Текст книги "Любовь под бой курантов (СИ)"

Автор книги: Елена Полярная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 31. Проверочные мероприятия

– Что ты собрался проверять? Да убери ты руки! – взвизгиваю я, отбиваясь от бессовестных конечностей.

– Ага, сейчас. Разбежался, – усмехается Герман и, утомившись отмахиваться, просто придавливает меня к стене.

И эту махину хрен сдвинешь! Небось на баброзиной курочке такой бугай вымахал!

Хороший, блять, еврейский мальчик!

– Стоять, Левина! – рявкает он мне, как лошади, и предупреждает: – Лучше не рыпайся. Это в твоих же интересах. Не буди во мне зверя…

И пока я подбираю достойный ответ, этот засранец меня целует!

Я отказываюсь разжимать зубы, но чувствую, как пальцы Бергмана забираются мне под блузон и поглаживают ребра. Прикосновения грубоватой мужской ладони дарят такое удовольствие, что я на секунду отвлекаюсь, и Герман, пользуясь секундной слабостью, захватывает позиции.

А дальше все.

Мрак.

Темнота.

Сокрушительный напор не позволяет возникнуть ни одной здравой мысли.

Герман откровенно доминирует, полностью перехватывая инициативу, и злит меня этим.

Ты решил показать мне, кто тут папочка?

И я бросаюсь на амбразуру, чтобы доказать, что нифига, и тут я сверху.

Бля…

Я не понимаю, как это происходит, но бюстгальтер под блузкой давно не сковывает грудь, а болтается расстегнутым где-то у горла. Жадные руки ласкают обнажённые полушария, сминая и тиская, потирая и сжимая соски.

Обхватив ногами Бергмана за пояс, я не обращаю внимания, что блузка цепляется за косяк, больно упирающийся мне между лопаток.

Я выгибаюсь навстречу его поцелуям, его рукам.

Стояк Германа агрессивно трётся у меня между ног, заставляя жалеть о том, что я не в юбке.

Все неважно, на все плевать.

Я хочу член Бергмана внутри себя прямо сейчас!

Без всяких нежностей и сантиментов!

Словно чувствуя, что я на грани, Герман приспускает собачку на молнии моих джинсов и забирается рукой внутрь. Даже сквозь ткань трусиков его руки обжигают, и, когда сдвинув кружева, они добираются до влажной, истекающей соками плоти, меня все устраивает.

Да меня уже почти трясёт!

Я лишь вжимаюсь в твердое тело, цепляюсь за плечи Бергмана сильнее, пытаясь потереться о его руку промежностью.

Гера же, проскользнув между складками, с шумом втягивает в воздух и, прикусив мне губу, поддевает пальцем клитор. Раз. Другой. Потом проводит по кругу… Повторяя ритуал снова и снова.

Я хнычу, скулю, луплю его по плечам, а он все терзает меня.

И вот зарываясь носом в ворот адского блузона, который я уже готова сжечь, потому что он мешает мне прижимать кожа к коже, Бергман прокладывает дорожку из поцелуев по моему горлу и жёстко трёт пульсирующую горошину.

С каждым нажатием меня прошивает молния. Невыносимая сладость, жестокий накал, мучительное желание. Ненавижу Германа за это! Пусть только попробует остановиться, сволочь!

А Гера одновременно сдавливает под блузкой сосок и зажимает клитор двумя пальцами…

Хватая ртом воздух, я с жалобным кошачьим мяуканьем кончаю и роняю голову Бергману на плечо, переживая короткую вспышку умопомрачительного оргазма.

Во рту Сахара, глаза слезятся, а внизу живота тянет, требуя продолжения банкета.

Очень не хватает заполненности.

С трудом переведя дыхание, я поднимаю глаза на Бергмана, который разглядывает меня изучающе. Я все еще ощущаю его член, упирающийся мне в ягодицы, а его рука продолжает поглаживать меня в запретном местечке.

И тут я осознаю, до чего мы с ним докатились.

Глупая мысль, что хорошо, что Алка не дала нам доцеловаться до такого в баре, смывается пониманием, что я почти насадилась на пальцы Германа.

Пиздец!

И еще больший пиздец, что прямо сейчас я готова плюнуть и на маскарад, и на договор, и на предполагаемое разбитое сердце, чтобы попробовать Геру на всю длину…

– И что показала твоя проверка? – язык в пересохшем рту еле ворочается.

– Во-первых, ты отличная певица, но не романсов, Левина. Не романсов.

Я фыркаю, догадываясь, что он имеет в виду мои стоны. Интересно, соседский пацан слышал и их?

– А во-вторых?

Герман достает руку из моих джинсов, и я делаю лицо кирпичом.

– А во-вторых, ты, Левина, испорченная грязная девчонка. И мне мама с такими девочками не разрешает дружить, – старательно копируя мой тон из нашей первой встречи, отвечает Бергман. – Даже и не мечтай, что я тебе дам.

Что?

– Что? – это я уже вслух, не в силах смириться с услышанным.

– Что слышала, – ехидство из Геры так и плещется.

Он спускает меня на ноги, а я откровенно пялюсь на его ширинку. У Бергмана по-прежнему стоит! Так какого хрена? Только сегодня же предлагал мне это самое… ну открыть ворота в мир или познакомить с неизвестной стороной…

Я поднимаю ошарашенный взгляд на Германа.

– Это типа назло бабушке нажруся соли и голодным спать лягу?

– Пф-ф, с чего ты взяла, что голодным? – склабится Бергман.

С того, что я сейчас кому-то что-то оторву? Все равно не пользуется!

– Надо было ехать с Раевским, – огрызнувшись, я отталкиваю Германа и иду в гостиную за своим свитером.

– Тебе нельзя ездить с Раевским, с ним ездит Эля, – Бергман топает за мной.

Не иначе «стрелка компаса» его ведет за мной.

Отвернувшись, я максимально эротично стаскиваю блузку Розы Моисеевны, если вообще такое возможно, и с самым независимым видом натягиваю свой джемпер.

– Что ж. Можешь не утруждаться. Я вызову такси.

– Чтобы ты в таком состоянии поскакала еще куда-нибудь? Нет уж, дорогая. Я отвезу тебя домой.

– А ты, значит, жеребец наш, скакать можешь куда угодно? – прищуриваюсь я. – Где новая версия договора? Я требую фиксации достигнутых сегодня договоренностей!

Глаза Геры сужаются.

Ага, кто-то думал, что я обо всем забуду.

– Будет тебе… фиксация.

То ли Гера хороший актер, то ли я перевозбуждена не на шутку, только я себе представляю картины со связыванием.

– Сегодня. Я жду договор сегодня.

Нечего по бабам шляться, пусть крючкотворствует.

– Ты пожалеешь об этом, Левина!

Глава 32. Уравнение прав

– Смешно тебе?

– Я сейчас сдохну, – воет в трубку Алка, она уже периодически икает.

– А я вот не вижу ничего забавного, – набычиваюсь я.

– Мать, тебе не дал главный кобель города. И почему? Он обиделся!

– А на что ему обижаться? Ты меня прости, но я не въезжаю в этот полёт мужской фантазии. Я, мол, так и быть, тебя поимею, но другие бабы –это святое, – взрываюсь я. – Бергман, значит, весь такой дикий необъезженный мустанг, а я, значит, должна бежать такая на его траходром, по дороге теряя трусы от радости? Ой… Бля…

– Чего? – настораживается Медведева.

– Я до сих пор в расстёгнутом лифаке! А я все думаю, чего так колется-то? Пипец какой-то! Это я там блузон эротично снимала, а лифак так и мотался?

– Главное, что трусы ты все же сберегла, – опять ржёт эта ехидна. – Ну, если тебя это утешит, то ему, наверное, машину неудобно было вести. Он же тебя привёз все-таки, я правильно понимаю?

– Почти за шкирку доволок до квартиры и зыркал на лестничной клетке, как секьюрити.

– Лосева искал, наверно, – хмыкает Медведева.

– Ой, не напоминай, – молю я. – Он мне все написывает со шпионского номера. Я уж думаю, не блокирнуть ли его нахер?

– Не, не. Ты, это, храни компромат.

– Да ну его в жопу! Без него проблем хватает. Все как с ума посходили, взяли и родились в один месяц, начиная от мамы, заканчивая Артемьевым!

– Чего? Бюджет трещит?

– Не, в этом году я учла, но у меня совершенно нет времени выбирать подарки. Артемьеву денег не подаришь. У меня столько нет. А что ещё подарить мужику, у которого все есть?

– Ну, спроси у Бергмана, – подсказывает Алка.

– Он скажет: «Бабу!», – морщусь я.

– Не, – разочаровывает меня подруга. – Баба не понравится бабе Артемьева.

– Они с Козиной помирились? – кисну я.

Мало того что Катя вызывает у меня противоречивые чувства, так ещё и на чёрный день у меня остаётся один Лёнчик.

– Угу, так что придётся тебе держаться за Бергмана, тем более что ты его уже засветила. Только держаться надо осторожнее, не за рукоятку ручника… как бы тебе это ни хотелось.

– Как ты меня бесишь, Медведева, – с чувством произношу я. – Не знаешь почему?

– Правда глаза колет, – с готовностью отвечает мне зараза. – А если серьёзно, что там у вас в договоре было? Что-то про взаимовыручку и совместное таскание на сборища. Вот и припаши Германа света Александровича, раз он так настаивает на соблюдении этого договора, который по всем статьям курам на смех.

– К чему припахать?

– Вот к поиску подарка как раз. И на днюху Демида его возьми. И Бергману будет полезно, и я живьем посмотрю на этот секс-символ. Ты договор-то мне дашь почитать?

– Дам. Гера уже покинул пост под моими окнами и, надеюсь, сейчас родит чего-то. О! И телефон пиликает. Блин, это опять Лосев. Ты не знаешь, его по голове не били? Он мне стикеры шлёт. Такие похабные… – я тяжело вздыхаю. – И чего я курить бросила?

– Потому что между бросить и бросить курить, ты решительно выбрала второе.

Да уж. Без алкоголя я бы это все не вывезла.

Но все равно тоскую:

– Да… Курить я буду, а пить не брошу… А-а-а! Пишет! Пишет, кобелюка! – взвываю я.

– Лосев? – оживляется Медведева.

– Не, Лосев нахер с пляжа! Бергман накатал! Выкапывай своего внутреннего юриста, он прислал договор... Сейчас… Я тебе уже перекидываю. Чего ржёшь?

– Название файла – огонь, – всхлипывает Алка.

Зырю на название. «Хартия вольностей для дурной певицы».

Во, козел!

– Детский сад какой-то, – ворчу я.

– Ну… изменения он, конечно, внёс, – тянет Медведева.

– Исправил? – сопя, я ищу четвертую страницу, но подруга меня тормозит.

– Ага, пункт два-один.

– Чего? – воплю я и мотаю наверх. – Ах ты, паразит!

В пункте два-один убрана часть про сохранение моей мнимой девственности!

Охренел!

Мне, может, память о ней дорога!

И засучив рукава я бросаюсь в переписочный бой со всем пылом неудовлетворённого либидо.

Алка – настоящий друг и не бросает меня, пока я стучу по клавишам ноутбука в мессенджер Бергману. Незримо она со мной, бубня в телефонную трубку:

– А он чего? А ты чего?

И спустя час накаленного общения общими усилиями мы побеждаем Германа. Спорный пункт про мои полномочия переформулирован, права уравнены, только звучит он как-то иезуитски. «Если одна сторона захочет переспать с кем-то другим, то вторая сторона не имеет права ей мешать». Я не очень въезжаю, как пункт про ограничения встреч превратился в пункт про неограниченные сексуальные связи, но хотя бы мне можно столько же, сколько и Бергману!

Только я не понимаю, как так вышло, что при общей договорённости сократить общение до минимума мы с Германом должны видеться практически каждый день!

Потому что я должна сходить с ним в картинную галерею на корпоратив, он за это со мной выбирает подарок и едет к Артемьеву. Я иду с Бергманом и его друзьями смотреть матч в спортбар, а он тащится со мной на отчетный концерт моей троюродной племянницы в консерваторию.

И финалочкой за то, что я согласилась на долбанную фотосессию, Гера вместе со мной появится на дне рождения у моей мамы.

Выходит, что недельный отпуск, начинающийся у меня в понедельник, который я брала в связи с плотным семейным графиком, я почти полностью проведу с Бергманом.

Как так вышло-то?

Глава 33. Тлетворное влияние искусства

В ночь с четверга на пятницу я лежу в постели и серьезно обдумываю вариант разорвать контракт с Бергманом, потому что за четыре дня отпуска я упахалась так, как на работе не упахивалась.

Если так прикинуть, я с Лосевым меньше контактировала за время конфетно-букетного периода, чем с Бергманом за эти дни. И сейчас мне кажется, что я постигла смысл этого ритуала ухаживания.

Если молодые друг друга не убили, не прокляли семьи, не расстреляли друзей и не обзавелись куклами вуду друг друга, можно смело переходить на следующий этап отношений.

Нам с Бергманом смело нельзя.

У меня руки чешутся его придушить.

Несмотря на то что мы больше не допускаем никаких опрометчивых поступков, вроде опасных прикосновений, всякого рода проверок и незапланированных оргазмов, напряжение между нами сохраняется, и в отсутствии возможности его снять приятным способом, мы оба друг над другом измываемся как можем.

По совету Медведевой я начинаю потихоньку прикручивать уровень своей привлекательности в сторону максимума. Юбка с каждой встречей становится короче, джемперочки выбираю более облегающими, а в среду и на декольте я не скуплюсь, правда, не удержавшись, снова украшаюсь брошью из чешского стекла.

Герман же, кажется, вообще не замечает изменений, хотя нет-нет, да и ловлю я на себе подозрительный взгляд. И иногда проскальзывают у него непонятные намеки. Но руки он держит при себе, черт бы его побрал!

Понедельничный поход по магазинам в компании Бергмана превращается в жуткое испытание. Сначала меня час пытают о вкусах и увлечениях Демида, потом еще два с наименьшим пристрастием – откуда это я столько про Артемьева знаю.

Выбранный же подарок повергает меня в шок.

– Что? Игрушечная железная дорога?

– Да, – невозмутимо отвечает Бергман, пристально следя за тем, как упаковывают огромную коробищу.

– Демид теперь совсем взрослый и играет совсем в другие игрушки, – открываю я ему правду жизни, но Герман только закатывает глаза.

И когда в среду мы являемся на день рождения к Артемьеву, я уже готовлю речь, оправдывающую дебильный подарок, но, к моему удивлению, он «заходит».

С восторгом Артемьев бросается меня обнимать.

Ещё секунду и этот медведь меня расплющит, но Бергман отгораживает меня от именинника широкой грудью и впихивает коробку ему в руки.

– Ну, что? Проспорила? – ехидно спрашивает Гера, кивая в сторону Демида, который уже тащит канцелярский нож.

– Проспорила, – кисло соглашаюсь я.

Это мы накануне от скуки заключили пари.

И я продула.

И кто меня за язык тянул?

Искусство на меня плохо влияет не иначе.

Вторник был занят корпоративом Бергмановской фирмы в честь ее пятнадцатилетия. За каким-то хреном до классического разлюли-малина под разбитные хиты прошлого в ближайшем ресторане втиснули культурную программу для сотрудников в новой картинной галерее.

Бродя по залу от шедевра к шедевру, прости господи, я злюсь, потому что меня сверлят не меньше десяти пар разъяренных женских глаз, и я все время прикидываю, кому из них перепало то, что мне не дали.

Не выдержав взгляда одной настырной особы, которая за последние пятнадцать минут подсовывает свою корму Герману под нос уже десятый раз, постоянно роняя буклетик и нагибаясь, чтобы его подобрать, я собственническим жестом беру Бергмана под руку и прижимаюсь к нему:

– Милый, а почему нас в тот зал не пускают? – указывая на ограждение, с придыханием спрашиваю я так, чтобы слышала жопастая овца.

Бергман, хмыкнув, приобнимает меня за талию и шепчет на ухо:

– А там выставлено творчество Никиты Богданова, и для корпоратива оно не подходит.

Меня тут же начинает раздирать любопытство, и я тяну Бергмана смотреть, что там такое. Герман, не сопротивляясь, помогает мне пройти за ограждение, а там…

Мать моя женщина!

«Вчерашняя девственница отдаётся повелителю ночи», «Луна, освещающая порок», «Греховные мысли послушницы» …

Аж завидно. Художник отрисовал все со знанием дела.

И ведь никаких порнографичных частей тела, зато позы…

Да. После такого корпоратива половина состава через семь месяцев вышла бы в декрет.

Перед одной картиной я застываю.

– Что скажешь? Ты же у нас ценитель высокого искусства, – над самым ухом раздается вкрадчивый голос Бергмана.

– Ну… не очень натурально он ее… э… склоняет, – мне даже приходится поменять ракурс, чтобы рассмотреть.

– Тебе-то откуда знать? Ты же у нас девственница.

– Напоминаю, что я медик и неплохо знакома с анатомией, – поджимаю я губы.

Действительно, тела на картине сливаются в экстазе в довольно сложной позе, особенно мужчина. Хотя… в реальности я бы попробовала. Зная свое тело, могу сказать, что так я бы получила максимальное удовольствие.

– Если твой «поэт» на такое неспособен, это еще не значит, что нормальный мужик тоже, – усмехается Герман. – Но ты и не узнаешь, ты ж себя бережешь.

Я взвиваюсь мгновенно:

– Чтобы понять, что «нормальный мужик» так заморачиваться не будет, не обязательно спать с кем-то! Я достаточно знаю мужчин, чтобы понимать, что вы пойдете самым коротким и легким путем.

– Нихрена ты, Левина, мужиков не знаешь, – посмеивается Бергман.

И звучит это так, будто он каждое утро начинает с таких вот акробатических этюдов, и мне становится еще обиднее. Я-то не начинаю!

– Знаю-знаю, – фыркаю я.

– Да ты даже подарок другу не могла нормально выбрать. Скажи мне, что это за идея с подзорной трубой? Это твои фаллические мечты? Что за намеки?

– А поездатый подарок – это нормально? Да Артемьев меня завтра на смех поднимет!

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Спорим! – прищуривается Бергман.

– Запросто. На что?

Я вспоминаю, как грамотно Герман подвел меня к пари, и прям злость берет.

Но делать нечего. Он выиграл.

– Ну, давай, Левина. Вперед! – Бергман отбирает у меня пальто и делает приглашающий жест в сторону зала ресторана.

Злобно зыркнув на него, я набираю в грудь воздуха, делаю шаг и на всю громкость, шокируя посетителей, завожу:

– Ведь я институтка, я дочь камергера, я черная моль, я летучая мышь…

Глава 34. Спрортивные достижения и потери

На секунду мне кажется, что все вилки в зале застывают в воздухе, и только мой потрясающий вокал, наверняка отлично сочетающийся с мрачным выражением лица, разносится по залу, перекрывая льющуюся из динамиков негромкую иностранную попсу.

Алка, которая была в курсе спора, сотрясается от беззвучного смеха, уткнувшись в плечо сидящей рядом Аньки, чьи брови неуклонно ползут вверх, а вся компания смотрит на меня, открыв рот.

– Это музыкальная открытка из прошлого? – ржёт за спиной Артемьев, утирая выступившие от хохота слезы рукой, в которой опасно зажат раскрытый канцелярский нож, отчего администратору, стоящему у входа, становится немного дурно.

– Типа того, – закончив куплет, бурчу я в ответ, мечтая задушить Бергмана, который подло снимал мой бенефис на телефон.

А он хорош. Компромат просто огонь.

Засранец.

И вот сейчас я лежу в постели, заново переживая свой вчерашний позор.

Все, конечно, поржали. Думаю, они еще долго будут припоминать мне эпичное соло. Я произвела фурор не только среди друзей, но и почти подцепила двух дяденек сильно подшофе, решивших, что я с ними на одной волне, и звавших меня продолжать вечеринку в ближайшей сауне. Бергман меня у них отбил, но это не снимает с него ответственности.

– А он ничего, – Алка останавливает свой помутневший к концу вечера взгляд на Германе, который бурно обсуждает с Артемьевым какие-то инвестиционные решения. Нашли, блин, друг друга. Я даже понимаю кислую физиономию Козиной, которой все это тоже приходится слушать. Не может она выпустить Демида из рук, когда вокруг такие фигуристые официантки. Катя сама с ним именно так и познакомилась.

– Тебе так кажется, потому что он все время тебе подливает, – ворчу я.

– Это же тот, с которым вы, как подростки, обжимались в баре? – вклинивается в разговор разрумянившаяся Анька.

– Ой, можно подумать, ты не обжималась, – я скашиваю глаза на её приобретение с того вечера, сидящее по другую руку от неё.

– Нет, – открещивается она, – я до дома дотерпела.

Алка прыскает в кулак.

А я тяжело вздыхаю.

– Ты ещё не плюнула на свой целибат?

– Держусь.

– Ну-ну, – хмыкает Медведева. – На что поспорим, что сдашься?

– Иди в жопу, хватит с меня споров! Бесит он меня. Все нервы на него потратила, а мне ещё субботу надо как-то пережить, – жалуюсь я.

– Наташку тоже позвали, да? – сочувственно спрашивает Анька.

– Угу. С Лосевым. Это будет жопа.

– Твои так и не знают, что это он не после вашего расставания с ней сошёлся, а ты его за блядство выгнала?

– Нет, тогда было бы ещё хуже… – морщусь я.

Девки синхронно кивают.

И одобрительно смотрят на то, как Бергман вливает в их опустевшие фужеры игристое и вливается в компанию.

Как это ни странно, влиться у него получилось.

Может же вести себя как человек и троллить меня не чаща раза в час!

Вот что нормальное общество способно сделать с миллионером.

Но то было вчера…

А сегодняшний вечер, наоборот, показал, как неадекватные особи влияют на здравомыслящего стоматолога…

Вообще, я мечтала сачкануть и откосить от похода к друзьям Германа. Где я и где спорт? Я даже не знала, о каком матче идёт речь: бейсбол, футбол, теннис? Я бы с удовольствием посмотрела на соревнования пловцов среди мужчин, но вряд ли бы встретила отклик у Бергмана.

Однако как только я заикнулась, что мое присутствие на этом празднике тестостерона излишне, Гера пошел в атаку:

– Ты мне еще должна за то, чего я натерпелся, пока вез домой Медведеву!

– И чем же она тебя ранила? – поразилась я.

– Она мне пела! Предупреждать надо, что твоя подруга – восходящая звезда шансона!

Мне чудом удалось не заржать в трубку. Молодец, Алка, отомстила за меня. Она живет ближе к Ленинской, и от меня им ехать было минут двадцать. Надеюсь хита на четыре ее хватило.

– Все мои подруги – исключительно талантливы.

– Без слуха и голоса!

– Ну хорошо. Тебе сделали больно. И что? Теперь меня ждет хор мальчиков-зайчиков? Так сказать, в отместку?

– В отличие от твоих, мои друзья – приличные люди. И не поют!

О да… Как оказалось, его друзья орут как сумасшедшие.

И эти засранцы меня заразили.

Никогда не думала, что хоккей – такая азартная игра.

После того как мне объяснили правила, я из принципа стала болеть за команду-противника. И втянулась!

Бергман меня еле угомонил. Раевский, который тоже пришел поболеть, ржал надо мной в голосину, когда я вопила:

– Да дай ты ему клюшкой по шее! Там у него все равно ракушка!

Я накричалась так, что к концу матча сипела.

Зато команда, за которую я болела, выиграла!

Сгрузив меня у дверей квартиры, Герман покачал головой:

– Тебе нельзя в люди.

– Ты сам этого хотел, – прохрипела я, прикидывая, есть ли у меня дома хоть что-то, что спасет мой голос к утру. – Кошмар, а нам ведь завтра в консерваторию…

– Ты, что, и там поешь? – ужаснулся Герман.

– Очень смешно. Если ты забыл у моей троюродной племянницы отчетный концерт, – проворчала я, тычась ключом мимо замочной скважины. Надо было пить меньше пива… Почему я об этом не подумала раньше?

– А она с чем концертировать будет? – с подозрением спросил Бергман.

– Со скрипкой. Так что тебе должно понравиться.

Да что ж такое-то? Какая неуловимая замочная скважина. Прям Гудини.

– Левина, чего ты там возишься? – с тяжким вздохом Гера перехватил у меня ключи.

И меня торкнуло от прикосновения горячих сильных пальцев.

Не в эротическом плане, а на каком-то другом уровне.

Я стушевалась и быстро распрощалась с Бергманом. И долго стояла, прислонившись спиной к входной двери и стараясь успокоить сердцебиение.

И вот лежу я в постели и думаю, что договор с Германом надо бы разорвать.

Потому что, походу, случилось страшное.

Я втрескалась.