Текст книги "Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Вам плохо, сударыня? – поддержал ее под руку стоявший при выходе конвоир. – Вы что-то бледная стали.
– Это все тюрьма, – попыталась улыбнуться Анна.
– И то правда, – кивнул часовой. – Здесь веселого мало. Давайте я покличу кого, и вас проводят до судейской залы.
– Не стоит волноваться, – вежливо отказалась Анна. – Немного свежего воздуха, и я приду в себя.
Она уже хотела было уйти, но потом спохватилась и, достав из внешнего кармана жакета, надетого поверх платья, небольшой кошелек мешочком, развязала стягивающую его тесьму и вынула из него несколько монет..
– Это вам, любезный, – сказала она, удостоверившись, что их никто не видит, и подала деньги часовому. – Не откажите, примите это малое пожертвование. Для вас и вашей семьи. У вас есть дети?
– А как же. – Часовой опустил глаза с таким понимающим видом, что Анна едва удержалась от улыбки. – Не извольте беспокоиться, прослежу, чтобы того убивца не трогали и хорошо покормили.
Он не убийца, хотела было возразить часовому Анна, но вовремя одернула себя – это никому не должно быть известно, кроме истинных виновников трагедии в имении ее отца Двугорском.
Завалишин, судя по всему, хорошо развлекал местного служителя Фемиды, так что оба при появлении Анны выразили явное удивление по поводу ее слишком быстрого возвращения. Судья еще раз, не без влияния Завалишина, принес Анне искренние соболезнования о погибшем князе и клятвенно заверил ее, что виновник непременно будет наказан.
– И я мечтаю только об одном – о правосудии, – многозначительно сказала Анна и вместе с Завалишиным покинула здание суда.
Потом Порфирий Матвеевич со словами «И я не приму никаких возражений!» отвез ее в местное собрание, где для лучших людей города был открыт ресторан на манер столичных и, велев кучеру, чтобы он сообщил хозяйке – своей жене, что к ужину его можно не ждать, повел Анну под руку в зал, оформленный в по-провинциальному аляпистом ампирном стиле. И, хотя Анна не была расположена к разговорам, ей волей неволей пришлось отвечать на вопросы Завалишина о ее счастливом воскрешении, о Владимире и брошенной актерской карьере. Спасало лишь то, что словоохотливый Завалишин задавал свои вопросы таким образом, что на них требовались и были достаточными короткие или малозначительные ответы. И поэтому в большинстве случаев Анна отделывалась репликами «да-нет» или только вздыхала, выдерживая паузу, благо в мастерстве их преподнесения была весьма искусна.
И все же она была бесконечно благодарна бывшему поклоннику ее таланта, что он оказался в этот день и час на ее пути. И, когда они прощались у крыльца их имения, куда Порфирий Матвеевич, как и обещал, привез Анну (в то время как коляска Репниных плелась за экипажем Завалишина на почтительном расстоянии), она вдруг порывисто обняла своего спутника и расцеловала в обе щеки. От такой щедрости Завалишин обомлел и едва не прослезился, воскликнув дрогнувшим от волнения голосом: «Богиня, богиня!». Его искренность тронула Анну, и на мгновение в ней возникло давно забытое ощущение, которое актеру дает публика, любящая его и поклоняющаяся ему.
– Фиалки за мной, – прошептал Завалишин, склоняясь к ее руке в прощальном поцелуе.
– Вы и так сделали для меня сегодня очень много, – призналась Анна, и Завалишин с удивлением взглянул на нее – откуда ему было знать, что она имела в виду! А потом он еще долго махал ей из экипажа, не решаясь сесть и потерять из виду.
К реальности Анну вернул громкий стук, распахнувшихся створок двери – на крыльце появился Карл Модестович и, разглядев в наступавших сумерках, кто была их неожиданная гостья, прошипел:
– Приехали-таки. Входите. Велено принять.
Если Анна и была удивлена таким гостеприимством и подозрительной сдержанностью всегда бесцеремонного и хамоватого управляющего, то виду не подала. Конечно, ее насторожила предусмотрительность «барона», наказавшего Шулеру встретить гостью в соответствии с ее статусом и положением хозяйки, но означать это могло лишь то, что осторожный «барон» был готов к бою. И внешней демонстрацией своей лояльности он еще раз доказал Анне свое умение проявлять завидную выдержку и способность просчитывать ходы противника. Впрочем, – и в этом Анна была уверена! – сюрприза, о котором завтра «барону» объявит адвокат Саввинов, он вряд ли ждет.
Шулер, до чрезмерности вежливо раскланявшийся с ней, с молчаливой предупредительностью проводил Анну в гостевую комнату на первом этаже и, уходя, принялся извиняться, что его сиятельство сейчас в отъезде, но завтра непременно будет счастлив встретиться с нею. Это было Анне даже на руку, и она заторопилась расстаться с неугомонным управляющим и без излишних церемоний проводила его за дверь. Потом, с показной решительностью закрыв дверь на ключ, она для виду громко стуча каблуками походила по комнате, опасаясь, что Шулер по привычке подслушивает под дверью в коридоре, и прикрутила лампу, с которой ее сопровождал Шулер и которую оставил для освещения комнаты. Пригасив огонь, как будто она легла спать. Выждав с полчаса (ей показалось – прошло полночи, так томительно тянулись эти минуты ожидания!), Анна тихо распахнула окно и выбралась наружу.
Ей представлялось удачей отсутствие новоявленного барона. И, так как из рассказа Никиты бесспорно не следовало, что документы, которые собирал князь Петр, сгорели в огне, то Анне пришло в голову поискать их в доме. Наверняка, «барон» воспользовался сейфом в кабинете Владимира, ключами от которого он завладел по праву хозяина. Анна с детства знала секрет, который позволял ей легко проникать в библиотеку со двора – большая двустворчатая стеклянная дверь, выходившая из гостиной на веранду для посвященного легко открывалась как изнутри, так и с внешней стороны. И, неслышно приотворив ее, Анна проскользнула в гостиную, а оттуда – в библиотеку, где, выждав минуту и убедившись, что ее перемещения по дому остались никем не замеченными, она прошла в кабинет.
Здесь, казалось, мало что изменилось с момента ее отсутствия. И, хотя полумрака белой ночи было недостаточно для того, чтобы детально рассмотреть все, Анна не заметила сколько-нибудь серьезных перестановок, а тем более – ничего, что могло бы связать ее с присутствием в доме нового хозяина.
Возможно, у так называемого «барона» просто еще не хватило времени, чтобы переустроить все в кабинете на свой вкус, но, осматриваясь, Анна вдруг подумала о том, что на самом деле он просто ничего не захотел менять. Как в свое время и Владимир, принявший решение оставить все в кабинете, как есть, – в память об отце. И, уловив схожесть мотивов (или придумав ее себе!), Анна почувствовала смятение. Личность «барона» тревожила ее своей загадочностью. Еще несколько часов назад, говоря с Никитой, она была совершенно уверена в том, что новый хозяин имения – самозванец, но, оказавшись сейчас в кабинете, она вдруг засомневалась в правильности сделанного ею вывода. Но если так, то что же узнал отец перед смертью?
Внезапно Анна услышала за дверью какой-то шорох и вздрогнула – неужели «барон» вернулся? Она, на мгновение испугавшись, быстро взяла себя в руки и оглянулась в поисках места, где бы могла спрятаться. Конечно же – старые гобеленовые шторы, крупными волнами спускавшиеся от самого потолка! Анна стремительно шагнула к окну и замерла, спрятавшись в широких складках тяжелой, непрозрачной ткани – и вовремя! В кабинет кто-то вошел – по шуршанию подола юбки, Анна поняла, что это – женщина. Она явно старалась идти по паркету на носочках, но на ковре звук ее шагов утонул в глубоком ворсе, и Анна на миг затаила дыхание, чтобы понять, что делает сейчас в кабинете еще одна ночная гостья.
И тут случилось и вовсе неожиданное – от стены у окна раздался знакомый, характерный скрипучий звук: это открылась дверь в потайную комнату, где когда-то князь Долгорукий встречался с Марфой. Вошедший человек осветил кабинет лампой, которую держал в руке, и голосом, в котором Анна немедленно узнала «барона», с раздражением спросил:
– Что вы делаете здесь, Мария Алексеевна, в такой час и в мое отсутствие?
– Я? – визгливым тоном переспросила Долгорукая (а это была она!). – Мне просто не спалось.
– Ах, так у вас бессонница! – многозначительно усмехнулся «барон». Она услышала, как он поставил лампу на стол, потом взял со стола какую-то коробочку (тихо, но явственно звякнул крючочек откинутой крышки), а дальше – только шум борьбы и сдавленные стоны Долгорукой, все умолявшей не трогать ее. Сопротивление длилось недолго, и вскоре Мария Алексеевна затихла – было понятно, что «барон» усадил ее на кресло близ стола, и какое-то время до Анны доносились только всхлипы Долгорукой и все тот же странный, медицинский звук, как будто стекло и металл соприкасалисьдруг с другом. Наконец Долгорукая испустила протяжный вздох и, судя по всему, очнулась.
– Зачем вы делаете это со мной, Жан? – усталым и бесцветным голосом спросила она, и Анна не преминула отметить: так вот, кого здесь называют «Жан»! Теперь понятно, чьих рук – поджог имения ее семьи. Анна сильно сжала губы – боль и ненависть переполняли ее, но выдать себя она не имела права – на карту было поставлено слишком многое.
– А зачем вы, княгиня, явились в мой кабинет среди ночи? Что искали здесь, зная, что меня в доме нет? – глухим и равнодушным голосом спросил «барон».
– Я… на память, – пролепетала Долгорукая, – хотела взять что-нибудь на память.
– Что-то я не помню в вашей истории болезни диагноза клептомания, – недобро хмыкнул «барон». – Вы лучше скажите, что пытаетесь разузнать? И главное – для чего? Разве вы не получили того, что я вам обещал? Или с вами плохо обращаются? Если Полька что не так сделала – только скажите, выгоню взашей, эта баба, даром что вольную получила, все равно ничего другого, кроме как по-собачьи хозяину служить, не умеет. Так в чем же дело, Мария Алексеевна? Чего вы ищете? Сами что придумали или надоумил кто?
– Я в чужих советах не нуждаюсь! – вскинулась княгиня.
– А вот это я знаю хорошо, – продолжал «барон». – Так значит, сами что-то затеяли? Только вот что, дорогая княгинюшка… – по тому, как дернулась Долгорукая, всей спиной втиснувшись в кресло (Анна слышала, как заскрипели крючки на ее корсете), она поняла, что «барон» вплотную, приблизившись к княгине, навис над нею с угрозами, – со мной этот фокус не пройдет! Я наслышан, как вы можете быть благодарной, особенно по отношению к тем, кто немало доброго сделал для вас.
– Что вы, Жан, Иван Иванович, что вы… – заелозила Долгорукая.
– Я вам – не супруг ваш слабохарактерный да покалеченный, – прошипел «барон». – Я себя обмануть не дам…
– Вот она где! – вдруг раздался от двери в кабинет голос Шулера, за которым Анне послышалось и виноватое причитание Полины.
– А! Явились, голубчики! – воскликнул «барон». – Опять Полина проспала?
– Соснула, соснула малость, хозяин, – принялась было голосить Полина, бухаясь перед дверью на колени, но, по-видимому, «барон» одарил ее столь выразительным взглядом, что она тут же перешла на шепот, – виновата я, только прикорнула чуток, а она, окаянная, шасть – ключ у меня из кармана вынула и бежать.
– Малость? – бросился приструнить жену Шулер. – Да от твоего храпа полдома проснулось!.. – Кажется, он замахнулся на Полину, и та тихонько взвизгнула, отстраняясь от его руки. – Я, ваше сиятельство, как понял, что Полька опять проштрафилась, так сразу – наверх, ну а потом – княгиню искать бросился.
– Какая расторопность! – язвительно сказал «барон». – Ты бы лучше прежде за ней смотрел, а то исправлять-то все мастера. Ладно! Довольно суеты, ведите сейчас же княгиню в ее комнату, да на сей раз заприте на ключ и к кровати привяжите.
– Так она уж спит, поди, – подала голос Полина.
– Это пока лекарство действует. – «Барон» перешел к креслу за столом, пропуская управляющего к Долгорукой. – Кто знает, как скоро она встанет и что еще учудит… Да осторожнее с нею, чтобы не упала, не разбила себе чего, нам здесь врач ни к чему. Ступайте!
Было слышно, как Шулер с Полиною повели княгиню наверх, а «барон», догадалась Анна, принялся осматривать кабинет и предметы на столе, пытаясь понять, удалось ли что-то обнаружить княгине или нет. Потом Анна услышала, как он открывает сейф, и не удержалась – выглянула из-за шторы, но, увы, судя по всему в сейфе никаких бумаг «барон» не хранил: там стояла знакомая ей шкатулка с драгоценностями и лежали приходные книги имения. Когда «барон» вынул ключ из замка, закрывая сейф, в кабинет вернулся управляющий.
– Все в порядке, ваше сиятельство, – с подобострастием изогнувшись доложил Шулер. – Спит как убитая.
– Ты вот так не шути, – почему-то озлился «барон». – Мне лишние проблемы ни к чему!
– Не извольте беспокоиться, Иван Иванович, – тут же стал оправдываться Шулер, – но и волоска с ее головы не упадет.
– То-то же, – вздохнул его хозяин. – Ну что у вас еще?
– Так ведь… – замялся было Шулер. – Она приехала.
– Вот как… – после недолгой паузы произнес «барон». – Опередила-таки меня, Анастасия Петровна! Одна она или с поверенным? А ты ее, как положено, принимал? Не обидел, не нахамил? А то я тебя знаю!
– Ни боже упаси! Пальцем не тронул, пылинки с нее сдувал! – принялся клясться Шулер. – А приехала она одна, и я ее в гостевую поселил…
– Так что же ты молчишь! – зашипел «барон». – Это рядом совсем, она ведь тоже от вашего шума проснуться могла!
– Никак нет-с! – забормотал управляющий. – Я первым делом проверил – как с вечера закрылась на ключ, так и спит!
– Ох, если врешь, я с тебя три шкуры спущу! – Дело, по-видимому, дошло до кулака перед носом Шулера, потому как управляющий сделался шелковым и залепетал быстрее и жалобнее прежнего.
– Не извольте волноваться, Иван Иванович, я ваше сиятельство не подведу, я все, как надо сделаю, изверчусь, расстараюсь, будете довольны…
– Хорошо, хорошо, иди, – смилостивился «барон», – надоели вы мне! Думал, отдохну с дороги, а вы мне тут карусель устроили! Вон ступай, да поживее. Думаю, день у нас завтра нелегкий предстоит, с баронессой так просто в «дурака» не сыграешь…
Анна, по-прежнему прятавшаяся за шторой, поняла, что управляющий, наконец, ушел восвояси, и в кабинете остался один «барон». Какое-то время он сидел в полной тишине, достав что-то из ящика стола, а потом Анна услышала его голос, и прозвучал он так нежно и так горестно, что Анна невольно смутилась:
– Ах, отец, отец! Почему ты так обошелся со мной? Почему бросил на произвол судьбы, почему не любил, как его? А теперь вас обоих нет, и никто мне не верит. И даже она… Отец, за что?..
«Барон» встал из-за стола, погасил лампу и, шатаясь, с тяжелыми вздохами, направился к выходу. Раздался щелчок замка – дверь закрыли с внешней стороны, поняла Анна. Но волноваться по этому поводу не стала – она знала, как пройти во двор через потайную комнату, устроенную еще ее опекуном. Беспокоило Анну другое, и потому, выбравшись из-за шторы, она первым делом подбежала к столу и взяла в руки оставленный там «бароном» предмет. И, придвинувшись к падавшему из окна лучу света, разглядела найденную ею овальную рамку.
– Боже, этого не может быть, – только и смогла прошептать Анна. Это был памятный Анне портрет старого барона Корфа. Тот, что был так дорог и ей, и Владимиру. Портрет его отца…
От всего этого можно было сойти с ума! С одной стороны, собственная интуиция и рассказ Никиты, говоривший о сомнениях Петра Михайловича, подсказывали ей, что новоявленный родственник – самозванец. Но тогда почему все вокруг так упорно именовали его бароном? Судя по тому, что она услышала сегодня, и Долгорукая сама большая мастерица на мистификации, и ушлый Шулер с пронырливой и въедливой Полиной искреннее считали его настоящим сыном старого барона Корфа. И слова «ваше сиятельство» и «господин барон», обращенные к нему, звучали в их устах как само собою разумеющееся. И потом – эта его последняя фраза об отце… Анна была потрясена и растеряна и понять происходящее была не в силах. Пока не в силах, сказала она себе. Но я еще узнаю всю правду, я раскрою этот секрет!
Быстро вернувшись к себе, Анна тотчас же легла, ибо ей пришло в голову, что «барон» может придумать способ, как проверить ее присутствие в комнате. За свою жизнь она не боялась – сказанное «самозванцем» сегодня еще раз подтвердило его желание быть осмотрительным и не торопить события. Но нельзя было допустить того, чтобы он узнал, что Анна находилась в кабинете при его разговоре с Долгорукой и Шулером. И хотя произошедшие при ней события все не отпускали Анну, и она продолжала переживать услышанное, сон начал понемногу овладевать ею. А потом ей явилось видение…
Через опущенные ресницы она разглядела в полумраке комнаты силуэт, который быстро пересек ее от двери к окну, а потом подошел к постели, на которой лежала Анна. Она не видела точно, кто это, но чувствовала, что непрошенный посетитель внимательно рассматривает ее лицо, и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть незнакомца. Незнакомца, так поначалу подумала Анна, но вскоре до нее донесся аромат фиалок, и Анна совершенно растерялась, – Господи, что же это?! А потом она провалилась в глубокий и чистый сон – без сюжетов и красок. Только неотразимый в своем величии белый свет и небесное сияние.
Утром она почувствовала себя невероятно свежей и отдохнувшей. И все, что привиделось ей в последний момент, посчитала галлюцинацией, вызванной усталостью и волнениями прошедшего дня, но запах фиалок преследовал ее и, подойдя открыть окно и взять кувшин с водой, Анна вздрогнула – на подоконнике в тазике для умывания плавал букет фиалок. Анна отшатнулась от него и выронила кувшин из рук – он с пустым грохотом упал и покатился по полу.
На шум вскоре прибежал вездесущий Шулер, но Анна ему не открыла – сказала через дверь, что страшного не случилось и ей ничего не надо. Уходя, управляющий сообщил, что просит пожаловать в столовую к девяти, и, приведя себя в порядок, Анна решила прогуляться до завтрака к озеру – очнуться от пережитого волнения и поразмыслить над увиденным.
Свежесть утреннего воздуха быстро вернула ее к жизни, а красота тихого летнего леса успокоила. Анна не торопясь прошла по нахоженной с детства тропинке на берег и приблизилась к беседке, которую десять лет назад для нее приказал построить Владимир – он знал ее привычку гулять по утрам в лесу и, ценя стремление жены уединяться на природе с книжкой в руках, придумал и разработал для нее проект этого павильона в венецианском стиле. Делавшие его мастера покрыли дерево специальным раствором, и поэтому оно, старея, не разрушалось, а приобретало со временем крепость камня.
– Не любите фиалки? – с опасной иронией спросил ее «барон», неожиданно появившийся перед Анной – он спустился на верхнюю ступеньку из беседки, наблюдая за тем, как она вознамерилась бросить в воду оставленный у нее ночью на окне букет.
Анна приняла букет за знак, и это напугало ее, а потому, не желая оставлять у себя символ непонятной ей темной силы, таинственным образом посетившей ее ночью, Анна решила незаметно избавиться от букета, но, забывшись в лесу от нахлынувшего на нее покоя и благодати, вспомнила о своем намерении только приблизившись к озеру.
– Я люблю фиалки, – тихо сказала она, – но лишь тогда, когда их мне преподносят, а не подкидывают.
– Это все театр, – понимающим тоном протянул «барон», – тайные поклонники вам не интересны, вы любите стоять перед рампой, и чтобы в ее свете толпа забрасывала вас цветами и подарками.
– Я предпочитаю в отношениях ясность и открытость, – возразила ему Анна, с интересом разглядывая своего собеседника – сегодня «барон» был как-то заметно бледен лицом и мягок в обращении.
– Вам претят тайны? – усмехнулся тот.
– Тайны отняли у меня самых близких людей и едва не разрушили мою жизнь, – тихо сказала Анна и заметила, как дрогнули ресницы у ее «визави».
– Я знал, что у нас с вами значительно больше общего, чем это могло показаться поначалу и со стороны. – «Барон» жестом пригласил Анну войти в беседку и присесть. – Вот даже это, мы оба любим гулять по утрам.
– Насколько я помню, вы утверждаете, что приходитесь братом моему мужу, а не мне, – улыбнулась Анна, все же поднимаясь в беседку: ей вдруг подумалось, что сейчас – самое время осуществить то, на что она решилась, когда проснулась – с ясной головой и точным пониманием того, что сделает.
– Я говорю о другом родстве. – «Барон» вежливо склонил перед нею голову. – О родстве душ и устремлений. Мы с вами похожи, баронесса, и когда-нибудь вы и сами признаете это.
– Я рада, что вы так хорошо знаете меня, – кивнула Анна, – и потому надеюсь, что для вас не станет неожиданностью все, что я скажу вам сейчас.
– Слушаю вас, Анастасия Петровна, и наивнимательнейшим образом, – сердечно улыбнулся ей «барон». Он снова предложил ей при сесть на скамейку в беседке, но Анна отказалась. И они так и остались стоять друг против друга – ни дать, ни взять дуэлянты на заре.
– Полагаю, вы поняли, что я приехала одна и раньше, чем обещала, не случайно, – начала Анна, и «барон» кивнул ей. – Так вот, «господин барон», я хочу предложить вам сделку и решить, принять ее условия или нет, вы должны будете тотчас же, ибо, как только в имении появится поверенный в делах моей семьи, вы уже ничего не сможете изменить.
– Вы угрожаете мне? – не без иронии осведомился молодой человек, и глаза его недобро сверкнули.
– Я пытаюсь договориться, – промолвила Анна. – Ради спасения жизни одного из близких мне людей. Я и так слишком многих уже потеряла.
– Не понимаю, о чем… то есть о ком идет речь, – пожал плечами «барон».
– Говорю о Никите Воронове, нашем управляющем, подло обвиненном в поджоге имения семьи моего отца…
– И в убийстве, – со знанием дела добавил ее собеседник, прерывая Анну.
– И в убийстве, – кивнула она, и «барон» понял, что Анна – знает. А потому нахмурился и сказал:
– Только ведь я не судья, лишь он, единственный, вправе решать, кто виновен, а кто – нет.
– Но вы – именно вы способны помочь ему понять так ли это. – Анна с вызовом посмотрела на молодого человека и поняла, что ему было непросто выдержать ее взгляд. – Мои условия таковы: вы под присягой даете показания, что княгиня Мария Алексеевна Долгорукая призналась вам, что собственноручно убила своего супруга, моего отца князя Петра Михайловича Долгорукого, а потом подожгла имение, чтобы замести следы своего подлого преступления.
– Ее не осудят, – усмехнулся «барон», – княгиня больна, невменяема.
– Но ее навсегда поместят туда, откуда она уже никогда не выйдет и больше не сможет приносить горя близким мне людям, – воскликнула Анна, невольно выдавая то напряжение, которое владело ею.
– Вы так сильно ненавидите княгиню, что предлагаете мне оклеветать несчастную? – не без иронии спросил «барон», заметив эту брешь в ее поведении.
– Я всего лишь предлагаю вам сказать правду и назвать истинного виновника трагедии в Двугорском, – быстро ответила Анна, не позволяя ему перехватить инициативу в разговоре. – И не стоит убеждать меня в том, что вы ничего не знаете. У меня есть свидетель и при необходимости он даст соответствующие показания.
– Это Никита-то? – тихо рассмеялся «барон». – Да кто ему поверит!
– Не только, – покачала головой Анна, она решила побить «самозванца» его же оружием. – Мой отец давно не доверял Марии Алексеевне и следил за нею…
– Вы хотите сказать, что нас… что ее еще кто-то видел? – побледнел ее собеседник. – Нет-нет, вы блефуете!
– Вы очень хотите это проверить? – усмехнулась Анна и добавила, понимая, что «барон» проговорился, подтвердив ее подозрения относительно его участия и в смерти того самого сыщика, которого нанял князь Петр. – Кстати, что вы подразумевали под словами «еще кто-то»? Вы имели в виду кого-то конкретного?
– Я… – на мгновение растерялся молодой человек, – я просто неправильно выразился, но мы отвлеклись… Итак, каковы ваши предложения?
– Все очень просто, – промолвила Анна, снова посмотрев ему прямо в глаза. – Вы отказываетесь от денег за сданный в аренду петербургский дом моей семьи, и эти средства пойдут на восстановление старого имения Долгоруких, как временного жилища в летнее время для моих сестер и детей Елизаветы Петровны и князя Андрея. Вы возвращаете всех проданных дворовых и соглашаетесь с моим присутствием в этом доме в любое удобное для меня время…
– Это все я – вам? – с заметной вибрацией в голосе зло спросил «барон». – А мне – что?
– Я оставляю вам имение семьи Корфов с условием раздела дохода от угодий по принципу пятьдесят на пятьдесят, с тем, чтобы эта вторая часть пошла в качестве содержания для мо их детей. Но владеть домом и всем имуществом, равно как и находящимися в нем ценными вещами, будете вы, – сказала Анна.
– А вы не слишком много запросили? – вскинулся ее собеседник.
– Я сделала вам предложение, – ответила ему Анна. – Думайте, но помните при этом, как только Викентий Арсеньевич в присутствии свидетелей объявит содержание документа, который он везет с собой, вы уже ничего не сможете изменить.
– Это похоже на ультиматум, – процедил сквозь зубы «барон».
– Называйте, как пожелаете, – кивнула Анна, – но принять решение вам все же придется и – как можно скорее…
Она не договорила – из леса выскочил встревоженный Карл Модестович и закричал:
– Едут, едут! Поверенный и с ним двое приставов!
Увидев в беседке Анну, Шулер на мгновение потерял дар речи, а потом принялся жестами объяснять хозяину, что дело – дрянь.
– Я не знаю, какую игру вы затеяли, баронесса, – с угрозой в голосе произнес «барон», – но я еще разгадаю ее правила, и тогда мы сразимся с вами по-настоящему.
Уходя, он еще раз недобро сверкнул в ее сторону потемневшими от злобы глазами и быстро удалился по направлению к дому вслед за побежавшим вперед Карлом Модестовичем. И тогда Анна позволила себе присесть – ноги не держали ее.
Конечно, она шла ва-банк, но другого выхода у нее не было. Сейчас во что бы то ни стало, Анна стремилась добиться освобождения Никиты и запутать след, убедив «барона», что ее волнует месть Долгорукой, а не его происхождение. Конечно, она сильно рисковала, приоткрывая карты, но все же, припоминая сейчас весь разговор, могла утверждать, что – лишь ненамного. Она намекнула «барону», что знает больше, чем говорит, и вместе с тем оставила его в уверенности, что на самом деле блефовала. Теперь надо было только дождаться разрешения этой ситуации, и Анна, глубоко вздохнув и успокоившись, вернулась в имение. А букетик фиалок так и остался лежать на скамейке в беседке…
Дальнейшие события развивались с немыслимой быстротой. Приехавший, как обещал с утра пораньше, Саввинов уже собрался было огласить полученный из канцелярии его императорского величества указ о наделении Анны всеми гражданскими и прочими полномочиями, как «барон» остановил его и, обращаясь к Анне, сказал:
– Я согласен.
Ничего не понявшему адвокату Анна сказала, что специально приехала в имение прежде него, чтобы обсудить со своим новым родственником возможное соглашение.
– Какое соглашение? – растерялся поверенный, ведь речь шла о полной передаче Анне всего имущества семьи. – Зачем? Для чего?
– На то возникли причины, – уклонилась от объяснений Анна, попросив у Викентия Арсеньевича извинения за своеволие и пообещав все объяснить, пока «господин барон» проследует в уезд, дабы оформить все прежде оговоренные с нею бумаги.
– Какие бумаги? – не мог успокоиться Саввинов, но Анна только покачала головой, глядя на «барона», пока тот, наконец, не решился и не вышел из кабинета, где они все находились, вместе с приставами, которым Анна поручила со провождать его сиятельство к уездному судье.
К возвращению «барона» Анна вкратце рассказала адвокату суть своих договоренностей с ним, и Викентий Арсеньевич вместе с сопровождавшим его помощником составили к этому моменту договор, который все тут же и подписали. А приставы поднялись за собиравшейся спуститься к завтраку княгиней и силой вывели ее из дома. Долгорукая кричала страшно и яростно вырывалась из рук служителей порядка, взывая к тому, кто только что предал ее. Она обещала отомстить и все вспоминала какую-то тайну, но по спокойному лицу «барона» Анна поняла – Долгорукая ничего не знает и просто выдает желаемое за действительное. И все же на всякий случай он попросил приставов остановиться и, словно фокусник извлек откуда-то шприц и быстро сделал княгине укол, после чего та вскоре обмякла и стала тихой и податливой, и ее увели уже без малейшего сопротивления.
– Вот уж не предполагал у вас навыки эскулапа, – развел руками обомлевший от увиденного Саввинов, а Анна взяла этот случай себе на заметку – быть может, он приведет ее к разгадке тайны «барона Корфа».
– Мне многому пришлось научиться в жизни, пока я не узнал, кто я и чьим сыном являюсь, – уклончиво ответил тот, отворачиваясь от увлекаемой приставами из дома Долгорукой. – Итак, мы подписали договор, а я выполнил свою часть соглашения. Вы можете отправляться в уезд и забрать своего управляющего. Он свободен.
– Вы – тоже, – тихо сказала Анна.
– Это должно еще что-то значить, кроме того, что вы впредь не побеспокоите меня? – «Барон» с вызовом вскинулся на нее, но Анна сделала вид, что не поняла его намека.
– В дальнейшем все дела по выполнению вами взятых на себя по договору обязательств будет вести Викентий Арсеньевич либо его помощник, – кивнула Анна, – а пока примите наши извинения за доставленные неудобства. Всего вам доброго и – приятного аппетита…
В Петербург они вернулись к обеду. Татьяна тут же увлекла спасенного Никиту за собой, а Анна, поблагодарив Саввинова за помощь, категорически воспротивилась дальнейшим объяснением с адвокатом.
– Я чувствую, что вы далеко не все рассказали мне, Анастасия Петровна, – с обидой сказал ей Саввинов, – и потому на будущее я очень желал бы предостеречь вас от других столь же необдуманных шагов.
– Не волнуйтесь, Викентий Арсеньевич, – успокоила его Анна. – Если я затею еще что-либо подобное, то непременно прежде посоветуюсь с вами. Обещаю вам.
Она видела – старик ей не поверил и вздохнул, покачав головой. Потом Анна проводила адвоката до экипажа, где ждал его помощник, и они уехали.
– Что ты намерена предпринять дальше? – спросила Лиза, единственный человек, которому Анна открыла все. – Собираешься разоблачить его?
– Да, – кивнула та, – но сначала я хотела бы выполнить еще одно, данное самой себе обещание…
И Анна отправилась в Зимний.
Навестив Марию, она сказала, что с гордостью принимает предложение служить при ее дворе, но попросила отсрочку для своего представления, дабы завершить одно важное семейное дело, и Мария, обрадованная ее решением, согласилась. После этой встречи Анна попросила одну из фрейлин отвести ее к Натали.
