Текст книги "Любовь под бой курантов (СИ)"

Автор книги: Елена Полярная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 35. Провокация

К моему глубочайшему сожалению, к утру лёгкая тахикардия при мыслях о Бергмане не испаряется вместе с пивными парами.

Поэтому я злая на себя, на весь свет и больше всего на Геру, что не очень логично, но где логика и где влюблённая женщина?

Я же взрослая, умная, самодостаточная!

Как это могло произойти со мной? Взять и наступить на грабли, на которые до меня наступали сотни раз!

При воспоминании о синей деве в дверях Бергмана и куче телефонных номеров в вазочке, меня корёжит, как беса перед крестом.

Он старше меня, имеет мерзкий характер, ядовитый язык и порочные наклонности.

Мстительный, самовлюблённый, и его мама – Роза Моисеевна.

Полный набор отвратительных качеств.

И что?

Посмотрите на Яну Левину. Она почти готова возглавить клин летящих по осени к Бергману баб!

Разумеется, во всем виноват именно Герман.

А нечего было подсовывать мне контракт, ставить на место Лосева, выбирать подарки Артемьеву и руки распускать. И не только руки.

Мерзавец и подлец.

Уверена, если бы Бергман тогда меня не продинамил, я бы разочаровалась в нём в ту же ночь. Сто пудов, он не только капает мылом на кафель, но ещё и крошит в постели, и занимается сексом в скучной миссионерской позе.

Блин, нельзя думать о Бергмане и сексе в одном предложении.

Организм, бомбардируемый гормонами, намекает, что неплохо бы убедиться в окончательной скучности Геры опытным путём. Для верности раза три, потому что ухваченный мной на Ленинской оргазм предрекает мне некие приятные перспективы.

Ну точно. Это вовсе не чувства, это банальная похоть. Янка, у тебя недотрах, который постоянно усугубляется Бергмановскими поползновениями.

Снимем симптомы, и все пройдёт.

Дело совсем не в его глазах, губах, голосе и широких плечах. И точно не в чувстве юмора. И мне совершенно не интересно, сколько он знает историй про кровавые бриллианты, какой джаз он любит слушать на виниле по вечерам, и как он играет на скрипке.

Решено.

Чтобы не нажить тяжелых осложнений от легкой инфекции, ни за что не давать Бергману. Будем вышибать клин клином. Сейчас распутаюсь с субботней встречей и найду себе самца.

Я накручиваю себя все сильнее, потому что если перестану злиться, то заскулю.

Хреновое это дело – влюбиться в тридцатник.

Это в двадцать ты пленяешься его накаченным торсом, модными джинсами и способностью кому-нибудь втащить, а как только объект страсти делает что-то не так, розовые очки спадают, и ты устремляешься к другому.

В тридцать влюбиться – это жопа.

К такому скорбному выводу я прихожу, пока натягиваю чулки и рисую лицо.

Приехавший за мной Герман прищуривается, подавая мне пальто:

– Решила идти ва-банк?

– О чем ты? – сварливо переспрашиваю я, придирчиво разглядывая себя в зеркало.

Несмотря на все решения в отношении Бергмана, я сегодня выгляжу на все сто. Мне жизненно необходимо, чтобы он видел, насколько я шикарна, и капал слюной.

Оттого что я не вижу в его глазах должного восторга, я раздражаюсь окончательно.

– Юбки длиннее не нашлось? – строго спрашивает Бергман. – Я видел, у тебя есть.

– Ну с твоей же стороны мне ничего не угрожает, – огрызаюсь я.

Герману это заявление не нравится, вижу по заигравшим желвакам.

А я сама не могу понять, зачем его провоцирую.

Я ведь изначально потащила Бергмана на этот отчетный концерт, чтобы мне было там не так тошно одной, и в большей степени в запале торга, пока мы делили, кто на какие сборища должен сопровождать.

А теперь я сижу рядом с ним и не могу расслабиться.

Напряжение такое сильное, что у меня сдают нервы. ПМС у меня скоро, что ли.

Думаю одно, говорю другое, делаю третье.

Еще вчера такого не было.

Внутри словно ощетинившийся колючками еж ворочается.

Когда, вручив цветы племяннице, мы выходим из зала, я ловлю взгляд Бергмана на одну из студенток консерватории, мерзкая тварь-ревность поднимает голову. Не было в его взгляде ничего особенного, но я, зная о тяге Геры к молоденьким, не выдерживаю и выплескиваю на него:

– Как удачно, что пришлось со мной прийти, да? Найдешь себе еще одну грелку.

– А ты рассчитывала сама разжиться мальчиком, – поднимает Бергман бровь. – Это для этих вьюношей ты выставила напоказ ноги до того места, где они теряют свое благородное название? Так ты не там ищешь, тебе надо в другое место.

– Почему это? Я просекла, что ты неопытных выбираешь, чтобы не облажаться!

Сузившиеся глаза Геры говорят мне о том, что я хожу по краю.

– А мы сейчас на самой неопытной проверим, облажаюсь я или нет, – рявкает он и заталкивает меня за портьеру в холле.

С меня разом слетает вся агрессия, потому что в этот момент становится понятно, кто тут хищник, а кто так… погулять вышел.

Кажется, я нарвалась.

– Прекрати, – пищу я, когда Герман резко развернув меня спиной к себе, зажимает меня между стеной и своим телом. В ягодицы мне упирается внушительная выпуклость.

Я пытаюсь, не создавая шума, вырваться из хватки, но только помогаю Бергману в его домогательствах. Его руки просто везде, а стояк похабно потирается о попку.

– Я закричу! – угрожаю я.

Нихрена я не закричу, и Бергман это понимает.

– Яна, – вкрадчивый низкий голос возле самого уха пробирает меня до донышка. – Ты уверена, что поступаешь разумно?

Господи, какой там уверена?

Я на пороге непоправимой ошибки!

И чем крепче прижимает меня к себе Герман, тем быстрее тает моя решимость не сдаваться этому похотливому самцу.

– Я всегда поступаю разумно. Мы заключили сделку. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. И никаких глупостей!

Твердые сухие губы скользят от виска к моей брови, но это полбеды!

Бергман без всякого стеснения наглаживает мою задницу!

Этот беспринципный мерзавец так вкусно пахнет: сигаретами, сексом и кофе, поданным в постель после безудержного разврата, что у меня тяжелеет внизу живота.

Черт! Я из-за него на сухом пайке уже месяц!

И две недели из этого самого нервного в моей жизни месяца организм настойчиво требует разрядки, потому что кто-то позволяет себе испытывать мою выдержку при каждом удобном случае. И неудобном тоже.

Например, как сейчас.

Если хоть кто-то решит заглянуть за подозрительно шуршащую портьеру… Я убью Бергмана! Я, конечно, сегодня перегнула палку, но Герман обнаглел в конец. Мы же, етить твою налево, в консерватории!

– Яна-Яна… Неужели ты думала, что я ни о чем не узнаю?

– Я не понимаю, о чем ты, – делано удивляюсь я, изо всех сил стараясь скрыть реакцию тела на жадные руки, пробирающиеся под одежду. – Бергман, перестань меня лапать! Уговор есть уговор! Я свою часть выполняю! Не стоит подкатывать ко мне яйца, если не хочешь по ним получить!

– Я рассчитываю получить кое-что другое…

Твою мать! Что он творит?

А стервец вклинивается коленом между моих бедер, и я отчетливо чувствую все его желания. И они, черт подери, находят во мне живейший отклик!

Еще немного, и трусики станут мокрыми. Потому что именно так я хочу Бергмана в себе сильнее всего – сзади.

Закончим с ним, и надо срочно найти мужика.

– Ты разрываешь сделку? – напряженно уточняю я.

– И не надейся, – смешок мерзавца, уже безнаказанно добравшегося до моей груди, бесит несказанно. – Предлагаю расширить границы.

– И не надейся, – зеркалю я его фразу и закусываю губу, чтобы не застонать, потому что горячие пальцы забрались под тонкое кружево и сжимают напрягшуюся горошину. Зачем господь дал мне такую чувствительную грудь?

– Яна, я окажусь в тебе раньше, чем ты думаешь, – он прикусывает мочку моего уха, и я стискиваю зубы. Непристойные картины с участием Германа проносятся у меня перед глазами. Непристойные – слабо сказаны, уже пошли титры к порно.

Какого хрена я вообще подписалась на эту сделку? Вот не жилось мне спокойно!

– Бергман, мы уже это проходили. И твои предложения были отклонены, более того ты сам одумался.

– Левина, я просто дал тебе время обдумать все как следует, а перед этим презентовал услуги, доступные по договору. Ты должна была понять, что в данном случае взаимозачет предпочтительнее для обеих сторон.

– Я все обдумала, и меня устраивает все так, как есть, – голос мой звучит вовсе не так уверенно, как мне бы того хотелось, но его губы прижимаются к шее, а руки, оставив налившуюся грудь в покое, задирают юбку.

Бергман смело проводит ребром ладони между ног, вырывая у меня судорожный вздох.

Я кусаю губы, чтобы не стонать в голос. Я даже воспротивиться не могу, потому что это привлечет внимание к нашей чертовой портьере.

– Сейчас будет эксклюзивная демонстрация специального предложения, – обещает он, забираясь в трусики.

Глава 36. Вопиющая халатность

Какая нахрен демонстрация?

Блин, а как же мои волевые решения не давать Бергману?

Походу, меня никто не спросит и возьмет все без спроса!

Я волнуюсь не на шутку.

– Левина, ты думала, я не смогу тебя раскусить? – почти мурлыкает Гера, и таки кусает меня за шею. – Духи, чулочки…

Я обмираю.

– Это не то, что ты думаешь… – в лучших традициях дебильных ситуаций лепечу я.

– Ну, конечно, – тянет Бергман. – Я полистал фотки в твоем профиле в мессенджере после тыквенных посиделок. Яна, я все понял.

Судорожно перебираю в памяти, что там за фотографии такие. Как там по ним можно понять, что я не девственница? Банан не заглатываю на них, везде в одиночестве…

– Я даже оценил твою находчивость, – мерзавец находит в моих трусиках нечто очень ценное. – Понимаю, меня мать тоже достала с матримониальными планами. Можешь, больше не уродоваться. А причину твоей стеснительности я готов устранить…

Хлопаю глазами.

То есть вскрылось не все? Он решил, что я хотела запороть знакомство, потому что не уверена в себе? Бергман такой Бергман.

– Н-не н-надо ничего устранять… Ах… Тем более сейчас! – протестую я.

– Сейчас не буду, но надо же до тебя донести, что ты напрасно рыпаешься, Левина. Я принял решение, и тебе некуда деваться.

Решение он принял!

Я, может, тоже приняла! О нет-нет-нет… Только не… Ах, ты…

– Так что очень скоро мы с тобой закончим то, что начинали несколько раз. Мне не нравится, что заканчивала ты без меня… – горячо шепчет он мне на ухо.

Пульс шкалит. Нельзя! Мне нельзя с Бергманом! Если все кончат и кончат хорошо, то мне будет плохо!

А у меня уже ноги не держат, и, если этот подлец меня сейчас разогреет, я могу дрогнуть. Это я понимаю. Я же баба и вполне способна на бабскую дурость. Об этом говорит уже то, что я с Бергманом вообще связалась.

Последний шатающийся бастион спасает неожиданная подмога в виде звонка, поступившего на мобильник Геры.

Он, может, и рад бы его проигнорировать, но звенящая портьера – это палево, и ему приходится отвлечься. Когда он убирает лапы от горячего местечка, я тут же разворачиваюсь к нему лицом, а Герман, бросив взгляд на экран, принимает решение ответить.

Пока он разговаривает, я судорожно привожу одежду в порядок.

И грею уши.

– Да? … Привет! … Конечно, Марго, завтра буду. Жди…

Как мне плющит от услышанного… У меня точно скоро женские дни, именно в этот период я становлюсь злющая как осенняя оса.

Марго! Опять эта Марго!

Завтра!

– А ты помнишь, что завтра ты идешь со мной на мамин день рождения? – ядовито уточняю я.

Бергман переводит на меня задумчивый взгляд:

– Да, конечно, помню. Во сколько за тобой заехать?

– В пять, – напоминаю я. – Успеешь на всех фронтах?

– Да, – все еще погруженный в свои мысли, – отзывается Бергман.

Посмотрите на него! Размечтался!

Психанув, я отпихиваю Геру и выскальзываю из-за портьеры. Несусь к гардеробной, будто за мной черти с вилами гонятся, из ноздрей только что пар не валит.

А Герман как будто не замечает, что я в бешенстве.

Ну или он уже привык, что в бешенстве я постоянно. Но кто в этом виноват?

Кобель!

Бергман на автомате помогает сопящей мне надеть пальто, провожает к машине и везет домой.

Уже выходя из автомобиля у родного подъезда, я еще раз делаю насечку в его памяти:

– Завтра в пять. День рождения мамы, – и капая ядом, добавляю. – Не забудь, что я тоже жду.

– Левина, – словно очнувшись, укоризненно отзывается он. – Я буду как штык.

Но на следующий день в пять Бергмана нет.

Первые десять минут я не беспокоюсь, потому что мы же не на премьеру опаздываем, а к маме. Все равно, пока гости соберутся, пока обкурят весь балкон, пока вскроются все компотные банки…

В пять пятнадцать я не выдерживаю и звоню Герману. Телефон выключен.

Я начинаю закипать.

Ни в пять двадцать, ни в пять двадцать пять ситуация не меняется.

Озверевшая я вызываю такси.

В половине шестого, садясь в такси, я предпринимаю последнюю попытку дозвониться до Бергмана, и, о чудо, он отвечает.

– Ты где? – склочно спрашиваю я. – Мы уже опаздываем. Я в такси. Тебе адрес сбросить?

– Левина, понимаешь… Я замотался…

– Понимаю, Бергман. Я все прекрасно понимаю, – цежу я. – Штык-нож, наверно, заржавел.

– Ян, я, походу, не успеваю, – убивает меня эта зараза, а на заднем фоне я слышу звон посуды и музыку.

– Да что ты говоришь? – шиплю я. – Ну ты и козел!

Я смачно хлопаю дверцей такси, и водитель оборачивается ко мне, чтобы высказаться, но наталкивается на мой свирепый взгляд.

– Полегче, – злится Бергман на том конце провода. – Что там такого важного в этой встрече, что без меня не обойтись? Некому курицу доесть?

– Абсолютно ничего. Там только будет моя троюродная сестра беременная от Лосева и сам Лосев, написывающий мне каждую ночь. И некому будет меня удержать от разрушения будущей семьи «поэта».

Я отключаюсь и злобно зыркаю на таксиста:

– Претензии?

– Переживу, – отворачиваясь бурчит он.

У меня внутри все клокочет.

Что там может быть такого важного?

Я тебе такие вопросы не задавала, когда ты тащил меня на хоккей!

Приезжаю я взвинченная и минут десять на морозце остываю, потому что есть у меня ощущение, что, как только Наташка что-то ляпнет, а она ляпнет, я сорвусь.

Ну и точно. Стоит мне позвонить в дверь, как мне мгновенно открывают.

Разумеется, Наташа.

Сто пудов углядела меня в свете подъездного фонаря и караулила, прислушиваясь к лифту.

– Я-а-а-на, – гундосит она, выставляя мне под нос еще не максимальный, но уже вполне себе живот, на который складывает руку с колечком. – Ты чего так долго стояла на улице? Твой парень не пришел, да?

Глава 37. Гром

Вызвериться мне не даёт появившаяся в прихожей тётя, Наташина мама:

– Давай, давай, разувайся быстрее, только тебя и ждали, – поторапливает она меня.

Ага. Быстрее. Наташа, как спецом, везде свой живот выпячивает: ни к вешалке подойти, ни к зеркалу. Видишь же, что тесно. Ну, отчаль ты от причала, все равно помощи от тебя никакой.

– Ну, Ян, не расстраивайся, – мерзко тянет она. – У тебя тоже однажды будет ребёночек … если повезёт.

Господи, дай мне сил!

Чихать я хотела на твою беременность. Только не разговаривай со мной, Христа ради!

– Наташ, посторонись, – не выдерживаю я ещё через пару минут бесплодных попыток добыть тапки или пристроить подарок, чтобы не оттягивал руки.

– Все-таки тебе больно, – с надеждой произносит это дурища.

– Нет, блядь! – взрываюсь я, благо тетя уже ушла помогать на кухню. – У меня пакет тяжеленный. Не сдвигаешь жопу, тогда держи его сама!

– Нельзя быть такой грубой, – выпячивает она губу.

И не двигается с места.

А в глазах предвкушение.

Бля, сколько её помню, она всегда такая была.

Ей нужна сраная драма, причём такая, как в сериале на канале «Россия». Всю дорогу выискивает, как бы эту драму в свою скучную жизнь привнести. Жизнь-то эту надо раскрашивать. Другие же способы её почему-то не интересуют.

У неё и подруга осталась всего одна. Ну как подруга… Они с ней три года тягали одного парня поочерёдно в свою постель. Чего было… Вырванные волосы, скандалы, гадалки, привороты… А потом помирились, когда он женился на бывшей однокласснице.

И вот сейчас у Наташки наконец триумф! Момент славы, можно сказать.

Это же идеально: она невинная разлучница, от большой любви дававшая по средам командированному парню сестры, залетевшая божественным чудом, не иначе, и теперь вынуждена терпеть придирки злобной брошенки.

Только драма эта интересует лишь её, а надо, чтобы включилось побольше народа. Желательно все.

Но она догадывается, что, если всплывут подробности истоков её счастливой любви, все будет выглядеть не так радужно, поэтому ссыт и пытается ковырять меня втихую, чтобы я, как единственная в курсе, проникалась и не забывала ни на минуту, кто тут есть кто. Наташа – победительница, а я – неудачница.

– Нат, – прищурившись недобро, предупреждаю я. – Будешь нарываться, я тоже молчать не стану.

Наташа собирает губы в куриную жопку, но по глазам вижу, что не удержится и будет ещё лезть.

Ну и точно.

Прижухшую поначалу, за столом её начинают раздирать, и мелкие подколки сыплются одна за другой. Тяжко Наташе. Мало того что она не пьёт, и общая тема беседы ей неинтересна, так она ещё и не жрёт, изображая токсикоз, бегает каждые десять минут к форточке.

Мужики, может, и верят, а женщины за столом косятся с удивлением, даже Наташина мама. Делаю вывод, что весь спектакль для меня.

До кучи Наташу с её пузом усадили на табуретку с торца стола. Ну, чтобы ей не приходилось каждый раз подниматься, когда мужчины выходят курить, ну и чтобы, опять же, со своим «токсикозом» могла рвануть к окну или в туалет. И, оказавшаяся на отшибе, лишённая внимания, она звереет.

Как ни маши рукой с кольцом в стиле «все булочки свежие», почему-то главная тема – мамин день рождения, а не она. Да ещё и Лосев оказывается за столом напротив меня и мешает мне наслаждаться маминой пюрешкой с солёными помидорками.

Стоит мне только начать высасывать солёную мякоть, как я давлюсь под взглядом Димы.

И добивает меня Лосев тем, что под столом пытается достать меня ногой.

Это что еще за Шерон Стоун в нем проснулась? Он серьёзно думает, что это секси?

Дима, Дима. Вот смотрю я на него: и ведь не дурак, не лентяй – нормальный парень. И экстерьер есть, и мозги, и должность, и зарабатывает неплохо, а вляпался в Наташку.

Но мне его не жалко, и дело не в предательстве. Я в целом считаю, что ответственность надо нести, и не только за ребёнка, а вообще за свои поступки. Не хер совать писюн в бабу, если боишься, что она от тебя залетит.

Разглядываю челку, падающую ему на брови, волевой подбородок, красивые губы, вспоминаю его шуточки. И вроде понимаю, что я в нём находила, а больше не торкает.

Под моим взглядом Димка мрачнеет, словно понимая, что крест я на нём поставила окончательный. Честно говоря, мне непонятно его удивление. Он меня знает хорошо и должен соображать, что крест этот поставлен сразу, как только Наташка прислала мне фото теста на беременность, сопровождаемый слезливым требованием отпустить отца ребенка к любимой.

Заметившая наши переглядывания Наташа бесится и теряет остатки сдержанности.

– Яна, а где же твой парень? Он придёт? Я от тёти Марины, – она кивает в сторону кухни, куда мама умчалась, чтобы достать торт, – слышала, вы прямо неразлучны. И хоккей, и выставки… И вот вчера даже потащился с тобой днём в консерваторию.

Перевожу тяжёлый взгляд на Наташу, но она не затыкается:

– Идеал, а не молодой человек. Как придуманный…

Мне хочется провалиться от испанского стыда за нее, одна радость, что за столом только мы втроем. Тетя и мама на кухне, отец и дядя курят на балконе. Если я сейчас поставлю ее на место, свидетелем будет только Лосев, а у него права голоса нет.

– Я его видел. Нормальный мужик, – махнув рюмку, горько говорит Дима.

– Мужик? – цепляется Наташа за формулировку. – Старый, что ли? Ян, ну не стоит так отчаиваться…

– Бергман-то? – криво усмехается Лосев.

Ого, бывший знает, кто такой Гера?

– Тот самый? – охреневает Наташа.

– Да, – поджимаю я губы, не понимая, играет ли мне на руку известность Германа.

Наташа смеривает меня недоверчивым взглядом.

– Он к тебе зубы пришёл лечить и из благодарности…

– Наташ, – одёргивает её Дима.

– Ну а что? Все знают, что он по молоденьким. Янка же не девочка уже, – не затыкается Наташка, гордящаяся, видимо, тем, что в свои двадцать четыре уже залетела от чужого мужика.

– Вот так я перевернула его мир, – огрызаюсь я.

Посмотрите на нее. Со мной только из благодарности можно, значит? Да у самой нос, как у бабы-Яги и щиколотки уродские, только дойки и есть.

Да, нет во мне ни милосердия, ни человеколюбия. Довела. Еще одно слово, и я тоже перестану стесняться испортить мамин праздник.

В тягостную атмосферу вклинивается голос папы, выглянувшего с балкона:

– Вы откроете дверь или нет? Наверное, Мирка пришла.

Точно, в пылу перепалки мы игнорируем звонок домофона.

Видимо, не придумав достойного ответа, пузатая кидается к двери. Мирка её младше и раньше ей в рот смотрела. Сейчас Наташке нужна подмога, и, скорее всего, она надеется перетянуть Миру на свою сторону.

Димка явно что-то хочет мне сказать, но не решается.

Еще бы. Все, что мог, он уже сказал.

– Ой, а вы к кому? – слышу, как блеет Наташка, после того как Мирка весело здоровается с ней.

Кто там еще?

– Я не к кому, а за кем, – раскатистый недовольный баритон Бергмана доносится до нас, и Димка мрачнеет ещё больше.

С мерзким скрипом отодвигаю стул и чешу в коридор.

Удерживая одной рукой огромный букет темно-красных роз, Герман помогает Мирке выпутаться из куртки.

– Слушайте, мамочка, вам явно стоять тяжело, – устало посылает он беременяшку века. – Идите, присядьте.

Бергман не церемонится, но Наташка словно приклеилась к косяку в прихожей. У неё в глазах, как в мультике, цены с долларовыми значками высвечиваются при взгляде на ботинки, пальто и часы Геры.

– Яна, собирайся, – сварливо начинает он, заметив мое появление, и я понимаю, что что-то не так.

Первоначальный склочный настрой испаряется, хотя это я сегодня оскорбленная сторона, но Бергмановский взгляд заставляет меня засомневаться и прямо-таки задуматься, не грешна ли я.

Чего он злой такой? Из-за того, что я его от бабы вытащила? Так я не настаивала. Из-за того, что козлом обозвала? Герман просто бы припечатал меня в своей манере. А тут прям гром и молнии под ледяной коркой сдержанности.

– Но ведь еще десерт, – лепечу я, испытывая серьезное желание сдать назад.

– Ты же не ешь торт, – сдает меня с потрохами мама, выглянувшая из кухни. – Здравствуйте, Герман.

Бергман вручает ей букет и какую-то маленькую коробочку.

– Марина Александровна, с днем рождения! А это – взятка за похищение дочери, – ослепительно улыбается он поплывшей имениннице.

– Но… – пытаюсь я выразить протест.

– Конечно, конечно, забирайте, – соглашается мама, пряча нос в одуряюще ароматной охапке. Мать-ехидна…

Она еще и подпихивает меня к Герману, который на меня смотрит совсем не так ласково, как на нее.

– Ты что творишь, Бергман? – шиплю я, когда он нахлобучивает на меня шапку, причем не мою.

– Левина, не зли меня, – рокочет он. – Быстро оделась! Назрел серьёзный разговор с тяжёлыми последствиями.