Текст книги "Бедная Настя. Книга 3. В поисках счастья"

Автор книги: Елена Езерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Вы сами неоднократно давали мне для этого повод, – тихо и безжалостно сказала Лиза. – И будьте уверены – я выясню истину, и, если я окажусь права, то впредь не ждите от меня былой покорности и согласия со всем, что вы навязывали мне. Я буду жить и вести себя так, как хочу, и вы мне боле – не указ.

* * *

Слова, сказанные Модестовичем, глубоко запали в душу Марфе, и она тотчас же решила проверить – от себя, не ведая сомнений, болтает управляющий или есть в его предположениях хотя бы доля здравого смысла. Модестович ее просьбе противиться не стал – Марфа и сейчас еще была хороша, что называется – в расцвете лет и женской красоты, это тебе не дура Полина, такую не стыдно и в Курляндии показать.

И потому он подвез Марфу до церкви, спросил – не подождать ли ее и куда потом отвезти. Но Марфа вся стала как замороженная – только мимо него куда-то посмотрела и распрощалась. Жаль, подумал Модестович, но – не последний же день живем? – и двинул домой, в имение. А Марфа, перекрестясь на образ Святой Варвары при входе, как неживая, вошла в церковь.

– Батюшка, благословите, – склонилась она перед отцом Павлом, с поспешностью выходившим в притвор. – Не откажите в помощи, родных ищу. Мест ваших не знаю, знакомых здесь нет.

– Благослови тебя Господь, – ответствовал словом и жестом отец Павел, – однако лицо твое мне чем-то знакомо, женщина. А ты раньше не бывала в наших краях?

– Не думаю, что вы меня знаете, батюшка, – побледнела Марфа. – Я пришла к вам по поводу записи о крещении, сделанной двадцать лет назад. Не могли бы вы показать мне приходскую книгу?

– Если наберетесь терпения и дождетесь моего возвращения, – кивнул священник. – Тороплюсь навестить прихожанку, которая только что родила.

– Со смирением буду ждать вас, – обрадовалась Марфа.

– Простите, – вдруг обратилась к ней девушка, выбиравшая свечи у служки, – я ненароком слышала, как вы разговаривали с батюшкой. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Марфа с удивлением посмотрела на нее – барышня как барышня, правда, чертами как будто на Петю похожа. И сердце сразу забилось быстрее – может ли так быть, чтобы Господь ответил на одни только думы ее, а ведь она еще и не помолилась как следует, свечку не поставила за спасение души дочери своей несчастной, Анастасии?

– Я… – Марфа пристально вгляделась в лицо девушки, – я потеряла дитя, о котором ничего не знала много лет. А теперь у меня появилась надежда, вот я и пришла сюда, чтобы отыскать хотя бы какие-то следы в приходской книге – узнать о ее крестных, а, Бог даст, узнать, где она сама.

– Вы, должно быть, очень горюете? – участливо спросила девушка. – Даже представить себе не могу, каково это, потерять ребенка! Желаю вам добиться своего, но прошу вас – будьте осторожны.

– О чем вы, барышня? – растерялась Марфа.

– Иногда я думаю, что нам не следует пытаться узнать то, что Бог скрыл от нас.

– Вы говорите, как будто, и сами пережили такое.

– Моя сестра недавно пыталась проникнуть в тайны прошлого, и Господь за дерзость наказал ее безумием, – грустно промолвила девушки. – Она теперь одержима мыслью, что она – это совсем не она. И я пришла помолиться за спасение ее разума.

– Но как это может быть?

– Она думает, что она – не моя родная сестра и не дочь наших родителей, а какая-то девушка, чужая нам, но имени Анастасия.

Марфа вздрогнула – она-то вообразила, что Бог уже одарил ее радостью встречи с потерянной дочерью, а, оказалось, Всевышний только готовил ее к откровению. Неисповедимы пути Твои, Господи, велика мудрость и щедрость Твоя!..

– Постойте, – Марфа удержала собиравшуюся было уйти девушку, – расскажите, почему ваша сестра считает, что она – эта таинственная Анастасия?

– Видите ли, – вздохнула Соня – это была она. После неприятного разговора с Лизой Соня подумала, что обижаться на сестру – грех, обижаться – значит, потакать ее нелепым измышлением о их родстве. И тогда она решила просить заступничества у Господа и Святой покровительницы их семейства – Казанской Божией Матери.

– Судьба несправедливо и жестоко обошлась с моей сестрой, – продолжала Соня, – ей пришлось многое пережить, а страдания не проходят бесследно.

– Поверьте мне, – горячо воскликнула Марфа и осеклась под осуждающим взглядом служки, перейдя на шепот, – самое простое – решить, что кто-то безумен, вместо того, чтобы выяснить правду, которая часто оказываемся совершенно иной, чем мы представляли себе. И часто безумие и есть та самая правда.

– Вы говорите, как моя сестра, – обиделась Соня. – Да разве можно подозревать собственных родителей в том, что они сговорились не раскрывать тайну ее происхождения? Моя сестра уже и маменьку до слез довела, и папеньке, боюсь, грозит та же участь. Она думает, что маменька родила недоношенного ребенка, который сразу же и умер, но о его смерти никто не успел узнать, потому что маменьке удалось подменить своего младенца чужим. Той самой девочкой, по имени Анастасия.

– Господи Боже! – Марфа покачнулась и оперлась рукой на край стола, где были разложены свечи.

– Вот видите, – нахмурилась Соня, – даже вам эта история показалась неприятной. А все оттого, что сестрице не терпелось узнать то, что знать не следует. И ведь жила себе спокойно, а как нашла этот перстень, так сразу вся и переменилась.

– Перстень? – голос Марфы предательски задрожал.

– Все началось с него, – кивнула Соня. – Лиза нашла у своего мужа перстень с именем Анастасии, а потом вычитала в приходской книге, что эта Анастасия родилась в один с нею день.

– А кто? Кто твоя сестра? – Марфа схватилась за грудь – сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из нее.

– Лиза, Лиза Долгорукая, – пояснила Соня. – Мы уже давно с нею мучаемся – то она из дома в лес убежит и бродит там, как ведьма, то вот недавно могилу отца раскопала, а теперь еще и это – придумала, что она нам не родная.

– А вдруг – так оно и есть? – едва слышно прошептала Марфа.

– Как вам не стыдно! – рассердилась Соня. – Я с вами душевно разговаривала, а вы… Мы же с вами в храме Божьем – постыдились бы!

Соня капризно надула губки и ушла, не попрощавшись и не перекрестившись на выходе. Но Марфа даже и не взглянула на нее – значит, вот оно как было! Проклятая Сычиха солгала – отдала ее деточку ненавистной Долгорукой. Но больше этому не бывать – я сама верну себе своего ребенка, сказала себе Марфа и решительно направилась к имению Долгоруких…

– Ты заметила, как быстро повзрослели наши дети? – с нежностью спросил князь Петр, когда Долгорукая вернулась в его кабинет.

– Увы, – пожала плечами княгиня, – мы тоже не молодеем.

– Я думал, эта мысль тебя порадует, – растерялся Петр.

– Чего же хорошего в том, что дети выросли, и вместе с ними умножились проблемы, решать которые в нашем возрасте и состоянии здоровья все труднее.

– Но я рад, что, по крайней мере, ты поправилась, а Корф сдержал свое обещание и не стал преследовать тебя после выздоровления. Теперь мы снова вместе и сможем преодолеть любые трудности.

– Хотелось бы мне тебе верить… – вздохнула Долгорукая, подходя к мужу и обнимая его.

– Прости меня, Маша, прости! – воскликнул Петр, целуя ее руки. – Это все моя измена, я так виноват перед тобой.

– Мы оба не без греха, – кивнула княгиня, – я тоже сотворила ужасное…

– Ты подняла на меня руку, потому что любовь ослепила тебя, но все уже в прошлом.

– А эта женщина?

– Я не знаю ее, и думать о ней не хочу. Надеюсь, что больше уже не увижу ее, и все будет по-прежнему, не правда ли, Машенька?

– А я даже не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня от тюрьмы, – потупилась Долгорукая.

– Ты моя жена, я не мог поступить иначе. Я люблю тебя. И оставим ворошить прошлое – клянусь, что никогда не дам тебе повода для ревности в будущем.

– Разумеется, – вдруг усмехнулась Долгорукая, – вряд ли у тебя теперь будет столько резвости, чтобы бегать по крепостным потаскухам.

– Маша! – вскричал князь Петр. – Зачем ты так? Я не покупал любовь Марфы. И потом – не ты ли сама оттолкнула меня от себя? После свадьбы ты была любящей женой, внимательной и доброй подругой мне, но потом все изменилось. После рождения детей ты стала слишком требовательной и все больше и больше думала только о деньгах!

– И ты обрел покой в объятиях дворовой девки? – взвилась в ответ Долгорукая.

– Марфа была кроткой и верной…

– А я изменяла тебе, сидя с твоими детьми?

– Если бы ты заботилась о детях, ты бы не пошла на убийство!

– Но это ты – ты довел меня до отчаянья. Я столько времени скрывала, что их отец живет с крепостной! Я сделала это ради их блага…

– Ради их блага, – с негодованием прервал ее князь Петр, – ты убила ни в чем не повинного барона Корфа, отняла имение у его сына, чтобы отдать в приданое картежнику и убийце Забалуеву?

– Ни в чем не повинного барона?! – расхохоталась Долгорукая. – А под чьей крышей ты распутничал со своей Марфой?!

– Машенька, – спохватился князь Петр, – зачем мы опять говорим об этом? Давай попробуем простить друг друга, и не надо больше никому мстить. Прости меня – я сказал лишнее. И сейчас нам обоим надо успокоиться. Попробуем быть терпимее друг к другу и более терпеливыми.

– Не больно ты был терпеливым прежде – ни дня не мог прожить без своей девки, – озлобленно глядя на мужа, сказала Долгорукая.

– Маша! Не начинай! – князь Петр схватился руками за голову. – Опять ты…

– Тебя послушать, так все наши беды из-за меня, – не успокаивалась Долгорукая.

– По-моему, ты все-таки рано перестала принимать лекарства, – не выдержал Петр.

– Вот ты, значит, как? Хочешь все на мое нездоровье списать? Свою вину на мои плечи переложить? Благородным прикидывался? «Это я фальшивые деньги жене передал», – передразнила князя Долгорукая. – А мне, что ты вину на себя принял, – все равно, ибо не моя это вина! Я к тем деньгам была непричастна! Чужая это вина, Забалуев мне те ассигнации подкинул.

– Господи, Маша, – князь Петр был бледен и выглядел измученным, – неужели же ты никогда не простишь меня? Ведь ни минуты не было, чтобы я не пожалел о содеянном.

– А у меня не было минуты, чтобы я не думала об этом! – воскликнула Долгорукая.

– Маша, умоляю, – устало произнес князь Петр, – давай перевернем эту страницу и начнем новую жизнь.

– Ненавижу, – прошипела Долгорукая, – как же я тебя ненавижу!

Она хотела было сказать еще что-то, но неожиданно дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Марфа – простоволосая, с горящими от гнева глазами.

– Ты! – вскричал князь Петр. – Что ты здесь делаешь? Марфа, ты же обещала никогда не появляться в нашем доме.

– Это было до того, как я узнала, что ребенок, которого я от тебя родила, жив, – торжествующе провозгласила Марфа. – Наша с тобой дочь жива. Наша девочка, появившаяся на свет через несколько месяцев после того, как ты продал меня барону Корфу.

– Ах! – вскричала Долгорукая и, лишаясь чувств, медленно опустилась в кресло рядом со столом, за которым по обыкновению сидел малоподвижный после ранения князь Петр.

– Я не верю тебе, – грозным тоном сказал он, обращаясь к Марфе.

– Не веришь? – рассмеялась она:

– У Сычихи спроси, она принимала роды.

– Если это так, – все еще недоверчиво смотрел на нее Петр, – почему прежде молчала? Почему не сказала об этом?

– Сычиха убедила меня, что ребенок умер, но теперь все раскрылось. И то кольцо, что ты подарил мне – помнишь, ты хотел, чтобы я родила тебе дочку, и даже выбрал имя для нее – Анастасия? Теперь это кольцо у нее в руках – она жива, и я заберу ее у тебя.

– О чем ты говоришь, Марфа? – не понял князь Петр. – И перестань придумывать ребенка, которого у тебя никогда не было.

– Господь свидетель! – Марфа подняла указующий перст к небу. – А не веришь – спроси у своей жены.

– Маша? – растерялся князь. – При чем здесь Маша?

– А? Что? – очнулась Долгорукая и безумным взглядом обвела комнату. – О чем мой муж должен у меня спрашивать?

– Ты, ты украла нашего ребенка! Душегубка и воровка! – закричала Марфа.

– Петр Михайлович, – властно сказала Долгорукая, вставая с кресла, – сделайте милость, избавьте меня от своей девки.

– Марфа, опомнись, что ты творишь! – Петр попытался встать, дабы выставить Марфу за дверь, но она, не глядя на него, бросилась к Долгорукой.

– Она украла моего ребенка и воспитала, как собственного. И этот ребенок – Лиза!

– Марфа, я прошу тебя… – Петр, наконец, встал и заслонил собой жену.

– Да она больна, – выглянула из-за его спины Долгорукая.

– Нет, это ты больна, ты одержимая. Ты готова сделать все, только бы он остался с тобой!

– Марфа, не кричи, – увещевал ее князь Петр. – Лиза – моя дочь…

– И моя! И имя ей – Анастасия! – прервала его Марфа. – Нет в приходской книге записи о рождении и крещении Лизы Долгорукой, а Настя есть. Наша Настя!

– Да мало ли детей рождаются в один день, – невозмутимо пожала плечами Долгорукая.

– Марфа, Лиза не твоя дочь, – тихо сказал Петр, – и никто не крал у тебя девочку. Твой ребенок умер, но, даже если бы я и знал о нем, это ничего не изменило бы в наших с тобой отношениях. Я принял решение, я вернулся в семью, и прошу оставить нас в покое.

– Господи, прости ее грешную, не ведает, что говорит, – кивнула Долгорукая.

– Петя, опомнись, – Марфа в ужасе уставилась на князя. – Посмотри на нее, с кем ты живешь?! Ведь это она стреляла в тебя. Она отравила барона. Корфа. Ты думаешь, она не может украсть ребенка?

– Петр Михайлович, – требовательно сказала Долгорукая, – я не желаю более в собственном доме слушать эти бредни сумасшедшей. Сделай же что-нибудь, и немедленно!

– Дмитрий! – закричал князь Петр и стал, что было сил, трясти колокольчик. – Дмитрий, да где ты запропастился, мерзавец?!

– Ты прогоняешь меня? – прошептала Марфа.

– Да, – кивнул князь Петр, – ты должна уйти.

– О, я даже не знаю, кто из вас худшее чудовище – она или ты…

– Дмитрий, проводи гостью, – сухо велел князь Петр прибежавшему на его крик слуге. Дмитрий тут же пребольно схватил Марфу за руку, но она вырвалась и с ненавистью посмотрела на князя.

– Что, что мне сделать для того, чтобы ты поверил?

– Уйти, – отвернулся от нее князь Петр.

– Ты предал меня, предал нашу дочь, – обреченным тоном произнесла Марфа. – Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, да как бы поздно не оказалось.

– Что это было, Петя? – Долгорукая с невинным взглядом обратилась к мужу, когда Марфа, подталкиваемая Дмитрием, вышла из кабинета. – Надеюсь, ты не думаешь, что в словах этой женщины есть хотя бы капля правды? Лиза – наша дочь, она не умирала, ее никто не подменял. Боже мой, я, конечно, не ангел, но на такую дикость не решилась бы.

– Я не сомневаюсь, что Лиза – наш ребенок, но… – в задумчивости протянул князь Петр.

– Что должно означать это «но»? – удивилась Долгорукая.

– Единственное, что я понял из всей той околесицы, что наговорила здесь Марфа, – я понял, что у меня могла быть еще одна дочь. И, если она не умерла, то где она?

– Теперь я понимаю, почему ты продал ее Корфу… – страшным голосом сказала Долгорукая.

– Маша, я сделал это только для того, чтобы не волновать тебя. Я думал о спокойствии – твоем и детей. Послушай, – взмолился князь Петр, – я уже покаялся в своем грехе. Я говорил тебе не раз, неоднократно – это самая ужасная ошибка в моей жизни. И я прошу, чтобы ты, наконец, решилась и простила меня.

– И кто-то еще может удивляться, что я мстила вам с Корфом! – вскричала Долгорукая. – Да вас не убить – вас четвертовать надо было. Разорвать! Петя, ты будешь в аду гореть, на медленном огне. О, Господи! Лучше бы ты сидел в тюрьме за фальшивые деньги. Как же я тебя ненавижу! Я видеть тебя не могу!

– Маша, Машенька…

– Об одном лишь жалею, – Долгорукая остановила на муже уничтожающий взгляд и, прежде чем уйти, со злостью бросила ему в лицо, – как я жалею, что не убила тебя тогда…

Изгнанная из дома, Марфа медленно побрела в сторону родового кладбища Долгоруких. У недавней могилы Петра она увидела Лизу, которая в оцепенении стояла у поваленного памятника и смотрела на раскопанную дыру в земле, как будто оттуда начиналась дорога в бездну.

– Так кто же я? – сама с собой говорила Лиза. – Елизавета? Анастасия? Господи, подскажи, просвети!

– Девочка моя… – прошептала Марфа.

– Что вам угодно? – вздрогнула Лиза, обернувшись на чужой голос. – Это вы? Что вам надо здесь? Уходите, вы и так сделали немало, чтобы жизнь в нашей семье пошла прахом.

– В вашей? А твоя ли она, эта семья?

– Что вы хотите этим сказать?

– Не гневайся на меня, милая, – ласково сказала Марфа. – За свою вину перед тобой я уже получила сполна.

– Я ничего не желаю знать и лишь хочу, чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни! – воскликнула Лиза и хотела было уйти, но Марфа преградила ей путь.

– Но это невозможно – мы связаны с тобой, мы – это одно целое, Настенька моя, бедная!

– Что? – растерялась Лиза. – Не может быть! Этого просто не может быть.

– Тебя отняли у меня, – расплакалась Марфа, – но Господь услышал мои молитвы – ты нашлась, и теперь я никому тебя не отдам и никуда от себя не отпущу.

– Оставь меня! – Лиза пыталась уклониться от ее объятий.

– Доченька моя! Я ведь тебе не чужая, – Марфа гладила ее по голове, брала за руки и целовала их. – Если бы ты только знала, как я мечтала прижать тебя к себе, посидеть с тобой, поговорить. Ты – моя дочь, моя любимая единственная дочь.

– Плохо мне, очень плохо, – Лиза почувствовала, что от волнения теряет сознание. – Я ничего не понимаю. Оставьте меня. Я пойду домой, я должна расспросить обо всем маменьку.

– Ты не веришь мне? – участливо спросила Марфа.

– Я… я боюсь поверить, – всхлипнула Лиза, и слезы градом хлынули из ее глаз.

– А ты не бойся, – улыбнулась Марфа, – ты поплачь – и обман, как рукой снимет. Святая вода потечет, и душа твоя очистится – ты поймешь, что все это время эта ужасная женщина оттого только и мучила тебя, что знала – ты плод любви твоего отца и твоей настоящей матери.

– Но как же… – плакала Лиза.

– Прими правду и не противься судьбе. Я – твоя мать, а ты – моя дочь. Идем со мной. Нам так о многом надо рассказать друг другу.

– Но куда мы пойдем?

– Хотя бы на край света – лишь подальше от этого ужасного дома, где с тобой так жестоко обошлись. Ты не переживай, теперь я стану заботиться о тебе, – кивнула Марфа. – Я давно вольную получила, и денег у меня достаточно. Мы с тобой не пропадем. Будем жить душа в душу, никто нам не нужен, главное – позабыть обо всем, что разделяло нас.

– Все это так неожиданно, так странно, – Лиза, казалось, плыла по течению – эта женщина словно околдовала ее своими речами, и Лиза подчинилась ей, пошла следом.

– Ты останешься со мной, – Марфа взяла ее за руку и повела за собой, – навсегда. Мы будем вместе, и больше никакая сила не разведет нас с тобой.

Глава 3
Женское счастье

После отъезда Андрея в Петербург Татьяна места себе не находила – в доме воцарилась Наташа, и все теперь крутилось вокруг нее. Князь Петр с умилением взирал на то единодушие, которое установилось между его женой и невестой Андрея. Женщины постоянно щебетали, обсуждая свадебные планы, а Соня, как привязанная, ходила за ними и все норовила вмешаться со своими предложениями. Правда, ее советов никто особенно не слушал, но и не лишал возможности чувствовать свою сопричастность к такому важному делу, как подготовка к свадьбе.

Видеть все это было для Татьяны невыносимым – она никак не могла понять, почему Андрей столь жестоко обошелся с нею. Для чего дал надежду и за что потом унизил и растоптал то светлое, что еще теплилось в ее душе. Татьяна искренне любила Андрея и видела – он отвечает ей взаимностью, но приехала Наташа, и очевидное превратилось в мираж и рассеялось, как ночной кошмар. А Наташа не только, казалось бы, ничего не замечала – наоборот, без конца гоняла Татьяну за всякой всячиной и по любому поводу звонила в колокольчик.

Поначалу Татьяна думала, что она делает это специально, но потом поняла – нет, просто барышня привыкла так жить. Наташа представлялась ей домашней любимицей, избалованной родителями и няньками и с удовольствием игравшей в замечательную игру про жениха и невесту. Она, похоже, распоряжалась Андреем, как своей куклой, и – что самое страшное! – Андрей и не выказывал никакого недовольства своей ролью. А уж с каким азартом во все это окунулись остальные домочадцы Долгоруких – и того понятней.

И однажды Татьяне стало до того тоскливо и муторно, что она решила – пришло время избавиться от своей несчастной любви. Она кинулась искать Сычиху – та непременно дала бы ей каких-нибудь отворотных снадобий, но ее и след простыл – избушка стояла пустая и холодная. Может, Варвара знает, где Сычиха, подумала Татьяна и отправилась к Корфам.

По дороге ей несколько раз становилось плохо – Татьяну шатало, и деревья вокруг плыли у нее перед глазами. Про себя Татьяна несколько раз недобрым словом помянула жизнерадостную Наташу – та своей прытью кого угодно могла извести, уж такая барышня непоседливая. А командовать любит не меньше самой Долгорукой. Вот уж точно была бы сапогу пара, – усмехнулась Татьяна.

– Что это с тобой, Танечка? – заботливо спросила Варвара, когда Татьяна добралась до имения Корфов. – Да ты сядь, сядь, на тебе лица нет! Ты уж извини, что без рук я – видишь, рыбу разделываю.

Варвара для пущей убедительности вытянула перед Татьяной ладони, остро пахнувшие свежей рыбой, и Татьяна беззвучно рухнула на пол.

– Боженьки мои! – вскричала Варвара и бросилась отмывать руки.

Наскоро счесав чешую, она тщательно вытерла их сухим полотенцем и уже только тогда принялась поднимать Татьяну. Варвара подтащила ее к буфету и прислонила спиною к дверцам, потом достала из соседнего стола склянку с нашатырем и быстрым движением пронесла сосуд близ Татьяниного лица. Через мгновение Татьяна застонала – ресницы дрогнули, на скулах появились признаки румянца.

– Ты, девка, меня так больше не пугай, – покачала головой Варвара, когда Татьяна открыла глаза, – стара я уже стала для таких фокусов.

Варвара еще раз дала Татьяне нюхнуть нашатыря и убрала пузырек. Потом подала ей руку и велела: «Обопрись-ка, да поднимайся, нечего тебе в твоем положении на полу рассиживаться, сама знаешь, по полу всегда холод идет».

– О чем ты, Варвара? – не поняла Татьяна, присев на стул в другом углу кухни, подальше от разделочного стола – от одного взгляда на источавшую ароматы рыбу ее опять было в сторону повело.

– Ты вот что, – с сочувствием глядя на нее, сказала Варвара, – в обморок падать прекрати, а я сейчас вернусь.

Господи, расстроилась Татьяна, до чего же я слаба стала – привычный, вроде, путь прошла, а утомилась, точно весь день на поле пропахалась. Довела меня кручина, нет уже ни сил, ни терпения.

– На-ка, выпей, тебе сейчас самое то, – Варвара подала ей кружку холодного молока – только что из погреба, кувшин даже запотел.

– Спасибо, Варя, – кивнула Татьяна и отпила из кружки – прохладная жидкость успокоила и отрезвила, – уж и не знаю, как тебя благодарить. Ты прости, что пришлось тебя беспокоить. Не думала, что вот так запросто развалиться могу.

– Да ты особенно не извиняйся, – сочувственно сказала Варвара, – в твоем положении – обычное дело в обморок падать. Когда ждешь-то?

– Чего? – растерялась Татьяна.

– Не чего – кого, – улыбнулась Варвара и добавила, – ты пей, пей, а то опять, того и гляди, упадешь, а мне ужин готовить надо. Суп из сазана подавать велено.

– Не пойму я тебя что-то, Варвара, – нахмурилась Татьяна.

– А чего тут понимать! – весело сказала та, вспарывая очередной рыбине брюхо, – Татьяна поморщилась, но молоко свое дело сделало – ее не повело, и приступа тошноты как не бывало. – Меня, девонька, не проведешь! Я не первый год на свете живу и в таких делах не ошибаюсь.

– Господи, да можешь же ты прямо говорить! – всплеснула руками Татьяна. – Чего ты хочешь-то от меня?

– Ждешь ты, девка, малого ждешь, ясно, как божий день!

Татьяна побледнела и поставила кружку на стол.

– Да ты что, Варя! – воскликнула она. – Думай, что говоришь-то!

– А ты мне зубы не заговаривай, – покачала головой Варвара, – я и без тебя вижу, что к лету родишь.

– К лету? – вздрогнула Татьяна.

– Ничего, ничего, не робей – не ты первая, не ты последняя. Отец-то кто? Из ваших? Чего стыдишься-то? Дело житейское. Или… – Варвара пристально посмотрела на окаменевшую от известия Татьяну. – Не темни со мной – барин это?

– Ой, Варвара, – тоненько так всхлипнула она, – и не спрашивай, не могу я сказать.

– А и говорить ни к чему – сама догадалась. Значит, барин. Андрей Петрович.

Татьяна помотала головой и затихла.

– Сычиху-то зачем искала? – Варвара с подозрением посмотрела на Татьяну. – Если что дурное удумала – своими руками удушу.

– Что ты, Варя, – испугалась Татьяна. – Я зелья отворотного попросить хотела. Бросил меня Андрей Петрович, совсем бросил.

– Вона как! – нахмурилась Варвара и на время оставила чистить рыбу. – А мне сказывали, будто благороднее его на всем белом свете нет.

– Так оно и есть, Варя, – сквозь слезы прошептала Татьяна.

– Был бы благородным, помог бы тебе – вольную дал, о ребеночке заботился.

– Так ведь не знает он, я и сама-то от тебя сейчас узнала.

– Дура ты, Танька, – Варвара озабоченно посмотрела на нее, – делать-то что собираешься?

– Не знаю я, Варя! – вдруг вскричала Татьяна и зарыдала во весь голос – Варвара испугалась и кинулась ее утешать.

– Ты погоди, погоди, не бейся! Мы что-нибудь придумаем. Барин-то где?

– В столицу уехал, Лизу из беды выручать.

– Вот видишь, ее выручит – о тебе подумает.

– Да куда ему – женится он, Варя! Все сейчас к свадьбе готовятся – не до меня здесь, – безысходно махнула рукой Татьяна. – Пойду я. Нет у меня никакой надежды, и жизни не будет.

– А ну-ка постой, – преградила ей дорогу Варвара. – Не нравится мне твое настроение, девка. Ох, не нравится!

– Да каким же ему быть? – воскликнула Татьяна. – Не хочу я этого ребенка. Андрей Петрович меня больше не любит и ребенка моего не полюбит. А без любви так лучше не родиться на свет.

– А ты что – князя в мужья захотела? Избаловали тебя хозяева. Живешь, как у Христа за пазухой, а места своего не знаешь.

– Вот спасибо тебе, – с обидой сказала Татьяна. – Утешила!

– Выгоды ты своей не понимаешь – тебя же в доме как родную почитают. Князь Петр Михайлович – тоже хороший человек. Не дадут пропасть ребеночку – и воспитание дадут, и хорошим манерам обучат.

– Да на что холопу манеры!

– А вот Аня наша, посмотри, скоро будет играть в императорском театре, – с гордостью сказала Варвара.

– Твоими бы устами, – Татьяна поднялась и направилась к выходу. – Ничем ты мне не можешь помочь.

– Что это с Таней? – спросил Никита – в коридоре он столкнулся с Татьяной, которая брела к выходу, ничего не замечая кругом, и на его приветствие не откликнулась – прошла мимо, словно тень. – Ни привета, ни ответа – как русалка, проплыла, холодная и чужая.

– Пропадает девка, оттого и – холодная, – покачала головой Варвара.

– Ты толком объясни, – удивился Никита, – может, и я чем сгожусь.

– Ей сейчас другой помощник нужен – ребеночка она ждет, а дите-то по происхождению – хозяйское. А господа, сам знаешь, не больно торопятся навстречу такому счастью.

– Слышал я – женится Андрей Петрович, – кивнул Никита. – А Таню, видишь, по боку?

– Вроде того, – кивнула Варвара и снова за рыбу принялась. – Ей бы, конечно, жениха сейчас хорошего, чтобы от молвы людской уберег, и дите вырастить помог, да Татьяна уж больно гордая. Силой замуж не пойдет, а по любви… С этим и того хуже – убивается она, что есть силы, по барину. Такие вот дела, Никитушка. Слушай, а то подвез бы ты ее до имения – тяжело же ей?

– Подвезти? Отчего не подвезти, – согласился Никита. – Сделаем!

Он тотчас же побежал из кухни и бросился на конюшню. Татьяну он нагнал быстро – она брела по дороге, чуть качаясь, такая же потерянная, какой встретилась ему в доме.

– Танюша! – крикнул Никита, придержав коня. – Садись в сани – домчу с ветерком.

– Спасибо, Никита, я сама, – отказалась Татьяна.

– Вот еще! – Никита остановил сани и спрыгнул с облучка, прихватив большую медвежью доху. – Давайте, одень и прыгай в кошеву-то.

– Боюсь я твоей езды, – улыбнулась Татьяна. – Ты мчишь, аж дух захватывает, а у меня сейчас голова кружиться стала.

– Тогда я медленно поеду, – кивнул Никита. – Так еще лучше будет – можно успеть поговорить.

– Нет у меня на это настроения, – опустила глаза Татьяна.

– А я его тебе сейчас подниму, – улыбнулся Никита и, подсобив Татьяне усесться в кошеве, тронул коня и затянул песню – потешную, знакомую, Татьяна ее как-то на ярмарке слышала.

Пока он пел, она и впрямь почувствовала облегчение. Шуба согрела ее, а мерный тихий ход укачал.

– Танечка, проснись, – Никита осторожно тронул ее за плечо.

– Ой, – растерялась она спросонья, – где это мы?

– Ты прости, – смутился Никита, – я тебя чуть-чуть не довез.

– Ничего, я сама дальше дойду, – засобиралась Татьяна, но Никита жестом остановил ее.

– Я ведь не просто так задержался, я с тобой поговорить хочу, чтобы без посторонних глаз.

– Что это ты придумал, Никитушка? – растерялась Татьяна.

– Ты не бойся, я человек серьезный, и разговор у меня тоже такой, – Никита вздохнул, а потом взмахнул рукой, точно отсекая что-то, и выпалил, – выходи за меня замуж, Таня.

– Да ты что, Никита? – ахнула Татьяна.

– Помнишь, ты меня как-то бежать подбивала, когда к Андрею Петровичу невеста впервые приехала?

– Помню, – прошептала Татьяна.

– Я ведь тогда тебя не понимал еще – не знал, как оно бывает, когда без надежды остаешься. Когда любишь, любишь, а потом – раз, и все кончилось.

– Мне это знакомо, – кивнула Татьяна. – Хотела я тогда от беды скрыться, да не сумела.

– От беды не скрываться, а гнать ее от себя надобно. Я вот только недавно это просек. Ты вот барина любила, а я – ровню свою, да все без толку. Аня на меня и не смотрит, а когда смотрит, то будто и не видит совсем. Все о своем да о своем думает – другой у нее на уме. Так вот и хожу один – и без нее свет не мил, а с ней еще хуже.

– За что же ты мне, Никита, душу-то бередишь? – взмолилась Татьяна.

– Прости, если обидел ненароком, но не хочу, чтобы тайны между нами оставались, – поспешил объясниться Никита. – Я – человек простой, к барским манерам не прикипел. Я понимаю, каково тебе сейчас, – одно время даже хотел себя порешить, думал – зачем жить вот так, бессердечно.

– Вот и я не знаю, – прошептала Татьяна.

– А давай, Таня, я помогу тебе, а ты поможешь мне? – предложил Никита. – Я – один, ты – одна…

– Уже не одна, – горестно вздохнула Татьяна.

– А так даже лучше! – разулыбался Никита. – Сразу семья получается.

– Господи! Какой ты хороший, Никита, – растерялась Татьяна, – только ведь не люблю я тебя.

– Не беда, ребеночек-то этого не знает. А мы его будем любить.