Текст книги "Любовь под бой курантов (СИ)"

Автор книги: Елена Полярная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 48. Родину надо уважать

– Ну ты и копуша, – шпыняет меня Медведева, вызывая у меня праведное возмущение. Кто бы говорил вообще!

– Я убирала раскрас под панду! – огрызаюсь я.

– Все равно не получилось, – фыркает она, запихивая меня в такси. – А так был бы комуфляж, как у спецназа.

– Иди в жопу! – ругаюсь я. – И собери ноги! Отрастила, блин.

– Шеф, – икает упавшая на переднее сидение Анька. – Трогай…

– Куда трогай, все запотело, – ворчит дедок, уже догадывающийся, что не в добрый час его понесло подколымить.

– Идем по приборам, – отмахивается налоговая инспекция, все-таки открывая окно.

– Так, барышня, – одергивает меня водила, потому что я вылезаю вперед между кресел, чтобы в зеркало заднего вида посмотреть, что там у меня с тушью. Ну ладно. Умеренный пандизм мы назовем «смоки айз». Модно, дешево и сердито.

Я опадаю обратно на сидение.

– Вообще тут недалеко, чего вам было не проветриться, – бубнит таксист. – Очухались бы зато чутка…

– Ой дед, не нуди, а, – отмахивается Алка. – Дело у нас… Надо Родине помочь, тебе выпало как в кине быть. Сейчас будем следить за особо опасным террористом…

– Во, – Анька достает откуда-то свою ксиву, сует водиле в нос и быстро убирает. Она вообще никому особо не дает разглядывать свое удостоверение. Я первый раз, когда увидела, ржала минут двадцать.

Оказывается, налоговикам на удостоверении надо быть в форме. Да, у них есть форма. Какую выдадут. Щуплой Аньке дали пиджак размера пятидесятого. Так что на фотке головастик в кителе с такими огромными плечами, что ждешь генеральских погон не меньше. Может, и нет там погон, но впечатляет. И чем дольше смотришь, тем зачетнее. Особенно шея в этом прикиде у Аньки выразительная. Как у быка хвост.

Дед обводит нас взглядом и выносит приговор:

– Мандец Родине.

Но смиряется со своей участью и везет нас к Гериному дому.

– Вон, – пихаю я Медведеву в бок. – Его тачка. Я же говорила!

Козел!

– Шеф, ик… Давай поближе… – командует Аня.

– Ну точно его. Сил моих нет! – роняю лицо в руки.

– Сидит Янка, рога повесила…

– Да погоди еще, может, не рога… Где его окна?

– На том этаже все горят светом, чтоб их всех коротнуло. Все! Можно даже не считать, точно подлец расчехлил свою указку! Сходится. Бабу отужинал, приехал на траходром, свет горит… Уже, наверное, коврик весь протерли…

– Давай ему машину поцарапаем… – предлагает Медведева, видя, как у меня наворачиваются слезы.

– Не могу… Только не ласточку… Ноги бы переломала, а тачку не могу…

– Ну пошли ломать, – вздыхает Алка.

– Девки, вы чего? Сдурели? – волнуется таксист.

– Вот так, отец, – пафосно произносит Анька. – Будешь изменять Родине, и тебе сломают. Родина измен не прощает… Ик.

– Не пойду… Я страшная…

– Ну так и наказание должно быть суровым. Пойдем испортим ему весь кайф! Он в конце концов тебя у алтаря бросил! – раздухарившаяся дочь профессора являет миру свою кровожадность, а я обтекаю:

– У какого это алтаря?

– У Наташкиного!

– Стопэ… Объект прямо по кур… ик… су… – семафорит нам Анька, поправляя сползающую на глаза шапку.

Я вглядываюсь в темноту, прорезаемую светом подъездного фонаря. Да, этот шкафообразный силуэт точно принадлежит Бергману. Под руку его держит силуэт потоньше.

Парочка подходит к машине, Гера открывает дверь и усаживает спутницу.

– Дед, не спи… – сопит Алка. – Погоня начинается…

– Дурные совсем, вы решили, что я на своей колымаге за ним угонюсь?

– Он быстро уже не поедет, – со знанием дела отвечает Анька. – Он долг родине уже отдал, а на дороге скользко.

– Раз отдал, нахрена мы за ним гонимся, – кряхтит таксер, выруливая за бергмановской тачкой из двора.

– Неправильно отдал. Обознался. Рули давай, он сейчас оторвется…

Таксист следует Анькиным указаниям, а я комкаю перчатки на заднем сидении, задаваясь вопросом, какого хрена мы делаем?

Но как только становится понятно, что Герман сейчас выйдет на объездную, у меня сдают нервы. Он едет к себе в дом. С другой бабой. Где еще вчера меня ублажал. И учитывая, что там особо делать нечего, Бергман, видимо, не удовлетворился проведенным с бабой временем и будет ее тоже экзаменовать…

– Все! Стоп!

– В смысле стоп? – спрашивают меня все трое, включая деда, который, походу, втянулся.

– Я не хочу там под забором караулить, пока он в тепле будет заниматься сексом! И представлять, как это происходит! Разворачиваемся и домой.

Голос мой дребезжит.

– Ян… – жалостливо тянет Медведева.

– Поехали домой, – шмыгаю я носом.

С переднего сидения протягивается рука с зажатой в ней сырной косичкой.

– Чипсы вы сожрали, – поясняет Анька.

Я отщипываю кусок.

– Ян, арендуем у Козиной тебе Артемьева…

Морщусь:

– Поздно, все, включая Наташку и Лосева, видели Бергмана. Лучше уж соврать, что он заболел и не смог. Но вообще он угрожал Димке, что они увидятся на свадьбе. Так что, похоже, не собирается увиливать… Просто… Просто мне надо… Это пережить… И больше не вестись…

– Ян… – Алка притягивает меня к себе. – Шеф, погнали назад. Верни, где забрал.

Притихший таксист довозит нас обратно и получает в качестве чаевых остаток косички.

Забурившись обратно, мы распаковываем мою заначку белого полусухого и под Аллегрову костерим на все лады мужиков.

Ну и хрен с тобой, Бергман.

Вот знала, что мужик, капающий мылом на пол, это зло.

Вообще с ним разговаривать не буду…

– А давай позвоним его племяннице. Этой, как ее, Эле. Ты про нее говорила…

Ухандокавшей столько алкоголя мне, эта мысль внезапно кажется привлекательной. С Элей Бергман я говорить не зарекалась…

Мобильник не отвечает, и я натыкиваю домашний номер, который тоже есть на врученной мне на тыквенной вечеринке визитке.

Трубку поднимает Роза Моисеевна.

Глава 49. Оптика – наше все

Едва продрав глаза утром, я чувствую себя средней паршивости.

Средней привлекательности и средней живучести.

Не та я уже, что прежде. Ой не та…

Ну голова не трещит, и то хлеб.

Кажется, я по сравнению с девчонками еще вполне себе ничего. Дочь профессора-то ладно, у нее пары с обеда. В крайняк даст своим студентам внезапную самостоятельную. Это несправедливо, но жизнь неравна.

А вот Анька…

Смутно припоминаю, как за ней приехал ее новый бугай.

Он терпеливо топтался в прихожей, пока она, качаясь аки тонкая рябина, пыталась облачиться в верхнюю одежду, а мы с Медведевой с интересом следили за этим увлекательным процессом.

– О! Классная стадия, – комментирует Алка, уже томящаяся в куртке. – Сейчас в Аньке самка проснется…

И точно.

– Я САМА! – отмахивается Анька от помощи своего мужика, стремящегося стабилизировать ее в вертикальном положении хотя бы частично.

Надо отдать ему должное. Даже бровью не поведя, он якобы слушается, я сам осторожно придерживает Анькину куртку за шкирку так, чтобы надежда и оплот областной налоговой на клюнула носом в пол при попытке застегнуть молнию.

Н-да… Ей к восьми на работу, то есть она уже вовсю трудится, не то что я… Если я прямо сейчас не соскребу себя с кровати, то опоздаю в клинику.

Усилием воли превозмогаю нежелание выходить в этот бездушный мир, запускаю кофеварку и отправляюсь в душ.

У меня, конечно, не такая шикарная ванная как в доме Бергмана, но водные процедуры все равно навевают эротические воспоминания, приправленные горечью.

Вот что ему надо? Что за потребность в кобелизме?

Или это я не так хороша, чтобы Гере хватило меня одной?

Дура. Как есть дура.

Знаю же, что люди не меняются, тем более в таком возрасте.

И все эти слежки, звонки – дурь несусветная. Как в двадцать, ей-богу. Можно подумать, мозгов за десять лет у меня не прибавилось. Вот, что я вчера хотела от Эльки? Нарвалась на Розу Моисеевну…

Стыдно-то как, господи!

Это был звездец.

– Алло… – отвечает мне возрастной женский голос, и я теряюсь.

– А Элю можно услышать?

– Яночка, это ты? – опознают меня.

– Да…

На заднем фоне слышно: «Мама? С кем ты разговариваешь?»

И до меня доходит, что это Роза Моисеевна.

– Элечки нет, ее забрал этот мерзкий наглый Тихуил… – сокрушается она.

«Мама, зачем ты взяла трубку?»

Кажется, это Давид. Стало быть, Роза Моисеевна нагрянула с инспекцией к старшему сыну.

– Тогда я позвоню в другой раз, – мямлю я, догадываясь, что жаловаться на Бергмана его маме – это ну такое…

– Нет-нет, подожди! – останавливает Роза Моисеевна мой порыв положить трубку от греха подальше. – Я хотела уточнить, когда удобно будет пригласить вас всей семьей в гости? Надо познакомиться поближе, твою бабушку я знаю, а вот родителей почти нет. Я уверена, что они интеллигентные люди, но все же…

Я почти выпаливаю: «Никогда!», но даже пьяная соображаю, что не стоит этого делать, и вовремя себя останавливаю.

– Ну я не знаю, я у мамы спрошу… – юлю я.

– Обязательно мне скажи, или нет. Я лучше сама позвоню!

– Да не стоит беспокоиться, все равно в ближайшее время не получится…

– Яна! – строгий голос Розы Моисеевны заставляет меня струхнуть. – Ты же не пытаешь уклониться от серьезных отношений?

Девки, слышащие наш разговор благодаря громкой связи, набивают рот сыром, чтобы не заржать, потому что последние полгода я именно этим и занимаюсь. Я злостная уклонистка. После расставания с Лосевым я откровенно не готова ввязываться во что-то с намеком на серьезность.

Меня бы устроили абсолютно несерьезные отношения с Герой.

Наверное.

– Роза Моисеевна, мне кажется вы торопите события…

– Как это тороплю? – изумляется она. – Ты надругалась над моим сыном и должна взять на себя за это ответственность!

Медведева тихо сползает под стол.

– Что? – офигиваю я. – С чего вы взяли?

– С того, что Раечка видела, как вы приезжали к Герочке в субботу, а уехала ты на следующий день!

Какой кошмар!

– А, что, Раечка – соседка Германа? – зажимая переносицу, спрашиваю я.

– Нет, что ты! Она живет на другой улице!

– Так, может, она обозналась?

– Яна, мне точно нужно поговорить с твоими родителями! Ты ведешь себя легкомысленно! Что значит обозналась? В нашем возрасте мы уже давно полагаемся на бинокль!

Анька присоединяется к скулящей под столом Алке.

Наверняка, это сочувственные стоны доносятся до меня оттуда.

– Тогда уважаемой Раисе стоит достать свой бинокль опять! – не выдерживаю я упреков.

Подумать только! Надругалась над бедным Бергманом! Несколько раз! Или этого Раечка в бинокль уже не видела? Интересно, она под воротами караулила со своей оптикой? Или у нее там подзорная труба?

– Что ты имеешь в виду, Яна? – настораживается Роза Моисеевна. – Кстати, я думала, что вы сегодня встречаетесь?

«И откуда ты это узнала?» – снимает вопрос у меня с языка за кадром Давид.

– Дави, я же не глухая!

«У тебя очень чуткий, но очень избирательный слух, мама. Я тебя зову за стол уже десять минут!»

– Отстань, – отмахивается Роза Моисеевна. – Так о чем мы говорили, Яночка? Что за инсинуации?

– Ни о чем, а встреча наша просто перенеслась, – даю я задний ход. – Э… у него встреча с Марго…

– Постой-постой… Бинокль, Раечка, Марго, встреча… – бормочет Роза Моисеевна, сопоставляя факты. Все-таки она неплохо знает своего «поруганного» сына. – Мне плохо. Да не суй ты мне капли, Дави! Настойка моя где?

– Роза Моисеевна, да вы не волнуйтесь… – я понимаю, что разговор принимает самый неблагоприятный поворот.

– Нет, Яночка… Это ты не волнуйся! – выдыхает в трубку она. – Марго я беру на себя. Вот змея! А ты ни о чем Гере не говори, поступим умнее. У него слишком тонкая душевная организация, сам он не справится…

Да уж. Тонкая душевная организация Бергмана поражает.

Я малодушно радуюсь, что Роза Моисеевна явно испортит малину любовничкам, и что мое участие в этом останется за кадром.

Раз я без Германа, то и этой Марго пусть все обломится. Бесит она меня, хоть я ее ни разу и не видела, но того, что она молодая и красивая уже достаточно, чтобы ее возненавидеть. Еще и натуральная блондинка.

Сама я Бергману ничего не скажу, но как вызнать, что выкинет Роза Моисеевна? А она выкинет. Я в бабуське уверена.

Дрогнув, набираю Эльку, чтобы уговорить ее стать лазутчиком, но ее телефон по-прежнему недоступен.

Помру теперь от любопытства.

А еще надо как-то понять не рухнули ли мои планы на Бергмана в качестве спутника на свадьбу. С одной стороны, явиться без него – подставиться, с другой, я сейчас ему глаза готова выцарапать. Сексист хренов, мне и за ручку нельзя подержаться, а он вытворяет черт знает что!

От мыслей ему написать, чтобы уточнить, меня останавливает гордость.

И как показывает жизнь, ангел-хранитель.

Глава 50. Карты на стол

От Германа нет ни слуха, ни духа целые сутки.

Я извожу себя мыслями, что он на меня совсем забил, увлеченный новой бабой.

Нет, есть, конечно, шанс, что Роза Моисеевна поставила его в угол… но мизерный.

В общем, все мне видится в мрачных тонах.

Весь вторник я бросаюсь к телефону на каждый писк, в голове прокручиваю все, что я ему скажу. Как буду язвительна и непреклонна, горда и сам дам ему от ворот поворот, пока Бергман не успел сказать мне, что нам больше не по пути.

Прям все время в боевой готовности нахожусь.

И нихрена!

Не звонит и не пишет!

В среду утром, увидев зеленую мордень в зеркале с кругами под глазами, взвинченная донельзя я принимаю решение вычеркнуть Бергмана из жизни.

Подумаешь, пропал после одной ночи?

Разве я не этого хотела?

Осталось всего ничего. Найти еще десяток таких мужиков и чередовать их, чтобы кукушкой не поехать в тоске по Герману Александровичу. Вот прям с понедельника и займусь. Отмучаюсь на чертовой свадьбе проклятого Лосева и гадской Наташки и пойду вразнос.

Но сволочной Бергман смешивает мне все карты.

Закончив смену и сменив униформу на обычную одежду, я выхожу из кабинета, рассчитывая выпить чашечку чая и не торопясь собраться домой, и натыкаюсь взглядом на мощную фигуру в распахнутом пальто, сидящую в кресле для посетителей с самой суровой миной на свете.

Гера так суров, что в первую секунду у меня возникает ощущение, будто это я перед ним в чем-то виновата. А потом я вспоминаю, что Герман не в курсе моей слежки и того, что я знаю про блондинку. И наверняка он тут сидит и негодует, как это я, проштрафившаяся и застуканная с Лосевым, не названивала ему и слезно не просила прощения за свое недостойное поведение.

Козел.

С непроницаемым лицом отворачиваюсь и отдаю карточку последнего клиента Тане.

– Здравствуй, Левина, – в голосе слышна откровенная угроза, и это меня бесит еще больше.

– Здравствуй, Бергман, – холодно отвечаю я.

Гера вырастает из кресла, открывает шкаф и выуживает оттуда мое пальто. У меня дежавю.

– Зачем тебе мое пальто?

– Поедем, прокатимся.

– Я еще не закончила.

– Не ври, Танюша мне уже сказала, что вы через пять минут закрываетесь, – не слушая моих возражений, Герман наматывает на меня шарф. – Она сейчас принесет твою сумку, и ты без возражений, а главное, молча, пойдешь со мной.

– Но…

– Молча, Яна. Тогда есть шанс, что будут выжившие среди тебя, – цедит Бергман.

Он прям очень зол.

Поджав губы, просовываю руки в подставленное пальто. Гера его на мне застегивает, поправляет шарф, будто желает меня им удушить, и берет за шкирку.

– Перчатки, Левина!

Скорчив рожу, я достаю из кармана и демонстративно натягиваю.

Дрожащая Танечка протягивает мне сумку.

В общем-то я где-то ее понимаю. У меня иммунитет к злому Бергману, но сегодня он свиреп. Вот-вот начнет рычать.

Меня, как нашкодившую, выводят из клиники, крепко держа за шарф. На улице все так же скользко, и я пару раз поскальзываюсь, но Гера тащит меня к машине неумолимо.

Привет, ласточка… Что-то ты мне напоминаешь сегодня катафалк.

Но я ни в чем оправдываться не буду.

Не звонила, потому что не хотела!

Бергман трамбует меня на переднее сидение и захлопывает дверь с таким грохотом, что я чуть в штанишки не наложила.

Сев на водительское место, Герман с минуту крепко сжимает руль, не заводя машину. Не иначе, представляет на месте баранки мое горло.

Выехав на шоссе, он поворачивает в неожиданную сторону, и я, принявшая решение гордо молчать, что бы ни случилось, не выдерживаю:

– Куда мы едем?

Злобный взгляд – все, что мне достается.

Ну не закапывать же он меня везет?

Не дождавшись ответа, я отворачиваюсь от его профиля и пялюсь в окно, пытаясь угадать, что мне уготовила судьба.

Минут через пятнадцать мы паркуемся напротив самого крупного из магазинов «Бергман». Что-то мне подсказывается, что мы здесь не кольца мерить.

Гера вытаскивает меня из салона и конвоирует внутрь. Гонит меня через весь зал, сердито сопя сзади, и заводит за дверь с надписью: «Служебное помещение».

Мне становится не по себе.

Что мы тут забыли? Тянет сдать назад, но Герман перехватывает мою руку и тащит вверх по лестнице. Три пролета спустя, я оказываюсь в роскошной приемной. На первый взгляд пустой.

Мы вваливаемся в кабинет с красивой табличкой «Бергман» на двери, и Гера плюхает меня на кожаный диван.

– Что все это значит?

– Знаешь, Левина… Я вчера охренел, когда ко мне заявилась Марго и сообщила, что между нами ничего быть не может.

У меня каменеет лицо.

Он, что, притащил меня себя, чтобы пожаловаться, что его бросила баба?

Он в своем уме?

– Мы уже пятнадцать лет работаем вместе, душа в душу, а теперь мой ассистент боится поднять на меня глаза. «Герман, мне льстят ваши чувства, но я не могу на них ответить. Я замужем. Роза Моисеевна мне очень близка, я бы не хотела, чтобы из-за недопониманий мне отказали от дома».

Он явно цитирует Марго.

Мне-то какое дело? Я складываю руки на груди.

– Из матери я ничего не вытряс, кроме того, что «Яночка нам подходит больше, и Раечка все видела. А девочка страдает». Я вторые сутки в дурдоме!

Он нажимает на кнопку селектора.

– Марго, ты меня дождалась? Зайди, пожалуйста, ко мне! – рявкает Гера.

Я вся подбираюсь. Сейчас я увижу соперницу.

Дверь открывается, и заходит очень красивая женщина, блондинка лет пятидесяти-шестидесяти, сколько конкретно не понять, налицо мощь косметологических достижений.

– Герман, – устало начинает она мелодичным голосом, явно не заметив моего присутствия. – Ну зачем вы так? Это пошлость – задерживать личного помощника, чтобы… У меня внуки, Герман, муж.

– За последние два дня офис оброс фотографиями ваших внуков! Я решил устроить очную ставку. Для чистоты эксперимента надо было и маму позвать, но она смылась к Раечке. Итак, знакомьтесь. Маргарита Лойе, мой личный ассистент и друг семьи, и Яна Левина, темная лошадка и восходящая звезда романсов, моя девушка и по совместительству стоматолог. Скажите мне обе, что происходит?

Мы с Марго пялимся друг на друга с непередаваемым выражением лица.

У Марго преобладает смущение, у меня в круглых глазах, скорее всего, плещется море недоумения.

Если это Марго, то кто та, вторая?

Глава 51. На чистую воду выводят не того

У Бергмана нюх как у собаки.

Вычислил, откуда ноги растут, из невнятных слов Розы Моисеевны.

Комиссар Мегре, блин.

Перед Марго, конечно, неудобно. Особенно от того, как она, краснея, лепечет извинения:

– Простите… я не так поняла… Какой стыд! Роза ввела меня в заблуждение… Господи, не подумайте обо мне плохо… – она явно не в своей тарелке.

– Марго, – прекращает неловкий словесный поток Гера. –Я надеюсь, наше с вами недопонимание исчерпано?

– Да, Герман, разумеется! Ещё раз простите! И вы… э… Яна тоже…

– Тогда можете идти. К мужу и внукам. Я сам закрою приёмную. У меня есть ещё одно важное дело. Рассчитываю, что больше мы к этому не будем возвращаться.

– Да, да. Спасибо. Извините, до завтра.

Марго исчезает из кабинета, оставляя после себя шлейф «Шанель», и я оказываюсь наедине с хитро прищурившимся Бергманом.

– Ну что, Левина, тебе стыдно?

– За что? – блею я не очень убедительно, мечтая провалиться сквозь землю.

– Вижу, что стыдно. Ты красная как рак, – ковыряет мое самолюбие Гера.

– Мне просто жарко в пальто, и все! – не спешу я ничего признавать.

Этому дай палец, всю руку оттяпает.

– Врушка. Со спектаклем про многоразовую девственность ты и то была правдоподобнее.

– Думай, что хочешь, – отвожу я глаза, потому что и вправду стыдно.

– А знаешь, что я думаю? – Герман пристраивает свой зад на углу стола и складывает руки на груди. Мой же зад чувствует, что ничего хорошего я не услышу.

– Откуда бы… – бормочу я.

– Я думаю, что кто-то маленькая, ревнивая паникёрша, – припечатывает он.

– Ничего подобного! – горя возмущением, пытаюсь вскочить со своего места, но на мягком кожаном диване в пальто, то это не так просто, и я заваливаюсь обратно.

– Ну-ну. Скажи, Левина, ты в меня втрескалась?

– Да с чего ты взял? – воплю я, пойманная на горячем.

– С того, что ты первая на моей памяти увидела соперницу в Марго. Я был бы польщён, если бы ты не обеспечила мне головную боль на целых полтора дня и не сорвала рабочий процесс.

– Ничего подобного! – наконец выравниваюсь я на этом чертовом диване.

– Втрескалась, – веселится Гера. – А врать нехорошо, но мы ещё с тобой выучим этот урок.

Голос Бергмана на этом обещании становится чуть ниже, и у меня подскакивает пульс. Я как-то сразу очень жалею, что к урокам сегодня все ещё не пригодна.

Может быть, завтра вечером…

Тьфу! О чем я думаю?

Поздно Бергман просек моё изменившееся настроение. Искорки в его глаза говорят мне, что за его головную боль я буду расплачиваться по ростовщическим расценкам.

А вот хрен ему!

А то стоит тут король! С мордой, по которой видно, что он уверен, что ему перепадет сладенькое.

Или нет. Себя-то наказывать за что? В конце концов, мне приписывают ужасные вещи, что я надругалась над Бергманом, а я не заслужила!

Надо заслужить.

Но так просто я не дамся!

– Левина, у тебя на лице написано, что ты что-то замышляешь, – вкрадчиво произносит Гера. – Оставь надежду, Яночка. Напоминаю, что уже завтра мы с тобой отправляемся на эту чертову свадьбу. И ты останешься со мной наедине. Ехать несколько часов, и в гостинице я забронировал один номер на двоих.

У меня потеют ладошки от открывающихся перспектив.

– Ничего я не замышляю! – говорю я тоном, «назло бабушке нажруся соли и голодной спать лягу».

– Выпороть бы тебя, – задумчиво, но беззлобно мечтает Бергман.

– Только попробуй!

– Не стоит брать меня на слабо, Ян, – с улыбкой предупреждает он, и я затыкаюсь.

Этот может. С другой стороны… А вдруг мне понравится?

Нет, посмотри на себя, Левина! Озабоченная мартышка просто!

– Во сколько встречаемся? – съезжаю я с опасной темы.

– Я за тобой заеду. Около шести. У тебя же завтра первая смена?

– Откуда ты знаешь?

– Танечка поделилась. Поехали, Отелло в юбке, – Бергман отлепляется от стола, подходит ко мне и протягивает руку.

Ну задушить Геру я не прочь. Что есть, то есть.

Хватаюсь за теплую ладонь и поднимаюсь, оказываясь плотно прижатой к мужскому телу. Герман наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Втрескалась. Мне нравится, – пытаюсь отпихнуть наглеца, топчущегося по моему самолюбию, но Бергман смеется: – Как сопишь, тоже ничего.

Дурак!

Больше он меня не подкалывает, но всю дорогу домой, я злюсь.

Даже если и так. Ну втрескалась. Но это ничего не значит. Мог бы и промолчать!

А когда мы припарковываемся у моего дома, и Гера медленно отстегивает меня, наклоняясь так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах, я против воли жду поцелуя.

Но обламываюсь.

Это, что, месть?

Как мелочно! Гаденыш!

Выйдя, хлопаю дверцей машины так, чтобы было понятно, как я всем недовольна, но, похоже, Бергмана это только веселит.

– Куда тебя несет? – зло спрашиваю я, когда Гера тоже покидает салон и, подняв воротник, подходит ко мне.

– Проверю, нет ли там на площадке ничего лишнего.

Это он про Лосева?

А еще меня ревнивой обозвал. Сам-то?

Фыркнув, иду впереди, все равно рассчитывая, что Бергман полезет целоваться, а я не дамся.

Однако даже поднявшись со мной на этаж, Гера никаких поползновений в мою сторону не делает. Засунув руки в карманы пальто, ждет, когда я отопру, и внутрь не стремится.

Второй облом выводит меня из себя.

Ну не козел ли!

Захлопываю за собой дверь, и слышу, как он хохочет на лестничной клетке.

Я его убью!