Текст книги "Сердечные риски, или пять валентинок (СИ)"
Автор книги: Елена Савенкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Еще минутку, Арина, пожалуйста, – его глаза умоляли, в них мелькнула какая-то боль и беззащитность.
На подгибающихся ногах я осталась стоять на месте, на миг прикрыла глаза ладонью и сложила руки на груди.
– Да, минутку, Арина, тоже вас прошу. Тут очень интересный выходит поворот, правда, Вадик? Освободил место для себя, правильно понимаю?
Тон Дмитрия был ядовитый и плоский. Никогда не думала, что он способен на такой.
– А оно было занято разве?
Это нелепица. Безумие.
– Не сомневайся, было.
– Именно, что было. Дим, только не строй из себя жертву…
Я не желала разбираться, что происходит и почему. Что вообще случилось с этими двумя мужчинами, старший из которых всегда казался образцом благоразумия и выдержки, а младший – тем, кто в любой ситуации сохранит чувство юмора и оптимистичный настрой? Будто в трансе, глядела на танцующих, поражалась разительному контрасту: умиротворяющие, осторожные, печально ласкающие минорные лады музыки и потрескивающая агрессией, взвинчивающая нервы, сжигающая гневом атмосфера, словно заключившая нас троих в плотный, непробиваемый шар-вакуум.
– Еще тогда в Питере мы с тобой обсуждали…
– Ах, тогда… – презрительно и насмешливо протянул Дима. – Тогда девушка нареканий у тебя не вызывала, все верно. Точнее, ее отец не вызывал. Деловые интересы – твой приоритет. Удачно сложилось, что у меня к ней не деловой интерес был, да, Вадик?
– Был, есть и будет.
– Разумеется! Ты позаботишься …
– Простите, – невыразительно, сквозь спазм в горле проговорила я и, нарушив всяческие приличия, решительно отошла от братьев.
– Арина! Подождите!
Вадим.
Не сбавляя шага, я шла к выходу на лестницу, намереваясь спуститься в вестибюль и одеться. Не глядела на людей, но так ясно чувствовала на себе их ощупывающие, жгущие любопытством взгляды, так ясно слышала вопросы, звучавшие в их мыслях: что же там случилось между ними? при чем здесь она?
– Арина, – совсем близко, практически рядом с ухом.
Действуя рефлекторно, я отреагировала, резко развернувшись на каблуках, и нос к носу столкнулась с Савельевым-старшим.
Его глаза плавили сожалением и тревогой, поэтому я перевела взгляд на фуршетные столы, стоявшие в отдалении за его спиной. Синтетический глянец белоснежных скатертей, а на нем хаос из посуды, остатков фуршетных закусок и гордые башни ведерок с охлаждаемыми в них бутылками шампанского.
– Пожалуйста, простите, что так вышло. Дима наговорил…
Довольно. Я задыхалась.
– Ничего страшного. Мне пора ехать. Хорошего вам вечера.
Повернулась, чтобы уйти, но он неожиданно остановил меня, мягко ухватив за руку чуть выше локтя, вновь проникновенно заглянул в глаза:
– Арина, пожалуйста.
Сглотнув, я разжала стиснутые челюсти. Сдалась. Из-за взгляда серых, таких живых и понимающих глаз.
То, что проделывал со мной Дима. А теперь проделывает Вадим. Это проклятие, что глаза братьев так схожи.
– Вам нужно вернуться, – вкрадчиво попросила я. – Поговорите с братом, узнайте, чем он недоволен, расскажите, почему сердиты вы. И желательно, наедине друг с другом. А мне действительно нужно уехать.
Еще мгновение он удерживал меня, смотрел с каким-то сумрачным недоверием, настоятельной просьбой и после отпустил.
Я смогла сделать вдох.
Трясясь в ознобе – запоздалое последствие нервного перенапряжения – я спустилась вниз. В вестибюле было тихо и прохладно, кожа мгновенно покрылась жесткими мурашками. Старалась глубоко дышать, очищая свои мысли, хороня любые эмоции.
Все: феерия музыки, опьянения и развлечений, жар общения и ссор, пристальное внимание, оставляющее болезненное клеймо, – осталось позади, наверху. Я оставила это там.
Запахнув пальто, накинув капюшон, я ощутила, как постепенно отступает дрожь.
Все миновало. Я еду домой.
Вадим Савельев прислал смс, когда я уже давно была в такси, через окно глядела на мистическую ночную городскую жизнь, волшебной палочкой высекающую снопы огней и рисующую шлейфы освещенными окнами и витринами, проливающими на заснеженные обочины дорог свое теплое ровное сияние.
«Я в курсе, чем он недоволен, но не собираюсь ничего менять. Как думаете, имею я право побыть эгоистом, чего до этого себе не позволял, и сохранить для себя то, что безмерно хочу?»
Мне следовало задуматься над смыслом сообщения, туманным и странным, решить, что ответить ему… или же вообще не отвечать… никогда. Собранная, напряженная, будто взведенная пружина, я вернула телефон в клатч и заставила себя снова раствориться в созерцании, в движении автомобиля. И желании поскорее оказаться дома.
Еще через минуту пришло второе смс от него: «Я еще раз прошу у вас прощения».
Задержав палец на кнопке, я выключила сотовый. Потерла запульсировавшие виски.
Не расплескать, не допустить никаких размышлений ни о чем. Иначе эмоции, связанные с событиями этого вечера, просто обрушатся на меня, как прогнившая крыша дома, похоронив в своем хаосе и негативе.
Дома я разделась, неловко снимая одежду подрагивающими руками. Переодевшись в домашнее, собрав волосы в хвост, прошлась по квартире, оглядывая, отмечая, все ли в должном порядке, но утром я достаточно тщательно подошла к уборке. К сожалению. Ведь именно сейчас мне необходимо было что-то сделать, чем-то занять свои мысли.
Оказавшись на кухне, я достала из шкафа глубокую миску, миксер, заглянула в холодильник…
Кекс в одиннадцатом часу вечера. Оригинальный подход ко времени выпечки, но хорошее решение в моей ситуации. И самое главное спасение – цедра лимона, которую я всегда готовила сама. На этот раз стадию ее высушивания придется пропустить.
… Бросая взгляды на нагревающуюся духовку, в которую уже перекочевала форма с тестом, я помешивала чай в чашке, чувствуя, что пугающее, болезненное натяжение эмоций внутри немного ослабло.
Понятно, что многое «нарывало» между братьями. И уже давно. Ни один из них не был прав: ни Вадим со своей чрезмерной опекой, к которой толкала его бессознательно взятая на себя роль отца, ни Дима, решивший, что ему позволяется больше, чем остальным. Я всегда знала, что импульсивность и склонность действовать немедленно, свойственные и старшему, и младшему, когда-нибудь «выстрелят» очень некрасивой ситуацией. Вадим, обиженный и злой за бегство, равнодушие и бесчестный поступок брата, успевавшего и за мной ухаживать, и удерживать при себе невесту, и Дима, заведенный до крайней степени тем, что старший Савельев определяет большинство направлений его жизни и часто решает за него. Тут все предопределено и объяснимо. Кроме одного: каким образом получилось, что между ними «нарывала» еще и я? И я тоже стала объектом агрессивного внимания Димы, равно как и вызывающего покровительства Вадима, не постеснявшегося показать это брату. Почему?
И так много глаз наблюдало за нами, множество ушей пыталось поймать хоть слово и уловить суть ссоры братьев. Меня передернуло при мысли, какую интерпретацию найдет у сплетников это происшествие.
Они поссорились из-за меня. Не поделили даму сердца. Чуть не подрались на глазах у всех, а я безмятежно и снисходительно стояла рядом и взирала на разворачивающееся действо, решая, какой из братьев будет более выгодной партией.
Меня замутило, чай показался слишком сладким. Поднявшись, выплеснула его в раковину, замерла, открыв кран с водой и уперевшись ладонями в края мойки.
Ни тому, ни другому в голову не пришло, что они творят, как опускают себя… и меня, затевая весь этот… разговор при стольких свидетелях.
Струя воды с шипением и шумом била прямо в середину раковины, заворачивалась пузырившейся воронкой и исчезала в сливе. А я кусала губу и пыталась справиться с разогнавшими сердце до лихорадочного темпа чувствами стыда, вины, отчаяния и гнева. Затем, наклонившись, я принялась ополаскивать лицо ледяной водой до тех пор, пока от холода не начало сводить пальцы и колоть щеки и лоб.
Уже ничего не изменишь. А сейчас мне лучше сосредоточиться на том, чтобы сделать себе еще чаю и уследить за выпечкой. Неплохо было бы включить ноутбук и проверить почту – Люся обещала прислать интересные фото с ледового городка…
… Поставив пышущий жаром и ароматом ванили кекс на стол, я потянулась за пакетиком сахарной пудры. Внезапно раздавшийся звонок домофона остановил меня. Я застыла на месте, растерявшись. Взглянула на часы: 22.34. Кто мог бы прийти? Да еще так поздно. Тягостное, отдающее горечью предчувствие свернулось под сердцем, я потерла лоб, прислушиваясь к настойчивому трезвону домофона. Надо открыть.
Оказавшись в прихожей, я нерешительно сняла трубку:
– Кто там?
– Это Вадим Савельев.
При звуках чуть искаженного баритона того человека, о котором только недавно давила неприятные мысли, которого меньше всего хотела бы сейчас видеть, я отпрянула.
– Арина, пожалуйста, впустите меня, нам нужно поговорить.
Стиснув челюсти, я невидящим взглядом глядела на рычажок для сброса вызова, молчала.
– Арина…
– Я не вижу необходимости в этом разговоре, Вадим Евгеньевич. Езжайте домой, – безучастным голосом наконец ответила ему.
– Такси уже уехало. Я вызову другое, но за эти десять-двадцать минут ожидания я мог бы объяснить вам…
– Не нужно ничего, – прервала я Вадима, потянула руку к домофону, собираясь сбросить звонок.
– Нет, нужно! – ответил он громко, со злостью.
Возможно, действительно нужно. Ему самому. Всего лишь упрямство или диктат желания загладить свою вину? И то, и другое, полагаю. И мне тоже нужно. Нужно сказать ему, что мы не более чем коллеги, что в понедельник, услышав волну новых пикантных слухов, он сам убедится, какие последствия может иметь наше общение.
И сегодня ведь морозная ночь...
Указательный палец решительно надавил на овал кнопки справа, раздался характерный писк.
– Заходите, – ровно проговорила я и повесила трубку.
Нет, речи не зайдет об уязвленном достоинстве, не будет вопросов, тем более – упреков. Это бессмысленная трата энергии, слов и проявление глупости. В произошедшем есть и доля моей вины, безусловно, ведь я практически и не пыталась остановить разгорающуюся ссору братьев и добровольно оставалась ее свидетельницей, хотя следовало бы отойти в сторону еще в самом начале их беседы, настоять на своем.
Нужно забыть. Оставить все это позади. Собраться.
Выдохнув, я отперла замок, приоткрыла дверь и осталась ждать его прихода на пороге, ощущая, как натянулись на спине напрягшиеся мышцы.
Его шаги на моей лестничной площадке, а через секунду Вадим сам, без стука, без какого-либо промедления или колебания, распахнул дверь в мою квартиру.
Состояние его одежды – красноречивое свидетельство, что Савельев пребывал в каком-то эмоциональном хаосе: кожаная куртка с не расправленным воротом не была застегнута, развязанный галстук болтался на шее, три верхних пуговицы сорочки также незастегнуты, а ткань хранила следы воды. Волосы тоже находились в беспорядке, будто мужчина часто запускал в них руки. Он оглядел меня испытующим взглядом: мои простые домашние джинсы, ступни в шерстяных полосатых носках, синюю растянутую футболку, неаккуратно собранные в хвост волосы, и я спохватилась, что не одета для приема гостей.
Что ж, сейчас и неурочное время для прихода таковых, в какой-то степени это меня извиняет.
Несколько мгновений мы безмолвно глядели друг другу в глаза, ни один из нас не двигался. Савельев не делал попытки войти, а я не торопилась приглашать его. Он выглядел усталым и нервным, что-то пытался прочесть в выражении моего лица, во взгляде. Его глаза лихорадочно блестели. Охлажденный воздух, пробирающийся в подъезд с улицы, студил лодыжки, пускал холодок по одеревеневшей спине, четко выделял запах застоявшейся сырости и вечной пыли лестничных клеток.
Сложив руки на груди, поежившись, я сдержанно произнесла:
– Проходите. – И отступила в сторону, закрыла за ним дверь, когда Вадим оказался за моим порогом.
Переступив с ноги на ногу, быстро оглядевшись по сторонам, он стянул куртку, повесил ее на вешалку и разулся. Выпрямившись, он посмотрел на меня выжидающим взглядом.
Без слов спрашивает о том, где я готова его выслушать.
Спазм сдавил горло, мешая заговорить, в висках застучала кровь, и так некстати перед глазами встала фальшивая улыбка Димы, потом – холодное, рассерженное лицо Вадима и заинтересованные, будто прилипшие к коже взгляды любопытствующих сотрудников. Я до боли стиснула пальцами плечи, прикусила губу изнутри.
– Очень вкусно пахнет, – бросив взгляд в сторону кухни, Савельев снял с шеи болтающийся галстук и, сложив его, спрятал в карман пиджака. – Я прошу у вас прощения за свой непрезентабельный вид, – мрачно усмехнулся, взглянув на меня.
– Хотите чаю? – выдавила я вопрос и, не дождавшись ответа, прошла на кухню.
– Лучше кофе, – отозвался он за моей спиной.
– Хорошо.
Все те минуты, пока я делала необходимые приготовления, Савельев молчал. Мне хотелось, чтобы он уже начал этот разговор, хотелось оставить позади этот эпизод, дать осесть этой горькой мути гнева и досады, но в то же время не хотелось говорить. Сейчас существовала вероятность, что не сумею сдержаться…
Две с верхом чайных ложки кофе, стакан теплой воды из чайника. Включить газ, чуть убавить его.
Я стояла к Вадиму спиной, но ощущала и его напряжение, и каждое его движение, его постоянный взгляд на себе: сел, запустил руку в волосы, одернул себя, поерзал на стуле, сделал глубокий вдох.
Чего он хочет? Вероятно, еще раз принести извинения, почему-то считает их важными, но буквально несколько часов назад даже не подумал, что важнее владеть ситуацией и собой.
Нет, не следовало ему приходить.
– То, что он наговорил там, как себя вел, – глухо заговорил вдруг Савельев, а я на миг оцепенела. – В общем, он не должен был так поступать. И я повел себя не лучше. Не должен был держать вас тогда, когда вы порывались уйти.
Вот так, без всяких предисловий, с места в карьер.
Я сосредоточилась на зашумевшей турке, чтобы не пропустить момент закипания.
– Оправданием мне может служить только то, что если бы не ваше присутствие рядом, то эта наша встреча получилась бы еще более некрасивой. И я это знал. И не позволил вам уйти. И еще потому не позволил, что он должен был понять, что вы… и что я…
Вадим осекся, минуту-другую молчал.
Резко выключив газ и накрыв турку крышкой, я развернулась, подошла к столу и осторожно, чтобы не взболтать осадок, налила кофе своему гостю, по-прежнему не желая встречаться с ним взглядом. Кекс все еще ожидал моего внимания, поэтому, вернув турку на плиту, я взяла лежащий рядом с выпечкой пакетик сахарной пудры. Вадим внезапно обхватил мою ладонь, заставив вздрогнуть и посмотреть ему в лицо. Его хватка была крепкой, пальцы – непривычно прохладными, в ярких глазах застыла отчаянная просьба, кольнувшая мне сердце. Я задрожала и, сглотнув, сделав усилие, нервно проговорила:
– Для всего есть причины и предпосылки. Если вам нужно мое прощение, то оно у вас есть. Вы просто очень импульсивны и действовали согласно импульсу. Я могу вас понять. – Его пальцы, держащие мою руку, ослабли, я высвободила ее и разорвала пакетик с сахарной пудрой.
– Импульсу? – раздраженно, недоверчиво переспросил Вадим. – Вы думаете, все дело лишь в нем?
В непонимании я взглянула на него, и вдруг адреналиновая замораживающая волна поднялась от живота к сердцу: этот разговор подвел нас к какой-то опасной грани, которую ни в коем случае нельзя переступать. Нельзя. Пусть все то, что он готовится мне сказать, что, кажется, давно хотел высказать, все то, что я могла бы прочесть в его глазах, но чего знать не желала, тот подтекст его уверенного жеста, когда на глазах брата он положил руку на мою талию, та запутанная суть его смс, полученного мною в такси, то «почему», что терзало меня совсем недавно, – пусть все это остается с ним. Пусть он молчит.
Долгое и тяжелое мгновение мы глядели друг на друга. Он ждал, я предупреждала. В горле пересохло, и холодный электрический накал между нами, словно распирал пространство кухни, мешая дышать, вынуждая мобилизоваться как перед нападением.
Совладав с собой, я перевела взгляд на пакетик сахарной пудры, взяла ситечко и спокойно пояснила:
– Хочу угостить вас кексом. Вы упоминали, что любите сладкое.
– Спасибо. Вдвойне люблю, если это сладкое домашнего приготовления, – последовал равнодушно вежливый ответ.
Все хорошо. Он остановился, сделал правильный вывод и отступил. И пусть больше не станет заводить речь о…
– А сейчас сядьте, пожалуйста, – попросил Вадим, когда я, посыпав кекс сахарной пудрой и разрезав его, придвинула к нему блюдце с двумя кусочками. – Выслушайте меня. Это очень важно.
Я не торопилась выполнять его просьбу. Покосилась на стул с другой стороны стола: сидеть напротив него, глаза в глаза? Исключено. Убрав за уши выпавшие из хвоста пряди волос, я отошла к подоконнику, присела на край. Образовавшееся между нами расстояние, похоже, чуть расслабило нас обоих.
Ненадолго. Он сделал глоток кофе и…
– Я должен объяснить вам эти обвинения Димы. Насчет Ларисы.
– Не стоит, – обронила я, скрестив руки на груди. – Попробуйте кекс.
– Эти обвинения очень даже основательны.
– Не имеет значения.
– Имеет.
Новая схватка взглядами. Его поначалу растерянные глаза теперь стали холодными.
– У вас нет причин объясняться, – процедила я.
Ситуация дошла до критической точки. Почему он просто не прекратит? Почему игнорирует то, что я всячески закрываюсь, огораживаюсь и защищаюсь? Почему не видит моих запертых внутри и клокочущих эмоций?
Как он мог устроить публичную свару с братом, чтобы поставить того на место? Что хотел ему показать?
Как мог втянуть в это меня? В какой-то степени даже обдуманно, согласно его же намеку.
Зачем пришел, считая важным, стремясь что-то объяснить, демонстрируя существование между нами какой-то психологической близости, дружеской или…?
Уже поздно. В том числе и для того, чтобы что-то менять. Умнее поставить точку.
– Причины как раз есть. И вы их знаете, – насупился, тихо забарабанил пальцами по столу.
– Предпочла бы забыть, – вырвалось у меня.
Вскинул голову и хмуро глянул на меня.
– Рад, что это невозможно. К сожалению, до меня поздно дошло, что если мне плевать, уронил я свое достоинство или нет, то вам не плевать. Плюс я еще и ваше уронил, а вы это едва ли легко простите или забудете.
Поджав губы, я хранила молчание. Опустила взгляд, сконцентрировалась на узоре линолеума – мелкие золотые окружности, словно бы в ловушку заключающие друг друга, подступающие со всех сторон.
В кухне пахло теплой, сахарной густотой ванили, в незашторенное окно смотрела матовая глухая чернота ночи – все навевало уют, спокойствие, но мне хотелось быть где угодно, только не здесь и не сейчас.
– Я подставил сам себя. Потому что чужие интересы, интересы брата вечно ставил во главу угла, а теперь вышло так, что не только виноват, но еще и дурак.
– Но к делу. Дима всегда хотел заниматься рекламой. Особенно его интересовала реклама в интернете. В общем, я даже был рад, что у него какая-то цель появилась и идея, над которой он загорелся работать. И мы стали искать партнеров.
Бархатистый, как-то отстраненно звучавший баритон Савельева совсем не вязался с той настойчивостью, с которой он навязывал мне эту историю.
– В итоге нашел я. Отца Ларисы. Кое-то время мы весьма плотно общались, приглядывались друг к другу. Я обычно быстро принимаю решения, в данном случае себе не изменил. Питер, девушка как раз во вкусе брата. Вывод: Дима удачно будет пристроен и так, как сам всегда хотел: не в Москве. И ему на пользу пойдет ответственность за жену и бизнес, для ветра в голове точно места не останется. Короче, я свел их, Ларису и брата. И верно угадал: она понравилась ему, он понравился ей. Да, признаю, немного давил на него, чтобы он сделал ей предложение, но последнее слово было за ним. В тот день я подумал: вот это будет единственный разумный и правильный поступок в его жизни. Мне казалось, все складывается более чем идеально. В ноябре возникли кое-какие проблемы, Дима запаниковал, вызвал меня. Ну, и получилось так, что пришлось его отправить сюда, в Москву, а самому застрять там. А потом закрутилось…
Накрыв ладонью горло, я подавила накатившую слабость – поняла, что закрутилось.
– Первой моей мыслью, когда он сказал мне, что повстречал, дословно: «необычную девушку с сильным характером», была: «Очередная блажь, даже месяца не продержался человек!» Это я и озвучил ему. В следующем разговоре он дополнил… портрет: «целеустремленная, мечтающая о карьере». Сказал, что я, мол, давно хотел сделать отдел промоушинга, и она будет в нем идеальным руководителем. Заявил, что его новая девушка привыкла отстаивать свои интересы и что сам он уже также в круге ее интересов.
Желудок скрутило. Весь тошнотворный груз тогда пережитого, грязь ошибки и пепел разрушенных иллюзий разом навалились на меня, оглушив, сдавив грудь и голову. Я на автомате развернулась к окну, налила в стакан воду из фильтра и сделала глоток, не ощущая ни ее вкуса, ни прохлады.
Господи боже! Знай я, что Дмитрий Савельев способен вот так бравировать, так говорить обо мне…
– Думаю, вы понимаете, какой образ нарисовался у меня в голове. А Дима продолжал уверять в серьезности своих намерений. Я просил его одуматься, сказал, что Лариса его единственный вариант, в противном случае он будет заботиться о себе сам. Мы поругались, впервые вот так – в пух и прах. Потом состоялся еще один разговор, я сказал ему прекратить скрывать от вас существование невесты, а он ответил, что вы уже в курсе и все в полном порядке. Мол, вопрос решен. И я сорвался сюда, о своем приезде предупредил его. Мне необходимо было не только поговорить с ним лично, больше не терпелось встретиться с вами, понять, что вы за человек и можно ли как-то бороться с создавшимся положением вещей. Вы показались мне беспринципной, холодной особой, и если бы не тот ваш телефонный разговор с сестрой, который я случайно услышал…
– Достаточно, – хрипло, сдавленно остановила я Вадима. – Дальше можете не рассказывать.
– Он был прав, когда попрекал меня расчетливостью, – негромко, после небольшой паузы заявил Вадим. – А я был не прав, когда указывал ему на невесту, руководствуясь собственными представлениями, что будет благом для него, и знаниями о его вкусах. Глядя на вас, вообще, узнав вас, я осознал, что о его вкусах ровным счетом ничего не знаю. Зато знаю одно: вы не для него, Арина.
В кухне воцарилось молчание. После так долго звучавшего мягкого голоса моего гостя тишина неприятно звенела в ушах. Я смотрела в дно стакана с водой, который все еще сжимала в своей руке, разглядывала собравшийся там мелкий бисер пузырьков воздуха, делала размеренные вдохи и выдохи. И чувствовала на себе интенсивный, сверлящий взгляд Савельева.
«Вы не для него, Арина». Эта его забота обо мне вызывала растерянность и глухую боль.
Вадим Савельев привык опекать, вероятно, как должное принимает то, как далеко зашла его опека… Эгоистичные поступки его брата, по его мнению, дали ему право и решать, что же лучше для меня, и заглаживать чужую вину своим дружеским участием и теплотой. А также право на эту исповедь. Но то, в чем я действительно нуждаюсь, его не заботило и не заботит.
– У вас получился очень вкусный кекс.
От его пристального взгляда кожу будто наэлектризовало. Пожала плечами.
– Рада, что вам понравилось.
Заурчал холодильник, врезаясь в наше налитое свинцом молчание. Аккуратно поставив стакан с водой на подоконник, я встала, повернулась к окну, на секунду взглянула в глаза своей блеклой копии в черном проеме, зажмурилась.
– Я не знаю, что вам сказать. Только очевидное: ваши отношения с братом касаются лишь вас обоих. Ни окружающих, ни тем более меня. Вам не надо было…
Савельев не дал мне договорить.
– Впутывать вас? – повышенный, непреклонный тон. – Вы сегодня разве не заметили, что уже давно в них замешаны целиком и полностью?
– Как и все те, кто стал свидетелем вашей ссоры, да? – не сдержавшись, вставила я.
Робко звякнула о блюдце сдвинутая им чашка, в черном зеркале окна я увидела, что мужчина поднялся с места и теперь смотрел на меня, нахмурившись.
– Я сглупил, подвел себя и вас. Если бы я мог все переиграть…
Переиграть? Ничего нельзя переиграть. Опрометчивость и отсутствие чуткости, как я убедилась теперь, свойственны как младшему, так и старшему брату.
Так какая тут может быть симпатия и притяжение?
Настал подходящий момент прояснить то, что давно требовало прояснения, расставить все по своим местам.
– Вадим Евгеньевич, – я смотрела в глаза его отражению в оконном стекле, чувствуя, как подступает дрожь волнения. – Вы в курсе, какие сплетни ходят про вас… и про меня?
Он с вызовом приподнял бровь:
– Меня никогда не занимали те десять процентов моих сотрудников, которые просто не могут найти, в чем упражнять свой, как видно, не слишком обширный ум.
– Это как раз то, что пристает надолго и надежно и из чего остальными девяноста процентами лепится репутация, – поежившись, я стиснула на груди руки.
– А я полагал, репутация лепится из проявленных профессиональных качеств.
– Никогда и нигде обо мне не судили исходя из профессионализма. Но в «Мэнпауэр» стало еще хуже. В этом моя вина…
– То есть вначале повод дал Дима, а сейчас я? – ощетинился Вадим. Я быстро развернулась к нему.
– Я и раньше указывала вам на то, что дружба между начальником и сотрудником приводит к двусмысленным последствиям. А если сотрудник женщина, то к вдвойне неприятным.
– Иными словами, чем дальше мы с вами будет держаться друг от друга, тем счастливее вы будете. Так?
Он зло иронизировал, в серых потускневших глазах застыла обида. Я видела, осознавала, как больно ему делаю. Этого стоит возвращение контроля над своими эмоциями, над необычным, мало объяснимым дружеской связью притяжением к нему, над тем, чтобы больше не быть замешанной в ссору братьев, над слухами, старыми и теми, что стартуют со спринтерской скоростью в понедельник?..
– Что ж, всегда знал, что это было лишь делом времени, – вполголоса произнес Вадим, словно для самого себя.
Тяжело стучавшее сердце отбивало секунды безмолвия. Горло надсадно ныло, будто сдерживая рвущиеся наружу слова, и я провела по нему пальцами.
– Скажите, – жестко спросил он, – дело действительно только в слухах и горстке злопыхателей?
Не выдержала его прожигающего, обвиняющего взгляда и отвела глаза. Подавила возмущение тем, что он считал себя вправе вот таким образом напирать, задавать подобные вопросы. Жалела, что решила его выслушать, впустила в свой дом, подпустила так близко…
Для нас обоих будет лучше сохранять максимальное расстояние.
Несколько долгих мгновений Савельев ждал моих слов, не сводя с меня взгляда, от которого словно морозом скребло кожу, а затем быстро развернулся и зашагал в прихожую. Промедлив пару секунд, я отправилась за ним. Делая порывистые движения, явно находясь на взводе, он одевался.
– Оставайтесь, ведь вы еще не вызвали такси, – сочла необходимым вмешаться я.
– Вызову на улице, там и подожду, – он бросил на меня сердитый взгляд. – Мне не помешает хорошенько остудить голову.
Досада, растерянность, раздражение и обида – сейчас мы оба испытывали эти чувства. Только он не собирался запирать их и бороться с ними, не делал ни малейшего усилия, а я… Как бы я ни хотела остаться одна, есть элементарные законы гостеприимства и человеческого участия.
– Возможно, ожидать придется долго, а сегодня морозно. – Прикусив губу, я наблюдала за тем, как, присев, он зашнуровывал ботинки, его пальцы слишком сильно, напряженно потянули шнурки. – Я прошу вас, останьтесь.
Закончив, он выпрямился, шагнул вперед, нависая надо мной. Я, задрав голову, смотрела в его сверкающие потемневшие глаза, в ноздри ударил аромат его туалетной воды, хвойный, чуть оттененный нотами кожи куртки и ментола. Сокрушительное ощущение его теплоты, силы, близости... От жаркой волны трепета и смеси сильнейших противоположных эмоций я содрогнулась и отступила к вешалке.
– Вы с трудом меня впустили, а теперь хотите, чтобы я поверил, что вы обрадуетесь, если я задержусь, – холодно отрезал Вадим.
– Вы импульсивно судите и поступаете. Так нельзя.
Сардонически усмехнувшись, Савельев не ответил, потом повернулся и, щелкнув замком, вышел за дверь.
Я судорожно обхватила себя руками.
Тишина. Пустота. Бессилие.
Глава 5
28 января – 8 февраля
Подступавший февраль взорвался оттепелью. С крыш закапало поначалу робко, исподтишка, а затем забарабанило оглушающе громко, по-весеннему звонко и весело. Севший, посеревший снег, еще вчера поглощавший улицы белизной, теперь убого и грязно смотрелся под лучами разгонявшего пелену облаков солнца. Под ногами хлюпало даже вечерами. Все как будто приободрились, оживились, чувствуя приближение весны, уже зарядившей воздух ноткой особой оттаявшей свежести, добавляющей своего розоватого румянца в серо-белые будни зимы. Я же, напротив, была вялой, измученной. Возможно, заболевала. Возможно, меня вымотали холода и снегопады или длившиеся, как мне казалось, вечность декабрь и январь.
Сплетни. В понедельник они расползлись по офису, будто змеи, шипя на меня со всех углов. Я подготовилась к этому: к шепоткам, насмешливым, злорадным или просто любопытным взглядам, к двусмысленным ухмылкам и репликам, адресованным как бы вовсе и не мне. Второй дубль. Дежа вю. Только другой месяц и другой повод. Даже во взгляде Артема я видела озадаченность и вопрос, но я так и не услышала от него ни слова обо мне и Вадиме Евгеньевиче или о происшествии на корпортиве. И была признательна ему за это, но, тем не менее, отгородилась и от него тоже.
Вопреки ожиданиям, Кира со своими язвительными подколками не появлялась, а в тех случаях, когда я видела ее, была погружена в работу. Полностью овладевшая мною апатия помешала удивиться и этому. Уже все равно, меня не волнует ничего: ни спокойствие, ни неуместные всплески злого остроумия коллег.
Понедельник оказался еще не самым неприятным днем. Самое неприятное, пошатнувшее мой дух, случилось во вторник.
В тот день я встала совершенно разбитой, с тяжелой головой. Спала очень плохо и беспокойно. Был момент, когда подумала взять отгул, сославшись на свое самочувствие, но одна лишь перспектива, с кем мне придется говорить, у кого отпрашиваться, бросала в холодную дрожь.
Так что решительное «нет» отгулу.
День не складывался. Рассеянность, туман слабости, усталости и сонливости, застилавший мое сознание, не побороли даже три чашки кофе. В четвертом часу дня в лотке принтера закончилась бумага, не нашлось ее и на полках тумбочки. Будь в офисе Артем, я попросила бы его принести несколько пачек, он всегда и сам с охотой вызывался делать это, но тот вел какой-то выездной тренинг, поэтому пришлось самой.
