Текст книги "К судьбе лицом (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Я тоже не хочу мучиться этим вопросом.

Тени боязливо замерли у расселины, ведущей внутрь. Это Цербер – жуткие, низкие, тоскливые звуки, он так и воет с того момента, как я шагнул мимо него. Посмотрел на меня, попятился, визжа, в угол, я прошел мимо, и он завыл мне в спину так, что затряслись стены – с мукой попранной верности, надрываясь от звука, будто забрали что-то дорогое…

Глупый пес.

Дурацкий мир.

Он тоже здесь, этот мир, – скулит и тычется носом в ладонь, пытается ухватить за ногу, утащить назад, прижал уши и повесил голову, и глаза не горят, и я отшвыриваю его снова и снова, не желаю слышать, прочь! Ты мне не нужен! Мне уже никто и ничего…

Ползет на брюхе, умильно и виновато повизгивая, готов показать любой трюк: хочешь – Флегетон загорится синим? Хочешь – тополя наконец зацветут? Хочешь увидеть… услышать?

Вот же оно, вот!

– Дура! Дура!! Такое раз в вечность выпадает, чтобы – по-настоящему! Все уже поняли и на яд от зависти изошли, одна ты… дура! Любовника ей… и чье имя ты шептала со своим Адонисом? Что ты стоишь?! Что ты торчишь здесь, я тебя спрашиваю?! Кого ждешь? Беги же за ним, лети…

– О чем ты говоришь мне… он просто… он…

– А ты и не поняла? Ушел навсегда!

– Он вернется…

– Тенью бесплотной вернется с Психопомпом под руку!

– Такого не может быть…

– Этот бешеный… Ну, что ж ты торчишь на месте, как Прометей прикованный, – беги!

Она не побежит, Геката. Хватит надсаживаться в крике, я благодарен тебе за него, благодарен, что ты отбросила свою таинственность и снизошла до этих пронзительных, сварливых звуков, какие издают смертные торговки… но она не побежит, это не ее… не ее Ананка.

Не ее жребий.

Выйти за хрупкие с виду пределы своего мира дано не каждому. И то, какой ценой это обычно дается…

Я вот вышел. Ушел.

И нет слов, которые вернули бы меня с этой грани еще раз.

В гранатовой роще падают с ветвей плоды, раскалываясь при ударах – слишком спелые, – брызжут в глаза алой памятью – прочь! Мир шарахается, потом возвращается, захлебывается в жалобном скулеже: «Хозяя-я-и-и-н… хозя-я-я-я-яина нет…» – в мире творится что-то невообразимое, сквозь полусомкнутые веки я вижу вздыбившийся Стикс, потухающий Флегетон, затихший Коцит; вижу трон, который вышвыривает того, кто посмел на него сесть: не хозяин! Гелло, который мечется по комнатам дворца…

Прочь. Последний удар, глухой и целительный, отсекает меня от мира окончательно, я – воин, даже если не ражу, даже если война уже закончилась…

– Ты решил, Аид-невидимка, – тихо говорят из-за плеч. Я молчу. Ловлю на ладонь память о Левке – ее там достаточно уже набралось, памяти, серебро искрится в пригоршне. Пожимаю плечами. Какая разница, что я решил, если все равно получится, что решила она за меня?

– Не хочешь говорить со мной?

– И не хочу тебя слышать.

Щита больше нет – его сковали, он отразил удар, слился с копьем и канул, вернувшись в бронзу. Нет больше замка: некого запирать. И нет стержня: нечего на нем держать. И остался только Аид-невидимка, с которого все начиналось, не-ненавидимый, не-безжалостный… только вот с очень скверным характером.

– Я сделал все, для чего ты готовила меня? Для чего со мной говорила?

– Да.

Шелохнулись волосы на голове – то ли от дуновения, то ли от страха. Мир, ползающий вокруг, заскулил, прикрылся лапами и затих.

– Тогда уйди или замолчи и дай мне идти самому.

– Все это время ты шел сам. И это внушает надежду.

– Я ничего не знаю о надежде. Только то, что я убил ее однажды. Теперь уйди: мне пора.

– А если я тебе скажу, что не могу уйти? Взгляни – ты вновь на грани. Скоро твоя кровь станет алой, и это буду – я. Потом ты перешагнешь грань и уйдешь в тот мир, и там всегда буду я. Ты будешь драться, смеяться, видя, какой алой стала твоя кровь, ты будешь вспахивать землю или убирать виноград – о, я знаю много вариантов! И в каждом из них – я… Я не могу даже перестать говорить с тобою, ибо и в этом я – твоя Ананка. Ты не убежишь от меня и не скроешься, Аид-невидимка…

– Я достаточно скрывался и не собираюсь больше.

– Маленький Кронид… уж не собираешься ли ты со мной бороться?

– Я? Я не борец, ты забываешь об этом. Ты сделала из меня убийцу. Я убью тебя.

– Чем? – и смешок, знакомый, похожий на зарницу…

Чем? Меча больше нет, двузубец – это глупо, мир слепым кутенком ползает у ног, не оставляет попыток, подвывает умоляюще: бери, хозяин! Бери меня! Бей мной!

Прочь! Моим мечом буду я сам. Меч, который возьму в случае надобности: рукоять – я, лезвие – я, и рука – тоже я…

– Для этого нужно посмотреть мне в лицо, Аид-невидимка. На это осмеливаются немногие, и уж точно не осмеливался никто из богов. Попробуешь?

Без промедления. Без раздумий – истекло на это время. Без страха: этого я никогда не боялся, этого я хотел уже много столетий, сам – клинок, сам – убийца, я вскочил – метнулись волосы и растрепались ветром – и обернулся к своей стоящей за спиной судьбе.

Готовясь бить. Глядя ей в лицо.

Остановился уже как был: ни меча, ни мира – Аид-невидимка…

Медь ее волос трепал ветер: они развевались точь-в-точь как когда она шла в танце, и зелень глаз была такой же, и я стоял, чувствуя, что Лисса здесь ни при чем; наверное, я был безумен с самого начала; у них ведь не может быть одно лицо, это было бы слишком подло, за гранью подлости, а если так – кто из них передо мной?!

– Хочешь, я тебе дочку рожу? – спросила она прерывающимся голосом. – Девочку… красавицу… Ну, хочешь? Только пойдем домой. Там Танат с Гекатой, они твой жезл забрали, когда Онира в пол вмазало. Забрали, чтобы отдать тебе, Аид, ну пойдем… я дура, но я все исправлю… если это я… ты из-за меня… только пойдем!

У нее на ресницах дрожали слезы. Она прижималась ко мне, гладила лицо, вытирала с него остатки подозрительно розоватого ихора, шептала, что если нужно… она еще десять гранатов, только пойдем…

– Это не ты, – сказал я, глядя поверх ее головы, борясь с желанием обнять – испуганную, потерянную, утратившую смысл, не научившуюся жить просто так… Одно это объятие будет страшнее десяти тысяч гранатов, я же потом вовек не смогу ее отпустить!

Она не хотела, чтобы я ее отпускал.

– Ну, тогда я все равно все исправлю, я же богиня Возрождения, – сама скользнула под мою руку, и вышло, что я ее обнимаю. – Пошли? Да? Танат сказал, ты обещал вернуться – давай вернемся?

Кора. Не Персефона – владычица, а девушка, в которую я однажды влюбился. Она глядела умоляюще и заискивающе, но там, в глубине зелени взгляда пряталось памятное упрямство: не пущу! Уцеплюсь и не пущу! Не пущу или с ним уйду, и пусть мама плачет, вот!

Мужа с пира жена зовет:

Заплутал средь хмельных друзей.

Плачут дети, угас очаг –

Возвращайся, хозяин, в дом…

Материнская песня – сквозь века, отзвуком моей памяти… Или, может, ее пела жена – глазами? Нет, у той в глазах была совсем другая песня:о том, как жена пришла на пир, распугала друзей головой Медузы Горгоны, потом вцепилась в хмельного мужа и приволокла его домой, мимоходом пнув, чтобы не мешал, самого Диониса.

– Аид… пойдем домой. Пожалуйста, пойдем…

А за плечами молчали. Я поднял левую ладонь – не горящую, но какую-то чужую – погладил Кору по волосам… надежда, более коварная, чем судьба, жестоко мстила своему убийце: медленно втискивалась в грудь. Как хотелось верить, что там теперь – дом, а не жребий, что ждут, что будет дочка, что это и есть… смысл? Судьба?

Судьба молчала за плечами, и я окликнул ее, обнимая Кору.

«Почему ты ничего не говоришь?»

Из-за спины долетел вздох и стон – то ли агонии, то ли наслаждения.

«Потому что мне нечего сказать, невидимка. Только что она нанесла мне смертельный удар».

Верю. Кора ведь говорила, что не потерпит соперниц…

«Мне помочь тебе чем-то?»

«Нет. Нет… Это прекрасно. Это дает надежду…»

«Надежду на что?»

«На то, что есть что-то сильнее меня. Ах, как это хорошо, маленький Кронид, эта надежда – выше Олимпа, от нее может произойти новая вера… Странно…и как хорошо. Не опасайся за меня, я останусь за плечами у остальных, умру только для тебя. Да. Я умру для тебя… ради тебя… как хорошо… вот все и разъяснилось, вот всё и кончилось».

Вот все и кончилось. Ветер то ли рожденной надежды, то ли не родившейся пока новой веры треплет волосы, срывает цвет с тополя и покрывает черную воду озера белым пухом вперемешку с серебряными листьями, отчего вода кажется чуточку легкомысленной.

Черные спутанные пряди мешаются с медными: базальт и лава, Эреб и Флегетон. Вой Цербера смолк, и Танат, Гелло и Геката ждут нас на пристани, у ладьи Харона. Я, Аид-невидимка, не спеша ступаю рядом с женой, мой мир плетется следом – побитым щенком, которого чуть было не бросил хозяин. Иногда взвизгивает – виновато, но радостно.

Позади, улыбаясь мне на прощание, умирает Судьба.