Текст книги "Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла"

Автор книги: Елена Езерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Анна не могла больше этого выносить – она закрыла глаза и позволила пустоте овладеть ею. И, пропадая в беспамятстве, в последний миг она услышала, как в комнате зазвучал еще один и тоже знакомый голос.

– Это вы, Жан! – обратилась к нему княгиня. – Вы пришли, чтобы забрать меня!

– Разве вам здесь плохо? – спросил «барон». – С вами жестоко обращаются?

– Нет, нет, – умоляющим тоном залепетала Долгорукая. – Но я на волю хочу, вы же обещали, Жан, вы же обещали! Я сделала все, о чем вы просили, я даже призналась, что убила Петра! Увезите меня, я хочу домой, к детям, к Соне, к Лизе, к мальчикам!

– У вас положительно галлюцинации, – равнодушно ответил тот. – Я скажу, чтобы вам больше давали лекарств, с таким воображением недолго последний разум потерять.

– А почему вы тайно ночью пришли? – вдруг ясным, прозревшим голосом заговорила Долгорукая, как будто все, что пыталась до того сказать ей Анна и в чем она и сама когда-то сомневалась, сложилось в ее больной голове в одну отчетливую и внятную картинку. – Вы же говорили, что по суду возьмете меня на поруки? Что все будет по закону?

– Вы и так сидите здесь по закону, – надменно усмехнулся «барон», – а пришел я не за вами. Вы меня больше не интересуете. А вот она…

Судя по слабым отголоскам, доносившимся до нее сквозь туман в голове, Анна, засыпая, поняла, что княгиня набросилась на «барона», но тот умелым жестом успокоил ее, – Анна услышала слабый вскрик, как будто Долгорукую чем-то укололи, а потом наступила тишина.

Когда она пришла в себя, то не сразу поняла, где находится. Анна осторожно повернулась на бок, пытаясь разглядеть помещение, в котором оказалась, и почувствовала, что голова прошла и уже не кружится, а очертания комнаты и силуэты предметов изменились и – они ей знакомы. Не может быть! Это же тайное убежище отца и матери – секретная комната в имении Корфов! Так значит она дома? Но почему здесь, а не в своей спальной или хотя бы в гостиной, и что это было прежде: встреча с Долгорукой – реальность или кошмарный сон?

Анна еще раз мысленно вернулась к событиям последних дней. Их нагромождение представлялось ей какой-то невероятной фантасмагорией, сочиненной чьим-то изощренным и коварным воображением. Впрочем, почему чьим-то? Надо всем этим витала грозная тень Забалуева – маленького и тщедушного внешне человечка, который оказался наделен поистине демонической силой творить недоброе и плести интриги, разрушающие души и разбивающие сердца. Анну и раньше удивляла эта склонность Андрея Платоновича к иезуитскому коварству, обращавшая его, в общем-то, счастливые способности – дар убеждения, умение находить выход из любой ситуации и богатое воображение – во зло, приносящее окружающим столько горя и внушающее безысходность. И даже такие сильные и небезопасные личности, как княгиня Мария Алексеевна Долгорукая, поддавались на его игру, позволяя не только втягивать себя в ее процесс, но и обманывать – с чудовищной легкостью и на голубом глазу.

Единственное, что всегда удивляло Анну, – это неуязвимость Забалуева. И дело даже не в том, что у тайного агента был высокий покровитель, и сама система порождала постоянную потребность и в нем самом, и в его услугах. У каждого человека, каким бы недосягаемым он ни был, должна существовать его ахиллесова пята. То, что составляет его тайную (или явную) слабость и смысл самого его существования, лишив человека которых или угрожая лишить, в конечном итоге позволяет им манипулировать. То, ради чего он откажется от богатства, а порой – и от жизни. Так, как пожертвовал собою Владимир – ради нее, ради детей. Так, как отказался от семьи и привычного уклада отец – ради любви. Так, как принял на себя грех князя Петра его друг, барон Корф, – ради дружбы. Но есть ли на свете то, чем боится пожертвовать Забалуев? Есть ли и у него этот тайный родовой изъян, который заставит его из могущественного и непотопляемого демона превратиться в обычного человека?

Вдруг дверь в комнату со стороны кабинета открылась, и Анна увидела самозванца. Он вошел к ней с подносом, на котором стоял завтрак, и, улыбаясь, поставил еду прямо к Анне на постель, где она сидела, забравшись с ногами на покрывало и размышляла о случившемся.

– Вы? – воскликнула Анна и соскользнула с кровати.

– Нет-нет, сидите! – умоляющим тоном обратился к ней «барон», опуская рядом с нею. – Вам нет необходимости спешить, вы еще слишком слабы. Эти негодяи едва не отравили вас своими микстурами.

– Так это вы увезли меня из сумасшедшего дома? – растерялась Анна, не понимая, что же означал этот широкий жест того, кого она справедливо считала своим врагом.

– Я спас вас, – с гордостью сказал «барон», – и не стоит благодарности. Я должен был это сделать. Он обманул меня.

– Кто? – удивилась Анна.

– Мой опекун, – кивнул «барон», и сам присаживаясь на кровать близ Анны с явным намерением подавать своей пленнице принесенную пищу. – Возьмите, вот свежее суфле, оно на твороге и с лимоном. Я не хочу, чтобы вы по чьему-то недомыслию и подлости утратили этот чудесный цвет лица и округлость его овала. Вам уже говорили, что вы очень красивы, баронесса?

– Не могу вспомнить других, но вы как-то, если я не ошибаюсь, уже пытались, – осторожно сказала Анна.

– Разумеется, я не слепой и не мог не заметить вашего совершенства, – улыбнулся «барон». – Я оценил это сразу, едва только впервые увидел вас в этом доме. А он мне солгал… Вы знаете, я был помолвлен с одной очень милой девушкой, и черты ее лица были чем-то схожи с вашими. Он, я говорю о моем опекуне, знал об этом и раньше, но все время убеждал меня в том, что вы – лишь слабое подражание ей. Он отзывался о вас дурно и даже внушил мне некоторую к вам неприязнь, что и стало причиной моего недоверия к вам поначалу. Но потом наваждение рассеялось, и я удивился – как мог быть я столь доверчив и наивен, что сразу же не разглядел необыкновенную прелесть ваших черт и притягательность характера. И я уже не мог сопротивляться обаянию вашей улыбки и чарующим интонациям, я готов для вас на все. Этот ужасный жестокий человек хотел подменить столь чудный образец красоты его жалким подобием в лице несчастной Веры и выдать вас за нее, упрятав в больничную тюрьму. Я не мог позволить свершиться подобной несправедливости. Ему не удастся отнять вас у меня!

– Я, конечно, благодарна вам за помощь, – кивнула ему Анна после некоторого молчания: она не знала, как ей относиться к тому, что сказано «бароном» – с одной стороны, он проявил благородство, вызволив ее из сумасшедшегодома, с другой, ничем не дал понять ей, что признает свою узурпацию славного имени Корфов и хотел бы содействовать прояснению истины. – Но зачем неизвестный, о котором вы говорите, делает все это? Как его зовут? И почему вы называете его своим опекуном?

– Его зовут Андрей Платонович Забалуев, – спокойно пояснил молодой человек. – Я вырос в его доме и долгое время полагал, что прихожусь ему сыном, но потом он открыл мне глаза, рассказав, что все это время лишь выполнял волю покойного барона Ивана Ивановича Корфа, воспитывая его незаконнорожденное дитя. И тогда мне многое стало понятно – я всегда чувствовал себя в этом доме чужим, я был другим, и это втайне угнетало меня. И вот, когда правда обнаружилась, опекун сделал все, чтобы помочь мне вернуть свое настоящее имя. Но потом ему откуда-то стало известно о том, что баронесса Корф, супруга моего погибшего брата, жива и возвращается в Россию из-за границы. С того момента Андрей Платонович принялся запугивать меня, он изображал вас в таких ужасных красках, что я невольно поддался на его обман. Можете представить себе, каково было мое искреннее изумление, когда вы оказались совершенно не тем ужасным и невыносимым существом, чей портрет он мне нарисовал. И тогда все внутри меня возмутилось и вскипело! Я бросился к нему, чтобы умолить отказаться от своего плана, но он оставался непреклонен. Он приставил ко мне Карла Модестовича и Полину, приказав следить за мной. Но мне удалось ускользнуть от них, и я приехал в дом Репниных в Петербурге. Но, увы! – злодейство уже свершилось, и вместо вас я увидел в спальной на подушке грустное личико Веры – этого доброго, но совершенно анемичного существа. Разве может ее взгляд сравниться с вашим? И вся она – с вами, в которой столько огня, страсти, столько жизни! Вы вдохновляете меня, я поклоняюсь вам, я готов до конца дней своих обожать вас и выполнять все ваши прихоти, баронесса!

Воскликнув это, молодой человек упал перед Анной на колени и, схватив ее ладони в свои, принялся осыпать их поцелуями, и этот его порыв был столь внезапным, что Анна не смогла тот час же воспротивиться его стремительному натиску. Но, едва лишь «барон» вознамерился покрыть ее руку поцелуями выше от локтя, Анна очнулась и вырвалась из его неожиданных объятий.

– Вы испугались? – вздрогнул «барон». – Простите, мою поспешность, я так неловок. Мне стыдно признаться, но у меня совсем нет опыта в любовных делах. Мой опекун был строг со мной, я почти не знал ласки.

– Бедный мальчик, – растроганно прошептала Анна: все это было так удивительно – неужели тот, кого она считала холодным и расчетливым интриганом, – и сам жертва? – Я помогу вам, мы освободим вас от этого рабства, и человек, который столь жестоко обманул вас, внушив, что вы – сын барона Корфа, поплатится за свое злодейство…

– Вы, верно, плохо слушали меня? – вдруг злым и визгливым тоном сказал молодой человек, оставляя ее и поднимаясь. – Мы говорим не обо мне. Андрей Платонович оклеветал вас, и это единственное, что нуждалось в исправлении.

– Но… – Анна тоже встала с постели и сделала шаг навстречу «барону». – Это не самый важный обман. Главный заключается в том, что настоящий сын барона Корфа умер больше десяти лет назад. И вы никак не можете быть им – тот мальчик похоронен, и я днями навещала его могилу!

– Ложь! – закричал ее неуравновешенный собеседник. – Я – Иван Корф-младший. А вы – вы просто жадная и не хотите делиться со мною наследством!

– Скажите, – Анна побледнела, но все старалась казаться решительной, – когда вы жили у своего «опекуна», как он и его жена называли вас? С каким именем они обращались к вам?

– Мама звала меня Митя, – быстро ответил молодой человек, но потом спохватился и опять закричал, – зачем вы путаете меня?! Они скрывали мое настоящее имя!

– Послушайте, – Анна умоляюще взглянула в лицо «барону», который был на грани истерики, – того, настоящего сына барона Корфа, даже его приемные родители звали Иваном. Он и похоронен под этим именем – Иван Иванович.

– Зачем вы хотите казаться злой? – вдруг потухшим, почти загробным голосом спросил молодой человек. – Неужели все люди такие? Сначала прикидываются добрыми, а потом в один миг сбрасывают маски, обнажая звериный оскал?

Вот сейчас Анна испугалась по-настоящему. И вспыльчивость «барона» вдруг предстала ей в новом свете – Анна поняла, что он сумасшедший. И, осознав это, тотчас же взяла себя в руки: объяснять такому человеку, что все, чем он жил эти годы, – ложь, опасно, смертельно опасно. Ей следовало немедленно изменить тактику и постараться использовать его симпатию к себе. Как союзник, он принесет неизмеримо большую пользу, и потому не стоит настраивать его против себя.

– Простите, мой друг, – извиняющимся тоном произнесла Анна, – я не хотела обидеть вас, я всего лишь проверяла, насколько сильно в вас чувство рода. Теперь я вижу, что и благородством, и глубиной мысли вы – Корф. Придите в мои объятия, мой дорогой друг, я рада, что отныне я – не одна в своей беде!

Молодой человек с минуту молча стоял перед нею, вглядываясь в ее лицо, но потом вдруг всхлипнул и со смущением бросился к Анне, расплакавшись у нее на груди. Анна обняла его по-матерински и погладила по голове.

– Все хорошо, Ванечка, все будет хорошо, – ласково прошептала она.

– Мне нравится, когда меня зовут Жан, – улыбаясь Анне, попросил тот, и она согласно кивнула.

– Надеюсь, мы можем сейчас же поехать в Петербург и все рассказать твоим другим родственникам обо всем? – осторожно предложила Анна, но молодой человек быстро покачал головой.

– Нет-нет, еще рано, слишком рано. Пусть он думает, что все идет по плану. Ты пока поживешь здесь, я сам буду приносить тебе еду… Но ты так ни к чему и не прикоснулась!

Анна успокаивающе взглянула на него и, взяв поднос с постели, переставила его на стол и принялась за суфле. И, пока она ела, молодой человек все время сидел напротив нее и с нежностью наблюдал за тем, как Анна справляется с белоснежной массой. Потом он забрал у нее поднос и, пожелав, спокойной ночи, ушел. Но, едва за ним закрылась дверь, Анна бросилась к известному ей выходу из потайной комнаты. Увы! – видимо, предполагая такую возможность, «барон» подпер чем-то с внешней стороны дверь, и теперь она не открывалась. То же было и с дверью, ведущей в кабинет. Анна в отчаянии вскрикнула и со стоном опустилась на стул у окна – она оказалась в ловушке.

Есть ли из нее выход? Разумеется! Надо только убедить «барона» вывести ее на прогулку, а так как ее присутствие в доме останется неизвестным для Шулера и Полины, то с одним «Жаном» она как-нибудь справится. Хотя, Анна и помнила, какую силу он проявил тогда при их разговоре у озера, но она надеялась, что ей удастся обмануть своего тюремщика. Главное – убежать в лес, а потом она могла бы спрятаться в старом имении Долгоруких. Анна была уверена, что так подробно, как она, Забалуев вряд ли знает заброшенный дом их семьи, в то время как ей были известны в нем несколько секретных мест, где она могла бы переждать неизбежную погоню.

Но прошло несколько дней, прежде чем «барон» решился выйти с нею на прогулку. И, когда они приблизились к озеру, Анна не стала мешкать – она знала, что вторая сверху ступенька в беседке давно сломана, и починили ее наспех, а потом и вовсе об этом забыли, потому как хозяева уехали, и в беседке некому стало сиживать. Анна сказала «барону», что хочет пройтись с ним вдоль озера, и, спускаясь по ступенькам, сильно надавила на доски в месте давнего пролома. Доска тихо хрустнула, и шедший следом «Жан» угодил ногою в деревянный капкан. Он ждал, что Анна поможет ему, но она лишь сказала на прощанье: «Простите, у меня не было выбора» и побежала по тропинке за озеро. И лишь когда уже была довольно далеко от беседки, Анна услышала страшный, звериный крик – крик обиды, отчаяния и боли.

Анне сделалось страшно, и она ускорила бег. Но далеко Анна не ушла – вдруг из-за кустов на нее выскочил какой-то человек и, схватив в охапку, быстро подтащил к стоявшей на опушке коляске с крытым верхом.

– Никита?! – обомлела Анна, едва только они тронулись с места, рассмотрев своего «похитителя». – Откуда ты здесь? Как узнал?

– Да чего я мог знать? – махнул рукой светившийся от радости Никита. – Меня, когда вернулись, Наталья Александровна за супостатом, следить отправила. Вот я и приехал, на опушке встал, да собрался лесом к имению пробраться. Гляжу, – ты! А мы уж и не чаяли, с ног сбились, пока искали…

– Наташа? Княжна Репнина? – удивилась Анна. – А она как в этом замешана?

– Она у нас и есть главный замешиватель, – довольный произведенным эффектом, сказал Никита. – Я тебе дорогою сейчас все по порядку расскажу…

* * *

Нетрудно было предположить, что поначалу Сычиха не примет рассказа Дарьи Фильшиной. И Никита даже махнул было рукой – только зазря в этакую даль версты мотали, но Фильшина удержала его – подождем, с горем любому надо переночевать. Они вернулись на знакомую уже почтовую станцию, где смотритель отвел для них комнаты – место это было глухое, проезжих останавливалось мало, а те, что появлялись, торопились сменить лошадей, да и двигаться дальше по тракту.

Никиту эта задержка в пути всего перекручивала – он уже в отчаянии и кулаком по столу стучал и поругивал Сычиху в сердцах, но Фильшина его успокаивала – праведному человеку ложью не утешиться, одумается сестра Феодосия и придет к ним. Так-то оно так, кивал ей Никита, но уж больно для матери соблазн велик: как с такой сказкой расстаться, что ребенок ее жив-здоров и в правах обретается, ведь каждый только надеждою и живет, а отними ее, развенчай, что тогда? Правы вы, вздыхала Фильшина, истину и открывать тяжело, а знать – и того больнее, но, поверьте, для любой матери неизвестность и обман страшнее, чем услышать, что душа дитя ее к небесам вознеслась, а не бродит по земле неупокоенной и неприкаянной, без имени своего и места последнего приюта. Да лишь бы она захотела этого, переживал Никита, я бы вас вмиг в Горы доставил, отвели бы вы Сычиху на могилку, глядишь, и глаза у нее открылись бы, а сердце обмякло.

Так, однако, и случилось: на четвертый день Сычиха самоходом из монастыря пришла и сказала – отведите меня к нему. А из Гор они уже вместе в Петербург приехали, и Сычиха объявила, что пойдет с Фильшиной к прокурору и новое признание даст. Адвокат Саввинов в том должен был им содействовать – Викентий Арсеньевич от новостей таких и вовсе стушевался: все корил себя, что проглядел подлог, и чужим людям доверился. Но его-то чего винить, качал головою Никита, эти вороги стольких персон обманули – и в уезде, и в столице, «барона»-то многие у себя уже принять успели, почет оказали, в свой круг ввели.

Никита был так счастлив, что Анну домой вез. Говорил всю дорогу без умолку да посмеивался: особняк на Итальянской весь гостями переполнился – князь Репнин от такого Содому к давнему приятелю в Александровку подался, сказал – поохотиться, только какая же летом охота? Понятное дело, что сбежал, а княгиня Зинаида Гавриловна все с Натальей Александровной споры ведут, кто в доме за главного. Но с княжной никому делиться не резон – любого переговорит и на свою сторону перетянет. Ох, и смелая же она, признал Никита, впрямь как ты, Аннушка, жаль только, что повод для ее энтузиазму невеселый. Но Наталья Александровна такую кипучую деятельность развила, что и мужик позавидует – о-го-го!

По словам Никиты, пока он в Северск да в Горы ездил, Наташа несчастную, что за Анну приняли, в больницу вернула. А встретивший ее врач страшно удивился – когда, мол, успели, ведь только утром мы ее пропажу обнаружили. Они там между собой решили, что сбежавшей другая сумасшедшая помогала, потому как нашли в комнате «Веры» княгиню Долгорукую – она совсем обеспамятела, потому как разбил ее паралич. Рядом с Марьей Алексеевной на полу ключ нашли от черного хода – наверное, она его потихоньку у санитара из кармана вытащила, да одна бежать побоялась, вот компаньонку себе и нашла, а дело до конца довести не успела – стукнуло ее, сильно стукнуло, врач сказал – окончательно. Наташа потом просила дозволения на княгиню посмотреть и ужаснулась: лицо у Марьи Алексеевны было жутко перекошено, глаза как и не видят вовсе – пустые, бесцветные и по-разному смотрят. И говорить княгиня уже не может, только икает или мычит грозно, словно пугает кого, но ее проклятий не разберешь – нераздельные слова у нее получаются. Врач, конечно, Наталье Александровне благодарность сказал за помощь, что больную вернула, но так, похоже, и не поверил, что у них все это время в палате другая женщина лежала. Говорит, привез ее человек уважаемый, у него здесь и сын лежал, но потом излечился и даже еще служить оставался – больным помогал. А с Верой этой у него и вовсе дружба была, неразлучными ходили.

Княжна, кивнул Никита, ободряюще поглядывавший время от времени на Анну, проверяя, не посмурнела ли от дороги и быстрой езды, не поленилась, все про того человека порасспросила, а когда Лизе дома пересказала, то ни у кого уже и сомнения не осталось – Забалуев это, окаянный Андрей Платонович собственной персоной и во всей своей «красе» злодейской. Так что теперь про него и самозванца уже нам все ясно, вот только Татьяна пока попусту на Литейном кофеи распивает – не удалось ей застать пока супостата, как сквозь землю провалился. Чует, поди, что облава на него вышла, вот затаился и прячется. Хотя, может, и сбежал уже – понял, что сорвалась его афера.

– Андрея Платоновича так просто на испуг не возьмешь, – промолвила Анна. – Тем более что о нашем главном козыре ему еще неизвестно. Он, наверное, думает – раз книгу приходскую уничтожил да копию у убиенного Каблукова отнял, значит, нет у нас других доказательств. А у него – и крестик от Сычихи, и письмо от приемных родителей.

– Чем же нам его пронять-то тогда? – растерялся Никита и с досадою взнуздал лошадок поводьями…

– Я так думаю – надо нам семью Забалуева разыскать, – сказала Анна, когда утихли первые восторги по поводу ее возвращения, и она, еще раз крепко обняв прослезившуюся Лизу, присела рядом с нею на край постели, в то время как сияющая от счастья Наташа устроилась в ногах сильно ослабевшей за эти дни Лизы, а Варвара с Татьяной – вокруг, как на часах. Никита же встал у двери, чтобы обеспечивать секретность их собрания. Молчаливая и смиренная Сычиха вместе с печальной Фильшиной сидели поодаль у окна и держались за руки, точно ища друг в друге поддержки.

В первые минуты после возвращения Анны Сычиха даже опускала глаза, боясь встретиться с нею взглядом, – она ожидала упреков и указаний: вот, не поверила, а я говорила тебе… Но Анна лишь трогательно обняла ее и тихо сказала: мы одолеем эту беду, обещаю вам. И теперь Сычиха, устранившись от любых разговоров на эту тему, терпеливо ожидала развязки: все последние слезы она выплакала на могиле сына, куда привела ее Дарья Фильшина, а в радость для нее могло быть только скорейшее восстановление справедливости, да и то пошло бы ей в зачет лишь как искупление греха гордыни, не позволившего Сычихе вовремя разглядеть и разгадать обман, затеянный Забалуевым.

Репнина-старшая в том не участвовала – она еще с утра отправилась внука присмотреть. Суета в доме, так напоминавшая ей ажиотаж военного лагеря (Зинаида Гавриловна как-то по молодости приезжала навещать супруга в полк, стоявший близ Царского Села летним лагерем, и тем визитом осталась недовольна – много шуму, много беготни и все какие-то совещания, совещания!), княгиню смущала, а в последние дни – даже стала раздражать. Но дочь умолила ее запастись терпением еще на несколько дней, и Зинаида Гавриловна сдалась – как, впрочем, это вынужденно сделал бы любой, попавший под руку деятельной Репниной-младшей.

– Для чего? – удивилась Лиза. – Мне кажется, нам не стоит привлекать к себе лишнего внимания.

– А вот мне кажется, я догадалась, чего вы хотите, Анастасия, – не без иронии улыбнулась Наташа. – Вы думаете, там Забалуев прячет доказательства, которые помогут нам окончательно разоблачить его и этого «барона»?

– Главное и единственно неотразимое и неоспоримое доказательство – сам «барон», – покачала головою Анна. – Но, боюсь, этот несчастный молодой человек настолько сильно поверил в то, что является внебрачным сыном Ивана Ивановича, что нам вряд ли легко удастся заставить его разувериться в этом.

– Но, если он действительно болен, – тут же предложила Наташа, – нам будет достаточно доказать его невменяемость. Из того, что рассказал мне врач из «тихого дома» и отец девушки, которую Забалуев хотел выдать за Анастасию, понятно – именно он и есть тот загадочный жених Митя, который и сам был пациентом в Песчанке. Полагаю, мы можем привлечь в качестве свидетелей и врача, и того старика-чиновника.

– Однако Аня права, – задумчиво возразила ей Лиза, – обвинения в безумии еще не доказывают того, что самозванец – не сын барона Корфа. Андрей Платонович и здесь все продумал: любой адвокат скажет вам, что молодой человек просто не знал своего настоящего имени, равно как не знали его и возможная невеста, и лечившие его врачи.

– Где же тогда выход? – почти рассердилась горячая на эмоции Репнина.

– Там, где я уже сказала, – надо найти семью Забалуева, а точнее – его жену, мать нашего самозванца, – промолвила Анна, и все немедленно воззрились на нее. – Да, да! Что-то подсказывает мне: никакая мать, если, конечно, она не холодная и расчетливая интриганка, не позволит вот так отнять у себя сына, выдав его за чужого дитя, к тому же давно почившего в бозе.

– Ты думаешь, – недоверчиво прищурилась Наташа, – эта женщина ничего не знает о проделках своего мужа?

– Скорее всего, дело именно так и обстоит, – задумчиво промолвила Лиза. – Если мне не изменяет память, то Андрей Платонович и прежде держал свою настоящую супругу в совершенном неведении относительно своих дел. Еще до того, как я увидела ее и познакомилась с нею, то была полна решимости устроить ей громкое и публичное разоблачение. Однако, пообщавшись с этой милой и глубоко несчастной женщиной, я поняла, что она не имеет никакого отношения к гнусным интригам своего мерзкого супруга. Все ее печали и заботы были о детях – как их прокормить и воспитать. И я тогда искренне пожалела эту женщину и не сказала ничего, что могло бы расстроить или унизить ее. Она этого не заслужила.

– В отличие от своего муженька, – хмыкнула Наташа. – Но можем ли мы знать, жива она еще и где находится сейчас?

– Думаю, мы должны использовать в этом случае тактику самого Забалуева, – сказала Анна. – Мы продолжим следить за домом у кофейни, где его видели, и за «бароном» – если он после того, что я открыла ему, не бросится к своему, как убедил его Забалуев, «опекуну» за объяснениями и не приведет нас таким образом к нему, то, возможно, «барон» захочет узнать правду у женщины, которую от рождения считал своей матерью и о ком Забалуев зародил в нем сомнение в праве называться таковой…

– Но есть и более простой ход, – остановила ее Лиза. – Нам стоит поехать в тот городок в соседнем с Двугорским уезде, где когда-то мы с Мишей и нашли следы Забалуева. Непохоже, чтобы он был расположен к тому, чтобы повсюду возить за собой свою семью.

– Но кроме вас с князем никто там не бывал и ту женщину никогда в глаза не видел, – отчего-то заволновалась Анна, с тяжелым предчувствием взглянув на сестру.

– Да, – кивнула Лиза. – Так что, хотите вы того или нет, но я должна буду отравиться туда, чтобы еще раз встретиться с этой женщиной и уговорить ее помочь нам. И если сердце ее не настолько оледенело, как у ее супруга; то она захочет спасти своего сына от бесчестия и позора.

– И от тюрьмы, – кивнула Анна, завершая ее мысль, – ведь, если мы докажем, что все случившееся придумано и подстроено Забалуевым, «барона» не станут арестовывать, а в худшем случае – он на некоторое время опять вернется в ту клинику, где уже находился на излечении прежде.

– Именно так! – воскликнула Лиза, обрадованная, что сестра поняла ее.

– Однако у этого предложения есть одно и совсем не маленькое «но», – вздохнула Анна. – Ты не можешь никуда ехать, ни одна, ни в компании. Ты слишком слаба для этого. И ни я, ни кто-либо еще в этом доме не возьмет на себя ответственность рисковать твоим здоровьем. Впрочем… ты можешь рассказать мне, где она жила, и мы с Никитой отправимся в тот городок, чтобы попытаться разыскать ее.

– Вы не понимаете! – От обиды Лиза даже порозовела и закашлялась. – Это я говорила с нею, меня она видела и вспомнит, а значит – быстрее поверит. Если она все еще живет там, то лишь я могу найти ее дом и достучаться до ее сердца.

– Исключено! – железным тоном заявила Репнина. – Я согласна с Анастасией – твое место в этой комнате, и – никаких возражений. И поступим мы так – ты подробно расскажешь Никите все, что помнишь о той поездке с Михаилом, а потом мы с Анастасией решим – кто из нас и куда отправится. И – все!

– Но я не могу вот так сразу, – растерянно прошептала Лиза, – мне потребуется время для того, чтобы припомнить все детали.

– Вот и хорошо, – кивнула Наташа, – у тебя есть еще до утра время. А пока – полагаю, всем пора отдыхать. Завтра же мы начинаем свое выступление. Уверена, это будет последний, решающий бой, который мы дадим этому проходимцу Забалуеву.

– Настя, не уходи. – Лиза вдруг потянулась рукою, чтобы остановить Анну, собиравшуюся было уйти вместе со всеми. – Я так давно тебя не видела, я так волновалась за тебя, и мне так много хочется тебе сказать.

– Конечно, я еще посижу с тобой, – улыбнулась Анна, давая жестом понять остальным, чтобы их оставили наедине, и со словами «О чем ты хотела говорить со мной?» обернулась к Лизе, когда все ушли.

– Скажи, Анечка, – после непродолжительной паузы обратилась к ней та, – скажи, когда во время твоих приключений ты задумывалась над тем, что станется с твоими детьми, если ни ты, ни Владимир не вернутся к ним, видела ли ты для себя того, кому хотела бы доверить их жизнь и судьбу?

– Когда я встретила в Константинополе Соню, и она рассказала мне, что ее высочество оказала мне честь заботой о Ванечке и Катюше, я была этой новостью очень горда, – призналась Анна, – но и прежде я полагала лишь одно: вы с Мишей – моя единственная надежда. Вам и только вам я доверила бы будущее своих детей.

– Я знала это! – с жаром воскликнула Лиза. – И я поступила бы точно так же!

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Анна, и сердце ее сжалось от опасного предчувствия.

– Милая моя, дорогая моя сестричка, – с убеждающим нажимом промолвила Лиза, – я не ведаю, как в дальнейшем сложится моя жизнь, сколько еще времени будет отведено мне Господом на этой земле, и потому я прошу тебя…

– О чем ты говоришь? – испуганно перебила ее Анна, но Лиза взглядом заставила ее умолкнуть.

– Я прошу тебя, – еще раз настойчиво повторила она, – я требую сейчас же дать мне клятву в том, что ты никогда в будущем не оставишь моих мальчиков и станешь им примерной матерью.

– Я не понимаю тебя, – побледнела Анна. – Ты говоришь загадками, и смысл их мне кажется ужасен!

– А ведь я когда-то сильно ревновала тебя, – светло и просто улыбнулась Лиза. – Да-да, я очень долго не могла смириться с тем, что прежде вы с Мишею были душевно близки… Я ревновала тебя и к Владимиру, но твои отношения с князем Репниным волновали меня значительно больше. Конечно, со временем эта тревога прошла, но лишь спустя много лет я, наконец-то, поверила в то, что чувство Михаила ко мне – иное, и оно в его душе предпочтительно к его увлечению тобой. Мы жили с ним душа в душу…

– Почему – жили?! – в голосе Анны послышалось заметное напряжение. – У вас еще все впереди!

– Этого не может знать никто, – спокойно покачала головою Лиза. – Но я говорю не об этом… Из всех своих близких я крепче всего привязана к тебе, и, даже когда я не знала, что ты – моя сестра, я ощущала это странное притяжение душ, которое на поверку оказалось голосом крови. Я первая признала тебя и полюбила так, как будто между нами никогда не стояла тень измены отца. Мне нравится твоя искренность и благородство, и раньше я замечала, что мы в этом похожи, и я благодарна судьбе за то, что она открыла нам наше родство.