Текст книги "Ангелы тоже люди"

Автор книги: Елена Ковальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Катерина вздохнула. Она покинула родительский дом, когда ей было семнадцать, поехала

поступать в столицу, да так и осталась. Все теперь там – любимый муж, интересная работа.

Правда, детей еще завести не успели, но как-то рано еще, хочется немного для себя

пожить...

Отец вышел, неся в руках кипельно белую скатерть – только такие водились в их доме.

Мама любит, чтобы все было идеально. Она всегда была такой идеалисткой, и никакое

время ее не вылечило. Это касалось всего: на работе должно было быть все безупречно – у

нее свой цветочный магазин, где всегда самые свежие и самые красивые цветы во всем

городе, идеально подобранные, оформленные и расставленные. Дома всегда – образцовый

порядок: все убиралось, делалось и подавалось точно вовремя и именно так, как положено.

Муж и дети были тоже идеально ухожены, наглажены, накормлены. Того же самого -

совершенного порядка – мама всегда добивалась и от окружающих. Бедный папа! Он

бесприкословно сносил все мамино «обтесывание», все ее драконовские распорядки -

всегда клал зубную пасту на место, никогда не бросал носки где попало, был

безукоризненно вежлив. Перечислять можно было бы до бесконечности. Только в одном

он не поддался «дрессировке». Его глаза были всегда до неприличия веселые и какие-то

счастливые. Мама могла распаляться и отчитывать его часами за какую-нибудь мелочь, а

он только улыбался, глядел на нее счастливыми глазами и иногда успевал поцеловать

ворчливую жену в шейку или ласково что-то ей прошептать на ушко. Мамин гнев тогда

спадал на нет, и мир в семье восстанавливался. Катя, начиная с подросткового возраста,

противилась маминой муштре и часто делала что-нибудь просто назло, вот такой у нее

был бунтарский характер. Они громко ссорились, и разнимал их только отец. Вернее, не

разнимал, а уводил Катю в ее комнату и там рассказывал какие-нибудь смешные или

поучительные истории, а иногда просто сажал на колени и, баюкая, гладил по голове.

Просто так, без слов. Но от этого становилось хорошо и спокойно на душе, и не хотелось

уже ни протестовать, ни просто с кем-нибудь спорить. А потом он шел к маме и тоже

долго и тихо о чем-то с ней шептался. Интересно, какие слова он находил? В любом

случае, мама постепенно успокаивалась, и через некоторое время они уже вдвоем чему-то

смеялись...

– Пап, не поняла, где мама пропала?

– Она сегодня меня на кухню не пускает. Сама делает что-то, ужасно нервничает, я ее даже

не трогаю. Уверен, она слышала звонок в дверь и поняла, что ты уже приехала. Но не

торопится выйти, хочет доделать все до конца. Ты же знаешь, какая она у нас терпеливая.

Вот я никогда бы не выдержал столько не выходить, зная, что ты уже здесь.

Он погладил ее по волосам и заглянул в глаза.

– Ну как ты? Тысячу лет мы тебя не видели, редко заезжаешь к нам. Как Виктор?

– Все в порядке, как всегда. Работает. Он сейчас разрабатывает один очень интересный

проект, только о нем и разговоры. У меня тоже окей. Сейчас готовлю презентацию для

очень крупного заказчика, работы по горло.

– Ну уж нет, сегодня я тебе говорить о работе не позволю! Во всяком случае в моем доме! -

мама вплыла как всегда грациозная, с прямой спиной, неся в руках поднос, источающий

удивительный аромат еды. Поставив его на стол, она обернулась к дочери и легко

поцеловала ее в обе щеки.

– Здравствуй, милая. Наконец-то! Если бы не годовщина, так и вообще бы позабыла о

родителях! Виктор, конечно же, не смог, как всегда занят!

– Не смог, мамочка. У него завтра очень важная встреча.

– Ну и ладно, посидим втроем, как раньше, когда ты была еще маленькая, – быстро

вмешался отец, пытаясь предотвратить долгие препирательства по поводу и без.

– А в чем это ты одета? Небось, как с дороги приехала, так и уселась. Надеюсь, ты

привезла с собой какую-нибудь приличную одежду? Все-таки серебряная свадьба у

родителей не каждый год бывает!

Катерина обреченно кивнула.

– Тогда быстренько в ванную, потом переодевайся и ровно через полчаса я жду тебя к

столу. И чтобы без опозданий! А с отцом еще успеете наговориться, целый вечер впереди.

Ровно через полчаса, когда Катя вышла из «своей» комнаты, на столе уже были

расставлены праздничные тарелки, бокалы, вилки-ложки сияли безукоризненным блеском,

как будто их только что купили, на столе гордо стояли любимые семейные салаты:

«Оливье» – куда же без него, «Шапка Мономаха», украшенная темно-бордовыми

семечками граната, огурцы-помидоры – и где только мама взяла их ранней весной, а

посередине красовалось огромное блюдо с фаршированной индюшкой, вокруг которой

уютно расположились картошины в золотистой корочке. Еда источала такие

непереносимые на голодный желудок божественные ароматы, что хотелось наброситься

сейчас же и съесть все... ну, или почти все...

Хлопнула пробка от шампанского, и золотистый напиток запенился в высоких

хрустальных бокалах, роняя блики на скатерть.

– Ну что ж, – вставая, начал отец, – если вы мне позволите, я хотел бы поднять бокал за

самую прекрасную женщину на свете, самую красивую, умную, добрую, самую любимую

– за мою жену. С тех пор, как мы встретились, я каждый день благодарю Бога за то, что

такая умница, красавица полюбила меня, тогда простого парня, и любит меня уже

двадцать пять лет, и я даже не знаю, чем заслужил такое счастье. За тебя, любимая!

Он наклонился и поцеловал жену, а Катя подумала, какие же они еще у нее молодые, как

блестят их глаза, когда они смотрят друг на друга.

Когда отец сел, Катя спросила:

– Мам, а почему вы мне никогда не рассказывали, как познакомились, как влюбились? Дай

отгадаю! Наверное, это было на танцах!

– Нет, – засмеялась мама, я была очень скромная девушка, и по танцам не ходила.

– Чем же ты занималась в свободное время?

– Ну, во-первых, я училась, в институте культуры, поэтому времени было не так много. А

во-вторых, я любила читать и мечтать. Так, наверное, я нашего папу и придумала, – она

улыбнулась своим воспоминаниям. – Я все думала, каким он будет, мой суженый.

Представляла высоким, худощавым блондином, с пронзительными серыми глазами,

немного бледным, а челка должна была неприменно быть длинная. И еще полувер,

обязательно серый, под цвет глаз... И вот в один прекрасный день, поднимаю я глаза от

своих цветов, смотрю, передо мной стоит он, именно такой, как я хотела, и смотрит на

меня, не отрываясь. Я обмерла. Ну, думаю, домечталась, уже вижу сны наяву. А он и

говорит: «Девушка, как Вас зовут?» Я ни жива, ни мертва. «Лилия», – отвечаю. А он мне:

«Звучит, как название цветка. Вы похожи на лилию, такая же нежная и очень хрупкая».

Так мы и познакомились. Сначала ходили гуляли вместе, даже за ручку боялись взяться,

не то, что нынешняя молодежь. Теперь вы все с малолетства знаете, ничего не стесняетесь.

А мы через месяц только поцеловались.

– А что это за странная история с папой? Я с детства помню рассказы, что папа как с неба

свалился...

– Почти так и есть... Папа наш взялся ниоткуда. Когда мы с ним познакомились, он страдал

потерей памяти, не помнил откуда он, своей родни... Милиция, врачи только разводили

руками... Все мои коллеги, да и родители – твои дедушка с бабушкой, первое время были

против того, чтобы мы встречались... Парень пришел ниоткуда, ни родных, ни друзей... Но

я пошла против всех, сказала, чтобы не мешали нам, я сразу поняла, что это судьба, и не

хотела ее от себя отталкивать. В конце концов родители смирились. Тогда вообще все

было по-другому, люди добрее были, не искали во всем выгоды. А Дима – кстати, имени

он тоже не помнил, это я его так назвала, а потом так и записали – очень скоро нашел себя,

стал писать сначала небольшие рассказы, потом романы... Очень красивые и необычные,

не про партию и комсомол. В то время так почти никто не писал. Даже странно, что его не

зарубили и так быстро признали.

– Да хватит расхваливать меня...

– Ладно, ладно, дай маме похвалить тебя, хоть раз в году, а то все ворчит. А ты, папочка,

не скромничай, кто тебя сейчас не знает? Меня это еще в детстве доставало. Услышав мою

фамилию, многие люди спрашивали: «А Вы, кстати, не дочь писателя...»? На этой фразе я

старалась куда-нибудь ускользнуть, или, нервно сцепив зубы, отрицательно мотала

головой. Меня твоя известность бесила дико! Слушай, пап, но все-таки, как получилось,

что ты ничего не помнишь? Вообще ничего-ничего? Совсем-совсем?

– Почему же, помню...

– Ну так рассказывай скорее!

– Слушай... Жил-был ангел, самый обыкновенный, с крылышками, на небесах, и звали его

Димитрий. Однажды, выполняя свой очередной визит на Землю, он сквозь стекло витрины

увидел прекрасную, хрупкую девушку. И имя у нее оказалось подходящее – Лилия. Он не

мог оторвать от нее взгляд и стал часто прилетать к окну, чтобы полюбоваться ею. Она

его, конечно, не видела, ведь ангелы умеют казаться невидимыми. Сначала он прилетал на

несколько минут, просто повидаться, а потом уже и на час, и на два – просто стоял и

смотрел на нее. Он настолько привык к ней, что не хотел расставаться, и даже немного

забросил свои основные дела, не мог ни о чем думать, только о ней. Он любил смотреть,

как она мечтает, прочитав очередной роман, вы же знаете, что ангелы могут видеть мысли

людей. И однажды он понял, что влюбился всерьез и не представляет больше своей жизни

без нее. Он мечтал о том, как они могли бы встретиться, будь он обычным человеком, и

когда его мысли превратились в пытку, он пошел к своим старшим чинам и поведал им о

всех своих страданиях. Собрался совет, чтобы решить, что с ним делать. Он, конечно, был

виноват, но разве можно судить за любовь? Ну и решили – пусть ангел тогда получает то,

чего добивается: станет человеком, тем самым потеряв свое бессмертие и способности. А

когда умрет, то снова войдет в круг перерождения, как самый обычный человек. Такова

была цена любви для бессмертного к смертной женщине. Совет думал, что он испугается и

не захочет платить, по их мнению, такую непомерную цену за призрачное счастье, тем

более, никто не мог гарантировать ангелу, что девушка его полюбит. Любовь не

подвластна никому на свете. Но он с радостью принял решение старших и от всего сердца

поблагодарил их. А потом, вместе с первыми лучами солнца воплотился. Так ангел

Димитрий стал человеком, а все остальное ты уже знаешь...

– Красиво... – задумчиво сказала Катя.

– Ну, Митенька, ты и выдумщик, такое расскажешь! Все-таки ты законченный писатель до

глубины души! – рассмеялась мама. – Наверное, тебя просто чем-нибудь по голове огрели,

вот и потерялась у тебя память, а фантазии все твои все появились.

– Мам, вечно ты все испортишь!

– Конечно, это вы у меня только такие романтичные, а мать плохая, практичная, однако, на

мне весь дом держится! Я тоже мечтала в молодости, но жизнь свои правила

устанавливает! Папа твой ни гвоздя в стену забить не может, ни на рынок сходить

нормально – то его обдурит кто-нибудь, а то и сам все раздаст, из жалости. А нас кто

пожалеет? Только я и бегаю, как Савраска, с утра до вечера!

– Мам, хватит, не заводись!

– Устала я одна за всем следить! А отец целыми днями о чем-то неземном думает. В

последнее время взял привычку – возьмет книгу, причем одну и ту же, уставится в одну

станицу, и сидит так... Наверное, мировые проблемы решает.

– Лиль, я читаю.

– Как же, читаешь, а закладка все на одной странице лежит! Вот, доча, полюбуйся, – она

побежала к полке с книгами и выхватила одну из них – большую, в коричневом кожаном

переплете. – Вот, смотри! – и она тряхнула книгой перед лицом дочери.

Оттуда, как из облака, вдруг вынырнуло большое белое перо и полетело, кувыркаясь, по

воздуху. – Еще и дрянь всякую собирает! Вот откуда он это взял! Странное какое-то,

неизвестно чье, огромное... Страусиное, что ли? Не иначе на улице с земли подобрал! А

оно, может быть, заразное! – она бросилась к окну и распахнула его.

– Лиля! – предупредительно крикнул Димитрий, но было поздно...

Странное большое белое перо полетело за окно. Оно еще немного покружилось, как будто

прощаясь, а потом, подхваченное легким ветерком, понеслось куда-то вдаль и ввысь...

Отец и дочь подошли к окну, завороженные красивым полетом, провожая странное белое

перо долгим взглядом...

Лилия захлопнула окно:

– Ладно вам, ничего страшного не случилось. Завтра подберешь новое, – уже

примирительным тоном сказала она, почувствовав, что уж слишком разбушевалась.

– Такого уже не будет, – тихо ответил Димитрий.

– Пап, – заглянула в глаза отцу Катя, – скажи мне, а этот ангел никогда не пожалел о своем

решении?

– Ни на минуту, – ответил отец и посмотрел на нее добрыми ангельскими глазами, в

которых светилась настоящая человеческая любовь. – Ну что ж, пойдемте дальше

праздновать, – сказал он, и обнял двух своих девочек.

А тем временем странное перо летело по воздуху, только почему-то не падало наземь, а

улетало все выше и выше в небо... Домой...

Божественная любовь архангела Гавриила

Иосиф, припав ухом к двери, стоял, не дыша... Ну вот, опять то же самое. Его

жена, его Мария, драгоценность, отданная ему на сохранение, его

обманывает. Он знал, видел по ее лицу, что-то с ней происходит, она в

последнее время как будто стала светиться от счастья, часто пыталась

уединиться, а когда уединялась, ему казалось, что с кем-то разговаривает.

Сначала подумал, что молится. Но нет, интонации в доносившемся из ее

спальни голосе были совсем иные, чем во время молитвы. А еще иногда ему

чудилось, что ей отвечает тихий, чужой голос. И это был мужской голос -

очень приятный, спокойный, он что-то нашептывал, увещевал, как будто

окутывал ее. И тогда Иосифу становилось и вовсе плохо. Значит, не углядел

он за ней, не сумел сберечь! Что скажет семья! И как он мог так ошибаться в

этой бесстыднице Марии!

Он взял ее почти два года назад из храма, где она воспитывалась с трех лет по

желанию ее родителей Анны и Йоахима – очень религиозной семейной пары

из Сепфориса, которые много лет оставались бездетными. И лишь в пожилом

возрасте, благодаря неустанным молитвам, Бог им послал ребенка, которого

они дали обет посвятить вере. И все бы так и случилось, если бы Анна и

Йоахим не принадлежали к одному из самых уважаемых и древних родов в

Галилее, который происходил от великого и почитаемого в народе царя

Давида. Многие знатные мужчины хотели бы породниться с ними, тем

самым «улучшив» родословную своих детей. В этом то и состояла проблема.

Вернее в том, что одним из желающих породниться с этой семьей оказался

царь Галилеи Ирод. Он был жестоким, коварным правителем, как и всякий,

кто приходит к власти путем насилия и предательств. Многие роптали – у

Ирода не хватает прав крови, чтобы править галилеянами, но он подавлял все

подобные выступления очень быстро и жестоко. Но как долго можно

удерживать страну в кулаке? Ему нужен был хитрый и стопроцентный ход. И

он его нашел: женитьба на наследнице крови Давида, самого любимого и

почитаемого царя Иудеи, сделала бы его власть более могущественной. Но, к

сожалению, род Давидов вырождался, так как мало кого допускали в круг

избранных, и оттого не было в нем притока свежей крови. Дети не рождались,

а если и рождались, то почти все умирали еще в младенческом возрасте, как

будто этот древний род преследовало семейное проклятие. Единственно

подходящим вариантом для него была маленькая Мария – подарок божий

стареющей бездетной паре, кареглазая девочка со смуглой кожей. Но

родственники Марии были непреклонны и ни за какие посулы не

соглашались отдать девочку в жены Ироду. Тот даже послал солдат, чтобы

выкрасть ее, и лишь счастливый случай спас малышку – солдаты перепутали

девочек, играющих во дворе, и вместо не блещущей особой красотой Марии

украли ее подружку Юдифь, которая уже в детские годы была красавицей.

Тогда родители Марии решили отдать ее на воспитание в Храм как можно

скорее. Так они исполнили бы обет Господу посвятить жизнь дочери

служению Богу, а, с другой стороны, защитили бы девочку от посягательств

Ирода. Они надеялись, что тот не посмеет напасть на нее в Храме. Когда же

ей исполнилось пятнадцать, собрался семейный совет, на котором и решили

отдать Марию замуж прежде, чем Ирод предпримет снова попытку забрать

ее силой. Нужен был надежный человек, который сберег бы Марию, не

тронув ее девственности. Тогда выбор пал на Иосифа – очень дальнего

родственника, как говорится, седьмая вода на киселе – вдовца, отца четырех

детей, богатого плотника из Назарета. Конечно же, ему пообещали богатое

приданое, а это было именно то, чего так не хватало Иосифу. После смерти

жены надо было поставить на ноги четырех своих отпрысков – Иехуду,

Иосифа, Иакова и Шимьона, а они уже как волки зыркали друг на друга,

мысленно разделяя имущество и слуг отца между собой. Поэтому

предложение оказалось как нельзя кстати, и Иосиф решился. К тому же, такая

ли это большая проблема – сохранить одну девчонку в целости и сохранности.

Посадить под замок, приставить пару слуг, вовремя приносить еду и водить

на молитву – вот, пожалуй, и все... К тому же Мария была немного странной,

как не от мира сего. Она сильно отличалась от сверстниц – Иосиф заметил это

сразу, когда только увидел ее в первый раз. В отличие от своих живых,

громкоголосых, полных жизни сверстниц, она была тихой, задумчивой и

очень набожной – все время шептала себе под нос молитвы, а глаза ее были

похожи на два бездонных темных озера, в которых плавала тихая грусть.

Может, таким образом воспитание в монастыре подействовало на нее, а,

может, давил груз того, к чему ее готовили родители – к жизни взаперти. Но

какое ему до всего этого было дело? Хотя, сказать честно, его тронули эти

бездонные глаза. Было в них что-то особенное, мистическое, как будто она

уже что-то знала, как будто понимала и принимала все, что с ней происходит

и еще произойдет. Именно эта затаенная тоска, спрятанная на самом дне

огромных чистых карих глаз, растопила бы сердце даже самого закоренелого

скептика на свете. К тому же тихий ее нрав был по сердцу Иосифу. И вскоре

он привязался к ней как к собственной дочке. Да и дети его полюбили Марию

как сестру. Она ни с кем не спорила, никого не обижала, была приветлива,

добра ко всем, включая слуг. Ее, в свою очередь, не заставляли брать на себя

обязанности по дому, и она проводила время в вышивании, которое очень

полюбила еще со времен пребывания в храме, прогулках по двору,

размышлениях или молитвах в спальне.

И вот теперь новости! Первой принесла тревожную весть одна из служанок.

Отведя его на задний двор, чтобы никто не слышал, она рассказала Иосифу,

что Мария с кем-то разговаривает в своей спальне. Хозяин тогда не поверил

глупой женщине и приказал ей держать рот на замке. Однако, слуги стали

перешептываться и с неодобрением поглядывать на свою госпожу. Да и

Мария переменилась. Она посвежела и, казалось, вся сияла внутренним

светом и радостью. Глаза ее из двух темных озер превратились в два

сияющих солнца, и с губ ее не сходила легкая улыбка. Она и не замечала

недоброжелательных взглядов. Но Иосифа все это задевало, и очень даже

глубоко. Во-первых, ему по условию договора необходимо было сохранять

Марию в целомудрии. Даже он, муж ее, никогда не позволил бы себе ни

лишнего взгляда, ни намека. А уж у него на нее было прав поболее, чем у

всех остальных. Во-вторых, он не хотел, чтобы глупые болтливые слуги

разнесли сплетни о распутстве Марии на весь город. С этим в Назарете было

очень строго: уличат в неверности – забьют камнями до смерти. К тому же

зачем Иосифу, одному из самых уважаемых людей в городе, нужна

репутация рогоносца? И вот он решил проверить сам, что происходит. Один

раз он уже пытался сделать это. Тогда он так же стоял под дверью и

отчетливо слышал, как Мария говорила что-то. Но она говорила так тихо, что

невозможно было расслышать. Тогда он постучал в дверь и вошел. В комнате

никого не было. На вопрос, с кем она говорила, Мария ответила, что

молилась. Иосиф ей поверил. Невозможно было не поверить, глядя в эти

чистые, добрые глаза.

И вот он опять стоял под дверью и слушал, как его жена с кем-то говорит. На

этот раз сомнений не было, мужской голос вполне отчетливо произнес:

«Смирись, Мария, как пришлось смириться и мне. На все воля Господа. Ты

знаешь, как я тебя люблю, я всегда буду с тобой». Иосиф резко распахнул

дверь спальни Марии. Она в одной простой рубахе с распущенными

волосами стояла на коленях посреди комнаты, лицо ее было красным и

распухшим от слез, волосы прилипли к щекам, а глаза выражали неизбывную

тоску и отчаяние. Комната была пуста, в ней пахло маслами и ладаном, все

окна накрепко закрыты. Иосиф сам проверил, подергав ставни. Они были

наглухо заколочены по его же приказу. Иосифу лишь на мгновение

показалось, что в воздухе висит какое-то золотое свечение. Но всего лишь на

минуту, потом он моргнул, и наваждение исчезло. Он прошелся по комнате,

заглянув на всякий случай под кровать и в сундуки, и, конечно же, там никого

не оказалось. Не могло же ему послышаться!

– Мария! – он остановился, не зная что сказать. – Во-первых, встань.

Мария выглядела обессиленной, и ему пришлось самому помочь ей

подняться и усадить ее в кресло.

– Мария! – она подняла на него замутненные, полные слез глаза. Ее губы

дрожали. – Ты должна мне расказать, что происходит. Я, конечно, по твоим

понятиям уже старый, но не настолько глух и слеп, чтобы не замечать того,

что творится у меня под носом! Я слышал мужской голос у тебя в спальне.

Ты можешь сказать мне, что никого здесь нет, и ты опять просто молилась, но

я прошу тебя, не обманывай человека, который был добр к тебе, принял тебя

в свой дом и отнесся как к родной дочери! Разве ты видела от меня когда-

нибудь дурной поступок или слышала плохое слово? И теперь ты хочешь

опозорить меня перед людьми? Разве не замечаешь ты, как шепчутся слуги у

тебя за спиной? Скоро слух, что у Иосифа молодая жена – развратница и

прелюбодейка поползет по всему городу! И это мне будет достойной

наградой за то, как я относился к тебе и сколько сделал для тебя!

Иосиф разошелся. Он никогда до этого не повышал голоса на свою молодую

жену, но тут обида взяла верх.

– Что я теперь скажу твоей семье, которая передала тебя мне на сохранение?

Не ты ли еще совсем недавно лицемерно клялась, что тебе ничего не нужно в

этой жизни, кроме как служение Богу? Ты меня провела, глупого старика! А я

тебе поверил! Ну, что же ты молчишь?! – в сердцах крикнул он и поднял

опущенную голову Марии за подбородок. В ее глазах, полных слез, не было

страха, только боль и отчаяние. Рыдая, она бросилась к его ногам и обняла за

колени:

– Прости меня, Иосиф, прошу тебя от всего сердца. Прости, что приношу

столько проблем в твой гостеприимный и прекрасный дом! Однако,

выслушай меня: не нарушала я данный в Храме перед священниками и

людьми обет. Не изменяла тебе, Иосиф, говорю чистую правду, я осталась

такой же невинной, какой взял ты меня к себе в дом.

– Значит, опять будешь утверждать, что разговаривала сама с собой в этой

комнате?

– Нет, не буду я так говорить, поскольку не хочу врать тебе, ведь ты мой

самый близкий человек и защитник после родителей. Здесь, в твоем доме, я

обрела по настоящему родных людей, тепло и узнала, что такое человеческая

любовь. Я тебя люблю от всего сердца как дочь, и поэтому только тебе могу

доверить свою тайну.

Она замолчала, собираясь с силами.

– Я действительно была здесь не одна. Но это был не мужчина, поверь мне.

– А кто же это был? – недоверчиво спросил Иосиф. – Служанка? Куда же она

исчезла?

– Это вообще был не человек. Это был архангел.

– Вот еще... – удивленно потер бороду Иосиф. Он ожидал от нее каких угодно

сказок, но не такого же...

– Чтобы ты понял, я расскажу тебе все сначала. Это началось еще тогда, когда

я служила в Храме. Ты знаешь, наверное, что я была одной из самых

прилежных учениц и даже хотела посвятить свою жизнь Богу, и если бы не

обстоятельства, так бы все и было. Я не хотела идти в мир людской, для меня

он был опасен и враждебен. Я предпочла бы остаться в Храме и жить в

гармонии с самой собой и окружающим меня миром. И я молилась об этом

день и ночь, прося Бога помочь мне. Даже, может, послать какое нибудь

испытание, чтобы доказать свою любовь к нему и веру. Но когда мне

сообщили, что я должна уйти из Храма и выйти замуж за неизвестного

человека, втрое меня старше, я была напугана, мне казалось, что мой

маленький мир вместе со всеми моими мечтами рушится, и нет мне никакого

спасения. Однажды я рыдала, лежа на каменном полу, просила у бога смерти,

так как не видела своего будущего. Я даже упрекала его за то, что он так

жесток со мной. И тогда я услышала непередаваемо прекрасный голос,

который сказал:

– Не плачь, Мария, и не бойся. Доверься Господу нашему, иди теми путями,

которыми он тебя ведет. Не случится с тобой ничего плохого, поверь. Да и я,

архангел Гавриил, послан сюда, чтобы быть рядом и защитить тебя, если

будет такая необходимость.

Передо мной стоял прекрасный ангел. Он был одет в белые сияющие одежды,

как будто сотканные из чистейшего льна, а лицо его было таким прекрасным,

что описать просто не представляется возможным. Глаза его сияли добротой

и божественной любовью так ярко, что было страшно просто посмотреть в

них. Я спросила:

– Бог послал тебя меня охранять? Чем же я заслужила такое великое счастье?

– Неведомы мне планы божьи. Знаю одно – не многие простые смертные

удостаиваются такой чести, значит, чудесна будет жизнь твоя, так же как и

чудесно предназначение твое. Позволено мне являться тебе, говорить с тобой,

наставлять тебя. И, конечно же, оберегать от всякого зла.

С тех пор он приходил ко мне почти каждый день, мы беседовали: я у него

спрашивала, как прилежная ученица, делилась своими сомнениями, а он

отвечал на мои вопросы. Я полюбила его от всего сердца как своего учителя и

наставника, скучала, когда он не появлялся, ждала каждого прихода как

праздника. А однажды он надолго исчез, и я подумала, что он покинул меня

или забыл. Мне было так плохо, как будто потеряла себя. Целыми днями я

плакала, умоляя его вернуться. Жизнь стала не мила, и я думала только о том,

как сделать так, чтобы ее остаток провести в уединении и воспоминаниях о

тех светлых днях, когда рядом со мной был мой милый наставник. А потом

как-то днем, когда я молила Бога избавить меня от страданий, я

почувствовала как воздух зазвенел. Это случается всегда перед тем, как

появлялся он. Как будто нежно звенят тысячи колокольчиков, едва уловимым

для человеческого уха божественным перезвоном. Потом за спиной возник

характерный трепет воздуха, я обернулась – он стоял за спиной и смотрел на

меня с такой нежностью и любовью, что все мое тело как будто охватило

пламенем. Я была так счастлива в тот момент, как будто жизнь снова

вернулась ко мне, и я позволила себе то, чего никогда не позволяла себе

делать: в чистом порыве любви и восторга подбежала и обняла его,

прижавшись всем телом как к человеку, как к земному мужчине. В этот

момент я испытала такой восторг и счастье, какого не испытывала никогда в

жизни, да и вряд ли уже испытаю. Мне показалось, что я лишилась своего

физического тела и вся превратилась в сгусток огня, в один сгусток

пламенной божественной любви, в один порыв самоотдачи, желая

раствориться в нем полностью, одновременно приняв его в себя. Я также

почувствовала, что такой же порыв исходил и от него, и когда наши тела

соприкоснулись, это было подобно взрыву двух тысяч шаровых молний,

однако не тех, которые убивают, это был взрыв бесконечной божественной

любви, которая порождает. Нас как будто подхватило волной и понесло, все

закружилось передо мной, я в исступлении и счастье и плакала, и смеялась, и

была как безумная... Не знаю, как описать свои ощущения в ту минуту.

Человеческими словами этого не сделаешь, потому что нет у нас слов,

способных описать подобные чувства. А потом я просто потеряла сознание,

потому что мой человеческий мозг не мог вместить в себя всех нахлынувших

внезапно божественных ощущений, иначе моя голова, мое сердце не

выдержали бы и лопнули. Когда я пришла в себя, был уже вечер. В комнате

стояли сумерки. И хотя я пролежала без чувств несколько часов на холодном

каменном полу, я чувствовала себя, как будто лежала на теплой пушстой

перине, сотканной из лепестков роз, такое благоухание стояло вокруг. И если

бы ты меня спросил, я могла бы поклясться, что все это время пролежала у

него на руках, укрытая его крылами. Я до сих пор, когда мне одиноко или

грустно, могу воспроизвести в своей памяти ощущение прикосновения этих

теплых нежных крыльев к моей коже. Мне кажется, что до сих пор я слышу

биение его сердца... Теперь ты знаешь все... Меня можно обвинить только в

том, что я люблю. Но человеческих обетов я не нарушала, да это легко

проверить. Я никогда не принадлежала другому мужчине.

Мария замолчала. Иосиф молчал тоже, не зная, что сказать. История, которую

только что поведала ему Мария, казалась ему сказочной выдумкой, бредом,

фантазией больного рассудка. Наконец, он вымолвил:

– Мария, то, что ты мне только что рассказала, видится мне фантазией

больной женщины. В этом, конечно, есть доля моей вины. Я держал взаперти

вполне уже созревшую женщину. Твой рассудок мог помутиться оттого, что

сексуальные фантазии, естественно наполняющие голову каждой здоровой

девушки, смешались в твоей с фанатическим бредом. Ты слишком много

молишься. Тебе надо отдыхать. Я прикажу служанкам почаще выводить тебя

на свежий воздух. Верю, что ты мне не изменяла. Ты была всегда под

присмотром верных мне слуг, в спальне окна накрепко заколочены, а под

ними стоит стража. Поэтому ты просто не могла бы это сделать, даже если бы

и захотела. А чужие голоса... Думаю, не совсем здоровые люди могут

воспроизводить посторонние голоса. А сегодня ты была явно не в себе, когда

зашел в твою комнату. Я очень беспокоюсь за тебя, Мария. Мне кажется, что

твой рассудок на грани срыва. Ты должна больше думать о себе, заботиться о

своем здоровье. И больше проводить времени на солнце.

– Иосиф, ты очень добр ко мне. Но я вижу, что ты не веришь мне и считаешь

сумасшедшей. Тогда я скажу тебе последнее, то, в чем я побоялась бы тебе

признаться раньше. То, из-за чего ты застал меня в слезах. Сегодня мой

возлюбленный Гавриил принес мне благую весть. Я понесла ребенка в своем

чреве. Я понесла от той божественной любви, которую испытала к Гавриилу,

а через него и к Господу нашему. Я рожу ребенка, Божьего сына, который

изменит судьбу всего рода человеческого, потому что зачат был не в

обычной, человеческой, а в божественной любви. Во всяком случае так мне

сказал Гавриил, а я верю ему как Господу Богу нашему. Сначала я