Текст книги "Ангелы тоже люди"

Автор книги: Елена Ковальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Откуда вы взялись на мою голову, не видите, человек спит, ночь на дворе? – притворно

заныл Данил, но, тем не менее, достаточно шустро отправился одеваться, и уже через

несколько минут вся дружная компания сидела за столом, а хозяин доставал из

холодильника все, чем, по его мнению, можно было закусить коньяк: пару лимонов,

полпалки сухой колбасы, небольшой кусок сыра и завернутый в целлофановый кулек хлеб.

Коньяк, водруженный в центр стола, гордо поблескивал пятью золотистыми звездочками.

Конечно, Вероника пыталась отказаться от стакана, куда добрый друг плеснул

недрогнувшей рукой изрядную порцию золотистого, кстати, весьма приятно пахнущего

напитка. Объяснения, что, не пьет она так много, к тому же после пива не хотелось бы,

приняты не были, и ей пришлось опрокинуть почти всю стопку практически до дна под

«заботливым» присмотром Пансы. На вкус коньяк оказался вполне достоийным, и

настроение как-то удивительно быстро начало приходить в норму. По горлу до самого

желудка побежало расслабляющее тепло, и ей стало хорошо и уютно на этой прокуренной

кухне.

– В «Гоголе» сегодня куча народа была, все про тебя спрашивали, ты же обещал рассказать

что-то интересное о конференции, – скривившись от лимона, произнес Санчо.

– Успею еще. Сегодня я вымотался, как собака, если бы вы не пришли, проспал бы до утра.

– А я на юрфак поступаю, – неожиданно поделилась новостью Танюшка, и, увидев

произведенный на мальчиков эффект, добавила, – А Никин папа поможет мне

подготовиться.

– Что с тобой, не заболела ли? Зачем тебе это надо? – оправившись от удивления спросил

Данил. – Сидела бы в своем обувном, цепляла богатеньких придурков. А в институте

учиться надо. У тебя же мозги в голове проездом не останавливались.

– Надо же, ценитель мозгов, – фыркнула Таня. – Вот поступлю и докажу всем, что

ошибались во мне. Просто раньше у меня не было цели, чтобы эти самые мозги проявлять.

Да и где, перед клиентами обувного магазина?

Танюшка кинулась в пространные рассуждения о своих радужных перспективах. Вероника

сидела, не произнеся ни слова. Она делала вид, что с интересом слушает подругу, а сама

время от времени искоса бросала взгляды на Данила. Он пытался вставить очередную

шпильку в разговор, его улыбка была такой открытой, лицо таким родным, что невольно

Вероника залюбовалась им. Неизвестно откуда появился кот и, вспрыгнув на колени

хозяину, попытался залезть мордой на стол. Тот сбросил наглеца на пол. Веронике стало

жаль бедное животное, и она тайком от всех спустила ему кусочек колбаски под стол.

Варфоломей понюхал и брезгливо загреб его лапой. Потом он с явным неудовольствием

посмотрел на гостью и важно пошел в комнату, виляя худой черной задницей. Тем

временем разговор плавно перешел на тему учебы и студенческих сплетен. Данил

рассказал несколько свежепривезенных анекдотов, вся компания буквально покатывалась

со смеху, тем более, что рассказчик он был весьма незаурядный. Когда бутылка была

почата, большие круглые кухонные часы показывали уже полтретьего, ребята

засобирались. Вероника вслед за ними пошла в прихожую, когда почувствовала, как руки

Данила обняли ее сзади, а хриплый голос умоляюще прошептал в ухо всего лишь одно

слово: «останься!». Ее сердце застучало в ритме конского галопа, кровь прилила к лицу.

Что делать? Конечно же, надо быть гордой и сказать, что она хочет домой. Хотя это будет

самая большая неправда в ее жизни, потому что больше всего на свете сейчас хотелось

остаться. Она обернулась, на ходу подбирая причину для отказа, чтобы было понятно, что

она обиделась, что нельзя о ней так просто забывать, даже если очень, очень занят, но,

заглянув в зеленые, такие любимые глаза, проговорила:

– Ладно, только бабушке позвоню, чтобы не волновалась.

Данил притянул ее к себе и поцеловал в губы долгим, страстным поцелуем, который,

казалось, длился целую вечность. Когда Вероника очнулась, Танюшки и Санчо Пансы уже

и след простыл, и она вздохнула: «Какая же я все-таки слабовольная… Но такая...

счастливая!»

Начинало светать, когда Вероника и Данил, разомлев от наслаждения, сидели в большой

горячей ванне, наполненной благоухающей пеной. Она упиралась спиной в его надежную

грудь, им было так хорошо, что, казалось, слова были вовсе не нужны. И все же Вероника

их произнесла:

– Данил, я люблю тебя…

Вероника почувствовала, как его тело напряглось, он, приподняв ее за плечи, шагнул из

ванны. Не понимая, что случилось, она, наскоро высушив тело и завернувшись в его

толстый махровый халат, кинулась вслед за ним. Он сидел на диване и выглядел

огорченным.

– Что случилось? Я всего лишь сказала, что люблю тебя, и это правда…

– В том то и дело, – необычно резко отрезал Данил. – Ну кто тебя просил это говорить, ведь

так все было хорошо! Сколько раз ты признавалась в любви другим? Ненавижу эти игры,

вечное «люблю» с вытекающими обстоятельствами, обязательствами, как будто на тебе

ставят клеймо! Я увидел в тебе что-то особенное, ты показалась мне не такой как все! И

вот опять все тот же сценарий... Обидно, что я ошибался в тебе.

Вероника мучительно старалась вспомнить, когда она последний раз говорила кому-

нибудь слова любви. Наверное, это было на дне рождения, она говорила их бабушке. До

этого она говорила их отцу, и он был единственным мужчиной, которого она любила до

Данила. Она молча глотала слезы, стараясь, чтобы не было заметно, как она расстроена. В

подобной ситуации она еще никогда не была... Оправдываться? Глупо и дешево. Да и кто

он такой, чтобы так с ней разговаривать! За что?!!

Ей вдруг резко захотелось закурить. Она вспомнила, что, кажется, Танюшка оставила на

кухне недокуренную пачку. Вытащив одну тонкую сигарету, она неумело ее прикурила и с

жадностью вдохнула сигаретный дым. Видимо, на пользу он не пошел, потому что она тут

же закашлялась, но упорно сделала вторую затяжку. Выпитый, хотя уже изрядно

проветрившийся коньяк, стресс и первая в жизни лошадиная доза никотина сделали свое

дело. Веронику понемногу отпускало. Она вышла в коридор, надела куртку и сапожки.

Мяукнув, Варфоломей потерся об ее ноги.

– Уходишь? – Данил выглядел уставшим и немного безразличным.

Она молча кивнула.

– Береги себя.

Она подняла глаза и увидела его зеленый, бездонный взгляд, всегда приводивший ее в не

меньший восторг, чем собаку Павлова сигнал к ужину. Сейчас он ничего, кроме скуки, не

выражал. И вдруг ей стало ужасно жалко себя, свои надежды и мечты, ожидание Принца,

который на поверку оказался дутым и бездушным мачо, и она сказала зло и от всей души:

– А не пошел бы ты… к черту, бездушная скотина!

После чего, громко хлопнув дверью, сбежала по ступенькам вниз, и только тогда, на

старой некрашеной лавочке в чужом дворе позволила себе разрыдаться во весь голос.

Наверное, впервые в жизни ей было так плохо. Окончательно развеялись пары алкоголя,

пришло чувство тупого удивления, что все мечты могут вот так разом… Она побрела по

утреннему, пустому парку просто так, машинально, из потребности куда-то двигаться.

Время от времени слезы снова подступали к горлу, и она, абсолютно их не сдерживая,

рыдала во весь голос, благо в парке в это время никого не было. Потом показались первые

пешеходы, с опаской косившиеся на зареванную девочку. Веронике эти взгляды были

неприятны, она открыла дверцу припаркованного у обочины такси и назвала адрес.

Водитель устало кивнул, его лицо не выразило никаких эмоций, он насмотрелся за свою

жизнь на разных пассажиров – и в слезах, и в веселье, а то, бывало, что одно быстро

переходило в другое. Но ему-то какое дело, он просто делает свою работу. Хотя эта

девочка какая-то особенная, хрупкая, что-ли. Почему-то ее стало жалко, а уж этого он себе

никак позволить не может...

Такси остановилось у большого дома сталинской постройки, выпуская девушку. Она

вошла в подъезд, таксист проводил ее взглядом. Нет, все-таки она чем-то тронула его

душу. Может, тем, что была чем-то похожа на старшую дочку, которую он не видел уже

много лет, она жила с бывшей женой. Он тряхнул головой, стараясь отвлечься от

нахлынувших мыслей, машина медленно тронулась и поехала на свое привычное место,

поджидать новых клиентов.

Веронике не хотелось идти к бабушке, чтобы та увидела ее в таком состоянии, не хотелось

отвечать ни на какие вопросы. Наверное, впервые в жизни она оценила практичность

своего отца, своевременно прикупившего ей квартирку. Конечно, не роскошные

апартаменты, а небольшую квартирку-студию, где все было устроено рационально и даже

с некоторым дизайнерским выподвертом. Вероника этой квартирой почти никогда не

пользовалась, иногда она приходила сюда позаниматься с однокурсниками, иногда, чтобы

побыть одной, пару раз одалживала ключи Танюшке, но случалось это редко, и обычно

квартира стояла пустая, дожидаясь Вероникиного повзросления. Вот и дождалась.

Вероника повернула ключ и вошла. Квартира сияла белизной и свежестью. Несмотря на

то, что здесь никто не жил, отец нанял женщину убирать квартиру раз в неделю. Вероника

прошла в просторный зал и легла на большую красную софу в модерновом стиле. Она

прижала коленями к животу большую такого же алого цвета шелковую подушку и закрыла

глаза. Не хотелось ничего. Даже думать. Хотя… Она встала и прошла к большому

хромовому холодильнику. Бутылка виски… Наверное, Танюшка оставила со своим

кавалером. Что ж, вот и славно. Направляясь к софе, она машинально нажала на кнопочку

музыкального центра. Что там у нас? Заунывно-протяжная Элла Фитцжеральд? Чудесно.

Где виски? Ну вот же, под рукой…

Проснулась вечером, стало еще хреновее. Душевная боль никуда не ушла, зато появилась

еще и головная. Рука насчупала пульт, включился большой плоский экран телевизора.

Шли вечерние новости. Показывали каких-то оголтело орущих молодчиков. Головная

боль еще больше сжала виски. На другом канале шел ее любимый «Джо Блэк» с Брэдом

Питом. Сейчас он ее поцелует… И тут Вероника поняла, что, если она увидит это…

Увидит снова свои дурацкие мечты… Она торопливо нажала на кнопку пульта, экран

погас, тишина… Темно, где выключатель лампы? Так лучше… А где бутылка виски? О-о,

осталось немного. Может, хватит…

Вероника споткнулась о подвернувшийся под ногу камень и чуть не упала на чью-то

заросшую травой могилу.

– Ой, – сказала она, потирая потянутую лодыжку, и уселась на край изъеденной временем

плиты. Волосы ее спутались, губы пересохли, а в голове шумело.

– Лейла! – позвала она, но голос почему-то плохо ее слушался. Пожалуй, только Лейла

была единственным человеком на свете, которого Вероника хотела бы видеть. Вернее, как

бы человеком.

– Лейла! – позвала она еще раз.

Залаял Дарсик, послышались шаги, и Вероника увидела радостные глаза подруги:

– Вероника?! Я думала, ты сегодня не прийдешь! Как здорово, что ты все таки здесь! Что

случилось? Кто тебя так расстроил, у тебя глаза опухшие?.. Ты… пьяная?

Вероника засмеялась, но смех у нее вышел какой-то ненастоящий, как будто она

всхлипнула.

– Да, я выпила до черта виски… У меня сегодня праздник. Или горе, не знаю… Вобщем, у

меня сегодня похороны, похороны моей любви. Да и место подходящее, – Вероника с

сарказмом оглянулась вокруг. – Выпьем с горя, где же кружка? – громко продекламировала

она, посмотрела на подружку и хлопнула себя по лбу. – Забыла, ты же не пьешь. Во-

первых, мала еще, во-вторых просто не можешь в силу некоторых деликатных

обстоятельств…

К горлу подкатила тошнота, но Вероника сдержалась. Еще не хватало обрыгаться на

кладбище на глазах удивленно разглядывающего тебя привидения.

– Ну, что смотришь, не видишь, плохо мне? Хочешь мораль прочитать, успокоить? Не

надо, спасибо. Хор девочек-плакальщиц тоже не заказывали…

Вероника понимала, что говорит плохие, злые вещи, но ее уже несло. Несло, несмотря на

то, что Лейла была сейчас для нее тем единственным человеком, в чьем обществе она

нуждалась. Почему, не знала сама.

Лейла подошла, села рядом с ней и молча обняла. Веронике стало тепло и как-то по-

особому грустно. Не так отчаянно, как раньше, будто Лейла взяла часть ее боли на себя.

Вероника прижала к себе девочку и заплакала. Сегодня действительно ушла часть ее

жизни – с кукольными домиками, принцессами и принцами, сказками о прекрасных

рыцарях и высоких чувствах. Карамельно-мармеладная страна осталась где-то там, далеко

за плечами, и она в нее больше никогда не вернется. Да и не хочется. Надо стать трезвой

реалисткой, жить как все в нормальном, материальном мире, думать о выгоде, не строить

иллюзорных планов, просчитывать каждый шаг, стать нормальной стервой, которая будет

вполне контролировать свою жизнь и чувства.

Она шмыгнула носом.

– Я не хочу больше жить у бабушки. Хочу начинать взрослеть. Конечно, я ее люблю, но

лучше мне быть одной.

– Да, конечно, так и будет, – сказала Лейла и покачала головой. – Так и будет.

– Мне давно уже надо было это сделать.

– Всему свое время. Ты поймешь, что не так уж все плохо, дай время.

– Ты что-то знаешь?

– Нет, не знаю, но чувствую. Чувствую, что у тебя будут большие изменения, что ты

действительно уже другая, но сама еще об этом не знаешь…

– Скажи, что меня ждет, не темни.

Вероника взяла девочку за плечи и заглянула ей в глаза. В них она увидела маленькие

огонечки, она как бы пыталась ей что-то сказать, но…

– Вероника!!! Да Вероника же!!! Просыпайся, алкоголичка! Надо же было так нас

напугать! Всех на уши поставила!

Таня трясла ее за плечи, что было сил. Как она здесь очутилась? А, ну да, у нее же есть

второй ключ, сама давала недавно… А рядом отец. Стоит, смотрит на нее с испугом.

Конечно, такой доченьки он еще не видел.

– Привет, па, – сказала она и оттолкнула танюшкины руки, – ну что ты трясешь меня, как

грушу. И так голова болит.

– Что ты здесь делаешь? – голос отца был напряженным.

– Жить теперь я буду здесь.

– Почему, что случилось? Почему никого не предупредила, и что, в конце концов, это

такое? – он поддел носком модной начищенной до блеска туфли пустую бутылку из под

виски.

– Это Джонни Волкер, познакомься. А это мой папа. Папа, мы с Джонни решили немного

пожить здесь.

– И с чем это связано?

– Да ни с чем! Просто я уже большая девочка и хочу жить одна!

– Напиваться, пропускать лекции…

– Не собираюсь я напиваться! Все, с этим завязано. И на лекции ходить буду вовремя.

Просто мне нужна свобода!

– От кого? От бабушки? От меня?

– От всех… И от самой себя тоже…

– Ну смотри, дочь… – вздохнул Станислав Васильевич. – Не буду тебя учить, ты все знаешь

сама. Поеду, бабушке скажу, что все в порядке.

Он вышел. Таня села на краешек софы рядом с ней.

– О тебя и несет, как от роты алкоголиков.

– Немного перестаралась, – пожала плечами Вероника.

– Рассказывай, что там у вас произошло. Это Данил тебя обидел? Вроде бы оставляли вас

как нормальных людей, да и Даня был на буйного не похож, даже какой-то необычно

смирный был…

– Никого он не обидел, просто поговорили по душам… А душа оказалась не та, да и не в

том месте, где ожидалось…

– Я же пыталась предупредить, а у тебя шоры на глазах…

– Ой, не надо опять… Самой тошно… Давай договоримся, при мне его имя не

произносить. Очень прошу. Я хочу его забыть, как страшный сон…

– Вот и хорошо! Найди себе поскорей кого-нибудь другого. Клин клином вышибают, -

подмигнула Танюшка, и девчонки рассмеялись.

Ветер носил остатки засохших листьев по парку, они организовывались в хороводы и

начинали свой нелепый танец вновь и вновь под его завывающий аккомпанемент. Такой

же безумный, как и эта рыже-бесстыжая девица осень, тоскливая и плаксивая. И кто

сказал, что осень прекрасна?

Вероника встала с лавочки, торопливо вытерла слезы и машинально поправила

кашемировое пальто, такого же рыжего цвета, как и все вокруг, такое же немодное, как

вчерашние листья, но почему-то очень любимое и надежное. Теплое. Что-то должно быть

хорошо в жизни. Пусть радует хоть старое пальто. Хотя есть еще одно приятное

обстоятельство… Она медленно двинулась по направлению к бабушкиному дому. Сегодня

буля ждет ее на обед. Это здорово… Черт, только не реветь, надо решить, что делать, вот и

все. Не конец же света еще…

– Не замерзла? – радостно разулыбалась буля. – Ты ж моя радость, кровинушка. Дай-ка я

хоть нагляжусь на тебя, милая. Давно не была, ты же знаешь, как я скучаю…

Часы по прежнему мирно отбивали время, чашки с кружками мирно выглядывали с полок

и, казалось, ничего и не было, ничего не произошло. Поднос с такими вкусными

пирожками так приятно и выразительно пах… Она не помнила, как засунула в себя два

или три. На полтретьего ее прорвало. Впервые за последние два месяца. Истерика застала

ее с пирожком во рту, невзирая на лица и обстоятельства, и, даже не пытаясь его

вытащить, она завыла во весь голос.

– Что?!!! Что случилось, моя девочка?!!! – буля не на шутку испугалась. – Что случилось,

милая? Сразу ведь увидела, что-то не так…

– Я беременна!!! – выплюнув остаток пирожка, выдала Вероника и взахлеб зарыдала снова.

буля нахмурилась, но ничего не сказала. Потом медленно встала, набрала в стакан воды, и

пошла к буфету, шаркая тапочками. Достав откуда-то из его потайной глубины маленький

пузыречек темно-коричневого цвета, она накапала в стакан несколько капель пахучей

жидкости и протянула его Веронике:

– Возьми вот, выпей…

– Что это? – сквозь всхлипы поинтересовалась Вероника.

– Валерьянка. Ты должна прежде всего успокоиться…

Она придвинула стул, села рядом и обняла плачущую Веронику за плечи…

Так они и сидели, пока внучка не обрела опять способность внятно говорить.

– Теперь рассказывай, как это получилось.

– Ты что, буля, не знаешь, откуда берутся дети? – сквозь слезы улыбнулась Вероника.

– Да ладно, не ерничай, знаешь, что я имею в виду. Кто отец, что делать собираетесь?

– Нет отца, был да сплыл.

– Как это?

– А вот так.

– Он что, бросил тебя с ребенком?

– Да он про него и не знает!

– Ты ему не сказала?!!

– А как я ему скажу, если давно уже не видела? Мы с ним расстались…

– Это не с тем ли красавчиком, по которому ты сохла совсем недавно?

– Ну конечно же он, буль, что же я парней как перчатки меняю?

– Ты меня на слове не лови, толком говори, как узнала, какой срок?

– Неделю назад тест сделала.

– Может, это неточно еще?

– Да нет, точно. Девяносто девять процентов гарантии. Я три раза повторила. К тому же

месячных нет уже почти месяц, тошнит, голова кружится. Вобщем, все признаки налицо.

Или, вернее, на лице… – Вероника саркастически улыбнулась.

– Отец знает?

– Конечно, нет! Ему, впрочем, до меня никогда дела нет, вечно занят. Теперь еще с Таней

занимается по моей просьбе. Да и чем он мне помочь может?

– Ты хоть Тане пока не говори, знаешь же, какая она болтушка.

– Уже сказала. Мне же надо было с кем-то поделиться, а она моя близкая подруга, причем

единственная, сама знаешь… К тому же, она была практически единственной

свидетельницей всей этой истории, от начала до конца…

– Уж мне эта Танька! Испортила мне девку! Это она познакомила тебя с этим… Данилом,

мо-моему?

Давно не произносимое имя резануло слух.

– Не говори мне ничего про него, не хочу слышать. А Таня меня не портила, я сама все

испортила, – и Вероника разрыдалась с новой силой.

– Ничего, ничего, не убивайся так, – вздохнула бабушка. – Как люди говорят, беременная не

останешься. А, может, и родишь еще, кто знает, – лицо бабушки осветила улыбка. – Не

забывай, ты ведь не одна – я с тобой, да и отец в стороне не останется, поможет. И учиться

будешь, и ребеночек пусть растет. Это ведь счастье какое!

– О чем ты говоришь, какой ребенок? Время сейчас другое, детей просто так не рожают.

Некому мне рожать, да и не для чего…

– Как это некому? А себе? Да и парень, может, одумается еще, скажи ему. Пусть тоже

несет ответственность, не подонок же он?

– Конечно, нет. Но пойми, бабушка, не могу я просто так к нему пойти и сказать обо всем.

Мы поссорились, у меня гордость…

– А когда любились, гордость была? Или разлюбила так скоро?

– Нет, не разлюбила, все время о нем думаю. Не хочу, а вспоминаю. Но все равно не пойду.

И давай оставим пока этот разговор, у меня и так голова кругом. Не знаю, что делать, не

знаю…

– И правда, что это я со своими стариковскими советами… Ты сама должна принять

решение, за тебя это никто не вправе сделать. Только подумай хорошо, ведь ты

действительно уже большая девочка. И слушай свое сердце…

– Нет его больше у меня, разбилось на маленькие кусочки… Ничего не хочу…

– Ничего, срастется… Жизнь, она такая штука…Рано или поздно все срастается…

Вероника вернулась домой, и, бросив в прихожей туфли, прошла сразу в сверкающую

чистотой ванную комнату, где располагалось на всю стену огромное зеркало. Она скинула

одежду и стала внимательно себя осматривать, проводя руками по животу. Еще ничего не

видно, но скоро он начнет расти, и тогда все заметят… Начнутся вопросы, взгляды… А,

может, уехать? Вдруг Вероника поймала себя на том , что думает так, будто рождение

ребенка – дело решенное. Нет, замотала она головой, не будет ничего, ничего не будет…

Не будет вопросов, сложностей, слез, не будет пеленок и бессонных ночей, не будет такого

маленького родного личика с зелеными глазами-звездочками... По лицу Вероники опять

потекли слезы.

«И рыдать больше не буду, надо успокоиться и что-то делать, бабушка как всегда права.

Для начала хотя бы к врачу сходить, а там видно будет…»

Вероника добрела до несобранной со вчерашнего дня софы (не было ни сил, ни желания с

ней возиться) и упала на нее, как подкошенная. Вот и прошел еще один день, такой же

длинный, как и все другие. И ничего нового...

Подумав так, Вероника погрузилась в сон, и ей приснилось, будто танцуют они с Лейлой

не на кладбище, а на яркой солнечной поляне, а на руках у нее крепкий, загорелый малыш.

Он радостно тянет свои ручонки к солнцу, и все они смеются, а вокруг все цветы, разные,

разноцветные, и все они сливаются в радужные праздничные пятна вокруг них…

А потом Веронику унесло в еще более глубокий сон, и дальше, что там было, она уже не

помнила…

Пожилая докторша, снимая перчатки, бросила Веронике: «Одевайтесь, садитесь на стул», -

и стала что-то заполнять в карточке. Наконец, она перевела взгляд на нее и строго

спросила:

– Я так понимаю, вы все решили…

– Наверное… – поморщилась Вероника.

– Так да или нет? Определитесь, наконец… Я, честно говоря, в этом случае советы Вам

давать не решилась бы… С одной стороны, это первая беременность, и ее прерывать

нежелательно. Вы сами все знаете о последствиях. С другой стороны, я могу понять и

Ваше положение – Вы студентка, сами еще не зарабатываете, да и безотцовщин в нашей

стране хватает, возможно, больше плодить не стоит… Решение – только Ваше…

– Я уже решила, назначьте меня на аборт…

– Хорошо, я Вас о последствиях предупредила. Раз решили, время нам терять ни к чему…

Придете в пятницу в десять, не опаздывать.

– А можно в час, у нас с утра семинар?

– В десять, – отчеканила врачица и отложила карточку, всем видом показывая, что разговор

окончен.

В коридоре ее ждала Таня. Она сочувственно взяла ее под руку и повела к двери, прочь из

этого удушливого, гладковыбритого кородора. На улице они, не сговариваясь,

машинально опустились на лавочку.

– Ну что? – тревожно заглянула в глаза Таня.

– В пятницу.

– Что в пятницу?

– Аборт, – равнодушно ответила Вероника, а у самой сердце сжало невидимыми

железными тисками.

Татьяна достала длинные дамские сигареты и прикурила.

– Ты точно решила?

– Да.

– Может, с Даниилом все же поговоришь, он должен знать.

– О чем? О ребенке, которого не хочет? Или о том, что его очередное достижение на ночь

залетело?

– Хочешь, я сама с ним поговорю?

– Не вздумай. Это будет самая большая ошибка, к тому же я обижусь. Дай слово, что не

скажешь.

– Не скажу, – пообещала Танечка и крепко затянулась «Вогом».

Они сидели и молчали, каждый думал о своем. Но когда дружба длится много лет, иногда

и слов не надо, можно просто помолчать. Вместе…

Неделя пролетела быстро. Ложась спать, Вероника подумала:

– Ну вот и все. Завтра наступит завтра.

Завтра наступило. Веронику разбудил резкий сигнал будильника, и она машинально

открыла глаза. На часах девять, как раз час на то, чтобы собраться и быть ТАМ вовремя.

Голова тяжелая, такое впечатление, что и не спала вовсе. Хотя это была почти правда.

Поспать она смогла от силы часа два, а так просто лежала и смотрела в потолок. Пыталась

считать верблюдов, не помогло. Тогда стала читать «Отче Наш», как бабушка научила

давным-давно. Она говорила: «Деточка, когда тебе будет трудно, или ты будешь в

опасности, или просто на душе будут кошки скрести, попроси помощи у Бога, у

Богородицы, заступницы нашей, и почитай молитву, сколько сможешь. А у Вероники на

душе не просто кошки скребли, а целые своры бездомных собак и кошек устраивали

дебош. И никакие молитвы успокоить их не могли. Ближе к утру Вероника забылась

беспокойным неглубоким сном, и вот будильник разрезал гнетущую тишину в квартире.

Вероника скосила глаза на будильник – десять минут десятого, теперь уж точно надо

подскакивать, а то можно опоздать. Она медленно встала и ощутила, как закружилась

голова, долго и тщательно чистила зубы, потом прошла в «столовую» – часть комнаты,

отделенную барной стойкой – и налила себе из холодильника стакан апельсинового сока.

Она сама себе сейчас напомнила мумию – ни сил, ни эмоций, ни желания что-то делать. Ее

взгляд уперся в смешную картинку – черно-белую фотографию на стене – маленькая

беленькая собачка-пуделек, приязанная к железному фонарю пытается оторваться от него

и так тянет поводок, что фонарь, к которому она привязана, согнулся. Такое смешное

несоответствие: маленькая, но очень целеустремленная собачка и большой согнутый

фонарный столб. Она продолжала тупо смотреть на картинку, а время все шло и шло.

Наконец, допив сок, Вероника пошла одеваться. Она бестолково перебирала одежду, и, в

конце концов, решила одеть спортивный костюм. Откопав его в стопке одежды,

передумала и остановилась на юбке и вязаной кофточке: так, наверное, будет удобнее…

Она села на еще разобранную софу и устало посмотрела на часы. Без пятнадцати. Если

поторопиться, можно успеть. А еще, даже без спешки, можно успеть на семинар. Только

не готова она. Хотя, в первый раз, что ли, можно как-нибудь выкрутиться...

Вероника подошла к своему небольшому симпатичному рюкзачку и заглянула внутрь,

чтобы убедиться, что все на месте. Тетрадки, ручки... Перед выходом она машинально

посмотрела на себя в зеркало, и почему-то ей стало легко, радостно и все понятно. Она

подмигнула себе и подбадривающе улыбнулась сама себе:

– Ничего, пробьюсь как-нибудь. У Катьки всегда «шпоры» есть, она поможет…

Пробежав мимо консьержки на входе и бросив очередное «здрасте», она выскочила

навстречу свету и свежему воздуху. Похолодало, подумала она, когда вдруг из-за спины

раздался как всегда спокойный и знакомый до безумия голос:

– Вероника, постой…

– Фигово..., – подумала Вероника, почувствовав, как ее охватывает давно забытое, но такое

родное чувство оцепенения. – Похоже, самодрессировка результатов не дала, и я снова

похожа на девочку-подростка, пойманную директором школы за курением в туалете.

И тут она быстрым шагом рванула вперед, как будто за ней гналась целая стая волков. Она

не хотела разговоров, лишних слов, она не хотела видеть его, цепенеть перед ним, как

кролик перед удавом, больше всего на свете она хотела, чтобы ее просто оставили в покое.

Однако, в спринтерских способностях Данила сомневаться не приходилось, он несся

рядом с ней, не отставая, пытаясь завязать завязки у никак не складывающейся беседы.

– Эй, ну ты погоди... Постой... Ну дай же сказать!.. Куда это ты так несешься?!!

Данил попытался остановить ее, взяв за локоть, но был им пребольно ударен где-то в

район солнечного сплетения, однако, своего преследования не оставил.

– Да постой же ты!.. Не торопись, от моего ребенка при большом желании ты еще

избавиться успеешь, но послушай меня...

Она остановилась как вкопаная.

– Что?!! Кто тебе сказал? Таня?!! Как она могла, ведь я же просила!!! – злые слезы

наворачивались ей на глаза, и она, не заботясь о косметике, размазала их по щекам. – А

впрочем, все равно... Я не хочу тебя больше видеть. Ты никто, никто для меня! Просто

случайный... – она попыталась подобрать слово, но, так и не обнаружив подходящего в

своем словарном запасе, махнула рукой, и попыталась помчаться дальше. Но не тут-то

было. Данил, видимо, в детстве ходил не только в секцию бега с препятствиями, но и на

кружок вольной борьбы. Схватив ее сзади своими длинными, ненавистными руками, он

прошептал ей в самое ухо:

– Ну подожди, послушай... Давай поговорим как взрослые люди... Мне многое тебе нужно

сказать...

Лавочка в парке была холодная, практически ледяная, поэтому Вероника осталась стоять,

согласившись все-таки выслушать доводы Данила.

– Понимаешь, – говорил он, – я никогда и ни в кого не влюблялся... Ну, характер у меня

такой дурацкий, что ли... Но к тебе я отношусь как-то по-особенному... Может, конечно,

это и есть любовь, но я не хочу врать, потому как сам не знаю, что это... Когда Таня мне

сказала, что ты беременна, я подумал, а вдруг это мое, и я сейчас теряю то самое

драгоценное, что дарит мне жизнь... Я почувствовал, с одной стороны, нежность к тебе и к

тому маленькому существу, которое мы зародили, а, с другой стороны, меня охватила

паника. Я не хочу вас терять, понимаешь, не хочу! Знаю, как все это глупо выглядит, ведь

мы друг друга практически не знаем, но, может, стоит попробовать, как ты думаешь?

Вдруг все сложится? Я не хочу давить на тебя... Вернее, хочу, но решать все равно тебе. Я

не буду больше приставать со своими, может, глупыми предложениями и уговорами, но

ты подумай. Мой телефон у тебя есть, буду ждать звонка днем и ночью. Это все, что я

хотел сказать. Пока...

Он подошел к ней и как-то неловко ткнулся в щеку замерзшими губами. Потом пошел, но,

уходя, обернулся, и еще раз сказал:

– Ты не торопись, хорошо подумай...

След его шагов заметала легкая поземка первого сорвавшегося снега...

– Я устала, я замерзла, где ты?

– Да здесь я, здесь! – легкий комочек первого снега стукнул ей в спину. Лейла засмеялась и

выскочила из своего укрытия, Дарсик радостно залаял и заскакал по снегу, оставляя

цепочку витиеватых собачьих следов.

– Ну и что ты маешься? Противно на тебя смотреть! Такая погодка! Давай побегаем,

повеселимся!

– Ну да, мне в моем положении только бегать и веселиться осталось...

– Дело не в положении, а в тебе! Ну что ты все время такая мрачная!

– Не знаю... Не мрачная я...

– А я знаю! Ты простоеще до конца не решила, чего на самом деле хочешь, вот и