Текст книги "Шизофрения: клиника и механизмы шизофренического бреда"

Автор книги: Елена Каменева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Наряду с указанными бредовыми идеями отношения, особого значения, преследования, самообвинения, имеются также идеи воздействия с переживанием обнаженности собственного мозга (и субъективного мира), его доступности для других людей – чтение его мыслей и внедрение в него чужих.

Это наблюдение является весьма ценным для изучения бреда отношения и бреда значения. Возражением против объединения бреда значения с бредом отношения может служить указание на существование не эгоцентрических, т. е. не связанных с личностью больного бредовых идей и бредовых синдромов особого значения, например, бред конца мира (Ветцель).

Однако этот синдром представляет при шизофрении, видимо, большую редкость. Нам не пришлось иметь подобных наблюдений на протяжении многих лет. На основании наблюдения некоторых сходных картин можно предположить, что в основе его лежит онейроидное состояние, т. е. состояние своеобразно измененного сознания, обусловливающего особый фантастический космический характер переживаний, нередкий вообще в этом состоянии при шизофрении во время острых психотических вспышек. У некоторых больных имеют место картины, носящие переходный характер, в которых онейроидный компонент выражен нерезко и вся картина острого психоза богата параноидными переживаниями. Возможность появления бреда конца мира и сравнительная частота космического не эгоцентрического бреда вообще у эпилептиков в состоянии расстроенного сознания также указывает на особую основу и особый генез этих же бредовых переживаний при шизофрении.

Психопатологические особенности бреда отношения и бреда значения и их генез

При попытках изучения сущности и генеза бреда отношения многие авторы подчеркивали различные моменты в этом бреде и тех синдромах, в которые он включен. В старой психиатрической литературе, в которой бред отношения рассматривался в общем плане изучения паранои в качестве одного из ее проявлений, мы большей частью находим попытки выведения его, так же как и бреда преследования, из характера преморбидной личности и из аффективного состояния больных. Это неправильное акцентуирование роли аффективной сферы и конституции в учении о бреде отношения и преследования удержалось и в более поздней литературе, например, у Кречмера («Сензитивный бред отношения»).

Несмотря на то, что понимание сущности бреда отношения при шизофрении пошло не по правильному пути, все же некоторые авторы конца XIX и начала XX столетия клинико-эмпирически подметили и оттенили в этом синдроме его основные клинические черты – отнесение к себе и патологический эгоцентризм (С. С. Корсаков, Нейссер). Эти черты можно найти в различных стадиях его развития.

Пытаясь выделить тот основной стержень, который лежит в основе бреда отношения и бреда значения, при сопоставлении всех их клинических проявлений мы находим, что в клиническом плане наиболее существенным для него является формирование каких-то необычных взаимосвязей между больным и коллективом. Как будет видно из дальнейшего изложения, расстройство это еще больше, чем при бреде преследования, имеет отношение к нарушению второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой и отражает их диссоциацию. Больной постоянно чувствует себя поставленным в особое отношение к другим людям, всему коллективу – фиксирует на этом свое внимание, замечает к себе усиленное внимание, или, наоборот, пренебрежение, или даже деятельность, направленную против него. Различные психопатологические переживания, входящие в синдром бреда отношения, – на больного смотрят, о нем говорят (он в центре всеобщего внимания), или, наоборот, его избегают, игнорируют, ему делают намеки, прямые и замаскированные, словами, жестами, посредством предметов – являются выражением нарушения обычных нормальных взаимоотношений больного с человеческой средой, нарушением словесной сигнализации.

Уже при простом бреде отношения у больного имеет место неправильное восприятие обычных проявлений в коллективе: взглядов, смеха, разговоров и т. п. Улыбки, жесты, взгляды людей, не относящиеся к нему, случайно услышанные фразы больной относит к себе. Они как бы заменяют специфическую человеческую сигнализацию и влияют на поведение. При этом особое значение принимают слабые раздражители, а реальные факты и нормальная человеческая речь частично теряют свое значение. Это указывает на гипнотическое состояние в коре больших полушарий головного мозга (парадоксальная фаза).

При бреде значения нарушение деятельности второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой выступает еще более резко. В отличие от простого бреда отношения, при бреде особого значения больной не только относит к себе мимику, жесты и действия окружающих, но еще усматривает в них особый иносказательный смысл. Все или почти все, воспринятое больным в коллективе, является для него выражением иносказательного языка. Следовательно, здесь еще более четко извращаются взаимодействия между первой и второй сигнальными системами: текущие впечатления из окружающей жизни (первая сигнальная система) принимают характер особого языка. С другой стороны, отмечается и нарушение со стороны второй сигнальной системы – больные нередко жалуются, что не понимают обычной человеческой речи, что люди говорят с ними на особом языке знаков, намеков – «азбука Морзе», «азбука глухонемых», «шифр», «пантомима» и пр. Особенностью этого своеобразного иносказательного языка, завязывающегося в представлении больного между ним и людьми, является преобладание первой сигнальной системы над второй: это язык посредством воспринятых больным зрительно жестов, движений, действий и в меньшей степени слов; последние также принимают иной смысл по созвучию и другим признакам.

Можно выделить несколько разновидностей бреда значения. В первых двух разновидностях наряду с обычной речью больной воспринимает еще иносказательную речь; при этом в первой из них сигналами служат жесты и движения окружающих, во второй – действия. Примерами первой из этих двух разновидностей бреда значения могут быть следующие наблюдения. Больная С. полагает, что случайное прикосновение врача к ее носу означает, что врач ее водит за нос. Больной К. замечает, что окружающие больные часто прикладывают руку к голове. Это означает, что его считают психически больным.

Примерами другой разновидности бреда значения могут быть следующие наблюдения. Больной К., услышав игру на рояле, решил: это знак, что ему пора выписываться. Больной С. угощение его папиросами понял как намек, что он не смог бросить курить. Иллюстрацией могут являться также и ранее приведенные наблюдения.

Во всех этих и подобных им наблюдениях движения, жесты, действия окружающих людей, понимаемые иносказательно, являются для больных как бы новым языком, дублирующим нормальную речь и частично ее заменяющим. В словесном эксперименте у этих больных мы имеем различные нарушения словесных реакций, указывающие на нарушение деятельности второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой, что будет показано в соответствующей главе.

В третьей разновидности данного расстройства выступает извращенное понимание речи – словесной сигнализации. Любое услышанное слово может принимать для больного характер особого сигнала (намека), обращенного к нему, и соответствовать содержанию бредового синдрома. Например слово «Горький» (фамилия писателя) больной воспринимает как намек на свою горькую жизнь, слово «Борис» (имя) означает для больного, что он должен бороться (борись), слово «ванна» является намеком на конфликт из-за ванны и т. п.

В другой категории сама звуковая структура слова расчленяется больным на отдельные фрагменты, слоги, причем каждый из них приобретает для больного особое значение, чаще всего бредовое. Так, например, один больной слово «завтракал» воспринял как состоящее из двух слов: «завтра» и «кал». Больной Ор. фразу «я увидел человека» воспринял как «я увидел человека» и т. п. Во всех подобных случаях значение слова как общепринятого символа – сигнала сигналов, отображающих реальную действительность, нарушается. Оно приобретает новый смысл с ограниченным аффективно-эгоцентрическим (бредовым) содержанием. Этот симптом можно рассматривать, таким образом, как выражение нарушения второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой. Еще в большей степени это нарушение выступает в парафренических синдромах.

Особенностью нового инозначащего восприятия больным окружающего является нестойкость, непостоянство этого нового значения. Так, показывая больному повторно воспринятые в недалеком прошлом и истолкованные бредовым образом предметы, действия или цвета, мы не получаем идентичных ответов; больные могут сказать, что они уже ничего необычного не означают.

Таким образом, приобретаемый окружающими предметами и явлениями для больного новый, иной смысл не фиксируется навсегда. Это бредовое инозначащее восприятие появляется в определенные моменты, при определенных условиях, именно, чаще всего в присутствии людей, с которыми связываются ведущие бредовые переживания и которые как бы хотят дать понять больному что-то в иносказательной форме; это «что-то» является обычно подкреплением и конкретизацией ведущих бредовых переживаний. Большая часть примеров инозначащего восприятия и является выражением такого иносказательного языка между больным и окружающими людьми. Так, например, больная Н. во всех жестах, словах и действиях окружающих людей видела намеки, которые она называла «сигналами», «пантомимой» (врач потрепал ее по плечу – это значит: «надо выходить замуж»; няня вытирает стол – это значит: «снимитесь и уходите»; няни считают простыни – это значит: «муж», «замуж» и т. д.). Больная сообщает, что в отсутствии людей она не замечает никаких «знаков» или «сигналов» и воспринимает предметы обычно. «Когда нет людей, – говорит больная, – вещи немые, сигналов нет, но они появляются, когда входят люди». Если же эти инозначащие восприятия возникают в отсутствие людей, все равно люди мыслятся больным недавно бывшими, стоящими где-то за вещами и явлениями, подстроившими их соответствующим образом, чтобы дать что-то понять ему. Поэтому неудивительно, что в искусственной обстановке врачебного кабинета, при специально задаваемых вопросах о значении того или другого показываемого в данный момент предмета или действия последние не воспринимаются больным иносказательно.

Таким образом, бред особого значения является дальнейшим, более сложным проявлением того же расстройства, которое мы имеем при более простом симптоме бреда отношения, так как мы здесь имеем искаженное понимание всего, что служит общению и взаимоотношению людей, что является проявлением и продуктом человеческой деятельности; прежде всего устная и письменная речь и далее действия, вещи, могут восприниматься и пониматься в ином значении.

Уже при легких формах психотических состояний сначала изменяется отношение больного к другим людям, его личность выдвигается как бы на особое место в человеческом коллективе, далее нарушается правильное понимание всего того, что служит средствами общения и что исходит или может исходить из этого коллектива. Интересно отметить, что бред значения, т. е. восприятие окружающих предметов или явлений иносказательно, имеет место чаще всего при тех клинических картинах, при которых слуховые галлюцинации отсутствуют или слабо выражены. Эти два симптома, которые появляются при нарушениях главным образом второй сигнальной системы, в клинической картине как бы заменяют друг друга. Иногда больной может чувствовать себя объектом иного восприятия людей. Больная Н. утверждала, что все, что бы она ни делала, в глазах людей имеет другое значение: «Я дышу, читаю и это все означает по мнению людей другое, в это вкладывается иной смысл».

Иногда инозначащее понимание воспринятого может не быть отнесенным к себе. Сюда относятся те более редкие наблюдения, в которых устанавливается, что больные в речи, мимике и жестах окружающих их людей могут усматривать особое значение, не имеющее прямого отношения непосредственно к ним. Это может иметь место, например, у больных с парафреническим синдромом.

Для некоторых больных общественные явления больших масштабов, которые также тесно связаны с деятельностью людей, принимают другой смысл по сравнению с тем, который они имеют. Так, например, в первый год Отечественной войны у бредовых больных, почти, как правило, мы встречались с отрицанием войны; военные события: воздушные налеты, бомбардировки, разрушенные дома и т. п. представлялись этим больным маневрами, театральным представлением и другими явлениями, подстроенными людьми либо для неизвестных целей, либо чаще всего для того, чтобы ввести их в заблуждение. Сюда же относится и так называемая бредовая дезориентировка, при которой больные, находящиеся в больнице, утверждают, что кругом происходит инсценировка, комедия, что окружающие больные и персонал – замаскированные актеры, родные подменены и т. д.

Таким образом, все приведенные клинические наблюдения убеждают нас в том, что в симптомах бреда отношения и особого значения имеет место нарушение второй сигнальной системы в ее взаимодействии с первой – их диссоциация с патологическим преобладанием первой над второй: смысл черпается не из слов, а из жестов, показываний предметов, действий и пр. В возникновении вышеприведенных симптомов значительную роль играет гипнотическое состояние коры, охватывающее именно те функциональные системы, которые имеют отношение к рече-мыслительной деятельности как специфически человеческой функции (вторая сигнальная система): при этом в расстройство закономерно вовлекается и первая сигнальная система, неразрывно связанная со второй. Наличие фазовых состояний обусловливает то, что ранее безразличные для больного раздражители (слабые раздражители), например, случайно услышанные слова, на больного оказывают действие одинаковое с обращенной к нему речью (уравнительная фаза) или даже более сильное (парадоксальная фаза).

Законно поставить вопрос, откуда же происходит эта тенденция «отнесения к себе» всех происходящих явлений в окружающем – особенность, характеризующая бред отношения во всех его стадиях и могущая находить в дальнейшем свое выражение в бреде величия? Нет никаких сомнений, что в основе этой тенденции лежат своеобразные патофизиологические механизмы, хотя на современном этапе развития патофизиологии мы не можем еще сказать ничего достоверного о их сущности. В порядке гипотезы можно предположить, что собственная личность (собственное «я») больного, патологически измененная, принимает для него при шизофрении характер патодинамической структуры, которая вместе с тем является «очагом большой деятельности» (Павлов[24]24
  И. П. Павлов. Полное собрание сочинений. 1951 г., том 3, книга 1, стр. 198.


[Закрыть]), притягивающим к себе все, даже безразличные раздражения, падающие на кору больших полушарий.

Глава пятая
Бред воздействия

Бред воздействия является составной частью общего синдрома воздействия, который вследствие своей яркости и четкой отграниченности являлся предметом многочисленных исследований; он выступал в них под различными названиями: «синдром влияния» (Кронфельд), «синдром внешнего воздействия» (Клод), «чувство овладения» (Жанэ), «синдром психического автоматизма» (Клерамбо) и др. Впервые четкое описание его, как было указано в обзоре литературы, мы имеем у В. X. Кандинского.

Под бредом воздействия понимаются психопатологические явления, выражающиеся в следующих утверждениях больного: 1) мысли его не принадлежат ему, они внушены другими людьми; или его собственные мысли похищаются и узнаются другими людьми, («чувство внутренней раскрытости» Кандинского); 2) действия его исходят не от него, а от чужой воли, они тоже внушены ему; 3) тело его и процессы, происходящие в нем, являются объектом физического воздействия других. Отдельные больные говорят также о внушенных чувствах, образах, желаниях. Вообще все ощущения, переживания больного, физические и психические, могут казаться не своими, а чужими, являющимися результатом чужого насильственного психического или физического воздействия («отчуждение»).

Клинически различают бред психического и физического воздействия. Наиболее часто при бреде психического воздействия больные говорят, что находятся под гипнозом какого-нибудь лица или ряда лиц, которые подчиняют их волю своей, подчиняют их мысли или чувства, заставляют их делать или думать то, что хотят. При бреде физического воздействия больные чаще всего говорят о различных физических воздействиях на их тело (см. следующую главу). Часто оба вида бреда воздействия сочетаются в одной клинической картине, вследствие чего объединение их под одним общим названием вполне оправдано.

В настоящей главе мы будем говорить преимущественно о бреде психического воздействия. Последний в чистом виде по впечатлению автора встречается реже, чем бред физического воздействия. И та и другая разновидности бреда воздействия указывают на неблагоприятное течение шизофрении, иногда развивающейся в этих случаях на основе резидуальной органики (особенно бред физического воздействия) и плохо поддающейся лечению.

По сравнению с бредом преследования и отношения бред воздействия обладает одной своеобразной особенностью. Если в этих предшествующих формах бреда личность больного является объектом осуждения и гонения в пределах общечеловеческих взаимоотношений, то в бреде воздействия происходит необычное воздействие на тело больного (бред физического воздействия), или внедрение в самые интимные стороны его личности: чувства, мысли, волю – посторонней воли и мыслей. При этом сам больной часто уж не является только объектом различных действий, исходящих из человеческого коллектива, а невольно вовлекается самой интимной сущностью своей в эти действия: он принуждается мыслить, чувствовать, говорить, действовать под чужим влиянием. Эти особенности, характеризующие бред воздействия, заставляют с самого начала предполагать, что в основе его лежат более глубокие нарушения личности больного, чем в бреде преследования и отношения. В силу этого он наиболее патогномоничен для шизофрении.

Эти две стороны синдрома воздействия – воздействия извне и переживание изменения собственной личности – давали основание различным исследователям, после В. X. Кандинского, фиксировать внимание и переносить центр тяжести в объяснении сущности этого синдрома то на одной, то на другой из его особенностей. Одни авторы более подчеркивают момент воздействия, другие, к которым относится большая часть французских авторов, в своем учении о «психическом автоматизме» акцентуируют пассивность, безучастность личности больного к происходящим в нем психическим процессам – интеллектуальным, эмоциональным или волевым. Эта концепция психического автоматизма отличается, однако, неясностью и даже противоречивостью у различных авторов. Так, если одни пытаются психологически понимать его, сопоставляя переживание автоматизма при бреде воздействия с чувством «потери свободы» у психастеников (Селье, Жане), так как у них обычно отмечается слабость воли и потребность в чужом руководстве, – другие понимают его как органическое нарушение, имеющее патогистологическую и патофизиологическую основу. Так, для Клерамбо и Миньяра собственно бред воздействия является интерпретацией больным «автоматизма», который сам по себе обусловлен органически и физиологически.

Совершенно необоснованными являются попытки психологизирования синдрома воздействия, являющегося всегда выражением болезненного процесса. Представляя в своих рудиментарных стадиях некоторое сходство с невротической застенчивостью, он тем не менее клинически и патогенетически отличен от нее. Что касается теории психического автоматизма Клерамбо, то во-первых, патофизиологические и патогистологические рассуждения его о природе психического автоматизма являются чисто вербальными, не базирующимися на каких-либо объективных данных, во-вторых, эта теория не объясняет собственно происхождения бреда, сводя генез его ко вторичным интерпретациям больных. Кроме того, представления Клерамбо об анатомической (гистологической узко топической) основе синдрома не соответствует его клинической дифференцированности, иногда аффектогенной избирательности его появления и направления, придающей ему функциональный отпечаток. Можно думать, что в основе синдрома воздействия лежит тонкий дифузный процесс токсико-органического характера, вызывающий патодинамические изменения, обусловливающие нарушение глубоких основ личности. Эти патодинамические расстройства понятны с точки зрения учения И. П. Павлова, как нарушения правильного соотношения процессов возбуждения и торможения и формирования патологических условных связей. И. П. Павлов со всей определенностью указал на роль преобладания тормозного процесса с наличием ультрапарадоксальной фазы в генезе «чувства овладения» (относящегося к синдрому воздействия[25]25
  И. П. Павлов. Чувства овладения и ультрапарадоксальная фаза. Полное собрание сочинений, том. 3, книга 2, стр. 245. 1951


[Закрыть]).

Помимо явлений так называемого психического автоматизма, т. е. пассивности, безучастии больных по отношению к собственным психическим процессам, необходимо подчеркнуть еще одну особенность в клинике синдрома воздействия, на которую указал В. X. Кандинский[26]26
  В. X. Кандинский. О псевдогаллюцинациях. стр. 102. 1952 г.


[Закрыть]), именно момент «насильственности» – то, что психическое или физическое патологическое функционирование этих больных как бы навязано им извне, при этом навязано другими людьми.

Указание на это переживание «принуждения» или просто передачи больному чего-то извне другими людьми с характером насилия почти всегда содержится в высказываниях больных даже там, где весь синдром выражен еще не резко и где нет еще четко сформулированного бредового суждения.

Приводим наблюдения.

Больной С., 38 лет. Композитор. С 15 лет у больного отмечаются «невротические явления», выражающиеся в состояниях подавленности. Явно болен лет 8, четко оформились основные симптомы настоящего состояния; больного без причины в присутствии людей стало охватывать волнение, стал чувствовать какие-то токи, идущие к нему, казалось что на него смотрят, говорят о его недостатках, подкапываются под него, испытывал головные боли. Состояние периодически ухудшалось. В больнице, куда поступил в период ухудшения состояния жалуется на постоянное чувство «натянутости» в присутствии людей. При взглядах людей «парализуются руки и ноги» чувствует «одервенение», «скованность», «пропадает голос», «лицо становится напряженным», «прекращается дыхание». При взглядах на него людей больному кажется, что его «гипнотизируют», что «от людей исходят какие-то флюиды», «токи», «нити», испытывает страх, волнение, неловкость. Все эти явления отмечаются в большей степени в присутствии женщины или авторитетного лица. Все время кажется также, что на него смотрят, говорят о нем. Настроение часто бывает подавленным или апатичным. Жалуется также на головные боли, расстройства мышления.

Близкие к выше приведенным переживаниям отмечались и у больного Иб. 25 лет. Болен лет с 13–14. Постепенно стал малообщительным, подозрительным. Чувствует постоянную натянутость при людях. При взглядах людей «парализуются руки и ноги», чувствует «какое-то одервенение, пропадает голос». «Если подойдет человек весь меняюсь», говорит больной. При этом вместо улыбки появляется гримаса, лицо делается напряженным, перестает дышать. Не может разговаривать с людьми, чувствует скованность движений. Ощущает в себе наличие какой-то посторонней силы: «какой-то другой человек диктует, а я подчиняюсь, – это внушение». У больного отмечаются также идеи отношения: кажется, что о нем говорят, на него смотрят, иногда неясно слышит «голоса», «отрицательные эпитеты». Лечение не улучшило состояния больного.

Больной X. сообщает, что присутствие людей ему «безотчетно неприятно», при этом настораживается, становится тревожным, тоскливым; не может смотреть в лицо собеседника, уверен, что по глазам могут узнать его мысли, «обнаружить для себя что-то неприятное»; поэтому больной постоянно смотрит вниз. Больной Г. боится взглядов, так как посредством этих взглядов человек может что-то «отцедить» у него, «унести» что-то, принадлежащее ему.

Больной К. не может смотреть в глаза людям, так как ясно «вырисовываются зрачки», кажется, что его «гипнотизируют».

Во всех подобных наблюдениях бреда воздействия, начиная с его рудиментарных стадий, мы имеем формирование необычных взаимосвязей между больным и людьми. При этом патологические переживания и ощущения появляются обязательно в присутствии людей, часто в присутствии только определенных лиц, и исчезают при их отсутствии.

Близко к бреду воздействия стоит переживание «обнаженности», «открытости» своего субъективного мира для других людей, «чувство внутренней раскрытости», описанное В. X. Кандинским; при этом у больных часто «стирается грань между собой и другими людьми» (аналогичные переживания мы уже имели у больного Ор., приведенного в предыдущей главе).

Своеобразной разновидностью клинических проявлений бреда воздействия является переживание «отчуждения» собственных психических и физических процессов. У больных при этом часто возникают весьма сложные психопатологические картины.

Приведем наблюдение.

Больной Ф., 26 лет. Из анамнеза известно, что в детстве перенес небольшую травму головы с кратковременной потерей сознания. Окончил высшее учебное заведение (химический факультет) и уехал на работу в Ташкент, где заболел в 1944 году. Высказывал идеи преследования и воздействия: говорил, что им распоряжается какой-то человек, вел себя неправильно. Был привезен в Москву и помещен в психиатрическую клинику, где лечился инсулином. Было кратковременное улучшение. Был выписан, но вскоре поступил в больницу в связи с ухудшением состояния. В 3-й Московской психоневрологической больнице находился в 1946 году.

Со стороны соматической и неврологической сфер особых уклонений от нормы не отмечено.

Психический статус: в месте и времени ориентирован. Большую часть времени лежит в постели. Временами поведение правильное. В беседу вначале вступает охотно, но ответы часто неясны, непоследовательны. Говорит, что с ним творится что-то сверхъестественное: на него действуют какие-то две силы: «одна спасает, другая мучает». У него имеется двойник, кажется, что мучают кого-то другого. Больной уверяет, что не чувствует своего тела. Ночью к нему приходят какие-то два человека, покрывают его футляром, режут его, выкалывают глаза, но вместе с тем мучают не его, а другого человека, лежащего рядом; иногда кажется, что мучают какую-то девушку. Иногда больному кажется, что его тело попало в другое место, его режут и жгут а вместо него на кровати лежит искусственно сделанное чучело. Кто-то постоянно старается «подменить под него» и документы и тело. Кроме обычного, больной ощущает еще какой-то другой, невидимый мир, слышит «беззвучные голоса». В дальнейшем больной стал мало доступным. Проведенное лечение сульфозином особого эффекта не дало.

У больного, наряду с синдромом воздействия и отчуждением собственных ощущений, клиническая картина усложняется тем, что это отчуждение явилось основой для переживания двойника, который будто испытывает патологические ощущения вместо больного. Обращает на себя внимание также удвоение бредовых переживаний: два человека, две силы, два мира – симптом, который мы иногда встречаем в бредовых картинах.

Переживаниям воздействия у больных сопутствует иногда своеобразное аффективное состояние, иногда ощущения, носящие или явный или неясный характер (например, можно предполагать, что у больного С., описанного выше, подобные ощущения лежали в основе переживания токов и флюидов, о которых он говорил). Более четкие патологические ощущения мы находим у других больных, например у больного С., который сообщил, что находится длительное время под воздействием одной женщины, при этом чувствует, «как ее мысли проникают в его голову извне, сзади, через мозжечок».

У многих больных можно видеть совершенно ясно, что переживание воздействия возникает в состояниях, промежуточных между бодрствованием и сном. Жалобы, например, на воздействие гипнозом у них сочетаются с указанием на эпизодически наступающие состояния сонливости иногда с галлюцинациями или другими психопатологическими явлениями.

Приведем примеры собственных наблюдений.

Больной Т., 29 лет. В 3-й Московской психоневрологической больнице находился в 1949 году с диагнозом шизофрения. Рос и развивался нормально. В детстве перенес корь, скарлатину, дифтерит. Часто болел гриппом; три года тому назад заболел малярией, которая повторилась и в дальнейшем. Психическое заболевание началось после перенесенной малярии, стал испытывать «мимолетные усыпления», во время которых чувствовал слабость и сонливость; не смог учиться. Обострение наступило вскоре после перенесенного гриппа. На вечеринке почувствовал, что его гипнотизирует жена товарища, шепчет ему слово «спи», и у него при этом появляется сонливость. С этого же времени или несколько раньше появилась мысль, что за ним следят, считают его преступником, что его отравляют.

Соматически: тахикардия до 100 ударов в минуту, РОЭ 28, со стороны нервной системы отмечается ослабление реакции зрачков на конвергенцию и легкий нистагм при крайнем положении глаз.

Психический статус: больной вял, несколько манерен, малоподвижен. С больными общается мало. Сообщает, что «есть группа гипнотизеров, которые по временам его усыпают», при этом он чувствует слабость, сонливость, хочется прилечь, лишается своей воли, его заставляют повторять отдельные фразы, внушают разные мысли. Убежден, что на вечеринке его чем-то опоили и усыпили; он сразу почувствовал, что ничего не видит; слышал голоса, появилась слабость. В больнице плохо спит по ночам, при этом временами чувствует на себе воздействия гипнотизеров, о чем говорит неохотно. Днем больше лежит, повидимому, имеются слуховые галлюцинации. Лечение инсулином, сульфазином и сном эффекта не принесло. Выписан без заметного улучшения. После этого больной поступал еще несколько раз в этом же состоянии.

Больная Б., страдающая шизофренией, утверждала, что на нее действует «наводкой» и внушением «дворник татарин» так, что она не может говорить; «ударяет в голову», «расшибает внушением», «глаза тяжелеют, занавешиваются, хочется спать». Иногда при этом видит танцующих женщин, слышит слова, что дочь убита и т. п.

Повидимому, в основе этих состояний лежит торможение коры больших полушарий, носящее более или менее диффузный характер, но с преимущественным торможением во второй сигнальной системе. Можно думать, что при этом имеют место и фазовые состояния. Существенно, что и аффективные, и сенсорные, и сноподобные переживания больных часто связаны с окружающими их людьми, приписываются им, возникают избирательно по типу условных связей (в присутствии или при взгляде определенных лиц и т. п.) Представление о воздействии со стороны определенных лиц возникает у больного обычно одновременно с восприятием жестов, действий, случайных взглядов этих людей. Говоря о воздействии электрическим током, химическими веществами или лучами, больной обычно предполагает и людей, управляющих этими воздействиями, чаще всего посредством особых аппаратов; обычны указания больных в этом смысле на лаборатории, научные институты, «научные коллективы телевидчиков» и т. д. Самую квалификацию воздействия в качестве тока, гипноза, радио или другого способа следует считать индивидуальной интерпретацией больного; она варьирует, меняясь в зависимости от эпохи с ее техническими достижениями, степени развития личности и ее способности усваивать смысл этих достижений и терминов и использовать эти знания для соответствующих интерпретаций. Выбор больным объяснения способа воздействия на него стоит также в связи с тем направлением, в котором переживается воздействие, т. е. касается ли оно психических или соматических процессов. В одном случае больные предпочтительно говорят о гипнозе, в другом – о воздействии лучами, аппаратами и другими физическими или химическими способами.