Текст книги "Сердечные риски, или пять валентинок (СИ)"
Автор книги: Елена Савенкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Историю успеха Вадима Савельева я также уже слышала. Восемь лет постоянного движения вперед от крошечного магазина к сети магазинов. Затем, продав этот, он вложил деньги в бизнес, связанный с аудитом и бухгалтерскими услугами. Эту фирму он сумел не просто удержать на плаву, но и возродить после колоссальных растрат и воровства прежнего владельца. А теперь – вот уже практически четыре года – агентство найма и рекрутирования. И это не конец: оказалось, Вадим крайне заинтересован еще и в области предоставления рекламных услуг, открывает агентство в Петербурге… Пожалуй, для мужчины тридцати двух лет от роду это даже слишком большой разброс сил, интересов и умений, увенчавшийся, однако, успехом.
Он или неоправданно рисковый, или же феноменально удачливый. Или же редкостный случай – он шестым чувством знает, что, когда и как должен делать.
– Да, я слышала, – улыбнулась Кире, уточнила:
– Артем как-то рассказывал в подробностях.
В темных глазах моей собеседницы, наконец допившей кофе и поставившей чашку на столик, зажегся такой интерес, что я насторожилась, инстинктивно подалась в сторону. Вцепилась в жесткую обивку диванного подлокотника.
Вот оно. То, что ей нужно.
– А-а, Артемка Кожухов! Вы сдружились, я знаю, – Кира довольно улыбалась, пальцы запорхали по черному шелку волос. – Он такой лопух, скажи?
Закатила глаза. Не прекращала приторно улыбаться мне, с неослабевающим вниманием глядя на меня. Я тоже не отступала, сохраняя непроницаемое выражение лица, и за этим экзальтированным блеском охоты в ее взгляде искала человека.
Для чего? Что заставляет ее к каждому пришпиливать ярлык, а затем разносить по агентству вести о том, насколько тот или иной отработал полученное звание, сделав то-то и то-то?
– Хороший и отзывчивый парень, – я скопировала ее улыбку, подавляя поднимающуюся желчь неприязни.
Просто: как можно меньше с ней пересекаться. И прервать беседу. Не понимала и никогда не пойму таких людей.
Отвернувшись к окну и бросив последний взгляд на неугомонный снегопад, выбеливающий подступающие сумерки, я пошевелилась и встала.
– Ага, хороший рохля. Качественной выделки. – Кира презрительно хихикнула, следом за мной забрала свою чашку со столика, поднялась с дивана. – Подожди, пойдем вместе вымоем. Ты в курсе, что у него до сих пор нет девушки и он с мамой живет?
Гнусавый голос Киры, следовавшей за мной в туалетную комнату, отражался от стен узкого коридора, которым мы шли, и ударял в барабанные перепонки. От нее, от этих слов, покидающих ее жирно накрашенный рот, от мелочных мыслей и суждений я испытывала дискомфорт.
Резко дернув кран, я открыла воду, выдохнула, прекратила кусать губу изнутри и сосредоточилась на том, чтобы как можно быстрее и тщательнее помыть свою чашку, ложку и блюдце. Кира встала рядом, соприкоснувшись со мной локтями, и я отодвинулась. Делая вид, что целиком занята разглядыванием в зеркале нюансов своего макияжа, она продолжила:
– Артем вообще не вариант. По идее, у нас тут все варианты женаты. Есть только два холостых, пока держатся, – деланный смешок. – Ну, первый ты уже опробовала…
С режущим слух звоном ложка выпала из моих дрогнувших пальцев в раковину.
– А второй, – Кира не обратила внимания, кончиком мизинца растушевывая тени, – это Вадим. Мне достоверно известно, что, с тех пор как он в марте прошлого года разбежался со своей… Как там ее?... Соней, вроде бы. Собственно, они всегда больше друзьями казались, чем парой. Короче, с этих пор у него нет никого. А жених он завидный, м?
Я не смотрела на нее, краем глаза улавливая, что она погружена в разглаживание одной своей черной брови, затем другой. Фарс. Но чувствовала, с каким острым вниманием, едва сдерживаемым и все возрастающим возбуждением Кира отслеживает мою реакцию на ее слова. Особенно на последнюю фразу. В следующую секунду наши взгляды пересеклись в зеркале, в ее – вызывающая насмешка.
Удушающая ситуация. Скользнул по позвоночнику холод, будто за ворот блузки высыпали мелкие колкие льдинки. Закипало возмущение – зеркало отчетливо отразило пунцовые пятна на моих щеках.
Нет. В эту мерзость я не полезу. Она вольна развлекать себя любыми домыслами, я не прибавлю ей новых.
– Возможно, – мой голос прозвучал слишком отрывисто, поэтому я апатично пожала плечами, пыталась сделать свои движения плавными. Шагнула в сторону, освободив ей место возле раковины.
Запрокинув голову, Кира рассмеялась.
– Хочешь сказать, что тебе неинтересно? Да брось! – ее манерный тягучий голос отдавался от стен, окружая, давил и словно пульсировал в такт моей зарождающейся головной боли. – Вот ты точно ему интересна. Он с тебя глаз не спускает, я сама свидетель. Каждое слово ловит и каждое движение. Видимо, семейная какая-то тяга у них. Такая семейная…
– Видимо, – я метнула в урну влажный ком смятого бумажного полотенца, которым промакнула чашку и вытерла руки. – Побегу дальше. Было приятно с тобой поговорить. Я ценю людей с богатым воображением.
– О! – она театрально взмахнула рукой. – Ну тогда обязательно повторим.
Ее смех, азарт в глазах – и новый пик терзающей меня потребности отмыться. Растворить в воде грязь ее мнения, свое недовольство собой, человеческим несовершенством. Успокоиться, сконцентрироваться, слушая гул водного напора в трубах, грохот и шум струй.
… За десять минут до начала планерки мое лицо по-прежнему горело, желудок колол болью и холодные пальцы плохо слушались. Лишняя чашка кофе, крайне неприятный тет-а-тет с Кирой, оставивший ощущение приставших к коже нечистот, предстоящее собрание, когда снова придется столкнуться с вечно изучающими, тревожащими глазами своего начальника и отодвигать на задний план мысли о том, что слухи о нас с ним расползаются, обретая все более фантастичное содержание с каждой минутой, о том, что его присутствие и внимание ко мне означает напряг и бесконечные усилия держаться надлежаще естественно, избавиться от пут эмоций, неподобающих, в которых мне и не следует разбираться, – все это, по всей видимости, сказалось.
Мне полегчало только после того, как я пять минут простояла над раковиной, без конца окатывая лицо прохладной водой, смачивая и массируя виски.
***
– Арина Витальевна, задержитесь, пожалуйста, на пару минут.
Коротко посмотрев на своего начальника, изучающего какую-то распечатку, только что принесенную ему Кирой, я вновь выдвинула задвинутый было под брифинг-приставку стул, села.
Короткая экстренная планерка, по большей части посвященная текущим вопросам двух крупных акций, завершилась, оставив в моей голове сумятицу из информации. Хотелось уйти, сделать пометки в органайзере, разложить все по полочкам…
Что он собирается мне сказать? Что я не справляюсь и пока даже мизерного участия в подготовке промоутеров не могу принять?
Сложив сцепленные пальцы на столешнице, я задержала воздух в легких, собралась. Перехватила наглую многозначительную ухмылку Киры, оставшейся стоять рядом с Савельевым. Хладнокровно выдержала ее взгляд, чувствуя, как кровь болезненно стучит в висках.
– Хорошо. Сделайте еще один экземпляр, – Вадим поднял к ней лицо, вернул бумагу, а после направил внимание на меня.
Серые глубокие глаза. Ничего не выражают, будто ждут каких-то моих слов. Но это именно его я должна сейчас выслушать.
Кира, уходя, с тихим щелчком прикрыла дверь, Вадим тут же заговорил, отрывисто, но мягко:
– Акция «Шварцкопф» ваша. От и до. Завтра в шесть тренинг. Собирайте тех же промоутеров, что работали с их продукцией. Программа обычная: общая информация о товаре, работе с оборудованием, с клиентами и мерчандайзинг. Поплотнее поработайте и с супервайзерами. В прошлый раз, как мне показалось, этого не было сделано. В понедельник мне уже нужен первый отчет по продажам. Плюс ваши впечатления о работе девушек. Вопросы?
Несколько секунд я боролась с шоком и смятением, напряглась так, что свело мышцы шеи, глядела ему в лицо. Его глаза, ясные, требующие ответа, не отрывались от моих, и я выпалила:
– Это потому, что Артем в отъезде? И сроки…
Сроки, конечно, кошмарные. Организация этой акции отняла у агентства две недели, поскольку Артем был отправлен в командировку в Петербург, я к ней касательства не имела. А теперь мне поручен главный финальный росчерк, последний рывок. Мне одной. И на прыжок в двигающийся на всех парах экспресс подготовки всего лишь сутки.
Невероятно.
– То есть вы, еще даже не взявшись за дело, полагаете, что не справитесь? – тихий вкрадчивый тон, но взгляд все такой же остро внимательный.
– Это ведь проверка?
Крайне неуместный, неправильный вопрос, против воли соскочивший с языка. Ощутив, как загорелось румянцем мое лицо, я наклонила голову, чтобы скрыть его, стиснула похолодевшие пальцы, прикусила губу.
Именно в данный момент, когда он занял меня мелкой черной работой и постоянно обозначал то, что наблюдает и контролирует, ожидать подобного распоряжения от своего босса было невозможно.
И, боже мой, о каком качестве исполнения может идти речь, если сроки столь коротки?
– Простите, это был некорректный, но напрашивающийся вывод, – сдавленно оправдалась я, вновь посмотрела в его лицо и, удивленная, замерла.
Вадим улыбался мне. Улыбка, которую никогда не назвала бы приклеенной, искусственной. Улыбка искренняя, с какой-то обаятельной чертовщинкой.
Точно такой же улыбкой, загорающейся и в ярких глазах, улыбался мне и его младший брат.
Совладав со смешанными и такими неправильными чувствами, с вдруг перехватившим дыханием, я пошевелилась в кресле, машинально заправила за уши выбивающиеся из пучка прядки.
Савельев все еще смотрел на меня – усиливал и без того тяжелое ощущение неловкости. С каждой секундой давление зависшего молчания на нервы лишь увеличивалось. Итак, передо мной поставлена задача, и ему пора бы отпустить меня. Дальнейшие слова, точно так же как и эта его улыбка, излишни и бессмысленны.
– Ну почему неверный вывод? – Вадим тоже зашевелился на своем месте, положил руку на стол, палец затеребил край лежащей на нем бумаги.
Красивые кисти рук: не крупные, не грубые, изящный изгиб большого пальца…
– Приблизительно так оно и есть, – он кивнул будто бы собственным мыслям, исподлобья бросил на меня ироничный взгляд. – И каков же теперь будет ваш ответ?
Его указательный палец, ритмично загибающий край бумаги, очень отвлекал. А мне следовало сконцентрироваться. Выработать четкий план. Прекратить чувствовать растерянность, зерна паники. Это напряжение и гложущую тревогу – откуда она рождалась во мне, я понять не могла. Чем быстрее я приступлю и полностью погружусь в работу, тем будет лучше. Спокойнее, определенно.
– Мой ответ: пора идти, – я быстро поднялась на ноги, задвинула стул, сосредоточившись на том, чтобы сделать это аккуратно и бесшумно. – Теперь у меня довольно много работы, – забрала ручку и записную книжку.
– Да, верно, – наконец-то он посерьезнел, встал следом, прихватив свои бумаги.
– Арина Витальевна, – его голос остановил меня у двери.
Нет, непривычно слышать такую мягкость, пограничную с нежностью.
– У вас все хорошо? Вы не выглядите здоровой. Загрипповали?
– Все в порядке, – ровно ответила я, не оборачиваясь, и вышла.
***
Три часа дня четверга. Усыпляющая, привычная возня в офисе: голоса, шорохи, цокот клавиш, телефонное треньканье. Разламывающая тело усталость – я на ногах с пяти часов утра.
Все готово: программа изучена, установлена на ноутбуки, сумки для супервайзеров собраны, листовки забраны, брошюры–памятки для промоутеров распечатаны, файл «PowerPoint» только что сохранен в окончательном варианте. Все готово, кроме перечня требований производителя к выкладке товара на полке.
Я смогла сама. Вполне удовлетворительно, но все-таки недостаточно хорошо: обнаружила, что в брошюры промоутеров следовало бы добавить еще пару пунктов, необходимо бы проверить, как хорошо работает установленная программа на каждом ноутбуке, не подведет ли оборудование. Также лучше бы расширить презентацию, выделив еще несколько преимуществ у товара… Но все упирается во время.
И все упирается в отсутствие у меня знаний о мерчандайзинге.
Интернет-поиск кое-какие пробелы, безусловно, заполнил, но была нужна конкретная информация. Звонок Артему не дал ничего: сказал, что это первая акция, к которой предъявлен подобный запрос, что мне сможет помочь только Вадим.
Вадим. За сегодняшний день я потеряла счет моментам, когда натыкалась на его присутствие за моей спиной или же изучающе-выжидательный взгляд. Всякий раз казалось, что он хочет мне что-то сказать, возможно, о чем-то спросить, но перебарывает себя.
И вновь та серьезность, дистанцированность, хорошо мне знакомые, заготовленные только для меня. Что очевидно. А вчера меня встревожило, что он оставил их позади…
Упершись локтями в столешницу, я низко наклонила голову, сцепила пальцы в замок на затылке, вдохнула и выдохнула. Утомление апатией и слабостью растеклось по телу.
Заставить себя подняться, выпить очередную чашку кофе, привести волосы и внешний вид в полный порядок, а после… Да, после постучаться в его кабинет с нерешенной проблемой.
Но не бывает нерешаемых проблем. Зато бывают некомпетентные люди, не умеющие обойтись без сторонней помощи.
С резким вздохом я выпрямилась, решительно закликала мышкой, закрывая все окна. Замерла на последнем.
Это было полученное утром письмо от Люси. Три восклицательных знака в графе «Тема» и кричащий капслоком текст: «Наконец-то скинула фотки! Ура!»
Фотографии новогоднего вечера: маленькая елка, спрятавшаяся за матово стальным дождем мишуры, постройки из ярких кирпичиков-подарочных коробок под ней, накрытый стол, больше соответствующий какой-нибудь вечеринке, посвященной Хэллоуину – сестра приготовила блюда только белого, оранжевого и бордового цветов, нашла и посуду тех же оттенков – мы втроем, обнявшись, устроившись на диване, мы с Люсей, смеемся, водя импровизированный хоровод вокруг елки, на сестре этот нелепый парик, синтетический блеск синих и голубых прядей, искры-брызги фонариков, развешанных по комнате, спрятанных в хвойных ветвях, широкая улыбка ярко-красных губ Людмилы, прикрывшей веки, я, выглядящая полностью расслабленной, вот только в глазах какая-то темнота и отчужденность.
Наступивший год я встретила совсем не с тем настроением и мыслями, что ушедший. Находилась словно бы в мясорубке сложившейся ситуации, жесткого диктата желания не поддаваться ничему отрицательному при крайней нехватке хотя бы проблеска положительного, во вращении ножей нервного напряга из-за новой работы, на которой очень хочется закрепиться…
Но многое играет против меня.
И если верна эта несуразная, но пропитанная ироничным суеверием поговорка: как новый год встретишь, так его и проведешь, то, полагаю, стоит привыкнуть к злоупотреблению кофе, бессоннице, своей ауре подмоченной репутации и странному отношению начальника. Только один урок вынести за фигурную скобку и дать зарок: в этом году влюбляться мне больше не следует.
Горько усмехнувшись последней мысли, я встала, оставив открытым письмо. Как обычно, Люся ждет пары слов-впечатлений от меня, ей необходимо ответить по возвращении.
…В комнате отдыха кто-то оставил окно открытым, и зимний воздух выхолодил помещение, вытеснив возбуждающе щекочущий запах кофе и глянцевых журналов, наполнив его покалывающей ноздри и кожу свежестью.
Зябко поеживаясь, усмиряя дрожь и обняв себя одной рукой, я не решилась присесть, пила кофе стоя, заглядывала в окно, покрывшееся около рамы бисеринками конденсата. Морозная зимняя ясность, укутанная снегами, удлиняющиеся сиреневые вечерние тени… Но я едва ли подмечала красоты урбанистической зимы – мысленно все еще прокручивала встречу нового года с Люсей и ее мужем. Погрузилась в воспоминания о других подобных встречах.
Детство… Вкус мандарина на языке, сладкий, с кислинкой, мы с Люсей напополам делим этот сочный фрукт, два своих из подарка она съела накануне, ну а я бережлива, предусмотрительна и терпелива… Игра в снежки во дворе, какой-то мальчуган угодил снегом мне в лицо, сотня морозных иголок будто впилась в щеку, которая мгновенно онемела, я, мокрую, ледяную, тру ее ладонью, а Люся бросается на моего обидчика, валит его в сугроб, сгребенный с дороги на ее обочину, на вершине – забавно кривой частокол из деревянных черенков детских лопаток. И редкие снежинки, словно спохватившись, припозднившись, но все же решив присоединиться к тем своим подружкам, что осыпались гораздо раньше, падают с неба. Они большие, мохнатые, тяжелые…
Встряхнувшись, вернулась в реальность. Итак, какими именно словами сказать ему? И главное: что он скажет мне, как посмотрит? При том наблюдении, что Савельев, похоже, сегодня не переставал вести за мной, стоит предположить, что он в курсе как моих посредственных успехов, так и тотального провала.
Сардонически усмехаясь мысли, что держать голову высоко поднятой и смотреть ему в лицо, четко и прямолинейно излагая проблему, – то, что у меня действительно должно хорошо получиться, я допила кофе.
Однако все развернулось на сто восемьдесят градусов.
Я заметила ее сразу же, как выдвинула лоток с клавиатурой, приготовившись быстро ответить на письмо сестры. Черная флешка. После нескольких секунд колебаний я вставила ее в разъем – и дыхание вместе с возгласом изумления застряло в горле. Такая необходимая и драгоценная информация о выкладке всей линейки продуктов «Шварцкопф».
Положить флешку на мой стол мог только один человек.
***
– Все, спасибо, девушки. Удачи вам завтра на акции.
– Это вам спасибо, Арина Витальевна, – отозвалась одна из промоутеров. Ее длинные светлые волосы были забраны в высокий хвост, полностью одета в черное: блуза, брюки, лишь шейный платок ярко выделялся своим фисташковым цветом. Видимо, пришла на тренинг с другой акции.
Я ее помнила. Находчивая, энергичная девушка, оставляет приятное впечатление.
Ее подруга, ожидавшая у выхода, тоже поблагодарила меня. Я вернула ей улыбку, стараясь не выдавать свою усталость, пульсирующую в висках головную боль и стресс.
В принципе, тренинг прошел не так скомкано и хаотично, как я опасалась поначалу. Под самый конец даже был миг, когда я испытала удовольствие, что что-то все-таки получается… Очень короткий миг.
Выключив ноутбук, я собрала в стопочку листовки, распечатки, спокойно, неторопливо, кожей, будто покалывающей крошечными электрическими разрядами чувствуя его взгляд.
Савельев так и не ушел, продолжал сидеть на своем обычном месте, в середине первого ряда, все то время, пока девушки собирали вещи, о чем-то расспрашивали меня, прощались, уходили.
Теперь – тишина, нарушаемая лишь моими шагами, шелестом бумаг, щелчком при закрытии крышки ноутбука.
Почему он до сих пор молчит?
Это был четвертый по счету тренинг, на котором Вадим присутствовал с самого начала и до конца. Нельзя сказать, что привыкла к его пассивно-активному участию в них, заключающемуся в редких ироничных репликах, выразительных жестах и взглядах. Пару раз он присоединялся к играм, в которых неизменно становился центром внимания… Нет, не привыкла. И вряд ли привыкну. Но не раз уже ловила себя на мысли, что эти красивые серые глаза, смотрящие на меня пронзительно, внимательно, словно все понимающие, предвосхищающие, помогают и мобилизоваться, и найти нужные слова в минуты, когда теряюсь.
В конце тех трех предыдущих тренингов и некоторых других, которые он почтил своим коротким появлением, Савельев указывал на то, что у меня получилось, и на то, где следует еще поработать. Коротко, выдержано, практически благодушно и абсолютно верно.
Обладатель редкого таланта хвалить критикуя.
Я не могла не испытывать уважения, но каждый раз его присутствие и последующий краткий анализ психологически исчерпывали меня до нуля. И еще около часа после я тратила на то, чтобы восстановить утерянный баланс: бесконечно шлифовала планы и разработки новых тренингов, пересматривала каждую свою фразу, движение, позу. Но именно сегодня, о тренинге, состряпанному впопыхах, первом, отработанном мною в одиночку, ему сказать нечего. Почему?
Прокрутила в голове прошедшие два с небольшим часа: забыла упомянуть о схемах работы с различными типами клиентов, слишком много времени отвела на совершенно лишнее упражнение на повышение коммуникационных навыков, три, нет, даже пять раз запуталась в собственной фразе.
Далека даже до отметки «удовлетворительно».
Нужно закончить здесь, уйти и, пока свежо в памяти, внести в план тренинга необходимые изменения, сделать для себя несколько сносок.
Ноги гудели, так сказывалось двенадцатичасовое пребывание в туфлях на восмисантиметровом каблуке, виски ломило от боли, но сейчас недопустимо малейшее проявление слабости. Не под его словно сканирующим, пронизывающим взглядом, не в эти минуты откровенного вызова молчанием.
Позже смогу разуться и принять таблетку…
Когда подхватила и прижала к груди все принесенные с собою файлы, почувствовала, что взвинчена до предела. Вскинув брови, я взглянула на Савельева: задумчивый взгляд, замерший на моем лице, нахмуренный лоб.
Непонятный озноб пробежал вниз по спине, крепче стиснула прижатые к груди папку и бумаги, не сумев удержаться, спросила:
– На этот раз вы молчите, все прошло ужасно?
Во рту пересохло, замораживающее напряжение стянуло мышцы и внутренности, и головная боль ощутимей забарабанила в висках.
– Совсем нет, – бросил, вставая с кресла, не улыбнулся, но глядел на меня как-то иначе, без обычного ожидания, а с каким-то теплым, дружеским любопытством. – Вы так самокритичны?
Была готова к ответу, но не такому. Привыкла к смене выражений его глаз, но не такой.
Я облизала губы, собираясь что-то сказать, взвешивала, насколько резок будет мой ответ, вообще стоит ли мне продолжать говорить с ним, пока я в таком состоянии… Нет, лучше сначала передохнуть.
– То есть никаких замечаний? – провела пальцами по лбу, опустила взгляд на свои бумаги.
– Уж точно не сегодня. Вы вымотаны.
Снова замолчали. Немая схватка взглядами. Я сдалась первой, направившись к двери, – он прав, слишком устала.
Пусть не сегодня. В любом случае, я способна сама разобрать свои недочеты.
– Уже поздно. Я отвезу вас. Вы где живете?
Я сбилась с шага, непроизвольно вздрогнув. И только тогда, когда переборола первую реакцию: изумление, беспокойство, вспышку неприятия и отчасти даже возмущения тем, что совершенно не вижу мотивов его поступков как с неожиданным «подарком» в виде флешки, так и с этим предложением подвезти, – сделала глубокий вдох, остановилась и обернулась к нему с маленькой улыбкой:
– Живу недалеко. Да к тому же мне нужно еще поработать, но спасибо за ваше предложение. Приятного вам вечера.
… На полчаса ушла в работу с головой. Отвлеклась, сосредоточилась и приняла для себя решение как можно меньше пытаться каким-то образом трактовать слова и поступки своего начальника. Хорош он или плох, приятна я ему или неприятна, считает ли он меня компетентной или же легкомысленной – неважно. Он – руководитель, я – его сотрудник. Максимальный нейтралитет. В том числе и в отношении эмоций, которые он у меня вызывает.
И хотя этот эпизод с флешкой больше походил на некий игровой ход, едва ли укладывающийся в рамки деловых отношений, я должна как-то обозначить, что признательна ему. Фактически он спас меня… Пусть и промолчал про то, что положил информацию на мой стол.
Головная боль притупилась – подействовала таблетка. И усталость воспринималась иначе. Как эквивалент опьянения: флегматично медленные движения, расплывающиеся мысли. Неподобающим образом разместившись в кресле – скинув туфли, поджав под себя ноги, – я распустила волосы, достала из ящика тумбочки плитку шоколада.
Подкрепление, поощрение и акцент данного момента.
Разворачивая плитку, я надорвала обертку – сухой треск и шорок, резь металлического блеска фольги. Наконец-то отломила кусочек и кликнула на файл, свернутый в панели задач.
Если на пятый раз прочесть эти выкладки по мерчандайзингу, точно запомню и смогу уже не возвращаться к ним. А завтра верну ему флешку со словами благодарности.
Бархатистая горечь шоколада перекатилась на языке в приторную сладость, долгожданный дуэт установившейся в офисе тишины и жужжания системного блока еще более усиливал опустошающее удовлетворение от того, что все-таки пережила этот день, столько успев сделать, а ведь казалось, что все провалю… Пожалуй, впервые за прошедший месяц я испытала это – кроху уверенности, что все образуется. Никаких ощущений иллюзорного, украденного, неправильного или неправомерного.
Когда спустя еще четверть часа обула сапоги, пожалев о том, что и они на каблуках, а до трамвайной остановки предстоит покрыть немалое расстояние, все выключила и встала с кресла, на секунду остолбенела, заметив в дверях высокую фигуру Вадима.
Неожиданно, что он не уехал. Одет в пальто, на шею накинут шарф. Смотрел на меня настороженно и как-то сердито.
Вдохнув, прогнав оцепенение, постаравшись выглядеть расслабленной, я вежливо и нарочито энергично произнесла:
– Не знала, что вы еще здесь. До свидания, Вадим Евгеньевич, до завтра.
Он громко и саркастично фыркнул, чем совершенно сбил меня с толку.
– Знаете, Арина Витальевна, пожалуй, вы единственная из моих сотрудников, чьи слова я захотел проверить.
О чем он? Адреналин морозом прокатился по телу, я тяжело сглотнула.
Раздраженно выдохнув, так и не дождавшись от меня каких-либо слов, он направился к гардеробу, достал из него мою одежду. И я поняла: это повторение предложения, прозвучавшего час назад.
– Одевайтесь, – скомандовал. Нетерпеливо тряхнул моим развернутым пальто, словно подчеркивая: он настаивает и не примет возражений.
– Домой вы не торопились, а я глянул адрес в вашей анкете. И вы сильно преувеличили, когда сказали, что живете недалеко, – ядовитым тоном он выделил последнее слово.
Оставаясь безмолвной и неподвижной, я выразительно глядела ему в лицо: не нуждаюсь в подобном проявлении внимания от него, считаю его ошибочным, отчасти даже вторжением.
В живых проницательных глазах Вадима, решительно смотрящих в мои, не мелькнуло ни намека на отступление. Черты его лица будто окаменели – непреклонен.
– Пожалуйста, – из его голоса ушло раздражение и язвительность, в нем дрогнула просьба, блеснувшая и во взгляде.
…Просовывая руки в любезно подставленные рукава пальто, я подумала, что сейчас поступаю так, как поступать ни в коем случае не стоило. Но было бы верхом бесстактности и грубости вступать в перепалку или же какое-то обсуждение.
***
На парковке у здания осталась стоять лишь одна машина, темная иномарка, в гладкой поверхности дверей под режуще-белым светом фонаря зеркальной картинкой отражался взрыхленный ногами прохожих снежный покров.
Методом исключения – это его машина. Набрав полную грудь морозного воздуха, спрессованного городским смогом, я стремительно зашагала к ней, не дожидаясь владельца, замешкавшегося на выходе. Впрочем, он быстро нагнал меня.
Под ногами похрустывал снег, из которого высекал искры жесткий уличный свет, сужающий огромное внешнее пространство до минимального, практически комнатного: крышей служило низкое небо, покрытое молочно-серой пеной облачности, а стенами – черная тьма и окрестные здания.
Никто из нас не проронил ни слова – привычное молчание, только накал его еще более сильный. Старалась не думать, не дать выскользнуть из плотно свернутого, сжатого кулька сознания ни единой эмоции или мысли.
Он подвезет. Около тридцати минут нахождения вместе с ним в одной машине, на расстоянии полуметра друг от друга – и я дома. И никаких воспоминаний, параллелей, неудовольствия и тревоги. Это будет обычный эпизод из жизни человека, проработавшего сверхурочно.
Разблокировав машину, Савельев как громом поразил меня фразой:
– Садитесь, – кивнул, открыв для меня переднюю пассажирскую дверь.
Едва ли возможно нам сидеть вот так… Он не понимает этого?
– Мне удобней на заднем сидении, – бесстрастным тоном возразила я.
Он не двинулся, я тоже. Стояли, глядели друг на друга. Мороз студил нос и щеки, пощипывал колени и бедра, забираясь под полы одежды.
Интересно, холодно ли ему? Не потрудился надеть шапку, застегнуть пальто. Шарф так и остался болтаться на шее…
– Я прошу, садитесь вперед, – в конце концов сказал он со сглаживающей нажим крошечной улыбкой.
Я уступила. Снова. Некорректно вступать в дискуссию, тем более пустую. Он этим вовсю и пользуется. Зачем так давить? Поступать так, не считаясь с чужими желаниями, игнорируя очевидно выставляемые границы. Да, это тривиальное желание все контролировать, подчинять себе… Чтобы весь мир крутился вокруг него одного.
В машине было немногим теплее, чем на улице, но Вадим включил обогреватель. Вскоре нагретый суховатый воздух окружил меня. Я вновь ощутила наваливающуюся усталость и слабость.
Домой. Наконец-то. Лишь вытерпеть дамоклов меч этих тридцати минут…
Он вел неторопливо. Лицо отрешенное, очень серьезное. Следует ли побеседовать, придать хотя бы видимость непосредственности между нами? Создать декорацию, скрывающую это колоссальное напряжение…
А он его чувствует?
В голову не приходила ни одна тема, подходящая для обсуждения. Вновь и вновь я вспоминала, каким суровым было выражение его глаз, когда он держал наготове мое пальто. И эту флешку на своем столе…
Поблагодарить его за нее. Причем с искренностью и теплотой, которые, несомненно, испытываю, но которые всякий раз натыкаются на недоумение. Почему? Почему нельзя было отдать ее лично мне в руки, глядя мне в глаза? Зачем было проделывать это за моей спиной, облекая в нелепые покровы тайны? К чему проявлять ребячество мужчине, владельцу агентства, позиционирующему себя как ответственного, талантливого руководителя и бизнесмена?
Я не просто должна, я желаю поблагодарить его, проявить признательность, но бьюсь лбом о стену отторжения, выстроенную мною же самой.
Мимо мчались завитки вывесок, хаотичные точки неоновых огней, праздничные брызги разукрашенных елей, прочерки фар встречных автомобилей – я невольно зажмуривалась.
Оцепенение от усталости, от того, что сидела не двигаясь, будто скованная… Тяжелая голова – пора бы ей соприкоснуться с подушкой.
– Согрелись? – обернулся ко мне. Полумрак скрадывал черты его лица, яркость глаз.
– Да. Все хорошо, – попыталась убрать сухость и холод из голоса.
Видимо, плохо получилось, Вадим на секунду твердо сжал рот, отворачиваясь от меня.
Тоже отвернулась от него. Молчание вновь туго натянуло свои струны.
Мне не по душе его желание позаботиться обо мне, довезя до дома. Как не по душе способ, которым он осуществил эту заботу: заглянул в мое личное дело, настаивал, не принимая отказа… Как он полагает, что я должна думать о нем?
