погрустнел, потому что говорить об избиении ему откровенно не хотелось.
– Ты только скажи, когда его избили: до поездки или после…
– После…
– Точно?
Дед только молча заелозил на шикарной обшивке сиденья. Он уже не таясь тяготился компанией Позднякова.
– Ну спасибо, ты мне здорово помог, – поблагодарил его Поздняков.
Старик заметно повеселел.
– А ее я прихвачу? – он кивнул на недопитую бутылку. – За упокой души…
– Бери, конечно.
Долго уговаривать его не пришлось. Дед в мгновение ока выветрился из машины вместе с бутылкой и остатками колбасы, чего нельзя было сказать о его специфическом запахе.
