Текст книги "Ангелы тоже люди"

Автор книги: Елена Ковальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

мучаешься! А решается ведь все просто – хочешь, будь с ним, не хочешь, как хочешь. Все

остальное неважно. Имеет значение только твое желание.

– Это как – по другому?!! Ребенка я все равно оставлю!

– А я и не сомневалась в тебе! – Лейла засмеялась и швырнула еще один комочек в

Веронику. Он попал ей прямо в лоб, и пушистая пыльца посыпалась ей в глаза.

– Ах ты, негодница, – деланно возмутилась Вероника и со смехом стала собирать

пушистую поземку, чтобы отплатить «обидчице». Завязалась шутливая потасовка.

Наконец, запыхавшаяся Вероника присела на лавочку.

– Наверное, ты права. Я действительно не знаю, чего хочу. Придумала себе глупые мечты,

а потом жизнь под них подгоняла. На самом деле, все не так уж и плохо. Конечно, он меня

любит не так, как бы я хотела, но еще полюбит. Слишком мало времени прошло, чтобы

требовать от него чего-то. А я его люблю, хоть и пыталась его забыть. К тому же ребенку

нужна полноценная семья, чтобы отец был рядом. Вдруг будет мальчик. Что рассказывать

ему, когда он вырастет? Про недотепу-космонавта? Может, стоит попробовать?

Дарсик громко залаял, как будто одобряя все сказанное, и попытался лизнуть Веронику

прямо в нос.

– Фу, уйди, – засмеялась она, и вдруг ей показалось, как будто мир из черно-белого снова

стал цветным. Оказывается, все так просто. Надо просто позволить себе быть самой собой,

идти вслед за своим сердцем...

Все получилось буднично, без всякого праздника. Просто свитера и джинсы Данила

переехали в маленький шкафчик Вероникиной квартиры. На следующий день после ее

звонка вечером раздался звонок в дверь, и на пороге появился Данил с небольшой

спортивной сумкой. Буднично чмокнув ее в щеку, он протопал прямо в комнату, оставляя

грязные следы от намокших ботинок.

– Хоть бы обувь снял, я убиралась только что, – проворчала Вероника, а гость, который уже

был как бы и вовсе не гость, послушно снял ботинки и поставил их у входа, а, пока она

вытирала грязные следы, успел переодеться из джинсов в спортивный костюм и усесться

на диван, переключая телевизионные каналы. Вероника потерла глаза, это походило на

дежавю, такое впечатление, что он сидел вот так здесь всегда.

– Ты голодный? – спросила Вероника, Данил кивнул головой, не отрывая взгляда от

заинтересовавшей его программы. Она принесла немного ветчины, сыра и хлеба. А еще

поставила на стол бутылочку своего любимого красного вина и два больших красивых

бокала.

– Ну что, обмоем начало новой жизни?

– Так тебе же нельзя, насколько я понимаю.

– Ничего, чуть-чуть можно, я еще водой разбавлю.

– Тогда за тебя...

– Лучше за нас... Троих...

Они немного выпили, поболтали ни о чем и решили идти спать, так как обоим было рано

вставать. Завалившись под одеяло, он нежно поцеловал ожидавшую его Веронику в щеку,

потом в губы, а потом, как бы распробовав, поцеловал жарче, руки сами заскользили по ее

телу. Они занимались любовью сначала медленно, потом со все более захватывающей их

страстью, бешенный темп безумного танца захлестнул их и довел до победной точки. Они

так и заснули, не выпуская друг друга из обьятий.

Вот так просто и буднично началась как бы семейная жизнь Вероники. Но она была рада

внезапно свалившемуся на нее тихому и уютному, совсем не книжному счастью. Это даже

лучше, что так, потому что все равно принцев не бывает, а если они и бывают, то, именно

такие. Они приходят именно так, без фанфар, просто со спортивной сумкой «Адидас» в

руке, и остаются навсегда...

Впервые в жизни Станислав Васильевич пребывал в такой растерянности, да что там, в

такой панике! Новости, которые как всегда с размаху вывалила на голову дочь, привели

его в полное замешательство. Он пытался систематизировать свои мысли, но пока это ему

слабо удавалось.

Во-первых, его маленькая Вероничка беременна, и он в ближайшем будущем станет

дедушкой. Во-вторых, она не собирается замуж за этого, как его там, Данила, а будут они

жить нерасписанные, а ребенок официально родится внебрачным. Университет, конечно

же, побоку. Это только говорится про заочный, но до учебы ли будет молодой мамаше? К

тому же папаша тоже только институт закончил, так что помощи от него не жди. Его

совета, и даже просто мнения, конечно же, никто не спрашивал, хотя и так ясно, что все

бремя материальной ответственности, конечно же, ему придется взять на себя. Впрочем,

Вероника уже заявила, что его денег этот, как его там, Данил, не возьмет, а будет где-то

прирабатывать. Но это же ясно как божий день, что Вероника, привыкшая к хорошей

жизни, его принцесса, долго на гроши не протянет. Вобщем, какой-то бред сумасшедшего.

А еще сегодня этот парень переезжает к ней на квартиру, а завтра они его ждут в гости.

– Вот там и поговорим, – именно так закончила разговор дочь после его бурных реплик и

просто отключила трубку...

А поговорить ему с ней было необходимо, хотя собирался он это сделать совсем по

другому поводу... Ну как ей теперь рассказать о том, что произошло между ним и Таней.

Теперь у нее своих проблем выше головы, а тут еще это... Хотя, как все произошло, он и

сам до конца не совсем понял. Таня ему всегда как дочка была, а секретарш и грудастых

девиц различного плана вокруг него вертелось достаточное колличество, чтобы не быть

голодным... Он, конечно, понимал, что вертелись они не ради него самого, а вокруг денег

и имиджа, это не мешало ему, в свою очередь, использовать их в свое удовольствие. Но

Таня... Это было совсем другое... Он не хотел и не собирался использовать ее. Он вообще

не хотел ее, не видя в ней женщины. А тут она зашла на консультацию растроенная чем-

то, попросила выпить, чтобы расслабиться. Он налил ей и себе виски, спросил что

случилось. Она расплакалась на его плече и стала, глотая слезы, рассказывать, как ей

одиноко, что все ее подруги находят свое счастье, а ее все еще где-то бродит, что она

устала ждать, ей хочется ласки и внимания. Станислав Васильевич пожалел ее, обнял за

плечи, и тут она вдруг сказала, что всю жизнь его любила, только одного, что он всегда

был идеалом мужчины для нее, что всегда всех своих ухажеров сравнивала с ним, и они

явно проигрывали. Она заглянула в глаза своими блестящими от слез большими карими

глазами и попросила поцеловать ее, просто поцеловать. А он, очарованный моментом,

юностью и такой хрупкой беззащитностью девушки, которую он знал, казалось, всю свою

жизнь, а теперь понял, что не знал никогда, поддался очарованию. Он хотел поцеловать ее

просто по-отечески в щеку, но она извернулась и впилась в его губы своими страстными

горячими губами, солеными от слез. И столько нежности и отчаяния было в этом поцелуе,

что он не смог совладать с собой и воспротивиться ей. Поцелуй получился долгим и

жарким, он плавно перетек в следующий, потом Таня расстегнула блузку и положила его

ладонь на свою упругую грудь с твердыми от желания сосками... Вобщем, кто кого взял,

надо бы еще посмотреть... Танюша занималась любовью горячо и самозабвенно, и при

одном воспоминании о том, что они вытворяли, у него опять твердело и горячело в штанах

от желания... Она просила у него прощения, просила ни о чем не жалеть, но дело было

сделано, и чувство вины и раскаяния соседствовало рядом с новым, удивительным и давно

забытым ощущением нежности и заботы. Наверное, последний раз он так чувствовал себя

еще в молодости, когда он ухаживал за мамой Вероники. Это его пугало, потому что такие

чувства он не мог и не должен был испытывать, особенно по отношению к этой девочке,

почти что его дочке. Он твердо решил на следующий же день поговорить с ней, чтобы

объясниться и расставить все по своим местам. Он собирался сказать ей, что впредь не

сможет продолжать занятия, но оплатит хорошего специалиста, который подтянет ее до

нужного уровня, а когда придет время, замолвит словечко, воспользовавшись своими

связями. И еще он хотел попросить ни о чем не говорить Веронике, ведь она такая хрупкая

и невинная. Станислав Васильевич пригласил ее к себе в офис в блестящем высотном

здании в центре Москвы. Она зашла в кабинет, распаленная от ходьбы, с

раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, и, с ходу сбросив длинную дубленку,

осталась в одних высоких сапожках на длинных стройных ножках... И Станислав

Васильевич погиб... Как теперь разруливать всю эту ситуацию, он не знал. Его чистая и

наивная дочь беременна от какого-то там проходимца, который даже не удосужился

представиться перед тем, как обрюхатить ее, а сам он спит с ее подружкой, которая ему

как дочь в прямом и переносном смысле этого слова...

Голова стала совсем тяжелой.

«Завтра увижу этого парня, там видно будет», – решил Станислав Васильевич, – «сегодня

уже вряд ли рабочие проблемы полезут в голову, пойду-ка пораньше спать».

Когда он уже был в постели, зазвонил мобильник. Нажав на зеленую кнопочку ответа,

услышал такой знакомый и такой новый для него теперь голос:

– Привет, ты как, работаешь еще? А я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя...

– Нет, на сегодня все, хочу выспаться.

– К сожалению, не получится.

– Почему это?

– Выгляни в окно, и ты увидишь примерзшую к лавочке снегурку. Ее требуется согреть,

причем срочно.

Накинув толстый махровый халат, он подошел в окну и увидел внизу одинокую фигурку,

машущую ему рукой.

– Ну не-е-ет, не сегодня... Завтра тяжелый день, у меня много дел...

– Сегодня, умоляю, я хочу тебя, ну открывай же скорее!

– Ладно, забегай, – как будто нехотя согласился Станислав Васильевич и нажал на кнопку

домашней охраны, впуская Танюшку в подъезд.

Выспаться, наверное, не получится...

Но почему тогда так сладко и весело на душе?

Переливисто прозвучал звонок в дверь. Согнав дурацкую неподобающую суровому

мужчине и бизнесмену улыбку с лица и сделав ну очень серьезный и слегка недовольный

вид, Станислав Васильевич пошел открывать ночной гостье.

– Теперь все в порядке? – улыбаясь спросила Лейла. – Ты счастлива?

– Наверное, да, – Вероника улыбнулась навстречу яркому, но негорячему зимнему солнцу.

Редкие снежинки тихо падали на безмолвие, царившее вокруг, и даже голоса звучали как-

то необычно резко, растворяясь в свежем морозном воздухе.

– Здорово, я рада за тебя, – сказала Лейла и немножко нахмурилась.

– Правда? – Вероника взяла руку девочки в свою, она была холодной. Интересно, подумала

она, рука такая холодная оттого, что девочке холодно, или оттого, что ее уже давно не

согревает живая кровь? Вероника машинально попыталась согреть ее в своих.

– Не надо мне не холодно, – сказала Лейла. Я давно не чувствую перепада температур,

просто вижу. Это, знаешь, как проснулась, а уже осень, листья падают, на тебе кофточка и

туфли. Потом опять проснулась, а уже зима и ты в шубке... Хотя, наверное, если бы я была

в купальнике, мне было бы так же. Наверное, только психологически неудобно ощущать

себя в купальнике на снегу...

– На горных курортах так ходят.

– К сожалению, проснуться на горном курорте у меня возможности нет. А на кладбище в

купальнике ... – Лейла пожала худенькими плечиками. Видимо, и нам, привидениям, тоже

положено какое-то приличие соблюдать, – она грустно улыбнулась. – А за тебя я и вправду

рада. Но...

– Что но?

– Я не хочу говорить, ты сама скоро узнаешь...

– Что? Что-то плохое? С моим ребенком?

– Нет...

– Да что же, говори!!! – Вероника схватила ее обеими руками и потрясла за плечи.

– Я не могу, правда, не могу, – у девочки на глазах появились слезы... – Мне нельзя

говорить, мне потом плохо будет. Всему свое время, каждый должен прожить свою жизнь

сполна и узнать все тогда, когда положено!

– Но я не могу ждать, понимаешь? В моей жизни и так все непросто, можешь хоть раз

помочь, ты ведь подруга мне! Или нет? Ты ведь сама просила меня стать твоей подругой!

– Да, ты моя подруга, причем единственная! Поэтому и проговорилась тебе. Я думаю о

тебе постоянно и переживаю. Но не могу тебе ничем помочь! Ничем!!! И даже если бы я

была в вашем мире, все равно ничем бы тебе не помогла! Потому что все уже давно

решено за нас, понимаешь?!!

Лейла вырвалась из рук Вероники и, всхлипывая, побежала по дорожке вглубь кладбища.

Вероника растерянно смотрела ей вслед. На душе было паршиво. С одной стороны, в ней

поселилось тоскливое ожидание чего-то нехорошего, а с другой, ей было жаль, что она

накричала на Лейлу. Та, действительно, была ни в чем не виновата, а она, как истеричка,

сорвалась на нее. Гадко получилось... Но сейчас идти искать ее совсем не хотелось, совсем

не было настроения для извинений. К тому же в воздухе стало заметно холодать...

Попрошу прощения в следующий раз, решила Вероника и развернулась, чтобы пойти к

выходу. На тропинке сидел Дарсик и, склонив голову, смотрел на нее каким-то не

собачьим, а совершенно человеческим взглядом, в котором светилось понимание и

сожаление. Она погладила собаку, и пес поплелся за ней, заметая своим пальмовым

хвостом легкую снежную поземку. Не обернувшись, она вышла из ворот и пошла по

пустынным улицам странно вымершего городка. На некоторых окнах были наклеены

снежинки. Люди готовились к Рождеству и Новому году. Неужели так быстро летит время,

подумала Вероника и провалилась в безмолвие.

Лейла подошла к Дарсику, сидящему у ворот, и тоже посмотрела вслед уходящей

Веронике.

– Она уходит, да? Я ее расстроила, а у нее было такое чудесное, легкое настроение. Ну что

я за глупая дура, не могу промолчать! К тому же я действительно ничем не могу ей

помочь! Ничем... Но я думаю об этом каждый день...

Вероника проснулась, в голове шумело так, как будто она вчера одна выпила бутылку

дешевого вина. На душе скребли кошки. Ей снилась Лейла, она пыталась ей что-то

сказать, предупредить... Повернув голову, она увидела Данила. Он был похож на спящего

ребенка. Чувство счастливой законченности мира всплыло в глубине порядком

измученной души. Ей показалось, что так было и будет всегда. Именно этот человек

должен лежать рядом с ней на подушке и вот так мирно по-детски пасапывать. И в то же

самое время ей было удивительно, что он лежит здесь рядом с ней, положив ладошку под

щеку. Она осторожно провела кончиком языка по его лбу, потом по глазам со слипшимися

ото сна ресницами. Они затрепетали, открывая для нее такие любимые, чудесные зеленые

глаза, и она опять утонула в них, как в озерах, утонула в теплых, ленивых поцелуях, а

когда волна унесла ее на вершину чувственного счастья, забыла, отчего у нее утром так

невыносимо щемило сердце...

Станислав Васильевич сидел на диване и с удивлением рассматривал этого уверенного в

себе юношу, который расположился напротив него на высоком пуфе и даже не пытался

поддерживать никак не клеившуюся беседу. Он ожидал от него каких-то суетных

движений, трясущейся руки, ждущей рукопожатия, в конце концов, хотя бы виновато

опущенных глаз. Но этот самодовольный красавец, поздоровавшись, без церемоний сказал

«Данил», потом прошагал в комнату, как в свою, жестом пригласив его присаживаться на

диван, а сам уселся напротив, улыбаясь и бесцеремонно оглядывая его. Надо, конечно,

признать, что взгляд и улыбка у него приятные, открытые, и вообще манера поведения

располагает к себе, но каков нахал! Ни капли смущения, сидит, и, видите ли, улыбается...

В комнату вошла Вероника, неся поднос с едой. Поставив его на стол, пробормотав «пап,

привет», она молнией унеслась обратно на кухню, но тут же вернулась с бутылкой

рубинового «Кинзмараули» в руках. Это был шаг в угоду его вкусу, который она

великолепно знала. Данил взял из ее рук бутылку и стал вкручивать штопор в пробку.

Движения его были ловкими и спокойными.

– Надеюсь, вы уже познакомились, – сказала Вероника, присаживаясь за стол рядом с

отцом. – Но я вас все равно представлю еще раз. Вот, Данил, это мой неуловимый папа,

которого я очень, очень люблю. А это, папа, Данил. Я его тоже очень люблю. Вы два моих

самых родных мужчины в мире, и я хочу, чтобы вы подружились. Насколько возможно,

конечно, – добавила она и засмеялась.

Даже имя этого засранца она произнесла с каким-то придыханием, голос помягчел, а глаза

налились каким-то абсолютно глупым счасьем. Она даже не пыталась сдержать своей

нелепой, неуместной улыбки. Бедная девочка! Она совершенно влюблена, и... наверное,

счастлива, надо признать...

Станислав Васильвич посмотрел на «зятя». Тот по-прежнему улыбался своей открытой,

располагающей улыбкой, глядя на него. Прямо, Фандорин какой-то... Не так он прост, как

кажется на первый взгляд, надо бы его прощупать... Хотя первые очки он уже сорвал...

Такой глупо счастливой свою дочь Станислав Васильевич в последний раз видел давно,

возможно, еще в детстве, когда заполучение желанной игрушки делает ребенка таким

откровенно радостным...

Станислав Васильевич перевел взгляд на стол, на нем было сервировано четыре прибора.

– Ты бабушку пригласила? Вот молодец, а то она сильно переживает за тебя, сказал он и

бросил укоризненный взгляд на юношу – Фандорина.

– К бабушке я схожу завтра, – откидывая крышку с горячего, произнесла Вероника, – а

сегодня позвали Таню, сделаем ей сюрприз. Она до сих пор не знает, что мы с Данилом

живем вместе, и что у нас все хорошо. А ведь она, получается, вроде как крестная мать

всей нашей странной «лав-стори».

У Станислава Васильевича резко перехватило горло, мыслительный процесс от ужаса

затормозился, как у шкодливого кота, пойманного на месте преступления. Звук входного

звонка впечатался в головной мозг набатом. Впорхнула Танюшка, как всегда красивая,

стройная, уверенная в себе. Увидев Данила, Станислава Васильевича, накрытый стол, она

все моментально поняла и завизжала от восторга. Она кинулась целовать всех, не

переставая тараторить, что она знала, все закончится хорошо, что по-другому ничего и не

могло быть, потому что они все такие хорошие... А потом, раскрасневшись от волнения,

подошла к онемевшему Станиславу Васильевичу, села рядом с ним, обняла, не желая

замечать, что тот был ни жив, ни мертв, и, с нежностью заглянув в его глаза, сказала очень

интимно, но так, что этого не могли не увидеть и не услышать еще ничего не

понимающие, но уже немного обалдевшие «молодожены»:

– Ну что, может, и мы откроем ребятам свой маленький секрет? По-моему, уже пора, и

даже самое время...

– Ого, – захохотала поглупевшая от счастья Вероника, – да вы, наверное, экзамен в

Институт Патриса Лумумбы сдали, и теперь наша Танечка найдет себе шейха арабских

кровей!

Но, уловив ошалевший от удивления взгляд Данила, перевела свой на «сладкую парочку»

и замолчала, с изумлением разглядывая странную картину.

– А я уже нашла своего шейха! А что вы думали, – истерично почти что выкрикнула

Танечка, – одним вам счастья хочется. Вот вы друг друга нашли, и радуйтесь, а у нас тоже

любовь, не меньше вашей. Станислава Васильевича я люблю еще с детства. Ты, Вероника,

знала это всегда, просто не воспринимала всерьез. А теперь мы счастливы, правда ведь? -

Танюшка опять заглянула в глаза Станислава Васильевича, ища поддержки, но тот,

отстранившись от нее, опустил голову и молчал. В комнате повисла тишина...

– Еще один мент родился, – наконец выговорил Станислав Васильевич и медленно поднял

голову. – Я, конечно, совсем не так предполагал это объяснение, да и не думал пока

офишировать наши с Татьяной отношения, но, раз уж так получилось, разговора не

избежать. К тому же, если она так решила... Мы, действительно, любим друг друга, хотя

до этого момента я в любви ей не признавался. Понимаю, что разница в возрасте может

быть для нас большим препятствием, но самое основное препятствие – это людское

мнение. Я сожалею, дочь, что я полюбил не кого-то другого, а именно твою подругу, но, с

другой стороны, я рад, что это твоя подруга, ты ее знаешь и понимаешь, не полюбить ее

просто нельзя. К тому же, я очень надеюсь на твою поддержку, Вероника, она сейчас нам с

Таней очень нужна. Возможно, я решусь и сделаю ей предложение. Ты же знаешь, я всю

жизнь прожил бобылем, и, кроме твоей мамы, у меня не было по-настоящему в жизни

других женщин, только работа. Теперь, возможно, и у меня появится шанс стать

счастливым. Если, конечно, Татьяна согласится. Ну вот, я и сказал...

Станислав Васильевич посмотрел долгим взглядом в глаза Танечке, как бы пытаясь найти

в них ответ на мучившие его вопросы, а потом опять опустил голову. Казалась, сама

Танечка была ошарашена словами Станислава Васильевича и смотрела на него широко

открытыми глазами.

– Тасик, это что, предложение? – еле выдавила она из себя.

– Как, как ты теперь отца называешь? Пупсик?.. Стасик?.. – наконец, пришла в себя и даже

попробовала сыронизировать Вероника.

– Стасики – это так тараканов называют, а я его зову «Тасик», от Станислава, мне кажется,

так очень по-домашнему, – медленно ответила Танечка, не сводя удивленных глаз со

Станислава Васильевича. – Ну, можно еще – «киса».

– «Киса»?!!! – задохнулась Вероника. Истерический смех прорвал всю компанию, как

прорывает полноводная весенняя река плотину на своем пути. И как вода смывает со

своего пути всю грязь, накопившуюся за зиму, так и слезы смеха смыли все накопившееся

напряжение, а также страхи и неловкости этого вечера.

Когда у людей все хорошо, то время летит на удивление быстро. Наступила весна, оставив

позади счастливые новогодне-рождественские праздники. Вероника, сдав зимнюю сессию,

отпросилась в отпуск по случаю вынашивания ребенка, дочки, как определил врач на УЗИ.

Данил готовился к сдаче кандидатской, он был человеком увлеченным, и частенько по

вечерам его молодой жене и еще неродившейся малышке приходилось выслушивать

разные удивительные случаи и легенды из истории архитектуры, им это нравилось. А еще

им нравилось мечтать о будущем, они даже спроектировали модель дома, в котором они

хотели бы жить. Здесь было все – просторный зал с большими хрустальными люстрами и

огромными старинными зеркалами, где они бы смогли принимать много гостей, столовая,

теплая и уютная, шикарные спальни в различных стилях, конечно же, детская, и не одна,

будет когда-нибудь у их малыша братик или сестричка, и многое другое, что непременно

понадобилось бы им в будущей счастливой жизни. Кстати, Варфоломей совершенно

обнаглел и разжирел до неприличия. Поначалу Даниил хотел его оставить у Санчи, так как

боялся, что для здоровья Вероники он может оказаться не самым лучшим приобретением,

но она сама настояла на возвращении кота, и теперь наглый предатель Варфоломей

практически «плевал» на бывшего хозяина, предпочитая ласки новой хозяйки. Что ж, у

котов все просто: кто кормит – тот и главный. Часто наведывались и Станислав

Васильевич с Танюшкой. «Тасик» выглядел счастливым и помолодевшим настолько, что

даже в студенческой компании не чувствовал себя чужеродным элементом, и ребята

абсолютно его не стеснялись. Таня же наоборот стала серьезней, в ней вдруг проявилась

невиданная доселе горделивая осанка, уверенность состоявшейся женщины и спокойная

рассудительность, делавшая ее старше, что Веронику немало забавляло. Она слегка

подтрунивала над теперь ставшими длинными и немного занудливыми, претендовавшими

на мудрость жизни речами подруги, но та на нее не обижалась, потому что знала, что

Вероника была одной из тех, кто действительно искренне радовался за нее и любил.

Все это было слишком хорошо, чтобы длиться вечно. И беда, конечно же, пришла. Причем

внезапно, откуда ее ждали меньше всего. Однажды Вероника пошла в магазин, у нее

закружилась голова, она потеряла сознание и упала. У нее и раньше было чувство, что с

ней творится что-то неладное: до тошноты кружилась голова, иногда резко падало зрение,

но все это списывалось на счет токсикоза. Когда она пришла в себя, увидела озабоченные

лица окруживших людей. Сама она номер набрать не смогла, руки тряслись, ей помогли.

Тут же приехал отец и отвез в больницу. Там доктор, побеседовав с ней и проделав

обычные процедуры, уговорил ее остаться еще денька на два-три для дальнейшего

наблюдения и анализов. Принеслись встревоженные Данил с Таней, привезли

необходимые вещи, еду и документы. Конечно же, Станислав Васильевич поместил ее в

платную, самую шикарную одноместную палату с удобной широкой кроватью,

телевизором, холодильником и даже микроволново печкой. Однако, доктора даже ему

пока не говорили, в чем дело, а только просили подождать результатов полного

обследования. Потекли мрачные, однообразные сутки. Каждый день начинался с

рутинных процедур сдачи анализов, ее водили по всяким кабинетам, обслушивали,

осматривали с помощью различных современных аппаратов. Когда Вероника спрашивала

что-нибудь, ей монотонно отвечали – «так надо». Ее душили мрачные предчувствия.

Прибегала Танюшка, каждый день, но как всегда мимоходом, на лету чмокнув Веронику в

макушку. Заверив, что все будет окей, сто процентов, бросала очередной пакетик с

яркооранжевыми шарами апельсинов и исчезала как призрак, оставив за собой только

тонкий шлейф дорогих духов и ощущение того, что где-то там за стенами больницы кипит

жизнь, отчего на душе у Вероники становилось еще тоскливее, и она чувствовала себя как

на дне глубокого колодца. Ее давила неизвестность, она хотела знать, что происходит с

ней, а, самое главное, с ее ребенком, ее девочкой. Где-то там далеко были солнце, воздух,

жизнь, но дотянуться туда было практически невозможно.

Данил бывал у нее каждый день. Он старался выглядеть веселым, но беседа почему-то не

клеилась и часто прерывалась неловкими паузами. Тогда он, поцеловав ее на прощание в

щеку, старался побыстрее уйти, чтобы не продлить это странное ощущение неловкости

между, казалось бы, уже ставшими близкими людьми.

Еще приходила буля, старалась успокоить как могла. Или просто сидела рядом, взяв ее за

руку. После ее визитов Веронике на душе действительно становилось немного легче. Но

что такое слова утешения, когда чувствуешь себя несущейся в бешеном поезде, конечная

остановка которого неизвестна.

Лейлу она не видела уже давно. В последнее время она спала почти без снов. Но сегодня

она снова шла по этим знакомым живым-неживым улицам, только все здесь почему-то

переменилось. Теперь она стала замечать людей из города. Она видела их лица, с мрачным

интересом наблюдающие за ней из окон, она видела малышей, со смехом катающихся на

веревочных качелях, подвешенных к дереву, мужчин, играющих в домино за длинным

деревянным столом, чувствовала спиной взгляд старушек, сидящих на лавочке и

перешептывающихся о чем-то. От них не исходило ни доброжелательности, ни

враждебности, только странный холодный интерес и отчужденность, а еще какая-то

предупредительность, с которой все они отводили глаза, чтобы не встретиться с глазами

Вероники, как бы давая понять, что заводить с кем-либо из них разговоры бесполезно, и

это сразу же отбивало всякую охоту даже пытаться.

Но Веронике было все равно. Даже внезапно оживший город особенно не впечатлил ее.

Она бежала на встречу с Лейлой, ей нужно было увидеть ее, чтобы расспросить о многом.

Ведь Лейла другая, особенная. Она должна была что-то знать, ей доступно то, что

неведомо простым смертным, и она ей это скажет, обязательно скажет...

В этот раз Лейлу пришлось поискать. Ее не было на обычном солнечном пятачке

невдалеке от входа, не было ее и в тихой, заросшей травой той части кладбища, где

находилась надгробная плита с ее именем. Вероника металась в поисках, окликая ее по

имени, и уже даже решилась войти на ту, другую, темную сторону, когда услышала шорох

и чьи-то шаги. В глубине потустороннего клубящегося мрака обозначились сначала две

тени, а потом оттуда вынырнули сначала Дарсик, тут же кинувшийся навстречу Веронике,

а потом и Лейла. Девочка выглядела необычно уставшей и бледной. Увидев Веронику, она

как обычно не кинулась ей радостно навстречу, а устало махнула рукой, предлагая

подальше отойти от этого мрачного места. Они расположились рядом с ее плитой. Пахло

свежей, пробивающейся зеленью и землей, приглушенно пересвистывались птицы, как бы

уважая покой этого места. Вероника внимательно оглядела девочку. Она выглядела

осунувшейся и встревоженной чем-то, под ее большими печальными глазами пролегли

темные круги.

– Что-то случилось? Ты выглядишь не особо...

– Надо сказать, ты тоже, – отпарировала та, мельком взглянув на встревоженную,

растрепанную Веронику.

– Ты же говорила, что никогда туда не ходишь, – Вероника качнула головой в сорону

темной половины. – Вроде бы ты раньше боялась... Зачем сейчас тебя туда понесло?

– Так, кое-что узнать надо было. Ладно, давай об этом не сейчас. Ты-то как? Давно не

виделись.

– Плохо... Лежу в больнице, доктора ничего не говорят... Послушай, может, ты знаешь, что

со мной? У тебя же необычные возможности, я знаю.

Лейла устало покачала головой.

– Не требуй от меня невозможного. Даже если бы я о чем-то догадывалась, что-то знала...

Во-первых, это всего-навсего мои предчувствия, даже если они часто и сбываются.

Жизненные сплетения очень изменчивы, и я могу ошибаться. Во-вторых, моей большой

ошибкой стало даже то, что тогда, в самый первый раз, я с тобой заговорила. Нам нельзя

общаться с живыми, а тем более хоть как-то вмешиваться в их жизнь, а значит, и в

божественный замысел. Мы за это можем крупно поплатиться.

– Чем? Что может быть хуже, чем скитаться одинокой, заброшенной душой среди

могил,ожидая неизвестно чего?!!

– Не говори о том, чего не знаешь, – резко оборвала ее Лейла. – Хуже может быть мрак. А

здесь у меня есть главное – надежда.

– Надежда на что?!!

– Надежда на то, что когда-нибудь все это изменится...

Вероника молчала. Где-то в глубине души она понимала, что девочка права, у нее есть

свои причины, и она не имеет права давить на нее, прося о помощи. Но с другой стороны,

ей было горько и обидно, что та не захотела ей помочь, или не могла... Да какая разница.

Главное, что пытка неизвестностью продолжается, и каждую ее минута можно было

приравнять к десятилетию.

Вероника проснулась с еще более тяжелым сердцем. Голова болела. Эти головные боли

преследовали ее с самого детства, она к ним даже привыкла. Но в последнее время они

стали чаще и сильнее, а сегодня с утра мозги просто раскалывались. Застонав, Вероника

перевернулась лицом к тумбочке и посмотрела на светящийся циферблат часов. Еще

оставалось время немного поспать, до того момента, когда громко распахнется дверь в

палату и сестра прикажет громким голосом просыпаться для сдачи очередных анализов.

Пожалуй, этот голос она запомнит навсегда как одно из самых неприятных ощущений

своей жизни.

Мир рухнул через полторы недели пребывания в больнице. Веронику с отцом вызвал на

собеседование заведующий отделением – тучный мужчина в белом халате, едва

застегивающимся на пузе и белой шапочке, прилепленной на затылке крупной, кучерявой