Текст книги "Все, что смог (СИ)"

Автор книги: Елена Ляпота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Тубольцеву повезло: собак было всего две. И пока одна приходила в себя от полученного удара, вторая вцепилась в ногу Златареву, выбравшемуся вслед за ним. Тот дико взвыл и схватил ее за морду. Тубольцев размахнулся и изо всех сил ударил собаку по позвоночнику. Послышался хруст, и животное упало на землю, дернулось несколько раз и затихло. Тубольцев посмотрел на животное с жалостью: он был готов поклясться, что в глазах ее блеснули слезы.

Собаки не плачут. Кто такое сказал? Наверняка тот, кто не смотрел в глаза собаке, которой только что перебил хребет.

– Что ты стал, – зашипел на него Златарев, прижимая ладонь к ране, из которой сочилась кровь.

– Собаку жалко, – пробормотал Тубольцев, и в этот момент над головой у него просвистела пуля. Он почувствовал, как легкий поток воздуха проехался по его волосам, и только тут вспомнил про вооруженного мужика.

– Знаешь, – сказал он, прячась за капотом машины, – Обычные люди не держат у себя пистолетов.

– Догадался уже, – поморщился Златарев и вытащил из кармана пистолет.

– А у тебя откуда?

– Травматика, – улыбнулся Златарев, стараясь обращать поменьше внимания на боль.

Травматика или огнестрел, оружие оставалось оружием. Как и бита в руках Тубольцева. Он вдруг завопил и, выскочив, что сайгак, из-за машины, заехал Николаю по ногам. Тубольцев отлично знал расположение болевых точек – недаром ходил в секцию восточных единоборств. Мужик вскрикнул от боли и рухнул на колени. Следующим ударом Тубольцев выбил у него из рук пистолет.

Пока они вдвоем со Златаревым скручивали Николая в бараний рог, появился второй. Но в это же время во двор въехала еще одна машина: ребята Златарева услышали выстрелы и поспешили на помощь.

Второй мужик не успел выхватить пистолет, зато сумел отпрыгнуть в сторону и схватить стоявшие в углу вилы для укладки сена. Он выставил их перед собой, норовя проткнуть каждого, кто готов был приблизиться к нему.

– А вот этого не надо, – миролюбиво сказал Златарев и преспокойно высадил в него обойму резиновых пуль.

Мужик не сразу понял, что это подстава, и выронил вилы на землю. Воспользовавшись моментом, ребята схватили его за руки и завели за спину.

– У кого-нибудь есть веревка? – крикнул Тубольцев.

– Есть ремень от брюк, – ответили ему.

– Пойдет.

Златарев не спешил расслабляться, несмотря на то, что нога словно горела огнем, хотелось сесть и заняться раной, пока туда не занеслась инфекция. Вполне возможно, на ферме есть еще вооруженные мужики. Затаились себе в закромах и ждут благоприятного момента, чтобы напасть.

Связав пленных, они оставили у машин дежурного, а сами осторожно заглянули внутрь. Где-то в глубине здания слышался тихий плач.

Златарев стремительно зашагал вперед, не обращая внимания на боль, и вскоре нашел ее – Марину Мельник, привязанную к стойлу, словно лошадь.

Марина была абсолютно голая, грязная. По всему телу красовались ссадины и кровоподтеки. На бедрах у нее видны были полупрозрачные потеки – прямое свидетельство того, что с ней делали эти мужики.

Златарев отвязал ее от стойла и нежно прижал к себе. Марина тихо плакала и цеплялась за него, словно кошка.

За спиной показался Тубольцев. Он деликатно отвернулся, сбросил с себя футболку и протянул Златареву. Затем поднял с пола широкое полотенце и тоже отдал его напарнику.

Марина с трудом оделась. Пальцы ее затекли и отказывались слушаться. Ее раздирали совершенно противоречивые чувства: она испытывала облегчение, радость оттого, что все кончилось, и было до ужаса стыдно, что Алексей Златарев увидел ее такой: жалкой, избитой, изнасилованной. И этот кошмарный запах, которым пропиталась каждая клеточка ее тела…

Златарев поднял ее на руки и понес к выходу. Во дворе он усадил Марину на заднее сидение «Калины», а сам подошел к пленникам, лежавшим на земле вниз головой.

– Кто первый? – спросил он и, не дождавшись ответа, начал пинать их ногами, что было силы.

Никто не пытался его удержать. Тубольцеву были понятны его чувства. Ребятам, не знавшим о его отношениях с Мариной, казалось, что Златарев немного тронулся умом. Мокрухи и последующей возни с трупами никто не хотел. А при таком рвении немудрено и перебить какой-нибудь важный орган.

Но Златарев отдавал себе отчет в собственных поступках. Утолив первую волну ярости, он остановился и вернулся к Марине. На лице у нее была написана благодарность и еще кое-что, чего Златарев предпочел не замечать.

Они закинули связанных в багажник, разбрелись по машинам и уехали, оставив позади злополучную ферму и связанные с ней тягостные мысли.

Тубольцев по-прежнему жалел собаку и думал о Насте.

Марина с чувством прижалась к груди Златарева и, стараясь не дышать ему в лицо, еле слышно попросила:

– Лешенька, скажи, что ты меня любишь…

Златарев предпочел промолчать. Он положил ладонь на ее волосы – жесткие и липкие от грязи, и легонько погладил.

– Это из-за того, что меня насиловали? Скажи, теперь я тебе противна.

– Нет, конечно, успокойся.

– Тогда скажи, что ты меня любишь.

– Не могу.

– Почему?

Златарев долго медлил с ответом. Он действительно не знал, что ответить на этот вопрос. Марина по-прежнему была ему дорога. Он все так же готов был грудью защищать ее жизнь. И противно ему вовсе не было. Наоборот, жалко ее до глубины души.

Но самого главного уже не было. Чувства любви. Оно ушло куда-то, не выдержав предательства, и спрыгнуло с моста, разбившись вдребезги.

Златарев ее больше не любил, но не мог ей сегодня сказать об этом. Не сейчас, когда Марина в таком состоянии. Он не скажет ей об этом и завтра.

Завтра он просто уйдет.

Глава 9

Сегодня он закончил раньше обычного. Уложив гитару в чехол, Чеченец привычным движением закинул его за плечи и поднялся по ступенькам из метро.

На улице было довольно жарко. Прохожие, спешившие по своим делам, и просто бесцельно слоняющиеся, то и дело останавливались у киосков, чтобы купить прохладного сока или газировки из холодильников. У одного из таких киосков Чеченец остановился и стал ждать.

Он умел ждать. Это умение он пронес через всю свою недолгую жизнь. Купив хот-дог, не столько от голода, сколько от желания занять чем-нибудь руки, Чеченец отошел в спасительную тень деревьев. Отсюда ему хорошо был виден зал игровых автоматов. Тот самый роковой зал, который по стечению обстоятельств оказался последним местом, где побывал Антон Добролюбов в этой жизни. Если, конечно, не считать метро.

Чеченец знал, что он должен скоро появиться. За последние месяцы он стал частым гостем в игровом зале, впрочем, наркоману не привыкать. Одной зависимостью больше, и в конечном итоге, человек уже полностью принадлежал не себе – своим неконтролируемым порывам.

Он появился совсем скоро, и настроение у него было не из лучших. Но Чеченцу было глубоко плевать на его настроение. Сегодня он сделает первый ход в этой игре.

Изнывая от жажды, Матвей подошел к киоску и купил пакет яблочного сока. Но то ли сок действительно оказался прокисшим, то ли Матвею не терпелось поскорее найти для себя козла отпущения, но он затеял скандал с продавщицей киоска, а после злополучный пакет был пущен в ход вместо тяжелой артиллерии.

Продавщица хорошо запомнила Матвея, Чеченец в этом не сомневался. Вообще, Матвей производил неизгладимое впечатление на каждого, кому не повезло с ним столкнуться. Эта молоденькая девушка еще легко отделалась, вытирая стекла витрины от липкого сока. Могла бы запросто схлопотать по морде.

– Эй, кусок дерьма, – окликнул Матвея Чеченец, – Руки чешутся покалечить кого? Или дурь больше не вставляет? Деньжат подкинуть, что ли? Только денег у меня нет. А вот мыло с веревкой всегда найдутся.

– Ты это мне, урод? – опомнившись от неожиданности, спросил Матвей, и глаза его заблестели нездоровым блеском.

– Нет, сосне, что возле тебя. Хотя – какая разница. Мозгов одинаково.

Чеченец откровенно нарывался, и Матвея это начало выводить из себя. Он и так достаточно паршиво провел день, проигравшись всухую на автоматах, а денег взять неоткуда. Теперь это мясо недобитое вздумало ему хамить! Да он ему в два счета руки-ноги переломает, и жалеть не будет. Наоборот, повеселится. Душу свою грешную отведет.

– Ты че несешь, блин? Я те щас пасть порву, как Тузик тряпку!

– Гляди, Матвей, да ты никак целое предложение выговорить смог. Вот что значит эволюция придурков на планете Земля. Ты часом не облучился где?

– Ну ты попал!

Матвей заревел, что взбесившийся конь, и двинулся на Чеченца. Он начал колотить того по голове, лицу, норовил сорвать с ноги протез. Чеченец то подставлял бока, то ловко увиливал от ударов. Сам он не пытался защищаться. Главное, чтоб побольше свидетелей подтвердили, что Матвей сам драку начал. И бил нещадно. Слава богу, зевак вокруг было – хоть отбавляй. И если на разговор их мало кто обратил внимание, то драка говорила сама за себя.

Только бы этим полусонным придуркам пришло в голову вызвать милицию!

Наконец, Чеченцу надоело быть грушей для битья. Он с силой оттолкнул от себя Матвея и заковылял прочь, к небольшой рощице, за которой белели стены заброшенного, еще с тех далеких советских времен, туалета. Сразу за туалетом, который несмотря на нерабочее состояние по-прежнему использовался по назначению, находился небольшой пустырь, еще с прошлого года заваленный строительным мусором. Там обычно ошивалось мало народа. Повсюду стояла вонь испражнений, и стаями кишели насекомые.

Туда-то и направился Чеченец. Оглянувшись, он увидел, что Матвей помчался за ним, и удовлетворенно улыбнулся. Затем Чеченец позволил себя догнать и даже сбить с ног – все для той же публики. Потом поднялся и припустил сильнее. Наконец, они оба скрылись за кирпичными стенами туалета.

– Что, мразь, а я ведь тебя сейчас задушу! – злорадно заявил Матвей и начал заходить к нему сбоку, вытянув руки перед собой.

Но Чеченец недаром служил в армии и слыл в числе лучших. Теперь, когда зрителей не было, он ловко ухватил Матвея за ладонь, сжал ее до хруста, а когда тот заорал благим матом от боли, сделал подсечку и опрокинул на пол. Матвей упал, что мешок с мукой, прямо на живот. Чеченец проворно вскочил ему на спину и скрутил ему руки в замок.

– Теперь полежи, тварь!

Чеченец нащупал на шее у Матвея точку, легонько нажал ее, и тот вырубился. Потом Чеченец осторожно похлопал по его одежде, карманам, наверное, искал какое-нибудь оружие: нож или кастет. Не найдя ничего, Чеченец вытащил у себя из-за пояса травматический пистолет и наставил на Матвея. Потом снова нажал на точку на шее. Матвей потихоньку начал приходить в себя и разразился отборным уличным матом.

Чеченца всерьез интересовал вопрос: вызвал ли кто-нибудь милицию? Однако судьба бродяги мало волновала прохожих, наблюдавших, как его избивает здоровый и сильный мужик. Решив не надеяться на авось, Чеченец достал мобильный и вызвал милицию сам.

– Какого хрена, придурок? – заревел Матвей, – Тебе жить надоело?

– Мне – нет, – ответил Чеченец и легонько ткнул Матвея дулом в подбородок, но когда тот попытался вырвать пистолет из его рук, убрал оружие с поразительной ловкостью.

– Пристрелить, что ли, хочешь? – спросил Матвей, – Или поиграть задумал? Знай, я тебя на части порву и бездомным собакам по кусочку скормлю.

– Ты сам скоро будешь, как собака, – прошептал Чеченец, – Мертвечину жрать. Только не моими руками. А своими собственными, по локоть в крови.

– Ах ты!

Матвей изловчился и вырвал-таки пистолет из рук Чеченца и как полоумный начал палить. Резиновые пули больно впивались в тело, но Чеченец терпел, сцепив десна.

Тут и подоспел милицейский патруль. Ребятам-милиционерам не нужно было ничего объяснять, все само стало ясно от одного вида Чеченца, лежавшего на земле и Матвея, размахивающего пистолетом у того над головой. А по дороге в служебную машину нашлось немало желающих рассказать о том, как Матвей преследовал бедного калеку, а потом раздались выстрелы…

Их обоих привезли в районный отдел милиции и долго суетились, решая, заводить дело о нападении на Чеченца или нет. Возиться с буйным наркоманом желания не было. Да и Матвей был у них частым гостем. Иной раз с задержкой на недельку-другую.

Сомнителен был пистолет, фигурирующий в деле, якобы принадлежащий знакомому Андрюшина, который тот передал ему в качестве средства самозащиты.

Но Чеченец горел желанием засадить Матвея за решетку во что бы то ни стало. И под конец он выдал совсем уж странную фразу:

– Пригласите, пожалуйста, майора Квасина или лейтенанта Клевера. Я хочу сделать важное заявление.

Естественно, никто не собирался осчастливить калеку визитом столь важных особ. Поэтому его просьбу длительное время успешно игнорировали. Наконец, Чеченец решился и позвонил Клеверу сам.

– Я узнал его. Убийцу Добролюбова.

Всего три маленьких заветных слова, зазвучавших в ушах Гришки Клевера блаженной музыкой из песни о чудесным образом раскрытом «глухаре». И он прилетел, что крылатый Пегас, притащив за собой Квасина – порадоваться за компанию. Может, похвалу заслужить. Но, выслушав подробности дела, Клевер заметно приуныл.

Струны в душе оборвались, и песенка зазвучала фальшивыми нотами из репертуара князя Милославского:

 
Вдруг как в сказке скрипнула дверь,
Все мне ясно стало теперь…
 

Что тут неясного? Клевер отлично помнил, как Чеченец чуть ли не кидался, как бешеный, требуя арестовать Матвея за убийство проститутки Кораблевой. Не добившись ровным счетом ничего, он, видимо, решил идти другим путем.

Хотя, конечно, сам на себя он никак не мог напасть. Да и многие свидетели подтвердили, что Матвей гнался за калекой, повалил на землю и пинал ногами. А это уже хулиганство с нанесением телесных повреждений. Потом стрелял в него из пистолета с резиновыми пулями – на его, Андрюшина, счастье, иначе убил бы. А вот это уже посерьезнее. Но в интересах Чеченца, да и его предусмотрительного друга, было, чтобы пистолет поменьше фигурировал в деле. Разрешения-то на него у Чеченца отсутствовало.

Понятное дело, убийство проститутки Матвею не пришьешь. Его отпечатки были найдены в квартире убитой, равно как и сотни других, большинство из которых принадлежало ветру в поле – случайным клиентам. Но доказательств его причастности, или хотя бы поползновений в сторону Матвеевой вины не было. Все, кто мог что-либо знать, предпочитали гробовое молчание. Поэтому на дело об убийстве Натальи Кораблевой уже положил глаз обычный в подобного рода случаях штамп: «приостановлено за отсутствием улик».

Но обвинять Матвея в убийстве Добролюбова – это было сверх меры допустимого абсурда. Как единственный свидетель, Юрий Андрюшин обладал определенным преимуществом: никто не мог опровергнуть его слова. Но и подтвердить никто не мог.

Матвей, например, отказывался. Еще и плевался при этом, обещал, что со свету всех сживет. Зря он так. Тронутых умом наркоманов в тюрьме не очень-то жаловали.

Но Андрюшин настаивал на своих показаниях. Согласился написать заявление и поставил свою подпись. Теперь, хочешь-не хочешь, придется проверять алиби Матвея в ночь убийства. Если оно окажется твердым, это алиби, Андрюшину придется худо.

Но Чеченец реагировал на эти доводы весьма спокойно. И продолжал упрямо твердить:

– Это он. Я точно говорю.

Не то, чтобы Клеверу было жалко Матвея. Совершенно наоборот. Просто он был против «Санта-Барбары» с треугольником мести на своем участке. На другом – пожалуйста. Он даже был готов стоять за кулисами и аплодировать.

– Ты ведь был знаком с Матвеем раньше. Что ж ты сразу не опознал его?

Чеченец недолго колебался с ответом. Он смотрел в глаза Клеверу совершенно спокойно, целиком и полностью уверенный в собственной правоте.

– Тогда мне показалось, что это был Матвей. Но я сомневался, поэтому не говорил ничего. Чтоб не запутать следствие. А сегодня Матвей мне на ухо шепнул, что надо было меня еще тогда, вместе с Добролюбовым шлепнуть. Вот так я и понял, что я не ошибся. Добролюбова убил Матвей.

– Все твои показания шиты белыми нитками, – устало сказал Клевер, – Моли Бога, чтоб тебе удалось списать банальную клевету на неполноценное зрение.

– У меня хорошее зрение, – возразил Чеченец, – И я твердо уверен, что видел именно его.

Лейтенант Клевер только покачал головой, показывая, что не одобряет поведение Андрюшина. Затем он вышел, оставив того наедине с собственными мыслями. Нечего сказать, хорош шельмец. Мало головной боли с этим казино, так еще и Матвея этого проверяй.

Однако в процессе расследования неожиданно выяснилась масса любопытных деталей. У Матвея не было алиби: ни на тот вечер, ни на какой-нибудь другой. Он нередко шатался по городу под кайфом и засыпал где-нибудь на лавочке. Никто из его знакомых – тоже большей частью наркоманов, клиентов Матвея, – не смог толком объяснить, что за жизнь ведет Матвей. Да, хвастался недавно, что забил проститутку до смерти металлической пряжкой. Даже показывал пряжку эту – всю в крови.

Это было уже весьма интересно. Дело об убийстве Наташи Кораблевой, похоже, переставало быть «глухарем».

На закуску выяснилось, что Матвей был нередким гостем в том самом зале игровых автоматов. И в тот самый вечер, когда был убит Добролюбов, он тоже там был. Это Гришка Клевер увидел лично на пленке. Правда, ушел он раньше Добролюбова. Но это еще ничего не доказывало. Матвей вполне мог дождаться своей жертвы, подстеречь и убить.

Но воистину «ударным» фактом было то, что среди личных вещей Матвея, в которых его привезли в отдел, Клевера заинтересовал дорогой мобильный телефон «Nokia», который он не иначе как украл. Более того, телефон подобной марки числился среди пропавших вещей Добролюбова. Позднее, родители убитого опознали также цепочку и наручные часы, которые Матвей самым наглым образом носил на руке.

Вот против этих фактов действительно не попрешь.

И хотя Матвей почти что со слезами на глазах открещивался от убийства Добролюбова, на него уже прочно прицепили этот ярлык.

Матвей даже сознался в убийстве Кораблевой, хотя особым подвигом это нельзя было назвать. Разве что желанием смягчить приговор, написав чистосердечное признание. Во время обыска в его квартире был обнаружен ремень с тяжелой металлической пряжкой, идеально подходившей для орудия избиение Кораблевой. Экспертиза обнаружила на пряжке плохо смытые остатки крови, той же группы, что у Наташи.

При повторном опросе соседей, одна из соседок не выдержала и призналась, что видела Матвея, выходящего из квартиры, где жила Наташа, выпачканного кровью. А не говорила ничего следствию, потому что Матвей пригрозил ей расправой. Теперь посадили его – чего тут бояться. А так – совесть чиста будет. И с соседями будет о чем поговорить, посмаковать детали следствия и последующего за ним суда.

Железная логика, ничего не скажешь.

Жаль только, убили кучу времени, рыская в колючем терновнике и гоняясь за призраками, попутно наживая на собственную лысеющую башку хлопот. В то время как настоящий убийца был как на ладони. И промедление это, копание в ненужной грязи. Стоило жизни еще одному человеку. Скатившемуся на самое дно, но все-таки человеку.

На могиле Наташи Кораблевой уже поставили деревянный крест, но никто, кроме подружки Кати и Чеченца-Андрюшина туда не ходил.

Антону Добролюбову родители заказали памятник из настоящего мрамора.

Дело его официально считалось закрытым.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Узелки

Глава 1

Самолет, именуемый «жизнь», вдруг поднялся высоко-высоко и сделал крутой вираж. А это значило, что все уже не будет так, как прежде и на многое следует взглянуть с совершенно иной стороны. Например, на то, что он теперь безработный.

Мельник без сожаления помахал всем ручкой. Всем, кроме Златарева. Но тот уволился сам.

Тубольцев понимал, что это мгновение в его жизни – всего лишь передышка. Следует сосредоточиться и искать работу. Но мысли его постоянно были о другом.

Убийство Добролюбова было раскрыто, а значит у него больше не было повода заявиться домой к Насте и разыгрывать из себя героя-защитника. А вдруг все эти ее взгляды, смущенные улыбки, робкое касание ладони о ладонь были всего лишь элементарным проявлением дружелюбия. Не без кокетства, конечно же. На то она и баба.

Вдруг Настя помирилась со своим женихом, и у них уже свадьба на носу?

Эх, Тубольцев, куда подевалось твое хваленое самомнение?

Почему-то он сидел, что идиот, спрятавшись в кустах с огромным букетом роз, и этот несмотря на то, что следующей зарплаты он неизвестно когда дождется, ждал ее и молился, чтоб пришла не одна.

Из подъезда вдруг вышел Чеченец. Не то чтобы Тубольцев совсем был не рад его видеть, просто в настоящий момент он был совершенно некстати.

Чеченец, на этот раз без гитары, уселся на лавочке, очевидно поджидая кого-то. Тут же из-за угла показалась Настя. Тубольцев едва сдержался, чтобы не вылететь ей навстречу, что голубь мира, только не с пальмовой веткой, а банальным «веником» роз.

Ну почему Бог создал ее такой красивой!

Нельзя ею много любоваться, иначе у Тубольцева может случиться передоз.

В это же самое время к подъезду устремилась еще одна человеческая особь, в которой Тубольцев с досадой узнал Настиного жениха. Однако она не бросилась ему на шею, не подставила губы для поцелуя, а наоборот, отодвинулась и повернулась к нему спиной.

Тубольцев на корточках подобрался поближе и навострил уши. Некрасиво, конечно, только ведь никто не собирался ловить его за ухо. А послушать было страсть как интересно.

– Настюшенька, выслушай меня, – говорил Данила, пытаясь ухватить ее за плечи, но Настя упрямо изворачивалась, избегая прикосновений, – Давай отойдем! Поговорим спокойно, наедине.

– О чем, Данила? Мы ведь расстались. Ты назвал меня проституткой за одну-единственную розу неизвестного тебе происхождения, а потом обвинил в измене, лжи, эгоизме и арктическом холоде…

– Я был страшно зол тогда. Ревновал. Я видел тебя в парке с каким-то носатым петухом и подумал, что ты хочешь наставить мне рога.

– Да разве я когда-нибудь тебе изменяла? – возмутилась Настя и отчего-то покраснела.

– Все бывает в первый раз, – грустно улыбнулся Данила.

Чеченец, скромно сидевший на лавочке, словно немой зритель, неожиданно подал голос. Видно почувствовал, что расставание рискует оказаться мнимым. А зять в лице Данилы ему вовсе не улыбался.

– Не забудь, он на тебя руку поднял.

– Я ничего не забыла, – ответила Настя, – Прости, Данила, но мы расстались окончательно. Примирения не будет.

– Почему? Я сделаю все, о чем ты только попросишь. Я больше никогда тебя и пальцем не трону.

– Я тебя просто не люблю, пойми.

Данила отшатнулся от нее, будто она дыхнула ему в лицо горячим пламенем. Слова эти обожгли сердце, обожгли душу, пробудили злость.

– Ах ты…!

Выкрикнув это, Данила вцепился руками в ее волосы и тряхнул на себя. Настя упала на колени и застонала от боли.

Неизвестно кто из них добежал первым – Чеченец или Тубольцев, выскочивший из своей засады, точно дикий волк. Вдвоем они схватили Данилу, оторвали его руки от Настиной головы и повалили на землю. Но в ту же секунду Настя пронзительно закричала: из-за угла вдруг выпрыгнул мужчина с ножом в руках и с размаху всадил его Чеченцу в бок.

Тубольцев на мгновение растерялся. Не в силах осознать, что происходит, как вдруг Чеченец выпрямился, неожиданно став выше, чем казался из-за постоянно согнутых плеч. Он сделал единственный рывок в сторону нападавшего с ножом и вцепившись тому в горло, поднял его над землей. Мужчина яростно брыкался руками и ногами, хрипел, словно задыхаясь от нехватки воздуха. Потом Чеченец его отпустил: швырнул на землю и ударил изо всех сил по печени. Нерадивый убийца глухо застонал, скрючился на земле, да так и остался лежать в этом положении.

Тубольцев замер, сидя верхом на Даниле. Кто бы мог подумать, что у Чеченца такая силища в руках. И такая точность движений. Он часом не в спецназе служил?

– Посмотри-ка, Настя. Разве это не хозяин машины, на которой меня пытались задавить? Якобы эту машину угнали…

– Ну-ну, я бы хотел знать, что на это скажут в милиции, – сказал Тубольцев.

Девушка растерянно переводила взгляд с одного на другого, будто не могла поверить, что все это происходит не во сне. На лице ее были написаны тревога и испуг.

– Юра, у тебя кровь! – закричала она, показывая пальцем на рану брата, от которой по одежде растянулось солидное красное пятно.

Настя подскочила к Чеченцу и зажала ладонью рану.

– Обопрись на меня, – прошептала она. Чеченец так и сделал.

Тубольцев, поняв, что его помощь потребуется в ином месте, встал с Данилы и подошел к Чеченцу, который все еще держался молодцом, но уже слабел на глазах.

– Чтоб ты сдох! – выкрикнул Данила, поднимаясь на ноги, – Ненавижу, сволочь!

– Это все ты? – чуть не плача спросила Настя. – Но за что?

Данила не ответил. Он посмотрел ей прямо в глаза, и во взгляде его не было ничего хорошего: ни былых чувств, ни теплоты, ни раскаяния. Одна злоба да ненависть, гнусным отпечатком разлилась по его лицу.

Данила развернулся и быстро побежал прочь, пока Тубольцев не догадался его удержать.

– Нужно вызвать «Скорую», – сказал он и помог Насте усадить брата на скамейку.

В окнах квартир столпились любопытные физиономии соседей. Во дворе стояла гробовая тишина: все наслаждались разыгравшимся представлением и боялись даже пискнуть лишний раз. Соседка с первого этажа высунулась в окно и предупредила, что уже вызвала и «Скорую» и милицию заодно. Настя сдавленным голосом пробормотала «спасибо».

Краем глаза Тубольцев уловил какое-то шевеление сбоку, и тут же сверху над ним раздались десятки обеспокоенных «смотри!!!». Мужик, который пытался убить Чеченца, очухался и делал попытку встать. Тубольцев подошел и убедительно «попросил» его отказаться от этой затеи.

Приехала милиция. Мужика подняли на ноги, поставили лицом к милицейской машине и надели наручники. Дежурный милиционер подробно расспросил о случившемся, записал координаты свидетелей и пригласил Тубольцева с Настей следовать за ними в отдел.

Настя стала возражать, настаивая, что никуда не поедет и останется с братом. Но тут подъехала «Скорая», Чеченца уложили на носилки, а строгая тетенька-доктор прикрикнула на девушку, что мол, не положено. Рана опасная, но не смертельная. Жить будет. Да еще и молодцом скакать. Прямо так и сказала, улыбнулась одними глазами поверх очков, захлопнула дверцы машины, и «Скорая» с воем и мигалкой немедленно тронулась с места.

Тубольцеву с Настей пришлось добираться до отделения милиции на попутке. В милицейской «семерке» не хватало места для всех, а Тубольцев был без машины. Его «Калина» до сих пор пылилась в гараже со следами былого побоища на крыльях, капоте и лобовом стекле. Получив на руки трудовую с записью «уволен по сокращению штатов», Тубольцев решил отложить ремонт своей ненаглядной скромной русской «тачки» до лучших времен.

В милиции они пробыли довольно долго. Следователь дотошно расспрашивал Настю об ее отношениях с Данилой, так что чуть в душу не лез. Тубольцев прямо так и сказал, за что был незамедлительно выставлен в коридор. Чтобы не мешать следствию.

Настя никак не могла понять, почему ее столь назойливо допрашивают. Следователь постоянно уходил от ответа, но напоследок сдался и выложил правду:

– Подозреваемый признался, что его нанял Данила Черных. Специально, чтобы избавиться от вашего брата.

– Но почему? – не поверила Настя.

– С его слов, гражданин Черных ненавидел вашего брата, считал, что он мешает вашей полноценной интимной жизни, а также самим отношениям в целом.

– Проще говоря, ему не хотелось, чтобы я возилась с калекой. Уделяла Даниле меньше внимания, чем ему хотелось бы… Сволочь!

– Да, именно сволочь, – согласился следователь, – Но не волнуйтесь. Мы на него управу найдем.

– Я не волнуюсь, – сказала Настя, – Гадко просто.

Гадко, очень гадко, будто наплевали в душу и забыли вытереть.

Выйдя из кабинета следователя, Настя оказалась в объятиях Тубольцева. Совершенно случайно. Сергей зачарованно дотронулся рукою до ее волос.

– Поедем в больницу? – предложил он.

Настя кивнула и отстранилась. Тубольцев вздохнул, выпуская ее из своих рук, и поплелся за ней.

Проведать Чеченца их так и не пустили. Не положено. Он только что после операции. Спит. Да и время для посещений давно закончилось. Завтра нужно приходить.

– С ним все будет в порядке? – взволнованно спросила Настя.

– В полном, – уверила ее дежурная медсестра, – Я вам за это ручаюсь.

– Спасибо.

Настина ладошка нырнула в сумочку и вынырнула оттуда уже не пустой. Бумажная купюра плавно перекочевала в карман медсестры, пробудив на лице женщины прекраснейшую из улыбок.

Вот так дела делаются и по больницам нашим. Чтобы родственники не переживали и спали дома спокойным сном, медработники должны быть сыты и финансово удовлетворены. Но иначе можно было потерять дорогого и близкого сердцу человека. И тогда не нужно будет этих зажатых за пазухой купюр.

Тубольцев проводил Настю до самой квартиры и убедился, что вокруг нет ничего, что могло подвергнуть ее опасности.

– У него ключи есть?

– Нет. И другие он не мог сделать. Я ключи всегда при себе держу.

– Молодец, – похвалил Тубольцев.

Они вдруг замолчали, с улыбкой глядя друг другу в глаза. Пора было прощаться. Но никто из них не решался первым произнести это слово. Вдруг Тубольцев вспомнил кое-что и хлопнул себя по лбу.

– Подожди, я сейчас приду. Никому не открывай.

Тубольцев стрелою сорвался вниз по лестнице, выскочил во двор и полез в кусты, где оставил букет. Однако цветов нигде не было. Надо же! Сперли, гады. Вот бы руки чересчур проворные открутить, да шипами по голой заднице отходить.

Стыдно было возвращаться с пустыми руками. Но денег в кармане, как назло, было мало. А уйти, не попрощавшись, Тубольцев не посмел. Не спал бы потом всю ночь, проклиная себя за трусость.

Он поднялся наверх черепашьими тяжелыми шагами, потому что с трудом представлял, что скажет сейчас в свое оправдание.

Настя ждала его на пороге с открытой входной дверью.

– Ну и зачем ты куда-то мотался.

– Да я… Я букет купил. В кустах оставил. А его украли.

Настя посмотрела на него, широко раскрыв глаза, а затем вдруг громко и заливисто рассмеялась. Тубольцев тоже начал смеяться, хотя и не слишком понимал причину веселья. Но она смеялась – искренне, от души, после всех пережитых волнений, – и это было хорошо.

– Есть хочешь? – все еще улыбаясь, спросила она.

– Хочу, – обрадовался Тубольцев.

– Тогда пошли, – поманила она его внутрь квартиры и захлопнула за ним входную дверь.

– Поздно уже, Сережа, – скидывая босоножки, сказала она, – Если хочешь, можешь остаться ночевать. Я тебе у Юры постелю.

На лице Тубольцева в одну минуту отразились несусветная радость, сменившаяся почти траурным разочарованием. Настя вдруг почувствовала, как в груди поднимается незнакомое ранее чувство, а кровь бешено стучит в висках, и хочется совершить нечто безумное, такое, о котором завтра будешь жалеть, но еще больше жалеть будешь, если испугаешься и не совершишь…