Текст книги "Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Елена Езерская
Бедная Настя
Книга 7
Как Феникс из пепла
ЧАСТЬ 1
САМОЗВАНЕЦ
Глава 1
Не ждали
«Вот я и дома», – подумала Анна, глядя на возникший за окном в рассветном, нежном пурпуре силуэт города. Петербург возникал на ровном месте, словно из-под воды, вдруг проявившись куполами и шпилями, линейными колоннадами вдоль проспектов, летом всегда – теплый, почти сказочный и на редкость умиротворенный в своем сдержанном величии.
– Что вы, Анастасия Петровна, голубушка, – с уважительной сердечностью проговорил сидевший в карете напротив Анны посланник, министр Титов и дружеским, ободряющим жестом коснулся ее руки, невольно задрожавшей от волнующего момента возвращения. Дипломат заметил слезы в глазах своей спутницы и поспешил поддержать Анну, одновременно пытаясь таким образом высказать свое преклонение перед ней. – Самое трудное уже позади…
– Вы – удивительная женщина, баронесса, – с готовностью кивнул расположившийся рядом с Анной помощник Титова. – Такую дорогу преодолели с мужеством, достойным всяческого восхищения. На сие надобно сильный характер иметь!
– Я только и желала, что вернуться, – с тихой печалью сказала Анна, – но, право же, мне было бы затруднительно добиться этого без вашей помощи.
– Наш долг – помогать попавшим в беду соотечественникам, – не без гордости поспешил предупредить возможные комплименты с ее стороны помощник министра и смутился под укоряющим взглядом своего начальника, посчитавшего неуместным пафос этой, хотя и вполне справедливой, тирады.
– Мы перед вами, Анастасия Петровна, в долгу неоплатном, и помочь вам преодолеть трудности переезда – лишь малая толика того, что мы могли и должны были сделать для вас…
Титов не кривил душой: услуга, оказанная Анной, которой вместе с преподобным Иоанном (Новиковым) удалось доказать непричастность православных священнослужителей к исчезновению Вифлеемской звезды, позволила восстановить в Святой земле пошатнувшееся было перемирие. И, когда все формальности признания это факта османскими властями были соблюдены, Владимир Петрович предложил Анне присоединиться к его посольству: в сопровождении своего помощника он отбывал в отпуск – возвращался в Петербург с подробным и личным докладом о недавних событиях.
Какое-то мгновение Анна колебалась – пережитые волнения, нахлынувшие воспоминания юности и встреча с Соней и Санниковым настолько переполнили ее душу, что она разом почувствовала величайшую усталость. Ей даже почудилось, что к ногами ее словно привязали пудовые кандальные шары, и у нее уже не было сил и, главное, решимости немедленно отправляться в обратный путь. Ей хотелось замереть и, приклонив голову к подушке, лежать в тишине приютившей ее обители, заново обретая способность жить размеренной и понятной жизнью. Но «Бессарабия» уже стояла под парами, и, позволив Соне, с радостью посетившей ради нее пару модных магазинов и одного, расхваливаемого на весь европейский Константинополь портного, вернуть себе узнаваемый, светский облик, она взошла на борт военного корабля, увозившего российских дипломатов на родину.
Соня, оставшаяся на берегу что-то кричала вслед крейсеру и так энергично размахивала руками в прощальном приветствии, что Санников вынужден был удерживать ее за талию, дабы не позволить упасть за ограждения у кромки причала. Не желая обидеть сестру, Анна крепилась и постепенно переходила по палубе вдоль борта к корме, но уже не махала, а только слабо кивала в ответ на доносившиеся с берега возгласы неугомонной Сони и все думала, что, несмотря на свою кажущуюся взрослость и довольно зрелый возраст, сестра так и не обрела степенности и тяги к оседлому образу жизни. Увы, укротить эту стихию могло только одно – творчество.
В перерыве между посещениями портного и магазинов Соне удалось как-то раз вынудить Анну позировать себе, и та подивилась, насколько серьезной может быть ее сестра. Откуда-то вдруг у нее появилась усидчивость, сосредоточенность в движениях и взгляде. Анну поразила приобретенная Соней манера рисования – решительная, быстрая, но при этом – какими емкими были жесты, какими точными – штрихи угольного карандаша, которым Соня делала эти минутные, уличные зарисовки! Как верно схватывала она детали и настроение – Анна сразу же узнала себя в скорбящей по чему-то уходящему фигурке, присевшей отдохнуть на невысокий парапет на набережной. И Анне сделалось страшно – она словно увидела себя со стороны: вечная странница, за переменою мест утратившая смысл переездов и связь с тем, что грело и поддерживало ее в пути: родными местами, родными душами.
И в Санникове, так заботливо и нежно оберегавшем Соню от неосторожных движений в направлении моря, Анна тоже узнала себя – и он следовал за чем-то нереальным, ускользающим. Видел то, что хотел видеть, и находил лишь то, что мог найти, – отражение своих иллюзий и несбыточных надежд…
Россия встретила ее весной, разогревшейся перед подступающим летом, и Анна поняла, как истосковалась по этим пейзажам, по воздуху – другому, пьянящую сладость которого может понять, только родившийся здесь и здесь живущий. Ее слух, надорванный неумолкающим и страстным гомоном экзотических портовых городов и шумом баталий, на миг утратил было способность воспринимать и оценивать звуки, но потом она с забытой ясностью ощутила многоголосие особой российской тишины. Вспомнила эту отечественную особенность, о которую разбивались и свои бунты, и иноземные нашествия: огромное, простиравшееся за средней полосой пространство рассеивало громы и распыляло грозы, успокаивая любую стихию – природную или человеческую.
Конечно, ее спутники были предельно корректны и не докучали Анне утомительными разговорами, но она с видимым и приятным для них удовольствием присутствовала при довольно бурных обсуждениях минувших дел и ожидаемых поворотов событий, но в детали не вдавалась. Анна просто слушала родную речь, словно заново привыкала к ней и училась быть самой собой. Ей больше не надо было притворяться и примерять на себя чуждые имена и биографические сюжеты, она чувствовала себя своей в своем кругу и в молчании черпала внутри самой себя силы, чтобы предстать перед детьми собранной и уверенной.
Дома ей предстояла нелегкая задача уберечь детские сердца от потрясения: их мать жива и возвращается к ним, но отца им более не суждено увидеть… Какой, однако, черезполосицей устроена жизнь! За обретениями следуют потери, за утратами приходят новые времена с новыми дарами. Равновесие рождается из «да» и «нет», гармония – из противоположностей. И ничто не бывает случайным: рука дающая не оскудевает, но и получающий не всякий раз протягивает длань за приношением, что-то время от времени ускользает между пальцами – то вода, то песок, то образ, дорогой и любимый…
Анна была благодарна Титову и его помощнику, офицерам на крейсере за внимание, всю дорогу до Севастополя остававшееся ненавязчивым. И потом, когда они ощутили, наконец, под ногами твердую землю, дипломаты продолжали хранить верность выбранному тону – они словно были ее ангелами-хранителями: зримыми, но сторонними наблюдателями, всегда готовыми прийти на помощь. И Анна благодарила Бога за то, что оставшуюся часть пути до столицы ветра и дороги благоволили к ним. Закрепленная за Титовым и сопровождавшими его лицами карета нигде не встречала препятствий, упряжка бежала легко, в одном ритме, как будто не было перемен на почтовых станциях, – неутомимые лошади как на крыльях несли ее домой…
– Что я еще могу сделать для вас, баронесса? – спросил Титов, собираясь выйти из салона. Особняк, который принадлежал его семье, был расположен дальше по Фонтанке, и Анна растерянно взглянула на посланника: мысленно она уже взбегала на родное крыльцо и не сразу поняла, о чем ее спрашивают. Титов, кажется, уловил ее настроение и улыбнулся: – Вам совершенно не о чем беспокоиться, я уже распорядился. Василий Игнатьевич и офицеры сопроводят вас до самого дома. – Помощник с готовностью кивнул Анне. – Надеюсь, мы еще увидимся…
Когда он вышел, помощник постучал кулаком по той стене салона кареты, что выходила к облучку кучера, и еще раз уточнив, куда везти Анну, крикнул:
– Езжай по набережной, да не гони, любезный, от булыжников слишком сильная тряска!
Карета остановилась у высоких ажурных ворот.
– Не стоит меня провожать. – Анна мягким движением руки остановила дипломата, вознамерившегося было следовать за нею к дому. – Здесь мне уже ничего не угрожает, да и к тому же у меня и вещей-то нет. Ровным счетом – никаких забот.
Помощник министра хотел было возразить, но Анна не дала ему договорить и обратилась к кучеру, склонившемуся с козел, чтобы получше расслышать приказ – то ли спешиваться и идти барыню провожать, то ли гнать с барином дальше по маршруту: и он, и лошади за дорогу устали, в Питер приехали засветло, пора было и отдохнуть.
– Езжайте, – кивнула Анна и, не оглядываясь, прошла за открытые чугунные ворота ограды, окружавшей тенистый парк, примыкавший к особняку Корфов. Она слышала, что какое-то время карета еще стояла при въезде во двор, словно сидевший в ней пассажир испытывал нерешительность в своих дальнейших действиях, но потом кучер односложно прикрикнул на лошадок, и они заторопились дальше.
Анна вздохнула и вдруг остановилась, не сразу понимая, что задержало ее, и лишь минуту спустя, осознала, что не узнает этого места.
Зеленая лужайка на подступах к особняку исчезла, а все пространство, что она занимала, сейчас было усыпано мелким гравием, смешанным с блестящими разноцветными конфетти, носившим следы хаотично разъезжавшихся карет. А вместо роскошной клумбы с редкими тюльпанами, что Анна однажды привезла из Франции, находился постамент с претенциозной чашей в виде огромной морской раковины, из центра которой иссякающей струйкой подтекал фонтанчик, издававший характерный запах игристого вина. То тут, то там Анна наступала на сгоревшие петарды, позолоченные маски и розовые шелковые ленты и бантики с амурами.
Анна даже оглянулась – туда ли она попала? Все эти аксессуары, растерзанные гостями какого-то праздника, никак не вязались с обликом ее дома – дома, где уже давно не звучал смех детей, играющих с родителями. Или, быть может, здесь уже получили по линии министерства сообщение о её возвращении и готовились к встрече? Нет-нет, видимые Анной следы явно принадлежали чужому торжеству, но тогда – как и почему кто-то посмел превращать ее дом в ярмарочную площадь?.. Анна решительно оттолкнула носком туфли попавшуюся ей под ноги блестящую бумажную спираль и решительно поднялась по ступенькам наверх.
Она довольно долго беспрепятственно в растерянности ходила по залам и комнатам первого этажа, не узнавая ни обстановки, ни убранства помещений. Иногда навстречу ей попадались сонные и совершенно незнакомые дворовые обоих полов, вяло помахивающие щетками для уборки мусора. В гостиной с роялем – теперь уже бывшей, превращенной в бальную залу, на четвереньках ползала какая-то девица с покрасневшими от бессонницы глазами и с задранным подолом юбки. Девица усердно оттирала с мраморного пола следы вина и кондитерского крема.
Зимний сад в эркере гостиной, любимый и тщательно оберегаемый Анной и ухаживавшей за ним привезенной из Двугорского Любашей, превратился в будуар игривого цвета, заставленный мягкими диванами с большим количеством тканных золотом арабских подушек и подушечек. Цветы же куда-то исчезли – их заменили три пальмы в кадках, рядом с которыми валялись кальяны, еще источавшие ароматы восточных благовонных курений.
«Что это?» – то ли подумала, а скорее всего – вслух сказала Анна, ибо ее вдруг заметили, и откуда-то из темной ниши в переходах между залом и комнатами возник одетый в наискосок застегнутую ливрею слуга в помятом, сдвинутом набок парике с буклями в елизаветинском стиле, и пьяным голосом отрыгнул, хватая Анну за рукав платья: «Вы куда, мадам? Свадьба уже кончилась, все гости разъехались».
– Свадьба? – не поняла Анна. – Какая свадьба?
– Так хозяина здешнего, – теперь уже икнул слуга, пытаясь вновь ухватиться за край буфа на рукаве незнакомки.
– Хозяина? – воскликнула Анна. – Да что же ты, милейший, бредишь? Я хозяйка этого дома, баронесса Корф!
– Вы, сударыня, самозванка, – раздался чей-то незнакомый, но более трезвый голос. – Баронесса Корф, равно как и супруг ее, давно уже почили в Бозе, а дом этот мой хозяин снял месяц назад в аренду у барона Ивана Ивановича Корфа.
– Это шутка? – побледнела Анна. – Барон умер десять лет назад! Или вы хотите сказать, что теперь позволено подписывать договора с призраком?
– Шутить здесь изволите вы, мадам, – грубовато ответил ей незнакомец, среднего роста косолапый крепыш с надменной, нагловатой улыбкой, выдавшей в нем пехотного знатока женского пола. – Для усопшего господин барон выглядит слишком реально и вполне дееспособен. Он лично присутствовал при составлении бумаг…
– Так вы видели его? – с надеждой прояснить хотя бы что-либо быстро спросила Анна. – Сколько ему лет? Как выглядит?
– С господином бароном разговаривал мой хозяин, и, судя по всему, этой встречей оба остались довольны, – с подчеркнутой вежливостью пояснил ее собеседник. – Я же вел дела с управляющим барона Корфа, господином Шулером…
– Бред какой-то! – не удержалась от негодующей реплики Анна, невольно прерывая своего неожиданного собеседника. Этого еще не хватало! Еще один однофамилец?
– Если вы намерены оскорблять меня, сударыня, то советую вам уже остановиться, так как чаша моего терпения переполнена… – Незнакомец угрожающе сдвинул густые, торчащие ежиком брови.
– И что же вы сделаете? Выгоните меня? – недобро усмехнулась Анна. – Сами наброситесь или велите сделать это слугам?
– Я мог бы прибегнуть к насилию, – кивнул незнакомец, – но я надеюсь на ваше благоразумие.
– И совершенно напрасно надеетесь! – воскликнула Анна. – Только безумие может заставить меня покинуть собственный дом, да еще в такое время! Когда его разоряют неизвестные мне люди!
– Вы хотите скандала, сударыня? – В тоне незнакомца послышались угрожающие интонации.
– Я требую объяснений! – решительно произнесла Анна, всем своим видом давая понять, что имеет на это полное право.
– А я не понимаю, почему должен давать вам, сударыня, какие бы то ни было объяснения, – с холодным равнодушием проговорил незнакомец, который походил на управляющего. – Вы явились сюда без приглашения, в неурочный час! Ваше счастье, что хозяин с молодой супругою уже уехали в свадебное путешествие. Поверьте, у графини Андронакис характер не из легких.
– Андронакис? – вскричала Анна. – Да где я, в конце-то концов?! Это мой дом! Мой сад! Мой рояль! Господи, куда вы дели рояль?! И где мои цветы?!
– Э, сударыня, потише, иначе, я вызову полицмейстера. – Управляющий схватил было Анну за руку, но получил такой отпор, что тут же пожалел о содеянном. Незнакомка пребывала в великом гневе, и гнев ее казался праведным.
– Это я вызову полицию, и мы быстро восстановим справедливость, а вы немедленно уберетесь из моего дома, – твердо и очень жестко сказала Анна, глядя в упор на стоявшего против нее мужчину. – Этот дом принадлежит семейству барона Корфа, а я – единственная его владелица. Я – баронесса Анастасия Петровна Корф!
– Разве я сказал, что дом не принадлежит семейству Корфов? – умиротворяющим тоном произнес управляющий, незаметно, как ему казалось, подавая знаки полусонному похмельному слуге, который первым откликнулся на появление Анны и сейчас пробирался вдоль стены, чтобы, оказавшись у нее за спиной, дождаться команды «взять!». – Я уже объяснил вам, сударыня, что прежние владельцы дома умерли, а признанный властями наследник сдал этот дом внаем, и вчера мой хозяин отметил здесь свою свадьбу.
– А я еще раз повторяю вам, что никаких иных наследников у меня и мужа, кроме наших детей, которым покровительствует сам наследник престола и его супруга, нет, и не может быть! А если вам моего слова недостаточно, то вот мои… – Анна опустила было руку в дорожный кошель, и тут же слуга, прятавшийся за ее спиной, набросился на Анну и стиснул, как клещами.
– Надеюсь, у вас там не пистолет? – цинично скривился управляющий, поднимая с пола упавший кошель и роясь в нем.
– Да вы с ума сошли! – закричала Анна. – Как вы смеете!
Управляющий только хмыкнул и развернул находившиеся в кошеле бумаги. Пробежав первую из них глазами, он мгновенно изменился в лице и кивнул слуге – отпусти! Потом внимательно изучил все остальные документы и после некоторого раздумья протянул их Анне, брезгливо поводившей плечами после мертвой хватки услужливого «цепного пса».
– Печати и подписи выглядят настоящими, – тихо промолвил управляющий, и в его голосе Анне почудилось смущение.
– Таким образом вы пытаетесь извиниться за свое грубое поведение и нападение вашего слуги? – Она гордо вскинула голову, пытаясь поймать взгляд управляющего, но тот успел отвести глаза в сторону – кивнул слуге, чтобы тот исчез.
– Я всего лишь пытаюсь прояснить ситуацию, сударыня, то есть госпожа баронесса, – поправился управляющий, – и предложить вам продолжить наш разговор в библиотеке.
– Лично я хотела бы пройти в свою спальную и привести себя в порядок с дороги, переодеться и… – начала было Анна, но управляющий со все возрастающим смущением остановил ее.
– Видите ли… Дело в том, что дом был практически пуст, когда мой хозяин арендовал его.
– Но мои вещи… – Анна вдруг почувствовала себя слабой и такой беззащитной. – Вещи моих детей, мужа. Их игрушки, наши документы, наши драгоценности…
– Мой хозяин – не вор, – с упреком сказал управляющий. – Господин граф Теополус Андронакис – один из самых богатых людей в Греции, и, поверьте, уезжая, он не станет забирать мебель, которую приобрел, чтобы жить здесь со своей русской супругой.
– Но как же тогда… – прошептала Анна, чувствуя, что силы снова оставляют ее, – как же так?..
Очнулась она уже в библиотеке, куда перенес ее управляющий, – на чужом, совершенно незнакомом ей диванчике, обивка которого свидетельствовала о весьма сомнительном художественном вкусе ее хозяина, но вовсю кричала о размерах его кошелька.
– Где я? – Анна с недоумением всмотрелась в лицо склонившегося над нею мужчины, пытаясь вспомнить, что вызвало этот неожиданный обморок.
– Вы – дома, – тихо, с сочувствием сказал управляющий.
– Дома? – точно эхо повторила Анна, и лицо ее прояснилось, но выражение, появившееся на нем, было лишено даже намека на романтическое, – холодно, холодно, очень холодно. – Разве это мой дом? Вы все уничтожили! Все, что хотя бы чем-то напоминало моим детям об их погибшем на государевой службе родителе, о детстве, проведенном в любви и согласии, о дедушке, которого они не успели увидеть, но, который всегда смотрел на них с небес и с портретов в этой комнате. А книги? Что сделали с моими книгами?
– Похоже, это единственное, что осталось нетронутым. – Управляющий кивнул на полки, заставленными украшенными золотом переплетами.
– Там, – Анна протянула руку, – четвертая полка снизу, второй ряд стеллажа от окна, томик Шекспира с папирусовой закладкой…
Управляющий, невольно подчиняясь этому жесту, прошел к полке и снял указанную Анной книгу.
– Это «Король Лир», – сказала Анна и стала цитировать по памяти, сначала на английском, а потом – по-русски. – Откуда шел? И где сейчас живу? Там – солнце? Или все – обман? Мне в пору умереть от горя…Акт четвертый, сцена седьмая, французский лагерь, Лир, Корделия и Кент.
– Если я могу вам чем-то помочь, баронесса… – Голос управляющего звучал тихо и покаянно.
– Можете, – устало промолвила Анна. – Объясните же мне, кем и по какому праву мой дом был сдан в аренду вашему хозяину.
– Я мог бы показать вам документы. – Управляющий на мгновение замялся, но Анна опередила его.
– Я знаю, в каком месте в библиотеке находится сейф.
– Да-да, конечно, – смущенно кивнул управляющий и вытащил одну из книг в стеллаже слева от входной двери. Полка, на которой она стояла, сдвинулась, открыв потайное углубление. Управляющий открыл своим ключом сейф и достал из него документы. – Пожалуйста, вы можете ознакомиться с ними.
Анна почти неживой рукой приняла поданные ей бумаги и принялась их читать. Но… как это может быть?! Барон Иван Иванович Корф? Но дядюшка мертв! И этот почерк ей совершенно незнаком!
– Ничего не понимаю, – в недоумении покачала головой Анна. – Я не знаю этого человека. Кто он?
– Барон Иван Иванович Корф, – с жалостью глядя на нее, повторил управляющий.
– Послушайте, – устало вздохнула Анна. – Я в сотый раз повторяю – барон мертв! Десять лет назад он был подло отравлен и похоронен на семейном кладбище в нашем загородном имении в Двугорском уезде.
– Однако подлинность бумаг подтверждена поверенным в делах семьи, – указал управляющий на подпись.
Пробежав глазами текст договора аренды, Анна не сразу обратила внимания на завершающее его заверение.
– Викентий Арсеньевич? – Удивление Анны достигло крайнего предела. Как мог солидный адвокат, давний друг Корфов признать членом их семьи какого-то самозванца, нагло выдававшего себя за покойного Ивана Ивановича?!
– Я вижу, вы потрясены, – уже совершенно доброжелательным тоном сказал управляющий. – Поверьте, я искренне полагал, что вы – одна из тех просительниц, что стали осаждать моего хозяина, когда он дал объявление в газете о предстоящей свадьбе. Вы же знаете этот обычай – счастливый жених, да еще и иностранец, может одарить любого…
– Скажите… – Анна секунду помедлила с вопросом, но потом все же решилась задать его. – А этот управляющий «барона», Шулер… Среднего роста, рыжие волосы, сильный немецкий акцент? А зовут его случайно не Карл Модестович?
– Именно так, – кивнул ее собеседник. – Вот видите, значит, вы с ним знакомы…
– То, что личность господина Шулера мне может быть известна, еще не означает, что кто-то безнаказанно может пользоваться именем моего покойного опекуна, отца моего супруга, – твердо сказала Анна. – И участие господина Шулера в этом деле для меня как раз и доказывает существование некоего подлога, на который вышеупомянутый управляющий и прежде был великий умелец.
– Полагаю ни самому барону, ни господину Шулеру этот разговор бы не понравился, – нахмурился было управляющий, но Анна так взглянула на него, что он смешался и замолчал.
– Вот что, любезнейший! – Она решительно поднялась с дивана, но с трудом удержалась на ногах, и управляющий принужден был снова броситься к ней, дабы поддержать. Но Анна столь же решительно отвела его руку: – Это лишнее. Я чувствую себя хорошо. По крайней мере – достаточно для того, чтобы немедленно заняться выяснением всех обстоятельств этого сомнительного дела.
– Но вы явно с дороги, и устали, – сделал попытку остановить ее управляющий.
– Благодарю, – усмехнулась Анна. – Вы крайне наблюдательны.
Управляющий не выдержал ее ироничного взгляда и опустил голову.
– Итак! – властным тоном продолжила Анна: нет, это она была и остается здесь хозяйкой! И хотя неведомый фантом, прикрывающийся именем Ивана Ивановича, вывез в неизвестном направлении ее вещи и удалил ее слуг, только она имеет право распоряжаться всем в ее собственном доме – так было и так будет!
Управляющий с почтением ждал, когда баронесса выдержит паузу.
– Велите сейчас подготовить для меня комнату, – сказала Анна. – Пусть горничная приведет в порядок мое дорожное платье. И заложите коляску, да чтобы я не объясняла кучеру, куда ехать.
– А куда? – осторожно осведомился управляющий.
– В Двугорское, – бросила Анна и кивнула ему, давая понять – нечего стоять столбом. – Исполняйте!
* * *
Повинуясь первому порыву, Анна решила было сразу ехать к поверенному семьи, но потом передумала – вряд ли опытный адвокат, связанный с Корфами узами старой дружбы, мог пойти на подлог и совершить нечто противоправное в ущерб интересам своих клиентов и, прежде всего, ее детей. А тем более сделать это без ведома Петра Михайловича и Лизы! Нет-нет, она должна отправиться – и тот час же! – в Двугорское и все разузнать, а потом уже действовать.
Кучер, отряженный управляющим везти ее в загородное имение Долгоруких, по-видимому, тоже изрядно попраздновал в честь будущей счастливой семейной жизни своего хозяина и поэтому никак не мог справиться с одолевавшей его сонливостью и зевотой. И лошади, чувствовавшие настроение возницы, перебирали ногами неспешно, лишь за городом перейдя на легкий прогулочный шаг, однако мало изменивший скорость передвижения коляски.
Поначалу Анна пыталась кучера поторапливать, и он, понуждаемый ее возгласами, вздрагивал всей спиной и, словно марионетка, взмахивал кнутом, как будто припугивая лошадей, но потом постепенно оседал, вбирая голову в плечи, и однажды чуть не выронил поводья из рук. Повторив несколько раз эту попытку, Анна велела остановиться у ближайшего трактира и приказала кучеру опохмелиться, проследив, однако, за тем, чтобы от радости мужик не глотнул лишнего, а так – слегка приложился к наперстку и смачно хрустнул огурцом.
Народное средство подействовало – кучер повеселел, лошадки приободрились. И чем больше коляска удалялась от города, тем фантасмагоричней становилось для Анны ее возвращение. Конечно, это недоразумение, дурная шутка, ошибка! Да, ее и Владимира считали погибшими, но воскресший Иван Иванович – это уж слишком!
Впрочем, некоторая зацепка в этом подозрительном происшествии – Карл Модестович. Негодяй и пройдоха, он всегда крутился близ теплого места, точно чуя, где и чем можно поживиться. Вполне возможно, прослышав о бедственном положении ее семьи, он решил воспользоваться моментом и договорился с каким-то проходимцем составить партию, чтобы ограбить ее семью. Это объяснение представлялось Анне вполне логичным, а главное – возможным. Вот только, почему отец и сестра позволили состояться этой противозаконной сделке? Почему всегда осторожный князь Репнин не помешал самозванцу, а преданный Корфам адвокат поверил в подлинность существования новоявленного Ивана Ивановича? Ведь не мог же старый барон восстать из могилы и подписать тот злосчастный документ!
– Боже мой! – не удержалась Анна от вскрика, и кучер, не поднимая головы, направлявший лошадей с поворота дороги к подъезду в имение, испуганно вздрогнул и потянул на себя поводья, останавливаясь.
Картина, явившаяся их взору, была ужасна и потрясла Анну больше, чем разорение, постигшее ее петербургский дом, – отцовской усадьбы, больше не существовало. Некогда прекрасное здание сгорело, и только мраморные колонны при входе, обугленные и почерневшие, напоминали о нем.
Анна выпрыгнула из коляски и бросилась к дому – она смотрела на пожарище, бывшее когда-то усадьбой и не верила своим глазам. Ее сердце отказывалось принимать увиденное! Вокруг выжженного огнем места царило запустение, надворные постройки были либо сломаны, либо уничтожены пожаром. Флигель для прислуги тоже выгорел дотла, и лишь колодец сиротливо стоял в стороне, как единственный уцелевший свидетель произошедшего. Но, когда Анна подошла к нему, то немедленно почувствовала едкий запах гари, исходившей от бревен колодезного сруба.
– Чего делать-то будем, барыня? – участливо спросил кучер, подходя к Анне.
– Лошадей напои, – тихо велела она и направилась к пепелищу.
Все говорило о том, что несчастье случилось недавно, – еще слишком очевидны были следы огня, и трава не успела прорасти между каменной кладкой фундамента. Но как возник этот пожар? Была ли в том случайность или деяние природной стихии? А быть может, чей-то злой умысел? И пострадал ли только дом, или огонь унес собой и человеческие жизни? Анна медленно переводила взгляд от обрушившихся стропил к мрачно зиявшему отверстию фасадного подъезда. А потом – к истоптанным, смешанным с грязью лужайкам при входе, заброшенному, близ дома выгоревшему саду, который теперь открылся и вызывал щемящую тоску своей беззащитностью.
Анна едва сдерживала слезы. Она торопилась в Двугорское, чтобы увидеть отца, сестру, которая, по обычаю, проводила лето в деревне. Говорить с ними, успокоить их и самой найти утешение в объятиях родных и близких. Вдохнуть аромат медвяных лип и цветущих яблонь, ощутить себя дома, где всегда она чувствовала себя желанной. Но что нашла она – лишь сумрачные черные руины и безжизненную пустоту!
Это было невыносимо. Анна застонала, и тот час же на звук ее голоса появилась из развалин чья-то голова в перепачканном золой платочке.
– Матрена! – узнала Анна одну из служанок и подалась к ней навстречу, но та, вглядевшись, истово принялась креститься и пятиться, пока не споткнулась о камень в основании дома и не упала.
– Что ты, Матрена, что ты! – Анна подбежала к ней. – Не пугайся, не призрак я, живая, вот рука моя…
– Так говорили же, что померла ты сама и Владимир Иванович, и детишки сиротами сделались… – прошептала Матрена, боязливо позволяя Анне помочь ей подняться.
– Ошиблись люди, и вас обманули, здорова я, видишь, вот вернулась домой, а дома-то и нет! – Анна готова была обнять и расцеловать Матрену – единственное знакомое существо, но та все еще сторонилась ее и разглядывала с опаской: то ли и впрямь мертвая воскресла, то ли черти чудят, свят, свят!
– Ты не думай плохого, Матрена, – поняла ее сомнение Анна. – Если и есть что удивительное в моем возвращении, так это от Господа – уберег он меня от напастей, позволил вернуться.
– А Владимир Иванович, как же, тоже живой? – покачала головою Матрена и по тяжелому вздоху и вдруг изменившемуся лицу Анны поняла, что случилось непоправимое. – Вишь, как оно сделалось… Враз все на вас.
– Да о чем ты, Матрена? – предчувствуя недоброе, воскликнула Анна.
– Погорели мы, матушка, погорели, – снова перекрестилась Матрена. – В ночь одну все прахом ушло, и тушить почти нечего было. Весна-то выдалась сухая, полыхнуло спичкою да все сразу. Хоть детишек успели из огня вынуть…
– Дети? – покачнулась Анна. – Чьи дети?
– Да всехние, – кивнула Матрена, – твои, Лизаветы Петровны. Уж она, бедная, дыму наглоталась, до сих пор не поправилась. Ей, конечно, Никитка помогал, да только мало того ему, ироду, чтобы вину свою искупить. А так не беспокойтесь, живы малые-то, в порядке все.
– Никита дом поджег? – растерялась Анна, вместе с тем с облегчением переводя дыхание. – Что-то верится в это с трудом.
– И мы тоже не верили, да барыня на него показала – полиция приезжала, скрутили его, судить вот скоро должны будут.
– Барыня? Елизавета Петровна его обвинила?
– Да нет же, старая княгиня Долгорукая, – пояснила Матрена и перекрестилась, будто дьявола помянула.
– А как же Петр Михайлович все это допустил? – спросила Анна и в этот миг поняла вдруг, что услышит сейчас самое страшное.
